Владимир Кара-Мурза: В это воскресенье 25 июля исполнится ровно 30 лет с тех пор, как не стало Владимира Высоцкого. Выдающийся поэт, бард, киноактер и ведущий артист Театра на Таганке по сей день остается одним из самых любимых героев России. Владимир Семенович умер в самый разгар Олимпийских игр, проходивших в Москве. Советские власти всячески пытались скрыть этот факт. О том, что страна лишилась поэта, барда и актера, свидетельствовали лишь два небольших некролога. Но несмотря на все препятствия, возле Театра на Таганке собралась огромная толпа, люди не расходились на протяжении нескольких дней. А в день похорон десятки тысяч человек стояли в нескончаемой очереди к подъезду театра, где проходило прощание, а затем по обеим обочинам Садового кольца вдоль всего маршрута процессии на Ваганьковское кладбище. Спустя три десятилетия после ухода из жизни Владимира Высоцкого поэта и актера вспоминают автор книги "Правда смертного часа" Валерий Перевозчиков и режиссер-документалист Петр Солдатенков. Расскажите, пожалуйста, нашим радиослушателям, когда вы познакомились с Владимиром Высоцким?
Валерий Перевозчиков: Эта история странная, старая, но интересная. Это было в Пятигорске, 14 сентября 79 года. За день до это, я тогда работал на пятигорской студии телевидения в молодежной редакции, вел всякие разные молодежные программы, и в нашу редакцию позвонила Римма Васильевна Туманова, жена Вадима Ивановича Туманова, всем известная пара, она тогда работала диктором телевидения. И говорит: "Высоцкий в Пятигорске, я уговорила его придти на студию. Будет ли интервью, он поставил одно условие. Он сказал так: тот человек, который будет со мной разговаривать, должен оказаться умным". Я говорю: "Римма Васильевна, вы меня как-то порекомендуйте, вы меня знаете". Она говорит: "Нет, вот тебе телефон, звони и сам разговаривай". Я, правда, фразу приготовил, набрал телефон, говорю: "Здравствуйте, Владимир Семенович. Я тот человек, который должен оказаться не дураком". Он так хмыкнул: "Ну ладно, приеду". Вот и состоялась эта запись, большая запись интервью. Причем, по-моему, там основным поворотным пунктом был вопрос, который, я думаю, ему редко задавали. Он сформулирован был так, я сказал: "Владимир Семенович, я вас считаю поэтом по преимуществу, а кем вы себя считаете?". И он тогда рассказал довольно подробно о своей поэтической работе, о работе над словом. После этого я собственно и занялся, причем не творчеством Высоцкого в чистом виде, а именно биографией. Все мои книги, начиная с "Живой жизни", потом была "Правда смертного часа", потом "Посмертная судьба", потом "Неизвестный Высоцкий" - это журналистские книги. Это книги, основанные на живом человеческом слове, то есть на разговорах с людьми, которые так или иначе соприкасались с Высоцким, знали его, работали вместе, дружили, враждовали, помогали, вредили, в общем, с разными людьми. Вот такова история, с чего началось все это, которое привело к тому, что пора заниматься биографией, то есть полной биографией.
Владимир Кара-Мурза: Когда вы впервые увидели Владимира Семеновича?
Петр Солдатенков: Увидел я его в 78 году, когда я был студентом ВГИКа, перешел на второй курс ВГИКа, и когда у меня отчетливо созрела мысль о том, что единственным интересным человеком, который мог бы стать героем моего фильма (а я учился на режиссера-документалиста во ВГИКе), мог бы стать Владимир Высоцкий. И с этой мыслью я пришел осенью 78 года в Театр на Таганке и стал его ждать на служебном входе. Когда он появился, я его узнал по голосу, потому что никогда его не видел. Узнав его по голосу, я подошел в фойе, представился и сказал, что так и так, хочу снимать о вас фильм. Он на меня посмотрел внимательно и неожиданно сказал: "Хорошо, давай снимай. Но только с одним условием: не бери меня за горло". Видите, он всем ставил какое-то условие. И мне такое условие поставил. Я, надо сказать, его честно выполнял эти три года, пока мы с ним были знакомы, то есть до его смерти.
