Гость нашей субботней программы - выдающийся музыкант, одна из первых скрипок мира - Гидон Кремер. Его международная карьера сложилась после отъезда из СССР. Кремер выступал с выдающимися оркестрами, играл музыку лучших композиторов мира в самых знаменитых концертных залах. Его дискография - несколько сотен пластинок. Гидон Кремер - организатор международных музыкальных фестивалей и неожиданных оригинальных проектов, которые вносят в классическую музыку элементы эстрады, джаза и фольклора. Он - мегазвезда мировой сцены. В студии Радио Свобода с Гидоном Кремером беседует Елена Фанайлова.
Елена Фанайлова: Гидон Маркусович, за свою жизнь вы работали с огромным количеством музыкантов, в последние годы с вашим именем связаны фестиваль в Локенхаузе, оркестр "Кремерата Балтика". Какими же качествами должны обладать люди, которые работают с вами?
Гидон Кремер: Я думаю, открытостью души и открытостью друг к другу, и ко мне, к моим идеям, потому что бессмысленно иметь партнеров, которые только настаивают на своем, необходим взаимообмен идей, к которому я также готов. Второе качество - все-таки определенная доля профессионализма или высокого профессионализма, потому что я, конечно же, ставлю требования в соответствии с моим опытом, знанием того, что возможно и с чем я уже в жизни сталкивался. А сталкивался я с очень многим и с самым лучшим, и среди дирижеров, и среди партнеров, я уж не буду говорить о Бернстайнах, Караянах... Я могу говорить и...об Олеге Майзенберге, о Кристиане Циммермане, об очень многих, повезло в жизни, что очень много было рядом музыкантов, с которыми находился общий язык. Поэтому, конечно, привлекая сейчас молодежь, я тоже ставлю им требования. Я понимаю, что не все требования выполнимы, что не все как бы на том уровне, которого ожидаешь, но в них я вижу большую готовность, чем в целом ряде уже признанных музыкантов со своим стилем со своим видением, которое иногда законсервировано, или рутинно, а в молодых музыкантах, даже если потенциалу еще надо давать расти, я вижу готовность к сотрудничеству - это для меня очень важно.
Елена Фанайлова: А у вас есть преподавательская жилка?
Гидон Кремер: Наверное, есть, но я специально ее не эксплуатирую, я никогда не преподавал ни в каком музыкальном заведении, всегда отказывался от постоянной работы такой, иногда давал мастер-классы, но в очень ограниченном масштабе, но жилка есть, потому что, приблизив к себе "Кремерату Балтику", я в течение пяти лет уже ежегодно провожу с ними пять месяцев в году, пять месяцев интенсивного общения с молодежью, это даже больше, чем если бы я преподавал где-нибудь.
Елена Фанайлова: В июне у вас прошло мировое турне с танго-оперитой Асторы Пьяццоллы "Мария де Буэнос-Айрес". И с вами выступили музыканты, который пятый год собираются со всего мира, чтобы исполнять именно эту вещь. Почему в это турне не попала Москва. Почему вообще Москва видит вас не так часто?
Гидон Кремер: Я не могу сказать, что Москва меня видит редко. Москва меня видит регулярно. Когда-то, когда я жил в Москве, я играл по 4, по 5, по 7 концертов в сезон, но сейчас я просто не успеваю. Когда мне менеджер сказал, что я, чтобы быть ощутимым по накоплению выступлений в таком городе, как Лондон, должен играть там минимум 7 раз в сезон, я сразу сказал, что это для меня невозможно. Я хочу быть всюду, что тоже очень накладно, потому что одна из самых тяжелых сторон жизни гастролера - это именно странствовать, репетировать, работать с музыкой, с музыкантами, играть концерты легче, чем передвигаться. Я стараюсь каждый год быть в Москве 1-2 раза, стараюсь привозить и "Кремерату Балтику" регулярно в Москву, и пока это удается. А "Мария" не увидела Москву потому, что не попала на орбиту наших путешествий, которые организовывал один швейцарский продюсер, у которого, наверное, не было достаточных связей с Москвой. Могу винить себя, что в нужный момент не подсказал, что в это июньское турне Москва как бы находилась на пути между Стамбулом и странами Балтии, ругаю себя за это сейчас, потому что очень хотелось показать "Марию" в Москве, но помню, что когда-то, в первом турне "Марии", Москва неоднократно было упомянута, но ничего не получилось, то ли с контрактами, то ли с условиями... Мне жалко.
