Ссылки для упрощенного доступа

 
Президент Адвокатской палаты города Москвы, член Общественной палаты России Генри Резник

Президент Адвокатской палаты города Москвы, член Общественной палаты России Генри Резник


Генри Резник
Генри Резник

Данила Гальперович: У нас в гостях - президент Адвокатской палаты города Москвы, член Общественной палаты России Генри Резник. А вопросы ему задают – Мари Жего из газеты «Le Monde» (Франция) и Константин Катанян, главный редактор газет «Право каждого» и «Буква закона».

Я надеюсь, мы поговорим о том, как адвокатская профессия, в которой самые главные составляющие – это публичность, возможность состязательности, возможность (по внешним признакам) проявления красноречия, может существовать в нынешнем российском обществе, где публичность довольно сильно прикручена. Может быть, вы думаете по-другому. Но сначала по традиции – краткая биография гостя.

Диктор: Генри Маркович Резник родился 11 мая 1938 года в Ленинграде, в семье музыкантов. Поступал на факультет журналистики МГУ, но окончил юридический факультет Казахского государственного университета и аспирантуру Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности Прокуратуры СССР. Кандидат юридических наук, президент Адвокатской палаты города Москвы, председатель ее президиума с 1997 года. До прихода в адвокатуру работал следователем, научным сотрудником, преподавал. Автор более 200 научно-популярных и публицистических работ по правовым проблемам. Вице-президент Международного и Федерального союзов адвокатов, член Московской Хельсинкской группы. Награжден Золотой медалью имени Плевако. Увлечения: книги, музыка, театр. Обладает абсолютным музыкальным слухом.

Данила Гальперович: Не переврали ли мы?

Генри Резник: Я давно уже не председатель президиума Московской городской коллегии адвокатов, поскольку стал президентом Адвокатской палаты города Москвы. И это значимо, потому что когда это упоминается, то начинаются брожения среди адвокатов, что Резник опять пришел в свою родную коллегию и лоббирует ее интересы. И могу сказать, что я к наградам, откровенно говоря, индифферентен, но награжден знаком «Символ Свободы». Для меня эта награда действительно чрезвычайно лестная.

Данила Гальперович: Я думаю, что в этой студии просто положено произнести, что вы были награждены «Символом Свободы».

Генри Резник: А поскольку я на радиостанции «Свобода», я счел необходимым упомянуть это сладкое слово. Его вручает сообщество правозащитное вместе с журналистским. Мне его вручали в Доме журналистов.

Данила Гальперович: Ну что ж, приятно, что существует награда имени нашей радиостанции.

Константин Катанян: Хотелось бы сначала договориться о терминах. Генри Маркович, как вы воспринимаете свободную адвокатуру в закрытом обществе? Или, может быть, неправильно это сформулировано?

Генри Резник: Прежде всего, общество отнюдь не закрыто. Было закрытое общество, и известно, что мы многое унаследовали, и кое-какие наши сограждане грезят об этом возврате. Но не надо переоценивать элемент публичности в деятельности адвокатов. Когда вы сказали о публичности, это относится, конечно, к судебным адвокатам. Между прочим, у нас уже набрала обороты адвокатура бизнеса. Адвокатов бизнеса в судах, собственно, не видно, редко в Арбитраже появляются. За рубежом, кстати, в свободном, открытом обществе преобладают адвокаты бизнеса, там нехватка судебных адвокатов. И кроме того, элемент публичности – большинство дел гражданские, и споры отнюдь по вопросам, которые совершенно не требуют какой-то встроенности в публичное измерение. Ну, 7 миллионов гражданских дел. Да и среди уголовных дел, все-таки подавляющее большинство дел – это дела о вполне заурядных кражах, «хулиганках» и прочее. Поэтому если говорить о публичности, то, конечно, главным образом, это приобретает значение для резонансных дел. У нас принцип состязательности, гласности, устности. И ограничено это, если я не беру злоупотребления по конкретным делам, только, наверное, размером той аудитории, в которой приходится выступать адвокатам. Мы можем только сожалеть, нам, адвокатам, криминалистам, которые выступают по достаточно громким процессам, что вместимость тех залов, в которых мы выступаем, уступает тем залам, где проходили разбирательства дел при присяжных заседателях. Например, есть зал Качки, где присяжные заседали. В Кремле они заседали. Зал Качки, в котором выступал Плевако.

