Тамара Ляленкова: Сегодняшняя передача посвящена американскому образованию – школьному и дополнительному, профессиональному. Однако в качестве экспертов выступят люди, свое образование получившие еще в советском союзе. Дитрих Липатс закончил Литературный институт имени Горького в Москве, Нина Большакова – Томский политехнический институт, факультет управления организации производства, позже в Донецке - аспирантуру. Сейчас Нина живет в Нью-Йорке, где работает бухгалтером и преподает на курсах профессиональной подготовки. Дитрих, проработав учителем в американской школе, теперь колесит по всей Америке на собственном грузовике. Они оба пишут прозу.
Моя первая собеседница – Нина Большакова. Она закончила факультет управления организации производства Томского политехнического института, аспирантуру в Донецке, а сейчас преподает в Нью-Йорке на бухгалтерских курсах и пишет рассказы, в том числе и про школу, правда, про советскую.
Диктор: "– Я знаю, что она еврейка, - шипел Витька Ботанин. - Я знаю, я знаю! Я докажу!
Мона сидела за партой, смотрела в открытый учебник и ждала, что они будут делать дальше. Витька стоял возле учительского стола и листал классный журнал. Учительница Анна Ивановна вышла из класса, потому что была перемена, а журнал забыла на столе. Возле Витьки столпились пять или шесть учеников, и они все смотрели на Мону так, как будто у нее на лбу рога выросли, как будто вот только что это была девочка Мона, а теперь вдруг стало отвратительное гадкое существо, хуже которого на свете нет.
– Сейчас, сейчас вы все увидите! – захлебывался Витька Ботанин и торопливо листал журнал. – Тут список учеников есть, там все написано про всех! – Он нашел нужную страницу и вел пальцем по списку, искал Монину строчку. – Вот, смотрите!..
Все сгрудились возле Ботанина, заглядывая ему через плечо, маленького тощего Витьку и не видно стало. Мона смотрела и ждала, что они будут делать дальше. Тут Надька Плуговенко вылезла из общей кучи и недовольно сказала:
– Ну, тебя, Боташка, чего придумываешь! Написано же – русская!
И куча развалилась, дети разочарованно расходились по партам, а Ботанин все читал строчку в журнале и шипел:
– Я знаю, я знаю... – но уже тише, тише".
Тамара Ляленкова: Это был фрагмент из рассказа Нины Большаковой "Не ссы, Ботанин". Писать Нина стала уже в Америке, здесь она, кандидат экономических наук, помимо того, что работает бухгалтером, еще и преподает на курсах для взрослых. Я спросила у нее:
Когда вы приехали в Америку, вы понимали, что вам придется учиться заново? Или вы думали, что подтвердите хотя бы частично свое образование? Или готовились работать бэби-ситтером?
Нина Большакова: Сразу были мысли, что я должна работать в какой-то близкой отрасли. Но я никак не думала, что смогу преподавать. Поэтому сначала я пошла в так называемый институт менеджмента, но фактически это курсы в нашем понимании, бухгалтерские курсы, чтобы просто переучиться на американскую систему. Дебит-кредит - он везде одинаковый, но вот система отчетности, безусловно, абсолютно разная. Я еще не закончила курсы, а уже устроилась на работу в оптовую компанию бухгалтером по платежам. Проработала у них где-то 1,5 года, а потом перешла в другую компанию, частную, и работаю там по сей день. гл
Тамара Ляленкова: Насколько я понимаю, вы еще и преподаете бухгалтерское дело.
Нина Большакова: Да, да.
Тамара Ляленкова: Это такая востребованная специальность? Или это то, что легче всего дается выходцам из бывшего СССР?
Нина Большакова: Мой частный случай такой, что я просто узнала, что есть такая возможность, есть целая отрасль образования: школы по профессиям, где людей учат на конкретную специальность, взрослых людей. И я попыталась туда устроиться и устроилась буквально перед 11 сентября 2001 года. Самая моя первая школа, где я работала, была в Даунтауне Манхеттена. Там была хозяйка – черная мусульманка. Я не сразу это поняла, но оказалось, что у нее и преподаватели все были, в основном, выходцы из мусульманских стран. Она мне объяснила, что, да, можно преподавать и все такое, но нужна специальная бумага, разрешение на преподавание. И она помогла мне оформить такое разрешение на первую ступень.
Оказалось, что моего образования вполне достаточно, благодаря тому, что у меня есть кандидатский диплом, мне не потребовалось его подтверждать. Единственное, что мне пришлось сделать, поскольку я заканчивала политехнический, и у меня в дипломе не оказалось педагогики, пришлось пойти на краткосрочные 3-месячные курсы педагогики. Я их закончила, получила нужную бумагу, и меня уволили из этой школы.
Случилось 11 сентября, и в учительской я вдруг услышала, как преподаватели мужчины сдержанно радуются происшедшему и рассуждают на тему, что вот Америка этого заслужила, что американцы делали по всему миру много плохого, начиная с Нагасаки. Начали перечислять все грехи американцев. Я все выслушала и сказала, что это ужасное преступление, и за него кто-то очень поплатится. И через два дня я получила письмо от директора, что большое спасибо, но часов для меня больше нет.
Я не расстроилась. У меня было разрешение на преподавание. Я послала свое резюме в разные школы и начала получать приглашения. Так это все и продолжается по сегодняшний день. Я преподаю в разных школах - преподаю бухгалтерию, компьютерную бухгалтерию для взрослых.
Тамара Ляленкова: Как правило, ваши студенты - это эмигранты?
Нина Большакова: Это не только эмигранты. Это и американцы, которые хотят переучиться, особенно сейчас, в период кризиса масса людей просто вынуждены менять профессию. Еще есть специальные группы для людей, которые находятся на пособии по безработице. Им государство оплачивает обучение. Раз в жизни любой американец имеет право на получение бесплатного профессионального образования. Группы, как правило, смешанные, американский интернационал, я бы сказала, Нью-Йорк такой.
Тамара Ляленкова: Нина, а то короткое педагогическое образование, которое вы получили, это была формальность или это были действительно нужные знания для вас?
Нина Большакова: Для меня лично было очень полезно понять взаимодействие с другими людьми. Здесь немножко все иначе. И система преподавания не авторитарная, как она была у нас. Когда я читала лекции в Машиностроительной академии Украины, у меня была аудитория в 120 человек, и у меня был порядок, как в армейском бараке. А здесь совершенно иное отношение. Здесь совершенно другой стиль взаимодействия со студентами, с другими преподавателями.
И вот на этих курсах, когда они нас учили педагогике, обучение было интерактивное. Нам создавали различные ситуации, которые могут возникнуть в классной комнате. Кто-то был студент, кто-то преподаватель, кто-то администратор, мы учились как правильно себя вести. Вообще должна сказать, что американское образование очень конкретное, целенаправленное.
Тамара Ляленкова: Нина, я правильно понимаю – у вас две работы?
Нина Большакова: Да.
Тамара Ляленкова: Основная, где вы главный бухгалтер, и преподавание?
Нина Большакова: Совершенно правильно.
Тамара Ляленкова: Это ради денег?
Нина Большакова: Не только, и ради удовольствия тоже. Мне нравится преподавать. Обычно у меня хорошие отношения с классом. Классы, как правило, небольшие. Поскольку ты их не столько учишь, сколько натаскиваешь. За короткий срок надо человека научить работать, чтобы он мог получить работу после твоего класса. Поэтому классы – максимум 10 человек. И очень интересные люди из разных стран, разной культуры.
Тамара Ляленкова: Нина, у вас в рассказах есть детство и школа, учеба. Это случайно, что вы как прозаик берете именно этот отрезок жизни - ранний, школьный? Или это действительно для вас так важно?
Нина Большакова: Это очень важно! Мы продолжаем там жить. У меня такое ощущение, что это все еще рядом. Вообще, жизнь, она очень спрессованная. Я не вижу большой разницы: вчера или 30 лет назад, или 40 лет назад, или 40 лет вперед, скажем так. Время – такая интересная штука, что оно как бы впереди и сзади, слева и справа. Поэтому детство и школа – это очень важно.
Мне повезло со школой, со школьными учителями, они были очень интеллигентные люди. Сибирь, Кемеровская область, может быть, ссылка помогала этому, не знаю. У нас преподавал учитель географии Михаил Егорович Плотников. Я не знаю, он жив сейчас или нет. Надеюсь, что жив. Он приносил на урок географии бутылки с водой и говорил: "Ребята, вот эта вода - из реки Нил. А вот эта вода из реки Миссисипи. Ну-ка, Нина, иди к доске и найди нам Миссисипи". Это осталось на всю жизнь.
Тамара Ляленкова: А насколько ваши персонажи автобиографичны?
Нина Большакова: Да, безусловно, это моя индивидуальная история, будем так говорить, мое индивидуальное восприятие. У других людей, наверное, совершенно другая история.
Тамара Ляленкова: Там есть ксенофобская история, да?
Нина Большакова: Да, безусловно. Я по происхождению полукровка и я очень с этим сталкивалась. У меня на это слух. Многие мои знакомые того же происхождения, но они как будто не слышали – нет, говорят, этого не было. Но человек сам выбирает, что ему слышать, а что – нет.
Диктор: "Мона шла по коридору в сторону библиотеки. Вдруг у стены обрисовался Витька Ботанин в сухих штанах. И откуда он только выскочил, прямо как сквозь стену прошел. Его маленькое личико подергивалось, ротик кривился от натуги, и он шипел, с ненавистью глядя на Мону:
– Еврейка, еврейка!
– Да, – подумала Мона. – Сам по себе он не отстанет.
Она остановилась, молча глядя на Витьку блестящими круглыми глазами. Витька замолчал, засмотрелся невольно в эти коричневые зрачки с ярко-синей обводкой по краям, а мать говорила, у евреев глаза черные от христианской крови, а у этой какие-то не такие, чего это она молчит, чего ей надо....
