Губернатор Санкт-Петербурга Валентина Матвиенко объявила, что власти города и "Газпром" решили не строить на Охтинском мысу скандально известный 400-метровый "газоскреб" – так горожане называют башню газпромовского делового центра. Принято решение найти для "Охта-центра" другое место.
Об этом говорит писатель и критик Самуил Лурье:
– Я думаю, что это победа, в том числе моя, потому что я один из первых говорил, что это безобразие, во-первых, и что этого не будет, во-вторых. Но насчет общественности я не уверен. Просто я думаю, что когда это все затевалось, то было очень много денег, которые некуда было девать. Во-вторых, главное, как я понимаю, психологической задачей властей было, как они выражаются, "нагнуть" город, интеллигенцию – доказать, что, как захочет начальство, так и будет. Они довели ситуацию до того, что все так и будет, – а потом расхотели. Даже то, что Матвиенко говорит, что это победа общественности, уже наводит меня на мысль, что это не так.
Я, как и другие петербуржцы, не привык воспринимать ее заявления буквально. Я сейчас говорю и еду в автобусе, фактически застревающем среди сугробов, а между тем, давно ли говорили, что закуплены какие-то тысячи единиц расчищающей техники и так далее? Возможно, в конце концов, здравый смысл пробивается даже в начальственные головы. Потому что то, что любой ребенок, встав рядом со Смольным, взглянув на этот кусочек Охты и Невы, сказал бы, что здесь нельзя ставить 400-метровый небоскреб. Вот и до них через два года дошло.
– Вы говорите о том, что вы активно протестовали против планов строительства. Все-таки, что в первую очередь вызывало у вас неприятие? Строительство башни, которая бы испортила исторический вид Петербурга, или то, как была предпринята властями попытка принять это решение о строительстве?
– Наверное, и то, и другое. Понимаете, во всем этом, как и во всей политике наших властей, есть момент какого-то издевательства – и в то же время абсурда. Когда мы каждый день слышим объявления с просьбой к благотворителям дать, кто сколько может, то один ребенок, то другой умирает от рака или от какой-нибудь еще ужасной болезни, государство не может его лечить, а в это время тратятся десятки миллиардов и предполагается их и далее тратить то на чемпионаты мира по футболу, то на эту Вавилонскую башню, – в этом всем есть что-то совсем возмутительное.
И потом – чисто эстетически: Смольный собор в некотором смысле, извините меня, святыня! И рядом с ним воздвигать в буквальном смысле языческий храм мамоне, так сказать, храм деньгам… в этом есть какая-то бессовестность, она ощущается эстетически.
– Валентина Матвиенко сказала, что власти обсуждают новые места для строительства центра, но при этом не уточнила, какие именно варианты рассматриваются. Вы не опасаетесь, что новое место окажется еще хуже?
– Нет, я пока еще не опасаюсь, потому что надо же немножко и порадоваться. Как бы то ни было, а все-таки те десять или двадцать человек, которые с самого начала заняли правильную позицию, оказались правы, и власти вынуждены были эту правоту принять. А каких только оскорблений мы ни наслушались, в том числе, что мы наемники, не знаю, "враждебных москвичей", "мировой закулисы" и всякого, кто не любит "Газпром", не любит Петербург, – было же все это сказано! Так что пока я радуюсь. А что какую-нибудь гадость придумают взамен, – я совершенно не сомневаюсь, вся наша жизнь состоит в том, чтобы преодолевать глупости начальства.
Об этом говорит писатель и критик Самуил Лурье:
– Я думаю, что это победа, в том числе моя, потому что я один из первых говорил, что это безобразие, во-первых, и что этого не будет, во-вторых. Но насчет общественности я не уверен. Просто я думаю, что когда это все затевалось, то было очень много денег, которые некуда было девать. Во-вторых, главное, как я понимаю, психологической задачей властей было, как они выражаются, "нагнуть" город, интеллигенцию – доказать, что, как захочет начальство, так и будет. Они довели ситуацию до того, что все так и будет, – а потом расхотели. Даже то, что Матвиенко говорит, что это победа общественности, уже наводит меня на мысль, что это не так.
Я, как и другие петербуржцы, не привык воспринимать ее заявления буквально. Я сейчас говорю и еду в автобусе, фактически застревающем среди сугробов, а между тем, давно ли говорили, что закуплены какие-то тысячи единиц расчищающей техники и так далее? Возможно, в конце концов, здравый смысл пробивается даже в начальственные головы. Потому что то, что любой ребенок, встав рядом со Смольным, взглянув на этот кусочек Охты и Невы, сказал бы, что здесь нельзя ставить 400-метровый небоскреб. Вот и до них через два года дошло.
Что какую-нибудь гадость придумают взамен, – я совершенно не сомневаюсь, вся наша жизнь состоит в том, чтобы преодолевать глупости начальства
– Вы говорите о том, что вы активно протестовали против планов строительства. Все-таки, что в первую очередь вызывало у вас неприятие? Строительство башни, которая бы испортила исторический вид Петербурга, или то, как была предпринята властями попытка принять это решение о строительстве?
– Наверное, и то, и другое. Понимаете, во всем этом, как и во всей политике наших властей, есть момент какого-то издевательства – и в то же время абсурда. Когда мы каждый день слышим объявления с просьбой к благотворителям дать, кто сколько может, то один ребенок, то другой умирает от рака или от какой-нибудь еще ужасной болезни, государство не может его лечить, а в это время тратятся десятки миллиардов и предполагается их и далее тратить то на чемпионаты мира по футболу, то на эту Вавилонскую башню, – в этом всем есть что-то совсем возмутительное.
И потом – чисто эстетически: Смольный собор в некотором смысле, извините меня, святыня! И рядом с ним воздвигать в буквальном смысле языческий храм мамоне, так сказать, храм деньгам… в этом есть какая-то бессовестность, она ощущается эстетически.
– Валентина Матвиенко сказала, что власти обсуждают новые места для строительства центра, но при этом не уточнила, какие именно варианты рассматриваются. Вы не опасаетесь, что новое место окажется еще хуже?
– Нет, я пока еще не опасаюсь, потому что надо же немножко и порадоваться. Как бы то ни было, а все-таки те десять или двадцать человек, которые с самого начала заняли правильную позицию, оказались правы, и власти вынуждены были эту правоту принять. А каких только оскорблений мы ни наслушались, в том числе, что мы наемники, не знаю, "враждебных москвичей", "мировой закулисы" и всякого, кто не любит "Газпром", не любит Петербург, – было же все это сказано! Так что пока я радуюсь. А что какую-нибудь гадость придумают взамен, – я совершенно не сомневаюсь, вся наша жизнь состоит в том, чтобы преодолевать глупости начальства.
