Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. О культуре - на два голоса. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сегодня в программе:

Юбилей Ивана Бунина в Гослитмузее в Москве,
Итало-русский писатель Ринальдо Кюфферле – герой конференции в Пьяченце,
Фильм об Иосифе Бродском в эссе Бориса Парамонова,
''Переслушивая ''Свободу'': роман Рышарда Бугайского ''Признаю себя виновным'',
Культурная панорама и редкие музыкальные записи. Можно, я теперь так, Андрей, буду представлять эту сквозную рубрику нашей программы?

Андрей Гаврилов: Иван, вы абсолютно правы, это действительно новые музыкальные записи. Несмотря на то, что компакт-диск, который мы будем сегодня слушать, выпущен официально, теоретически его можно даже поискать в магазинах, практически - безнадежно. Мы сегодня будем слушать записи ульяновского джаз-банда под названием ''Академик Бэнд''.

Иван Толстой: Музей Прадо приобрел для своей коллекции картину "Вино в День святого Мартина" Питера Брейгеля-старшего. Полотно было обнаружено недавно, оно хранилось в частной коллекции, обладатель которой не знал истинного автора картины. Он обратился в музей Прадо с просьбой отреставрировать картину, и в процессе реставрации и выяснилось, что ее написал Брейгель. Полотно написано предположительно между 1565 и 1568 годами, оно оказалось одной из самых крупных работ Брейгеля, его размер 148 на 270,5 сантиметра. Сегодня в мире известно 40 брейгелевских работ. Картина приобретена музеем Прадо за 7 миллионов евро.

В Государственном Литературном музея в Москве открылась большая выставка ''Чаша жизни'', подготовленная к 140-летию со дня рождения Бунина. Экспозиционный рассказ начинается с истории присуждения писателю Нобелевской премии по литературе 1933 года: представлены документы, фотографии, плакаты и диплом лауреата. В других залах - рукописи, книги, живописные и графические портреты, любительские и студийные фотоснимки, редкие кадры кинохроники, личные вещи писателя. Посетители услышат голос Бунина, воспоминания его друзей и современников. Выставлены также графические работы молодых московских художников на бунинскую тему. Экспозиция подготовлена при участии Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ), Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ), наследников писателя Николая Телешова, Орловского литературного музея И.С.Тургенева, Государственного музея Льва Толстого в Москве и Российского Фонда культуры.

Еще о Бунине – по касательной на этот раз. В Москве объявлены лауреаты Бунинской премии, в этом году вручавшейся за поэзию и поэтический перевод. Поэтическую премию присудили Ларисе Васильевой. Лучшим переводчиком стихов был назван Григорий Кружков. Бунинская премия была учреждена в 2004 году и вручается ежегодно в разных номинациях. Жюри премии возглавляет литературовед и музыковед Святослав Бэлза.

Простите, Андрей, я что-то заболтался, а вот у вас явно есть что-то интересное.

Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, я вас слушаю сегодня свысока, потому что все новости, которые вы можете сказать, более того, все новости, которые я скажу потом, все бледнеет перед тем сенсационным сообщением, которое мне попалось на глаза в интернете и с которым мало что вообще может сравниться. Ученые определили частоту, с которой животные трясут всем телом для того, чтобы обсохнуть. Работа исследователей появилась в журнале ''Fluid Dynamics''. При тряске с достаточной скоростью (я сразу хочу сказать, что то, что сейчас читаю, это почти точные цитаты интернет-сообщений, я не взял на себя смелость неловким словом что-нибудь исказить в этом потрясающем сообщении), так вот, при тряске с достаточной скоростью с меха животных отлетают капли, которые держались на нем за счет сил поверхностного натяжения. Ученые теоретически описали процесс отряхивания покрытых мехом животных, и пришли к выводу, что для максимально эффективного освобождения от капель животные должны трясти шкуру с частотой R-0,5, где R - это радиус тела.
Для того, чтобы проверить свои выкладки, исследователи при помощи камеры с замедленной съемкой запечатлели процесс отряхивания различных животных. Как и предполагали авторы, чем меньше были размеры животного, тем быстрее оно тряслось (например, частота тряски мыши равнялась 27 герцам, крысы - 18 герцам, а медведя-гризли - 4 герцам). Однако выведенное исследователями уравнение не подтвердилось - обработка данных съемки показала, что частота тряски соответствует R-0,75.и наконец самое главное - ученые выяснили, что животные начинают встряхиваться с головы, и постепенно тряска переходит к хвостовому отделу.
Напоминаю, это не мой текст, это цитаты. Теперь я точно знаю, Иван, что мне говорить моей собаке, когда она будит меня, ударяя хвостом по двери, по шкафу, по стене или по чему-нибудь еще. Я буду говорить: ''Прекрати трясти хвостовым отделом''.