Иногда мне было очень непросто не брать его за горло, потому что хотелось. Хотелось нажать, чуть-чуть надавить, чуть-чуть попросить что-то сверх того, что он мог дать. Но вот это данное слово меня сдерживало и приходилось удовлетворяться тем, чем, собственно говоря, и наше знакомство совершалось - это короткими встречами, это какими-то сценариями, которые я ему время от времени показывал, а я их писал каждый год и подавал в институте. Мне каждый год отвечали, что сейчас это несвоевременно, ненужно и вообще это не тема для документального фильма. Высоцкий - это не герой фильма, это не тот современник, о котором нужно снимать. И таким образом, если я что-то снимал, то это было подпольно в прямом смысле этого слова, это было на сэкономленной пленке и, конечно, это было очень мало. Но тем не менее, что-то было снято. И было очень много планов, которые не осуществились. В конце концов, наступила эта минута, когда вдруг я узнал, что Владимир Семенович умер.
Владимир Кара-Мурза: Юрий Любимов, художественный руководитель Театра на Таганке, хранит память о великом актере своего театра.
Юрий Любимов: День памяти о Владимире, он говорит сам за себя. Пришли тысячи москвичей проститься к театру. Он должен был играть Гамлета в театре на следующий день. Ни один человек билет не сдал, чтобы получать деньги. Дальше они быстро завернули, они хотели тихих похорон и поэтому шмыгнули, договорились, что он проедет в открытом гробе, как по христианскому обычаю, но шли прощаться от Кремля. Поэтому они быстро в туннель и отвезли на Ваганьково. Там тоже было очень много народа. Так что никаких тайных похорон не произошло. Собрались десятки тысяч на Таганке. Когда они выломали его портрет, который был на втором этаже, и пустили поливочные машины смывать цветы, то толпа стала кричать одно слово – фашисты, фашисты, фашисты. И с этим криком мы в туннель с гробом, и уехали на кладбище.
Владимир Кара-Мурза: Как вы узнали о смерти Владимира Семеновича?
Валерий Перевозчиков: Я в это время был в Москве и узнал от Тани Визбор, а та от своего отца. И она мне сказала, тогда много слухов ходило по Москве, она мне сказала, что Высоцкий умер в 4 часа утра от сердечного приступа, что просто не дотянулся до телефона. Я, кстати, был на похоронах, стоял в этой бесконечной очереди. Жара была не такая страшная, как сейчас, но достаточно такая интенсивная. Люди открывали зонтики и закрывали цветы. А так как очередь была громадная, я думаю, не 40 тысяч человек, как сегодня в "Московском комсомольце", а тысяч сто было точно, потому что до гостиницы "Украина" очередь протянулась. Люди были самые разные. И интересно было, выражение лиц примерно одинаковое и у пенсионеров, и у молодых людей, то есть у людей самого разного возраста. Вы знаете, кто-то даже потом сказал, что он удостоился пушкинских похорон. Юрий Трифонов заметил сразу после похорон: как умирать после Высоцкого? То есть он действительно удостоился всенародных похорон. На кладбище мы поехали, нас туда не пустили, естественно. Я подобрал до того, как пошли поливочные машины, две большие гвоздики и храню их до сих пор.
Владимир Кара-Мурза: Как вы узнали о смерти поэта и как приняли решение снимать эту траурную церемонию?
Петр Солдатенков: Узнал я, потому что я каждый день практически в течение месяца последний месяц жизни Владимира Семеновича каждый день ему звонил по телефону, потому что у нас было много планов совместных по поводу того, чтобы что-то снять. У него были всяческие проекты встречи. И все это удивительным образом не происходило, срывалось по разным причинам, в том числе и по причинам его глубоко нездоровья, о чем я совершенно не знал и не мог себе представить даже. Я звонил каждый день в 12 часов дня, и он мне в очередной раз говорил: "Знаешь, Петя, все не получается пока, давай до завтра". А тут он мне 23 сказал: "Знаешь, ты завтра не звони, а позвони уже 25". И 25 я утром сидел во ВГИКе, монтировал свое кино в монтажной, и вдруг в дверях монтажной появляется наш звукорежиссер Закржевский Саша совершенно бледный. Огромный такой парень с бородой рыжими и с веснушками, которые я у него не замечал на лице, а тут вдруг выступили крупно, потому что он бледный был. И он сказал: "Петя, ты знаешь, умер Высоцкий". И я просто треснул рукой по столу монтажному: "Да ладно, хватит уже, сколько можно, очередной, что называется, треп". Он сказал: "Нет, нет это правда". Я пошел к телефону, это было утром 25 числа и позвонил ему на Малую Грузинскую, трубку поднял Валерий Янклович и сказал мне: "Да Петя, это правда, приезжай".