Данила Гальперович: Есть же даже масса кадров, как в советское время говорили, о старорежимной жизни, где балкон и галерка очень активно реагируют...

Генри Резник: А это была закономерность. Потому что отнюдь не в демократическом, самодержавном обществе в отдельный период самодержавие выражало самовластие. В общем, залы судебных заседаний – это был некий канал для свободного слова. И конечно, речи наших выдающихся предшественников поражают абсолютной свободой, абсолютным следованием тому, что адвокат считал необходимым для защиты.

Данила Гальперович: Даже некоторой литературностью, что позволяло дальше изучать эти речи как образец слога.

Генри Резник: Образность была не просто не лишней, а она была в ряде случаев просто необходимой для того, чтобы донести до представителей народа позицию защиты. И должен сказать, что в связи с возрождением опять суда присяжных в судах сейчас звучат очень неплохие речи.

Данила Гальперович: Кстати, это и есть ответ, что сейчас появляется надежда в России, может быть, на возрождение того, что я бы назвал адвокатской традицией, в связи с судом присяжных. И раз уж вы упомянули особые черты резонансных процессов, я спрошу еще уже. В России есть политические процессы?

Генри Резник: Конечно.

Данила Гальперович: Как вам кажется, что происходит с адвокатами на них? Они более зажаты? И насколько власть проявляет себя именно на судебных процессах политических?

Генри Резник: Давайте сначала уточним, что такое политический процесс. За некое свободное слово произнесенное у нас никого не судят. То есть понятно, что к этому слову прибавляют определенный криминал, клевету, оскорбление, разжигание и прочее. В общем, уголовно наказуемые деяния таковыми являются во всем мире. Политические дела – совершенно отвратительное явление в нашей практике правоохранительной и судебной. Когда на скамье подсудимых сидят либо лица невиновные, либо те лица, которые выдернуты и посажены на скамью подсудимых из числа многочисленных нарушителей по определенным политическим мотивам. Вот когда есть политическая составляющая в деле, мы можем говорить о том, что, безусловно, эти дела имеют политическую окраску. Коротко могу вам сказать, что по такого рода делам у меня к адвокатам претензий нет. Труса он не празднуют. Ну а уровень и качество – это зависит, безусловно, от профессионализма, какого-то дара слова.

Мари Жего: А вы можете назвать политические процессы?

Генри Резник: Безусловно, сейчас процесс, который у всех на слуху – это процесс Ходорковского. Я участвовал в тех делах, которые были абсолютно политически мотивированы. И люди, которые многим представлялись (и может быть, обосновано) несимпатичными, не совершали тех действий, за которые их судили. Это Борис Березовский по делу «Аэрофлот». Дело же прекращалось, когда Борис Абрамович «помирился». А я заявил ходатайство о прекращении дела буквально через пять дней после того, как оно было возбуждено. Я сказал следователю: «Сейчас вы это дело не прекратите. Но я вам, как бывший следователь по особо важным делам, даю совет. Вы внимательно следите, какие будут отношения у моего подзащитного с властью, и уловите момент, когда вам нужно прекратить это дело. Потому что прекратит кто-то другой, а вы останетесь «козлом отпущения». Так оно и случилось. Затем Борис Абрамович опять «поссорился» с властью, и соответственно, дело было возбуждено. Конечно, дело Гусинского завершилось решением Европейского суда, который просто констатировал, что дело было возбуждено с целью отъема бизнеса. Ну, это было решение вопроса другими средствами. Ну и вопрос решен - абсолютно неугодные власти люди оказались за рубежом. Я могу припомнить процесс Леры Новодворской. Я только своими делами оперирую, я не комментирую дела, в которых не принимаю участие. Дело Ходорковского – это исключение, потому что это дело, которое расследует вся страна. По Лере дело было возбуждено о том, что она возбуждала ненависть к русскому народу, а она сама русская. Это было политически мотивированное дело. Политическое дело – это дело Александра Никитина. Я принимал во всех делах участие. В феврале 96-го года. А что это было за время, давайте вспомним. Рейтинг Бориса Николаевича (тоже моего доверителя по нескольким делам)...