– Никого нет, – думала Мона. – Надо сейчас или ... – Витька пригнулся, рванул бежать, но было поздно. Большая, тяжелая Мона схватила его, маленького, худенького Витьку за шею, повалила на пол и надавила коленом на спину. Витька прикрыл голову руками и заскулил нечленораздельно что-то жалостное, и гадостно задергал ножками.
– Ладно, не ссы, Ботанин, не буду бить, – сказала Мона и встала, и пошла дальше по своим делам.
Ботанин полежал, подождал, хотел закричать, но – он был один в коридоре, проклятая еврейка ушла, и никто ему теперь не поверит, что она его чуть не убила. Правильно мать говорила, жалко, что их немцы всех не поубивали, расплодились опять, чертово семя. А как она смотрит в глаза и молчит, ажно в животе болит, не знаю, что бы сделал, только б не смотрела. Штаны опять были мокрые, но не сильно, если зайти в класс через заднюю дверь и сидеть за партой и не вставать, никто и не заметит. Других сухих штанов все одно нету".
Тамара Ляленкова: Так заканчивается рассказ Нины Большаковой "Не ссы, Ботанин".
Нина Большакова: Я недавно написала новый рассказ, который называется "Хаменко". Там описывается тоже абсолютно реальная история. Уже на Украине в научно-исследовательском институте, когда героиню сотрудница ударяет ножом ни институтской вечеринке. Настолько ее обуревают чувства: вот эта еврейка рядом. У нее в руке нож, и она немножко выпила, и потеряла над собой контроль. Это было, есть. Надеюсь, что будет меньше. Потому что сейчас совершенно новая молодежь появляется, совершенно новые люди. Вот на Майдан Незалежности в Киеве недавно вышла группа девушек феминисток в День узников концлагерей. Выражая свою поддержку, они распахнули блузки, обнажили свои тела. И на этих телах были нарисованы магендовиды, а девушки украинки, в украинских лентах и веночках.
Тамара Ляленкова: Как правило, писатель обращается к теме собственного детства. А вы попробовали все перевернуть и писать не для детей, но от лица ребенка, от имени ребенка.
Нина Большакова: Меня очень интересует проблема варварства, дегуманизации. Почему люди совершают ужасные вещи? Мои предки по материнской стороне из местечка Купель на Украине, которое было полностью уничтожено во время войны. И мало того, что там всех убили, после того, как всех убили, разобрали дома по кирпичику, чтобы осталось только ровное место, чтобы людям некуда было вернуться. И это делали соседи! Они же там жили столетиями! Я даже web-сайт сделала "Купол.нет". Я там восстановило это местечко, имена собрала, 400 имен людей, которые там жили. А вообще-то их было 1,5 тысячи до войны. И о большинстве просто никто не знает, что и как произошло. Эта проблема из детства. Откуда злоба такая нечеловеческая, такое варварство, такое стремление уничтожить дотла, стереть?! Это все из детства, все оттуда – от школы и семьи. Здесь, в Америке целенаправленно учат толерантности – доброжелательному отношению к чужой культуре.
Тамара Ляленкова: А как этому можно учить? Мне кажется, это должно в обществе присутствовать, разве можно научить?
Нина Большакова: Можно, учат. По разным направлениям. Во-первых, учат с помощью палки, то есть закона. За это судят, арестовывают и т. д. Вас оскорбили, вы можете позвонить в полицию, на вашего обидчика наденут наручники тут же при вас. Все это знают. Это очень сдерживающий фактор. Во-вторых, в школах. Ребенок моего босса ходил в школу, и у них был год русского языка и культуры. Они разучивали русские песенки, разыгрывали какие-то детские пьески, читали русских авторов, смотрели русские фильмы. Он даже запомнил несколько десятков русских слов.
Тамара Ляленкова: Учитывая количество культур, которые присутствуют, скажем, в нью-йоркской жизни, это, наверное, довольно трудно. Вы работали в разных местах, в разных районах, где публика тоже разная. Что-то меняется или не меняется в отношениях между людьми в зависимости от места, от социального уровня?
Нина Большакова: Да, безусловно. Но, как вы понимаете, в мои классы люди, которые на верху социальной лестницы, не ходят. Если это американцы, то это средний класс или безработные, которые, может быть, вчера были средним классом. И вот, что мне в них очень нравится, что они думают положительно. Я помню, когда я только еще начала мои первые курсы бухгалтерские, там была женщина, ей было лет за 40, она недавно родила ребенка, без мужа. Ей было очень трудно. Она бесплатно училась на этих курсах, ей помогало общество, тем не менее, ей приходилось очень трудно. Но она как-то увидела, что я, может быть, не в том настроении. Знаете, первый эмигрантский год очень тяжелый. И она мне это сказала – думай положительно и все будет хорошо.
Тамара Ляленкова: Нина, а к вам приходят переучиваться люди с высшим образованием, с хорошим высшим образованием?
Нина Большакова: Да, с колледжем приходят.
Тамара Ляленкова: Какие, как правило, специальности?
Нина Большакова: Как правило, менеджмент, управление бизнесом. Дело в том, что они заканчивают эти свои колледжи, получают общее образование, а потом начинаются поиски работы и выясняется, что у них нет совершенно необходимых навыков. И тогда они приходят ко мне. У меня даже частные уроки случались такого рода. Люди с образованием и даже уже работающие, но им нужны конкретные какие-то вещи, которые требуется делать на этой работе, а они не знают как. Их никогда никто не учил.
Тамара Ляленкова: Тогда это получается как дополнительное образование, то есть они не меняют свою специальность.
Нина Большакова: Это как бы расширение.
Тамара Ляленкова: А так, в принципе, люди с высшим образованием все-таки устроены достаточно благополучно? Им не приходится переучиваться на бухгалтера?
Нина Большакова: Очень по-разному. К сожалению, среди наших эмигрантов очень много людей с хорошим образованием, которые занимаются и бэби-ситтерством, и уходом за престарелыми. Я как преподаватель могу сказать, что наши самые плохие студенты, к сожалению. Вот приходит он в класс, один урок, второй урок - я все понял, можно я сегодня раньше уйду, у меня дела. А вот, например, придет китаец учиться, сколько ему положено – 50 минут урок – он ни одной минуты не упустит, будет задавать 50 вопросов, будет биться за эти знания. А наши люди – нет. Нет упора, стрежня, а здесь, к сожалению, не получается по-другому. Здесь надо именно упереться и тянуть и только тогда можно самого себя куда-то вытянуть.
Тамара Ляленкова: Нина, мне рассказывали, что афроамериканцы, африканцы очень ленивые.
Нина Большакова: Я бы не стала так обобщать. У меня была студента афроамериканка, молодая девушка. Очень способная, особенно в математике. Она считала как русская - в уме. Здесь это большая редкость. Американцы в уме считать не умеют, а она могла.
Тамара Ляленкова: Нина, откройте мне секрет, сейчас много про это говорят. В России по-прежнему детей учат устному счету, в начальной школе наизусть учат таблицу умножения. Это важно в практическом отношении? Вы преподаете бухучет. Это как раз та профессия, где это может пригодиться.
Нина Большакова: Мне кажется – да. Во-первых, это развивает мозг. Потому что сидеть и тупо тыкать пальцем в клавиатуру – это, конечно, тоже достижение некоторое, но этому можно и попугая научить. Это развивает мозг, его организует. Потом ты быстрее соображаешь, когда ты считаешь, ты быстро все видишь. Помогает в работе, в конечном итоге. Когда ты смотришь на какой-то отчет, на какую-то распечатку или даже на экран, ты понимаешь, ты видишь взаимодействие цифр. Мне кажется, как в России учат математике, так и надо учить. Приходят, кстати, люди из других стран, где нет такой базы, им очень трудно. Бухгалтерия – это же цифры. И им очень трудно, они не чувствуют цифры, они не видят, не понимают.
Тамара Ляленкова: А кто хуже всех по математике?
Нина Большакова: Как ни странно, хуже всех американцы. Их тут не учат этому, нет таблицы умножения, ничего не заучивают. Они хуже всех в этом плане.
Тамара Ляленкова: Сегодня мы знакомимся с американским педагогическим опытом и, поскольку мои собеседники, помимо преподавательской деятельности, занимаются литературным творчеством, я хотела бы знакомство со вторым участником программы, Дитрихом Липатсом, начать с его прозы.
Диктор: "То, что я послал директора подальше, ничем не кончилось. У него было такая мафиозная манера. Пока человечек ему нужен, головы не снимать. И никогда никому не грозить. Если обидел кто неповиновением — замочить потихоньку, и будто строптивый дурак сам себя извел, даже пожалеть, посочувствовать при этом.
Был такой случай. Двоечники раздобыли мой мобильный номер, и давай мне названивать с какого-то краденого сел-фона. Несли какую-то чушь, обещали пристрелить на улице, отводили, короче, душу. Я не реагировал, они злились. Даже месседжи оставляли. Я те месседжи директору послушать дал. Тот определил голос точно — Брайан Вилч. Это был общеизвестный тип, встречающийся хотя бы по одному на каждую школу в мире. Способный и тихий ученик, до восьмого класса, и отчаянный безобразник в восьмом. Как бы уж и стыдясь своих прежних успехов, он наверстывает в бедокурстве, сознательно хватая двойки, несмотря на то, что голова еще вовсю варит. Черти вот только так и тащат его туда, где погаже.
Брайан был совсем не такой уж пропащий. Одной маминой порки было вполне достаточно для вправки мозгов, да только та уж больно его любила. Был Брайан черен-расчерен, как ночь, статью мелок, очкаст, мама его работала где-то в офисе, очень хорошо говорила, и чем-то, несмотря на свой цвет, может быть, пальтишком своим осенним, напоминала москвичку из очереди начала девяностых годов. Понурая, любящая мама, недоумевающая, чего это такое внезапно стряслось с ее чадом.