Владимир Кара-Мурза: А как вы приняли решение снимать траурную церемонию?
Петр Солдатенков: Каким-то образом это удалось сделать, совершенно непонятно - почему, но никто у меня не отобрал ни камеру, ни пленку. Потому что, видимо, одни считали, что я снимаю по личной просьбе Марины Влади, в какой-то степени это так и было, может быть ее имя меня защищало, а может быть доброе имя и доброе отношение к его родителям. В общем я снимал легитимно, потом мне удалось сохранить эти кадры и использовать в своем фильме.
Владимир Кара-Мурза: Радиостанция Свобода одной из первых сообщила скорбную новость 25 июля 1980 года. Давайте послушаем фрагмент той передачи.
Диктор: Говорит Радио Свобода. Вместо радиожурнала "Советский Союз. События, проблемы, суждения" слушайте специальную передачу памяти Владимира Высоцкого. У микрофона Юлиан Панич.
Юлиан Панич: Мне трудно говорить, потому что все, что мне надо сказать, глубоко личное. Он пришел к нам в Вахтанговское училище, невысокий, плечистый и так непохожий на актера, просто парень с улицы – таких миллион. Он и остался им, парнем с нашей с вами улицы, нашим поэтом, нашим певцом, Володей Высоцким. И мне, который старше его почти на 10 лет, сегодня надо говорить поминальное слово. Песня "Канатоходец". Он был всегда сам таким - над пропастью и только вперед.
Владимир Кара-Мурза: Когда вы начали собирать биографический материал о Владимире Высоцком?
Валерий Перевозчиков: В 80 году, и в этом мне помог уже упоминавшийся Вадим Иванович Туманов и Валерий Павлович Янклович. Вот эти два человека ввели меня в узкий круг людей, которые были близки с Высоцким последние годы, познакомили с родителями. И я начал записывать рассказы сначала ручкой в тетрадь, потом появился диктофон. И в 88 году вышла первая книга "Живая жизнь". Это интервью с людьми, которые общались так или иначе с Владимиром Семеновичем Высоцким. Потом работа продолжалась, потом вышла вторая книга "Живая жизнь", потом третья. А потом получилось так, что мне пришлось довольно близко общаться с Натальей Анатольевной Крымовой, которая как-то мне сказала, что она хотела бы написать книгу о последних часах и минутах жизни Высоцкого. Тогда она занималась творческим наследием Анатолия Васильевича Эфроса и в общем-то возможности у нее такой не было. Собственно, я этим занялся. То есть эта книга "Правда смертного часа" тяжелая, может быть жестокая. Это последние 6 месяцев жизни Высоцкого, расписанные по дням, а последние дни, скажем так, страстная неделя, она расписана по часам и последние дни даже по минутам. Кстати, сегодня 30 лет тому назад все могло пойти по-другому. Сегодня 30 лет тому назад в квартире на Малой Грузинской состоялся медицинский консилиум, присутствовали три доктора - Леонид Сульповар, Станислав Щербаков и Анатолий Федотов. Высоцкий был уже в очень тяжелом состоянии. И тогда 30 лет назад решался вопрос, забирать его в больницу или нет. И вот, собственно это не был консилиум в таком медицинском смысле слова - это был разговор о том, что нужно забирать сейчас, можно ли забирать сейчас или можно немножко подождать. А ведь предложение было такое радикальное для того времени: продержать Высоцкого дня три в медикаментозном сне, отключить сознание, поставить его на искусственное дыхание и дать три дня организму отдохнуть. Спорили, спорили, Щербаков был за немедленную госпитализацию, Федотов почему-то был против, а он долгое время лечил Высоцкого, скажем так, помогал ему, а Сульповар немного колебался. И короче говоря, решили забрать его 25 утром. Если бы забрали… Вы знаете, что и жизнь, и история не имеет сослагательного наклонения. Вот эта книга, я думаю, что моя самая главная книга, она вначале вышла благодаря Артему Боровику, а никто ее не хотел печать в то время, потому что все считали, не потому, что она тяжелая сама по себе, а потому что обидятся родители, родственники. Так оно и получилось в конце концов. Даже были попытки запретить ее публикацию, не запретить, а скажем так, немножко поддавить. Артем Боровик, царство ему небесное, встал на сторону публикации, и она вышла сначала в очень популярном еженедельнике "Совершенно секретно", а потом отдельным изданием. Ее сейчас надо, конечно, дополнять.
