Французский фильм "Класс" и российский сериал "Школа": межнациональные отношения в зеркале образования и кинематографа. Чем отличаются французский и российский подходы к освещению проблемы? Какими хотят быть "дети разных народов": сохранять национальную ментальность или стать русскими? Возможно ли интернациональное воспитание в нынешней школе?
В беседе принимают участие: Евгений Бунимович, уполномоченный по правам ребенка Москвы, заслуженный учитель России; Максим Павлов, историк, зам.директора Музея кино; Илья Будрайтскис, школьный учитель истории; Михаил Ратгауз, кинокритик, зам. главного редактора портала Оpenspace.ru; "учитель года-2005" литератор Юлия Марчук, школьный психолог Ольга Тугунова.
Елена Фанайлова: Главный герой фильма Лорана Канте "Класс" – школьный учитель литературы, он обучает молодых антильцев, малийцев, арабов, китайцев тому, как стать французом. И французская литература является инструментом, при помощи которого он этих детей пытается как-то встроить во французскую общественную систему, в образование, культуру и так далее. Фильм посвящен во многом этим "трудностям перевода", трудностям того, как дети – и взрослые, их родители, – с трудом встраиваются в новую для них систему. Там есть некоторое количество критических наблюдений за системой школьного образования, за миграционной системы Франции. Кроме того, следует упомянуть, что наш разговор проходит на любопытном фоне, когда Ангела Меркель заявила о провале проекта мультикультурного общества Германии, когда французы берут назад свои обязательства 90-х годов по адаптации мигрантов. Не говорю о нашумевшей книге Тило Саррацина, немецкого банкира, под названием "Германия самоликвидируется", где автор описал противоречия мусульманской культуры и культуры немецкой. Да и в России тоже, скажем так, такие интересные тенденции, как заявление о том, что армейские подразделения должны формироваться по национальному принципу. То есть в мире взрослых происходят большие споры о том, каким должно быть многонациональное общество, каковыми являются и многие европейские общества, и наша страна (по разным, конечно, причинам).
Евгений БунимовичЕвгений Бунимович: Проблема заключается в том, что мы не можем закрыть школу и сказать: ребята, мы сначала выработаем концепцию, а потом уже рожайтесь, и мы вас будем учить уже по единой концепции. И когда Ангела Меркель говорит, что у нее провалился мультикультурализм, все равно дети приходят в школу в этот момент.
Елена Фанайлова: Дети разных народов.
Евгений Бунимович: Совершенно верно. И когда Саркози гонит цыган или не гонит цыган, все равно дети приходят в школу. В школе мы должны учить в ситуации, когда действительно проблем полно и их завтра с утра не решат. В фильме "Класс" они читали "Дневник Анны Франк". Лена, обратите внимание, вы говорили, что это учитель французской литературы. Это не учитель французской литературы. Это человек, который читает с ребятами "Дневник Анны Франк". Потому что этим ребятам, наверное, имеет смысл читать именно это. Меня это поразило, потому что в немножко более плохом и дидактичном американском фильме, названия которого я не помню, как учитель в очень тяжелом районе, в очень плохом районе смог мобилизовать детей и так далее, и они там тоже читают "Дневник Анны Франк". Поэтому я вам хочу сказать, что если в каком-то классе вдруг прочтут не "Евгения Онегина", а "Дневник Анны Франк", то, наверное, районный методист будет в шоке, а с точки зрений той ситуации, которая есть в этом классе, может быть, это имеет больший смысл.
Я думаю, что было в нашем сериале "Школа", что было во французском фильме... Я, как учитель, как человек, который всю жизнь занимался детством, долгое время чувствовал какую-то неудовлетворенность оттого, что детей нет в центре событий. Есть целый мир детства, а взрослые говорят о чем-то своем. И мне казалось, это большой урон. Я дал, наверное, около сотни интервью о сериале "Школа", и это не случайно. Как к нему ни относись, большое количество взрослых вдруг обнаружило, что кроме проблемы ЕГЭ, в курсе которой они уже находились, в школе есть другие проблемы, которые нельзя аббревиатурой ограничить, но которые гораздо серьезнее. Но разница есть большая. "Школа" – фильм такой, знаете, обиженной ученицы. Там действительно больше диагноз, констатация: такие проблемы. Учителя, кстати, не очень плохие, не хорошие, просто их не существует, как некоторого образовательного процесса, воспитательного, они существуют каждый по себе, в своей жизни. Исходя из своего собственного разумения или отсутствия этого разумения, они там пытаются что-то сделать. Это отличает сериал от французского "Класса", где ставятся очень серьезные проблемы педагогов: что нам делать, вот они такие, а вот мы-то что должны делать? Это настолько личный, интонационно серьезный вопрос, что он, как мне кажется, делает этот фильм гораздо более значимым. Действительно, нужно субжантив объяснять этим ребятам или не нужно? А если нет, то вообще, что такое французский язык, что такое французская идентичность?