Директор упек чадо в бут кэмп, что было ошеломляюще строгим наказанием, для столь ненастоящего хулигана. Там, в военной муштре из отпетых негодяев готовили материал для доблестной армии. Применялось это вместо тюряги. Вот в такую-то компанию, к ужасу мамы, и отправился Брайан.
Хотя и тут, в конце концов, директор оказался прав — спустя несколько лет я узнал, Брайан отличился в Ираке, а потом поступил в престижное военное училище".
Тамара Ляленкова: Итак, сегодня мы говорим об Америке, мой собеседник – выпускник Московского литературного института Дитрих Липатс. В 1990 году он уехал сначала в Латвию, а через два года в Америку, где и проработал учителем более десяти лет.
Дитрих Липатс: Откровенно говоря, в первую очередь я писатель, а не учитель. И образование я получил в Литературном институте как писатель, а как Шкловский хорошо заметил: литература относится к жизни, как варенье к садоводству.
Тамара Ляленкова: Дитрих, тогда немного поподробней о вашей педагогической деятельности. Легко сдать экзамен, пройти собеседование для того, чтобы попасть в американскую школу?
Дитрих Липатс: Меня выручило то обстоятельство, что с самого раннего детства мой отец, как пророк, знал, что английский мне понадобится. Учеником я был не самым лучшим, но английский учил всегда. Единственная хорошая оценка, которую я из средней школы когда-то вынес – пятерка по английскому. Это раз. Во-вторых, довольно непросто стать учителем в американской школе, потому что существует множество требований. Первое требование: нужно иметь достаточно высокое образование.
Тамара Ляленкова: А почему вам вообще пришло в голову - идти в школу?
Дитрих Липатс: У меня не было, откровенно говоря, никакого желания заниматься школой. Просто местная школа узнала, что я русский, что когда-то я преподавал в России. И они меня туда затащили, это не была моя инициатива. Я пришел туда помочь, потому что случайно они остались без русского учителя. И эта вся бодяга затянулась довольно надолго, лет на 12, наверное.
Тамара Ляленкова: Вам так профессиональный костюм оказался впору или это престижная работа? И она дает нормальные деньги?
Дитрих Липатс: Учителем нужно родиться. Потому что деньги здесь, прямо скажем, не нормальные. Может быть, из меня и получился бы хороший учитель, но все-таки, наверное, на университетской кафедре. Потому что школьный учитель – это больше, чем учитель – это и полицейский, и воспитатель, и человек, который способен давить. Вот этого последнего качества мне постоянно не хватало.
Как я уже сказал, учитель получает немного, то есть начальная ставка учителя где-то 28 тысяч долларов. Это очень средняя зарплата, которую можно заработать где угодно. То, что учитель имеет 2,5 месяца летнего отпуска – это тоже не очень знаменательно. Потому что после этого отпуска опять надо возвращаться в школу. Если человек в любой стране учителем не родился, то весь этот отпуск отравлен сознанием того, что тебе придется идти назад. Это не относится только к американской школе, это везде.
Тамара Ляленкова: Тем не менее, вы там задержались.
Дитрих Липатс: Да. Я там задержался, потому что мне очень импонировало работать с детьми. Ведь те знания, которые я сам когда-то получил, мне очень хотелось передать.
Чем мне американская школа не нравилась, я не хочу говорить. Я сегодня хочу говорить больше о позитивном, чем о негативном. Но дело в том, что, чтобы быть учителем именно в американской школе, надо бы здесь, конечно, вырасти, в этой среде и в этой культуре. Потому что, как язык понимается не целыми словами, а отдельными фонемами, какими-то нюансами произношения, так и здесь. Если ты пришел из другой культуры, из культуры советской, русской, то ты не знаешь именно тех отдельных тонкостей, на которые дети очень хорошо реагируют. Например, если мы в русской школе произносим слово "цыц, ребята!", американские дети совершенно этого не поймут. Здесь им надо сказать волшебное "шшш", тогда они замолкают. Слава Богу, мне хватило ума это осознать, и очень быстро мне удалось как-то перенять именно местные традиции. Но обыкновенному русскому учителю, который воспитан - мол, я начальник – ты дурак, здесь не выжить. Здесь нет начальника, здесь нет дурака. Отношения между учеником и учителем – это отношения сугубо семейные. Он тебя воспринимает как взрослого.
Когда я жил в Латвии, я работал учителем в школе. И я вам скажу, что дети абсолютно везде одинаковые – и в России, и в Латвии, и в Америке. В Америке я очень быстро перестал обращать внимание на их цвет. Но сущность – пробование лимитов, пробование того, куда можно забегать, чисто детская сущность – проявляется везде. Детский мир довольно жесток повсюду. В этом мире надо просто добиваться какого-то соглашения с этим 100-главным драконом.
Тамара Ляленкова: А какие классы были у вас? Я имею в виду возраст.
Дитрих Липатс: В первую очередь, когда я пришел в школу, то попал в 6-8 классы. Школа была довольно-таки престижная, но не со стороны каких-то там особенных оплат обучения, родительских заслуг. Нет. Она была престижной, потому что считалось, что в эту школу отобраны самые достойные, хоть и находилась она в довольно пролетарском районе.
Я обратил внимание, что дети более сытые, чем в России, и поэтому они более толерантные, добрые. Что еще интересное я заметил, это был год 1995, в то время еще не было такого засилья дешевого шмотья в магазинах. Дети друг друга различали по тому, как они одеты, и немножко, бывало, над этим подшучивали, если кто-то был одет не так. А вот спустя уже лет 5-6, Китай настолько забросал Америку дешевыми шмотками, что смешно сказать, но разницу дети отмечали друг у друга лишь по ботинкам.
Тамара Ляленкова: Здесь вы преподавали историю. А в Америке?
Дитрих Липатс: Когда возникла необходимость в преподавателе английского до 8 класса, меня попросили сдать этот экзамен. И меня спасло то, что когда я приехал в Америку, я в первую очередь пошел учиться в колледж. Я приехал сюда как иностранный студент. И вот те самые классы, которые я брал в колледже, они поверх моего гуманитарного образования позволили сдать еще экзамены по английскому. Кроме того, я брал классы по биологии, по астрономии – это мне позволило стать преподавателем по физике, химии, что-то типа нашего природоведения для 4 класса – не слишком сложно, без всяких формул, общие знания и тому подобное.
Тамара Ляленкова: Из кого состоял, как говорят в России, педагогический коллектив? Вы знаете и помните, наверное, что в России, как правило, это дамы средних и преклонных лет.
Дитрих Липатс: Я бы сказал, что дамы средних и преклонных лет, конечно, составляют какую-то часть. Но наряду с этим я видел много людей молодых. Я бы очень положительно их охарактеризовал именно по отношению к тому, что они делают, по их отношению к детям. Обобщая, (хотя в Америке не принято обобщать), но обобщая, я бы сказал, что они создают некую атмосферу семьи в школе. Так как школа вообще является микромоделью общества, я бы сказал, что, судя по тому, что я видел в Америке, здесь гораздо меньше отчужденности между преподавателями и учениками. Здесь стараются создать семейственную атмосферу. Здесь нет взаимоподчиненности и обязательности выполнения приказов. Если ученик не согласен с тем, что от него требует учитель, у ученика всегда есть возможность пойти к так называемому консультанту, который поможет решить самые разные вопросы. Вплоть до того, что ученика переведут от одного учителя к другому. И это не будет считаться зазорным, потому что это постоянная практика.
Тамара Ляленкова: Есть у вас в рассказе и, возможно, это есть и в реальности, потому что время от времени оружие выстреливает в какой-нибудь из американских школ. Что вы скажете про безопасность?
Дитрих Липатс: Я преподавал в школах, которые относились к числу пролетарских школ. Это семьи не амбициозные, это семьи, которые не думают, что они чем-то обделены. Пролетарские семьи в Америке живут хорошо. Это их выбор, и так жили их родители. Поэтому я не видел в школах никакого напряжения. Вся стрельба, которая происходила в американских школах, случалась как раз в беловоротничковых школах. Это были школы, где учились дети офисных работников, инженеров и так далее, людей амбициозных, у которых внутреннее напряжение и семейное проектировалось на напряжение детей. Я бывал в таких школах, замещая других учителей. В пролетарских, "проблемных" школах я ничего подобного не замечал. Я не видел таких зануренных детей, которые были бы способны открыть стрельбу именно из-за своей непопулярности и т. д.
Я ушел из школы 5 лет назад. И с тех пор я путешествую по всей Америке. Я шофер-дальнобойщик, у меня собственный бизнес. Это очень непростое дело, нужна огромная дисциплина. Я путешествую по всем штатам – от берега до берега. И каждый день разговариваю с людьми, именно выпускниками таких вот школ, именно с пролетариями. Я сказал бы, что самое главное, что я ощущаю среди этих людей, чувство общности, вот это самое "мы", которого так хотели когда-то добиться в Советском Союзе. Они поднимают американские флаги по любому поводу в любом маленьком бизнесе не потому, что их заставляют это делать. Просто у них есть ощущение общности с этой страной. Именно по этим людям я могу сказать, что школа имеет очень позитивное влияние. Это устойчивые, хорошо зарабатывающие люди, которые понимают, что работать надо хорошо. Среди них я не встречал пьяниц. Если меня приходили разгружать рано утром какие-то дядьки, то никогда я не слышал от них запах спиртного. Они прекрасно понимают, что они делают. Они прекрасно понимают, что делать это надо хорошо. Именно это, я бы сказал, и дала им американская школа со своей атмосферой семейственности. Американская школа выпускает нормальную, здоровую Америку.
Тамара Ляленкова: Дитрих, этот опыт, который с вами случился в американской школе, вообще, опыт общения с детьми – это достаточно серьезная вещь. Мне педагоги говорили, что тот, кто сумел с детьми работать, ему потом достаточно легко общаться с любыми людьми и с любой аудиторией. Вы что-то такое про себя понимаете?