Владимир Кара-Мурза: Сергей Грызунов, бывший министр печати Российской Федерации, гордится встречами с гениальным поэтом.
Сергей Грызунов: Мне повезло в жизни, потому что я имел счастье лично быть знакомым с Владимиром Высоцким, когда еще был студентом факультета журналистики МГУ, и мои друзья познакомили меня с ним. Это была фантастическая новогодняя ночь дома у корреспондента московского "Юманите" знаменитого французского журналиста Макса Леона. Это был период его влюбленности в Марину Влади, она тоже была среди гостей. А потом практически Владимир Высоцкий сделал столько же, сколько и все остальные для того, чтобы разрушить то, что называлось советской системой. И гораздо позже мы поняли, какой большой поэт и творец был Владимир Высоцкий. Разделить эти вещи нельзя, потому что своим творчеством он сделал то, чего не смогли сделать многие прогрессивные политики того времени. Низкий ему поклон, вечная память. Надеюсь, новые поколения будут точно так же чтить его и любить. Я очень счастлив и горд тем, что мой сын, которому 23 года, слушает песни Высоцкого. Это навсегда.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос от Александра Георгиевича.
Слушатель: Добрый вечер. Мне 26 лет я слушаю его песни и понимаю, что его песни даже сегодня к этому времени подходят. У меня два вопроса. Первый вопрос: как вы думаете, как бы к нему сегодня относились при данной власти? И второй вопрос: в советское время только Радио Свобода сообщила. А какие-то наши СМИ сообщили, то же самое радио "Юность", которое в советское время считалось одной из самых прогрессивных радиостанций? Или никто ничего вообще, кроме, я знаю, одна газета и то маленькую заметку, а из радио, теле никто?
Владимир Кара-Мурза: Разумеется, не то, что телевидение, и радио русское не сообщило. Были маленькие заметки в газетах "Вечерняя Москва" и "Советская Россия". Но Москва тогда полнилась слухами, поэтому по мгновению ока разнеслась эта новость, и все москвичи, естественно, устремились к театру.
Писатель Алла Гербер, член Общественной палаты, понимала весь масштаб личности поэта.
Алла Гербер: Высоцкий не просто бард, не просто певец. Высоцкий – это, как сказал один мой один знакомый философ, это распятый голос. Я была на одном его концерте, где были тысячи людей, и я понимала, были бы там десятки, сотни тысяч, миллионы, они пошли бы за ним, если бы он их повел. Он знал, от чего вести, но не знал, куда вести, он не был Данко. Люди очень верили ему, верили его правде, верили его темпераменту. Это не просто сорванные струны, а это были разорванные нервы. То, что он творил, то, как он пел и как держал тысячную аудиторию, я понимала, что это кровь людская была эта аудитория, потому что люди просто пылали. И он как будто разорвал свои кровеносные сосуды. Нам не хватает сейчас таких могучих личностей, которые бы выражали то, о чем мы думаем, то, о чем страдаем, то, о чем молчим, то, с чем мы живем внутри себя. Высоцкий был таким пророком, великим глашатаем, таким действительно распятым голосом.
