Ведущая петербургского часа программы "Liberty Live" Татьяна Валович: Ошибки в градостроительных проектах несут угрозу людям. Пример тому - произошедшая в июне в Петербурге катастрофа, когда рухнул жилой дом. О ней стали уже забывать, такова уж человеческая память, тем более, что произошло много других событий, занявших первые полосы газет. Наводнение на юге России, катастрофа самолета "Башкирских авиалиний", однако петербургская трагедия вновь напоминает о себе. На прошлой неделе в соседнем с рухнувшем зданиях сработали датчики, показывающие, что в этом районе происходят подземные процессы. Специалисты из научно-технической фирмы "Геофизпрогноз" провели новые исследования грунтов и обнаружили зону тектонического разлома. Что это за зоны и чем они опасны - об этом мы и поговорим с нашим гостем, директором этой фирмы Адамом Гликманом.
Адам Григорьевич, скажите пожалуйста, вот такой термин, как зоны тектонического разлома, больше, наверное, подходит, когда разговор идет о горных массивах, о сейсморазведке, о каких-то извержениях вулканов, как вы вообще пришли к тому, чтобы изучать этот вопрос на территории Петербурга, который находится, в общем-то, на болотах, и чем опасно существование этих зон?
Адам Гликман: Эти зоны разбросаны хаотично по всей территории земли, и, вообще говоря, известно, что существуют такие места, где постоянно лопаются трубы, где дома погружаются, ложатся на бочок, разрушаются, ни с того ни с сего. Нам удалось разобраться с причиной этих явлений. Они находятся на больших глубинах, что значит на больших. Источник неприятностей находится в кристаллическом фундаменте, для Петербурга это глубина 250 метров, для Москвы - 850, для Южного Урала - 3,5 километра, но это ничего не меняет. Эти зоны тектонических нарушений - как бы шрамчики, мы среди них живем, и сейчас, в общем-то, появилась возможность аппаратурно их наблюдать. Вот скажем то, что эти зоны имеют несколько свойств, вполне определенных. В их пределах существуют плавуны, карсты, там, где это свойственно массиву, там лопаются трубы, там произошла авария метрополитена в Петербурге, и на примере, скажем, Двинской улицы можно посмотреть, как это влияет, такая зона: дом 8, корпус 3 и дом 8 корпус 2 - они параллельны друг другу и находятся на расстоянии метров 100 друг от друга, меридионально расположены. Так получилось, что вот этот шрамчик зоны тектонического нарушения захватывает южные оконечности обоих домов. Кроме того, как это очень часто бывает, в этой зоне находился плывун. Корпус 3, который разрушился в июне месяце, как все это происходило - в подвале южной оконечности этого корпуса стали этот подвал использовать как спортивный зал, в результате ритмического воздействия, динамического воздействия непосредственно в подвале был потревожен плывун, на котором стоял дом, в частности. На плывуне можно жить, если его не трогать. Если, не дай Бог, его тронуть, и он начнет выходить, то подпор уменьшается, и дом начинает осаждаться. Так и произошло. После 4-хлетнего эксплуатации подвала как спортзала там стала выходить вода из пола. Потом этот подвал бросили, но вода уже начинала набираться все больше и больше. Это выходил материал плывуна. Непосредственно перед аварией вода особенно активно выходила, и когда дом рухнул, то забил ключ. На самом деле это был не ключ, это остатки плывуна выходили. Поскольку зона тектонического нарушения связывает два этих дома, то по всей протяженности ее нарушилось гидрологическая ситуация. И дня через четыре в корпусе 2 тоже в южной конечности стали развиваться трещины. Мы сделали обследование и увидели, что корпус 2, южная часть его, готова разрушиться, точно так же, как разрушилась южная часть корпуса 3, в любой момент. То есть сейчас там люди живут, в общем-то, как на вулкане.
Татьяна Валович: Это очень страшный прогноз, вы не боитесь создать панику? Вы кому-то говорили уже о тех исследованиях, которые провели?
Адам Гликман: Мы говорили всем, кто готов слушать. Это газета "Смена" написала, я звонил в МЧС, но, к сожалению, мы ничего не можем сделать. Мы смогли только обследовать и сообщить об этом. Жителям я сообщил, что если есть, где жить - пусть живут где-то в другом месте, потому что может простоять дом, скажем, еще может неделю, но ведь это в любой момент может произойти, это ужасно.
