Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. О культуре - на два голоса. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван! Я не просто ваш собеседник в московской студии, я собеседник в резко остывшей московской студии, потому что жара, столь милая моему сердцу, кажется, уже ушла навсегда или, по крайней мере, очень надолго.
Иван Толстой: И прямо глядишь и не веришь, когда утром включаешь какой-нибудь ''Яндекс'', а там написано: ''Москва: + 9'' или ''Петербург: - 2 ночью''.
Андрей Гаврилов: Да, и волосы шевелятся на голове, и хочется сказать всем тем, кто кричал: ''Как жарко!'', ''Ну что? Теперь вам лучше?''.
Иван Толстой: Сегодня в программе:
Закревские в Италии – рассказ Михаила Талалая,
''Сердце тьмы'' Джозефа Конрада – эссе Бориса Парамонова,
Переслушивая Свободу: Сергей Довлатов,
Культурная панорама и новые музыкальные записи. Какие именно, Андрей?
Андрей Гаврилов: Я каждый раз вздрагиваю при слове ''новые'', но, тем не менее, мы будем слушать относительно новый компакт-диск, появившийся только в этом году. Мы снова вернемся к творчеству Георгия Гараняна. Это его новый, посмертный уже, к сожалению, альбом.
Иван Толстой: Культурная панорама. Андрей, можно один вопрос?
Андрей Гаврилов: Да, конечно, Иван.
Иван Толстой: Как, по-вашему, правильнее сказать: “отфрендить” или “расфрендить”?
Андрей Гаврилов: Я думаю, это совершенно разные понятия. ''Отфрендить'' можно кого-то, кто вас ''зафрендил'' настолько, что вы уже его ''френдом'' не считаете. А вот ''расфрендить'' это значит перевести в другой статус и, вполне возможно, человек когда-нибудь снова вернется к ''френдам''.
Иван Толстой: Какая зануда! Вы испортили целую новость. Но для тех, кто не понял язвительности Андрея Гаврилова, я все-таки расскажу, что в новом издании Оксфордского словаря английского языка (вышедшего 19 августа 2010 года) подобные вопросы все-таки решаются. Первые рецензенты отмечают, что здесь появилось множество, целая тысяча новых слов. Вроде “твитить”, “косплей” и “ботнет”? Оксфордский словарь английского языка отражает современное понимание языка. Его составители опираются на языковые нормы, характерные именно для настоящего времени. Словарь современного языка отличается от фундаментального словаря тем, что в него включаются только слова из активного словаря носителей языка, то есть те, которые используются наиболее часто и связаны с самыми существенными реалиями окружающего мира. Количество слов в активном словаре каждого человека заметно меньше, чем в пассивном, и, кроме того, состав этих слов может очень быстро меняться.
В новое издание Оксфордского словаря вошли такие слова, как“microblogging”, нечто вроде “ведение микроблога”, "твит" (короткое сообщение на сервисе Twitter) и глагол “твитить” – рецензенты отмечают, что эти слова вошли и в топ главных слов 2009 года по версии Американского диалектологического общества. Причем эти слова укрепились не только в английском, но и в русском языке – если в начале нынешнего года слово “твитить” использовалось неуверенно, то сейчас это вполне себе употребительный глагол.
Не менее знаменито и еще одно вошедшее в Оксфордский словарь “интернетное” слово “unfriend” - “расфрендить” (или “отфрендить” – русский язык еще не определился, а у Андрея Гаврилова есть свое мнение и комментарий по этому поводу) – его употребляют, когда удаляют кого-то из списка виртуальных друзей в социальных сетях. Составители Нового оксфордского словаря американского английского языка (The New Oxford American Dictionary), например, признали именно это слово самым главным в 2009 году.
Попало в словарь и новейшее словечко “wiki” – не имеющее аналога в русском слово, которым называют сайты, контент которых, как в Википедии, может менять любой пользователь.
Среди новейших понятий, например, сокращение LBD (“little black dress” – маленькое черное платье), “вувузела” (та самая дудка, которая отравляла любителям футбола просмотры матчей на последнем чемпионате мира), “frenemy” – смесь “friend” (друг) и “enemy” (враг). Благодаря массовому увлечению комиксами манга и вообще японской культурой англичане стали регулярно употреблять слова “cosplay” (“косплей” – сокращение выражения “костюмированная игра”) и “hikikomori” (этим термином обозначают подростков, стремящихся к максимальной изоляции от социума).
