18 ноября в российский прокат выходит фильм "Тюльпан" – лауреат множества международных премий, включая награду Каннского фестиваля. С тех пор прошло два года, фильм видели в сорока странах мира, но до московских экранов он добрался только сейчас.
На вопрос обозревателя Радио Свобода "что случилось?" ответил режиссер фильма "Тюльпан" Сергей Дворцевой:
– Просто между продюсерами были некие незавершенные дела. Знаете, говорят "у семи нянек дитя без глаза"; вот так и у нас получилось. Много сопродюсеров, много стран – и в итоге фильм не показывает на родине в течение двух лет. Такая глупая ситуация, но она показывает, на мой взгляд, неготовность нашего кинематографа к серьезному прокату арт-хауса.
– "Ограниченный прокат"; чем он ограничен?
– Он ограничен одним кинотеатром. Прокат минимальный. Начнем мы его показывать только в одном кинотеатре - "Пять звезд" на Новокузнецкой, в Москве. И это связано с тем, что "Тюльпану" уже два года. Я разговаривал с прокатчиками, они мне сказали: "У вас фильм уже исторический, мы не кинотеатры исторического фильма".
– А сколько копий фильма вообще напечатано?
– Всего одна копия. Можно напечатать и больше, но мне сказали так: "Посмотрим, если зрители захотят смотреть, тогда мы что-то еще сделаем". Пока реальность такова: этот фильм сделан в России на одной копии и будет показываться в одном кинотеатре.
– Вы мне открываете глаза на мир. Теперь я еще поняла, что исторический фильм – это не фильм, который связан с какой-то исторической эпохой, а фильм, который два года не выходил в прокат, а теперь вышел.
– Я режиссер исторического фильма, да.
– Фильм очень много ездил, он был в разных странах. Что там происходило в отношениях фильм-зритель?
– У нас считается, что если фестивальный фильм, то это некое странное создание, никому не нужное – такой мутант, созданный режиссерами, чтобы только показать на фестивале и забыть о нем. Во всем мире, особенно в Европе, смотрят достаточно много этого кино. Я был во многих странах, и я видел зрителей – обыкновенных людей в кинотеатрах. Это не какие-то особые зрители, какие-то особо замороченные люди. И я почувствовал обратную связь, и это для меня было новым и важным. Я думаю, любой фильм должен находить своего зрителя.
– Вы в течение долгих лет снимали документальное кино, и это документальное кино тоже получало различные награды на фестивалях – и, насколько можно понять, тоже не часто попадало в прокат, а если попадало, то в очень-очень ограниченный прокат. Значит ли это, что проблемы ваших документальных фильмов на их пути к зрителю и проблемы вашего художественного фильма на его пути к зрителю – примерно такого же свойства?
– Это, в принципе, примерно одно и то же, но в документальном кино это совсем уже крайность. Скажем, мои документальные фильмы показывались в свое время по телевидению – по Первому каналу, в том числе. Сегодня представить, чтобы документальные фильмы шли по Первому каналу, по-моему, невозможно совершенно.
– Есть еще слово "арт-хаусный", которое вы употребляете. При этом ваш фильм – о совершенно нормальных людях в ситуации, необычной с точки зрения пространства: казахская степь – может быть, это необычно для людей, живущих в больших городах, но, тем не менее, все проблемы героев совершенно понятны, как мне кажется, любому человеку в любой точке земного шара. Почему же он арт-хаусный?
– Я не знаю. На самом деле, я с вами согласен. Наверное, люди бизнеса выделили такую маленькую нишу для этих фильмов. Хотя иногда я смотрю фильм, про который говорят "это арт-хаус" – и мне не хочется быть в этой компании, потому что это просто плохое кино. Я, как и вы, выступаю за то, чтобы делить кино на хорошее и плохое. И конечно, надо делать просто хорошее кино – и надо, чтобы это кино обязательно находило своего зрителя. Я на этом делаю акцент еще раз: несмотря на то, что фильм может быть произведением искусства – очень интересным и совершенно новым, – если он не найдет какого-то зрителя, то он просто не сможет существовать. Я обязательно делаю кино, которое должны смотреть люди. Поэтому я сейчас этот прокат организую сам: заказываю эти постеры, сам своими ручками делаю эту копию и так далее. Потому что я хочу, чтобы зрители в России видели этот фильм.
