Были тут на поэтическом фестивале. Согласно амбициям организаторов, вскоре будет необязательным уточнять на каком именно, ведь главный, если не единственный (остальные отомрут за ненадобностью) поэтический фестиваль будет происходить естественным образом в новой культурной столице России – Нью Васюках, в Перми. А называться будет «СловоNova».
Именно такая логическая последовательность подразумевается всей маркетинговой кампанией фестиваля. Чтобы не показаться goloсловным, СловоNova призывает на двухдневный слет главные поэтические силы страны: от молодых, находящихся в обусловленном правилами игры состоянии «подавания надежд», способном продолжаться бесконечно долго, до тяжелой артиллерии, крепко закрепленной на бумаге (как минимум вузовских курсов). Все это должно безоговорочно расположить местную культурную элиту (а тем более претендентов на сей статус) к привозимым дарам. (Сами дарования уж тем более роптать не станут). Однако что-то все же заставляет еще немногочисленных неблагодарных и дремучих пермяков бурчать по углам, писать в своих копеечных газетках на своем провинциальном языке всякие гадости о том миссионерском подвиге, что совершает десант из Москвы под управлением маэстро Гельмана. И это что-то – если использовать язык самой метрополии – называется культурный колониализм.
Кроме всех официально заявленных громыхающих мероприятий (хотя и бесконечно упрощающих – чего стоит хотя бы читка «Социальная поэзия», в которой как в каком-то неолиберальном кошмаре были объединены Всеволод Емелин и Кети Чухров…) было одно, отсутствовавшее в программе, но крайне симптоматичное. Более того, по прошествии, вызвавшее моральный восторг большинства самих прилетевших поэтов. Герман Лукомников, пропустив практически все остальные мероприятия фестиваля, выполнил главный символический и ритуальный акт. По задумке организаторов – пока все остальные поэты валяются в похмелье – Герман привозится в колонию для несовершеннолетних и читает там стихи. Перед по определению благодарной аудиторией. И сам гарантированно получает катарсис от выполнения деликатного долга. Поэта перед толпой (остриженных налысо, сидящих за обгрызенными партами и не имеющих особенных возможностей реагировать на происходящее иначе как положительно – при стоящих в дверях надзирателях из местных). Далее поэт улетает, пространство считается освященным культурой, а в отношениях неравенства в заведении появляется еще и измерение культурного угнетения. Именно по этой модели поездки в колонию для несовершеннолетних строится и сам фестиваль, являющийся лишь одним из широкого набора инструментов культурной колонизации российской провинции.
Проходя уже во второй раз, фестиваль стал мудрее, и вместо совершенно унизительного открытого микрофона (самый низкий жанр в иерархии исполнительных в индустрии поэзии) – «для местных», назначенного на 11 утра, в этот раз были организованы чтения и обсуждения поэзии молодых челябинских, екатеринбургских и пермских авторов при модерировании критиками из метрополии, разъяснявших «огрехи» и «шансы» той или иной поэтики. Приходится становиться тоньше. Культурная колонизация вообще штука тонкая.
Таким образом, выступать со своим, в отличие от ситуации в колонии, конечно, позволяется. Критиковать происходящее, в принципе, тоже. Но и то и другое поставлено в такие контекстуальные условия, чтобы в этих действиях гарантированно оставался привкус провинциализма и неблагодарности. Ведь понять того, кто критикует просветительские меры неких человеколюбцев, решительно невозможно. Самое мягкое что можно сделать - спросить «А вы что предлагаете / сделали для….?». Реже – «Ну неужели вы считаете, что то, что было здесь раньше, можно назвать….?». Самих же человеколюбцев можно поймать на бухгалтерии, разочарованной реплике в курилке, но «в целом-то» их деяние морально безупречно.
