Тамара Ляленкова: На этой неделе закончила свою работу Летняя школа танцев, которая традиционно проходит в июле в Москве. В этом году крупнейшему в области современного танца образовательному проекту исполнилось 10 лет. Современный танец (contemporary dance) в России существует по крайней мере два раза дольше, но образовательной дисциплиной так и не стал. И чтобы овладеть новыми техниками, танцовщикам и хореографам приходится учиться за границей или экстерном в каникулярное время. Как это происходит, сегодня в «Классном часе» расскажут преподаватели Летней школы – директор Екатерина Алексеенко, петербургские танцовщики Евгений Панкратов и Татьяна Тарабанова, москвичка Вера Приклонская, историк танца Роман Арндт, а также студенты сразу после региональных новостей.
Диктор: Национальный исследовательский Томский политехнический университет планирует открыть в китайском городе Инкоу филиал. На данный момент у ТПУ уже есть опыт международного сотрудничества – филиал в Праге и представительство на Кипре. Соглашение о техническом сотрудничестве в сфере инновационного развития между администрациями Томска и Инкоу было подписано в ходе посещения российской делегацией Китая.
1 сентября на Таймыре на базе средней общеобразовательной школы откроется третья кочевая малокомплектная школа-детский сад. Там будут учиться 5 детей членов оленеводческой бригады семьи Жарковых. Главная цель открытия кочевых школ – сохранение культурного наследия кочующих народов и приобщение детей к традиционным методам хозяйствования. Первая кочевая школа была открыта в 2008 году на базе Дудинской общеобразовательной школы.
Призеров Олимпиады «Шаг в будущее», поступающих на филфак МГУ, обязали для поступления в университет сдать дополнительный письменный экзамен. Абитуриентов известили об этом только за два дня до проведения дополнительного испытания. Правда, победителей Олимпиады «Шаг в будущее» зачислили на факультет без вступительных испытаний. На других факультетах МГУ и в МГТУ имени Баумана ситуацию комментировать отказались.
Тамара Ляленкова: Это были региональные новости образования, которые для «Классного часа» Свободы подготовили мои коллеги из интернет-портала «Пять баллов.Ру».
Гости Московской студии – танцовщица Вера Приклонская, в этом году она преподает технику для начинающих, и исполнительный директор Летней школы Екатерина Алексеенко. Я попросила ее рассказать о нынешней юбилейной программе.
Екатерина Алексеенко: Как всегда, мы стараемся включить дисциплины, которые охватывают максимально понятие «современный танец». То есть это не только технические занятия, но и творческие лаборатории, такие дисциплины как композиция, импровизация. Что касается десятой школы, мы сделали ее вместе с нашими партнерами. Это American dance festival. В принципе, когда мы начинали делать школу, мы брали организационную сторону как за образец. И Dance ceterborg shop – это организация из Нью-Йорка.
Тамара Ляленкова: Как правило, Летняя школа делится на классы, условно говоря, тех, кто просто занимается, для профессиональных людей. Как я помню, есть три ступени, которые можно получить.
Екатерина Алексеенко: Да, у нас есть ступень как для профессиональных танцовщиков. Что я имею в виду? Тех, кто уже, во-первых, ездил к нам на Летнюю школы, во-вторых, занимался современным танцем, скажем, трехлетний опыт. Для них эти техники не новые, они уже сталкивались с ними. Второй уровень – это тоже профессиональные танцовщики, но, например, они занимались либо классическим танцем, либо народным. И для них эти техники новые. И третий уровень – это совсем для тех людей, кто никогда никаким танцем не занимался, но хочет попробовать.
Тамара Ляленкова: Откуда этот интерес? Откуда они узнают? Наверное, отчасти это уже к Вере вопрос. С какими намерениями, с какими желаниями приезжают люди заниматься?
Вера Приклонская: Для меня это тоже интересный вопрос, откуда люди узнают о современном танце. Я думаю, что это просто происходит из какой-то потребности или из поиска чего-то нового, наверное, какого-то нового способа выражения или движения. Поскольку я первый раз буду преподавать на Летней школе танца, я не знаю, например, с каким намерением придут люди на мой класс. Но по опыту и по тем наблюдениям, которые я делала за время Летней школы, я думаю, что это захватывающее мероприятие просто потому, что это замечательная атмосфера, и есть возможность действительно научиться чему-то новому и увидеть очень много разных педагогов из разных стран. Это очень интересно еще посмотреть, что делается в современном танце в Европе, в Америке. То есть это прекрасная возможность просто получить какое-то представление о том, что происходит.
Тамара Ляленкова: Каждый, наверное, мастер строит по-своему урок, как правило.
Вера Приклонская: Да, безусловно.
Тамара Ляленкова: Поэтому говорить о том, как преподают современный танец, практически, наверное, невозможно или возможно все-таки?