Владимир Кара-Мурза: Вы сказали, что Высоцкий настороженно относился к новым людям. Не происходило ли это от того, что он хотел может быть официального признания, но не получил его при жизни?
Петр Солдатенков: Мне трудно анализировать. Сейчас я хочу встать на позицию того молодого человека, каким я был тогда во время общения с Владимиром Семеновичем. Тогда я не анализировал эти вещи и мне во многом трудно и сейчас сделать какие-то обобщения, хотя с тех пор прошло много лет, я даже книгу о нем написал биографическую в 98 году. Вы знаете, я думаю, что он - это тот редкий случай, когда человек осуществил свою мечту стать героем. Он хотел с детства быть героем, и он им стал, мне так кажется. И когда он почувствовал свою силу, почувствовал, что он может владеть людьми, безусловно, это чувство было ему дано, он им пользовался. Но он пользовался этим во благо самих же людей. Потому что чаще всего то, что он делал, куда-то летел, что-то доставал, о чем-то договаривался или, условно говоря, хотя это не условно, это действительный случай, однажды ему удалось отвести магистраль, автотрассу, которая должна была пройти через территорию дачи одного его знакомого. И он эту дорогу отвел. В каком-то кабинете договорился, чтобы эта дорога сделала небольшой зигзаг и оставила в целостности эту замечательную дачу старую в Подмосковье. Если он куда-то летел, значит это было нужно не ему, а тем людям, которые его ждали. И тогда сажали в кабину самолета летчики и так далее.
У него была такая идея, одна из идей, он написал в анкете, знаменитой анкете, которую он заполнял в Театре на Таганке, я не помню сейчас формулировку вопроса, это было об осуществлении мечты – чтобы везде пускали. Ему хотелось, чтобы его везде пускали. И он это осуществил, его действительно почти везде пускали. А то, что он не любил людей, которые не пускали, и с ними он боролся своим творчеством. Я не думаю, что он был врагом государства, нет, я думаю, что он вполне возможно, что он верил свято в идеалы, которыми жили многие тогда. Он был абсолютным выразителем гражданской позиции по отношению к Великой отечественной войне. Он боролся с плохими людьми, с серыми людьми, в серых мундирах, серых костюмах, с теми, кто запрещал, с теми, кто давил, с теми, кто не позволял жить свободно.
Владимир Кара-Мурза: Преувеличены ли сведения о масштабах непринятия Высоцким советской власти?
Валерий Перевозчиков: Вы знаете, я делал такую работу "Высоцкий и система". Он не был диссидентом. Вы знаете, знаменитый вопрос в Америке, когда его спросили, как он относится к советской власти? Он сказал: я не диссидент - я поэт. Я расскажу такую историю. В Петропавловской крепости сидел знаменитый прорицатель монах Авель, который предсказывал разные несчастья, и они сбывались. Его посадили в Петропавловскую крепость. И ему там люди посоветовали: что тебе стоит, ты соври, предскажи что-нибудь хорошее. И он сказал: если я хоть раз совру – дар утрачу. Вот отсюда у Высоцкого "ни единой буквой не лгу". Вероятно поэты так устроены, что они не могут не нарываться. Был такой нобелевский лауреат, он сказал такую фразу: дайте поэту линованную бумагу, он будет писать поперек. То есть как бы всем своим существом, всей своей сутью, всем своим творчеством он: "привлекут меня сонной державою, что распухла, раскисла от сна". Всем своим творчеством он протестовал, был против. Но как человек, как русский человек, как гражданин, я думаю, что естественно он понимал, что система уже плохо работает, что система тормозит, что застой и так далее.