Елена Фанайлова: Гидон Маркусович, а кто из музыкантов, современников или классиков, вам дорог?
Гидон Кремер: Знаете, чем больше живешь, тем больше понимаешь, что иногда и разговоры-то больше ведешь с покойниками, не только с записями покойников. Я не очень много слушаю, правда, записей и не очень часто хожу на концерты, хотя вроде бы в курсе такой музыкальной жизни... Из живущих авторов люблю Гию Канчели и Соню Губайдуллину или Леню Десятникова, как когда-то любил и продолжаю любить Альфреда Шнитке или Луиджи Нонно. Я все равно сейчас кого-то забуду, потому что переиграл я столько музыки, что я столкнулся с очень многими, имел такое счастье, настоящими, творческими людьми. Тут же приходит на ум Валя Сильвестров. Среди своих коллег - уважение к мощи, гармоничности, преданности музыке Давида Федоровича Ойстраха, осталось навсегда восхищение какими-то записями Стерна или Минухина, или Хейфеца, оно осталось, но оно как-то ушло в тень, а так, в шутку, я любил говорить и могу даже повторить, что одним из моих любимых скрипачей всегда был Стефан Грапелли.
Елена Фанайлова: Существует расхожая фраза о том, что искусство требует жертв. Требовало ли оно жертв от вас?
Гидон Кремер: Вы знаете, когда вы говорите слово "жертва", я так на него откликаюсь, что я даже не знаю, кто больше жертва, жертва - те люди, которые попали под поезд моей энергетики, потому что такие жертвы тоже были и есть, те люди, которые не смогли дотянуться до того, чтобы быть в резонансе со мной, или - те люди, которых я подчинил себе и из круга которых я ушел, потому что меня несло дальше, мой поезд несло дальше, или я сам - самая большая жертва, потому что эта безумная стремительность, с которой я живу на мультитраках, на многоканальной системе отношений, интересов, я имею в виду сейчас творческие отношения, но, конечно, есть и человеческие, не позволяет ни остановиться, ни откликнуться и вздохнуть, есть просто движение, и в этом движении отсутствует очень важное звено. Я рассматриваю себя жертвой собственной вовлеченности или собственной одержимости, это закон того, что у каждого человека должен быть дом, а все те дома, которые я попытался построить, остались где-то далеко, была ли это Москва, Нью-Йорк, Цюрих, Париж... Это все где-то далеко, и есть ностальгия по этим домам, по этому понятию и этому состоянию, что где-то есть этот очаг, но на самом-то деле в данный момент я могу об этом только мечтать, потому что реальность такова, что, наверное, мой единственный дом - это "Кремерата Балтика", с которой я езжу больше времени, чем я где-то бываю. И это тоже такой иллюзорный дом, потому что ребята мои замечательные, но это ребята другого поколения, как все дети, они уже взрослые дети, должны становиться на ноги сами и уходить из дома, так что и этот дом в какой-то момент грозит обрушиться. Но я еще с ними не прощаюсь, я еще собираюсь в свою семью, и мы еще продолжаем интенсивно взаимодействовать, и то, что я могу дать им, я делаю с полной отдачей, получая взамен непосредственность и готовность пока еще следовать начертанным путем.
Елена Фанайлова: А как складывается ваши отношения с вашими детьми, с дочерьми?
Гидон Кремер: Мне стыдно перед своими детьми, потому что я должен был, конечно, уделить им и больше времени, и больше внимания. Я счастлив, что Лика уже взрослая, что она иногда понимает, что я этого делать не могу, хотя очень расстраивается, когда ей это особенно надо. Анастасии, или как мы ее зовем, Жижику, моего присутствия, конечно же, не хватает, как когда-то не хватало Лике. Мне перед ними стыдно, но я не могу изменить ситуацию, потому что я ведом своим делом, и у меня есть такое ощущение, что я могу в деле принести больше смысла, чем в воспитании детей, но это, конечно, такое самооправдание, не очень я бы даже сказал сам, критически взирая на себя, не очень убедительное. Может, это самооправдание от неумения, потому что я все-таки знаю, как моделировать музыку, как моделировать людей, особенно детей - это уже труднее.
Елена Фанайлова: Вы из семьи музыкантов, можно ли сказать, что родители моделировали вас?