Я вам хочу сказать, европейские провалы очевидные дают нам возможность искать более точный путь. Отрицательный пример – это тоже пример. Все, что происходило вокруг Парижа, и все, что происходит в Германии, и все, что происходит в других странах европейских, может нам диктовать поиски другого пути. Самая главная проблема здесь – это догматический подход. Кроме литературы, истории, где вроде бы должны воспитывать гражданина… Я, например, как учитель математики, убежден, что гражданина у нас воспитывают только на уроке математики, потому что это единственный урок, на котором ему нужно что-то доказывать, в чем-то можно сомневаться, и пока не доказали, это не доказано. И вообще говорятся какие-то истины, которые, в общем-то, универсальны, как Шекспир, может быть, даже более универсальны. Я думаю, что грамотный электорат можно воспитать сегодня не на уроке истории, а только на уроке математики. И не надо думать, что гуманитарные предметы - это одно, а это - другое.
Бывших учителей не бывает? Неправда. Бывает. Даже в фильме "Класс", я не уверен, что главный герой 1 сентября придет в школу. Потому что опыт поражения, который он испытал, не очевидно, что он будет дальше продолжаться. Кстати, так и произошло, он же и книгу написал, и в фильме играет, он в школу не ходит больше.
Вспомните другого каннского лауреата (обратите внимание, каннские лауреаты все только про детей и говорят) Микаэля Ханеке,"Белую ленту". Там учитель занялся кожевенным, по-моему, производством. Бывают учителя бывшие, потому что школа – это проблема, школа – это сегодня часто поражение, а не, победа.
На самом деле дети воспринимают личность учителя. Это и есть духовно-нравственное воспитание: как он вошел, как он повернулся, как он умудрился поставить двойку и не унизить человеческое достоинство. Вот это и есть воспитание, вот это и есть толерантность, если он сам толерантен. Если при этом он силен, а не просто размазня, который толерантен, потому что он все равно ничего не может в этой жизни, – вот тогда это воспитание. А что он при этом преподает, литературу, математику, мировую культуру или физкультуру, в общем-то, почти все равно, если он будет преподавать астрономию, это будет еще, может быть, лучше, потому что это увлекает всех, но у нас ее пока отменили.
Илья Будрайтскис: По поводу фильма "Класс". Важный момент, который связан не только с вопросом мультикультурализма и какой-то межнациональной гармонии в школе, но вопрос, который связан с отношением учителя и ученика. На самом деле эта проблема прежде всего социальная. Когда учитель и ученики находятся друг напротив друга, возникает какая-то оппозиция, которая, очевидно, должна быть подкреплена очень серьезной мотивацией, ощущением учительской миссии или ощущением какого-то взаимопонимания. В тот момент, когда эта аура учительства обрушивается, когда ее в какой-то момент между учителем и противопоставленным ему классом не существует, в этот момент рождается очень важное недопонимание вообще, что учитель делает в классе и что здесь делают ученики, что вообще свело их в этой комнате вместе. Мне кажется, что этот момент постоянно возникает в фильме "Класс" – и он постоянно возникает в каждой школе, я думаю, что в каждой личной преподавательской практике. В первую очередь, как мне кажется, это проблема социальной роли школы и социальной роли учителя, статуса учителя.
Михаил РатгаузМихаил Ратгауз: Во Франции вышел фильм "Добро пожаловать в Шти", который здесь назывался "Бобро поржаловать" у нас в прокате, это фильм, который собрал максимальное количество денег во французском прокате вообще, в принципе, очень успешная комедия. Две главные роли там играли Кад Мерад и Дэни Бун. Это очень известные французские артисты, оба арабы, играли они французов. Это была проблема, потому что правые во Франции начали возмущаться: как это так, вы, арабы, не просто стали звездами, но еще сейчас у нас собираете огромное бабло, изображая французских почтальонов. В русском кино ситуация такая, что фигура гастарбайтера в этом году или пару лет назад пришла в кино в фильмах "Шультес" Бакура Бакурадзе, сейчас в фильме Юсупа Разыкова, который так и называется "Гастарбайтер", в фильме Дмитрия Мамулии и так далее, но это все фильмы артхаусные, это все фильмы очень маленькие, очень узенькие. Если когда-нибудь кинематограф там или здесь (во Франции, между прочим, это тоже невозможно) сможет сделать гастарбайтера реальным героем большого кино, мейнстримного, это будет, конечно, гигантский прорыв в сознании и гигантская идентификационная модель, которая очень может многим помочь, но до этого, конечно, надо еще расти и расти. Пока они могут либо играть французов, как это, собственно, происходит, или находиться в очень маленькой зоне у крошечного артхаусного кино, которое воспроизводит ситуацию нашей передачи. То есть маленького кружка интеллектуалов, которые разговаривают, не имея реального влияния на положение вещей.
