Сначала послушаем региональные новости образования.
Диктор: На получение Нобелевской премии теперь смогут претендовать не только ученые с мировым именем, но и простые школьники. В республике Коми учреждена республиканская малая Нобелевская премия для поощрения учеников, добившихся успехов в изучении точных и естественных наук, языкознания и в спорте. Проект поддержан прямым потомком учредителя международной Нобелевской премии Альфреда Нобеля – Густавом Нобелем.
С 1 сентября в 50 школах Чеченской республики стартует эксперимент по полилингвальному обучению, - сообщил министр образования и науки Чечни Анзор Музаев. Школьники с 1 по 4 класс будут изучать предметы по новым учебникам, составленным на чеченском и русском языках.
С нового учебного года в 20 школах Санкт-Петербурга вводится курс «Основы религиозных культур и светской этики», однако изучать его будут не учащиеся, а педагоги. По словам чиновников, ранее этот предмет существовал в школах города в качестве факультатива. Как именно будет внедряться новый курс, пока неизвестно.
Почти 90% педагогов уверены, что сдать ЕГЭ без дополнительных занятий невозможно. Таковы данные социологического опроса, проведенного в 183 школах Москвы. При этом респонденты отметили, что оценивать работу учителя по результатам ЕГЭ некорректно, так как половина детей готовятся к сдаче госэкзамена с репетиторами.
Тамара Ляленкова: Это были региональные новости образования. Сегодняшний «Классный час» посвящен первоклассникам этого года, таким, как мальчик Женя.
Женя: Я в две школы записался. Я не знаю, в какую я пойду. Мне больше понравилась, куда я ходил, я там занимался.
Тамара Ляленкова: На подготовительных курсах?
Женя: Угу.
Тамара Ляленкова: А что вы делали на подготовительных курсах?
Женя: Читали.
Тамара Ляленкова: Ты умеешь считать?
Женя: До ста.
Тамара Ляленкова: А складывать и отнимать? А писать?
Женя: Писать… Читать умею. Я пока читаю не хорошо, но все равно читаю.
Тамара Ляленкова: А трудно было учиться читать?
Женя: Мне нетрудно.
Тамара Ляленкова: Ты сначала алфавит учил?
Женя: Нет, я алфавит не учил, я сразу начал читать.
Тамара Ляленкова: А что ты любишь читать, и что тебе дают читать?
Женя: Я вот не знаю, как книжка называется, но мне ее каждый раз дают. Там маленькие рассказы всякие.
Тамара Ляленкова: Скажи мне, пожалуйста, ты хочешь в школу?
Женя: Хочу.
Тамара Ляленкова: И что ты слышал про школу?
Женя: Я свою школу видел, но про нее ничего не слышал, испанская она.
Тамара Ляленкова: Ты знаешь, что тебе придется сидеть на уроках, что тебе придется придти, сесть за парту и сидеть минут 30, не вставая?
Женя: Угу.
Тамара Ляленкова: И все-таки Жене придется нелегко, потому что школа среди всего прочего требует дисциплины, а современные дети по счастью не очень то приучены к ней. И другая трудность, которую родители часто не осознают: психическое и интеллектуальное развитие ребенка далеко не одно и то же. Рассказывает ведущий научный сотрудник Института психологии Российской академии образования Катерина Поливанова.
Катерина Поливанова: Интуитивно родителю понятно, что есть ребенок, готовый к школе, которому там будет хорошо и с которым не будет проблем, и есть не готовый, который испытает какие-то трудности.
Тамара Ляленкова: А есть, наверное, дети, которые никогда не готовы.
Катерина Поливанова: А вот есть дети, которые никогда не готовы, и совершенно справедливо. И это новая тема. И 30 лет назад ее не было, потому что было понятно, что есть дети, идущие в правильном темпе, а есть дети, которые по каким-то причинам немножко отстают. Были такие умные слова «педагогическая запущенность», сейчас можно к любому ребенку, по-моему, применить. А сегодня психофизиологическая готовность к появлению на этот свет, готовность к жизни на этом свете и в частности в школе в общем очень сильно варьирует. И огромное количество детей с так называемыми минимальными мозговыми дисфункциями – это не страшное слово. Я, например, путаю право и лево, это минимальная мозговая дисфункция, это не очень сильно мешает мне жить, на самом деле.
Тамара Ляленкова: И большинству людей.
Катерина Поливанова: Да, почему-то у женщин это больше. Это такая ерунда, по-моему, никто этим серьезно не занимался. Но детей с какими-то проблемками, я не говорю даже проблемами, становится все больше и больше. Стало быть, деление их на готовых и не готовых уже ставится под сомнение. И если ребенок эмоционально, есть такое умное слово эмоционально лабильный, то есть у него эмоция не держится устойчиво, он возбудимый, иногда трудно расслабляется, иногда полегче расслабляется, по-разному это все бывает, и очень все индивидуально, это его особенность, это его черта, он боится нового, он будет смущаться новой учительницы, будь он в пятом классе или в десятом. И поэтому готовность, условно говоря, это вроде как добежал, не добежал до какой-то черты определенной. А есть дети, которые просто бегают по другой дорожке. И в этом смысле вообще проблема готовности становится под сомнение для меня лично.
Тамара Ляленкова: Однако, я смотрела, у вас есть даже тесты, по которым можно определить, ребенок может ли идти в первый класс.