Гидон Кремер: Папа был чрезвычайно целеустремлен, нынче я понимаю, каким адским терпением он обладал, если он мог часами со мной заниматься. Я не могу похвастать таким терпением, потому что для меня просидеть и чему-то научить даже маленькую Анастасию - я, наверное, не выдержу больше чем полчаса. А папа часами мной занимался и, наверное, папа привил мне понятие работы, сколько мне нужно вкладывать в работу. Что касается мамы, то ее любовь до сих пор безгранична, как, наверное, у всех мам к своим детям. Это любовь, щедрая любовь, бескорыстная и самоотверженная, для мамы существую, наверное, я и больше никто, она видит все через призму меня. Это прекрасно, но это и обременительно, потому что хотелось, чтобы и у мамы была своя жизнь, но у нее она складывалась не так счастливо, как мне бы сейчас хотелось, и я вижу, что я осуществил, наверное, в каком-то смысле то, о чем родители мечтали, но и благодаря их вкладу.
Елена Фанайлова: Гидон Маркусович, существует ли для вас понятие соперничества в искусстве?
Гидон Кремер: Конечно, существует. Это понятие существовало и в юности, когда азарт того, чтобы победить или кого-то обойти, быть лучше, существовал, а папа мне просто говорил, зная условия, в которых я рос, что для того, чтобы выжить, тебе надо быть в 10 раз лучше. Я не считаю, что я в 10 раз лучше, может, в 10 раз больше делаю, чтобы вообще сохраниться... Соперничество бывает здоровое, бывает нездоровое, если это соперничество в тщеславии, то оно нездоровое, потому что обойти кого-то или заслужить больше лавров - не лучшая задача, а вот соперничество, сделать как можно лучше что-то, во имя чего-то, чистоты музыки или замысла автора, или какой-то, скажем, внутренней правды... Соперничество - это, прежде всего, соперничество с самим собой, на что ты способен и каким бы хотел быть. И вот это постоянное напряжение, что ты хочешь от себя больше, чем ты можешь, оно и двигает.
Елена Фанайлова: Мужчины всей планеты в последнее время смотрели мировой чемпионата по футболу. Нам известно, что вы тоже, для вас футбол - это хобби?
Гидон Кремер: Вот в эти недели почему-то стало хобби. Я когда-то в детстве увлекался баскетболом, это естественно, потому что я вырос в баскетбольной стране - Латвии, шахматами, чтением, театром, это все больше хобби, чем футбол, в кино люблю ходить люблю, ездить туда, где меня никто не знает и где меня никто и искать-то не будет, в далекие какие-то страны, на острова. Но, к сожалению, в последние годы я себе этого и позволить почти не могу совсем, потому что я так связался с "Кремератой", что она занимает столько времени, что должен быть цикл работы очень концентрированной, и в промежутках я обычно успеваю только сыграть какие-то концерты, сделать какие-то записи без "Кремераты", вот на настоящий отдых времени, как ни странно, как ни грустно, не хватает.
Елена Фанайлова: А что вас интересует в поездках в других странах - кухня, архитектура, музеи?
Гидон Кремер: Трудно сказать. И то, и второе, и третье. Но дух, конечно, у людей меня больше всего интересует. И особенно этот дух есть в тех странах, где есть столько противоречий, как в Израиле.
Елена Фанайлова: Гидон Маркусович, а что больше всего повлияло на ваше решение уехать на Запад?
Гидон Кремер: Отношения с советским государством у меня складывались достаточно проблематично. Я же был в какие-то годы так называемым невыездным, это, конечно, настраивало против, потому что я считал, как и многие мои коллеги, это абсолютной несправедливостью, чем это в общем и было, но таких несправедливых моментов в истории того государства, которого, к счастью, больше нет, было достаточно много, и невыездность - это еще самая мелкая из бед, когда люди уходили, люди исчезали, давление было таким страшным на психику, что мы все по-своему все еще носим бациллы этого государства, и поэтому так, в ретроспективе, это еще маленькая беда. И этой маленькой беде удавалось нарушить во многом психику, я уходил от этого ощущения, я уезжал с чувством, что мне не хочется быть в корсете этих условий, мне хочется дышать нормально, выбирая то, что мне нравится или не нравится самому. Это не значит, что я уезжал в царство полной свободы, о которой и советские идеологи говорили, что такой не существует, и по своему были правы, и я это тогда понимал и сейчас понимаю, потому что условия западного рынка подчас нисколько не уступают давлению советской идеологии, но, тем не менее, есть больше выбора своего статуса, своего поведения, и для работы, существования это, конечно, лучше, не скажу, что легче, но лучше. Я уезжал всю жизнь, я вечный такой колобок, я уезжал и из Риги, и из Москвы, и потом из Нью-Йорка, Цюриха, но гавани я еще не нашел.