Вера Приклонская: Я думаю, что, безусловно, есть какое-то общее чувство или общее поле, в котором работают преподаватели и люди, которые занимаются современным танцем. Однако, верно так же и то, что каждый очень индивидуально строит свои классы, исходя из каких-то собственных предпочтений, мировоззрений и того, что он считает нужным предложить. Прежде чем я стала заниматься современным танцем, я занималась джазом и модерном. И вот, наверное, когда я занималась модерном, я почувствовала, что там что-то есть интересное. И это достаточно быстро привело меня именно к современному танцу, импровизации. Конечно же, сложности возникают, но это такие, наверное, сложности, может быть, личного, какого-то персонального характера, как у каждого человека возникают сложности, когда он начинает изучать какие-то новые вещи. Это такие вопросы, на которые мы каждый себе отвечаем, когда мы, например, думаем, как я воспринимаю информацию, как я учусь.
Тамара Ляленкова: Вы уже как-то подумали, как вы будете работать? Вы как-то готовились, себе конспекты сочиняли?
Вера Приклонская: У меня группа для начинающих, конечно же, я готовлюсь. Я думаю, что это тоже индивидуально, есть люди, которые не готовятся к уроку. Но для меня важно будет, во-первых, посмотреть на группу. В принципе, у меня есть опыт преподавания, я преподаю в различных танцевальных школах Москвы, работаю также с творческими группами так называемыми. Это начинающие или продолжающие танцовщики, которые хотят заниматься современным танцем. Я работаю в каких-то полупрофессиональных коллективах, где люди интересуются современным танцем. Меня также приглашают преподавать различные воркшопы, в такие коллективы, где, например, люди занимаются исключительно бальными танцами, но им тоже интересно прикоснуться к этим техникам. И по поводу подготовки к семинару, я продумываю заранее какую-то концепцию, потому что такое огромное количество материала, которое можно было бы дать, но это всего лишь шесть дней по полтора часа. И это начинающая группа. Поэтому хочется просто подарить людям какую-то радость движения, в первую очередь, потому что они хотят познакомиться с техникой. Не хочется отбить у них желания заниматься дальше.
Тамара Ляленкова: Сама Вера Приклонская училась в школе современного танца, движения и перфоманса в Финляндии, а также в Высшей школе искусств в Амстердаме. Что ожидают от Летней школы танца московские студенты, я попросила рассказать Александра. Он – профессиональный танцовщик, приехал из Петербурга.
Александр: Я хожу в основном к иностранцам, мне нравятся американские преподаватели, потому что атмосфера на классе довольно таки демократичная, дружелюбная и открытая.
Тамара Ляленкова: А что, европейцы строже, или они, может быть, как-то авторитарнее?
Александр: Я думаю, что это зависит от преподавателя. Так или иначе, есть все равно определенный стиль поведения. Мне кажется, что я выбираю интуитивно людей, к которым я хочу придти. Я в первый день смотрю, мне даже не столь важно, что там происходит, сколь важна именно атмосфера и то, что человек несет, что он хочет сказать. В прошлом году мне очень понравился класс у Мии. Я надеюсь пойти на следующем блоке тоже на нее по импровизации. Это из Финляндии. Очень интересная, она занимается, по-моему, еще параллельно интересными практиками, соматические техники разные, дыхательные, приотические, то есть танец на уровне клетки.
Тамара Ляленкова: Насколько я поняла, вас больше интересует не техника, а атмосфера класса?
Александр: Просто техника для меня уже не столь интересна. Ну, ты влево повернешься так, повернешься сяк, это вторично на данном этапе не для меня. Мне уже не столь интересно. Мне интересно, какую информацию хочет донести через эту технику, через то, что он дает, что он хочет сказать людям. Вот я по такому принципу выбираю занятия. Я сейчас только к Джорнаму хочу, он дает контемпорэри технику. Мне кажется, что это ближе всего к релизу. Но есть там, конечно, другие элементы, в основном релиз. Релиз переводится как отпускание, то есть использование естественных законов физики, взаимодействия с партнером, с телом. Ты отпускаешь, используешь вес, используешь баланс, дисбаланс, падение естественное, динамический баланс. То есть если в классическом танце ты сопротивляешься законам физики, то в современном танце ты используешь их, я бы так сказал.
Тамара Ляленкова: Урок современного танца мы продолжим после главных новостей образования.
Диктор: Начало реформы бюджетных учреждений перенесено на более поздний срок. Напомним, согласно законопроекту, все образовательные учреждения будут разделены на три типа: казенные, бюджетные и автономные. По инициативе депутатов от партии «Единая Россия», срок реализации реформы сдвинут с 1 января 2011 года на 1 июля 2012 года, то есть старт реформы будет дан после выборов в Госдуму в декабре 2011 и выборов президента – март 2012. Перенесены также сроки предоставления госзаданий федеральным бюджетным учреждениям с начала 2011 на начало 2012 года. Разделение бюджетных учреждений произойдет не в октябре 2010, а в марте 2011 года.
Число мест на бюджетных отделениях в российских вузах сократилось в среднем на 10%, - заявила представитель Рособрнадзора Татьяна Бархатова. По словам чиновницы, сокращение числа мест в вузах производилось пропорционально уменьшению числа выпускников и соответственно абитуриентов. Кроме того, Минобрнауки перераспределило места в пользу более востребованных государственных специальностей технического и естественно-научного профиля. Из 840 тысяч выпускников текущего года каждый второй имеет возможность поступить на бюджетное отделение.
