Андрей Бабицкий, Прага: Назначение Абдул-Хакима Султыгова есть частный случай общего, с каждым днем все более набирающего силу процесса замены "варягов" из России, или, точнее сказать, назначенных со стороны чиновников в российских структурах власти в Чечне на выходцев из самой республики, главным образом чеченцев. Сложно судить о том, чего больше в идее опереться на местные кадры: желания использовать древний как мир принцип "разделяй и властвуй" или искреннего намерения найти среди тех, кто никогда особенно не поддерживал идей дудаевской революции, горячих сторонников сохранения Чечни в составе России, готовых верой и правдой служить интересам общего государства.
Это, собственно, и не так важно. Можно сказать, что вне зависимости от того, что легло в основу плана, реализуемого с начала второй чеченской кампании, к исходу третьего года войны стала очевидна его полная неэффективность. В свое время назначение Ахмада Кадырова главой республики по замыслу было очень удачным ходом. На момент назначения он сохранял и определенный авторитет, и серьезное влияние, которые были немедленно утрачены после того, как стало ясно, что он не только лишен реальной возможности противодействовать военному беспределу, но и сам не готов расстаться со своим креслом, протестуя против преступлений федеральных войск. Бислану Гантамирову рисковать было особенно нечем. Скорее, он только упрочил репутацию лихого и бесшабашного жулика, готового за свой интерес служить хоть Богу, хоть черту.
Нынешняя ситуация, когда в республике обвально формируются и комплектуются местными кадрами органы внутренних дел, также бесконечна далека от идеала. Проблема даже не в том, что, как утверждают некоторые российские СМИ, сотрудниками милиции становятся сепаратисты, которые в любой момент ударят в спину федеральным войскам, хотя и это, видимо, тоже имеет место. Истинной катастрофой представляется то, что укомплектованные чеченцами силовые подразделения оказались возрожденными бандформированиями, которые иногда даже по составу совпадают с криминальными группами, действовавшими в довоенный период. Это легко объяснить: в условиях, когда милиция не в состоянии всерьез противостоять произволу военных, ее власть эфемерна, а служба сопряжена с позорным и трагическим бездействием. Именно поэтому, в большинстве своем чеченская милиция - это не профессионалы, а деклассированный сброд, который о порядке имеет весьма смутное представление, но зато по примеру своих старших федеральных братьев, зачастую нисколько не уступая им в свирепости, обирает мирное население.
Нынешняя ситуация не оставляет Абдул-Хакиму Султыгову почти никакого выхода. На этом пути крайне сложно стяжать себе иные лавры, кроме обиды соотечественников, которые всегда будут считать, что сделано меньше, чем нужно. Вполне адекватно оценивая объем и характер преступлений, совершаемых в Чечне военнослужащими, Султыгов, тем не менее, абсолютно уверен в том, что будущее чеченского общества и государства неразрывно связаны с Россией. Он считает, что вина за чеченскую катастрофу лежит на всех чеченских лидерах последних десяти лет, начиная с Дудаева. А нынешнее чеченское сопротивление, как неоднократно говорил и писал Султыгов, в основе своей поражено язвой примитивной человеконенавистнической идеологии - ваххабизма. Хотя эти его взгляды и не способны вызвать симпатий у большинства чеченцев, не сомневающихся в том, что только развод с Россией обеспечит их детям и внукам гарантию от произвола, в конце концов, у человека невозможно отобрать право оценивать события так, а не иначе. Дело не в этом. Мне кажется, Султыгов стал жертвой распространенной иллюзии. Возможно, он искренне полагает, что верноподданническая риторика откроет перед ним более широкие возможности для защиты соотечественников. И может быть именно поэтому, в первом своем выступлении перед журналистами он говорил не о том, что в Чечне военные каждый день мучают и убивают людей, а о российских солдатах, отдающих свои жизни во имя порядка. Весь вопрос лишь в том, что сегодня технические возможности уполномоченного по правам человека на месте, в Чечне сведены к минимуму, его единственное эффективное оружие - это слово, слово, которое будет услышано в разных высоких аудиториях как внутри России, так и за ее пределами. Нельзя, конечно же, требовать от чиновника радикальных оценок, тем более в самом начале столь сложного пути. Тем не менее, слова о героизме федерального солдата в первом же интервью на новой должности вместо хотя бы спокойного упоминания о своих прямых обязанностях - защите прав человека - почти не оставляют надежды на возможность личного подвига для Абдула-Хакима Султыгова и вероятности того, что его карьера и репутация пойдут иной тропой, нежели та, по которой уже прошествовал нестройный хор иных российско-чеченских фигурантов.