Иван Толстой: Теперь я знаю, с какой частотой я отряхиваюсь после душа. Поскольку, как известно из описания Собакевича, он был похож на средней величины медведя, и я могу себя сопоставить с этим литературным героем, то тем самым я делаю вывод о частоте своего отряхивания, начиная с головного отдела.

Посмотрите, Андрей, как недолог век немоты. Еще позавчера казалось, что пикнуть нельзя против новейших архитектурных монстров, душащих Москву, а вчера – глядь, уже можно пнуть и плюнуть. Вот, например, один из авторов проекта делового центра "Москва-Сити" Михаил Посохин согласился с мнением мэра Москвы Сергея Собянина, который назвал проект "Москва-Сити" ошибочным. Архитектор уверяет, давно уже называл это проект ''градостроительной ошибкой'', и тут же подчеркнул, что проект разрабатывался "его старшими товарищами", например, Борисом Тхором.
Вы представляете, Андрей, что может начаться, если (упаси, Боже) где-нибудь еще сменится губернатор – ну, скажем, в Петербурге. Ведь может выползти из-за плинтуса какой-нибудь отступник и скажет: я давно шептал под подушкой, что Охта-Центр – мерзость и позор.
Как подумаешь, что есть на свете такие затаившиеся ренегаты, очень становится страшно жить.

Андрей Гаврилов: А мне - наоборот, Иван. Это наоборот переполняет меня радостью. Как подумаешь, что есть на свете бесстрашные люди, которые не боятся поддержать точку зрения начальства. Ведь вы подумайте, если же идти строем, вы же двадцать раз подумаете, стоит ли кричать (помните, как у Гоцци) славу Тарталья, а есть люди, которые не боятся этого и которые гордо режут правду матку в глаза, говоря: ''Вы правы, господин мэр''. Вот это и есть настоящая гражданская позиция.

Вы рассказали о бунинских событиях в культурной жизни России, я расскажу нечто подобное. Государственный Литературный музей, Российский государственный архив литературы и искусства, программа ''Первая публикация'' Благотворительного фонда Потанина (это можно долго перечислять, не это важно) важно то, что в Москве открылась выставка под названием "Андрей Белый: объединенный архив. Автографы, рисунки, портреты, фотографии,
документы из фондов Государственного Литературного музея, Российского государственного архива литературы и искусства, Государственного музея А. С. Пушкина (филиал "Мемориальная квартира Андрея Белого") и собрания С.И. Григорьянца". Отдел Государственного музея Пушкина, который называется Мемориальная квартира Андрея Белого, стал победителем конкурса ''Первая публикация'' в 2010 году. Музей подал заявку на публикацию объединенного архива русского поэта, писателя и философа Андрея Белого, включающего материалы, связанные с жизнью и творчеством как самого Белого, так и его современников, деятелей литературы и искусства, членов семьи, друзей. Речь идет о рукописях, машинописных листах, автографах, графике, живописи, фотографиях и эстампах. На основе этой заявки был инициирован проект, задачей которого является восстановление состава первоначального архива и введение его в научный оборот. Работа над проектом объединит собрание двух музеев и Архива Государственного музея Пушкина, Государственного литературного музея и Российского государственного архива литературы и искусства. Результатом проекта станет научно-популярное издание высочайшего, как всегда бывает у программы ''Первая публикация'', полиграфического уровня, рассчитанная как на специалистов, так и на широкий круг читателей. Хочу сказать, что выставка открылась в Государственном музее Пушкина на Пречистенке в Москве.
Не могу отказать себе в удовольствии, Иван, продолжать знакомить наших слушателей с новостями из Франции, где мы с вами так здорово и прекрасно провели время, правда, к сожалению, очень короткое. Мы как-то с вами говорили о том, что в музее Лувр было принято решение открыть ''Макдональдс''. Вы, со свойственной вам терпимостью, отнеслись к этому сообщению, как, наверное, к неизбежному злу или, по крайней мере, к событию, которое ничем вас особенно не огорчило. Я, помню, очень надувал щеки и говорил, ''как это ужасно, как это отвратительно!'', вы меня успокаивали, но на самом деле меня успокоило другое сообщение. Музею Гуггенхайма запретили строить у входа киоск с хот-догами. Комитет по охране памятников Нью-Йорка запретил этому музею поставить киоск с хот-догами перед входом. Музей хотел установить такой киоск, чтобы избавиться от уличных продавцов, которые, по мнению руководства музея, нарушают визуальную целостность здания и лишают его, к тому же, дополнительной прибыли. Но представитель городского комитета заявил, что в случае строительства специального киоска хот-догов эстетика здания музея необратимо пострадает. Некоторые эксперты также высказались против инициативы музея, заявив, что киоск, который хотели построить на Пятой авеню, нарушит вид на здание музея, а также, возможно, будет мешать посетителям. Я думаю, дело не в этом, я думаю, дело в том, что все-таки есть разница между киоском быстрой жратвы, как ее не называй - ''Макдональдс'' или ''Хот-дог стенд'', - и тем, что должен нести музей в массы.