Дитрих Липатс: Откровенно говоря, я очень рад, что мне не нужно решать проблему с дисциплиной. Я очень рад тому, что я теперь могу просто спокойно жить. Я отношусь к тем учителям, которым довольно трудно поддерживать дисциплину в классе. Дети всегда меня воспринимали как человека не строгого. Мне это говорили еще ученики в Латвии, когда я преподавал: "Вам здесь очень трудно придется. Вы не строгий". Вот этой строгости во мне, к сожалению, никогда не было. Самые звездные часы преподавания были тогда, когда ко мне приходили абитуриенты, платили 5 рублей в час и очень внимательно 3 часа меня слушали. Вот это были самые звездные часы. Так что, откровенно говоря, я не сказал бы, что я очень способный учитель. Я, наверное, все-таки больше писатель, чем учитель.
Тамара Ляленкова: Как писатель, скажите мне, существует ли образ (скажем, как в Советской России) первой учительницы, помните: пожилая женщина, белый кружевной воротничок, брошка. Есть ли похожая история в Америке?
Дитрих Липатс: Скорее есть ощущение не первого учителя, а ощущение любимого учителя. Здесь дети больше расскажут о любимом учителе. Я сам встречал детей, которых учил, спустя много лет, (для них много лет – 3-4 года). Они были очень рады меня видеть. И ко мне хорошее отношение именно как к человеку, который много давал и старался их понять. Это приятный момент в жизни – встретить такого ученичка, который уже совсем не похож на того 6-классника, которым был когда-то. Здесь, в Америке, я думаю, как и везде у людей есть любимые учителя, оставившие след в жизни.
Ведь учитель - очень непростая профессия. Тот человек, который привез меня в Америку… Так получилось, что одна американская семья нам помогла приехать сюда по студенческой визе. И этот человек сам довольно долго преподавал в школе. Он был доктор философии, работал директором школы. Но после какого-то скандала он развернулся и ушел, и стал обыкновенным купцом, то есть владельцем магазина. Так вот, он мне говорил, что не знает ничего более благородного, чем профессия учителя. В его устах это звучало очень сильно и веско. Я думаю, что он был прав. Это очень благородная профессия, но я по ней не скучаю.
Диктор: "Случилась в моем классе драка. Уличный, ковбойского вида сухопарый паренек сидел себе в сторонке никого не трогал, пока чистенький, ухоженный мамой, кучерявый и недалекий мальчик не задел его каким-то там словом. Кучерявый тот не отлипал от смазливой девочки, и, видно, желая ей понравиться, начал все это. По глазам ковбоя, вытряхнувшего кучерявого из парты, я понял, что сейчас у меня тут случится убийство или, точно уж, увечье. Я раскинул драчунов в стороны, а когда они бросились друг на дружку опять, вдвинул меж ними свой учительский стол. За такие проделки драчунам, по правилам, полагалось по сорок пять дней отсидки дома, однако и ковбой, и кучерявый, спустя три дня, были снова допущены к занятиям. Директорша, опять, словно по секрету, шепотом, объяснила мне, что дело тут такое: школьному району обещан грант, помощь, в размере трех миллионов долларов. Деньги эти очень нужны, и надо выглядеть хорошо, хотя бы по посещаемости. Потому-то и старается администрация держать всех в классах. Потом мы со всеми хулиганами разберемся, а пока надо как-то...
Это ее "как-то" вышло мне боком. Кучерявый почувствовал себя героем и стал вести себя просто плохо. Не вытерпев раз, я взял его за плечико и повел из класса. Дверь оказалась закрытой на ключ, и мальчишка, чтобы посмешить других, сделал вид, что больно об нее трахнулся. Дверь я открыл и выставил его в коридор. Кучерявый правильно понимал, что дома его не похвалят. Только что подрался, теперь из класса выгнали. Решил заложить учителя. Через день меня вызвала старуха-директорша, и дрожащими руками протянула мне какие-то бумажки. Это было заявление родителей кучерявого в суд. Выходило так, что я и впрямь трахнул их чадо о дверь.
"Вот те и на, - пробормотал я. - Я его откровенно спас, сейчас бы он без глаза ходил, а они на меня — в суд. И вы этому верите?" Директорша быстро отрицательно замотала головой.
"Конечно нет. Я этого мальчика уже три года знаю, и это не в первый раз. Надо бы это все замять как-то. Вам придется перевестись в другую школу, мне очень жаль..." И она вдруг неожиданно и обильно заплакала.
"Ну уж хрен, - сказал я. - Если уж в совсем очевидном деле, в вашей школе встают на сторону хулигана, а учителя гонят, с меня хватит. Где у вас тут бумажка?"
Я написал заявление об уходе, директорша обняла меня на прощание и оросила мое плечо слезами, вероятно, она с ужасом поняла, что заменить меня пока будет некем.
Вернувшись в класс, я с облегчением собрался, снял со стен свои постеры, скатал их в рулон и пошел вон, на воздух, на волю, в нормальную взрослую жизнь".
Тамара Ляленкова: Так заканчивается рассказ «Tичер» Дитриха Липатса.
Новости образования
Региональные
В Туве выпускники вузов с красным дипломом будут получать субсидии на погашение процентов по ипотеке. Мера направлена на устранение острого дефицита молодых специалистов. Начало реализации программы запланировано на 2012 г. По данным республиканского правительства, каждый год около 40 студентов с отличием оканчивают вузы республики. К 2015 году планируется помочь в улучшении жилищных условий 120 молодым специалистам.
Школьники Биробиджана провели соревнование по метанию клавиатур, приуроченное к началу отсчета дней до старта зимней Олимпиады-2014 в Сочи. Учащиеся школы № 23 соревновались в умении метать клавиатуры. Никаких особых требований к снарядам не предъявлялось. Лучший результат показал Клим Криворучко, который смог метнуть клавиатуру на 15 метров.
В Перми прошла церемония награждения участников краевого конкурса среди учителей-разработчиков лучших интернет-уроков. Свои работы представили более 2тыс. педагогов. Цель конкурса – активное внедрение сетевых технологий в работу школ, повышение качества обучения за счет использования электронных материалов. Победители получили премии в размере 20 тыс. рублей.
22 мая во Владивостоке пройдет ставший уже традиционным, конкурс выступлений на японском языке. Соревноваться в знаниях будут школьники, студенты, а так же сотрудники приморских компаний, изучающие японский язык. Главным призом станет экскурсионная поездка в город Тояма.
В столичных школах планируется внедрить московский стандарт качества образования. Суть реформы заключается в индивидуализации процесса образования и развитии каждого учащегося. Ребята должны не учить таблицу умножения, а сами ее изобретать, заявила заместитель мэра Москвы по вопросам образования и здравоохранения Ольга Голодец. Эксперимент стартовал в 186 столичных школах. По прогнозам чиновников новый подход к образованию должен увеличить уровень знаний учащихся на 20%.
Федеральные
Президент Дмитрий Медведев заявил, что не исключает возможности, возвращения к преподавательской деятельности после отставки. Об этом глава государства рассказал во время пресс-конференции в Сколково.
Экс-спикер Совета Федерации Сергей Миронов заявил, что улучшения в российском образовании наступят только после отставки Андрея Фурсенко. С действующим главой Минобрнауки, ожидать положительных изменений приходится. Такое заявление политик сделал во время встречи со студентами Горного института.
Более половины россиян убеждены в необходимости обязательного преподавания русского языка и математики. Так же возросла популярность истории (до 42%) и естественных наук (до 27%), таковы данные опроса проведенного Левада-Центром. Выбор россиян, по мнению аналитиков, объясняется некоторым снижением популярности профессий юриста экономиста, востребованностью "технарей" и введением системы ЕГЭ.
Студенты и аспиранты российских вузов, получившие повестки из военкоматов, написали открытое письмо президенту, с требованием остановить призыв на военную службу учащихся. По словам авторов письма, по закону в данный момент можно призвать в армию любого аспиранта. Напомним, этой весной повестки о призыве на военную службу уже получили аспиранты московских, петербургских, самарских, омских вузов.
19 мая начала работу "горячая линии" по ЕГЭ под патронатом Алины Кабевой. На вопросы, касающиеся подготовки к экзаменам, отвечают лучшие преподаватели школ и вузов, на вопросы, касающиеся процедуры сдачи ЕГЭ, – специалисты Рособрнадзора. Телефон бесплатной "горячей линии" 8 800 505 12 05.
Вузы имеют право отчислять студентов за употребление наркотиков, если это прописано в уставе учебного заведения, заявил министр образования. По мнению Андрея Фурсенко, абитуриент, поступая в вуз должен соглашаться с его правилами, а в случае их нарушения должен быть готов к отчислению. Тестирование на наркотики, по словам чиновника, должно расцениваться, как вклад студентов в борьбу с наркоманией.
Зарубежные
Генеральная прокуратура Украины обвинила Министерство образования в том, что букварей на русском языке было напечатано больше, чем на украинском, а в 2010 году часть школ получила учебники уже после начала занятий. Заместитель генпрокурора заявил, что ведомство Николая Табачника не выполняет своих обязательств по обеспечению школ учебными пособиями. В министерстве отвергли обвинения, заявив, что такая ситуация наблюдается из года в год, а причина кроется в несовершенной процедуре закупки.
В Саудовской Аравии открылся крупнейший на арабском Востоке вуз для женщин. Университет, рассчитанный на 50 тыс. студенток, занимает территорию 800 гектаров. Для передвижений между учебными корпусами построен монорельс. Так же девушки могут воспользоваться мини-электромобилями. Из 130 тысяч студентов семи университетов Саудовской Аравии, по данным ЮНЕСКО, 58% составляют женщины. Правительство королевства ежегодно выделяет образование 40 млрд. долларов.