Елена Фанайлова: А изменилась ли сейчас та страна, из которой вы уехали больше 20 лет назад?
Гидон Кремер: Конечно, изменилась. Очень многое, с чем я сталкиваюсь, приезжая сейчас в Москву или Ригу - доказательства того, что изменилась. Я не судья тому, что изменилось в лучшую сторону, что в худшую, я могу только наблюдать и думаю, что публика в каком-то смысле изменилась в худшую сторону, но этому есть социологические причины, в частности, и то, что порядочные, верные искусству люди просто иногда не могут купить билеты на концерты, залы заполняются теми, у кого определенный статус. Необязательно называть их новыми русскими или новыми латышами, или новыми украинцами - это просто своеобразная новая буржуазия, такой буржуазии и на Западе много, и я подчас ставлю себе вопрос: для кого я собственно играю? Потому что я вырос в стране, в которой моему занятию был дан смысл не только просвещать, но и одаривать, поддерживать, быть в оппозиции, а быть под лучами славы, популярное расхожее западное понятие, что надо быть звездой - это мне на самом деле чуждо, и те, кто купаются в этих лучах славы, очень часто изменяют и себе и своей профессии, и видеть это грустно, и тогда начинаешь спрашивать себя, правильно ли то, что ты делаешь, и тогда находишь ответ, что пока ты играешь "Марию" или пока ты занимаешься "Кремератой Балтика" изнутри, не сталкиваешься со всеми сложностями, которые этот коллектив испытывает, финансовые сложности, "promotion", Бог его знает что еще, то пока занимаешься с этим изнутри, то занимаешься своим делом, и это дает хоть какое-то удовлетворение и радость. А когда сталкиваешься со всеми внешними условиями, то нередко отчаиваешься.
Елена Фанайлова: А чего же больше в жизни Гидона Кремера, удовлетворения или отчаяния?
Гидон Кремер: Вы знаете, мне грех жаловаться, потому что, в общем, я достиг большего, чем смел надеяться. Я нашел и признание, и уважение, и поддержку. Я еще не ставлю точку. Если я еще найду в этой жизни, а не в следующей, покой, то, может, я еще сочту себя счастливым. Но пока мной движет беспокойство, и покой нам только снится.
Елена Фанайлова: Гидон Маркусович, за свою жизнь вы работали с огромным количеством музыкантов, в последние годы с вашим именем связаны фестиваль в Локенхаузе, оркестр "Кремерата Балтика". Какими же качествами должны обладать люди, которые работают с вами?
Гидон Кремер: Я думаю, открытостью души и открытостью друг к другу, и ко мне, к моим идеям, потому что бессмысленно иметь партнеров, которые только настаивают на своем, необходим взаимообмен идей, к которому я также готов. Второе качество - все-таки определенная доля профессионализма или высокого профессионализма, потому что я, конечно же, ставлю требования в соответствии с моим опытом, знанием того, что возможно и с чем я уже в жизни сталкивался. А сталкивался я с очень многим и с самым лучшим, и среди дирижеров, и среди партнеров, я уж не буду говорить о Бернстайнах, Караянах... Я могу говорить и...об Олеге Майзенберге, о Кристиане Циммермане, об очень многих, повезло в жизни, что очень много было рядом музыкантов, с которыми находился общий язык. Поэтому, конечно, привлекая сейчас молодежь, я тоже ставлю им требования. Я понимаю, что не все требования выполнимы, что не все как бы на том уровне, которого ожидаешь, но в них я вижу большую готовность, чем в целом ряде уже признанных музыкантов со своим стилем со своим видением, которое иногда законсервировано, или рутинно, а в молодых музыкантах, даже если потенциалу еще надо давать расти, я вижу готовность к сотрудничеству - это для меня очень важно.
Елена Фанайлова: А у вас есть преподавательская жилка?
Гидон Кремер: Наверное, есть, но я специально ее не эксплуатирую, я никогда не преподавал ни в каком музыкальном заведении, всегда отказывался от постоянной работы такой, иногда давал мастер-классы, но в очень ограниченном масштабе, но жилка есть, потому что, приблизив к себе "Кремерату Балтику", я в течение пяти лет уже ежегодно провожу с ними пять месяцев в году, пять месяцев интенсивного общения с молодежью, это даже больше, чем если бы я преподавал где-нибудь.