27 июля в российских вузах начался первый этап зачисления в вузы. Все учебные заведения обязаны опубликовать списки с указанием фамилии, набранных баллов и категории, в том числе льготной, по которой поступает абитуриент. Зачисление в вузы, в отличие от прошлого года, будет проводиться только в две волны – с 27 июля по 5 августа представленные к зачислению должны принести в вузы полные комплекты документов. Абитуриенты, не предоставившие вовремя документы, выбывают из конкурса и рассматриваются как отказавшиеся от зачисления. Если в вузе останутся вакантные места, то с 5 по 10 августа пройдет вторая волна зачисления. В случае, если и после нее остались вакантные места, вуз имеет право продлить набор студентов до 1 сентября.
Срок обучения в аспирантуре по техническим и естественно-научным специальностям может быть увеличен на один год для того, чтобы научные сотрудники имели возможность подтвердить на практике результаты своей научной деятельности. В настоящее время срок обучения в очной аспирантуре составляет 3 года, в заочной – 4. Предполагается также апробация и внедрение результатов научных исследований в производственную практику.
«В общеобразовательных школах необходимо увеличить количество часов для занятий физкультурой», - заявил министр спорта Виталий Мутко. По словам чиновника, в школах должно быть минимум три урока физкультуры в неделю. «Ребенок должен 6-9 часов в неделю активно заниматься спортом, чтобы вырасти не больным, а здоровым», - заявил министр.
Тамара Ляленкова: Это были главные новости образования. Сегодня мы выясняем, что такое современный танец и где ему можно научиться. Благодаря образовательному проекту агентства театра танцев «Цех» и «Актового зала», я получила возможность познакомиться не только с московскими танцовщиками и хореографами. Оба моих следующих собеседника приехали из Санкт-Петербурга. Евгений Панкратов преподает технику, Татьяна Тарабанова – афроджаз, а кроме того, ходит на уроки к Евгению. Это еще одна особенность Летней школы танца. Здесь учатся все у всех.
Татьяна Тарабанова: Я хожу к Жене на уроки, и на моем уроке все тоже ближе к природе. Мы учим людей с классической школой, с джазовой школой. Они приходят в зал, и мы их учим быть естественными. Потому что очень многие вещи они имитируют и хотят быть просто красивыми. А просто красивые в формате русского мышления – это балет.
Евгений Панкратов: Это поза, да. Потому что люди выглядят очень танцевально и танцевать не умеют при этом. То есть они ходят с высоко поднятой головой, а как только дело касается дела, то получается, что никто ничего не может на самом деле. Поза остается позой.
Татьяна Тарабанова: Потому что когда Женя говорит на уроке, что мы просто ходим, как по улице, и до этого у него йога идет силовая. Люди встают, начинают ходить, они что-то имитируют, у них в глазах какой-то зомби, они куда-то себя погружают, и уже как будто они на сцене ходят. И мы уже красивые, и все одевают сразу корону, хотя ходьба – это привычное для человека дело.
Евгений Панкратов: Веками, тысячелетиями уже отработанное движение, очень функциональное, очень простое, продуктивное.
Татьяна Тарабанова: И не нужно в этом искать подтекст какой-то.
Евгений Панкратов: Это русская ментальность. Это прямо удивительно, я вообще удивляюсь.
Татьяна Тарабанова: И мы просто падаем. Мы все же падали на лед, но никто вас не учил этому падать. Панкратов нас учит этому. В детстве, вспомните, например, я знаю, всех велосипедистов, фигуристов, маленьких детей, гимнастов первое чему учат – это правильно падать, не подставляя под себя руки, на мягкие мышцы, не испуганные, не зажатые. Должна быть честность в танце. Когда на сцене идет честность, а не какая-то картинка из прошлого века, несмотря на то, что у нас очень сильная школа детского танца. У нас дети танцуют гораздо лучше, потому что я в Питере работаю хореографом в детском коллективе «Чудесники» в Петергофе. У нас 200 человек детей. Когда мы ездим в Германию куда-то или в Европу, и это хорошего качества танцевание, совершенно эмоционально открытые дети, подготовленные.
Евгений Панкратов: Удивительное рядом. Недавно я присутствовал на таком большом конкурсе детского хореографического творчества почти что в жюри. Очень много хороших детских коллективов, таких крепких, с советских времен – «Солнышки», «Ладушки», «Радуги», очень замечательные дети, открытые, свободные. Чуть постарше, где начинают заниматься какой-то современной хореографией, псевдохореографией, ты видишь такой беспредел, ужасную безвкусицу. Это как раз нужно сохранять, вот этот опыт советский работы с детьми.
Тамара Ляленкова: То есть в этом смысле кружок лучше, потому что…
Евгений Панкратов: Нет амбиций у преподавателя, чтобы идти впереди планеты всей и лучше всех все делать.
Татьяна Тарабанова: Но дело в том, что наше непрофессиональное образование очень сильно от их отличается. Если там дети занимаются просто в охотку - сегодня он хочет пойти, завтра не хочет пойти – у нас совершенно не так. Потому что все-таки мы – русские дети, у нас своя дисциплина. И это хорошо. Только вопрос – куда потом все эти дети деваются? Хороший потенциал и хорошие педагоги с ними работают. В 16 лет эти дети понимают прекрасно, что они не смогут этим искусством заработать денег в нашей жизни, что негде выступать. Жалко, что уходит хороший материал в никуда.