Андрей Гаврилов: Вы знаете, о чем пожалел сейчас, Иван, когда слушал вас? Мы знаем, что история не имеет сослагательного наклонения, в общем, чаще всего и литература не имеет сослагательного наклонения. И хотя сейчас уже даже в московских магазинах можно купить книгу, где мы узнаем, что было бы с героями Джейн Остин, стань они вампирами и зомби, тем не менее, большинство произведений так и остается в том застывшем виде, в каком они до нас когда-то дошли. А представляете, словарный интернет запас Эллочки Людоедки, или ее “ленту 'френдов'', как бы она с ними общалась - вот мне жалко, что мы этого не прочтем. Хотя, кто знает, может кто-то и напишет новый вариант ''12 стульев''.
Иван Толстой: Я абсолютно убежден, что эти вещи будут использоваться благодаря нашей с вами сегодняшней программе. Я продолжаю культурную панораму, если вы не против. Икону XIV века "Спас Елеазаровский", которая прежде хранилась в собрании Псковского государственного музея-заповедника, передали Русской православной церкви. Она будет храниться в Спасо-Елеазаровском монастыре, в 30 километрах от Пскова.
Решение о передаче "Спаса Елеазаровского" на временное хранение в монастырь было принято по инициативе губернатора Псковской области Андрея Турчака летом прошлого года. А в начале августа этого года представители администрации региона заявили, что специально для иконы был изготовлен киот, в котором поддерживается определенный баланс влажности и температуры, необходимый для сохранения реликвии.
Замечание губернатора Псковской области, конечно же, не случайно, потому что культурная общественность всегда бьет тревогу в связи с возвращением таких предметов искусства, которые требуют особого ухода, и музеи, как правило, могут соответствовать этим требованием, а вот монастыри все-таки далеко не всегда или в редчайших случаях. Икона "Спас Елеазаровский" была обнаружена псковскими исследователями в 1920-х годах. Вскоре после того, как реликвия была найдена, ее отправили в Москву, а в 1928 году она вернулась в Псков и хранилась в государственном музее-заповеднике. "Спас Елеазаровский" - один из немногих сохранившихся до наших дней памятников псковской иконописи середины XIV века.
Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, я не буду никак комментировать эту новость, я уже много раз высказывал свою точку зрения, только хочу процитировать одного из моих любимых писателей, литераторов, культурологов современности Жана-Клода Карьера, который, если не ошибаюсь, сказал следующее: ''Религия принадлежит верующим, культура принадлежит всему обществу''.
Иван Толстой: Культурная панорама.
Андрей Гаврилов: Итальянское государство пытается отсудить у Флоренции статую Давида. Мы привыкли к тому, что государства все время пытаются друг у друга отсудить разные произведения искусства, но то, что внутри одной страны происходит такой процесс, я с этим сталкиваюсь впервые. В Италии разворачивается борьба между государством, итальянским государством, и городскими властями Флоренции за право обладания шедевром Ренессанса - мраморной статуей Давида работы Микеланджело. Министерство культуры утверждает, на основании изучения 500-летних документов, что статуя принадлежит государству. Власти Флоренции, где находится галерея Уффици, один их самых крупных и значимых музеев страны, да, впрочем, и мира (напомню, что в год там бывает более полутора миллионов посетителей), настаивают на том, что этот шедевр принадлежит городской мэрии. Мраморный Давид считается символом города - скульптура, изображающая библейского пастуха Давида, который победил великана Голиафа, была создана задолго до объединения Италии, когда Флоренция еще была столицей Флорентийской республики. По мнению историков искусства, она стала символом соперничества с более влиятельными городами, в том числе, с Римом. Статуя Давида была заказана Флорентийским кафедральным собором в 1504 году, работа была окончена, и скульптор получил гонорар в размере 400 флоринов. Тем не менее, римским юристам удалось обнаружить архивные документы, которые ставят под вопрос принадлежность шедевра. Согласно их докладу, законным наследником Флорентийской республики является не сама Флоренция, а итальянское государство. Мэр Флоренции Маттео Ренци, предположивший, что римским правоведам просто нечем заняться в августе, когда период отпусков и других дел нет, решил провести собственное историческое исследование, чтобы защитить флорентийского любимца от притязаний столицы. Ему удалось установить, что в 1870 году, когда Рим стал столицей Италии, был подписан специальный декрет, согласно которому палаццо Веккьо и все экспоненты, которые в нем находились, отошли к Флоренции. “Нет никого сомнения в том, что Давид наш”, - заявил Ренци.