Татьяна Валович: То есть, настолько серьезные идут какие-то внутренние процессы, о которых вы говорили?
Адам Гликман: Дом потерял опору, и если посмотреть, что осталось от фундамента корпуса 3, то можно увидеть, как он прямо изогнулся, он уходил в то место, где потерялась опора. Точно то же самое происходит сейчас со вторым корпусом.
Татьяна Валович: Но можно сейчас что-то сделать, имея такие данные?
Адам Гликман: В общем, можно. Как бочку окантовывают железной полосой, в принципе, можно охватить этот дом, чтобы, по крайней мере, разрушение было плавным, потому что сейчас процесс нарастает с ускорением. Но об этом уже даже сказать некому вообще.
Татьяна Валович: А с фундаментом?
Адам Гликман: С фундаментом уже ничего не сделаешь. Он оседает, потому что он потерял опору.
Татьяна Валович: То есть, сейчас в России нет, или вообще в мире нет таких технологий, которые могли бы спасти дом?
Адам Гликман: Технологии строительные появляются, исходя из наших представлений о процессах, которые происходят в грунте, и поскольку эти зоны не были известны до того, то, естественно, и технологий таких не было. Сейчас я очень много публикуюсь, вот у меня на сайте много примеров приведено, статьи сейчас публикую на сайте, его легко найти, значит, в поисковике набрать Адам Гликман и сразу будет понятно, чем мы занимаемся. Мы сейчас обследовали очень важную проблему - захоронение радиоактивных отходов. Уже давным-давно не секрет, что, вообще говоря, на всей территории Земли эти захоронения текут. Вот нам удалось выяснить, что текут они именно в зонах тектонических нарушений. А эти зоны характерны какими свойствами. Одно я вам уже назвал - там уменьшается несущая способность грунта. Второе свойство: грунт в этих местах обладает повышенной фильтрационной способностью, и из огромных глубин подымаются газы, радон, глубинный метан, которые создают геопатогенные зоны, то есть, те кто живут на этих зонах, кто живет в доме, который разрушается, кроме того он оказывается и в геопатогенной зоне. Но, кроме того, если вы в этой зоне сделаете помойку, то она начнет сама проникать в глубины, причем в огромные, и неконтролируемо будет расходиться черт знает на какие расстояния. Примерно таким образом происходит с хранилищами радиоактивных отходов, когда эти емкости железобетонные начинают разрушаться, а известно, кстати, что в этих зонах железобетон разрушается значительно быстрее и активнее, чем где бы то ни было. Оттуда вытекает вот это, что пытаются сохранить, оно попадает в грунт, но поскольку ведется контроль, немедленно эта емкость смещается в сторону, и удаляют радиоактивность, и вообще происходит дальше ужасное дело, потому что в эту зону нагнетают цемент. Считается, что цементом залечивают вот это тектоническое нарушение. Это ерунда. Потому что масса цемента только усугубляет ситуацию, вы увеличили вес сооружения, фактически и разрушение будет идти с ускорением. Как мне известно, во всех больших городах есть "умельцы", которые бетонными инъекциями лечат все разрушающиеся здания, какой эффект - можно понять.
Татьяна Валович: Адам Григорьевич, а вам приходилось сталкиваться с произволом чиновников?
Адам Гликман: Естественно, я же директор фирмы, ну об этом, наверное, не следует говорить, это неинтересно.
Татьяна Валович: А как вы пришли к созданию фирмы, я знаю, что долгое время вы работали в Горном институте
Адам Гликман: Ну, вообще в геофизику я пришел сравнительно недавно, в 1973-м году. Понимаете, сейсморазведка вообще очень простой метод. Идея сейсморазведки настолько элементарна, что она возникла, наверное, веке в XVII, а в XIX в первой трети Посон описал математически идею сейсморазведки. К началу ХХ века сейсморазведка и акустика твердых тел, считалось, как наука уже прекратили свое существование.
Татьяна Валович: Все было известно?