На вопрос обозревателя Радио Свобода "что случилось?" ответил режиссер фильма "Тюльпан" Сергей Дворцевой:
– Просто между продюсерами были некие незавершенные дела. Знаете, говорят "у семи нянек дитя без глаза"; вот так и у нас получилось. Много сопродюсеров, много стран – и в итоге фильм не показывает на родине в течение двух лет. Такая глупая ситуация, но она показывает, на мой взгляд, неготовность нашего кинематографа к серьезному прокату арт-хауса.
– "Ограниченный прокат"; чем он ограничен?
– Он ограничен одним кинотеатром. Прокат минимальный. Начнем мы его показывать только в одном кинотеатре - "Пять звезд" на Новокузнецкой, в Москве. И это связано с тем, что "Тюльпану" уже два года. Я разговаривал с прокатчиками, они мне сказали: "У вас фильм уже исторический, мы не кинотеатры исторического фильма".
– А сколько копий фильма вообще напечатано?
– Всего одна копия. Можно напечатать и больше, но мне сказали так: "Посмотрим, если зрители захотят смотреть, тогда мы что-то еще сделаем". Пока реальность такова: этот фильм сделан в России на одной копии и будет показываться в одном кинотеатре.
– Вы мне открываете глаза на мир. Теперь я еще поняла, что исторический фильм – это не фильм, который связан с какой-то исторической эпохой, а фильм, который два года не выходил в прокат, а теперь вышел.
– Я режиссер исторического фильма, да.
– Фильм очень много ездил, он был в разных странах. Что там происходило в отношениях фильм-зритель?
– У нас считается, что если фестивальный фильм, то это некое странное создание, никому не нужное – такой мутант, созданный режиссерами, чтобы только показать на фестивале и забыть о нем. Во всем мире, особенно в Европе, смотрят достаточно много этого кино. Я был во многих странах, и я видел зрителей – обыкновенных людей в кинотеатрах. Это не какие-то особые зрители, какие-то особо замороченные люди. И я почувствовал обратную связь, и это для меня было новым и важным. Я думаю, любой фильм должен находить своего зрителя.
– Вы в течение долгих лет снимали документальное кино, и это документальное кино тоже получало различные награды на фестивалях – и, насколько можно понять, тоже не часто попадало в прокат, а если попадало, то в очень-очень ограниченный прокат. Значит ли это, что проблемы ваших документальных фильмов на их пути к зрителю и проблемы вашего художественного фильма на его пути к зрителю – примерно такого же свойства?
– Это, в принципе, примерно одно и то же, но в документальном кино это совсем уже крайность. Скажем, мои документальные фильмы показывались в свое время по телевидению – по Первому каналу, в том числе. Сегодня представить, чтобы документальные фильмы шли по Первому каналу, по-моему, невозможно совершенно.
– Есть еще слово "арт-хаусный", которое вы употребляете. При этом ваш фильм – о совершенно нормальных людях в ситуации, необычной с точки зрения пространства: казахская степь – может быть, это необычно для людей, живущих в больших городах, но, тем не менее, все проблемы героев совершенно понятны, как мне кажется, любому человеку в любой точке земного шара. Почему же он арт-хаусный?
– Я не знаю. На самом деле, я с вами согласен. Наверное, люди бизнеса выделили такую маленькую нишу для этих фильмов. Хотя иногда я смотрю фильм, про который говорят "это арт-хаус" – и мне не хочется быть в этой компании, потому что это просто плохое кино. Я, как и вы, выступаю за то, чтобы делить кино на хорошее и плохое. И конечно, надо делать просто хорошее кино – и надо, чтобы это кино обязательно находило своего зрителя. Я на этом делаю акцент еще раз: несмотря на то, что фильм может быть произведением искусства – очень интересным и совершенно новым, – если он не найдет какого-то зрителя, то он просто не сможет существовать. Я обязательно делаю кино, которое должны смотреть люди. Поэтому я сейчас этот прокат организую сам: заказываю эти постеры, сам своими ручками делаю эту копию и так далее. Потому что я хочу, чтобы зрители в России видели этот фильм.