Британские художники создали виртуальную школу рисования. Оплатив $47 полугодовой видео курс, художник-любитель сможет освоить классические техники рисования маслом и карандашом. По словам основателей ресурса Натали Ричи и Владимира Лондона, 6-ти месяцев вполне достаточно для того чтобы овладеть техникой. Главным достоинством курса является то, что авторы показали процесс создания картины от начала до конца.
Моя первая собеседница – Нина Большакова. Она закончила факультет управления организации производства Томского политехнического института, аспирантуру в Донецке, а сейчас преподает в Нью-Йорке на бухгалтерских курсах и пишет рассказы, в том числе и про школу, правда, про советскую.
Диктор: "– Я знаю, что она еврейка, - шипел Витька Ботанин. - Я знаю, я знаю! Я докажу!
Мона сидела за партой, смотрела в открытый учебник и ждала, что они будут делать дальше. Витька стоял возле учительского стола и листал классный журнал. Учительница Анна Ивановна вышла из класса, потому что была перемена, а журнал забыла на столе. Возле Витьки столпились пять или шесть учеников, и они все смотрели на Мону так, как будто у нее на лбу рога выросли, как будто вот только что это была девочка Мона, а теперь вдруг стало отвратительное гадкое существо, хуже которого на свете нет.
– Сейчас, сейчас вы все увидите! – захлебывался Витька Ботанин и торопливо листал журнал. – Тут список учеников есть, там все написано про всех! – Он нашел нужную страницу и вел пальцем по списку, искал Монину строчку. – Вот, смотрите!..
Все сгрудились возле Ботанина, заглядывая ему через плечо, маленького тощего Витьку и не видно стало. Мона смотрела и ждала, что они будут делать дальше. Тут Надька Плуговенко вылезла из общей кучи и недовольно сказала:
– Ну, тебя, Боташка, чего придумываешь! Написано же – русская!
И куча развалилась, дети разочарованно расходились по партам, а Ботанин все читал строчку в журнале и шипел:
– Я знаю, я знаю... – но уже тише, тише".
Тамара Ляленкова: Это был фрагмент из рассказа Нины Большаковой "Не ссы, Ботанин". Писать Нина стала уже в Америке, здесь она, кандидат экономических наук, помимо того, что работает бухгалтером, еще и преподает на курсах для взрослых. Я спросила у нее:
Когда вы приехали в Америку, вы понимали, что вам придется учиться заново? Или вы думали, что подтвердите хотя бы частично свое образование? Или готовились работать бэби-ситтером?
Нина Большакова: Сразу были мысли, что я должна работать в какой-то близкой отрасли. Но я никак не думала, что смогу преподавать. Поэтому сначала я пошла в так называемый институт менеджмента, но фактически это курсы в нашем понимании, бухгалтерские курсы, чтобы просто переучиться на американскую систему. Дебит-кредит - он везде одинаковый, но вот система отчетности, безусловно, абсолютно разная. Я еще не закончила курсы, а уже устроилась на работу в оптовую компанию бухгалтером по платежам. Проработала у них где-то 1,5 года, а потом перешла в другую компанию, частную, и работаю там по сей день. гл
Тамара Ляленкова: Насколько я понимаю, вы еще и преподаете бухгалтерское дело.
Нина Большакова: Да, да.
Тамара Ляленкова: Это такая востребованная специальность? Или это то, что легче всего дается выходцам из бывшего СССР?
Нина Большакова: Мой частный случай такой, что я просто узнала, что есть такая возможность, есть целая отрасль образования: школы по профессиям, где людей учат на конкретную специальность, взрослых людей. И я попыталась туда устроиться и устроилась буквально перед 11 сентября 2001 года. Самая моя первая школа, где я работала, была в Даунтауне Манхеттена. Там была хозяйка – черная мусульманка. Я не сразу это поняла, но оказалось, что у нее и преподаватели все были, в основном, выходцы из мусульманских стран. Она мне объяснила, что, да, можно преподавать и все такое, но нужна специальная бумага, разрешение на преподавание. И она помогла мне оформить такое разрешение на первую ступень.
Оказалось, что моего образования вполне достаточно, благодаря тому, что у меня есть кандидатский диплом, мне не потребовалось его подтверждать. Единственное, что мне пришлось сделать, поскольку я заканчивала политехнический, и у меня в дипломе не оказалось педагогики, пришлось пойти на краткосрочные 3-месячные курсы педагогики. Я их закончила, получила нужную бумагу, и меня уволили из этой школы.
Случилось 11 сентября, и в учительской я вдруг услышала, как преподаватели мужчины сдержанно радуются происшедшему и рассуждают на тему, что вот Америка этого заслужила, что американцы делали по всему миру много плохого, начиная с Нагасаки. Начали перечислять все грехи американцев. Я все выслушала и сказала, что это ужасное преступление, и за него кто-то очень поплатится. И через два дня я получила письмо от директора, что большое спасибо, но часов для меня больше нет.
Я не расстроилась. У меня было разрешение на преподавание. Я послала свое резюме в разные школы и начала получать приглашения. Так это все и продолжается по сегодняшний день. Я преподаю в разных школах - преподаю бухгалтерию, компьютерную бухгалтерию для взрослых.
Тамара Ляленкова: Как правило, ваши студенты - это эмигранты?
Нина Большакова: Это не только эмигранты. Это и американцы, которые хотят переучиться, особенно сейчас, в период кризиса масса людей просто вынуждены менять профессию. Еще есть специальные группы для людей, которые находятся на пособии по безработице. Им государство оплачивает обучение. Раз в жизни любой американец имеет право на получение бесплатного профессионального образования. Группы, как правило, смешанные, американский интернационал, я бы сказала, Нью-Йорк такой.
Тамара Ляленкова: Нина, а то короткое педагогическое образование, которое вы получили, это была формальность или это были действительно нужные знания для вас?
Нина Большакова: Для меня лично было очень полезно понять взаимодействие с другими людьми. Здесь немножко все иначе. И система преподавания не авторитарная, как она была у нас. Когда я читала лекции в Машиностроительной академии Украины, у меня была аудитория в 120 человек, и у меня был порядок, как в армейском бараке. А здесь совершенно иное отношение. Здесь совершенно другой стиль взаимодействия со студентами, с другими преподавателями.
И вот на этих курсах, когда они нас учили педагогике, обучение было интерактивное. Нам создавали различные ситуации, которые могут возникнуть в классной комнате. Кто-то был студент, кто-то преподаватель, кто-то администратор, мы учились как правильно себя вести. Вообще должна сказать, что американское образование очень конкретное, целенаправленное.
Тамара Ляленкова: Нина, я правильно понимаю – у вас две работы?
Нина Большакова: Да.
Тамара Ляленкова: Основная, где вы главный бухгалтер, и преподавание?
Нина Большакова: Совершенно правильно.
Тамара Ляленкова: Это ради денег?
Нина Большакова: Не только, и ради удовольствия тоже. Мне нравится преподавать. Обычно у меня хорошие отношения с классом. Классы, как правило, небольшие. Поскольку ты их не столько учишь, сколько натаскиваешь. За короткий срок надо человека научить работать, чтобы он мог получить работу после твоего класса. Поэтому классы – максимум 10 человек. И очень интересные люди из разных стран, разной культуры.
Тамара Ляленкова: Нина, у вас в рассказах есть детство и школа, учеба. Это случайно, что вы как прозаик берете именно этот отрезок жизни - ранний, школьный? Или это действительно для вас так важно?
Нина Большакова: Это очень важно! Мы продолжаем там жить. У меня такое ощущение, что это все еще рядом. Вообще, жизнь, она очень спрессованная. Я не вижу большой разницы: вчера или 30 лет назад, или 40 лет назад, или 40 лет вперед, скажем так. Время – такая интересная штука, что оно как бы впереди и сзади, слева и справа. Поэтому детство и школа – это очень важно.
Мне повезло со школой, со школьными учителями, они были очень интеллигентные люди. Сибирь, Кемеровская область, может быть, ссылка помогала этому, не знаю. У нас преподавал учитель географии Михаил Егорович Плотников. Я не знаю, он жив сейчас или нет. Надеюсь, что жив. Он приносил на урок географии бутылки с водой и говорил: "Ребята, вот эта вода - из реки Нил. А вот эта вода из реки Миссисипи. Ну-ка, Нина, иди к доске и найди нам Миссисипи". Это осталось на всю жизнь.
Тамара Ляленкова: А насколько ваши персонажи автобиографичны?
Нина Большакова: Да, безусловно, это моя индивидуальная история, будем так говорить, мое индивидуальное восприятие. У других людей, наверное, совершенно другая история.
Тамара Ляленкова: Там есть ксенофобская история, да?
Нина Большакова: Да, безусловно. Я по происхождению полукровка и я очень с этим сталкивалась. У меня на это слух. Многие мои знакомые того же происхождения, но они как будто не слышали – нет, говорят, этого не было. Но человек сам выбирает, что ему слышать, а что – нет.
Диктор: "Мона шла по коридору в сторону библиотеки. Вдруг у стены обрисовался Витька Ботанин в сухих штанах. И откуда он только выскочил, прямо как сквозь стену прошел. Его маленькое личико подергивалось, ротик кривился от натуги, и он шипел, с ненавистью глядя на Мону:
– Еврейка, еврейка!
– Да, – подумала Мона. – Сам по себе он не отстанет.
Она остановилась, молча глядя на Витьку блестящими круглыми глазами. Витька замолчал, засмотрелся невольно в эти коричневые зрачки с ярко-синей обводкой по краям, а мать говорила, у евреев глаза черные от христианской крови, а у этой какие-то не такие, чего это она молчит, чего ей надо....
– Никого нет, – думала Мона. – Надо сейчас или ... – Витька пригнулся, рванул бежать, но было поздно. Большая, тяжелая Мона схватила его, маленького, худенького Витьку за шею, повалила на пол и надавила коленом на спину. Витька прикрыл голову руками и заскулил нечленораздельно что-то жалостное, и гадостно задергал ножками.