Иван Толстой: Я думаю, разница только в том, где хотели разместить киоск быстрой жратвы, - внутри или снаружи музея, Лувр оказался находчивее и поместил внутри. Я ничего не имею против ни хот-догов, ни Биг-маков.

Андрей Гаврилов: Я всегда говорил, Иван, что ваша доброта меня не устает поражать.

Иван Толстой: Я сам себе иногда поражаюсь. Что еще интересного произошло вокруг вас, Андрей, чем вы еще порадуете?

Андрей Гаврилов: Я могу порадовать вас сообщением из Петербурга. Оно меня несколько озадачило. Петербургское Управление ФСБ передало государственному Эрмитажу на временное хранение небольшую мраморную скульптуру, изображающую голову льва. Скульптура была найдена сотрудниками ФСБ во время проверки сохранности культурного и исторического наследия на стройке на Моховой улице в Питере. Скульптура датирована первой третью XIX века. Предположительно, мраморный лев мог служить украшением камина в доме Пашкова на Моховой улице
По словам директора Эрмитажа Михаила Пиотровского, скульптура могла затеряться еще в XIX веке во время перестройки здания, которое расположено неподалеку от Санкт-Петербургского Университета сервиса и экономики (на территории университета и велись земляные работы и проверка сохранности ценностей)
Что меня удивило в этом сообщении, так это то, что мраморный лев был передан ФСБ Эрмитажу ''во временное хранение''. Я никак не мог понять, для чего ФСБ понадобится мраморная голова льва в будущем, когда сроки временного хранения закончатся. Неужели ФСБ хочет забрать обратно когда-нибудь голову льва? Для чего? Украсить вход?

Иван Толстой: Да, это не очень понятно, но две ассоциации приходят в голову. Либо это тот самый лев, которого не отыскали искатели кладов из фильма ''Необычайные приключения итальянцев в России'' (режиссеры этой картины повсюду расставили львов, якобы, символов Петербурга, даже там, где они никогда не стояли), либо это тот самый лев, в поисках которого Иосиф Бродский отправился в Венецию, символом которой лев действительно является. Так что - одно из двух.

Андрей Гаврилов: Иван, вы неизбывно добры. Я думаю совсем о другом. Я думаю, что сотрудники петербургского ФСБ хотят иметь льва на случай появления в окрестностях Большого Дома представителей вашей любимой арт-группы ''Война'' для того, чтобы ночью лев, как намазанная фосфором голова баскервильской собаки, отпугивал этих охальников.