Катерина Поливанова: Я хочу вам сказать, что касается того, что мы делали, есть такой очень известный человек в этой сфере и вообще очень известный практический психолог Александр Леонидович Венгеров, вот мы в свое время с ним вместе сделали такую попытку дифференцировать детей, применяя эти инструменты, не по тому, сколько они знают и что они умеют, а по тому, как они взаимодействуют со взрослыми. Строго говоря, ни в чем я принимала участие, ни чьи бы то ни было инструменты не прошли грамотного отбора и грамотной проверки. Поэтому сегодня что бы вам ни говорили в школе по поводу того, что по какой-то методике ваш ребенок плохо успевает, эти методики методиками называться не могут и тестами тем более.
Второе, для меня лично самое важное, надо перестать говорить о том, что ребенок кому-то должен быть к чему-то готов. Школа должна быть готова учить тех детей, которые туда приходят. И это абсолютный мировой тренд. И вообще, проблема готовности, девочки, которые у меня пишут всякие работы, они всегда затрудняются с международным обзором, потому что, оказывается, про готовность к школе вообще в мире очень мало кто пишет, потому что это никого не волнует. То есть ребенок пришел такой, какой он есть.
Тамара Ляленкова: Правда, с этим фактом нелегко бывает смириться даже некоторым родителям. Разговор с Катериной Поливановой и школьниками мы продолжим после блока главных новостей.
Диктор: Правила поступления в вузы для льготников и победителей Олимпиад должны быть пересмотрены, - заявил ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов. Льготники и олимпиадники в 2010 году заняли практически все бюджетные места в ведущих вузах страны. По мнению Кузьминова, для тех, у кого есть льгота на поступление по здоровью, правильнее предусмотреть грант на обучение, а не льготы на поступление. А для победителей Олимпиад оставить право на внеконкурсное зачисление только в один вуз. Кузьминов призвал коллег обратиться в Министерство образования и науки с просьбой пересмотреть правила поступления на будущий год.
В день знаний начнет работу детский телефон доверия. Позвонить на единый номер 8-800-2122 смогут дети, подростки и их родители из 20 регионов нашей страны. К концу 2010 года услуга станет доступной во всех субъектах Российской Федерации. Ежегодно на различные детские телефоны доверия поступает до полумиллиона звонков, причем половина из них это звонки от родителей, которые не могут найти контакт со своими детьми.
Президент получил правительству в срок до 1 сентября 2010 года принять меры, которые позволят исключить манипуляции и обеспечат полную защиту информации, касающейся выпускных экзаменов от момента разработки контрольных материалов до проведения и хранения результатов экзаменов. Кроме того, Дмитрий Медведев поручил уделить особое внимание сокращению субъективного фактора оценки знаний учащихся.
1 миллион 200 тысяч педагогов будут обучать российских школьников в новом учебном году, - сообщает пресс-служба Министерства образования и науки. Большинство российских учителей – женщины, 85%. Вместе с тем, по сравнению с прошлым годом, количество мужчин в школах выросло более чем на 20 тысяч человек.
Тамара Ляленкова: Это были главные новости образования, которые специально для «Классного часа» Свободы подготовили мои коллеги из интернет-портала «Пять баллов.Ру».
Мы продолжаем обсуждать первый школьный опыт. Света, моя собеседница, в этом году пойдет в третий класс, но она хорошо помнит впечатления от знакомства со школой.
Света: Я ходила на подготовительные курсы дошкольные, только я не утром ходила, а именно в 4 часа. И меня это почему-то огорчало, потому что именно в 4 часа начинался мой любимый мультик по телевизору. Но хорошо мы записали его, и я приходила и уже смотрела. А вот в первом классе было сначала не очень понятно, но получалось. Помогали мне, конечно же. Мне пришлось несколько дней одной быть, потому что мама уехала в роддом, и я только с бабушкой решала, потому что папа у меня был на работе, приходил только в 7 часов.
Тамара Ляленкова: Это было в первом классе или до первого класса?
Света: В первом классе было.
Тамара Ляленкова: Так получается, что в первом классе вопрос о том, знает ребенок буквы или цифры, далеко не главный. С другой стороны, российские родители именно с помощью такого рода знаний надеются преодолеть первый социальный барьер. Что такое готовность к школе, рассказывает директор Центра психологического сопровождения образования «ТОЧКИ ПСИ» Марина Битянова.
Марина Битянова: В принципе, конечно, такая очевидная подмена понятий, такое лукавство, и действительно, когда сейчас говорят о готовности к школе, имеют в виду не просто вот готовность, а подготовленность. Ребенка как будто принимают на работу. Мне иногда это напоминает процедуру приема на работу иммигранта где-нибудь за границей. Потому что от него требуется, с одной стороны, готовность к адаптации в другой стране, то есть уже язык он должен знать, должен социализироваться, чувствовать атмосферу, чувствовать отношения, то есть психологическая готовность к работе в чужой стране, и плюс еще у него должны быть куча профессиональных навыков. Вот ребенка сейчас хотят получить такого готового к трудовой деятельности, чтобы он не только был психологически готов, не только настроен на это дело, он еще должен быть функционально приспособлен. Свинство жуткое по отношению к ребенку. Я считаю, что это нечестно и несправедливо по отношению к ребенку. С моей точки зрения, конечно, должна быть прежде всего психологическая и, наверное, социальная готовность, готовность включиться в новый тип отношений, в новый мир. Ребенок только чуть-чуть себе представляет, что это за мир, но он должен быть готов его осваивать. Это одна сторона. И вторая – это психологическая готовность. Мне больше нравится понятие дошкольная зрелость. Он должен хорошо, благополучно, глубоко, по-здоровому прожить предшествующие года, чтобы быть готовым к развитию дальше. Все остальное – это лукавство взрослых.