– Ладно, не ссы, Ботанин, не буду бить, – сказала Мона и встала, и пошла дальше по своим делам.
Ботанин полежал, подождал, хотел закричать, но – он был один в коридоре, проклятая еврейка ушла, и никто ему теперь не поверит, что она его чуть не убила. Правильно мать говорила, жалко, что их немцы всех не поубивали, расплодились опять, чертово семя. А как она смотрит в глаза и молчит, ажно в животе болит, не знаю, что бы сделал, только б не смотрела. Штаны опять были мокрые, но не сильно, если зайти в класс через заднюю дверь и сидеть за партой и не вставать, никто и не заметит. Других сухих штанов все одно нету".
Тамара Ляленкова: Так заканчивается рассказ Нины Большаковой "Не ссы, Ботанин".
Нина Большакова: Я недавно написала новый рассказ, который называется "Хаменко". Там описывается тоже абсолютно реальная история. Уже на Украине в научно-исследовательском институте, когда героиню сотрудница ударяет ножом ни институтской вечеринке. Настолько ее обуревают чувства: вот эта еврейка рядом. У нее в руке нож, и она немножко выпила, и потеряла над собой контроль. Это было, есть. Надеюсь, что будет меньше. Потому что сейчас совершенно новая молодежь появляется, совершенно новые люди. Вот на Майдан Незалежности в Киеве недавно вышла группа девушек феминисток в День узников концлагерей. Выражая свою поддержку, они распахнули блузки, обнажили свои тела. И на этих телах были нарисованы магендовиды, а девушки украинки, в украинских лентах и веночках.
Тамара Ляленкова: Как правило, писатель обращается к теме собственного детства. А вы попробовали все перевернуть и писать не для детей, но от лица ребенка, от имени ребенка.
Нина Большакова: Меня очень интересует проблема варварства, дегуманизации. Почему люди совершают ужасные вещи? Мои предки по материнской стороне из местечка Купель на Украине, которое было полностью уничтожено во время войны. И мало того, что там всех убили, после того, как всех убили, разобрали дома по кирпичику, чтобы осталось только ровное место, чтобы людям некуда было вернуться. И это делали соседи! Они же там жили столетиями! Я даже web-сайт сделала "Купол.нет". Я там восстановило это местечко, имена собрала, 400 имен людей, которые там жили. А вообще-то их было 1,5 тысячи до войны. И о большинстве просто никто не знает, что и как произошло. Эта проблема из детства. Откуда злоба такая нечеловеческая, такое варварство, такое стремление уничтожить дотла, стереть?! Это все из детства, все оттуда – от школы и семьи. Здесь, в Америке целенаправленно учат толерантности – доброжелательному отношению к чужой культуре.
Тамара Ляленкова: А как этому можно учить? Мне кажется, это должно в обществе присутствовать, разве можно научить?
Нина Большакова: Можно, учат. По разным направлениям. Во-первых, учат с помощью палки, то есть закона. За это судят, арестовывают и т. д. Вас оскорбили, вы можете позвонить в полицию, на вашего обидчика наденут наручники тут же при вас. Все это знают. Это очень сдерживающий фактор. Во-вторых, в школах. Ребенок моего босса ходил в школу, и у них был год русского языка и культуры. Они разучивали русские песенки, разыгрывали какие-то детские пьески, читали русских авторов, смотрели русские фильмы. Он даже запомнил несколько десятков русских слов.
Тамара Ляленкова: Учитывая количество культур, которые присутствуют, скажем, в нью-йоркской жизни, это, наверное, довольно трудно. Вы работали в разных местах, в разных районах, где публика тоже разная. Что-то меняется или не меняется в отношениях между людьми в зависимости от места, от социального уровня?
Нина Большакова: Да, безусловно. Но, как вы понимаете, в мои классы люди, которые на верху социальной лестницы, не ходят. Если это американцы, то это средний класс или безработные, которые, может быть, вчера были средним классом. И вот, что мне в них очень нравится, что они думают положительно. Я помню, когда я только еще начала мои первые курсы бухгалтерские, там была женщина, ей было лет за 40, она недавно родила ребенка, без мужа. Ей было очень трудно. Она бесплатно училась на этих курсах, ей помогало общество, тем не менее, ей приходилось очень трудно. Но она как-то увидела, что я, может быть, не в том настроении. Знаете, первый эмигрантский год очень тяжелый. И она мне это сказала – думай положительно и все будет хорошо.
Тамара Ляленкова: Нина, а к вам приходят переучиваться люди с высшим образованием, с хорошим высшим образованием?
Нина Большакова: Да, с колледжем приходят.
Тамара Ляленкова: Какие, как правило, специальности?
Нина Большакова: Как правило, менеджмент, управление бизнесом. Дело в том, что они заканчивают эти свои колледжи, получают общее образование, а потом начинаются поиски работы и выясняется, что у них нет совершенно необходимых навыков. И тогда они приходят ко мне. У меня даже частные уроки случались такого рода. Люди с образованием и даже уже работающие, но им нужны конкретные какие-то вещи, которые требуется делать на этой работе, а они не знают как. Их никогда никто не учил.
Тамара Ляленкова: Тогда это получается как дополнительное образование, то есть они не меняют свою специальность.
Нина Большакова: Это как бы расширение.
Тамара Ляленкова: А так, в принципе, люди с высшим образованием все-таки устроены достаточно благополучно? Им не приходится переучиваться на бухгалтера?
Нина Большакова: Очень по-разному. К сожалению, среди наших эмигрантов очень много людей с хорошим образованием, которые занимаются и бэби-ситтерством, и уходом за престарелыми. Я как преподаватель могу сказать, что наши самые плохие студенты, к сожалению. Вот приходит он в класс, один урок, второй урок - я все понял, можно я сегодня раньше уйду, у меня дела. А вот, например, придет китаец учиться, сколько ему положено – 50 минут урок – он ни одной минуты не упустит, будет задавать 50 вопросов, будет биться за эти знания. А наши люди – нет. Нет упора, стрежня, а здесь, к сожалению, не получается по-другому. Здесь надо именно упереться и тянуть и только тогда можно самого себя куда-то вытянуть.
Тамара Ляленкова: Нина, мне рассказывали, что афроамериканцы, африканцы очень ленивые.
Нина Большакова: Я бы не стала так обобщать. У меня была студента афроамериканка, молодая девушка. Очень способная, особенно в математике. Она считала как русская - в уме. Здесь это большая редкость. Американцы в уме считать не умеют, а она могла.
Тамара Ляленкова: Нина, откройте мне секрет, сейчас много про это говорят. В России по-прежнему детей учат устному счету, в начальной школе наизусть учат таблицу умножения. Это важно в практическом отношении? Вы преподаете бухучет. Это как раз та профессия, где это может пригодиться.
Нина Большакова: Мне кажется – да. Во-первых, это развивает мозг. Потому что сидеть и тупо тыкать пальцем в клавиатуру – это, конечно, тоже достижение некоторое, но этому можно и попугая научить. Это развивает мозг, его организует. Потом ты быстрее соображаешь, когда ты считаешь, ты быстро все видишь. Помогает в работе, в конечном итоге. Когда ты смотришь на какой-то отчет, на какую-то распечатку или даже на экран, ты понимаешь, ты видишь взаимодействие цифр. Мне кажется, как в России учат математике, так и надо учить. Приходят, кстати, люди из других стран, где нет такой базы, им очень трудно. Бухгалтерия – это же цифры. И им очень трудно, они не чувствуют цифры, они не видят, не понимают.
Тамара Ляленкова: А кто хуже всех по математике?
Нина Большакова: Как ни странно, хуже всех американцы. Их тут не учат этому, нет таблицы умножения, ничего не заучивают. Они хуже всех в этом плане.
Тамара Ляленкова: Сегодня мы знакомимся с американским педагогическим опытом и, поскольку мои собеседники, помимо преподавательской деятельности, занимаются литературным творчеством, я хотела бы знакомство со вторым участником программы, Дитрихом Липатсом, начать с его прозы.
Диктор: "То, что я послал директора подальше, ничем не кончилось. У него было такая мафиозная манера. Пока человечек ему нужен, головы не снимать. И никогда никому не грозить. Если обидел кто неповиновением — замочить потихоньку, и будто строптивый дурак сам себя извел, даже пожалеть, посочувствовать при этом.
Был такой случай. Двоечники раздобыли мой мобильный номер, и давай мне названивать с какого-то краденого сел-фона. Несли какую-то чушь, обещали пристрелить на улице, отводили, короче, душу. Я не реагировал, они злились. Даже месседжи оставляли. Я те месседжи директору послушать дал. Тот определил голос точно — Брайан Вилч. Это был общеизвестный тип, встречающийся хотя бы по одному на каждую школу в мире. Способный и тихий ученик, до восьмого класса, и отчаянный безобразник в восьмом. Как бы уж и стыдясь своих прежних успехов, он наверстывает в бедокурстве, сознательно хватая двойки, несмотря на то, что голова еще вовсю варит. Черти вот только так и тащат его туда, где погаже.
Брайан был совсем не такой уж пропащий. Одной маминой порки было вполне достаточно для вправки мозгов, да только та уж больно его любила. Был Брайан черен-расчерен, как ночь, статью мелок, очкаст, мама его работала где-то в офисе, очень хорошо говорила, и чем-то, несмотря на свой цвет, может быть, пальтишком своим осенним, напоминала москвичку из очереди начала девяностых годов. Понурая, любящая мама, недоумевающая, чего это такое внезапно стряслось с ее чадом.
Директор упек чадо в бут кэмп, что было ошеломляюще строгим наказанием, для столь ненастоящего хулигана. Там, в военной муштре из отпетых негодяев готовили материал для доблестной армии. Применялось это вместо тюряги. Вот в такую-то компанию, к ужасу мамы, и отправился Брайан.