Но как это обычно и бывает, самая главная хитрость символического угнетения заключается в том, что сам момент угнетения скрыт от угнетенного, который лишен того концептуального аппарата, который позволил бы схватить ситуацию аналитически и критически. Поэтому тот и нуждается в просвещении, не равняющемся колонизации.
Для того, чтобы узнать, как выглядит культурная колонизация, поезжайте в следующем году в Пермь. Там морозно и хорошо. Для того, чтобы узнать что ей (культурному неравенству) может быть противопоставлено достаточно взглянуть ниже. Словом, немного поэзии:
входит современный русский поэт
и всем своим видом демонстрирует
я – рубинштейн лев семёнович
я – айзенберг михаил натанович
я – гандлевский сергей маркович
я – кибиров тимур юрьевич
я – цветков алексей петрович
я – херсонский борис григорьевич
я – степанова мария михайловна
я – фанайлова елена николаевна
я – кузьмин дмитрий владимирович
я – емелин всеволод олегович
я – родионов андрей викторович
я – быков дмитрий львович
я – воденников дмитрий борисович
я – полозкова вера николаевна
и он кагбэ намекает нам
что пришёл к нам сюда ненадолго
снизошёл на минуточку со своих лучезарных небес
чтобы всем нам стало светлей теплей и добрей
и слону и даже маленькой улитке
так что успейте насладиться ясным взором моих неземных недреманных очей
и исходящих из них нетленных любви лучей
гулким звоном златоструйных моих речей
струящихся аки альпийский ручей
потому что скоро за мной прилетит межпланетный космический звездолёт
который кроме меня никого больше на борт к себе не возьмёт
вот он уже прилетел
скоро я улечу
я уже улетаю
всё
досвидос
лечу
улетел
Валерий Нугатов
На этом видео поэт Роман Осминкин, только что исполнивший стихотворение «про мента с литейного моста», воспринимаемое со здоровой иронической дистанцией в Питере, на Урале добился наконец прямого действия своей поэзии и непосредственной реакции неравнодушной милицейской общественности, сидевшей в зале и переодетой в нормальных людей. По мнению Романа, хотя это, разумеется, и зарубило на корню победу во всероссийском слэме, но зато «нарушило гладкое функционирование спектакля культуриндустрии».
Именно такая логическая последовательность подразумевается всей маркетинговой кампанией фестиваля. Чтобы не показаться goloсловным, СловоNova призывает на двухдневный слет главные поэтические силы страны: от молодых, находящихся в обусловленном правилами игры состоянии «подавания надежд», способном продолжаться бесконечно долго, до тяжелой артиллерии, крепко закрепленной на бумаге (как минимум вузовских курсов). Все это должно безоговорочно расположить местную культурную элиту (а тем более претендентов на сей статус) к привозимым дарам. (Сами дарования уж тем более роптать не станут). Однако что-то все же заставляет еще немногочисленных неблагодарных и дремучих пермяков бурчать по углам, писать в своих копеечных газетках на своем провинциальном языке всякие гадости о том миссионерском подвиге, что совершает десант из Москвы под управлением маэстро Гельмана. И это что-то – если использовать язык самой метрополии – называется культурный колониализм.
Кроме всех официально заявленных громыхающих мероприятий (хотя и бесконечно упрощающих – чего стоит хотя бы читка «Социальная поэзия», в которой как в каком-то неолиберальном кошмаре были объединены Всеволод Емелин и Кети Чухров…) было одно, отсутствовавшее в программе, но крайне симптоматичное. Более того, по прошествии, вызвавшее моральный восторг большинства самих прилетевших поэтов. Герман Лукомников, пропустив практически все остальные мероприятия фестиваля, выполнил главный символический и ритуальный акт. По задумке организаторов – пока все остальные поэты валяются в похмелье – Герман привозится в колонию для несовершеннолетних и читает там стихи. Перед по определению благодарной аудиторией. И сам гарантированно получает катарсис от выполнения деликатного долга. Поэта перед толпой (остриженных налысо, сидящих за обгрызенными партами и не имеющих особенных возможностей реагировать на происходящее иначе как положительно – при стоящих в дверях надзирателях из местных). Далее поэт улетает, пространство считается освященным культурой, а в отношениях неравенства в заведении появляется еще и измерение культурного угнетения. Именно по этой модели поездки в колонию для несовершеннолетних строится и сам фестиваль, являющийся лишь одним из широкого набора инструментов культурной колонизации российской провинции.