Тамара Ляленкова: А физиология какая-то? Потому что дети все-таки бывают усидчивые или они бывают не очень усидчивые, или они готовы больше времени проводить на одном месте или не готовы на одном месте. И доходит даже до того, что вот эту готовность к школе связывают со сменой зубов, такая чисто физическая готовность.
Марина Битянова: Ну, здесь я бы тоже сказала, что тут есть момент действительно готовности, некой психофизиологической зрелости, зрелости нервной системы. Но если мы говорим про нормально развивающегося ребенка, то все эти требования – это удобство ребенка. Да, он неусидчивый, вот такой на свет он породился, он такой будет всю жизнь. Он всю жизнь, даже став президентом крупной компании, на совещаниях будет через полчаса вскакивать и бегать вокруг стола. Что, теперь президента не выбирать что ли, от бизнеса отлучать? Просто педагогам, конечно же, удобнее. Понимаете, идет подмена какая. Есть понятие готовности и понятие удобства. Наверное, процентов на 70 те критерии готовности, которые сегодня формулируются ребенку и родителями, и педагогами, может быть, даже обществом вообще, это критерии удобства. Если их убрать эти критерии удобства, что по-настоящему важно для того, чтобы ребенок был готов к обучению? Важен некий уровень зрелости нервной системы, когда действительно некие процессы торможения могут быть запущены по волевому контролю ребенка, и он может сдерживать непроизвольные эмоции. Как сдерживать? Частично пытаться сдерживать. Определенный уровень готовности руки, тонкой моторики должен быть. Потому что иначе писание превращается в пытку. Произвольность, пожалуй, тонкая моторика руки и мотивация и вот это не убитое дошкольными годами сидение за партой, желание чего-то познавать.
Даша: Меня зовут Даша, мне 9 с половиной лет. Я перешла в четвертый класс, я помню что-то из первого класса. Я помню, как мы были на первом сентября. Мне было сначала страшно, я думала, что мне будет трудно. Мы все там сидели перед выступлением директора и боялись, все как зашуганные мыши. Рядом с домом обычная школа, но она специальная по французскому языку.
Тамара Ляленкова: А ты умела уже читать, писать?
Даша: Нет, ничего не умела, ни писать, ни читать. Потом со временем научилась. Тяжело было. Вставать рано надо было и в детский сад, конечно, но мне нравится урок математики, раньше нравилась информатика, это логика типа того.
Тамара Ляленкова: Это была Даша. Разговор о том, что такое готовность к школе, продолжит психолог Катерина Поливанова.
Катерина Поливанова: Готовность к чему? Готовность к первым трем неделям, чтобы он, извините, писаться не начал по ночам, потому что это показатель стресса серьезный, или готовность жить в новых условиях долго, устойчиво? Как пойти на работу, человек готов долго и на одном месте работать. Вот готовность к чему? Как это ни смешно, но все наши великие психологи отечественные этого не определили, говорили: эмоциональная готовность, личностная готовность, интеллектуальная готовность. А к чему? И здесь сразу же вопрос: это разговор о периоде адаптации, о первых трех неделях или о первых трех месяцах? Кстати, никто не определил, сколько это продолжается. Считается, что самое страшное – первые три недели. Судя по всему, это слишком оптимистический прогноз, я бы сказала.
Тамара Ляленкова: Они даже не всегда успевают разобраться в ситуации за три недели.
Катерина Поливанова: Да, но мы смотрели рисунки детей в связи со школой в первом классе. И там такая грустная картинка на самом деле получается. Они очень страшные, эти картинки. Это говорит о том, что идет какое-то неблагополучие, какая-то проблема. У многих детей действительно, если второй раз смотреть, это в районе Нового года, то там все относительно стабилизируется, а у других детей тянется в течение первого года в школе.
Тамара Ляленкова: Но, может быть, это нормальная ситуация, потому что ребенок попадает в совершенно другую, чужую ему среду? И в общем, может быть, это нормальная реакция такого проявления страха по отношению к этому чужому, потому что как бы то ни было, это все-таки чужое, и он попадает в это чужое. И если бы он там начал расслабляться, это было, наверное, даже ненормально.
Катерина Поливанова: Да, мы все взрослые через это проходим, когда мы идем на новую работу, когда мы знакомимся с новыми людьми, в незнакомой компании оказываемся, мы всегда немножечко в тонусе находимся, чуть более внимательны. По незнакомой дороге вы едете, новую машину вы купили, какое-то время должны адаптироваться, это все понятно, надо адаптироваться, есть этот период. Но это не должно быть местом страха, это не должно быть местом опасности, это не должно быть местом тотального постоянного стресса. Я вот сказала, что они с гораздо большим количеством небольших проблем попадают в опасную ситуацию, все эти проблемы вылезают. Я сказала – писаться по ночам, я сказала об энурезе, энурез как показатель острого невроза. Ладно, не острый невроз, субострый невроз – грызет ногти, крутит волосы, миллион мелких каких-то показателей этого дискомфорта. Поэтому ребенок никогда не будет готов к этой ситуации. Его всегда надо мягко подготавливать, но подготавливать не столько за счет чтения и письма, а за счет того, что он будет не бояться новой ситуации. Вот вопрос: он боится новой ситуации, он опасается или он входит с интересом? Вот разговор о чем идет.