У него был замечательный спор с Вадимом Ивановичем Тумановым. Туманов говорил, что система не устоит, еще лет 10-15, а Высоцкий говорил, что система устоит. Они поспорили на ящик коньяка. В этом случае Туманов был, конечно, прав. Оппозиция у поэтов выражается в стихах, собственно в сути того, что он делает. И каким-то образом, безусловно, Высоцкий подрывал основы этой системы, хотя открытым диссидентом, безусловно, он не был. Например, его отношение к эмиграции, диссиденты уезжали. Он однажды в Париже встретил одного своего знакомого, который уехал из Советского Союза, и сказал: а ты-то зачем сюда приперся? То есть он эмиграцию считал крайне вынужденной мерой. Если здесь не получается, то может быть оттуда что-то можно сделать или можно делать там, но не таким открытым протестом, как отъезд. Ведь возможности у него были, и последние годы он мечтал, чтобы полгода прожить в Соединенных Штатах Америки, в Нью-Йорке, связать культуру эмиграции с русской культурой. То есть, отвечая на ваш вопрос, я повторяю, что диссидентом он, конечно, не был, но объективно подрывал основы вот этого тоталитарного общества, скажем так, общества, в котором, как Черчилль сказал, в России мало что можно, но если можно, то обязательно для всех.
Владимир Кара-Мурза: Александр Минкин, обозреватель газеты "Московский комсомолец" и историк театра, высоко ценит талант великого современника.
Александр Минкин: Высоцкий останется навсегда, пока есть Россия, русские люди, русский язык. Я был знаком с ним очень много лет, с 66 года до его смерти - это значит 14 лет были знакомы. Я даже устраивал, когда его выступления только начинались, концерт, потому что афишных концертов у него ни разу в жизни не было, это всегда организовывалось, тихо негласно. Потом он сыграл потрясающие роли. В Таганку ходили на Высоцкого одно время, на "Гамлета", на "Галилея". Я помню, был вечер памяти Высоцкого в наше время, когда все можно, и там самые известные наши барды вышли на сцену и вдесятером запели песни Высоцкого, и было слабее, чем он один. Это было так наглядно, что их счастье, что его нет. Потому что если бы он продолжал выступать, они все бы были в четвертом ряду, а он был бы в первом, а между ним и ими просто было бы пусто.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Волгоградской области от радиослушателя Юрия Владимировича.
Слушатель: Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, поддержал бы сейчас Высоцкий нынешнюю власть, вот которая сейчас, власть "Единой России"? И второй вопрос: а как вы думаете, на чьей бы стороне был Высоцкий 4 октября 1993 года?
Владимир Кара-Мурза: Как вообще вы считаете, насколько созвучно поэтическое творчество поэта сегодняшнему дню?
Петр Солдатенков: Вообще эти разговоры бессмысленны. Высоцкий жил в другую эпоху, он жил в другом государстве, и его проблемы были совсем другими проблемами, нежели наши проблемы. Он потому и умер в 80 году, потому что в следующих годах он уже не мог жить, поэтому он и умер.
Владимир Кара-Мурза: Как воспринимать участие Владимира Семеновича в альманахе "Метрополь", было ли это проявление оппозиционности?
Валерий Перевозчиков: Вы знаете, я тоже делал работу на эту тему. Кстати, Высоцкий не дал новых стихов, он дал подборку из тех стихотворений, которые были широко известны. Скажем так, не самые острые. И когда Игорь Шевцов спросил его, Игорь Шевцов - драматург, с которым Высоцкий писал сценарий "Зеленый фургон", они хотели снимать фильм на детской студии, он сказал: это неважно, мне надо было заявить, что я есть, что есть такой жанр. И вы знаете, "Метрополь" задумывался как цензурное издание, его хотели представить в цензурный комитет, чтобы выпустить его здесь. Отпечатали в 10 экземплярах в картонных переплетах, а потом перепечатали на Западе. И вот тогда началось самое неприятное, можно так сказать. Потому что двух участников исключили из Союза писателей, двое вышли сами. После этого, это была окончательная капля, Василий Павлович Аксенов уехал за границу. А к Высоцкому никаких репрессивных мер не приняли и не могли принять, потому что он же не член союза.