Вот чем меня удивило это сообщение, Иван, все это очень забавно, но я не понимаю смысла спора. Может быть, вы меня сможете как-то просветить? Какая разница, чей Давид? Ведь его не собираются перевести в Рим, надеюсь? Или в этом подоплека?
Иван Толстой: Это очень напоминает спор хозяйствующих субъектов: у кого на балансе будет Додик.
В Италии вышла новая книга о русских в этой стране. Сборник называется "Друцкие в Италии" и составлен он флорентийкой Феличитой Аудизио. Сборник посвящен тосканской усадьбе Гальчето. Ее владелец, князь Дмитрий Друцкой-Соколинский, не мог жить в России, так как женился на замужней женщине, графине Лидии Закревской. Там, в Гальчето прошли последние годы жизни родителей ветреной графини, - героя Отечественной войны 1812 года генерала Арсения Закревского и его знаменитой супруги, одной из пушкинских муз, Аграфены Закревской. Об этих и других русских историях на итальянской земле рассказывает историк Михаил Талалай.
Михаил Талалай: История русской усадьбы Гальчето началась для меня в роскошных помещениях Императорского Сената на, понятно, Сенатской площади в Петербурге, лет двадцать тому назад, когда там еще находился Российский Государственный исторический архив. В руки мне попалось одно необыкновенное досье. Суть его состояла в следующем: один наш соотечественник, титулованный и богатый, владелец итальянского имения Гальчето пожелал поставить в нем за свой счет православную церковь. Однако в столь благочестивой просьбе ему было бесповоротно отказано…
Автором письма являлся князь Дмитрий Владимирович Друцкой-Соколинский. Он писал, – в 1866 году – что живет в Италии, близ Флоренции “вынужденный обстоятельствами“ - какими именно, не объяснял. В состав купленном им имения входила и родовая капелла прежних владельцев - ей князь намеривался придать, как он писал, „вид византийского храма“. Всю утварь и иконостас обещала ему передать в Гальчето из своей домовой церкви в Подмосковье, его теща – графиня Аграфена Закревская, также жившая теперь с зятем, князем Дмитрием, в Тоскане. Для вящей убедительности князь Друцкой-Соколинский сообщал, что его капелла по сути дела уже стала православной, так как в ее крипте был погребен его тесть граф Арсений Закревский и над его могилой уже шли православные панихиды.
И вот на таком симпатичном, боголюбивом письме стояло кратко и небрежно: “Оставить без последствий“.
…Упомянутые в письме графы Закревские – в русской истории видная чета. Граф Арсений – участник Отечественной войны 1812 года, а в николаевскую эпоху – генерал-губернатор Москвы и министр внутренних дел. Его подмосковное имение Ивановское в нынешнем музейном пространстве хранит немало важных реликвий. О его супруге Аграфене – Грушеньке, в девичестве графине Толстой, – написано весьма много, ведь она служила музой Вяземского и Пушкина. Это – именно она пушкинская „беззаконная комета“ в стихотворении „Портрет“.
С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями,
О жены Севера, меж вами
Она является порой
И мимо всех условий света
Стремится до утраты сил,
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
Пушкин посвятил ей, в том числе, следующие строки:
Твоих признаний, жалоб нежных
Ловлю я жадно каждый крик:
Страстей безумных и мятежных
Как упоителен язык!
Но прекрати свои рассказы,
Таи, таи свои мечты:
Боюсь их пламенной заразы,
Боюсь узнать, что знала ты.
В 1859 году граф Арсений неожиданно был уволен со службы и Закревские навсегда покинули Россию – ради Италии. Объяснение скоропостижного падения царедворца нашлись все в том же досье из Исторического архива.
Оказалось, что его дочь, графиня Лидия Арсеньевна, будучи замужем и не получив развода, венчалась второй раз – тайком, в сельской церкви, вероятно, подкупив священника. Ее второй муж, при живом первом (кстати, им являлся сын именитого канцлера Нессельроде), и был князь Дмитрий Друцкой-Соколинский, автор отринутого прошения. Российские власти новый брак не признали, на многозамужнюю графиню наложили епитимью на семь лет, а князю Дмитрию отказали в просьбе о храмостроительстве из-за „облико морале“, если употребить современный симпатичный псевдоитальянизм. У незаконной пары родились дети, которые тоже поначала считались незаконными в глазах российских властей.
В целом имя бедной Лидии Закревской, особенно после ее известных романтических похождений в Париже, в русском обществе порядком потрепали. В 1879 году, к примеру, в Женеве вышла книжка „Русский Эрот не для дам“, где на Лидию напечатали похабную эпиграмму: из эпитетов самых мягким стояло „дочь засери-патриота“.