Тамара Ляленкова: Но, с другой стороны, мне кажется, что та социализация, которую он проходит в детском саду, многие родители специально отдают ребенка в детский сад, даже если есть возможность не водить в детский сад, все равно водят в какие-то группы, и вот эта социализация в детском саду отличается от социализации уже в школе, потому что там до некоторой поры они как-то существуют сами по себе, там нет, как мне кажется, такой зависимости сильной друг от друга, там есть какой-то кокон, в котором ребенок чувствует себя в безопасности в той или иной степени. Иногда это нарушается, но там как-то внутренняя независимость продолжает существовать. А здесь он включается в очень активную какую-то жизнь. И может быть, это трудно тоже.
Катерина Поливанова: Вы знаете, что трудно? Трудно, что тебя перестают держать за отдельного уникального человечка, а тебя начинают держать за некую единицу. Сейчас, слава Господи, стали обращаться по имени к детям, но обращение по фамилии очень характерно в этом смысле. Пусть даже сейчас это отходит на нет. Получается, что очень существенное различие. В детском саду, в конце концов, все эти правила, которые существуют, можно к ним мягко относиться, не очень точно их выполнять, а здесь сделал – не сделал, и тебя тут же на какую-то линеечку достижений выкладывают, рейтинг тебе какой-то негласно ставят. И эти отметки, которых вроде бы нет в школе, все равно существуют. И более того, они ребенку очень нужны, потому что это немножко упрощает его взаимодействие с педагогом, потому что не предполагается, что педагог в личных отношениях с ребенком, он в формальных отношениях, как начальник с подчиненным. Это дело не невинное, как я бы сказала. Поэтому в детском саду, конечно, он привыкает выполнять режим, выполнять какие-то указания. «Дети, собирайтесь на прогулку», значит, они все быстрее или медленнее собираются, и так далее. Иностранцы сравнивают традиционную нашу школу, у них этого сейчас меньше гораздо, с конвейером или с каким-то производством, потому что это школа индустриального общества, и она устроена по типу завода. И она сегодня при этом огромном детском разнообразии, конечно, не удовлетворяет никого уже.
Тамара Ляленкова: Так считает ведущий научный сотрудник Института психологии Российской академии образования Катерина Поливанова. О том, каким образом дети в первом классе отстаивают свою свободу, и о немецком опыте преодоления школьных барьеров мы поговорим после небольшого перерыва.
Вторую часть программы мы начнем с изучения немаловажного для начальной школы вопроса: хотят ли дети учиться, и можно ли их мотивировать?
Марина Битянова: Сейчас сложилась парадоксальная ситуация, которую нам как психологу или конкретному родителю не изменить. Все равно от ребенка к моменту прихода в школу требуется уровень подготовленности, не соответствующий его просто возможностям. Естественно, если его не готовить, не наступать себе на горло и не готовить, то очень легко сделать ребенка несчастным. Потому что несоответствие социальным требованиям – это страшная беда, и это похуже всякой нереализованности, низкой мотивации и так далее. Любой родитель сегодня находится в этой вилке, и он вынужден натаскивать своего ребенка и сдавать его в пять лет в абитуру по подготовке к школе, что на самом деле ужасно. Мы исковеркали дошкольное детство, сделали это своими руками и превратили это уже в некую норму.
Тамара Ляленкова: А какая может быть мотивация у ребенка идти в школу? Потому что там что-то новое, и умные взрослые ему говорят: «Вот пойдешь в школу, там интересно», - обманывают взрослые, как правило, детей. Но эта мотивация достаточно быстро перестает работать, когда ребенок попадает в школу, и там, может быть, интересно отчасти, если повезет.
Марина Битянова: Компьютер все равно поинтересней.
Тамара Ляленкова: Если повезет, то что-то интересное. Ну, а с другой стороны, много вещей, которые ограничивают свободу, которая раньше была. Вот какая мотивация может быть у маленького ребенка?
Марина Битянова: Скажу, на самом деле, тоже некоторый миф взрослых, что основная мотивация на обучение – это познавательная мотивация. Потому что на самом деле, сделать школу интереснее, чем какое-нибудь путешествие в интерактивный музей, чем путешествие в зоопарк, чем хорошая компьютерная игра, сделать школу интереснее невозможно. Но в школе есть свои мотивационные крючки, очень важные для ребенка 6-7 лет. Он действительно дозревает до того, чтобы быть взрослым, хотеть быть взрослым. И то, что предлагает школа, некоторая такая похожесть на взрослую жизнь – это то, что ему очень нужно, это то, что для него очень важно без уже всяких детских прикрас и приукрашиваний. Это первый момент. Второй момент, он ведь не столько познавать хочет, сколько хочет стать компетентным и умелым. И мотивация – в способах действия, которые он осваивает. Он учится быть самостоятельным, он учится не зависеть от взрослых, он учится делать что-то почти как взрослый. И вот эти вот способности – это очень мощный мотивационный крючок. Другое дело, что именно на это мы очень редко делаем акцент. Часто родители хвалят ребенка не за пятерки, а за то, что он чему-то научился: посмотри, ты теперь без меня можешь… посмотри, как здорово, ты остаешься один, и у тебя никаких проблем с тем-то… А вот эта умелость собственно мотивирует.
