В конце 70-х — начале 80-х годов на нашем радио в Мюнхене работал известный, почти легендарный актер московского театра ''Современник'' Лев Круглый. В 80-м году он рассказывал о своем актерском поколении.
Лев Круглый: В 1949 году я поступил в Театральную школу Малого театра на курс Веры Николаевны Пашенной. От годов учебы, этих четырех лет, осталось довольно странное ощущение. С одной стороны, я начал постепенно понимать, какое это сложное явление - театр, немножечко начал понимать жизнь. Я не мог еще тогда знать и не мог сформулировать, в частности, что такое Пашенная, как явление искусства и как явление жизни. Много лет спустя я узнал, какую страшную жизнь она прожила. В ее биографии, в ее семье были такие события, которые могли бы привести ее тоже в места очень отдаленные. Достаточно хотя бы сказать, что ее сестра, очень известная актриса Рощина-Инсарова, эмигрировала за границу. И потом целый ряд событий в ее жизни, тоже очень сложных. И я только потом понял, какая сила характера, какая неимоверная жажда жизни сидела в этой женщине, которая проявлялась не только в искусстве, в ее совершенно изумительных работах, достаточно только вспомнить Вассу Железнову, которую она сыграла и которую многие до сих пор помнят, но и то, что я помню, когда мы учились (это где-то в 1951 году), она вступила в Коммунистическую партию Советского Союза уже весьма немолодой женщиной. То есть, ей приходилось не раз на митингах и бог знает где говорить какие-то слова и доказывать, что она советская актриса, и так далее, в то время как ей нужно было быть тем, кем она была, - великой русской актрисой. Потому что все, по крайней мере, советские роли, которые я видел, это был такой низкий уровень драматургии. Она играла очень часто в пьесах Корнейчука каких-то там украинских колхозниц, что ли. Это было все так неинтересно. Она играла в пьесе Софронова. Все это неимоверная трата сил, потому что она была актриса, она хотела эти роли сыграть по-настоящему. Ну что там играть было?
И вот, наконец, кончилось училище и началась уже серьезная творческая жизнь. Надо сказать, что мои внешние данные не выдающиеся, поэтому, когда Пашенная меня рекомендовала в Малый театр, то директор театра Царев сказал, что ''вы у нас в ближайшие лет 15-20 будете играть ''кушать подано'', так что мы вам не рекомендуем к нам идти''. Я послушался этого совета и решил уехать как можно дальше.
Я уехал на Дальний Восток работать, в Хабаровск. Жизнь периферийных театров - это ужасные жилищные условия, это мизерные заработки, это бесконечная езда в холодных машинах на выездные спектакли. И если при этом еще иногда там бывают интересные спектакли (а там действительно бывают интересные спектакли), то это, конечно, делают люди необычайно подвижнической жизни. А вот в том хабаровском театре, в котором я работал, ну, то ли потому, что я молодой был, так все воспринимал, нас было несколько человек, пять-шесть молодых актёров, и это время совпало (это 1953 год) со смертью Сталина.
А 1956 год - это ХХ съезд, когда началось освобождение людей, началось духовное раскрепощение, появилась драматургия Розова, и вот это время, когда началось все в театре, мне кажется, бурно развиваться. И тут я уже почувствовал, что надо срочно ехать в Москву, что там, конечно, что-то происходит.
Надвигался Фестиваль молодежи в 1957 году в Москве, мне друзья писали: ''Приезжай!''. В Москве появился журнал, по-моему, он назывался ''Польша'', где отражались все события, которые происходили в Польше. Это все было необычайно ново и так далеко. В Хабаровске это все было непонятно, поэтому я очень быстро, весной 1957 года, приехал в Москву. И сразу попал в атмосферу этого самого знаменитого Молодежного фестиваля, который, вероятно, был задуман определенным образом, но он, по-моему, произвел огромный толчок в развитии, во всяком случае нашего, молодого поколения.
И в это время возник театр ''Современник'', московский театр ''Cовременник'', который сразу же стал для очень многих в Москве, а потом и не только в Москве, своим родным театром. Лозунг ''Современника'' был четок и ясен, не раз он формулировался главным режиссером театра Олегом Ефремовым на всяких встречах, в статьях, и так далее - гражданственность. Тогда нами воспринималось, что истинное служение государству, ощущение себя гражданином своего государства, это и есть то главное, чем мы должны заниматься. И возникли тогда такие спектакли, которые мне казались не очень высокохудожественными, но, почему-то, они тогда производили огромное впечатление на публику, на наших зрителей. Это ''Два цвета'', ''Продолжение легенды'' покойного уже теперь Кузнецова, и потом, конечно, какая-то вершина начала ''Современника'' - ''Голый король'' Шварца. Ну, я не буду говорить о тех великолепных актерских работах, которые там были, достаточно сказать, что там впервые, мне кажется, по-настоящему необычайно ярко о себе заявили Евстигнеев, Сергачев, Дорошина, Кваша, Табаков, Казаков. Мне кажется, что самое главное, конечно, этот спектакль своей веселостью, своим необычайным напором, своим молодым смехом над всяким тиранством, глупостью, идиотизмом, он производил тогда колоссальное впечатление. Он выходил с трудом, его пытались прикрыть. Но власть, как говорится, немножко растерялась, и так не удалось его прикрыть.
И я помню, когда я с этим спектаклем мы приехали в Ленинград, буквально конная милиция была у Дворца Первой Пятилетки, где мы играли, пробиться в театр было невозможно. А какие были отклики в газетах и просто в разговорах, и как к нам тогда относилась публика! Потом, я помню, мы в Тбилиси поехали, в Грузию. Там тоже был необычный успех этого спектакля.