Уже занимаясь в итальянских архивах, я нашел некоторые новые подробности о жизни Закревских и Друцких-Соколинских в Тоскане. Их русскую усадьбу окормлял протоиерей Михаил Орлов, он приезжал и на похороны графа Арсения. В роли духовного отца его сменил следующий флорентийский батюшка, отец Владимир Левицкий. Хотя святейший Синод и не дал разрешения на устройство там православного очага, капеллу в имении Гальчето отец Левицкий включал в свои списки с таким сложным пояснением: „предполагающаяся к обращению из латинской в православную“.
Оставалось съездить в это самое Гальчето. Выяснилось, что данный микротопоним практически утрачен: усадьба вошла в состав селения Баньоло, которое в свою очередь являлось составной частью коммуны Монтемурло. Капелла, так никогда и не ставшая православной, теперь превратилась в приходскую церковь села Баньоло с посвящением католической Святой - Марии Маддалене дей Пацци. Ее патер на мои вопросы решительно отвечал, что никакой московской утвари, ни русских надгробий он тут не видал, что храм сам недавно выкуплен у владельцев усадьбы Гальчето, и что сами эти владельцы никого не принимают, и что старик-управляющий страшно нелюдим. Всем своим видом священник показывал неуместность моих вопросов, а может и боязнь требований вернуть капеллу в русские руки или чего еще.
Но отступать не хотелось и в нарушение итальянских правил я отправился прямиком на виллу Гальчето, безо всяких рекомендаций. Старик-управляющий оказался милым и приветливым человеком. Он сообщил, что Гальчето еще долго принадлежало Друцким, но они разъехались и все продали – в 1925 году, а захоронения из капеллы перенесли на кладбище Монтемурло. Оставалось пойти туда. И там кладбищенские работники оказались словоохотливы. Да, пояснили они, были русские могилы до недавних времен, но их никто не посещал. Давали объявлении в газетах, никто не откликнулся. Могилы упразднили, прах перенесли в общую костницу. Нашли при гробе дамы книгу на непонятном языке, куда книга делась – неизвестно.
Обескураженный подобным нулевым результатом я забыл о Гальчето, о „беззаконной комете“ Закревской и ее потомках.
Несколько лет тому назад обо всем этом я рассказал сотруднице Флорентийского университета Феличите Аудизио – оказалось, что она увлеклась русскими обитателями Гальчето и теперь пишет книгу. Выход на неизвестный сюжет произошел случайно: ей попалась переписка писателя Джозуэ Кардуччи с жителями усадьбы, и она решила выяснить, что это за адресаты. У синьоры Аудизио выявились все достоинства исследователя плюс удача: она разыскала, к примеру, потомков Друцких-Соколинских, живущих в Бельгии и реконструировала их генеалогическое древо последних двух веков. Она же воссоздала насыщенную интеллектуальную жизнь в Гальчето.
И вот в конце прошлого года флорентийское издательство “Le Lettere” опубликовало новую книгу “I Drutskoj in Italia“. Это – сборник, центральную часть в котором занимает исследование Феличиты Аудизио. Его обрамляют два очерка двух специалистов по русско-итальянским связям. Москвич Гамэр Баутдинов написал об усадьбе Гальчето и их обитателях, но только о веке 19-м, отослав про век 20-ый к Феличите Аудизио. Заключает книгу статья старейшего слависта Ренато Ризалити, давшего общий обзор присутствия русских во Флоренции и Тоскане.
Книга снабжена фотоальбомом, где обретают визуальный вид забытые сюжеты и имена русской Италии.
Иван Толстой: ''Сердце тьмы'' Джозефа Конрада '' — так называется эссе нашего нью-йоркского автора Бориса Парамонова.
Борис Парамонов: В России плохо знают и никогда не увлекались английским писателем Джозефом Конрадом, хотя переводили его в свое время достаточно. Потом, в сталинскую эпоху, он совершенно исчез с читательского горизонта. Переиздали его только в 1959 году, выпустили хороший двухтомник. На Западе же Конрад давно и стойко считается классиком англоязычной литературы, что особенно интересно, так как английской язык для него не родной. Он поляк, его имя Юзеф Конрад Коженёвский. Родился он, между прочим, в Бердичеве – там же, где женился Бальзак на мадам Ганьской. В советское время о русских годах Конрада писали глухо: то ли выслан был туда его отец-инсургент, то ли у этих польских аристократов родовые земли были. Во всяком случае, лично Конраду никто ни в чем не препятствовал, и он с 17 лет начал бродячую жизнь, оказавшись, в конце концов, капитаном английского флота.