Тамара Ляленкова: Давайте немножко вернемся к урокам. Мне кажется, что такой происходит синтез всего. Все-таки йога присутствует у многих. Это важно?
Евгений Панкратов: Это важно, потому что йога обращена прежде всего к разуму, конечно же.
Татьяна Тарабанова: У меня больше не йога. Меня попросили, хотя я занимаюсь контемпорэри, давать афроджаз. Но с джазового танца я начинала с 1997 года, и это первые опыты были, училась у иностранцев в школе у Вадика Гаспарова на Летней школе.
Тамара Ляленкова: Идеология тоже ведь разная. Тот же афро… Можно ли вообще научить тело европейца двигаться так, как это делает африканец?
Татьяна Тарабанова: Ну, на сто процентов – нет, потому что другая физиология. Зато афро нам помогает сделать многие вещи. Например, белого человека трудно опустить, положить спину параллельно полу. Это, во-первых, в голове у них не укладывается. Один из моих первых учителей белый, но он преподавал просто джаз, он танцевал долго на Бродвее. Я никогда не записываю, я всегда учителей запоминаю. И он сказал, что черные люди ближе к земле, к природе, они, конечно, ближе к физике, потому что они мощные, у них хороший генофонд, они честнее как бы со своим телом. И потому что они были ближе к земле, они придумали чечетку, тэп-дэнс, они придумали брейк-данс, и у них все ближе к земле. А белые люди всегда хотели быть выше всех, они всегда стремились к небу, к Богу. И поэтому белые встали на пуанты. И поэтому сейчас вертикаль вот эта одна, и вокруг нее вращаются ручки и ножки. А в черном танце нет одного центра, там много центров. И поэтому у них корпус положен вниз, потому что мы можем двигаться и от копчика, и от головы, от инерции, от плечей. У нас двигается все тело в совокупности. И это опять уходя к тому, что красиво, что некрасиво, в мышлении белого человека это некрасиво – попой назад. Но с другой стороны, это очень хорошо с точки зрения физиологии, это очень полезно для развития мышц брюшного пресса, мышц спины. То есть работает весь мышечный корсет. Когда мы стоим вертикально, у нас они работают, но не так активно. Когда мы держим корпус параллельно полу, у нас очень хорошо работает спина, ягодицы, бедра. Это нагрузочно, это непривычно – такая пластика. И в то же время из-за того, что мы физически активны, есть там движения, где нужно активно расслабляться и выдыхать. И людям тоже это непривычно. И они, когда начинают уставать, они начинают делать правильно. Вот уже на четвертый день у них что-то выходит, потому что на фоне утомления они отключают мышцы, которые им были не нужны. И это очень хорошо. Или просто какие-то обыкновенные трясучки… Опять же тодес очень сильно подпортил наше мышление, они начинают акцентировать вместо того, чтобы просто расслабить позвоночник и почувствовать, что верхний шарик просто балансирует на нижнем. И когда ты им это говоришь, и понятно, не 27 человек, но где-то десятка-пятнаха – точно, они на четвертый день уже начинают ловить, понимая, что потом будет тяжело. И они в этот момент расслабляются и получают удовольствие своего рода.
Тамара Ляленкова: Это были преподаватели Летней школы танца Татьяна Тарабанова и Евгений Панкратов. Разговор о том, почему в России предпочитают классическую школу новым техникам и импровизации, мы продолжим после небольшого перерыва.
Мы продолжаем говорить о современном танце и о том, где и как ему можно научиться. Танцовщица, хореограф, педагог по джазмодерн-анцу, хип-хопу, афро, современному танцу Татьяна Тарабанова закончила Минское хореографическое училище искусств, Академию физической культуры и спорта в Санкт-Петербурге, а современным техникам обучалась у зарубежных педагогов. В Летней школе танца она преподает не первый год.
Школе 10 лет. Может быть, как-то менялись те, кто приезжают?
Татьяна Тарабанова: У нас сложная ситуация с этим в России, потому что все люди, которые закончили Институт культуры или колледж искусств, естественно, в некоторых регионах у нас есть фанаты, которые преподают современный танец, но в массе своей - это классика и народный. При этом они имеют диплом на руках, и в анкете они ставят профессиональный уровень, хотя они идут на технику контемпорэри профессиональный уровень, которую, может быть, они первый раз вообще пришли на этот урок. Но они – профессионалы, потому что у них есть диплом, и это парадокс, что уровни в России, мы немножко топчемся на месте, потому что у нас нет четкой градации.
Тамара Ляленкова: Действительно, уровень подготовки определить достаточно сложно, слишком разные техники, иначе распределяется нагрузка. Я попросила Вику, она посещает классы Джордана Фьюса, Татьяны Тарабановой и Евгения Панкратова, рассказать, что труднее всего дается балетным танцовщикам.
Вика: Тяжелее расслабиться, то есть больше времени уходит на подготовку к уроку, на расслабление. Все равно, так как моя жизнь связана с движением, то есть мне проще запоминать движения, связки, ракурсы, потому что это мой аппарат. Я пытаюсь, наоборот, отключить те мышцы, которыми я привыкла работать.