Данила Гальперович: 6%, я помню.

Генри Резник: А рейтинг Зюганова шел где-то к 30, насколько я помню. Поэтому я считаю, что КГБ решил сделать подарок президенту-коммунисту: одновременно был посажен Никитин и было возбуждено дело против Леры Новодворской. Это были, безусловно, политически мотивированные дела.

Так что такого рода дела, конечно, возникают. И кроме того, есть не известные нам дела на уровне регионов, когда неугодные власти на месте лица... Конечно, дело Ольги Китовой, редкостное дело, оно закончилось полной реабилитацией в Президиуме Верховного суда России. А она была осуждена по пяти статьям. И мера наказания там была очень интересная: запрет избираться в представительные органы законодательной власти. Потрясающее дело! Сказали, чтобы не было ее среди депутатов. Такие дела у нас есть, они возникают, отвратительное явление.

Константин Катанян: Я хотел бы уточнить. Действительно, есть региональные, есть, может быть, даже на нижнем уровне, местного самоуправления... Адвокат в таком процессе, как он себя чувствует? И не происходит ли так, что будучи заведомо уверенным в исходе такого процесса в пользу власти, ну а зачем что-то говорить? Ну да, какие-то замечания, изучать документы. Но многие, может быть, просто промолчат.

Генри Резник: На эту тему были великолепные стихи Юлия Кима, которые были навеяны политическими процессами 60-ых годов.

«Я знаю, усилия тщетны,

Им не вдолбить ничего:

Предметы для них беспредметны,

А белое просто черно.

Судье заодно с прокурором

Плевать на детальный разбор –

Им лишь бы прикрыть разговором

Готовый уже приговор».

А дальше он говорит: «А откуда берутся силы доказывать?». У нас такая установка: мы должны защищать, не взирая, абсолютно не принимая во внимание то, что, безусловно, это дело закончится неудачей. Жизнь долгая, и пересмотр незаконных приговоров обвинительных не имеет сроков давности. У меня, например, была пара дел, одно дело было пересмотрено через 12 лет, а другое дело – через 15 лет, оно было пересмотрено в порядке надзора. Такая наша адвокатская доля. И единственное, что мы можем себе сказать: я сделал все что мог, независимо от всего. А адвокату, который говорит: «Ну, чего там...», - с профессией надо расставаться.

Данила Гальперович: Да, мы можем вспомнить Дину Каминскую и Бориса Золотухина.

Генри Резник: А это как раз и было им посвящено.

Данила Гальперович: И Борис Андреевич всегда очень скромно, когда ему напоминали о его роли в этих процессах, говорил: «Да ладно вам, я просто делал свое дело». Но я бы хотел вас спросить вот о чем. Вы одновременно и член Общественной палаты, и практикующий адвокат, вам это не мешает? Например, случай с Григорием Чекалиным, когда вы высказались воткрытую о том, что там может быть случай расправы. Сразу же к вам не возникает претензия, что вы должны оперировать юридическими терминами, и здесь ваша общественная роль должна быть снижена до минимума того, который юридический термин, и все?

Генри Резник: Вот именно ко мне такого рода претензий предъявить нельзя. Я не комментирую дела, в которых я не принимаю участия, и строго спрашиваю с адвокатов, которые комментируют дела, с точки зрения виновности и невиновности. Бывают редчайшие исключения, может быть, одно-два, когда произвол совершенно очевиден. Никогда этого не делаю. Что касается Чекалина. Я сказал «похоже». А почему похоже? И я прооперировал ситуацию, что задержание по ненасильственному преступлению, по заявлению о якобы преступлении, имевшем место какое-то время назад, скорее всего, указывает на то, что с человеком хотят расправиться. Я там ничего не констатировал. Каждое слово, которое у меня из уст выходит, между прочим, даже когда эмоционально окрашено, достаточно обдумано.