Иван Толстой: В Пьяченце прошла конференция, посвященная итало-русскому писателю Ринальдо Петровичу Кюфферле. Родом он из Петербурга, в эмиграции жил в Милане. Рассказывает историк Михаил Талалай.

Михаил Талалай: Более пяти лет тому назад мне довелось рассказать нашим радиослушателям о Ринальдо Кюфферле, необычайно плодовитом литераторе, много работавшем на стыке русского и итальянского миров. Передача была приурочена к 50-летию со дня его кончины, случившейся 20 февраля 1955 года в городе Милане.
По сути дела наш рассказ был одним из первых - на русском – об этом интереснейшем писателе и переводчике. В Италии, понятно, его знают лучше, а последнее событие – монографическая конференция о Кюфферле, конечно, стимулирует интерес к нему. Она прошла 15 октября в Пьяченце, крупном ломбардском городе. Почему Пьяченца? Дело в том, что в ее предместье живет сын писателя, Риккардо, хранитель памяти и семейного архива. Там, на даче, писатель часто бывал в летние сезоны, там он и похоронен. Дом, где он жил, отмечен мемориальной доской – однако не в честь Кюфферле, а в честь его супруги. Ее зовут Джана Ангуиссола и это популярнейшая в Италии детская писательница. В музее Пьяченцы хранится и одна работа отца литератора, Пьетро Кюфферле, скульптора, много работавшего в Петербурге.
Напомним вкратце биографию итало-русского писателя.
Его отец-скульптор, из Вероны, но с немецкими корнями, работал благополучно в северной столице, а после революции, понятное дело, уехал, вместе с супругой из литовско-русской семьи, и с 15-летним сыном. Собравшимся в Пьяченце мне довелось рассказать именно о скульпторе и о его скромном наследии, чудом сохранившемся в разных музеях. Позднее литератор гордился, что в его жилах поровну смешались четыре крови: немецкая, итальянская, литовская и русская. В семье Кюфферле говорили по-русски, и мальчик, сын итальянского подданного, формально не эмигрант, рос в эмигрантской среде: ему была с юности близка русская ностальгия. Именно поэтому он первым познакомил итальянцев с творчеством наших эмигрантов, - Тэффи, Зайцевым, Амфитеатровым, Мережковским. Профессор Миланского университета Эльда Гаретто посвятила свой доклад связям именно писателя с парижской эмиграцией. Особенная дружба связывала Кюфферле с Вячеславом Ивановым, и ему на Авентинский холм в Риме он отсылал все свои публикации, с пространными дарственными надписями: они сохранились в архиве поэта: переписка частично опубликована – на итальянском языке. На конференции в Пьяченце, конечно, вспомнили об этой высокой дружбе. Известный русист, специалист по русскому театру, Фаусто Мальковати, рассказал о процессе перевода поэмы Иванова ''Человек''.
Кюфферле работал в двух мирах: Мария-Пия Пагани, из университета Павии, нашла его письма 30-х годов к Габриэле д’Аннунцио и поведала об этой своей находке. Мария-Пия Пагани – главный двигатель нашей конференции.

После войны миланец родом из Петербурга нашел себе новое поприще – стал писать на итальянском либретто для русских опер, которые во множестве ставили в миланском Ла Скала. Таким образом арии Римского-Корсакова, Стравинского, Мусоргского исполнялись в те годы на тексты Кюфферле. Теперь его тексты больше не поют – победил новый подход исполнения на языке оригинала.
Самые главные мотивы его творчества - эмиграция, ностальгия, изгнанничество, насильственное раздвоение между дальними культурами и попытки их связать, построить между ними мосты, даже своей личной судьбою. Об этом он пишет в сборнике биографических эссе ''Персоны и персонажи''. Один из его самых лучших романов тоже посвящен ''Первой волне'', еще тогда так не обозначенной. Назван этот роман символично ''Ex Russi'', ''Бывшие русские''. Это прекрасная литература, напоминающая тонкую прозу его друзей-эмигрантов из Парижа, и она еще ждет своего переводчика. Об истории создания романа рассказала в Пьяченце исследовательница Сара Маццуккели.