Проходя уже во второй раз, фестиваль стал мудрее, и вместо совершенно унизительного открытого микрофона (самый низкий жанр в иерархии исполнительных в индустрии поэзии) – «для местных», назначенного на 11 утра, в этот раз были организованы чтения и обсуждения поэзии молодых челябинских, екатеринбургских и пермских авторов при модерировании критиками из метрополии, разъяснявших «огрехи» и «шансы» той или иной поэтики. Приходится становиться тоньше. Культурная колонизация вообще штука тонкая.
Таким образом, выступать со своим, в отличие от ситуации в колонии, конечно, позволяется. Критиковать происходящее, в принципе, тоже. Но и то и другое поставлено в такие контекстуальные условия, чтобы в этих действиях гарантированно оставался привкус провинциализма и неблагодарности. Ведь понять того, кто критикует просветительские меры неких человеколюбцев, решительно невозможно. Самое мягкое что можно сделать - спросить «А вы что предлагаете / сделали для….?». Реже – «Ну неужели вы считаете, что то, что было здесь раньше, можно назвать….?». Самих же человеколюбцев можно поймать на бухгалтерии, разочарованной реплике в курилке, но «в целом-то» их деяние морально безупречно.
Но как это обычно и бывает, самая главная хитрость символического угнетения заключается в том, что сам момент угнетения скрыт от угнетенного, который лишен того концептуального аппарата, который позволил бы схватить ситуацию аналитически и критически. Поэтому тот и нуждается в просвещении, не равняющемся колонизации.
Для того, чтобы узнать, как выглядит культурная колонизация, поезжайте в следующем году в Пермь. Там морозно и хорошо. Для того, чтобы узнать что ей (культурному неравенству) может быть противопоставлено достаточно взглянуть ниже. Словом, немного поэзии:
входит современный русский поэт
и всем своим видом демонстрирует
я – рубинштейн лев семёнович
я – айзенберг михаил натанович
я – гандлевский сергей маркович
я – кибиров тимур юрьевич
я – цветков алексей петрович
я – херсонский борис григорьевич
я – степанова мария михайловна
я – фанайлова елена николаевна
я – кузьмин дмитрий владимирович
я – емелин всеволод олегович
я – родионов андрей викторович
я – быков дмитрий львович
я – воденников дмитрий борисович
я – полозкова вера николаевна
и он кагбэ намекает нам
что пришёл к нам сюда ненадолго
снизошёл на минуточку со своих лучезарных небес
чтобы всем нам стало светлей теплей и добрей
и слону и даже маленькой улитке
так что успейте насладиться ясным взором моих неземных недреманных очей
и исходящих из них нетленных любви лучей
гулким звоном златоструйных моих речей
струящихся аки альпийский ручей
потому что скоро за мной прилетит межпланетный космический звездолёт
который кроме меня никого больше на борт к себе не возьмёт
вот он уже прилетел
скоро я улечу
я уже улетаю
всё
досвидос
лечу
улетел
Валерий Нугатов
На этом видео поэт Роман Осминкин, только что исполнивший стихотворение «про мента с литейного моста», воспринимаемое со здоровой иронической дистанцией в Питере, на Урале добился наконец прямого действия своей поэзии и непосредственной реакции неравнодушной милицейской общественности, сидевшей в зале и переодетой в нормальных людей. По мнению Романа, хотя это, разумеется, и зарубило на корню победу во всероссийском слэме, но зато «нарушило гладкое функционирование спектакля культуриндустрии».