Елена Фанайлова: В июне у вас прошло мировое турне с танго-оперитой Асторы Пьяццоллы "Мария де Буэнос-Айрес". И с вами выступили музыканты, который пятый год собираются со всего мира, чтобы исполнять именно эту вещь. Почему в это турне не попала Москва. Почему вообще Москва видит вас не так часто?
Гидон Кремер: Я не могу сказать, что Москва меня видит редко. Москва меня видит регулярно. Когда-то, когда я жил в Москве, я играл по 4, по 5, по 7 концертов в сезон, но сейчас я просто не успеваю. Когда мне менеджер сказал, что я, чтобы быть ощутимым по накоплению выступлений в таком городе, как Лондон, должен играть там минимум 7 раз в сезон, я сразу сказал, что это для меня невозможно. Я хочу быть всюду, что тоже очень накладно, потому что одна из самых тяжелых сторон жизни гастролера - это именно странствовать, репетировать, работать с музыкой, с музыкантами, играть концерты легче, чем передвигаться. Я стараюсь каждый год быть в Москве 1-2 раза, стараюсь привозить и "Кремерату Балтику" регулярно в Москву, и пока это удается. А "Мария" не увидела Москву потому, что не попала на орбиту наших путешествий, которые организовывал один швейцарский продюсер, у которого, наверное, не было достаточных связей с Москвой. Могу винить себя, что в нужный момент не подсказал, что в это июньское турне Москва как бы находилась на пути между Стамбулом и странами Балтии, ругаю себя за это сейчас, потому что очень хотелось показать "Марию" в Москве, но помню, что когда-то, в первом турне "Марии", Москва неоднократно было упомянута, но ничего не получилось, то ли с контрактами, то ли с условиями... Мне жалко.
Елена Фанайлова: Гидон Маркусович, а кто из музыкантов, современников или классиков, вам дорог?
Гидон Кремер: Знаете, чем больше живешь, тем больше понимаешь, что иногда и разговоры-то больше ведешь с покойниками, не только с записями покойников. Я не очень много слушаю, правда, записей и не очень часто хожу на концерты, хотя вроде бы в курсе такой музыкальной жизни... Из живущих авторов люблю Гию Канчели и Соню Губайдуллину или Леню Десятникова, как когда-то любил и продолжаю любить Альфреда Шнитке или Луиджи Нонно. Я все равно сейчас кого-то забуду, потому что переиграл я столько музыки, что я столкнулся с очень многими, имел такое счастье, настоящими, творческими людьми. Тут же приходит на ум Валя Сильвестров. Среди своих коллег - уважение к мощи, гармоничности, преданности музыке Давида Федоровича Ойстраха, осталось навсегда восхищение какими-то записями Стерна или Минухина, или Хейфеца, оно осталось, но оно как-то ушло в тень, а так, в шутку, я любил говорить и могу даже повторить, что одним из моих любимых скрипачей всегда был Стефан Грапелли.
Елена Фанайлова: Существует расхожая фраза о том, что искусство требует жертв. Требовало ли оно жертв от вас?
Гидон Кремер: Вы знаете, когда вы говорите слово "жертва", я так на него откликаюсь, что я даже не знаю, кто больше жертва, жертва - те люди, которые попали под поезд моей энергетики, потому что такие жертвы тоже были и есть, те люди, которые не смогли дотянуться до того, чтобы быть в резонансе со мной, или - те люди, которых я подчинил себе и из круга которых я ушел, потому что меня несло дальше, мой поезд несло дальше, или я сам - самая большая жертва, потому что эта безумная стремительность, с которой я живу на мультитраках, на многоканальной системе отношений, интересов, я имею в виду сейчас творческие отношения, но, конечно, есть и человеческие, не позволяет ни остановиться, ни откликнуться и вздохнуть, есть просто движение, и в этом движении отсутствует очень важное звено. Я рассматриваю себя жертвой собственной вовлеченности или собственной одержимости, это закон того, что у каждого человека должен быть дом, а все те дома, которые я попытался построить, остались где-то далеко, была ли это Москва, Нью-Йорк, Цюрих, Париж... Это все где-то далеко, и есть ностальгия по этим домам, по этому понятию и этому состоянию, что где-то есть этот очаг, но на самом-то деле в данный момент я могу об этом только мечтать, потому что реальность такова, что, наверное, мой единственный дом - это "Кремерата Балтика", с которой я езжу больше времени, чем я где-то бываю. И это тоже такой иллюзорный дом, потому что ребята мои замечательные, но это ребята другого поколения, как все дети, они уже взрослые дети, должны становиться на ноги сами и уходить из дома, так что и этот дом в какой-то момент грозит обрушиться. Но я еще с ними не прощаюсь, я еще собираюсь в свою семью, и мы еще продолжаем интенсивно взаимодействовать, и то, что я могу дать им, я делаю с полной отдачей, получая взамен непосредственность и готовность пока еще следовать начертанным путем.