Вот, кстати, отвечая на предыдущий вопрос, я могу сказать, что он хотел стать членом Союза писателей, он хотел официального признания, он писал два письма в ЦК КПСС о том, что можно и нужно легализировать его творчество. Не то, чтобы он каким-то образом шел на компромисс, а то, что он хотел, чтобы его концерты, которые преимущественно были левые, правые, синие, зеленые, они были бы афишными. Есть такая история: в 79 он должен был выступить в политехническом институте, продолжая традицию поэтических вечеров, которые еще с начала века гремели в этом знаменитом зале. Все было согласовано на уровне отдела культуры ЦК, даже были выпущены афиши. И когда Высоцкий поехал забирать сто билетов, которые ему отложили, понятно, что он главное действующее лицо, все афиши были уничтожены, билетов никаких, отдел пропаганды вмешался и запретил этот концерт. А собственно говоря, на что работали песни и стихи Высоцкого? Они работали, примитивно выражаясь, на самосовершенствование, на человека в человеке, на то, что человек должен преодолевать и перерастать самого себя. Теперь мы это понимаем, а тогда, к сожалению, это понимали не все.
Владимир Кара-Мурза: Писатель Дмитрий Быков считает поэта мерилом нравственных ценностей.
Дмитрий Быков: Высоцкий, конечно, воспринимался не то, что как пророк, не то, что как совесть нации, а как человек очень страдающий, очень сильно мучающиеся, в том числе от своего несовершенства. И в этой его демонстративной и подчеркнутой несвятости, я думаю, было гораздо больше душеполезности, чем в пророческих позах многих тогдашних учителей жизни. Именно видя, как человек мается от собственного несовершенства, мы тогда поняли главное, что совершенно не нужна моральная правота, больше того, моральная правота очень опасна, а что человек прекрасен именно тогда, когда он себе не прощает, когда он предъявляет к себе предельно жесткие требования. И в этом смысле Высоцкий, конечно, был для тех времен и для нынешних необычайно целебен. Это образ человека, который больше всех мучается больше всех виноват. И именно от Высоцкого в нас чувство вины за любую выпитую каплю и за любой даром потраченный день. В этой правде самоненависти гораздо больше хорошего, чем мы привыкли думать.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Тулы от радиослушателя Николая.
Слушатель: Добрый вечер. У меня вопрос гостям Владимира. Владимир Высоцкий, обладая несомненным талантом, был ведущим актером Театра на Таганке, в то время это знаменитейший был театром. Его песни благодаря "Магнитиздату" знала и пела вся страна. Я был тогда студентом, много ездил и могу свидетельствовать, что в каждом студенческом общежитии, начиная от Таллина и до Батуми и кончая Киевом и Минском, я постоянно слышал песни Высоцкого. Будучи женат на русской эмигрантке Марии Поляковой, известной французской актрисы Марины Влади, он был выездным. Он так же одним из первых в Москве ездил по заслугам на "Мерседесе", когда члены ЦК только ездили на "Чайках". Его песни, два диска во Франции вышли и три, по-моему, в Польше. То есть он по советским меркам, казалось бы, имел все. Однако все его творчество было пронизано острой социальной направленностью. Он отзывался на все больные темы. Вспомним его песню о том, что из Советского Союза не выпускали диссидентов. Вспомним "Балладу о детстве". У меня вопрос: чем вы объясняете такую острую социальную направленность его песен?
Петр Солдатенков: Я думаю, что это связано с природой человека. Он таким был рожден, таким был воспитан, такие книжки читал. Он же сам где-то упомянул о том, что правильные книжки нужно читать. И вот он читал правильные книжки. Он действительно болел душой за окружающих и, в конечном счете, за мир, за весь мир, в котором он жил. Обратите внимание, он остро критичен и так далее, но ведь в своих песнях он не обидел никого. Его песни не социально направленные, они душевно направленные. Он действительно говорил о болезнях душ человеческих. Но говорил об этом, любя этих самых человеков, этих самых больных, окружающих его. И сам он чувствовал себя больным и страдал от этого и много выплескивал через песни, желая всем добра. Знаете, он подписывал свои открытки и автографы, он писал "Добра". Вот это была его позиция. Какая там социальная, наверное, по-настоящему социальная.