Адам Гликман: Все известно, еще за 20-30 лет до того, как начались первые измерения. Считалось, что с помощью математики можно описать все, что происходит, но надо сказать, что познание бесконечно, и если какая-то область объявляется закончившей свое развитие научное, то она потом мстит здорово. Так же произошло и с сейсморазведкой, когда в 20-х - 30-х годах ХХ века начались практические измерения, оказалось, что мысленная модель, заложенная в математический аппарат, абсолютно не проявляется на практике, но поскольку уже было очень много математиков очень крупных, которые предложили свой интеллект, то было решено, что виновата во всем несовершенная аппаратура. Были обнаружены некоторые эффекты как бы паразитные, с которыми уже 80 лет борется вся сейчсморазведка и совершенствуется аппаратура. Те страны, которые имеют собственную геофизику, порядка 95 процентов всех денег тратят на сейсморазведку. Но при этом, как это не будет звучать парадоксально, непосредственной информации сейсморазведка не дает вообще никакой. Ноль. Это несамостоятельный метод, который осуществляют только в том случае, если уже есть информация, то есть, если вы получили бурением, другими геофизическими методами какую-либо информацию, то после этого только сейсморазведчики согласятся произвести свои измерения, а в отчете они совершенно случайно забудут указать, что информация уже была к моменту проведения исследований. Нам удалось обнаружить, что те эффекты, с которыми сейсморазведки борются, как раз и содержат ту геологическую информацию, ради которой, вообще-то геофизика и существует. Мы работали вначале на угольной кафедре Горного института и совершенно случайно обнаружили целый ряд до этого неизвестных физических эффектов, которые позволили нам построить новую альтернативную сейсморазведку, спектральную сейсморазведку. Мы создали методику прогнозирования обрушения пород кровли в угольных шахтах. Ничего подобного на земле никогда не было, и даже и на сегодняшний день 50 процентов всего травматизма происходит именно из-за внезапного обрушения кровли. Это во всем мире такая история. Нам удалось сделать обрушение кровли пород прогнозируемым.
Татьяна Валович: Как-то были подтверждены ваши теоретические исследования?
Адам Гликман: Да, конечно, порядка 10 лет во всех угольных регионах Советского Союза применялась наша аппаратура, и было подтверждение. Но дело в том, что если 95 процентов средств на сейсморазведку традиционную, то этот же процент и ученых, то есть академиков сейсморазведки, как наука она завершилась - тогда непонятно, зачем столько академиков?.. Но, так или иначе, противодействие было колоссальное. С позиций, с высоты Академии наук давление было огромное, в результате в Горном институте нашу лабораторию физически уничтожили, курс ликвидировали, нашу группу в 1993-м году выставили оттуда, и мы работаем самостоятельно уже не под землей, а на поверхности. И создали вот универсальный аппарат, который позволяет нам прямо с поверхности выявлять те зоны, о которых я сказал.
Татьяна Валович: В научном мире ваши исследования поддерживаются, или они вас опротестовывают?
Адам Гликман: Я был на семинаре в Академгородке в Новосибирске, пытался доложить те физические эффекты, которые мы обнаружили. Понимаете, когда, скажем, несколько лет назад академик Шемякин заявил, что нам надо запретить наши эксперименты, я понял, что у нас дела идут здорово, потому что в физике эксперимент - это главное, то, чему подчиняемся мы все, от академика, до школьника, и сейчас, в общем, то же самое, наши эффекты не представляют интерес, потому что они не ложатся в концепцию. Но, понимаете, занятие наукой - страшно интересная штука, ради этого стоит жить, а те, кто нам противодействуют, они считают, что заниматься наукой значит писать диссертацию - тут у нас некоторое несогласие.
Татьяна Валович: Адам Григорьевич, вот в XVIII веке не было тех знаний, о которых вы говорите, но здания, построенные тогда, даже на примере Петербурга - стоят, и они не разрушаются, например, по сравнению с построенными недавно. Может, все дело в том, что сейчас нарушаются строительные нормы, халатность строителей. И в выводах официальной комиссии по катастрофе на Двинской улице говорилось, что там фундамент был недостроен, может, все дело в этом, а существование этих разломов не так уж и опасно?
