Он был совсем еще мальчишка, ему еще не исполнилось 19 лет. И плакал он по-детски, всхлипывая и шмыгая носом. И солдатская форма, в которую он был одет, совсем не смотрелась на его худощавой плоти.

Я понимал, что совершаю преступление, помогая ему спрятаться от военного патруля или милицейского наряда, но его фраза "я больше не могу терпеть все это, а мама не перенесет, случись со мной что" заставила меня вспомнить принципы Бусидо, по которым я стараюсь жить, и помочь ему.

– Пойдем со мной в туалет. Переоденешься в гражданскую одежду, я дам тебе. Ничего не бойся. Если что, беги, я постараюсь задержать их.

Парнишка покорно пошел со мной. Его мозг напряженно искал выход из ситуации и нашел защиту во мне, незнакомом ему мужчине нерусской внешности. Я переодел его в свои запасные джинсы и свитер, а форму спрятал в сумку. "По дороге куда-нибудь выкину или бездомному отдам", – подумал я, критически оглядывая парня. Маскировка тянула на троечку и первый встречный патруль вмиг раскусил бы нас, но я выходил и не из таких передряг. На всякий случай я накинул ему на шею длинный шарф и водрузил ему на голову свое кепи.

Мы сидели в дальнем темноватом углу привокзального кафе и скромно обедали, ожидая посадки каждый на свой поезд.

– Я вообще-то не трус, – солдат Виктор имел красивый голос, который странно сочетался с его грустными глазами. – Но меня били несколько человек. "Старики" сильнее нас, пацанов. Мы даже драться не умели толком. И друзей рядом нет.

– А что вы офицеру не пожалуетесь? Думаешь, что жаловаться некрасиво?

– Я бы пожаловался. Но тогда ночью другие бить будут. Ведь ротный не всех "стариков" сразу накажет, а одного, двух. А оставшиеся ночью научат "духа" как стучать и утром заставят отказаться от своих слов. Да вы сами, наверное, это знаете.

Я это знал. Мой друг Магомед Вахидов, изнасилованный ночью несколькими старослужащими за нежелание стирать чужие портянки и отдавать свои деньги, срывающимся от унижения голосом рискнул перед строем назвать фамилии своих обидчиков. Насильников забрали в комендатуру, а друг ночью повесился на шнурке от сливного бачка.

Мальчишки-солдаты морально не готовы искать правду у офицеров сразу, в момент начала издевательств над ними. Мысль прослыть стукачом страшит их больше, чем физическая боль, получаемая от однополчан. А позор стукачества поддерживают сами "деды", которым на руку молчаливое терпение "духов". Можно оставаться безнаказанным за свои преступления. И молодые не понимают, что пожаловаться на издевательства со стороны старослужащих и тем самым сохранить свое здоровье и даже жизнь – это одно, а бежать докладывать, кто из солдат что сказал про офицеров, пил водку и прочее – это другое. Только как все это объяснить ребятам? – может, в школе это начать.

– А за что они бьют? В чем заключаются издевательства?

– За все бьют. Вначале нашу новую форму отнимают, деньги, которые остались от гражданки. Если возмущаемся, сразу в каптерку и "арматура" (солдат больших размеров) ломает нас. Заставляют вещи их стирать, акулину (автомат) чистить, всю работу в казарме и на плацу делать. Одного друга били за то, что он не прочно аксы (аксельбанты) пришил. Если хорошее настроение, то сразу докопаются, какую-нибудь работу до ночи найдут. Проклянешь, что улыбнулся.

Я вспомнил свою армейскую службу, когда вот такие борзые "старики" (старослужащие) посчитали нормальным отнять у меня, новобранца, деньги и новую форму, небрежно предложив взамен рванье. Я был физически крепок, но не мудр, и поэтому сразу начал драку. Я быстро отвоевал свое, но на время службы нажил себе врагов. Специальные направленные издевательства довели меня до того, что во время своего первого наряда я покинул пост и побежал в казарму. Я поднял всех своих обидчиков и, ведя стволом автомата, сказал только одно предложение:

– Если еще раз меня тронут словом или делом, я выйду в наряд и расстреляю обидчика.

Мысли вернулись в настоящее. Я заметил, как парнишка втянул голову в плечи и затравленно посмотрел в сторону. Там твердым шагом шли трое рядовых. Ни на кого не глядя, они прошли дальше.

– А за незнание армейского сленга тоже бьют? – я вспомнил свои экзамены на "правильный, армейский" перевод русских слов.

– А как же. Меня по кончику носа костяшками пальцев раз сто били. Я все не мог запомнить, что "гена" – это генерал, "бях ке" – иди сюда, "вратарь" – солдат на КПП и его нельзя путать с "вышкарем", солдатом на вышке.

– А что ты сразу запомнил? – спросил я, подвигая ему свою порцию салата.

– Что такое "Барс" запомнил. Это авторитетный человек. "Болты" запомнил, так перловку называют или любую пищу с ней. Но бьют не только за незнание всего этого. Могут избить от скуки, просто так. Могут со своими корешами на спор нам "фанеру" (грудь) пробивать. Сейчас часто на мобилу все это записывают и отправляет своим друзьям. На дни рождения бьют, если песню плохо "дедушке"-имениннику споем, или подарок наш не понравится. Ночью бьют, если по первому требованию не успеем принести теплый сладкий чай с лимоном. Да за все бьют. Я не артачился, все приказы своего хозяина выполнял. Но все равно получал. Я еще полгода не прослужил, а ночью заснуть не могу. Все дергаюсь. От страха мочу сдержать не могу. Вот и не выдержал, сорвался. Иначе в "дурку" попал бы. Сами служили, знаете, наверное

Служил. Знаю. Вот только что теперь делать с тобой, братишка?

– Ты, случаем, свою "акулину" не прихватил? Никого там не "погасил"?

– Нет, дядя, что вы. Я просто сбежал. К маме хочу. Там и решим, что делать.

Пропадет ведь пацан. Дома его и возьмут. Может, уже и ждут его там. Что делать-то, а? Я оглядел зал, словно мог там найти ответ. И решение пришло. Простое и исполнимое. Я протянул ему мобильник, мол, звони домой. Он аккуратно вытер руки о салфетку и набрал номер. Я дал ему поговорить с мамой несколько минут, а потом забрал трубку. Подробно обрисовав ситуацию и объяснив, что я хочу помочь ее сыну, я предложил свой вариант решения проблемы. Успокоив встревоженную мать, я проводил Виктора до места в плацкартном вагоне и строго наказал ему никуда не выходить, пока не приедет домой. А мама, проинструктированная мною, встретит его на вокзале вместе с местным комитетом солдатских матерей. Уж они-то больше парнишку в обиду не дадут.