В общем, было прекрасное время.
Лев Круглый: В 1949 году я поступил в Театральную школу Малого театра на курс Веры Николаевны Пашенной. От годов учебы, этих четырех лет, осталось довольно странное ощущение. С одной стороны, я начал постепенно понимать, какое это сложное явление - театр, немножечко начал понимать жизнь. Я не мог еще тогда знать и не мог сформулировать, в частности, что такое Пашенная, как явление искусства и как явление жизни. Много лет спустя я узнал, какую страшную жизнь она прожила. В ее биографии, в ее семье были такие события, которые могли бы привести ее тоже в места очень отдаленные. Достаточно хотя бы сказать, что ее сестра, очень известная актриса Рощина-Инсарова, эмигрировала за границу. И потом целый ряд событий в ее жизни, тоже очень сложных. И я только потом понял, какая сила характера, какая неимоверная жажда жизни сидела в этой женщине, которая проявлялась не только в искусстве, в ее совершенно изумительных работах, достаточно только вспомнить Вассу Железнову, которую она сыграла и которую многие до сих пор помнят, но и то, что я помню, когда мы учились (это где-то в 1951 году), она вступила в Коммунистическую партию Советского Союза уже весьма немолодой женщиной. То есть, ей приходилось не раз на митингах и бог знает где говорить какие-то слова и доказывать, что она советская актриса, и так далее, в то время как ей нужно было быть тем, кем она была, - великой русской актрисой. Потому что все, по крайней мере, советские роли, которые я видел, это был такой низкий уровень драматургии. Она играла очень часто в пьесах Корнейчука каких-то там украинских колхозниц, что ли. Это было все так неинтересно. Она играла в пьесе Софронова. Все это неимоверная трата сил, потому что она была актриса, она хотела эти роли сыграть по-настоящему. Ну что там играть было?
И вот, наконец, кончилось училище и началась уже серьезная творческая жизнь. Надо сказать, что мои внешние данные не выдающиеся, поэтому, когда Пашенная меня рекомендовала в Малый театр, то директор театра Царев сказал, что ''вы у нас в ближайшие лет 15-20 будете играть ''кушать подано'', так что мы вам не рекомендуем к нам идти''. Я послушался этого совета и решил уехать как можно дальше.
Я уехал на Дальний Восток работать, в Хабаровск. Жизнь периферийных театров - это ужасные жилищные условия, это мизерные заработки, это бесконечная езда в холодных машинах на выездные спектакли. И если при этом еще иногда там бывают интересные спектакли (а там действительно бывают интересные спектакли), то это, конечно, делают люди необычайно подвижнической жизни. А вот в том хабаровском театре, в котором я работал, ну, то ли потому, что я молодой был, так все воспринимал, нас было несколько человек, пять-шесть молодых актёров, и это время совпало (это 1953 год) со смертью Сталина.
А 1956 год - это ХХ съезд, когда началось освобождение людей, началось духовное раскрепощение, появилась драматургия Розова, и вот это время, когда началось все в театре, мне кажется, бурно развиваться. И тут я уже почувствовал, что надо срочно ехать в Москву, что там, конечно, что-то происходит.
Надвигался Фестиваль молодежи в 1957 году в Москве, мне друзья писали: ''Приезжай!''. В Москве появился журнал, по-моему, он назывался ''Польша'', где отражались все события, которые происходили в Польше. Это все было необычайно ново и так далеко. В Хабаровске это все было непонятно, поэтому я очень быстро, весной 1957 года, приехал в Москву. И сразу попал в атмосферу этого самого знаменитого Молодежного фестиваля, который, вероятно, был задуман определенным образом, но он, по-моему, произвел огромный толчок в развитии, во всяком случае нашего, молодого поколения.
И в это время возник театр ''Современник'', московский театр ''Cовременник'', который сразу же стал для очень многих в Москве, а потом и не только в Москве, своим родным театром. Лозунг ''Современника'' был четок и ясен, не раз он формулировался главным режиссером театра Олегом Ефремовым на всяких встречах, в статьях, и так далее - гражданственность. Тогда нами воспринималось, что истинное служение государству, ощущение себя гражданином своего государства, это и есть то главное, чем мы должны заниматься. И возникли тогда такие спектакли, которые мне казались не очень высокохудожественными, но, почему-то, они тогда производили огромное впечатление на публику, на наших зрителей. Это ''Два цвета'', ''Продолжение легенды'' покойного уже теперь Кузнецова, и потом, конечно, какая-то вершина начала ''Современника'' - ''Голый король'' Шварца. Ну, я не буду говорить о тех великолепных актерских работах, которые там были, достаточно сказать, что там впервые, мне кажется, по-настоящему необычайно ярко о себе заявили Евстигнеев, Сергачев, Дорошина, Кваша, Табаков, Казаков. Мне кажется, что самое главное, конечно, этот спектакль своей веселостью, своим необычайным напором, своим молодым смехом над всяким тиранством, глупостью, идиотизмом, он производил тогда колоссальное впечатление. Он выходил с трудом, его пытались прикрыть. Но власть, как говорится, немножко растерялась, и так не удалось его прикрыть.
И я помню, когда я с этим спектаклем мы приехали в Ленинград, буквально конная милиция была у Дворца Первой Пятилетки, где мы играли, пробиться в театр было невозможно. А какие были отклики в газетах и просто в разговорах, и как к нам тогда относилась публика! Потом, я помню, мы в Тбилиси поехали, в Грузию. Там тоже был необычный успех этого спектакля.
В общем, было прекрасное время.