Тамара Ляленкова: Но тем не менее, учиться всегда трудно. Вот этот порог нулевой преодолевать всегда тяжело. И, честно говоря, поговорив со многими моими знакомыми, у которых дети разных возрастов, мы пришли к выводу, что вообще-то дети учиться не хотят. И взрослые, и учителя прилагают какие-то титанические усилия, чтобы их к этому как-то побудить, заставить, грубо говоря, потому что не хотят они учиться. Это работа, которую надо выполнять.
Марина Битянова: Потому что это работа, а не деятельность. Работа может быть безрезультативной и чисто процессуальной. Причем еще процесс сам неинтересный. Тогда все, спасайся кто может. Хотя известно, что Том Сойер внес смысл в такую тоскливую процессуальную работу…
Тамара Ляленкова: Это вы про забор?
Марина Битянова: Это я про забор. Казалось бы, почти никакой результативности, но разве что… Покрашенный забор трудно считать результатом для ребенка. Но работа может быть скучной, процессуальной, нерезультативной, а деятельность всегда имеет личностно значимый результат. Я вот чего-то делала, это было трудно, местами скучно, но я знала, что будет в конце, я это получила. Я получаю удовольствие от того, что я смогла, сделала, и вот мой результат. У нас очень мало кто из учителей умеет организовывать учебу как деятельность, когда ребенка мотивирует само движение к результату и его наличие. Пятерка – это не результат. Первая пятерка – результат, 18—тысячная – уже нет. Поэтому, мне кажется, что очень много проблем – дети не хотят учиться, но так же можно сказать, что взрослые не хотят работать. Это и правда, и неправда. За что я люблю слово «бизнес» - бизнес не может быть скучным, это всегда дело, это всегда твое личное дело. Устроить учебу как бизнес – это удается далеко не всем.
Тамара Ляленкова: И кто должен помогать? Родители ребенку должны помогать, учителя, все вместе?
Марина Битянова: Ну, во-первых, надо сначала все-таки организовать так, что помогать надо было минимально, чтобы эта помощь была осмысленной и дозированной, потому что помогать в чем? Справляться с тем, что тебе и так по плечу? Тогда точно через некоторое время перестаешь уже что-то хотеть. Помогать с тем, что тебе все время дают выше того, что ты можешь, что сейчас в началке очень часто происходит. Ребенка учат так, что он сам не в состоянии написать эти рефераты, подготовить эти устные сообщения, выполнить это количество заданий, нарисовать пять рисунков. Я вот помню страдания одного знакомого ребенка, пять уроков на следующий день, а у него предметное обучение в начальной школе, поэтому это пять учителей, и все они очень творческие, все они знают, что ребенка мотивирует творчество, поэтому каждый задал рисунок. А это был нормальный пацан, вот к третьему рисунку он уже совершенно откровенно высказывался по поводу того, что он думает о творчестве и так далее. Вот тут, конечно, без помощи взрослого, который сядет и накалякает что-то за ребенка, никак невозможно. Потом слово «помогать» меня смущает. Или мы так придумали специально, что без нашей помощи нельзя, тогда нечего про мотивацию. То ли мы хорошо рассчитали момент, когда ребенку очень хочется двигаться дальше, но он понимает, что без взрослого он не может. И он понимает, что надо подойти и попросить о помощи. Вот тогда помощь правильная. Ну, а кто в такой ситуации должен помогать? Конечно, и родители, и педагоги. И родители не потому, что без них педагоги не справятся, а потому что это самая правильная тема общения с ребенком в начальной школе – его учеба. Поэтому это очень здорово, с одной стороны, что родители стали помогать. Почему это плохо? Это значит, что те программы, которые сегодня предлагают, перестали быть рассчитанными на самостоятельную учебу. И это уже проблема не детей, это наша проблема.
Тамара Ляленкова: Так считает психолог Марина Битянова. Является ли это проблемой для учеников начальной школы в Германии, где так же практикуется система классического образования, я попросила рассказать жителя Касселя Романа Золотова.
Ваш взгляд, стоит ли детей готовить к школе, и как это происходит в Германии? Потому что у вас был опыт старшего сына, который поступал учиться в муниципальные школы, и опыт нынешний, когда дочь идет в Альдерскую школу. И надо ли, чтобы первоклассник обладал какими-то навыками, чтобы он умел читать, считать? Есть ли какое-то тестирование, и должно ли так быть?
Роман Золотов: Если говорить об опыте Германии, то независимо от того, идет ребенок в государственную школу или частную, то проводится тестирование, но тестирование проводится не на уровень его знаний, а на уровень его психологической готовности к школе. То есть он должен ответить на ряд разных вопросов, разложить кубики, тем самым проверяют, готов ли он психологически, его моторика начинать учебный процесс. Если нет, то тогда он идет в подготовительную школу, а если да, то тогда уже может идти в первый класс. Даже просят, например, в Альдерской школе: не готовьте ребенка заранее, чтобы ему было интересно на занятиях, чтобы он на занятиях узнавал что-то новое. Потому что, например, в Альдерской школе они даже не учат буквы, а знакомятся с буквами.
