С Марией Школьниковой - заложницей, которую вчера освободили из театрального центра, сегодня беседовала Анна Качкаева
Анна Качкаева: Я понимаю, как непросто вам вспоминать эти сутки. Я знаю, что, наверное, эти люди - ровесники вашего сына, вы можете нарисовать психологический портрет этих людей?
Мария Школьникова: Молодые люди, достаточно молодые люди, сильные, крепкие. Есть 30-35-летние, есть 20-25-летние, может, в районе 20 лет. Не знаю, какой возраст у женщин, и вообще возраст можно определить только по походке, по самому виду человека, потому что лица закрыты - и голоса. Таких детей у меня быть не могло. Другая ментальность, не мне понять, абсолютно другой мир. Любые попытки организовать ситуацию, каким-то образом ее разрядить, попытаться о чем-то говорить - нужно постоянно какое то движение в эту сторону. Тогда ситуация не настолько опасна, тогда опасность немножечко отступает. Вначале спросили, есть ли доктора. Я сразу подняла руку, объявила, что я доктор, я лидер, один из лидеров в своей профессиональной среде, президент Ассоциации детских кардиологов России, и я просто как доктор оказывала помощь людям. Ко мне стали наши граждане, российские ребята, обращаться с вопросами, завязалась возможность общения. После того, как я оказала помощь нескольким людям, уже появилось какое то общение внутри зала. Это надо было делать очень осторожно, нельзя было вызывать на себя агрессию, но постепенно привыкли.
Анна Качкаева: Вам удалось найти общий язык с ними, почему они все-таки выбрали вас в качестве эмиссара, посредника?
Мария Школьникова: Нет, не может быть общего языка, это совершенно другое. В качестве посредника тоже меня не выбирали. То, что я оказалась здесь, сейчас - это чистая случайность.
Анна Качкаева: Зал слушал радио...
Мария Школьникова: Да, мы слушали радио. Иногда они приходили и говорили, вот, по вашему телевидению передали такую-то информацию, это ложь, и мы не верили, пытались сразу перезванивать, или нам звонили, действительно не всегда все верно, но у них вызывало это странную агрессию, любые неверные сведения о количества заложников, о выкупе, это было страшно, агрессивная волна, когда где-то прозвучало, что требуют выкуп.
Анна Качкаева: Психологически вы боялись их меньше, чем все остальные?
Мария Школьникова: Недавно я слушала интервью Цискаридзе, это было примерно полгода назад. У него спросили, вы так выступаете, вы говорите не очень лестные слова в адрес администрации Большого театра, будучи артистом этого театра, вы не боитесь? Он сказал, что "после того, как закрыла глаза моя мама, я больше ничего не боюсь". Наверное, из этого разряда, я как раз подходила к такой же ситуации, и сейчас я ее прошла, конечно, я боюсь за жизнь, больше всего за жизнь собственного сына. безусловно.
Анна Качкаева: А психологически в зале вы говорите там странное ощущение, поскольку день не сменяет ночь, полумрак, стены завешаны какими-то плакатами.
Мария Школьникова: Да, это очень странно. Могу рассказать, все было продумано, видимо, очень тщательно, поскольку сам захват начался в тот момент, когда на сцене был танец людей, одетых в военную форму прошлых лет, в начале второго действия, под эту музыку появляется на сцене человек в камуфляже, стреляет в воздух.
Анна Качкаева: И в зале пока нет ощущения, что...
Мария Школьникова: У меня оно появилось практически сразу. Но все люди стали, даже был смех, как бы думали, что это продолжение спектакля, только, видимо, артисты сначала поняли, что произошло, у меня бешено стучало сердце, и я сзади услышала слова "этого не было", и вот это у меня сразу... Потом нам объявили: "Вы поняли, что происходит, вы теперь заложники". Мы уже заложники, сидим в зале, на сцене продолжает играть музыка и вертятся огромные круги световых эффектов, как пропеллеры самолеты желтые, это ужасно. Когда отключили. был такой вздох – слава Богу, отключили эту музыку.
Анна Качкаева: Почему они все-таки сейчас отпускают заложников?
Мария Школьникова: Надо делать всеми силами, чтобы они отпускали, мы на это шли.
Анна Качкаева: Они вдруг сожалеют, хотят выиграть время, цинично рассчитывают, как вам кажется?
Мария Школьникова: Нет, это просто их пробивает в сторону гуманности, это не повредит их ситуации, которую, как они считают, они держат под контролем, внутри.
Анна Качкаева: Сейчас все говорят, что президент должен обратиться к нации, что-то попытаться объяснить в зале, или вы знаете, что он должен сказать народу?
Мария Школьникова: Как человек, гражданин, как руководитель одного из самых крупных государств в мире, он, я думаю, знает это лучше меня. Я не политик, я, в первую очередь, врач, женщина, мать. Я могу только говорить, я никогда не буду политиком, я могу говорить только, как человек, который довольно часто решает вопросы жизни и смерти больных детей, поскольку основная часть моей работы - аритмия, которая угрожает жизни, и внезапная смерть, это темы, которыми я занимаюсь, может, поэтому мне все время приходится говорить с людьми, родителями очень тяжело больных детей, и часто с самими людьми, это бывает семейная патология
Анна Качкаева: Тогда вы знаете, какие слова надо найти
Мария Школьникова: Я думаю, что не слова нужно искать, ищут решения вопроса. Я знаю, что Путин выступал и говорил, что самое главное - жизнь людей, которые находятся в заложниках, и мы должны сделать все для их спасения, это опять каким-то образом повлияло на разрядку ситуации.