Максим Павлов: Точно могу сказать, что кино в нашей стране национальное, как медиа, не существует, к сожалению, к величайшему сожалению, оно эти функции утратило. Поэтому надеяться на то, что что-то будет, у меня даже такой надежды нет в ближайшем и отдаленном будущем. Надеяться на то, что что-то изменится в школе? Нет, не изменится. У меня очень пессимистичный взгляд, если бы он был оптимистичным, наверное, я бы не сидел здесь, а до сих пор бы работал в школе. Видел ли я какие-то частные случаи проявления этого достижения согласия? Расскажу потрясающую историю, конкретную историю. Я преподавал латынь, у меня был курс латыни, введение в основы языкознания, у меня ходила потрясающе талантливая девочка-чеченка. У нее лингвистическое чутье. Два года она у меня занималась и, в общем, ей дорога была в сравнительное языкознание. И она получала от этого удовольствие. Она, по сути дела, выбрала свою будущую профессию. И когда встал вопрос, куда поступать... Она, как все чеченские девушки, была очень сдержана в эмоциях, она очень воспитанная, очень аккуратная, ни на какие личные темы с ней говорить было невозможно, потому что эта дистанция, она всегда чувствовалось. И вдруг в раздевалке она нашла в себе силы подойти ко мне и сказать: "Я очень хочу поступить, пытаться поступить на филологию, но на семейном совете (на родовом совете) было принято решение (а она отличница, у нее все в принципе хорошо было в этом смысле), я должна, как дядя сказал, идти на экономический факультет". Она говорит: "Я не хочу. Что мне делать?" Я два года прообщался с человеком, ни разу в жизни не говорил вообще ни какие личные темы, и тут мне задают вопрос, на который вы в раздевалке должны ответить, ждут ответа от тебя, как от учителя, как от человека, который пользуется каким-то уважением, у меня челюсть в буквальном смысле опустилась, я покраснел. Я понимаю, что я начинаю дрожать, потому что я ничего не могу сказать. Она говорит: "Вот видите, и вы не можете сказать". Она говорит: "Я не хочу принадлежать к этому народу, потому что в этом народе за меня все давным-давно определено", сказала она, оделась, закрыла дверь и ушла.
Елена Фанайлова: Куда она поступила в результате?
Максим ПавловМаксим Павлов: Я не знаю, куда она поступила. Я боялся с ней просто поговорить еще раз на эту тему, потому что на ее лице на дальнейших занятиях, а это было не последнее занятие, я увидел ту снова маску идеальной ученицы, которая все выполняет точно, которая все понимает, но которая говорит, "ты мне два года морочил голову, по сути дела ты меня соблазнил, ты не знаешь, что мне делать, ты не знаешь, как мне себя вести".
Елена Фанайлова: Да, это похоже на конфликт в фильме "Класс".
Максим Павлов: Вот что делать? А ты меня спрашиваешь, что можно... Это реальная история абсолютно, лет семь-восемь назад она случилась.
В беседе принимают участие: Евгений Бунимович, уполномоченный по правам ребенка Москвы, заслуженный учитель России; Максим Павлов, историк, зам.директора Музея кино; Илья Будрайтскис, школьный учитель истории; Михаил Ратгауз, кинокритик, зам. главного редактора портала Оpenspace.ru; "учитель года-2005" литератор Юлия Марчук, школьный психолог Ольга Тугунова.