Тамара Ляленкова: Своего сына, старшего ребенка, которому сейчас уже 14 лет, вы готовили как-то специально сами, как родители, к школе?
Роман Золотов: Конечно, его пытались, хотя бы по-русски чтобы он начал читать, чтобы он начал считать. Это была такая подготовка, которая, может быть, даже сыграла негативную роль для школы, потому что ему сразу стало скучно на занятиях. Первый класс в Германии, будь то государственная школа, а тем более в Альдерской школе, очень сильно отличается от первого класса в Советском Союзе или России. Там больше игровой, там больше расслабленный метод обучения.
Тамара Ляленкова: У него не было проблем, когда он попал в эту новую для него среду? Потому что все-таки вот эта социализация отличается от социализации, которая происходит в детском саду.
Роман Золотов: У него проблемы были, это сильно отличается от детского сада, потому что уже начинает там выстраиваться какая-то иерархия взаимоотношений. Наверное, у него даже были сразу, с первого класса уже сложности, именно во взаимоотношениях с учениками, потому что они отличались от того, что было в детском саду, в том числе и с преподавателями. Кризис скорее был в том, что он был не готов вписаться в эту иерархию. Так могло произойти, конечно, и у нас, и в Советском Союзе. Но там, наверное, к этому относились строже. Там даже меньше смотрели на знания, скорее на то, что подчиняется, не подчиняется. Если ему сказали «играть», надо играть, если ему сказали «повторять», надо повторять, если ребенок отвлекается, значит он не вписывается, он нарушает учебный процесс. В общем, я всегда себя ловлю на том, что мы именно по-русски начинаем готовить детей к каким-то вещам, которые нам уже с нашим возрастом кажется, что ему это надо, ему надо идти всегда чуть-чуть вперед, ему надо заранее начинать читать, надо уметь считать, уметь вычитать. А самое главное, что ему психологически в первые месяцы, недели обучения – к этому мы ребенка не подготавливаем. И как раз на примере дочки, хоть и проще было, все равно я заметил, что можно было бы обратить больше внимания на как она будет общаться с учениками, что это уже не детский сад, что у нее будет что-то новое. Вот здесь я ее опять-таки уже не подготовил.
Тамара Ляленкова: Но думаю, что и невозможно подготовить абсолютно ко всему. И все равно у них должен быть собственный опыт синяков и ошибок.
Роман Золотов: Да, без этого нельзя.
Тамара Ляленкова: Это был Роман Золотов, город Кассель, Германия. Зарубежную тему продолжит блок новостей.
Диктор: В новом учебном году университет Даррема предложит студентам новый учебный курс «Гарри Поттер и век иллюзий». В программу войдет изучение предрассудков, вопросов асоциального поведения в современном обществе. По словам главы Департамента образования университета, новый курс позволит проще донести до студентов серьезные дисциплины, так как большинство студентов читали книги или смотрели фильмы о мальчике-волшебнике.
Руководство одной из китайских начальных школ решило воспитать леди и джентльменов из своих учеников и ввело обязательные уроки гольфа для всех школьников в возрасте от 6 до 12 лет. Гольф считается элитарным и вместе с тем самым популярным видом спорта в Китае. Во многих средних и высших учебных заведениях в восточных провинциях гольф изучается факультативно.
В грузинских школах с нового учебного года, который начнется 15 сентября, будет введено обучение национальным танцам. Обучение будет бесплатным и обязательным для всех учащихся школ. «Человек должен уметь хотя бы на своей свадьбе станцевать национальный грузинский танец, и мы воспитаем поколение, которое будет знать свои танцы и традиции», - сказал президент Грузии Михаил Саакашвили.
Тамара Ляленкова: Это были зарубежные новости образования. Мы продолжаем разговор с психологом Мариной Битяновой.
Еще, на мой взгляд, достаточно серьезный момент, когда ребенок из мира детского сада, где отношения тоже не очень мягкие между детьми, там такая социализация происходит серьезная, но когда он попадает в школу, там уже по полной программе. То есть мальчики отстаивают собственные сферы влияния, причем отстаивают совершенно конкретно, при помощи кулаков. А девочки тоже меряются какими-то своими амбициями.
Марина Битянова: И тоже часто физически.
Тамара Ляленкова: Когда ты смотришь на этих детей, которым 6-7 лет, и которые просто как гладиаторы на арене, вот они вышли, и вот это там все происходит в этом классе, на переменах, потому что у младших школьников большие перемены, короткие уроки, и становится не по себе, когда наблюдаешь этот мир, немножко жестко кажется. Потом как-то все устаканивается, наверное, все занимают свои иерархии, наверное, в классе.
Марина Битянова: Просто они начинают это прятать от нас, от взрослых.
Тамара Ляленкова: Что происходит? Я краем глаза посмотрев, мне даже стало как-то страшновато.
Марина Битянова: Вообще-то, детский мир действительно достаточно жестокая штука, экспрессивная штука. А можно личный вопрос, вы одна в семье? У вас братьев, сестер нет?
Тамара Ляленкова: Да, одна.
Марина Битянова: Я вот третья, младшая, причем у меня большая разница со старшими двумя сестрами. Мне повезло, я, когда родилась, они уже были большие. Но я наблюдала эти баталии. И потом из любопытства, вспоминая драки своих интеллигентных сестер с очень хорошим сейчас образованием высшим, спрашивала, вот в других семьях, где были близкого возраста сестры, братья… Есть ощущение, что это жесткость, эта жестокость не сейчас появилась, конечно. У нас дрались в том числе девчонки довольно отчаянно класса до пятого-шестого.