Прошлую свою радиопередачу я закончил следующей фразой: ''Кюфферле перевел около двадцати книг с русского на итальянский, и написал примерно столько же, но из его собственных произведений не переведено ни одной фразы''.

Кое-что за прошедшие пять лет сдвинулось: я сам сел за перевод его эссе, и опубликовал их в альманахе ''Диаспора''. Остается надяться, что кто-то соберется с духом и переведет роман его жизни – ''Ex-Russi'', ''Бывшие русские''.

Иван Толстой: Иосиф Бродский на экране. В зрительном зале – наш нью-йоркский автор Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Я посмотрел документальный фильм Сергея Коковкина ''Бродский. Пейзаж с наводнением''. Название фильма относит не только к названию одного из сборников Бродского, но и к одной из тех неожиданностей, которыми изобилует документальное кино, норовящее всегда заснять живой, подлинный материал. На этот раз наводнение приключилось на реке Делавар, где жил в поэтически-отшельническом уединении знаменитый, всем питерцам известный человек – Константин Кузминский, ходячая энциклопедия русской поэзии и живописи ХХ века. Сюжет возник прямо-таки пушкинский: стихия разрушила не только домик бедного Евгения, но и самого Медного Всадника не пощадила: в наводнении пропал почти полностью богатейший архив Кузминского.
Люди, знакомые с этим архивом – а он не так уж и пропал, Кузминский успел издать несколько полновесных томов из своего богатейшего материала, - люди знают, что Кузминский, будучи анфан террибль русской поэзии, Бродского как бы недолюбливал. Для него Бродский – конформист: шутка ли, при жизни вышел в славу и даже нобелевскую премию получил. Но Костя, конечно, тут больше шутит, чем сермяжную правду выговаривает: уж кто-кто, а Кузминский понимает, что такое настоящая поэзия.
Тем не менее разговор с режиссером фильма Кузовкиным он построил так: появившись в конце пятидесятых годов, Бродский произвел колоссальное впечатление, возбудил необыкновенные ожидания. Мы верили в появление пророка. Пророка из Бродского не вышло, он стал профессором, - резюмировал Кузминский. И добавил еще одну фразу: ну и поэтом, конечно.
Вот вопрос, не перестающий смущать русских: в каком соотношении находятся поэт и пророк? Вопрос не кем-нибудь, а самим Пушкиным был поставлен: поэт тогда и становится поэтом, когда его язык обретает пророческий дар, становится жалом премудрыя змеи. Потом еще один вития подсуетился: поэтом можешь ты не быть, Но гражданином быть обязан. Этих граждан развелось обильно, и чуть ли не всяк норовил в пророки.
Между тем быть поэтом – куда как не малая задача, трудная работа, интересная и, я бы сказал, самодовлеющая профессия. Бродский, будучи поэтом колоссального дара и ничуть не сомневаясь в своем поэтическом призвании, никогда не становился в торжественную позу. Наоборот, его поэтическому языку в высшей степени свойственна фигура снижения, иронии. Вот характернейшая деталь: в книге Соломона Волкова ''Разговоры с Бродским'' поэт то и дело отводит разговор от эффектной темы суда над ним и ссылки. Чувствуется, что этот разговор ему неприятен, и не в том даже смысле, что не хочется вспоминать тяжелое, а ни к чему, этот сюжет Бродский считает мешающим ему, его достоинству поэта. Этот суд был рекламным трюком, сдуру устроенным властями молодому поэту, и, конечно, он способствовал его славе, пиару, как говорят сейчас. Но Бродский ощущает всю эту историю как некую дешевку.
Конечно, в любом разговоре о Бродском не обойти темы суда, как и другой, совсем уж, казалось бы, неуместной темы об отношениях Бродского с М.Б., и всё это более или менее вспоминается и здесь, в фильме Кузовкина – но мягко, деликатно, без нажима. Коснулся фильм еще одной болезненной темы – посмертной славы Бродского и, скажем так, неготовности русского народа к этой славе. Это вопрос о пресловутых памятниках, которые всё-таки ставятся. Когда, на мой скромный взгляд, делать этого бы не стоило. Наше время – торопящееся: и убивать спешат, и увековечивать в славе. А надо бы подождать. Ну лет сто, скажем. Вспомним, когда были нашумевшие пушкинские торжества в России – в 1881 году, почти через полвека после гибели поэта.
Сложное это дело – слава. Ясно одно: большие люди ее не ищут, тем более при жизни в памятники не лезут. Костино наводнение – ей-богу, лучший памятник Бродскому в масштабе фильма Кузовкина. Но вот я взял сейчас газету и увидел некролог – как раз в пору Бродскому. Умер человек по имени Джон Шефилд – тот парнишка, который в фильмах о Тарзане играл его сына. 79 лет было Джону Шефилду: пережил Бродского: и родился раньше, и помер позже. Вспомнить этого сына Тарзана в связи с Бродским очень уместно, и вот по какому случаю. Однажды американский интервьюер допытывался у Бродского, какое из произведений великого американского искусства способствовало его, Бродского, духовному освобождению. И Бродский ответил: Тарзан!