Тамара Ляленкова: Удается?
Вика: Ну, вот, я работаю над этим. Не знаю, не всегда, конечно, удается. Особенно, если для меня не совсем знакомое направление, то удается, то есть я, как и все обычные люди, пытаюсь учиться это делать. Но если проскальзывает хоть чем-то знакомое, то я делаю по старинке, по правилам, и это очень сильно мешает.
Тамара Ляленкова: Помимо всего остального, здесь еще и эстетика танца другая. Здесь вот это новое, и оно не всегда с этой точки зрения эстетично.
Вика: Нет, я считаю, что любой танец, будь современный или классический, должен быть эстетичным. Раньше, когда я только начинала заниматься, я считала, что классический танец – это только на зрителя, современный – больше для исполнителя, для себя. Но сейчас я понимаю, что нельзя вот так вещь в себе копаться, танцевать, потому что это неинтересно будет зрителю, а все равно это такой же танец и так же должен привлекать зрителя.
Тамара Ляленкова: Для чего вам вот эта учеба? Что она вам дает? Сможете ли вы это потом как-то использовать?
Вика: Зачем мне? Потому что это дает другое ощущение танца, даже в том же классическом. И я учусь на балетмейстерском факультете ГИТИСа, там одной классикой не обойдешься.
Тамара Ляленкова: Самое трудное что для вас, может быть, именно на этой Летней школе?
Вика: Соображать, находясь вниз головой и крутить при этом. У Евгения Панкратова все на переворотах построено, то есть это полностью партерная техника, кувырки, перевороты, я была вся в синяках, мне было очень тяжело. Но в конце недели я поняла это, мне понравилось очень.
Тамара Ляленкова: Рассказ о современной школе танца в России продолжает Евгений Панкратов. Он закончил танцевальное отделение Высшей школы искусств Фолькванг в Германии.
Евгений Панкратов: Это очень сложная, на самом деле, ситуация, потому что это наследие советского образования в сфере танца, оно почему-то у нас не развивается, ничего не происходит. Мне кажется, надо начинать с этого, надо как-то менять вот это среднее специальное образование в сфере движения.
Татьяна Тарабанова: У нас в Питере, допустим, была сейчас Вагановская академия, где Майя Попова преподает, Саша Любашин, я там вела пару уроков. Я – человек, из спорта вышедший. И нас учили, что заниматься и столько, такое же количество времени ты должен заниматься своим телом, расслабляться, чтобы мышцы были в хорошей форме. А балетные только с 14 лет начинают заниматься модерном, контемпорэри танцем. И за четыре года, которые они работают с 10 лет, во-первых, они не получают удовольствие от танца, это работа, тяжелый адский труд. У них зажатые лица, они не слушают современную музыку, но это зависит, конечно, от воспитания. Но у них убитые тела в 14 лет, у них такая крепотура, которой нет у штангистов и у культуристов, потому что там икроножные мышцы – это такая груша висит. И это система, Вагановская академия.
Допустим, я работаю в Институте прикладного искусства на кафедре современной хореографии, которую открывал еще Вадим Каспаров, потом как-то это все приглушилось, и теперь она опять у нас действует. И мы берем любых студентов, это получастный вуз. Но из-за того, что у нас дипломы государственного образца, мы обязаны этой системе потакать. И то, что нам приходит сверху из практических уроков, которых должно быть 70% в таком вузе, а их там 30. и если написано «анатомия», то нам приходится выкручиваться и анатомию давать, конечно же, в зале. Хотя прописано по бумажкам, что мы должны ее давать в классе и все учить не на собственных телах, а на листочках. Это система. Я, приехав в Питер, пошла в консерваторию на балетмейстерский факультет. Поварившись в этом соку, я поняла, что я просто не могу с этими людьми общаться. Я не говорю о всех, но в массе своей это очень узко ограниченные люди. Почему-то модерном они называли неоклассику, стоя на пуантах. И я поняла, что я не этим хочу заниматься, и пошла в Академию физкультуры, она мне дала очень хорошие знания по анатомии, физиологии, биохимии. А люди, которые занимаются в Институте культуры, они даже не знают, как устроено колено. И как давать классику так, чтобы не нагружать колени, чтобы не нагружать голеностопы.
В принципе, классика – тоже своего рода патология, это нездоровье. И как преподавать ее, чтобы не нагрузить? Потому что можно же сделать человека инвалидом и за три года, и за четыре года от незнания.
Тамара Ляленкова: Мой следующий собеседник – ректор из Германии Роман Арндт. Прежде чем стать теоретиком, он учился в Национальной школе балета в Польше. Я спросила у Романа:
Когда вы попали, будучи мальчиком, в школу, вас забрали из семьи, вот это трудно было? Насколько дети любят чем-то заниматься? Мне кажется, что редкий ребенок готов трудиться.
Роман Арндт: Знаете, мы тоже жили в такой стране, где дома не могли слушать другое радио, другую музыку. У меня брат на 14 лет старше, и когда у нас был день рождения или приходили его друзья, они танцевали твист, рок-н-ролл, и от этого у меня танец есть. Потому что я видел, что они очень довольны тем, что они делают, и что это много радости у них бывает.