Имя Конрада всплыло в связи с Набоковым, когда с середины шестидесятых начали читать в Советском Союзе из-под полы эмигрантского мастера русской литературы: столкнулись с высокомерным заявлением мэтра, недовольного тем, что его сравнивают с Конрадом по признаку перехода в писательстве на английский язык. Набоков бросил брюзгливое замечание, что английский Конрада построен на ходовых штампах и клише, не то что его собственный. С Набоковым всегда так: если что-то ругает, значит, там и заимствует. Читатели ´Лорда Джима без труда обнаружат – что: философию бабочек, бабочка как метафора (а не просто, как предмет энтомологических увлечений). Да и еще один свой прием: обнажение в рассказчике истории кукольного мастера – игра с персонажем как с куклой (это любили делать немецкие романтики начала 19-го века).
Получилось так, что я, следуя указанной русской читательской инерции, Конрада не знал и только сейчас наткнулся на этот двухтомник (правда, читал по-английски “Сердце тьмы” - важнейшее его сочинение). Мне уже приходилось говорить о философии “Сердца тьмы”, о символике этого сюжета: активистская воля западного человека в столкновении с кошмарной всеобщностью природы, которая в масштабе такого противостояния приобретает черты, а вернее жуткую неопределенность, бескачественность Бытия – того бытия-в-себе, о котором говорят философы. Герой “Сердца тьмы” Куртц – символическая фигура, отнюдь не реалистический образ хищного колониального захватчика: это титаническая фигура некоего, что ли, Фауста, скорее Прометея, бросающего вызов стихиям бытия и в столкновении с ним, естественно, переживающим высокую трагедию. “Сердце тьмы” - это трагедия западной культуры, ее надлом в непосильной борьбе с бытием – пророчество такого поражения во времена, когда Запад казался, да и был на вершине своей экспансионистской мощи.
Реальный план “Сердца тьмы” вполне достоверен: это Бельгийское Конго, по которому в конце 19-го века путешествовал на какой-то шаланде морской капитан Коженёвский. Но я уверен, что у этого сюжета, у этого места есть символический прообраз: Россия.
Тема “Конрад и Россия” не может не привлечь читателя Конрада. Я обнаружил в интернете статью Марка Амусина из журнала “Нева” за 2007-й год – “Русская страда Конрада”. Там пишется о том, чего не заметить нельзя: что повесть “Дуэль” построена на пушкинском “Выстреле”, что позднейшие два романа Конрада “Тайный агент” и “Глазами Запада” сильно отдают Достоевским – и по тематике революционно-анархистского подполья, и по некоторым сюжетным ходам. Но это только внешний литературный слой, а у сюжета “Конрад и Россия” есть несомненный экзистенциальный план.
В непроходимой, необъятной, неопределяемой природе Конго Конрад узнал другое место – Россию, Россию как “бытие-в-себе”, то есть нечеловеческое, не “для-себя-бытие”, не для человека. Можно предположить, что норовистый польский юноша из потомственных инсургентов решил бросить вызов извечной врагине. А сказать по-другому – решил с ней померяться силами. Это был враг достойный уважения, переходящего на грань любви: так Сизиф любит свой камень, если верить Альберту Камю, а Прометей – своего орла. Без орла – какой же Прометей?
И отсюда – море в жизни Юзефа Коженёвского. Море – то же самое безграничное бытие. Но, во-первых, оно чище, во-вторых, с ним действительно можно вступить в борьбу. А доказав самому себе, что способен победить море, он ушел на сушу и занялся делом, к которому его тянуло, – литературой.
Мне, в отличие от Набокова, трудно выносить суждение об английском языке Конрада, но громадную значимость его тем, экзистенциальную содержательность его литературы могу свидетельствовать. Он глубоко философичный автор.
Вообще же всё у меня началось с одного персонажа из “Сердца тьмы”. Там на пути рассказчика к диаболическому Куртцу появляется совсем неожиданный персонаж: какой-то приблудный русский, сын протоиерея из Тамбовской губернии. Вот, что о нем говорится среди прочего:
Диктор: “Юношеская сила чувствовалась в этом человеке в пестрых лохмотьях, нищем, покинутом, одиноком в его бесплодных скитаниях. В течение многих месяцев, в течение нескольких лет жизнь его висела на волоске, но он продолжал жить, безумный и, по-видимому, бессмертный, благодаря своей молодости и безрассудной смелости. Я почувствовал что-то похожее на восхищение и жалость. Чары увлекали его вперед, спасали от гибели. От дикой глуши он не требовал ничего, кроме возможности дышать и пробиваться вперед. Ему нужно было жить и идти вперед, подвергая себя величайшему риску и лишениям…. Я готов был позавидовать ему, горевшему этим скромным и ясным пламенем…”
Борис Парамонов: Трудно не увидеть в этом месте самоописания Конрада: это же его жизнь, его экзотический побег в мировую ширь из альтернативной шири России.