Данила Гальперович: Не дай Бог, вы восприняли мой вопрос как упрек!

Генри Резник: Нет-нет! Я могу вам сказать, никогда такого не было. Я ожесточаюсь только в одном случае – когда «наезды» на честных профессионалов-адвокатов. У меня статусное поведение, я президент Адвокатской палаты города Москвы, у меня в законе написано: мои полномочия – защищать права. 2003 год, когда, как я считаю, поруганию молодой адвокат Ольга Артюхова подверглась тогда, когда фактически был незаконный досмотр произведен, а по сути – это был обыск, разницы тут нет. И я тогда вышел в эфир и сказал, и опять же это было продумано, что в органах ФСБ, МВД, прокуратуры работает немало честных, добросовестных, квалифицированных людей, но беда вся в том, что в Генеральной прокуратуре и в ФСБ завелась настоящая шпана, которая дискредитирует отечественную юстицию. Была даже попытка привлечь меня к ответственности, на что я сказал: «Ну, если человек идентифицирует себя не с честными, добросовестными и квалифицированными, а со шпаной, если он сможет это убедительно сделать, тогда выйдем в процесс». Есть вопросы, в которых нужно занимать абсолютную определенность. И я, как адвокат, который не должен быть упертым, и я абсолютно не упертый. И должен быть открытым для компромиссов. Но когда идет преследование адвокатов, что подразумевалось, за честную, добросовестную защиту, здесь у меня абсолютно несгибаемая позиция.

Данила Гальперович: Я думаю, что это совершенно верно, и отчасти у меня всегда были подобные объяснения, например, поведения российской прессы в 1996 году на выборах президента России. Очень многие предъявляли претензии именно журналистам, а я всегда это объяснял, что иной выбор в 96-ом году угрожал существованию цеха. И именно поэтому так себя журналисты и вели. У адвокатов похоже: когда есть угроза цеху и угроза той нужной профессии, в которой они действуют, они начинают...

Генри Резник: Мы, между прочим, сами очень успешно очищаемся от мерзавцев, которые порочат статус адвоката. Например, представления, которые приходили на всех адвокатов Ходорковского, кроме моего друга Генриха Павловича Падвы... Ну, Генрих – это «священная корова». Не решились. Он защищал последовательно и мужественно. Ни одно представление не удовлетворили. В то же время мы у сотни уже адвокатов прекратили статус за предательство интересов клиентов, за утрату связи с сообществом, за некорректность, между прочим, в оскорбительной форме по отношению к суду. Мы не исповедуем принцип «круговой поруки». Я отношусь как раз ко всем наветам, нападкам на адвокатуру, в общем, обостренно, иногда, может быть, даже излишне обостренно.

Константин Катанян: Но к нашему стыду, очень трудно сейчас быть корректным до конца. И я думаю, что в какой-то мере, может быть, даже можно оправдать тех, кто не выдержал и сказал все то, что он думает о нынешнем судоустройстве.

Данила Гальперович: А кому хочется это сказать – адвокату или участникам процесса?

Константин Катанян: Дело в том, что участникам процесса это сказать проще. И у нас, в отличие от Штатов, не так часто за неуважение к суду штрафуют и так далее. Но иногда и адвокат может не выдержать.

Генри Резник: В основных положениях о роли адвокатов Организации Объединенных Наций сказано: адвокаты при всех обстоятельствах должны сохранять честь и достоинство своей профессии. Никогда адвокат не должен скатываться на один уровень с теми участниками процесса – прокурором и судьей, когда они хамят, грубят. Адвокат должен в данном случае эмоции зажать. Есть предусмотренное уголовно-процессуальным законом средство для этого: я прошу занести в протокол. А дальше следовать бессмертному совету великого русского писателя Исаака Эммануиловича Бабеля, рассказ «Карл-Янкель», когда фельетонист Саша Светлов послал прокурора Орлова (урожденный Зусман) на его пьесу записку. Который разорался: «Ты баран, Сема, убей его иронией. Убивает исключительно смешное». Ну, это тест на профессионализм адвокатов, потому что хамить никогда адвокат не должен в ответ на хамство судьи.