Андрей Гаврилов: Хочу только добавить, что в Москве, как все уже знают, открылся заново Московский дом фотографии, он теперь называется, если не ошибаюсь, Московский центр мультимедиа, и там представлен фильм о Бродском, который все желающие могут посмотреть, и фотографии из последней фотосессии поэта. Всех приглашаю на Остоженку в Московский дом фотографии.

Иван Толстой: ''Переслушивая ''Свободу''. Сегодня в нашей рубрике разговор о романе Рышарда Бугайского ''Признаю себя виновным''. Эфир 2 октября 1985 года. У микрофона Леонид Махлис.

Леонид Махлис: В 20-х числах сентября известному прозаику, сценаристу и кинорежиссеру Рышарду Бугайскому пришлось покинуть родину, покинуть под жестким давлением польских властей генерала Ярузельского. В 1981 году Бугайский снял полнометражный художественный фильм ''Следствие'' о столкновении жертвы сталинского террора в Польше - молодой актрисы, и ее палача - следователя польской Лубянки. Фильм этот режим хунты Ярузельского запретил, но польский народ его все же увидел в широко разошедшихся видеокассетах. Недавно в лондонском издательстве ''Пульс'' вышел новый роман Рышарда Бугайского ''Признаю себя виновным''. Действие романа развертывается вокруг дела американских граждан, братьев коммунистов Германа и Ноэля Фильдов. В конце 40-х годов, в разгар сталинского террора в Восточной Европе, Ноэль Фильд исчез из своего номера пражской гостиницы. Через некоторое время имя этого американского коммуниста выплыло на ряде расстрельных процессов в Чехословакии, в частности, на процессе генерального секретаря Компартии Чехословакии Рудольфа Сланского. Среди прочего его обвинили и в связи с американским шпионом Ноэлем Фильдом. Однако самого Фильда на процесс так и не вывели. Только в 1954 году, на волне послесталинских реабилитаций, появлялось официальное сообщение о том, что Ноэль Фильд и его жена получили, дескать, политическое убежище в Венгрии. Эта история и легла в основу последнего романа польского прозаика Рышарда Бугайского. Об этом романе расскажет знаток польской литературы Наталья Горбаневская. Передаю ей микрофон.