Но вот деталь, говорящая уже и о пророческой мощи Конрада. Этот русский сделан пылким приверженцем Куртца, и в проекции на позднейшую русскую историю возникает сюжет Сталина и культа его личности.
Диктор: “Однако я не завидовал его преданности Куртцу. О ней он не размышлял, - он ее принял с каким-то страстным фатализмом. Должен сказать, что эта преданность казалась значительно опаснее всего того, через что он уже прошел”.
Борис Парамонов: Эта способность Куртца безжалостно властвовать и в то же время привлекать сердца людей говорит всё же не только о пророческом даре Конрада, увидевшего в конголезской глуши тоталитарных диктаторов 20-го века, но и о собственном его амбивалентном отношении к его героям. Куртц это некое идеальное “Я” самого автора, символ его собственной жизни, построенной на опыте титанических преодолений. Конрад с его Куртцем – демонический автор.
Россия в жизненном плане Конрада – не столько любовь, сколько вызов, испытание экзистенциальных сил. Но такая ситуация невозможна без скрытной любви, некоего темного эроса. Амор фати, по Ницше. И вот детали психоаналитического, если хотите, плана. Одного из своих сыновей Конрад назвал Борисом: это из пушкинского “Годунова”, конечно. Для него герой пушкинской трагедии – не пылкая полячка, и не отчаянный Лжедимитрий, а сам русский царь, в котором он не видит врага. Наоборот, в повести “Дуэль” умный персонаж не любит Наполеона, и это опять же странно для поляка, ибо поляки Наполеона обожали.
И еще одно: Юзеф Конрад Коженёвский имя свое вполне понятно переделал на английское Джозеф. Но фамилию он взял от второго своего имени, Конрад. Вспомним, что Конрад Валленрод в трактовке Мицкевича – это двойной агент. Английский писатель Джозеф Конрад не убежал из России, он носил ее в себе.
Андрей Гаврилов: Сейчас проходит один из самых интересных фестивалей мирового кино - Канский фестиваль видеофильмов. Сразу хочу сказать, что Канский - имеется в виду не Лазурный берег Франции, имеется в виду город Канск. Изначально это все родилось из какой-то шутки: если есть город Канск, почему не сделать Канский фестиваль? Группа энтузиастов пошутила, потом группа энтузиастов подумала, потом группа энтузиастов сделала этот фестиваль, который проходит уже который год. Более того, он стал международным, он стал значимым моментом кино и видеодвижения.
Фестиваль открылся 22 августа, продлится он примерно неделю. У него обширная программа. Во-первых, будет показана ретроспектива Феллини (я не знаю, была ли где-нибудь в Сибири так глубоко ретроспектива Феллини, если была, то это очень хороший повтор, если не была, то это очень хорошая премьера), будут детские программы, будут мультпрограммы, будут уличные программы, будут кинолаборатории, которые ведут самые разные мастера и, конечно, будут показаны фильмы. Напомню, что в этом фестивале показывают короткие фильмы. За несколько дней до открытия фестиваля, 20 числа, в Москве, в кинотеатре “35 миллиметров” была презентация этого фестиваля, и были показаны ленты, которые в предыдущие годы заняли второе и третье места. Это было сделано сознательно, потому что по решению жюри часто первые места отдаются самым новаторским картинам, которые не всегда интересны широкому зрителю. Здесь были отобраны именно те ленты, которые, с точки зрения организаторов, могут привлечь наиболее широкую аудиторию.
Иван Толстой: Переходим к нашей рубрике ''Переслушивая ''Свободу''. Сегодня - Сергей Довлатов. 20 лет назад, 24 августа 1990 года Довлатов скончался в Нью-Йорке. Наши слушатели и читатели, вероятно, уже заметили на главной странице нашего сайта новую рубрику ''Литературный канон ''Свободы''. Милости просим посетить эту рубрику, это интернет-окно и, в качестве первого героя рубрики мы выбрали Сергея Довлатова. А в нашей с Андреем Гавриловым программе — голос писателя, миниатюра ''Кушать подано'', 1980-й год.