Данила Гальперович: И я хотел бы сейчас привести мнение вашей коллеги, адвоката Каринны Москаленко, которую я тоже спросил о взаимодействии адвокатов с обществом и властью и о положении адвокатуры сейчас в России. И вот что она сказала.

Каринна Москаленко: Профессия адвоката – это профессия свободная, и она во всех странах таковая. Она и в Советском Союзе давала возможность хоть как-то выражать свое мнение, защищать людей, которых государство, так или иначе, преследовало. И каждый человек имеет право на защиту. Но человек не может чувствовать себя защищенным, если его адвокат не защищен. Многие века вырабатывались определенные стандарты отношения к адвокатуре, и существуют даже международные правила отношения к адвокатуре, с тем, чтобы адвокаты чувствовали себя независимыми и защищенными. В нашей стране в последнее время было сделано очень много вполне видимых, различных, заметных попыток дискриминировать адвокатов или поставить их в ряд, или тем или иным образом репрессировать их. Не все попытки были удачные, но достаточно много случаев малоизвестных, а особенно в разных регионах, когда все-таки адвокат лишался статуса.

И проблема даже не в том, что нынешняя власть пытается дать сигнал адвокатам, применяя меры репрессивного характера, что они должны быть боязливыми и не очень сильно усердствовать в защите своих клиентов. А проблема еще и в том, что нынешняя власть сумела создать такую часть адвокатского корпуса, который сам-то не очень стремится к тому, чтобы отстаивать свою независимость. Я не хочу бросить ни в коем случае тень на всех бывших сотрудников правоохранительных органов, мы знаем многих из них, которые уже прославились и на адвокатском поприще. Но есть целая прослойка в адвокатском сообществе людей, которые готовы петь песню, надиктованную властями, и действовать по сценарию, разработанному властями. То есть не усердствуя в защите своих клиентов, не противопоставляя себя власти, в общем, так называемые «послушные адвокаты» - вот это наша внутренняя беда.

Данила Гальперович: Генри Маркович, какова ваша реакция на то, что говорит Каринна Москаленко? Как вам кажется, не права ли она в том, что в довольно сильной мере проявленный, тотальный контроль над основными, беспокоящими власть аспектами жизни, коррумпирует адвокатскую профессию изнутри? Как он коррумпирует журналистику, например, все общественно-посреднические профессии.

Генри Резник: Каринна две проблема осветила, и по-моему, совершенно неосновательно поставила их в связь. Первое. Я не знаю, откуда у Москаленко сведения о том, что на периферии есть много случаев прекращения статусов адвокатов за их честную и профессиональную деятельность. Я возглавляю в Федеральной палате адвокатов комиссию по защите прав адвокатов. И я могу сказать, ни одного случая коллаборационизма, когда бы руководство местной Палаты изгоняло по желанию правоохранителей или местной власти исполнительной адвокатов из своих рядов, просто нет. По-разному складываются отношения. Ведь есть регионы, где у президента Адвокатской палаты прекрасные отношения и с председателем суда, и с прокурором.

Данила Гальперович: Вы говорите это осуждающе или одобряюще?

Генри Резник: Это нормальные человеческие отношения. И поэтому никогда там не будет какого-то необоснованного «наезда».

И сама Каринна подверглась некоему преследованию. На нее пришло к нам представление о прекращении статуса адвоката. Кстати, отстаивать правоту прокуратуры пришел Валерий Лахтин, он витийствовал в процессе, дисциплинарном производстве. Ну, Каринна, надеюсь, считает, что ее адвокатское сообщество защитило.

Поэтому такого рода случаев нет. Мы консолидированы сейчас на федеральном уровне. И в общем, адвокатское сообщество способно себя само защищать. Так что здесь я с Каринной Акоповной согласиться не могу.