Тамара Ляленкова: Да, но вас оторвали от дома. Все-таки вы были достаточно молодым человеком.
Роман Арндт: Да, я очень любопытный. Мне очень понравилось, где я жил.
Тамара Ляленкова: Вы не хотели обратно домой к маме?
Роман Арндт: Это был такой момент, это был третий класс балетной школы. Потому что я уже знал. Мне было 13 лет, я знал, что мое тело не двигается, как они хотят. У меня были проблемы с бедром, я уже не мог танцевать.
Тамара Ляленкова: Это был несчастный случай, или это были занятия?
Роман Арндт: Это был плохой диагноз в детстве. И балет, и классический танец мне помог в развитии этой болезни. Мне было очень трудно. И я заболел. И когда мне нужно было уехать, снова у меня была температура. Это такая ограниченность тела. Я уже не хотел, у меня уже не было такого импульса. Когда я учился этой методе вагановской, я видел, что это один-два-три-четыре батмана, все думали, что это мое тело не хотело уже работать. Но это для меня самое важное образование, образование не только с танцем, не только с искусством, но тоже с людьми. И это мне помогло подумать, что другое в танце есть, что ближе человеку.
Тамара Ляленкова: Рассказывал Роман Арндт. К истории современного танца и немецкому опыту мы вернемся после зарубежных новостей образования.
Диктор: В Литве в результате сбоя в единой системе по приему документов для поступления в вузы перестала работать единая база данных. В результате абитуриенты стали получать SMS-сообщения с уведомлениями, что они никуда не поступили. После восстановления работы системы ошибки были исправлены, и абитуриенты смогли получить корректную информацию о зачислении в вузы. В 2010 году в Литве подача заявлений впервые производилась через интернет.
Белоруссия присоединилась к Болонскому процессу. Соответствующее заявление сделал президент Александр Лукашенко. Ориентация Белоруссии на Болонский процесс повысит, в частности, привлекательность национальной системы высшего образования для иностранных абитуриентов, - заявил представитель пресс-службы президента. Стоит отметить, что в июне 2010 года Александр Лукашенко выступал резко против реформирования системы образования по европейскому образцу.
В Великобритании следует создать атеистические школы, - заявил профессор Оксфорда Ричард Доукенс. Это предложение заинтересовало секретарю по национальному образованию, который заявил, что готов его рассмотреть. В настоящее время в Великобритании действует 21 тысяч начальных и средних школ, преподавание в каждой из которых имеет религиозную основу.
Тамара Ляленкова: Это были зарубежные новости. Мои собеседники – преподаватели Летней школы танца Роман Арндт, Татьяна Тарабанова и Евгений Панкратов. Мы продолжаем обсуждать их педагогический опыт.
Евгений Панкратов: Дело в том, что преподавание на Западе классики в корне отличается от преподавания у нас. Потому что в течение всего прошлого 20-го века эта школа развивалась, она не была законсервированной, как она была в Советском Союзе, потому что они общались. Это были какие-то исследования. И даже тот балет, который сейчас преподается на Западе, он в корне отличается от нашего русского академического вагановского балета. Это живое движение, это не переход из позы в позу.
Татьяна Тарабанова: Да, очень четко исследованные центры, очень четко ощущение. То есть танцовщик, когда включает мозг, он снимает внутренние физические зажимы. Все проблемы от головы, и все решения проблем тоже надо искать в голове. Да, система Ваганова – это дрессура, конечно. При этом не важно, делаешь ты правильно или делаешь ты неправильно.
Евгений Панкратов: Главное, чтобы фуэтэ крутил, и нога поднималась за ухо.
Тамара Ляленкова: Но насколько я могла заметить, современный танец тоже в физическом отношении достаточно трудный.
Евгений Панкратов: Потому что жестко выглядеть, может выглядеть как угодно, но смысл в том, что…
Тамара Ляленкова: Вывернутые руки, ноги…
Евгений Панкратов: Перестаньте, ради Бога. Это, наоборот, совершенно нормальный человеческий язык тела. Это все идет от природы. В этом нет каких-то непонятных форм, эстетически специальных. Это очень интеллектуальный на самом деле танец.
Татьяна Тарабанова: Сейчас Женя дает классику по контемпорэри.
Евгений Панкратов: Про себя я не буду говорить, потому что я не на таких высотах, но я могу рассказать о Хуане Крузе Эснаоло, который долгое время являлся ведущим танцовщиком в театре у Саши Вальц в Берлине. Занимается он контактной импровизацией, релизом партерным. Этот человек настолько интеллигентен в теле, что качество его движения просто бесподобно. Он может час рассказывать тебе о том, как сделать правильно одно небольшое движение, один небольшой дроб. Этим он и занимается. Он час рассказывает о том, как колени у нас падают направо, час он рассказывает потом, как мы сделаем один круг рукой, что при этом происходит с лопаткой, что происходит с предплечьем, что происходит с пальцами. В итоге ты видишь, что человек двигается каким-то неземным образом. Это очень интеллигентное тело. Это на грани науки на самом деле.
Тамара Ляленкова: Танцем как наукой как раз занимается Роман Арндт. Впервые в Летней школе танца, помимо уроков и лабораторий, присутствует теоретическая часть. Роман ведет семинар, где студенты не только слушают, но и задают вопросы. Я также воспользовалась возможностью.