Адам Гликман: Нет. Это не совсем так. Дело в том что, на самом деле, разрушения были всегда, и известны из летописей, в XII веке точно так же происходило во время строительства церкви в Москве - она ни с того ни с сего рухнула во время строительства... Дело в том, что сейчас, может, действительно сложнее, потому что дом стоит сколько-то времени. Если строят рядом, смогут воздействовать на ту структуру, которая проходила под этим домом, но это тоже проблема во всем мире. Не только у нас. По средствам массовой информации посмотрите - недели не проходит, что бы где то не рухнул дом - в Манхеттене, в Анкаре, в Израиле Дом торжеств. И мы просто знаем некоторые признаки, когда передают эту информацию - мы видим, что причина все та же самая. Метод аппаратурный, проверить очень просто. Я в каждом своем докладе начинаю с того, что прошу не верить ни одному моему слову, все проверяется. История с метрополитеном - очень интересный случай, совершенно классический, это не самое трудное исследование из тех, которые у нас были. Там настолько все видно четко и ясно, что я просто удивлялся, почему все мои доклады по этому поводу, начиная с 1997-го года, просто исчезали физически. То есть, это, конечно, не из области науки, это какая-то другая область здесь. И то, что сейчас произошло на Карбышева..
Татьяна Валович: Улица, где проходит ветка метрополитена, и где пытаются реконструировать разорванную ветку петербургского метрополитена...
Адам Гликман: Да. Она - улица Карбышева - идет параллельно Политехнической, на Политехнической в 1995-м произошла авария. Обходной путь самый понятный - по Карбышева. Но мы сделали обследование и показали ,что там такие же объекты на Карбышева, которые подобны тому, что привело к аварии. В принципе, можно было там, конечно, проходку сделать, и все, но понимаете, я много работал на шахте и знаю, что только те шахты работают нормально, где геологи с технологами живут душа в душу. Здесь получилось так, что пригласили проходчиков итальянцев, от которых утаили геологическую информацию. Это беспрецедентный случай, он, конечно, льет воду на нашу мельницу. Получилась хорошая проверка нашего прогноза. Честно говоря, я удовлетворения от этого не испытываю.
Татьяна Валович: Какое же количество таких опасных зон на территории Петербурга, и что можно предпринять, чтобы избежать катастроф в будущем?
Адам Гликман: Вообще все очень просто. Если вы живете в каком-то доме, и мы можем вам, оконтурив дом своими обследованиями, сказать, что под вами проходит некая структура - мы просто даем запрет на строительство объектов в пределах этой структуры.
Татьяна Валович: Но такие процессы в Петербурге очень часто происходят, люди даже судятся, потому что запретить строительство чрезвычайно сложно. Как, могут ли ваши рекомендации быть приняты чиновниками строителями?
Адам Гликман: Сейчас - никак. Мы не входим в СНИПы - строительные нормовые правила, но это, видимо, решит время, потому что в СНИПы входят такие методы, та же сейсморазведка, которая не дает никакой информации вообще, входит в СНИПы.... То есть, это все решит время, потихонечку, я думаю.
Адам Григорьевич, скажите пожалуйста, вот такой термин, как зоны тектонического разлома, больше, наверное, подходит, когда разговор идет о горных массивах, о сейсморазведке, о каких-то извержениях вулканов, как вы вообще пришли к тому, чтобы изучать этот вопрос на территории Петербурга, который находится, в общем-то, на болотах, и чем опасно существование этих зон?
Адам Гликман: Эти зоны разбросаны хаотично по всей территории земли, и, вообще говоря, известно, что существуют такие места, где постоянно лопаются трубы, где дома погружаются, ложатся на бочок, разрушаются, ни с того ни с сего. Нам удалось разобраться с причиной этих явлений. Они находятся на больших глубинах, что значит на больших. Источник неприятностей находится в кристаллическом фундаменте, для Петербурга это глубина 250 метров, для Москвы - 850, для Южного Урала - 3,5 километра, но это ничего не меняет. Эти зоны тектонических нарушений - как бы шрамчики, мы среди них живем, и сейчас, в общем-то, появилась возможность аппаратурно их наблюдать. Вот скажем то, что эти зоны имеют несколько свойств, вполне определенных. В их пределах существуют плавуны, карсты, там, где это свойственно массиву, там лопаются трубы, там произошла авария метрополитена в Петербурге, и на примере, скажем, Двинской улицы можно посмотреть, как это влияет, такая зона: дом 8, корпус 3 и дом 8 корпус 2 - они параллельны друг другу и находятся на расстоянии метров 100 друг от друга, меридионально расположены. Так получилось, что вот этот шрамчик зоны тектонического нарушения захватывает южные оконечности обоих домов. Кроме того, как это очень часто бывает, в этой зоне находился плывун. Корпус 3, который разрушился в июне месяце, как все это происходило - в подвале южной оконечности этого корпуса стали этот подвал использовать как спортивный зал, в результате ритмического воздействия, динамического воздействия непосредственно в подвале был потревожен плывун, на котором стоял дом, в частности. На плывуне можно жить, если его не трогать. Если, не дай Бог, его тронуть, и он начнет выходить, то подпор уменьшается, и дом начинает осаждаться. Так и произошло. После 4-хлетнего эксплуатации подвала как спортзала там стала выходить вода из пола. Потом этот подвал бросили, но вода уже начинала набираться все больше и больше. Это выходил материал плывуна. Непосредственно перед аварией вода особенно активно выходила, и когда дом рухнул, то забил ключ. На самом деле это был не ключ, это остатки плывуна выходили. Поскольку зона тектонического нарушения связывает два этих дома, то по всей протяженности ее нарушилось гидрологическая ситуация. И дня через четыре в корпусе 2 тоже в южной конечности стали развиваться трещины. Мы сделали обследование и увидели, что корпус 2, южная часть его, готова разрушиться, точно так же, как разрушилась южная часть корпуса 3, в любой момент. То есть сейчас там люди живут, в общем-то, как на вулкане.