Елена Фанайлова: А как складывается ваши отношения с вашими детьми, с дочерьми?
Гидон Кремер: Мне стыдно перед своими детьми, потому что я должен был, конечно, уделить им и больше времени, и больше внимания. Я счастлив, что Лика уже взрослая, что она иногда понимает, что я этого делать не могу, хотя очень расстраивается, когда ей это особенно надо. Анастасии, или как мы ее зовем, Жижику, моего присутствия, конечно же, не хватает, как когда-то не хватало Лике. Мне перед ними стыдно, но я не могу изменить ситуацию, потому что я ведом своим делом, и у меня есть такое ощущение, что я могу в деле принести больше смысла, чем в воспитании детей, но это, конечно, такое самооправдание, не очень я бы даже сказал сам, критически взирая на себя, не очень убедительное. Может, это самооправдание от неумения, потому что я все-таки знаю, как моделировать музыку, как моделировать людей, особенно детей - это уже труднее.
Елена Фанайлова: Вы из семьи музыкантов, можно ли сказать, что родители моделировали вас?
Гидон Кремер: Папа был чрезвычайно целеустремлен, нынче я понимаю, каким адским терпением он обладал, если он мог часами со мной заниматься. Я не могу похвастать таким терпением, потому что для меня просидеть и чему-то научить даже маленькую Анастасию - я, наверное, не выдержу больше чем полчаса. А папа часами мной занимался и, наверное, папа привил мне понятие работы, сколько мне нужно вкладывать в работу. Что касается мамы, то ее любовь до сих пор безгранична, как, наверное, у всех мам к своим детям. Это любовь, щедрая любовь, бескорыстная и самоотверженная, для мамы существую, наверное, я и больше никто, она видит все через призму меня. Это прекрасно, но это и обременительно, потому что хотелось, чтобы и у мамы была своя жизнь, но у нее она складывалась не так счастливо, как мне бы сейчас хотелось, и я вижу, что я осуществил, наверное, в каком-то смысле то, о чем родители мечтали, но и благодаря их вкладу.
Елена Фанайлова: Гидон Маркусович, существует ли для вас понятие соперничества в искусстве?
Гидон Кремер: Конечно, существует. Это понятие существовало и в юности, когда азарт того, чтобы победить или кого-то обойти, быть лучше, существовал, а папа мне просто говорил, зная условия, в которых я рос, что для того, чтобы выжить, тебе надо быть в 10 раз лучше. Я не считаю, что я в 10 раз лучше, может, в 10 раз больше делаю, чтобы вообще сохраниться... Соперничество бывает здоровое, бывает нездоровое, если это соперничество в тщеславии, то оно нездоровое, потому что обойти кого-то или заслужить больше лавров - не лучшая задача, а вот соперничество, сделать как можно лучше что-то, во имя чего-то, чистоты музыки или замысла автора, или какой-то, скажем, внутренней правды... Соперничество - это, прежде всего, соперничество с самим собой, на что ты способен и каким бы хотел быть. И вот это постоянное напряжение, что ты хочешь от себя больше, чем ты можешь, оно и двигает.
Елена Фанайлова: Мужчины всей планеты в последнее время смотрели мировой чемпионата по футболу. Нам известно, что вы тоже, для вас футбол - это хобби?
Гидон Кремер: Вот в эти недели почему-то стало хобби. Я когда-то в детстве увлекался баскетболом, это естественно, потому что я вырос в баскетбольной стране - Латвии, шахматами, чтением, театром, это все больше хобби, чем футбол, в кино люблю ходить люблю, ездить туда, где меня никто не знает и где меня никто и искать-то не будет, в далекие какие-то страны, на острова. Но, к сожалению, в последние годы я себе этого и позволить почти не могу совсем, потому что я так связался с "Кремератой", что она занимает столько времени, что должен быть цикл работы очень концентрированной, и в промежутках я обычно успеваю только сыграть какие-то концерты, сделать какие-то записи без "Кремераты", вот на настоящий отдых времени, как ни странно, как ни грустно, не хватает.