Хотя и тут, в конце концов, директор оказался прав — спустя несколько лет я узнал, Брайан отличился в Ираке, а потом поступил в престижное военное училище".
Тамара Ляленкова: Итак, сегодня мы говорим об Америке, мой собеседник – выпускник Московского литературного института Дитрих Липатс. В 1990 году он уехал сначала в Латвию, а через два года в Америку, где и проработал учителем более десяти лет.
Дитрих Липатс: Откровенно говоря, в первую очередь я писатель, а не учитель. И образование я получил в Литературном институте как писатель, а как Шкловский хорошо заметил: литература относится к жизни, как варенье к садоводству.
Тамара Ляленкова: Дитрих, тогда немного поподробней о вашей педагогической деятельности. Легко сдать экзамен, пройти собеседование для того, чтобы попасть в американскую школу?
Дитрих Липатс: Меня выручило то обстоятельство, что с самого раннего детства мой отец, как пророк, знал, что английский мне понадобится. Учеником я был не самым лучшим, но английский учил всегда. Единственная хорошая оценка, которую я из средней школы когда-то вынес – пятерка по английскому. Это раз. Во-вторых, довольно непросто стать учителем в американской школе, потому что существует множество требований. Первое требование: нужно иметь достаточно высокое образование.
Тамара Ляленкова: А почему вам вообще пришло в голову - идти в школу?
Дитрих Липатс: У меня не было, откровенно говоря, никакого желания заниматься школой. Просто местная школа узнала, что я русский, что когда-то я преподавал в России. И они меня туда затащили, это не была моя инициатива. Я пришел туда помочь, потому что случайно они остались без русского учителя. И эта вся бодяга затянулась довольно надолго, лет на 12, наверное.
Тамара Ляленкова: Вам так профессиональный костюм оказался впору или это престижная работа? И она дает нормальные деньги?
Дитрих Липатс: Учителем нужно родиться. Потому что деньги здесь, прямо скажем, не нормальные. Может быть, из меня и получился бы хороший учитель, но все-таки, наверное, на университетской кафедре. Потому что школьный учитель – это больше, чем учитель – это и полицейский, и воспитатель, и человек, который способен давить. Вот этого последнего качества мне постоянно не хватало.
Как я уже сказал, учитель получает немного, то есть начальная ставка учителя где-то 28 тысяч долларов. Это очень средняя зарплата, которую можно заработать где угодно. То, что учитель имеет 2,5 месяца летнего отпуска – это тоже не очень знаменательно. Потому что после этого отпуска опять надо возвращаться в школу. Если человек в любой стране учителем не родился, то весь этот отпуск отравлен сознанием того, что тебе придется идти назад. Это не относится только к американской школе, это везде.
Тамара Ляленкова: Тем не менее, вы там задержались.
Дитрих Липатс: Да. Я там задержался, потому что мне очень импонировало работать с детьми. Ведь те знания, которые я сам когда-то получил, мне очень хотелось передать.
Чем мне американская школа не нравилась, я не хочу говорить. Я сегодня хочу говорить больше о позитивном, чем о негативном. Но дело в том, что, чтобы быть учителем именно в американской школе, надо бы здесь, конечно, вырасти, в этой среде и в этой культуре. Потому что, как язык понимается не целыми словами, а отдельными фонемами, какими-то нюансами произношения, так и здесь. Если ты пришел из другой культуры, из культуры советской, русской, то ты не знаешь именно тех отдельных тонкостей, на которые дети очень хорошо реагируют. Например, если мы в русской школе произносим слово "цыц, ребята!", американские дети совершенно этого не поймут. Здесь им надо сказать волшебное "шшш", тогда они замолкают. Слава Богу, мне хватило ума это осознать, и очень быстро мне удалось как-то перенять именно местные традиции. Но обыкновенному русскому учителю, который воспитан - мол, я начальник – ты дурак, здесь не выжить. Здесь нет начальника, здесь нет дурака. Отношения между учеником и учителем – это отношения сугубо семейные. Он тебя воспринимает как взрослого.
Когда я жил в Латвии, я работал учителем в школе. И я вам скажу, что дети абсолютно везде одинаковые – и в России, и в Латвии, и в Америке. В Америке я очень быстро перестал обращать внимание на их цвет. Но сущность – пробование лимитов, пробование того, куда можно забегать, чисто детская сущность – проявляется везде. Детский мир довольно жесток повсюду. В этом мире надо просто добиваться какого-то соглашения с этим 100-главным драконом.
Тамара Ляленкова: А какие классы были у вас? Я имею в виду возраст.
Дитрих Липатс: В первую очередь, когда я пришел в школу, то попал в 6-8 классы. Школа была довольно-таки престижная, но не со стороны каких-то там особенных оплат обучения, родительских заслуг. Нет. Она была престижной, потому что считалось, что в эту школу отобраны самые достойные, хоть и находилась она в довольно пролетарском районе.
Я обратил внимание, что дети более сытые, чем в России, и поэтому они более толерантные, добрые. Что еще интересное я заметил, это был год 1995, в то время еще не было такого засилья дешевого шмотья в магазинах. Дети друг друга различали по тому, как они одеты, и немножко, бывало, над этим подшучивали, если кто-то был одет не так. А вот спустя уже лет 5-6, Китай настолько забросал Америку дешевыми шмотками, что смешно сказать, но разницу дети отмечали друг у друга лишь по ботинкам.
Тамара Ляленкова: Здесь вы преподавали историю. А в Америке?
Дитрих Липатс: Когда возникла необходимость в преподавателе английского до 8 класса, меня попросили сдать этот экзамен. И меня спасло то, что когда я приехал в Америку, я в первую очередь пошел учиться в колледж. Я приехал сюда как иностранный студент. И вот те самые классы, которые я брал в колледже, они поверх моего гуманитарного образования позволили сдать еще экзамены по английскому. Кроме того, я брал классы по биологии, по астрономии – это мне позволило стать преподавателем по физике, химии, что-то типа нашего природоведения для 4 класса – не слишком сложно, без всяких формул, общие знания и тому подобное.
Тамара Ляленкова: Из кого состоял, как говорят в России, педагогический коллектив? Вы знаете и помните, наверное, что в России, как правило, это дамы средних и преклонных лет.
Дитрих Липатс: Я бы сказал, что дамы средних и преклонных лет, конечно, составляют какую-то часть. Но наряду с этим я видел много людей молодых. Я бы очень положительно их охарактеризовал именно по отношению к тому, что они делают, по их отношению к детям. Обобщая, (хотя в Америке не принято обобщать), но обобщая, я бы сказал, что они создают некую атмосферу семьи в школе. Так как школа вообще является микромоделью общества, я бы сказал, что, судя по тому, что я видел в Америке, здесь гораздо меньше отчужденности между преподавателями и учениками. Здесь стараются создать семейственную атмосферу. Здесь нет взаимоподчиненности и обязательности выполнения приказов. Если ученик не согласен с тем, что от него требует учитель, у ученика всегда есть возможность пойти к так называемому консультанту, который поможет решить самые разные вопросы. Вплоть до того, что ученика переведут от одного учителя к другому. И это не будет считаться зазорным, потому что это постоянная практика.
Тамара Ляленкова: Есть у вас в рассказе и, возможно, это есть и в реальности, потому что время от времени оружие выстреливает в какой-нибудь из американских школ. Что вы скажете про безопасность?
Дитрих Липатс: Я преподавал в школах, которые относились к числу пролетарских школ. Это семьи не амбициозные, это семьи, которые не думают, что они чем-то обделены. Пролетарские семьи в Америке живут хорошо. Это их выбор, и так жили их родители. Поэтому я не видел в школах никакого напряжения. Вся стрельба, которая происходила в американских школах, случалась как раз в беловоротничковых школах. Это были школы, где учились дети офисных работников, инженеров и так далее, людей амбициозных, у которых внутреннее напряжение и семейное проектировалось на напряжение детей. Я бывал в таких школах, замещая других учителей. В пролетарских, "проблемных" школах я ничего подобного не замечал. Я не видел таких зануренных детей, которые были бы способны открыть стрельбу именно из-за своей непопулярности и т. д.
Я ушел из школы 5 лет назад. И с тех пор я путешествую по всей Америке. Я шофер-дальнобойщик, у меня собственный бизнес. Это очень непростое дело, нужна огромная дисциплина. Я путешествую по всем штатам – от берега до берега. И каждый день разговариваю с людьми, именно выпускниками таких вот школ, именно с пролетариями. Я сказал бы, что самое главное, что я ощущаю среди этих людей, чувство общности, вот это самое "мы", которого так хотели когда-то добиться в Советском Союзе. Они поднимают американские флаги по любому поводу в любом маленьком бизнесе не потому, что их заставляют это делать. Просто у них есть ощущение общности с этой страной. Именно по этим людям я могу сказать, что школа имеет очень позитивное влияние. Это устойчивые, хорошо зарабатывающие люди, которые понимают, что работать надо хорошо. Среди них я не встречал пьяниц. Если меня приходили разгружать рано утром какие-то дядьки, то никогда я не слышал от них запах спиртного. Они прекрасно понимают, что они делают. Они прекрасно понимают, что делать это надо хорошо. Именно это, я бы сказал, и дала им американская школа со своей атмосферой семейственности. Американская школа выпускает нормальную, здоровую Америку.
Тамара Ляленкова: Дитрих, этот опыт, который с вами случился в американской школе, вообще, опыт общения с детьми – это достаточно серьезная вещь. Мне педагоги говорили, что тот, кто сумел с детьми работать, ему потом достаточно легко общаться с любыми людьми и с любой аудиторией. Вы что-то такое про себя понимаете?