Татьяна Валович: Это очень страшный прогноз, вы не боитесь создать панику? Вы кому-то говорили уже о тех исследованиях, которые провели?
Адам Гликман: Мы говорили всем, кто готов слушать. Это газета "Смена" написала, я звонил в МЧС, но, к сожалению, мы ничего не можем сделать. Мы смогли только обследовать и сообщить об этом. Жителям я сообщил, что если есть, где жить - пусть живут где-то в другом месте, потому что может простоять дом, скажем, еще может неделю, но ведь это в любой момент может произойти, это ужасно.
Татьяна Валович: То есть, настолько серьезные идут какие-то внутренние процессы, о которых вы говорили?
Адам Гликман: Дом потерял опору, и если посмотреть, что осталось от фундамента корпуса 3, то можно увидеть, как он прямо изогнулся, он уходил в то место, где потерялась опора. Точно то же самое происходит сейчас со вторым корпусом.
Татьяна Валович: Но можно сейчас что-то сделать, имея такие данные?
Адам Гликман: В общем, можно. Как бочку окантовывают железной полосой, в принципе, можно охватить этот дом, чтобы, по крайней мере, разрушение было плавным, потому что сейчас процесс нарастает с ускорением. Но об этом уже даже сказать некому вообще.
Татьяна Валович: А с фундаментом?
Адам Гликман: С фундаментом уже ничего не сделаешь. Он оседает, потому что он потерял опору.
Татьяна Валович: То есть, сейчас в России нет, или вообще в мире нет таких технологий, которые могли бы спасти дом?
Адам Гликман: Технологии строительные появляются, исходя из наших представлений о процессах, которые происходят в грунте, и поскольку эти зоны не были известны до того, то, естественно, и технологий таких не было. Сейчас я очень много публикуюсь, вот у меня на сайте много примеров приведено, статьи сейчас публикую на сайте, его легко найти, значит, в поисковике набрать Адам Гликман и сразу будет понятно, чем мы занимаемся. Мы сейчас обследовали очень важную проблему - захоронение радиоактивных отходов. Уже давным-давно не секрет, что, вообще говоря, на всей территории Земли эти захоронения текут. Вот нам удалось выяснить, что текут они именно в зонах тектонических нарушений. А эти зоны характерны какими свойствами. Одно я вам уже назвал - там уменьшается несущая способность грунта. Второе свойство: грунт в этих местах обладает повышенной фильтрационной способностью, и из огромных глубин подымаются газы, радон, глубинный метан, которые создают геопатогенные зоны, то есть, те кто живут на этих зонах, кто живет в доме, который разрушается, кроме того он оказывается и в геопатогенной зоне. Но, кроме того, если вы в этой зоне сделаете помойку, то она начнет сама проникать в глубины, причем в огромные, и неконтролируемо будет расходиться черт знает на какие расстояния. Примерно таким образом происходит с хранилищами радиоактивных отходов, когда эти емкости железобетонные начинают разрушаться, а известно, кстати, что в этих зонах железобетон разрушается значительно быстрее и активнее, чем где бы то ни было. Оттуда вытекает вот это, что пытаются сохранить, оно попадает в грунт, но поскольку ведется контроль, немедленно эта емкость смещается в сторону, и удаляют радиоактивность, и вообще происходит дальше ужасное дело, потому что в эту зону нагнетают цемент. Считается, что цементом залечивают вот это тектоническое нарушение. Это ерунда. Потому что масса цемента только усугубляет ситуацию, вы увеличили вес сооружения, фактически и разрушение будет идти с ускорением. Как мне известно, во всех больших городах есть "умельцы", которые бетонными инъекциями лечат все разрушающиеся здания, какой эффект - можно понять.