Елена Фанайлова: А что вас интересует в поездках в других странах - кухня, архитектура, музеи?
Гидон Кремер: Трудно сказать. И то, и второе, и третье. Но дух, конечно, у людей меня больше всего интересует. И особенно этот дух есть в тех странах, где есть столько противоречий, как в Израиле.
Елена Фанайлова: Гидон Маркусович, а что больше всего повлияло на ваше решение уехать на Запад?
Гидон Кремер: Отношения с советским государством у меня складывались достаточно проблематично. Я же был в какие-то годы так называемым невыездным, это, конечно, настраивало против, потому что я считал, как и многие мои коллеги, это абсолютной несправедливостью, чем это в общем и было, но таких несправедливых моментов в истории того государства, которого, к счастью, больше нет, было достаточно много, и невыездность - это еще самая мелкая из бед, когда люди уходили, люди исчезали, давление было таким страшным на психику, что мы все по-своему все еще носим бациллы этого государства, и поэтому так, в ретроспективе, это еще маленькая беда. И этой маленькой беде удавалось нарушить во многом психику, я уходил от этого ощущения, я уезжал с чувством, что мне не хочется быть в корсете этих условий, мне хочется дышать нормально, выбирая то, что мне нравится или не нравится самому. Это не значит, что я уезжал в царство полной свободы, о которой и советские идеологи говорили, что такой не существует, и по своему были правы, и я это тогда понимал и сейчас понимаю, потому что условия западного рынка подчас нисколько не уступают давлению советской идеологии, но, тем не менее, есть больше выбора своего статуса, своего поведения, и для работы, существования это, конечно, лучше, не скажу, что легче, но лучше. Я уезжал всю жизнь, я вечный такой колобок, я уезжал и из Риги, и из Москвы, и потом из Нью-Йорка, Цюриха, но гавани я еще не нашел.
Елена Фанайлова: А изменилась ли сейчас та страна, из которой вы уехали больше 20 лет назад?
Гидон Кремер: Конечно, изменилась. Очень многое, с чем я сталкиваюсь, приезжая сейчас в Москву или Ригу - доказательства того, что изменилась. Я не судья тому, что изменилось в лучшую сторону, что в худшую, я могу только наблюдать и думаю, что публика в каком-то смысле изменилась в худшую сторону, но этому есть социологические причины, в частности, и то, что порядочные, верные искусству люди просто иногда не могут купить билеты на концерты, залы заполняются теми, у кого определенный статус. Необязательно называть их новыми русскими или новыми латышами, или новыми украинцами - это просто своеобразная новая буржуазия, такой буржуазии и на Западе много, и я подчас ставлю себе вопрос: для кого я собственно играю? Потому что я вырос в стране, в которой моему занятию был дан смысл не только просвещать, но и одаривать, поддерживать, быть в оппозиции, а быть под лучами славы, популярное расхожее западное понятие, что надо быть звездой - это мне на самом деле чуждо, и те, кто купаются в этих лучах славы, очень часто изменяют и себе и своей профессии, и видеть это грустно, и тогда начинаешь спрашивать себя, правильно ли то, что ты делаешь, и тогда находишь ответ, что пока ты играешь "Марию" или пока ты занимаешься "Кремератой Балтика" изнутри, не сталкиваешься со всеми сложностями, которые этот коллектив испытывает, финансовые сложности, "promotion", Бог его знает что еще, то пока занимаешься с этим изнутри, то занимаешься своим делом, и это дает хоть какое-то удовлетворение и радость. А когда сталкиваешься со всеми внешними условиями, то нередко отчаиваешься.
Елена Фанайлова: А чего же больше в жизни Гидона Кремера, удовлетворения или отчаяния?
Гидон Кремер: Вы знаете, мне грех жаловаться, потому что, в общем, я достиг большего, чем смел надеяться. Я нашел и признание, и уважение, и поддержку. Я еще не ставлю точку. Если я еще найду в этой жизни, а не в следующей, покой, то, может, я еще сочту себя счастливым. Но пока мной движет беспокойство, и покой нам только снится.