Наталья Горбаневская: Дело Ноэля Фильда действительно послужило основой романа ''Признаю себя виновным''. Но не Ноэль Фильд главный герой романа, и не он признает себя виновным. Главный герой романа - венгерский гэбист, один из следователей, которому поручено дело Ноэля Фильда. Весь роман написан от его лица. Лайош Банко - молодой человек из бедной будапештской семьи - начинает делать карьеру после войны, когда власть в Венгрии захватили коммунисты. Работая мелким чиновником в прокуратуре, он поступает в распоряжение прокурора, который оказывается капитаном госбезопасности, прикомандированным в прокуратуру для расследования особо важных дел. На фоне давних сотрудников прокуратуры, боящийся новой власти и старательно служащих ей, но за страх, а не за совесть, молодой парень из рабочего предместья вызывает у капитана госбезопасности доверие. Он начинает воспитывать из Лайоша Банко фанатически преданного режиму чекиста. Первое дело, в котором его проверяют, это похищение Ноэля Фильда. Вместе с сотрудниками венгерской советской госбезопасности Лайош Банко прилетает самолетом в Прагу. Нельзя сказать, что он непосредственно участвует в похищении - он присутствует при всем происходящим. Это одновременно и проверка его, и первый ему урок. С гэбистской точки зрения он испытание выдержал. Когда его покровитель капитан Курш притворно спрашивает: ''Ну, какой он, этот Фильд?'', Лайош, не моргнув глазом, отвечает: ''Нормальный шпион''. Однако затем Лайош Банко становится одним из следователей, ведущих дело Фильда, и тут начинается странная история. Ноэль Фильд - безоговорочный сторонник коммунизма, в этом его не поколебал даже арест. В то же время, это человек, которого с детства приучили никогда не лгать, всегда говорить правду, и даже во имя высших интересов коммунизма он не может признать, что был американским шпионом. Впрочем, он также правдиво рассказывает обо всех, с кем когда-либо встречался, и эти его показания будут использованы. Лайош Банко одновременно ведет подготовку к процессу бывшего сотрудника югославского посольства. После того как этого человека сломили физическими методами следствия, остается только хорошо отрепетировать с ним показания, которые он даст на суде. С Ноэлем Фильдом это не получается. Кстати, отмечу, что реальный Ноэль Фильд не был выведен свидетелем ни на один процесс, где подсудимых обвиняли в шпионской связи с ним, его показания просто зачитывали. В те годы даже высказывалось предположение, что Ноэля Фильда уже нет в живых. Но он был жив и весьма вероятно, что его действительно не могли принудить к лживому выступлению на показательном процессе. Тому могли быть разные причины. Рышард Бугайский построил свой роман на предположении, что Фильд - попросту человек физически не способный лгать. Постоянное, изо дня в день общение с таким человеком подтачивает фанатическую убежденность Лайоша в том, что законом жизни является выполнение приказов партии. Помните, как это пламенно сформулировал Эдуард Баргицкий ''Но если он скажет: "Солги", - солги. Но если он скажет: "Убей", - убей''. Лайош Банко только начинает мучиться первыми сомнениями, как сам оказывается в тюрьме. Нет, не за сомнения. Как во всех коммунистических странах, так и в Венгрии аппарат госбезопасности был подвержен постоянным чисткам. В одну из таких чисток попал и Лайош, не доведя дело своего подследственного до конца и не продвинувшись в своей, так хорошо начинавшейся, чекистской карьере. Он сидит около шести лет, почти все время в одиночке, у него есть время поразмыслить. И постепенно все разорванные куски его жизни, все, что он в ней совершил и мимо чего прошел, все складывается в одну ясную картину, перед лицом которой он признает себя виновным. Виновным в том, что верно служил бесчеловечному коммунизму. И вот наступает 1956 год. В Венгрии - революция, восставший народ раскрывает двери тюрем и выпускает политзаключенных. Среди них - Лайош Банко, бывший следователь госбезопасности. Если бы его освободители знали, кто он, ему бы, наверное, не поздоровилось. Но сам для себя он уже совсем иной, хотя и помнит свою вину. Как и другие жители Будапешта он защищает революцию от вторгшихся советских войск, а когда венгерская революция утоплена в крови, он со спасенной из под развалин девочкой-сиротой бежит за Запад, где уже в наше время пишет эти записки. Однако, прежде чем бежать на Запад, Лайош навещает Ноэля Фильда. Он узнал, что Фильд жив, живет в Будапеште, и хочет пойти к нему с раскаянием и благодарностью, но в ответ на слова Лайоша о том, что он испытывает при мысли о своем преступном прошлом, Фильд начинает заверять его, что Лайош был прав. Да, с ним, с Фильдом, вышла ошибка, ему не поверили, но ведь существуют настоящие шпионы и предатели, делающие вид, что сочувствуют коммунизму, и органы госбезопасности должны быть бдительны. И когда речь доходит до тех дней, в которые произошла встреча Лайоша Банко и Ноэля Фильда, до тех дней, когда советские танки давили венгерскую революцию, Фильд говорит:

Леонид Махлис: ''Вы, коммунист, называете Советский Союз агрессором, как буржуазный враждебный Голос Америки? Советские войска должны были вступить в Венгрию. Да, я глубоко верю, что танки Красной армии привезли свободу и счастье для всех венгерских патриотов''.