Роман, я как раз хотела спросить, а можно проследить, как менялось отношение к телу в танце? Вы как теоретик…
Роман Арндт: Да, это очень сложная тема. Это началось, когда думали об этом, что не только музыка, не только голос работают, но тоже и тело. Надо подумать, если мое тело что-то показывает, как я сижу, какие мышцы работают, когда мы переживаем. Потом Эмиль Жак Далькроз дал нотам движение, и такая у нас гимнастическая ритмика. Они не были танцорами, они думали только о теле. А потом пришел Рудольф фон Лабан, для которого было очень важно движение, что каждый человек может быть танцором, потому что он двигается. И это было начало. Он очень много сделал для танца, потому что он прежде всего подумал о пространстве, как мы двигаемся в пространстве, какие у нас качества движения, и потом все записал.
Тамара Ляленкова: Дальше какие-то техники развивались уже из этой концепции?
Роман Арндт: Да, из этой концепции, потому что это очень открытая концепция. Это не сказано, что так и так сделать. Возможностей много, потому что вы могли писать о всех движениях, как мы теперь сидим и говорим – тоже можно это записать. Это была такая структура. Он имел мощных женщин, которые с ним работали. Это была Мэри Витман, которая пионерка остраданц, абсолютного танца, где она в оппозиции классического: то, что я чувствую, хочу показать. Это было для нее самое важное. Курт Йоос – другой ученик Лабана, он думал о языке театра танца, потому что Лабан первый сказал, что это театр танца. Когда он основал в 1927 году школу Фолькванг в Эссене, Западной Германии, думал, что студентам надо учиться не только одной технике, надо учиться многим техникам. Так он сделал три – модерн, мы теперь говорим модерн, но не знали, что это такое. Он спрашивал, что это есть. По классическому и по фольклору Лабана танцы. Потому что это все связано с танцем. И из этого создался такой гибрид танца, который, с одной стороны, очень богатый, с другой, можно сказать, что он ограниченный. Но от этой ограниченности у вас много свободы.
В Германии балет не был очень известным, как в других странах. Но думаю, что в этом время много случилось, я думаю о начале 20-го века, потому что то, что случилось в России с Дягилевым и дягилевским балетом, это тоже большой эксперимент. У вас была в России Айседора, она здесь очень много работала, у нее тоже были школы в Берлине. И это все имело развитие. Но в Германии это развитие было таким процессом, который по политике не был ограничен, как это делала Курт Йоос в Эссене. И когда он основывал эту школу, он знал, что эти танцоры не будут иметь работы. То, что он сделал первую труппу, которая была для абсельвентов, самых худших абсельвентов. Но тоже изменять в театрах систему, и не было такой балетно-опереттной игры для танцоров, которые выходили из этих школ. Потому что это была государственная школа. А было много школ, у Мэри Вигман и других, они были приватные, и они тоже получали место. Знаете, то, что они не могли работать в театрах, дало им возможность работы свободно.
Тамара Ляленкова: Танцевальная школа Фолькванг, где преподает Роман Арндт, - одна из старейших в Германии. Именно в ней учился Евгений Панкратов. Я попросила его рассказать про экзамены.
Евгений Панкратов: Обычная танцевальная школа – audition casting, балет, модерн, у нас еще было фламенко. Три дня, на первом дне 200 человек, на втором – 100, на третьем остается 50, из них 20 отбирают. Еще был творческий конкурс. Минуту нужно было танцевать. Вообще, на самом деле, история была не такая, потому что у меня были проблемы с визой, я приехал в январе. Все экзамены, конечно же, я уже проворонил, и меня просто поставили с четвертым классом на Хосе Лемона, на технику такую современную, посмотрели три препода и сказали, что ладно, пускай поступает на первый год.
Тамара Ляленкова: А что это за техника, по которой можно понять, на что человек способен?
Евгений Панкратов: Хосе Лемон? Это такой балет для нормальных людей. Хосе Лемон танцевал, насколько я помню, у Марты Грэхем, один из первых мужиков, который у нее танцевал, потому что у нее танцевали только девушки. А он – один из первых, которого она взяла, потом он оттуда каким-то образом ушел и создал свою школу, потому что у Грэхем была очень женская школа, очень сильная, там нечеловеческий контракшн, там ломают спины, выворачивают ноги на самом деле, хотя это был не балет совершенно. И он создал что-то такое, более приемлемое для нормальных людей.
Тамара Ляленкова: Для мужчин?
Евгений Панкратов: Да нет, не всегда.
Татьяна Тарабанова: У него там тоже очень много рук, очень красивые руки.
Евгений Панкратов: Вообще, он красивый такой, довольно академический.
Татьяна Тарабанова: Он академический. Вот к тому изречению, что такое модерн, что такое контемпорэри. Техника модерн – нельзя это просто назвать техника модерн. Это уже исторически сложившаяся школа – техника модерн марки Грэхем, техника модерн Хосе Лемона. И это сертифицированные педагоги, которые имеют сертификаты. И люди, которые не имеют сертификатов, преподавать это не могут. И в Европе это очень строго. А так как у нас в России таких специалистов нет, которые учились в их школах, то мы это как бы проворонили. Но все равно надо историю знать, откуда ноги растут у современного танца.