Татьяна Валович: Адам Григорьевич, а вам приходилось сталкиваться с произволом чиновников?
Адам Гликман: Естественно, я же директор фирмы, ну об этом, наверное, не следует говорить, это неинтересно.
Татьяна Валович: А как вы пришли к созданию фирмы, я знаю, что долгое время вы работали в Горном институте
Адам Гликман: Ну, вообще в геофизику я пришел сравнительно недавно, в 1973-м году. Понимаете, сейсморазведка вообще очень простой метод. Идея сейсморазведки настолько элементарна, что она возникла, наверное, веке в XVII, а в XIX в первой трети Посон описал математически идею сейсморазведки. К началу ХХ века сейсморазведка и акустика твердых тел, считалось, как наука уже прекратили свое существование.
Татьяна Валович: Все было известно?
Адам Гликман: Все известно, еще за 20-30 лет до того, как начались первые измерения. Считалось, что с помощью математики можно описать все, что происходит, но надо сказать, что познание бесконечно, и если какая-то область объявляется закончившей свое развитие научное, то она потом мстит здорово. Так же произошло и с сейсморазведкой, когда в 20-х - 30-х годах ХХ века начались практические измерения, оказалось, что мысленная модель, заложенная в математический аппарат, абсолютно не проявляется на практике, но поскольку уже было очень много математиков очень крупных, которые предложили свой интеллект, то было решено, что виновата во всем несовершенная аппаратура. Были обнаружены некоторые эффекты как бы паразитные, с которыми уже 80 лет борется вся сейчсморазведка и совершенствуется аппаратура. Те страны, которые имеют собственную геофизику, порядка 95 процентов всех денег тратят на сейсморазведку. Но при этом, как это не будет звучать парадоксально, непосредственной информации сейсморазведка не дает вообще никакой. Ноль. Это несамостоятельный метод, который осуществляют только в том случае, если уже есть информация, то есть, если вы получили бурением, другими геофизическими методами какую-либо информацию, то после этого только сейсморазведчики согласятся произвести свои измерения, а в отчете они совершенно случайно забудут указать, что информация уже была к моменту проведения исследований. Нам удалось обнаружить, что те эффекты, с которыми сейсморазведки борются, как раз и содержат ту геологическую информацию, ради которой, вообще-то геофизика и существует. Мы работали вначале на угольной кафедре Горного института и совершенно случайно обнаружили целый ряд до этого неизвестных физических эффектов, которые позволили нам построить новую альтернативную сейсморазведку, спектральную сейсморазведку. Мы создали методику прогнозирования обрушения пород кровли в угольных шахтах. Ничего подобного на земле никогда не было, и даже и на сегодняшний день 50 процентов всего травматизма происходит именно из-за внезапного обрушения кровли. Это во всем мире такая история. Нам удалось сделать обрушение кровли пород прогнозируемым.
Татьяна Валович: Как-то были подтверждены ваши теоретические исследования?
Адам Гликман: Да, конечно, порядка 10 лет во всех угольных регионах Советского Союза применялась наша аппаратура, и было подтверждение. Но дело в том, что если 95 процентов средств на сейсморазведку традиционную, то этот же процент и ученых, то есть академиков сейсморазведки, как наука она завершилась - тогда непонятно, зачем столько академиков?.. Но, так или иначе, противодействие было колоссальное. С позиций, с высоты Академии наук давление было огромное, в результате в Горном институте нашу лабораторию физически уничтожили, курс ликвидировали, нашу группу в 1993-м году выставили оттуда, и мы работаем самостоятельно уже не под землей, а на поверхности. И создали вот универсальный аппарат, который позволяет нам прямо с поверхности выявлять те зоны, о которых я сказал.
Татьяна Валович: В научном мире ваши исследования поддерживаются, или они вас опротестовывают?