Я хочу сказать одну вещь по поводу Высоцкого. Я ему задавал однажды вопрос такой, у нас был разговор о моих будущих планах, о моих работах будущих, я заканчивал институт кинематографии и готовился стать режиссером-документалистом. И вот я его спросил: "Владимир Семенович, если бы вам довелось снимать фильм документальный, о чем бы вы сняли этот фильм?". И он, не задумываясь, ответил: "О свободных людях". И вот это как формула, как постановка вопроса или задачи, до сих пор это для меня внутренний девиз, я все время об этом думаю, когда начинаю какую-то новую картину. Понятно, что свобода - это понятие относительное. Но тот человек свободен уже, который стремится к свободе. Высоцкий стремился к свободе и это было его главное достоинство, за это его любили. Потому что мы такой народ, мы тоже стремимся к свободе, все время стремимся к ней, но не достигаем ее, и понятно - почему. Но мы очень любим свободных людей.
Владимир Кара-Мурза: Насколько искренне выглядела посмертная шумиха вокруг имени Владимира Семеновича и запоздалое официальное признание?
Валерий Перевозчиков: Вы знаете, я хотел бы добавить одну очень важную вещь по поводу восприятия Высоцким жизни. Юрий Корякин в своей знаменитой статье уже в полном расширенном виде добавил этот эпизод. Высоцкий ему рассказал такую вещь, как он в 6 или 7 классе в школе, шел обычный разговор между пацанами: слабо, не слабо. И один другому говорит: "Слабо тебе перо (тогда были металлические перья, которыми писали), слабо тебе перо в глаз воткнуть?". "Нет, не слабо". Взял и воткнул. А Высоцкий, рассказывая, говорит: это как будто мне воткнули в глаз перо. Так вот, главное, по-моему, я не знаю, творческая или нравственная составляющая у Высоцкого - это способность переживать боль чужую как свою, сопереживать ее. Есть такое в психологии понятие импатия, то есть возможность понять человека со всеми его болями, страданиями, проблемами. Может быть это главное в творчестве Высоцкого - понять чужую боль как свою. Был такой мистик немецкий, он сказал такую вещь, которая, по-моему, очень подходит к Высоцкому: видеть страдания, разве это не значит страдать самому? Вот Высоцкий страдал и за себя, как было сказано и за других людей. Может быть это главный нерв его творчества.
Владимир Кара-Мурза: Как вы считаете, сейчас в эти дни вышла масса и искренних фильмов и подделок-однодневок про Владимира Семеновича. Можно ли сказать, что современное поколение молодое знает его подлинный образ?
Петр Солдатенков: Думаю, что нет. Потому что современное поколение, это пространство занято другими образами. Но дело в том, что современное поколение, когда узнает Высоцкого, оно начинает его воспринимать и начинает воспринимать так же остро, как и мы в свое время воспринимали, когда через наносное пробивается настоящее. Высоцкий - это настоящее, настоящие стихи, настоящая поэзия, настоящий характер, темперамент и все прочее. И говорят, что для многих наших лучших рокеров, допустим, Высоцкий основоположник русского рока – это связано с его энергетикой. И в каком-то смысле они правы. Когда нынешние молодые люди узнают настоящего Высоцкого, не просто случайную песню по радио "Шансон", в какой-то еще связи, в какой-то связи с его жизнью, с его поступками. Скажем так, когда я показываю своим студентам фильмы о Высоцком, то они воспринимают его очень хорошо. Я думаю, что если можно говорить о том, что Высоцкий не популярен сейчас, не так популярен, как должно было бы быть, я думаю, что это связано вообще с нашим временем. Сейчас не время Высоцкого.
Владимир Кара-Мурза: Как вы считаете, остается ли Владимир Высоцкий нашим современником во всех смыслах этого слова?
Валерий Перевозчиков: Безусловно. Потому что ведь Высоцкий, это известно, он самый цитируемый русский поэт конца 20 - начала 21 века. Вы знаете, тут сейчас говорят – великий, гениальный. Я у Шнитке спросил, считает ли он Высоцкого гением, и он сказал, что в поэзии, в музыке, в актерстве нет, а в целом как явление он его считал гениальным человеком. Воздействие гения происходит на разных уровнях. Я думаю, во-первых, Высоцкий остался – это, безусловно, это подтверждает то, что он самый цитируемый, причем люди иногда цитируют Высоцкого, даже не зная, что они цитируют поэзию Высоцкого. Он вошел не просто в нашу плоть и кровь, а в русский язык.