Наталья Горбаневская: И так далее в том же духе. Лайош не хочет верить своим ушам. После пяти лет в сталинской тюрьме, после доклада Хрущева на 20 съезде до Фильда ничего не дошло, он ничего не понял.

Леонид Махлис: ''Знаете что, - крикнул я ему от порога, - я хотел бы, чтобы вас тут навестили духи тех, кого повесили из-за вашей глупости. Да, духи всех тех, кого замучили ради светлого будущего. Может они вам расскажут, что чувствует человек, когда у него на шее затягивается петля. Чего тогда стоят все возвышенные идеи, гордые лозунги, счастье нерожденных поколений?''.

Наталья Горбаневская: Но, взглянув на Фильда, Лайош Банко понимает, что этот человек мертв, он - живой труп. Нет смысла спорить с тенью, занявшей место человека.

Иван Толстой: А теперь, Андрей, время для Вашей персональной рубрики. О сегодняшних исполнителях, имена которых вы до сих пор не называли - в подробностях.

Андрей Гаврилов: В 1983 году в Ульяновском Государственном Симфоническом оркестре была создана группа, которая избрала своим направлением традиционный джаз. Это произошло совершенно случайно, ибо все участники ''Джаз-септета'', таково было первоначальное название коллектива, так или иначе были причастны к этой сфере. За прошедшие годы состав ансамбля менялся многократно, и сейчас из первого состава в сегодняшнем остались только руководители - Николай Новичков и трубач Вадим Зусмановский. В 1985 году Ульяновск посетила комиссия, которую возглавлял министр культуры РСФСР. Высоким гостям понравилось звучание группы, не понравилось название. Я так понимаю, что не все знали, что такое септет. Поэтому коллективу предложили новое название ''Академик Бэнд''. И вот под этим названием, которое прижилось, коллектив работает уже более 20 лет. В 1987 году участники ''Академик Бэнда'' участвовали в Первом международном джазовом фестивале в Казани и тогда уже критики отметили высокий профессионализм оркестра. В 1989 году участие в Дрезденском международном фестивале традиционного джаза в первой встречи и совместное музицирование с мировыми знаменитостями и тем более на чужой территории, первый успех у зарубежных критиков. Потом ''Академик Бэнд'' вошел в список десяти лучших джазовых коллективов СССР. К сожалению, после этого ситуация вокруг ансамбля сложилась так, что пришлось, естественно, зарабатывать деньги. Не всегда это, к сожалению, удавалось, трудные были годы, но меня радует то, что ''Академик Бэнд'' выстоял. Менялся состав, как я уже говорил, приходили новые аранжировщики, может быть, даже в чем-то менялся репертуар. Кроме пьес в нью-орлеанском стиле можно, например, услышать переложение песен ''Битлз'' или другие более или менее популярные и не совсем, скажем прямо, джазовые мелодии. В активе ''Академик Бэнда'' есть песни из репертуара Рэя Чарльза, есть мелодии в стиле соул и ритм-энд-блюз, джаз-рок и так далее, и так далее. Шесть раз, начиная с 2000 года, ''Академик Бэнд'' гастролировал по Среднему Западу США. За прошедшие годы мне известно, пожалуй, шесть или семь альбомов, которые выпустил этот коллектив. Я не мог сказать точно, потому что в Москве очень сложно найти записи ''Академик Бэнда''. У нас, как я уже говорил не раз, полностью разорвано связь разорваны контакты между джазовыми исполнителями, особенно теми, которые живут не в Москве и не в Питере, и дистрибьюторами, и продавцами джазовых компакт-дисков. Поэтому очень много случаев, когда какой-то интересный компакт-диск где-то выходит, а в Москве его найти довольно сложно. Именно потому я абсолютно полностью согласен с вами, Иван, когда вы назвали сегодняшние записи редкими. Они не новые, но они действительно редкие. ''Академик Бэнд'', первый альбом.