Елена Фанайлова: Главный герой фильма Лорана Канте "Класс" – школьный учитель литературы, он обучает молодых антильцев, малийцев, арабов, китайцев тому, как стать французом. И французская литература является инструментом, при помощи которого он этих детей пытается как-то встроить во французскую общественную систему, в образование, культуру и так далее. Фильм посвящен во многом этим "трудностям перевода", трудностям того, как дети – и взрослые, их родители, – с трудом встраиваются в новую для них систему. Там есть некоторое количество критических наблюдений за системой школьного образования, за миграционной системы Франции. Кроме того, следует упомянуть, что наш разговор проходит на любопытном фоне, когда Ангела Меркель заявила о провале проекта мультикультурного общества Германии, когда французы берут назад свои обязательства 90-х годов по адаптации мигрантов. Не говорю о нашумевшей книге Тило Саррацина, немецкого банкира, под названием "Германия самоликвидируется", где автор описал противоречия мусульманской культуры и культуры немецкой. Да и в России тоже, скажем так, такие интересные тенденции, как заявление о том, что армейские подразделения должны формироваться по национальному принципу. То есть в мире взрослых происходят большие споры о том, каким должно быть многонациональное общество, каковыми являются и многие европейские общества, и наша страна (по разным, конечно, причинам).
Елена Фанайлова: Дети разных народов.
Евгений Бунимович: Совершенно верно. И когда Саркози гонит цыган или не гонит цыган, все равно дети приходят в школу. В школе мы должны учить в ситуации, когда действительно проблем полно и их завтра с утра не решат. В фильме "Класс" они читали "Дневник Анны Франк". Лена, обратите внимание, вы говорили, что это учитель французской литературы. Это не учитель французской литературы. Это человек, который читает с ребятами "Дневник Анны Франк". Потому что этим ребятам, наверное, имеет смысл читать именно это. Меня это поразило, потому что в немножко более плохом и дидактичном американском фильме, названия которого я не помню, как учитель в очень тяжелом районе, в очень плохом районе смог мобилизовать детей и так далее, и они там тоже читают "Дневник Анны Франк". Поэтому я вам хочу сказать, что если в каком-то классе вдруг прочтут не "Евгения Онегина", а "Дневник Анны Франк", то, наверное, районный методист будет в шоке, а с точки зрений той ситуации, которая есть в этом классе, может быть, это имеет больший смысл.
Я думаю, что было в нашем сериале "Школа", что было во французском фильме... Я, как учитель, как человек, который всю жизнь занимался детством, долгое время чувствовал какую-то неудовлетворенность оттого, что детей нет в центре событий. Есть целый мир детства, а взрослые говорят о чем-то своем. И мне казалось, это большой урон. Я дал, наверное, около сотни интервью о сериале "Школа", и это не случайно. Как к нему ни относись, большое количество взрослых вдруг обнаружило, что кроме проблемы ЕГЭ, в курсе которой они уже находились, в школе есть другие проблемы, которые нельзя аббревиатурой ограничить, но которые гораздо серьезнее. Но разница есть большая. "Школа" – фильм такой, знаете, обиженной ученицы. Там действительно больше диагноз, констатация: такие проблемы. Учителя, кстати, не очень плохие, не хорошие, просто их не существует, как некоторого образовательного процесса, воспитательного, они существуют каждый по себе, в своей жизни. Исходя из своего собственного разумения или отсутствия этого разумения, они там пытаются что-то сделать. Это отличает сериал от французского "Класса", где ставятся очень серьезные проблемы педагогов: что нам делать, вот они такие, а вот мы-то что должны делать? Это настолько личный, интонационно серьезный вопрос, что он, как мне кажется, делает этот фильм гораздо более значимым. Действительно, нужно субжантив объяснять этим ребятам или не нужно? А если нет, то вообще, что такое французский язык, что такое французская идентичность?
Я вам хочу сказать, европейские провалы очевидные дают нам возможность искать более точный путь. Отрицательный пример – это тоже пример. Все, что происходило вокруг Парижа, и все, что происходит в Германии, и все, что происходит в других странах европейских, может нам диктовать поиски другого пути. Самая главная проблема здесь – это догматический подход. Кроме литературы, истории, где вроде бы должны воспитывать гражданина… Я, например, как учитель математики, убежден, что гражданина у нас воспитывают только на уроке математики, потому что это единственный урок, на котором ему нужно что-то доказывать, в чем-то можно сомневаться, и пока не доказали, это не доказано. И вообще говорятся какие-то истины, которые, в общем-то, универсальны, как Шекспир, может быть, даже более универсальны. Я думаю, что грамотный электорат можно воспитать сегодня не на уроке истории, а только на уроке математики. И не надо думать, что гуманитарные предметы - это одно, а это - другое.
Бывших учителей не бывает? Неправда. Бывает. Даже в фильме "Класс", я не уверен, что главный герой 1 сентября придет в школу. Потому что опыт поражения, который он испытал, не очевидно, что он будет дальше продолжаться. Кстати, так и произошло, он же и книгу написал, и в фильме играет, он в школу не ходит больше.