Адам Гликман: Я был на семинаре в Академгородке в Новосибирске, пытался доложить те физические эффекты, которые мы обнаружили. Понимаете, когда, скажем, несколько лет назад академик Шемякин заявил, что нам надо запретить наши эксперименты, я понял, что у нас дела идут здорово, потому что в физике эксперимент - это главное, то, чему подчиняемся мы все, от академика, до школьника, и сейчас, в общем, то же самое, наши эффекты не представляют интерес, потому что они не ложатся в концепцию. Но, понимаете, занятие наукой - страшно интересная штука, ради этого стоит жить, а те, кто нам противодействуют, они считают, что заниматься наукой значит писать диссертацию - тут у нас некоторое несогласие.
Татьяна Валович: Адам Григорьевич, вот в XVIII веке не было тех знаний, о которых вы говорите, но здания, построенные тогда, даже на примере Петербурга - стоят, и они не разрушаются, например, по сравнению с построенными недавно. Может, все дело в том, что сейчас нарушаются строительные нормы, халатность строителей. И в выводах официальной комиссии по катастрофе на Двинской улице говорилось, что там фундамент был недостроен, может, все дело в этом, а существование этих разломов не так уж и опасно?
Адам Гликман: Нет. Это не совсем так. Дело в том что, на самом деле, разрушения были всегда, и известны из летописей, в XII веке точно так же происходило во время строительства церкви в Москве - она ни с того ни с сего рухнула во время строительства... Дело в том, что сейчас, может, действительно сложнее, потому что дом стоит сколько-то времени. Если строят рядом, смогут воздействовать на ту структуру, которая проходила под этим домом, но это тоже проблема во всем мире. Не только у нас. По средствам массовой информации посмотрите - недели не проходит, что бы где то не рухнул дом - в Манхеттене, в Анкаре, в Израиле Дом торжеств. И мы просто знаем некоторые признаки, когда передают эту информацию - мы видим, что причина все та же самая. Метод аппаратурный, проверить очень просто. Я в каждом своем докладе начинаю с того, что прошу не верить ни одному моему слову, все проверяется. История с метрополитеном - очень интересный случай, совершенно классический, это не самое трудное исследование из тех, которые у нас были. Там настолько все видно четко и ясно, что я просто удивлялся, почему все мои доклады по этому поводу, начиная с 1997-го года, просто исчезали физически. То есть, это, конечно, не из области науки, это какая-то другая область здесь. И то, что сейчас произошло на Карбышева..
Татьяна Валович: Улица, где проходит ветка метрополитена, и где пытаются реконструировать разорванную ветку петербургского метрополитена...
Адам Гликман: Да. Она - улица Карбышева - идет параллельно Политехнической, на Политехнической в 1995-м произошла авария. Обходной путь самый понятный - по Карбышева. Но мы сделали обследование и показали ,что там такие же объекты на Карбышева, которые подобны тому, что привело к аварии. В принципе, можно было там, конечно, проходку сделать, и все, но понимаете, я много работал на шахте и знаю, что только те шахты работают нормально, где геологи с технологами живут душа в душу. Здесь получилось так, что пригласили проходчиков итальянцев, от которых утаили геологическую информацию. Это беспрецедентный случай, он, конечно, льет воду на нашу мельницу. Получилась хорошая проверка нашего прогноза. Честно говоря, я удовлетворения от этого не испытываю.
Татьяна Валович: Какое же количество таких опасных зон на территории Петербурга, и что можно предпринять, чтобы избежать катастроф в будущем?
Адам Гликман: Вообще все очень просто. Если вы живете в каком-то доме, и мы можем вам, оконтурив дом своими обследованиями, сказать, что под вами проходит некая структура - мы просто даем запрет на строительство объектов в пределах этой структуры.
Татьяна Валович: Но такие процессы в Петербурге очень часто происходят, люди даже судятся, потому что запретить строительство чрезвычайно сложно. Как, могут ли ваши рекомендации быть приняты чиновниками строителями?
Адам Гликман: Сейчас - никак. Мы не входим в СНИПы - строительные нормовые правила, но это, видимо, решит время, потому что в СНИПы входят такие методы, та же сейсморазведка, которая не дает никакой информации вообще, входит в СНИПы.... То есть, это все решит время, потихонечку, я думаю.