Вторая проблема абсолютно самостоятельная – это так называемые «ручные» адвокаты, они есть. И Каринна права, что большинство из них – это выходцы из правоохранительной системы. Безусловно, часть адвокатов участвуют в коррупционном процессе. Была вынесена в заголовок одной моей статьи, по-моему, даже в «Российской газете», такая фраза: «Пока судьи, прокуроры берут взятки, адвокаты будут их носить». Понятно, что это часть определенная адвокатов, и это чрезвычайно сложно выявить, установить. Я совершенно определенно заявляю, как только мы, если мы выявляем, обоснованная жалоба клиента о том, что адвокат предал его интересы, мы его изгоняем из профессии. Но вопрос установления этих фактов, конечно, чрезвычайно затруднительный.

Константин Катанян: Если предал. А если, наоборот, адвокат таким образом помог своему клиенту, понимая, что другим способом с этим судьей нельзя?

Генри Резник: В таком случае клиент к нам не обращается.

Данила Гальперович: Генри Маркович, совсем наивный вопрос. Приходилось заносить?

Генри Резник: Если бы я был в другом месте, я бы даже обиделся. Такая мысль меня просто не посещала. Но, с другой стороны, я бы поиронизировал, что если бы я даже захотел, не взяли бы. Был сюжет (не считайте саморекламой), ко мне обратился один коллега примерно с 20-летним стажем, мы давно знакомы, и говорит: «Я хочу в этот процесс судебный войти в стадии судебного разбирательства». Я спрашиваю: «А какой там этап?». Он говорит: «Все судебное следствие прошло. Прения». Я говорю: «Ты что, с ума сошел?!». Он говорит: «Дело вот в чем, там доказательств нет никаких – надо выносить оправдательный приговор. А судья меня пригласила и откровенно мне сказала: «Я не могу оправдательный приговор вынести – меня заподозрят в том, что я что-то взяла. Вот если в процесс выйдет Резник, в таком случае я вынесу оправдательный приговор – и никто не заподозрит меня в том, что...». Это ответ на ваш вопрос.

Данила Гальперович: Естественно, вопрос был провокационный. Я себя на секундочку представил на месте судьи, к которому пришел Резник с «заносом». Судья бы сразу подумал: «Здесь что-то совсем не то».

Генри Резник: Вы забыли о категории дел, которые я веду. К адвокату Резнику обращаются тогда, когда не могут с властью договориться и не могут откупиться – вот тогда идут ко мне.

Мари Жего: Правда ли, Генри Маркович, что вы недавно писали прокурору Юрию Чайке о преследовании адвокатов Инвестиционного фонда «Hermitage»?

Генри Резник: Я уточню, адвокатов Фонда «Hermitage» не существует. Если бы Магнитский был адвокатом, с высокой вероятностью могу вам сказать, он бы не закончил свои дни в тюрьме. Мы поднялись бы на его защиту. Он не был членом адвокатского сообщества. Мы писали в отношении защиты адвокатов Хайретдинова и Пастухова, но мы их сумели защитить сразу же, потому что готовилась их посадка. Я тут же вышел в широкую печать публично и предотвратил. Приехала бригада из города Казани для того, чтобы их здесь повязать, к этому шло фактически. Потому что там была провокация, вброшен был пакет документов и прочее. Существуют два разных аспекта дела «Hermitage Capital». Первый – это то, что там «распилили» бюджет, вынули деньги. Наверное, обидно мне, как гражданину, когда деньги налогоплательщиков уходят, но, в принципе, мне на это дело наплевать: больше «попилили», меньше «попилили». Просто чувство гадливости возникает по отношению к прокуратуре, к МВД, которые не реагируют. Второй момент – защита адвокатов. Было сказано: Резник обратился с требованием привлечь к ответственности тех, кто... С таким письмом я не обращался. Но я обращался за защитой адвокатов, когда происходит инверсия и на место действительных преступников хотят посадить честных профессионалов, а я в этом деле разобрался. Хайретдинов и Пастухов, кстати, объективно, сами того не осознавая, содействовали обнаружению колоссальной аферы мошеннической. И посадить мы их не дали, но зная повадки наших Пинкертонов, сейчас мы все-таки за благо решили, чтобы немножко за рубежом побыли.

Кстати, сегодня было написано представление о прекращении статуса еще одного адвоката, очень известного адвоката Антипова, мы за него вступились. И мне сегодня пришло постановление, которое отменяет представление Сильченко, и мне, как президенту Адвокатской палаты, приносится извинение за необоснованное представление. Я не воспаряю, считаются с нами, не такие мы беззубые.