Сергей Довлатов: Жизнь титулованных корифеев искусства обычно проходит на виду у зрителей. И не только в США, где обожают сенсации, но и в СССР, где подобная хроника традиционно замалчивается. Все-таки публика знает многое. Знает, что режиссер Иван Пырьев женился на молоденькой актрисе Леонелле Скирде, что Смоктуновский жестоко поругался с Товстоноговым, а жена неподражаемого Аркадия Райкина, увы, тяжело больна. Жизнь людей искусства, кумиров публики, окружена неизменным вниманием, и это совершенно естественно. Однако признанных корифеев не так уж много — десятки, сотни. А что же делается в тени? Как протекает жизнь незаметных тружеников сцены и экрана, тех, чьи имена на афишах печатаются мелким шрифтом?
В Союзе около 60-ти театральных учебных заведений. Помимо этого, едва ли не каждый значительный театр имеет учебную студию. Короче, сотни профессиональных актеров и актрис ежегодно удостаиваются дипломов. Общее число людей этой профессии составляет многие и многие тысячи. Считанные единицы получают заметные роли в кинематографе, в популярных телесериях и обозрениях, участвуют в столичных и европейских гастрольных поездках. Остальные ведут довольно унылое захолустное существование.
Начнем с того, что у актеров возмутительно маленькая зарплата. Люди гуманитарных профессий вообще зарабатывают ничтожно мало, но актеры - в особенности. Расчет строится на том, что у актеров есть возможность приработка — радио, телевидение, кружки художественной самодеятельности. Однако на радио требуются единицы, собственные телеканалы имеются лишь в нескольких крупных городах, педагогическая же работа не всякому дается. Так что большинство профессиональных драматических актеров остро нуждаются. Производственные нагрузки в театре очень значительны: ежедневные многочасовые репетиции, вечерние спектакли, отсутствие выходных, многочисленные шефские (то есть бесплатные) концерты, и так далее. Нездоровый жесткий трудовой ритм, плюс материальные лишения выматывают актера, делают его нервным, уязвимым, раздражительным. Как следствие этого в труппе царит напряженная, гнетущая атмосфера, бесконечные интриги мешают творческой работе, стремление получить лучшие роли толкает на всяческие ухищрения, незатухающая борьба уязвленных самолюбий отнимает время, тормозит художественное развитие, снижает творческие потенции. Все это сопровождается безграничным российским пьянством, чему способствует несколько хаотический образ жизни. Все это касается не только заурядных актеров, многие звезды экрана подвержены тяжкому недугу алкоголизма. Слабости рядовых актеров менее заметны, однако не менее пагубны, им можно всерьез посочувствовать.
Не будем забывать, что театр, прежде всего, советское учреждение со всеми его особенностями. Здесь имеются партком, местком, отдел кадров. Как и всюду - ответственные посты достаются самым бездарным людям, которым гарантированы самые заметные и выигрышные роли. Чтобы как-то выкарабкаться из нищеты, актеры заняты поисками разнообразной халтуры. Одни заняты в массовках, наподобие досужих пенсионеров и бедных студентов, другие часами просиживают в холлах радио и телевидения, ожидают, когда их пригласят. С волнением ожидаются новогодние елочные представления - бесчисленным домам культуры требуются зайцы, волки, снегурочки. Наивысшая ставка - у Дедов Морозов. Они зарабатывают до 50 рублей в стуки. К сожалению, торжества бывают лишь раз в году.
В жизни актера есть одна существенная деталь: по традиции актер должен хорошо одеваться, иметь благополучный, респектабельный вид, в общем, показывать товар лицом, иначе не видать ему халтур и приработков. Все знают, каких усилий это требует. Ведь заграничный пиджак из кожзаменителя стоит 300 рублей (в хорошем магазине на Бродвее - 50 долларов), а стандартные джинсы - полтораста (в Америке - долларов 15). Бог знает, на какие ухищрения идут актёры, чтобы обзавестись импортными тряпками: скупают подержанные вещи у иностранцев, попадают за это в милицию, расплачиваются штрафами, 15 сутками ареста. Короче, рядовой актер олицетворяет в Союзе хронического неудачника.
Детство мое прошло в актерской среде, родители окончили Ленинградский Театральный институт. Известности, увы, не достигли. Отец и мать часто повторяли: ''Не дай Господи, станет актером'', - имея в виду меня. Видимо, их горячие мольбы были услышаны, актером я не стал, я на долгие годы превратился в советского журналиста, что тоже, конечно, отнюдь не подарок.