Тамара Ляленкова: Но вот почему-то именно этот фрагмент выпадает. Принято обсуждать и говорить о каких-то вещах, которые наступают в подростковом возрасте. Но я даже спрашивала школьников, которые только заканчивали школу: «Почему это так? И что это было?», я имею в виду начальную школу до пятого класса. Они не помнят.
Марина Битянова: Не помнят, да.
Тамара Ляленкова: Это настолько может быть закрытая тема, просто срабатывает защита такая внутри.
Марина Битянова: Нет, не думаю. Там не так много личных переживаний еще. Любая жестокость в подростковом возрасте, несправедливость запоминается просто навсегда, потому что это очень обостренно все воспринимается. В начальной школе у ребенка Я не настолько сильное, он не так обижается, скорее у него какие-то страхи есть за себя, за свою целостность, больше естественные какие-то страхи, чем связанные с унижением или еще с чем-то. Поэтому я думаю, что просто дети не запоминают это как что-то значимое. Но это не делает это менее опасным, конечно. Потому, что, во-первых, все равно если ребенка вот так третируют в начальной школе, это сказывается на его характере, несомненно, вот эта готовность к уничижению. Потом это, наверное, не так просто изживается из характера. А потом это просто опасно, они могут какие-то травмы друг другу нанести. Но я согласна с тем, что эта тема не проработанная, социальная жестокость младших школьников.
Тамара Ляленкова: А в этом возрасте начинают говорить, что надо быть хорошим, надо отойти в сторону, надо не среагировать физически, а с другой стороны, это какие-то очень тонкие и, наверное, серьезные для будущей жизни моменты.
Марина Битянова: А вы знаете, тоже, может быть, вам покажется интересным. Сейчас же довольно активно православная психология развивается. И вот один из очень известных людей, который занимается в этой области, очень интересную аналогию предложил. Он сказал, что детский сад и начальная школа – это патриархальная школа, это ветхозаветная школа. И там, с одной стороны, у детей действует ветхозаветная мораль, с другой стороны, они очень нуждаются во внешнем нормировании Моисеевым законом для того, чтобы вообще как-то удерживаться в рамках человечности какой-то. А подростковая школа – это апостольская школа, школа Христа уже, где тема свободы, тема личного выбора ответственности становится очень важной. И поэтому там уже совсем по-другому должны действовать взрослые. Они не могут навязывать нормы, эта норма должна вызреть, как нравственность внутри человека. А вот началка – там без этого взрослого завета, очень жесткого, будет «око за око, зуб за зуб». Это естественно для них.
Тамара Ляленкова: Это нормальная ситуация, ее нельзя ведь поменять, наверное.
Марина Битянова: По крайней мере, история показывает, что да. Только какими-то колоссальными усилиями, и еще неизвестно чем это все закончится потом в развитии человека конкретного.
Илья: Меня зовут Илюша. Я перейду во второй класс.
Тамара Ляленкова: А что ты помнишь из первого класса?
Илья: Была одна гадость, когда меня все девчонки дразнили, иногда и дрался, иногда нет, когда надоедали.
Тамара Ляленкова: Я пытаюсь понять, как в первом классе люди объясняют, что не надо ко мне больше приставать.
Илья: Я думаю, сначала надо ударить, он запомнит и больше не будет к тебе приставать. У меня был такой случай, когда ко мне мальчики приставали, я бегал по классу, чтобы им дать по морде.
Тамара Ляленкова: А с девочками что?
Илья: Девочки тоже могут подраться. Некоторые девочки прыгают за руки. У нас в основном мальчики цеплялись друг за друга, это была такая игра, за портфели и носились, эта игра называлась «Бешеный паровозик». Правда, учительница выходила и ругалась.
Агата: У нас была такая драка, так было, половина детей была уже в классе, а мальчики еще бегали, но я еще переодевала свои ботинки. А этот мальчик, которого я укусила, он еще даже не переоделся, он стал драться вешалками. Меня ударил.
Тамара Ляленкова: Так на ровном месте стал драться вешалками, или ты ему что-то сказала?
Агата: Сижу, разговариваю с Машей, а он – вешалкой. Больно и обидно! Тут остановились все, и я его покусала.
Тамара Ляленкова: А пожаловаться учительнице нельзя было?
Агата: Ну, я укусила потому, что он стал драться вешалкой еще дальше. Я стала говорить с ним по-нормальному, а он еще стал драться, еще ударять меня. Ну, тут, конечно, нельзя было стерпеть, я забегала за ним. А он убегал. Тут мы дрались на месте, он – вешалкой, я – чем могла.
Тамара Ляленкова: Рассказывали ученики, которые в этом году закончили первый класс. Опыт школьной социализации мы продолжаем обсуждать с психологом Катериной Поливановой. Там еще происходит достаточно серьезная социализация в смысле столкновений. Вот это отстаивание своего места, даже не парты, а места под солнцем среди мальчиков. Раньше во дворах тоже как-то строили отношения до первой крови. В принципе очень часто у мужчин, не только у мальчиков, первый конфликт потом перерастает в дружбу. Сейчас дворов нет, это все перекатилось в школу, да и в школах есть дворы, собственно говоря, где дети проводят какое-то время на продленке.