Константин Катанян: И пытаются при этом отобрать у вас полномочия защищать.

Генри Резник: Не надо о плохом. Мы же успешно этому противостоим.

Данила Гальперович: Мари, насколько адвокаты защищены во Франции? Например, какие-нибудь государственные, правоохранительные органы засыпают Адвокатские палаты просьбами о лишении статуса и так далее?

Мари Жего: Да, наверное, такие вещи существуют. Я не могу подробно сказать по этому поводу. Но я знаю, что недавно нынешняя власть старалась уменьшить права не адвоката, а следователя. У нас есть институт судебных следователей, который очень важен, потому что он очень независим в своей работе. И сейчас хотят, чтобы он стал менее независимым.

Данила Гальперович: Но если говорить об адвокатах, обывательское мнение о профессии адвоката во Франции. В Америке очень часто это вроде как некий симбиоз золотого дна и проклятого места. А что это во Франции?

Мари Жего: Я думаю, что это вызывает очень позитивные чувства у нашего населения. Например, адвокат у нас имеет довольно много прав. Например, он может присутствовать сразу при задержании и может общаться с клиентом уже вне полицейского присутствия, что довольно важно.

Данила Гальперович: Вы имеете в виду, что, например, человека арестовали, и он может отойти в сторону со своим адвокатом и поговорить сразу?

Мари Жего: Не в самые первые часы его задержания, но через несколько часов, да, он может.

Константин Катанян: Мари сказала, что адвокат во Франции – это защитник. А в Америке это все-таки совсем другое.

Данила Гальперович: Генри Маркович, возможно ли это в России, о чем Мари сказала – сразу пообщаться?

Генри Резник: Мы впереди планеты всей - адвокат может пообщаться у нас сразу же, между прочим, после задержания. Кстати, у нас ситуация более демократичная не только, чем во Франции, но и значительно более демократичная, чем в Швейцарии, где адвоката допускают, может быть, через сутки-двое. Фактически это решает следователь.

Этот вопрос, который вы Мари адресовали, вы могли бы задать мне. Потому что я не так давно представлял Российскую адвокатуру, было 200-летие парижского Барро. Причем очень интересно, они это представляли как 200 лет восстановления адвокатуры. Очень интересная ситуация. Наполеон в свое время написал закон. Вы знаете, что адвокатура была уничтожена Французской революцией. А вершина мировой адвокатуры – это Королевская адвокатура Франции, Людовиков. Задумайтесь над тем, как так, королевская власть, монархия – и адвокатура абсолютно свободна. Они такое там закатывали Людовику XIV!.. Когда он арестовал адвоката Омера Талона, все адвокаты собрались и сказали: «Покуда не освободишь нашего собрата, в суды ходить не будем». Они были обласканы, они были королевские адвокаты. Король Солнце отъехал, Талона освободили. И Наполеон писал: «Закон об адвокатуре нелеп. Я готов отрезать язык каждому адвокату, который употребит его против правительства». Во Франции сейчас существует определенный дисциплинарный суд, рассматривает жалобы на адвокатов. Мы в контакте постоянном с Парижской коллегией. И опять же предательство интересов клиентов, мошенничество по отношению к клиенту карается достаточно сурово.

Данила Гальперович: Я хочу расширить тему и уйти немножко в сферу вашей деятельности в Общественной палате. Но туда затянуть дело «Hermitage Capital» и то, что вы увидели при пристальном его рассмотрении. Что вы можете сказать на то, что Общественная палата – это некий эвфемизм, который позволяет власти в серьезных вещах оставаться ровно такой, какой она запланировала быть? Она решила, что она теперь уже никогда не допустит таких изменений, как были в 90-ые, например. А для того чтобы общество не сильно было в претензии, она проложилась всякими вещами типа Общественной палаты, некоторых медиа, в которых допускается легкая критика власти, и так далее.