Иван Толстой: И еще одно выступление на довлатовскую тему. Андрей Битов – “Mot о Довлатове”.
Андрей Битов: Сорок девять. Вот еще цифра, которую надо пережить. Слишком часто в нее упираются, не дожив до первого юбилея. Семью семь - две косы.
"Они любить умеют только мертвых..." Этот пушкинский приговор русскому менталитету скрашивается тем, что любят все равно те же, кто любил живого. Только возможностей почему-то появляется больше. Та же гласность.
Очередная тризна по Сергею Довлатову ."Звезда", Арьев...
Срочно в номер. По телефону же, как в голову пришло:
"Время поджимается, как яйца. Сергей Довлатов был моложе даже Валеры Попова. Он был слишком высок и слишком красив, чтобы я мог относиться к его прозе независимо. В конце концов, он сломал мне диван. И теперь, когда я знаю всех, кто имел к нему отношение, он умер. Редкое свойство русского писателя оказаться старше, чем ты рожден. Сережа Довлатов - Чехов. А кто же тогда Чехов?"
"Яйца оставить?" - "Оставь, раз уж есть".
Недавно едем это мы с Поповым, два старых мэтра, на автобусе из Ленинграда в Эстонию, сопровождая группу более свежих петербургских дарований.
Приглядываюсь к новым лицам, прислушиваюсь. Пересечь границу внутри бывшего СССР - тоже, доложу вам, переживаньице.
Слышу (с величайшим почтением в голосе):
- Валерий Георгиевич, а скажите, пожалуйста, как на вас повлияло творчество Сергея Довлатова?
- На меня? повлияло? - Попов на секунду теряет дар речи. Но лишь на секунду: - Да он же позже меня начал! Он нормальный тогда парень был. Его и за пивом можно было сгонять...
- Вот-вот! - подхватываю я. - А я еще тебя мог послать...
- Да, нормальный был парень... - Попов окончательно обретает свой дар. - Это только после смерти он так чудовищно зазнался.
Думаю, Довлатову бы первому понравилась такая шутка.
Иван Толстой: Андрей, а теперь самое время перейти к вашей персональной рубрике, дать вам высказаться о сегодняшних музыкантах подробнее.
Андрей Гаврилов: Вы знаете, мне довольно трудно было отобрать диск для сегодняшней программы, потому что в Москве только что завершился 13-й джазовый фестиваль “Джаз в саду Эрмитаж”. Это заключительный летний джазовый фестиваль. Лето в Москве открывается Джазовым фестивалем в Архангельском, а заканчивается джазовым фестивалем “Джаз в саду Эрмитаж”. В этом году там выступали, кстати, многие музыканты, творчество которых мы представляли уже в наших программах: и “Ничей квартет” и Виталий Головнев и Алекс Ростоцкий… Но нет смысла их перечислять. Очень сильно было искушение взять кого-то из этих музыкантов и, как бы прощаясь с фестивалем, прощаясь с джазовым летом, именно его творчество и представить. Но, поскольку мы в свое время решили, что джазовые диски у нас выходят настолько нечасто, что мы не можем на них не откликаться, я решил все-таки сегодня представить творчество человека, который, к сожалению, не будет никогда больше участвовать в джазовых фестивалях. Мы уже говорили не раз о творчестве Георгий Гараняна, и вот - альбом, который был выпущен фондом Гараняна. Здесь интересно не только то, как играет Гаранян на сопрано и альт-саксофонах (кстати, ни одной пьесы самого Гараняна на диске нет), но и то, что известные классические мелодии, причем классические как джазовые, так и просто классические (Прокофьев и Моцарт представлены, в частности, среди авторов) аранжированы Гараняном.
И вот тут я не могу не процитировать слова великого Уиллиса Канновера, человека, благодаря которому целые поколения советских радиослушателей в свое время приобщались к мировому джазу. Он регулярно крутил записи Гараняна по “Голосу Америки” и представлял музыканта только в превосходных выражениях: “Я на протяжении многих лет восхищаюсь Георгием Гараняном и как композитором, и как аранжировщиком-дирижером, ну и как солистом-импровизатором”.
И вот именно в этих ипостасях - как аранжировщик, дирижер и как солист-импровизатор - Георгий Гаранян и представлен на этом альбоме. Напоминаю, это альбом “Джаз в смокингах”, Георгий Гаранян, “Виртуозы Москвы”, Денис Мацуев. Посмертное издание - диск вышел в 2010 году.