Это, собственно, и не так важно. Можно сказать, что вне зависимости от того, что легло в основу плана, реализуемого с начала второй чеченской кампании, к исходу третьего года войны стала очевидна его полная неэффективность. В свое время назначение Ахмада Кадырова главой республики по замыслу было очень удачным ходом. На момент назначения он сохранял и определенный авторитет, и серьезное влияние, которые были немедленно утрачены после того, как стало ясно, что он не только лишен реальной возможности противодействовать военному беспределу, но и сам не готов расстаться со своим креслом, протестуя против преступлений федеральных войск. Бислану Гантамирову рисковать было особенно нечем. Скорее, он только упрочил репутацию лихого и бесшабашного жулика, готового за свой интерес служить хоть Богу, хоть черту.
Нынешняя ситуация, когда в республике обвально формируются и комплектуются местными кадрами органы внутренних дел, также бесконечна далека от идеала. Проблема даже не в том, что, как утверждают некоторые российские СМИ, сотрудниками милиции становятся сепаратисты, которые в любой момент ударят в спину федеральным войскам, хотя и это, видимо, тоже имеет место. Истинной катастрофой представляется то, что укомплектованные чеченцами силовые подразделения оказались возрожденными бандформированиями, которые иногда даже по составу совпадают с криминальными группами, действовавшими в довоенный период. Это легко объяснить: в условиях, когда милиция не в состоянии всерьез противостоять произволу военных, ее власть эфемерна, а служба сопряжена с позорным и трагическим бездействием. Именно поэтому, в большинстве своем чеченская милиция - это не профессионалы, а деклассированный сброд, который о порядке имеет весьма смутное представление, но зато по примеру своих старших федеральных братьев, зачастую нисколько не уступая им в свирепости, обирает мирное население.
Нынешняя ситуация не оставляет Абдул-Хакиму Султыгову почти никакого выхода. На этом пути крайне сложно стяжать себе иные лавры, кроме обиды соотечественников, которые всегда будут считать, что сделано меньше, чем нужно. Вполне адекватно оценивая объем и характер преступлений, совершаемых в Чечне военнослужащими, Султыгов, тем не менее, абсолютно уверен в том, что будущее чеченского общества и государства неразрывно связаны с Россией. Он считает, что вина за чеченскую катастрофу лежит на всех чеченских лидерах последних десяти лет, начиная с Дудаева. А нынешнее чеченское сопротивление, как неоднократно говорил и писал Султыгов, в основе своей поражено язвой примитивной человеконенавистнической идеологии - ваххабизма. Хотя эти его взгляды и не способны вызвать симпатий у большинства чеченцев, не сомневающихся в том, что только развод с Россией обеспечит их детям и внукам гарантию от произвола, в конце концов, у человека невозможно отобрать право оценивать события так, а не иначе. Дело не в этом. Мне кажется, Султыгов стал жертвой распространенной иллюзии. Возможно, он искренне полагает, что верноподданническая риторика откроет перед ним более широкие возможности для защиты соотечественников. И может быть именно поэтому, в первом своем выступлении перед журналистами он говорил не о том, что в Чечне военные каждый день мучают и убивают людей, а о российских солдатах, отдающих свои жизни во имя порядка. Весь вопрос лишь в том, что сегодня технические возможности уполномоченного по правам человека на месте, в Чечне сведены к минимуму, его единственное эффективное оружие - это слово, слово, которое будет услышано в разных высоких аудиториях как внутри России, так и за ее пределами. Нельзя, конечно же, требовать от чиновника радикальных оценок, тем более в самом начале столь сложного пути. Тем не менее, слова о героизме федерального солдата в первом же интервью на новой должности вместо хотя бы спокойного упоминания о своих прямых обязанностях - защите прав человека - почти не оставляют надежды на возможность личного подвига для Абдула-Хакима Султыгова и вероятности того, что его карьера и репутация пойдут иной тропой, нежели та, по которой уже прошествовал нестройный хор иных российско-чеченских фигурантов.