Вспомните другого каннского лауреата (обратите внимание, каннские лауреаты все только про детей и говорят) Микаэля Ханеке,"Белую ленту". Там учитель занялся кожевенным, по-моему, производством. Бывают учителя бывшие, потому что школа – это проблема, школа – это сегодня часто поражение, а не, победа.
На самом деле дети воспринимают личность учителя. Это и есть духовно-нравственное воспитание: как он вошел, как он повернулся, как он умудрился поставить двойку и не унизить человеческое достоинство. Вот это и есть воспитание, вот это и есть толерантность, если он сам толерантен. Если при этом он силен, а не просто размазня, который толерантен, потому что он все равно ничего не может в этой жизни, – вот тогда это воспитание. А что он при этом преподает, литературу, математику, мировую культуру или физкультуру, в общем-то, почти все равно, если он будет преподавать астрономию, это будет еще, может быть, лучше, потому что это увлекает всех, но у нас ее пока отменили.
Илья Будрайтскис: По поводу фильма "Класс". Важный момент, который связан не только с вопросом мультикультурализма и какой-то межнациональной гармонии в школе, но вопрос, который связан с отношением учителя и ученика. На самом деле эта проблема прежде всего социальная. Когда учитель и ученики находятся друг напротив друга, возникает какая-то оппозиция, которая, очевидно, должна быть подкреплена очень серьезной мотивацией, ощущением учительской миссии или ощущением какого-то взаимопонимания. В тот момент, когда эта аура учительства обрушивается, когда ее в какой-то момент между учителем и противопоставленным ему классом не существует, в этот момент рождается очень важное недопонимание вообще, что учитель делает в классе и что здесь делают ученики, что вообще свело их в этой комнате вместе. Мне кажется, что этот момент постоянно возникает в фильме "Класс" – и он постоянно возникает в каждой школе, я думаю, что в каждой личной преподавательской практике. В первую очередь, как мне кажется, это проблема социальной роли школы и социальной роли учителя, статуса учителя.
Максим Павлов: Точно могу сказать, что кино в нашей стране национальное, как медиа, не существует, к сожалению, к величайшему сожалению, оно эти функции утратило. Поэтому надеяться на то, что что-то будет, у меня даже такой надежды нет в ближайшем и отдаленном будущем. Надеяться на то, что что-то изменится в школе? Нет, не изменится. У меня очень пессимистичный взгляд, если бы он был оптимистичным, наверное, я бы не сидел здесь, а до сих пор бы работал в школе. Видел ли я какие-то частные случаи проявления этого достижения согласия? Расскажу потрясающую историю, конкретную историю. Я преподавал латынь, у меня был курс латыни, введение в основы языкознания, у меня ходила потрясающе талантливая девочка-чеченка. У нее лингвистическое чутье. Два года она у меня занималась и, в общем, ей дорога была в сравнительное языкознание. И она получала от этого удовольствие. Она, по сути дела, выбрала свою будущую профессию. И когда встал вопрос, куда поступать... Она, как все чеченские девушки, была очень сдержана в эмоциях, она очень воспитанная, очень аккуратная, ни на какие личные темы с ней говорить было невозможно, потому что эта дистанция, она всегда чувствовалось. И вдруг в раздевалке она нашла в себе силы подойти ко мне и сказать: "Я очень хочу поступить, пытаться поступить на филологию, но на семейном совете (на родовом совете) было принято решение (а она отличница, у нее все в принципе хорошо было в этом смысле), я должна, как дядя сказал, идти на экономический факультет". Она говорит: "Я не хочу. Что мне делать?" Я два года прообщался с человеком, ни разу в жизни не говорил вообще ни какие личные темы, и тут мне задают вопрос, на который вы в раздевалке должны ответить, ждут ответа от тебя, как от учителя, как от человека, который пользуется каким-то уважением, у меня челюсть в буквальном смысле опустилась, я покраснел. Я понимаю, что я начинаю дрожать, потому что я ничего не могу сказать. Она говорит: "Вот видите, и вы не можете сказать". Она говорит: "Я не хочу принадлежать к этому народу, потому что в этом народе за меня все давным-давно определено", сказала она, оделась, закрыла дверь и ушла.
Елена Фанайлова: Куда она поступила в результате?
Елена Фанайлова: Да, это похоже на конфликт в фильме "Класс".
Максим Павлов: Вот что делать? А ты меня спрашиваешь, что можно... Это реальная история абсолютно, лет семь-восемь назад она случилась.