Генри Резник: Образование Общественной палаты я рассматриваю в целом абсолютно положительно. Кстати, механизм ее образования представляется мне тоже, пожалуй, разумным и, наверное, оптимальным на данном этапе. В Общественной палате очень много приличных, уважаемых людей, которые не будут топтать свою репутацию. Я не знаю, что вы имеете в виду под «серьезными вещами».

Данила Гальперович: Власть и собственность. Я сказал о «Hermitage Capital» потому, что мы при расследовании в некоторых медиа узнали, что следователи, которые преследовали Сергея Магнитского, фантастически шикарно живут. Они удивительно для своих званий шикарно живут. И такая ситуация, когда средний и старший командный состав в правоохранительных органах вдруг очень хорошо живет, - это, по мнению многих обозревателей внутри России и извне, основа существования нынешнего режима.

Генри Резник: Дело в том, что сейчас задумана реформа МВД, и реформа удастся только в том случае, если будет резко повышена материальная обеспеченность, повышены оклады, социальный пакет. И в миниатюре то, что сделали в Грузии, ну, понятно, это невозможно сделать в России, но действительно престиж профессии. А причем здесь Общественная палата? Есть определенные ограничения у всех: никто не вправе вмешиваться в расследование и рассмотрение уголовного дела. Меня интересует другое сейчас: почему не дается команда расследовать чудовищную акцию, которая произошла... Чуть ли не миллиард долларов, по-моему, оттуда увели.

Данила Гальперович: Имеется в виду «Hermitage Capital».

Генри Резник: Это не к Общественной палате. Это к президенту, к министру внутренних дел...

Данила Гальперович: Но если бы существовал полноценный парламент, а не Общественная палата с хорошими, свободными людьми, они бы уж организовали такие запросы, и имели бы под этим законные основания.

Генри Резник: Мы можем взять на контроль. И мы, соответственно, берем на контроль, в том числе и дело Магнитского, предположим, взяли, и направили определенные запросы. И на эти запросы отвечают или не отвечают, иногда к нам просто прислушиваются. Я ездил в Уфу, например, мне удалось спасти девочку, в отношении которой там было искусственно создано дело. Принимал участие как адвокат. Я ездил по делу Соколова в Екатеринбург. Толя Кучерена ездил в отношении Щербинского и прочего. Но у вас, мне показалось, более значимо другое. У нас есть комиссия по контролю над правоохранительными органами и взаимодействию с судебной системой. В принципе, Общественная палата к деньгам-то никакого отношения не имеет. Есть Счетная палата. А вот неплохо было бы подключать Общественную палату к обсуждению бюджета, к запросам, куда пошли те или иные деньги. Но когда касается денег, все становится немножко напряженнее, чем с какими-то политическими вопросами.

Дело в том, что очень большая часть нашей работы не видна. Мы же составляем общественные экспертизы на законопроекты. И специалисты привлекаются. А иногда специалистов даже не привлекаем, потому что у нас достаточное количество там компетентных людей. И десятки благоглупостных законопроектов были остановлены нашими экспертизами. Я не буду называть вам, какие законопроекты были остановлены теми заключениями, которые я писал. Вот буквально сейчас я смотрел, подписывал – это комиссия Фадеева, очень толковые заключения на изменение закона «О рекламе», на что дано отрицательное заключение. И внесение изменений в Налоговый кодекс, что с определенным условием все-таки одобрено. И это очень важная наша деятельность, которая не всегда публична. Поэтому я оцениваю деятельность Общественной палаты со знаком плюс. Мало делаем, наверное, но могу вам сказать, что попытки политизировать... У нас разные люди. Мы просили делать какие-то заявления по грузинским событиям, по Прибалтике и прочее. Ни одно из этих заявлений у нас не прошло на пленарных заседаниях. Раздавались здравые голоса: пускай заявления делает государство по политическим вопросам. Мы – не политическая организация, и это очень важно. Если хотят видеть Общественную палату оппозиционной власти, я полагаю, такая позиция изначально непродуктивна.

Данила Гальперович: Действительно, есть и «теория малых дел», есть и реальная жизнь, в которой надо защищать людей, есть и фраза «за неимением гербовой, пишем на простой».

Материалы по теме

XS
SM
MD
LG