Дитрих Липатс: Откровенно говоря, я очень рад, что мне не нужно решать проблему с дисциплиной. Я очень рад тому, что я теперь могу просто спокойно жить. Я отношусь к тем учителям, которым довольно трудно поддерживать дисциплину в классе. Дети всегда меня воспринимали как человека не строгого. Мне это говорили еще ученики в Латвии, когда я преподавал: "Вам здесь очень трудно придется. Вы не строгий". Вот этой строгости во мне, к сожалению, никогда не было. Самые звездные часы преподавания были тогда, когда ко мне приходили абитуриенты, платили 5 рублей в час и очень внимательно 3 часа меня слушали. Вот это были самые звездные часы. Так что, откровенно говоря, я не сказал бы, что я очень способный учитель. Я, наверное, все-таки больше писатель, чем учитель.
Тамара Ляленкова: Как писатель, скажите мне, существует ли образ (скажем, как в Советской России) первой учительницы, помните: пожилая женщина, белый кружевной воротничок, брошка. Есть ли похожая история в Америке?
Дитрих Липатс: Скорее есть ощущение не первого учителя, а ощущение любимого учителя. Здесь дети больше расскажут о любимом учителе. Я сам встречал детей, которых учил, спустя много лет, (для них много лет – 3-4 года). Они были очень рады меня видеть. И ко мне хорошее отношение именно как к человеку, который много давал и старался их понять. Это приятный момент в жизни – встретить такого ученичка, который уже совсем не похож на того 6-классника, которым был когда-то. Здесь, в Америке, я думаю, как и везде у людей есть любимые учителя, оставившие след в жизни.
Ведь учитель - очень непростая профессия. Тот человек, который привез меня в Америку… Так получилось, что одна американская семья нам помогла приехать сюда по студенческой визе. И этот человек сам довольно долго преподавал в школе. Он был доктор философии, работал директором школы. Но после какого-то скандала он развернулся и ушел, и стал обыкновенным купцом, то есть владельцем магазина. Так вот, он мне говорил, что не знает ничего более благородного, чем профессия учителя. В его устах это звучало очень сильно и веско. Я думаю, что он был прав. Это очень благородная профессия, но я по ней не скучаю.
Диктор: "Случилась в моем классе драка. Уличный, ковбойского вида сухопарый паренек сидел себе в сторонке никого не трогал, пока чистенький, ухоженный мамой, кучерявый и недалекий мальчик не задел его каким-то там словом. Кучерявый тот не отлипал от смазливой девочки, и, видно, желая ей понравиться, начал все это. По глазам ковбоя, вытряхнувшего кучерявого из парты, я понял, что сейчас у меня тут случится убийство или, точно уж, увечье. Я раскинул драчунов в стороны, а когда они бросились друг на дружку опять, вдвинул меж ними свой учительский стол. За такие проделки драчунам, по правилам, полагалось по сорок пять дней отсидки дома, однако и ковбой, и кучерявый, спустя три дня, были снова допущены к занятиям. Директорша, опять, словно по секрету, шепотом, объяснила мне, что дело тут такое: школьному району обещан грант, помощь, в размере трех миллионов долларов. Деньги эти очень нужны, и надо выглядеть хорошо, хотя бы по посещаемости. Потому-то и старается администрация держать всех в классах. Потом мы со всеми хулиганами разберемся, а пока надо как-то...
Это ее "как-то" вышло мне боком. Кучерявый почувствовал себя героем и стал вести себя просто плохо. Не вытерпев раз, я взял его за плечико и повел из класса. Дверь оказалась закрытой на ключ, и мальчишка, чтобы посмешить других, сделал вид, что больно об нее трахнулся. Дверь я открыл и выставил его в коридор. Кучерявый правильно понимал, что дома его не похвалят. Только что подрался, теперь из класса выгнали. Решил заложить учителя. Через день меня вызвала старуха-директорша, и дрожащими руками протянула мне какие-то бумажки. Это было заявление родителей кучерявого в суд. Выходило так, что я и впрямь трахнул их чадо о дверь.
"Вот те и на, - пробормотал я. - Я его откровенно спас, сейчас бы он без глаза ходил, а они на меня — в суд. И вы этому верите?" Директорша быстро отрицательно замотала головой.
"Конечно нет. Я этого мальчика уже три года знаю, и это не в первый раз. Надо бы это все замять как-то. Вам придется перевестись в другую школу, мне очень жаль..." И она вдруг неожиданно и обильно заплакала.
"Ну уж хрен, - сказал я. - Если уж в совсем очевидном деле, в вашей школе встают на сторону хулигана, а учителя гонят, с меня хватит. Где у вас тут бумажка?"
Я написал заявление об уходе, директорша обняла меня на прощание и оросила мое плечо слезами, вероятно, она с ужасом поняла, что заменить меня пока будет некем.
Вернувшись в класс, я с облегчением собрался, снял со стен свои постеры, скатал их в рулон и пошел вон, на воздух, на волю, в нормальную взрослую жизнь".
Тамара Ляленкова: Так заканчивается рассказ «Tичер» Дитриха Липатса.
Новости образования
Региональные
В Туве выпускники вузов с красным дипломом будут получать субсидии на погашение процентов по ипотеке. Мера направлена на устранение острого дефицита молодых специалистов. Начало реализации программы запланировано на 2012 г. По данным республиканского правительства, каждый год около 40 студентов с отличием оканчивают вузы республики. К 2015 году планируется помочь в улучшении жилищных условий 120 молодым специалистам.
Школьники Биробиджана провели соревнование по метанию клавиатур, приуроченное к началу отсчета дней до старта зимней Олимпиады-2014 в Сочи. Учащиеся школы № 23 соревновались в умении метать клавиатуры. Никаких особых требований к снарядам не предъявлялось. Лучший результат показал Клим Криворучко, который смог метнуть клавиатуру на 15 метров.
В Перми прошла церемония награждения участников краевого конкурса среди учителей-разработчиков лучших интернет-уроков. Свои работы представили более 2тыс. педагогов. Цель конкурса – активное внедрение сетевых технологий в работу школ, повышение качества обучения за счет использования электронных материалов. Победители получили премии в размере 20 тыс. рублей.
22 мая во Владивостоке пройдет ставший уже традиционным, конкурс выступлений на японском языке. Соревноваться в знаниях будут школьники, студенты, а так же сотрудники приморских компаний, изучающие японский язык. Главным призом станет экскурсионная поездка в город Тояма.
В столичных школах планируется внедрить московский стандарт качества образования. Суть реформы заключается в индивидуализации процесса образования и развитии каждого учащегося. Ребята должны не учить таблицу умножения, а сами ее изобретать, заявила заместитель мэра Москвы по вопросам образования и здравоохранения Ольга Голодец. Эксперимент стартовал в 186 столичных школах. По прогнозам чиновников новый подход к образованию должен увеличить уровень знаний учащихся на 20%.
Федеральные
Президент Дмитрий Медведев заявил, что не исключает возможности, возвращения к преподавательской деятельности после отставки. Об этом глава государства рассказал во время пресс-конференции в Сколково.
Экс-спикер Совета Федерации Сергей Миронов заявил, что улучшения в российском образовании наступят только после отставки Андрея Фурсенко. С действующим главой Минобрнауки, ожидать положительных изменений приходится. Такое заявление политик сделал во время встречи со студентами Горного института.
Более половины россиян убеждены в необходимости обязательного преподавания русского языка и математики. Так же возросла популярность истории (до 42%) и естественных наук (до 27%), таковы данные опроса проведенного Левада-Центром. Выбор россиян, по мнению аналитиков, объясняется некоторым снижением популярности профессий юриста экономиста, востребованностью "технарей" и введением системы ЕГЭ.
Студенты и аспиранты российских вузов, получившие повестки из военкоматов, написали открытое письмо президенту, с требованием остановить призыв на военную службу учащихся. По словам авторов письма, по закону в данный момент можно призвать в армию любого аспиранта. Напомним, этой весной повестки о призыве на военную службу уже получили аспиранты московских, петербургских, самарских, омских вузов.
19 мая начала работу "горячая линии" по ЕГЭ под патронатом Алины Кабевой. На вопросы, касающиеся подготовки к экзаменам, отвечают лучшие преподаватели школ и вузов, на вопросы, касающиеся процедуры сдачи ЕГЭ, – специалисты Рособрнадзора. Телефон бесплатной "горячей линии" 8 800 505 12 05.
Вузы имеют право отчислять студентов за употребление наркотиков, если это прописано в уставе учебного заведения, заявил министр образования. По мнению Андрея Фурсенко, абитуриент, поступая в вуз должен соглашаться с его правилами, а в случае их нарушения должен быть готов к отчислению. Тестирование на наркотики, по словам чиновника, должно расцениваться, как вклад студентов в борьбу с наркоманией.
Зарубежные
Генеральная прокуратура Украины обвинила Министерство образования в том, что букварей на русском языке было напечатано больше, чем на украинском, а в 2010 году часть школ получила учебники уже после начала занятий. Заместитель генпрокурора заявил, что ведомство Николая Табачника не выполняет своих обязательств по обеспечению школ учебными пособиями. В министерстве отвергли обвинения, заявив, что такая ситуация наблюдается из года в год, а причина кроется в несовершенной процедуре закупки.
В Саудовской Аравии открылся крупнейший на арабском Востоке вуз для женщин. Университет, рассчитанный на 50 тыс. студенток, занимает территорию 800 гектаров. Для передвижений между учебными корпусами построен монорельс. Так же девушки могут воспользоваться мини-электромобилями. Из 130 тысяч студентов семи университетов Саудовской Аравии, по данным ЮНЕСКО, 58% составляют женщины. Правительство королевства ежегодно выделяет образование 40 млрд. долларов.
Британские художники создали виртуальную школу рисования. Оплатив $47 полугодовой видео курс, художник-любитель сможет освоить классические техники рисования маслом и карандашом. По словам основателей ресурса Натали Ричи и Владимира Лондона, 6-ти месяцев вполне достаточно для того чтобы овладеть техникой. Главным достоинством курса является то, что авторы показали процесс создания картины от начала до конца.