Катерина Поливанова: Едва ли не последние дворы, которые вообще в городах остались, потому что так то дворы какие-то очень сомнительные уже стали.
Тамара Ляленкова: Да, и там такое взаимодействие очень жесткое происходит. Это нормальная ситуация, это должно так быть?
Катерина Поливанова: Ну, если вы меня спрашиваете, я бы сказала «Нет», потому что, с одной стороны, там первая кровь, может, и имеет какой-то позитивный смысл, но те люди, которые на этом пострадают, их страдания не стоят той радости, которая кому-то достанется.
Тамара Ляленкова: Да, кто-то будет побежден в этой ситуации все равно.
Катерина Поливанова: И опять-таки дети, я может, очень архаичный взгляд в данном случае высказываю, они очень мало могут оставаться сами по себе. Детский коллектив никак не организуется сам по себе. Там совершенно звериные законы сильного будут работать и так далее. Потому что простое, интимное, личностное общение, которое характерно для детей, само по себе скорее придет к каким-то безобразным формам. Судя по всему, родители не хотят сегодня отдавать раньше детей, потому что даже по международным исследованиям наши детишки, заканчивающие, например, четвертый класс, сегодня на полгода старше, чем те, которые заканчивали пять лет назад. То есть родители стараются отдать попозже. Если раньше было от 6 до 7, то сейчас от 6,5 до 7,5, например.
Тамара Ляленкова: Это, с одной стороны, говорит о том, что родители больше уделяют времени и имеют возможность уделять время своим детям, наверное, или что-то еще здесь кроется?
Катерина Поливанова: Видимо, в целом сарафанное радио сказало, что этого делать не следует.
Тамара Ляленкова: Этого действительно делать не следует? Во всяком случае, в той школе, которая существует.
Катерина Поливанова: Вот в той школе, которая есть сегодня, не следует ни в коем случае.
Тамара Ляленкова: И еще такой момент. Я заметила у младших школьников, они начинают противопоставляться по гендерному принципу – мальчики и девочки, вот идет такое разделение и противопоставление.
Катерина Поливанова: Раньше это происходило где-то к классу пятому приблизительно. До этого они в общем как бы резвились все вместе. А сейчас это тоже все становится раньше. Вообще, все эти возрастные ориентиры так называемые точно совершенно за последние 20 лет сильно поползли. Мы сегодня наталкиваемся на некие феномены, которых мы 20 лет назад не наблюдали. Как к ним относиться? Можно говорить: ах, ужас! Но с другой стороны, они уже есть, это случилось. Своего личного ребенка, персонального надо отдавать в разные места, чтобы он общался с разными детьми, желательно, чтобы там были какие-то взрослые, которым можно доверять, что называется. Надо защищать ребенка от педагога, если у него излишнее рвение в смысле предметного содержания и так далее. Надо находить то, что ребенку интересно, чем он с удовольствием занимается. А то, что он не хочет делать, например, ребенок учится читать, он читает медленно, надо придумывать – за конфетку пускай читает, в конце концов. Ну, какое-то он удовольствие должен получать от вашего чтения, пока он не привык это делать быстро, и пока это не стало автоматически.
Тамара Ляленкова: А что делать, ведь это же навык работы? Потому что учеба – это своего рода все-таки работа.
Катерина Поливанова: Мы все время говорим о том, что он должен социализироваться, получить опыт получения по морде, он должен приобрести навык выполнения неинтересной, жуткой, отвратительной, тяжелой работы, он должен общаться с теткой, которая не помнит, как его зовут. Это он правда все должен? Давайте зададим этот вопрос. Это что, по правде так необходимо? Может быть, все-таки мы его готовим для чего-то другого, для того, чтобы работа у него была интересная, чтобы он умел выбирать себе работу, чтобы знал, что ему нравится, что не нравится, чтобы он знал, что если его оскорбили, то не надо этого не замечать. Это катастрофа, если человека оскорбляют, не важно, в каком возрасте. Может, мы все-таки на что-то другое будем ориентироваться. Мера, детали, какое-то умное понимание ситуации – вот мы о чем разговариваем. Вот ребенок, сначала ему интересно складывать буквы, потом ему надо научиться бегло читать. Вот этот момент длинный. И это мучительное надо заставлять ребенка. Но давайте ему что-то пообещаем приятное, черепаху какую-нибудь или что-то в этом роде. Чтобы это неприятное было понятно, за что он делает. Ровно как и мы с вами. Если нам неинтересна работа, мы понимаем, что другая часть работы интересная, или за нее столько платят, что уже Бог с ней, что она неинтересная.
Тамара Ляленкова: Да, давайте к детям относиться по-человечески.
Катерина Поливанова: Вот! Спасибо, что вы это сказали.
Тамара Ляленкова: Итак, готовность к школе ребенка – это умение слушать учителя взаимодействовать со сверстниками и желание узнавать новое. Готова ли школа принять таких учеников? Эта тема уже для другой передачи. Опыт современной инициации в «Классном часе» сегодня обсуждали ученики начальной школы Женя, Илья, Света, Даша и Агата, ведущий научный сотрудник Института психологии Российской академии образования Катерина Поливанова, директор Центра психологического сопровождения образования «ТОЧКА ПСИ» Марина Битянова и Роман Золотов.