Евгений Панкратов: Это базовые такие техники, на самом деле.
Тамара Ляленкова: Что с российскими людьми, которые попадают туда учиться? Насколько готовыми мы себя чувствуем?
Евгений Панкратов: Совершенно не готовыми, ни в зуб ногой, что называется. Я привык, что у нас нужно «дальше, выше, сильнее», так себя вел на первом уроке.
Тамара Ляленкова: Тем не менее, что-то приходилось делать с собой, потому что вы приехали, вас посмотрели, и так к вам хорошо отнеслись, и так понравились ваши какие-то способности и особенности, что вас взяли посреди учебного года. Как вы себя чувствовали?
Евгений Панкратов: Первое, конечно, было неприятие. Я подумал: зачем все это? Я так долго хотел, стремился и так много сил на это положил, в итоге тут занимаются черт знает чем. Где же классы? Где железная дисциплина? Где крик преподавателя? То есть вот такие истории. И мне потребовалось год, если не больше, чтобы просто переустроить свое мышление, какое-то отношение к тому, чем я занимаюсь, зачем я этим занимаюсь и что я в итоге хочу. И я очень доволен и благодарен, что что-то такое в моей голове произошло в конце концов.
Тамара Ляленкова: То есть в голове?
Евгений Панкратов: Естественно.
Татьяна Тарабанова: Сначала в голове.
Евгений Панкратов: Только в голове, потому что это не дрессура, там не дрессируют и не воспитывают.
Татьяна Тарабанова: Самый парадокс, что там никого не заставляют. Система в Европе сделана так, что… Да, допустим, я знаю, что в партии есть железная дисциплина, девять пропусков и все остальное…
Евгений Панкратов: Действительно, дисциплина, но там никто не будет воспитывать.
Татьяна Тарабанова: Да, туда приходят люди осознанно заниматься.
Евгений Панкратов: Дело в том, что западное образование в сфере движения очень интеллектуальное. Русская школа, в том числе классического балета, очень физическая. То есть лучше 125 раз повторить не важно как, но повторить, там же нужно сознание, осознание телесное и прежде всего осознание в голове, как это функционирует, как это действует. Здесь же в России это просто как-то не привито.
Татьяна Тарабанова: В Европе, если ты попадаешь на Летнюю школу, допустим, в Вене большая Летняя школа «Импульс-данц», и русские, как правило, люди выделяются очень сильно, потому что если им действительно любопытно, они любознательные, и они могут при этом вообще не запоминать комбинации и связок, они идут в первую линию, и они все такие с энтузиазмом. Сейчас немножко концепция меняется, но раньше, когда в Питере первые приезжали американцы, насколько я помню, они все поражались педагоги: «У вас люди все любопытные, они все хотят все делать, делать и ничего не обсуждать». Так же, как и сейчас в принципе происходит. И они почему-то такие сосредоточенные. Ну, правильно, потому что они заплатили денег, и они хотят поиметь больше материала, а как это делается, им не важно, им нужно взять комбинации, связок, потом приехать в свои детские коллективы или взрослые, наделать быстренько каких-то номеров, наклепать, такой ремикс сделать, причем даже безыдейный какой-то, но вот просто класс, бывают такие номера. И очень часто иностранцы говорили, что русские почему-то на уроках не улыбаются, они удовольствия не получают.
Евгений Панкратов: Ну, это на самом деле от безвыходности просто, потому что нет материала.
Татьяна Тарабанова: Потому что мы 70 лет жили как за каменной стеной. Это все развивалось в Европе, в Америке, а у нас народные, Моисеев…
Тамара Ляленкова: А мне кажется, тут еще такой момент, и это не связано с балетом, это связано вообще со страной: народ настолько зажатый, что он зажат и мышечно, потому что очень многие педагоги про детей говорят: «Почему русские дети, которые, казалось бы, дети – все дети, они такие зажатые, у них спина такая напряженная?» Может быть, у тех, кто хочет заниматься танцем в России, может быть, еще вот это мешает, потому что физика другая.
Евгений Панкратов: Физика совершенно другая. Меня очень поразило, я долгое время отсутствовал в России, потом приехал, и я увидел, насколько здесь все ходят сутулые. Я сам сутулый, но просто каждый второй фактически горбатый, то есть все смотрят в пол. Я понимаю, тяжелая жизнь. Вообще, в принципе, самая большая проблема, которая существует, современный танец в России лет 20, наверное, как более-менее крутится, это как было вначале субкультурой, так субкультурой до сих пор это и осталось. И все это происходит на одном месте.
Тамара Ляленкова: А в Германии, между тем, идет разговор о том, чтобы ввести урок танца в число обязательных уроков. И школьники больше узнают о возможностях тела, и многочисленные выпускники танцевальных школ получат работу.
Об особенностях преподавания современного танца сегодня в «Классном часе» Свободы рассказывали исполнительный директор Летней школы танца Екатерина Алексеенко, петербургские танцовщики Евгений Панкратов и Татьяна Тарабанова, москвичка Вера Приклонская, историк танца Роман Арндт и студенты. Вела программу Тамара Ляленкова.