Анна Качкаева: Маша, вы мне сказали, что ваша жизнь уже никогда не будет прежней.
Мария Школьникова: Я вчера, когда вышла, зашла в кафе умыться и увидела людей, они сидели за столами, они выпивали, смеялись, ощущение, я хотела уйти, сразу хотела уйти, мне казалось, что в этот фильм я пока не хочу, виртуальная, какая то нереальная ситуация... Я надеюсь, что как-то можно помочь, я надеюсь, что будут вестись переговоры, я думаю, что они будут вестись, надо предлагать людям себя, надо всем политическим деятелем. которые имеют вес, хорошо. Грамотно, четко представляют ситуацию и могут ее изложить, надо очень аккуратно, и в то же время понятно, четко, если сейчас меня может слышать Руслан Аушев, я прошу его позвонить в зал, и каким-то образом предложить себя в качестве парламентария, в качестве человека, который может вести переговоры. Каждые переговоры - это возможность спасти жизнь, как русскому человеку, так и человеку в Чечне.
Анна Качкаева: Я понимаю, как непросто вам вспоминать эти сутки. Я знаю, что, наверное, эти люди - ровесники вашего сына, вы можете нарисовать психологический портрет этих людей?
Мария Школьникова: Молодые люди, достаточно молодые люди, сильные, крепкие. Есть 30-35-летние, есть 20-25-летние, может, в районе 20 лет. Не знаю, какой возраст у женщин, и вообще возраст можно определить только по походке, по самому виду человека, потому что лица закрыты - и голоса. Таких детей у меня быть не могло. Другая ментальность, не мне понять, абсолютно другой мир. Любые попытки организовать ситуацию, каким-то образом ее разрядить, попытаться о чем-то говорить - нужно постоянно какое то движение в эту сторону. Тогда ситуация не настолько опасна, тогда опасность немножечко отступает. Вначале спросили, есть ли доктора. Я сразу подняла руку, объявила, что я доктор, я лидер, один из лидеров в своей профессиональной среде, президент Ассоциации детских кардиологов России, и я просто как доктор оказывала помощь людям. Ко мне стали наши граждане, российские ребята, обращаться с вопросами, завязалась возможность общения. После того, как я оказала помощь нескольким людям, уже появилось какое то общение внутри зала. Это надо было делать очень осторожно, нельзя было вызывать на себя агрессию, но постепенно привыкли.
Анна Качкаева: Вам удалось найти общий язык с ними, почему они все-таки выбрали вас в качестве эмиссара, посредника?
Мария Школьникова: Нет, не может быть общего языка, это совершенно другое. В качестве посредника тоже меня не выбирали. То, что я оказалась здесь, сейчас - это чистая случайность.
Анна Качкаева: Зал слушал радио...
Мария Школьникова: Да, мы слушали радио. Иногда они приходили и говорили, вот, по вашему телевидению передали такую-то информацию, это ложь, и мы не верили, пытались сразу перезванивать, или нам звонили, действительно не всегда все верно, но у них вызывало это странную агрессию, любые неверные сведения о количества заложников, о выкупе, это было страшно, агрессивная волна, когда где-то прозвучало, что требуют выкуп.
Анна Качкаева: Психологически вы боялись их меньше, чем все остальные?
Мария Школьникова: Недавно я слушала интервью Цискаридзе, это было примерно полгода назад. У него спросили, вы так выступаете, вы говорите не очень лестные слова в адрес администрации Большого театра, будучи артистом этого театра, вы не боитесь? Он сказал, что "после того, как закрыла глаза моя мама, я больше ничего не боюсь". Наверное, из этого разряда, я как раз подходила к такой же ситуации, и сейчас я ее прошла, конечно, я боюсь за жизнь, больше всего за жизнь собственного сына. безусловно.
Анна Качкаева: А психологически в зале вы говорите там странное ощущение, поскольку день не сменяет ночь, полумрак, стены завешаны какими-то плакатами.
Мария Школьникова: Да, это очень странно. Могу рассказать, все было продумано, видимо, очень тщательно, поскольку сам захват начался в тот момент, когда на сцене был танец людей, одетых в военную форму прошлых лет, в начале второго действия, под эту музыку появляется на сцене человек в камуфляже, стреляет в воздух.
Анна Качкаева: И в зале пока нет ощущения, что...
Мария Школьникова: У меня оно появилось практически сразу. Но все люди стали, даже был смех, как бы думали, что это продолжение спектакля, только, видимо, артисты сначала поняли, что произошло, у меня бешено стучало сердце, и я сзади услышала слова "этого не было", и вот это у меня сразу... Потом нам объявили: "Вы поняли, что происходит, вы теперь заложники". Мы уже заложники, сидим в зале, на сцене продолжает играть музыка и вертятся огромные круги световых эффектов, как пропеллеры самолеты желтые, это ужасно. Когда отключили. был такой вздох – слава Богу, отключили эту музыку.
Анна Качкаева: Почему они все-таки сейчас отпускают заложников?
Мария Школьникова: Надо делать всеми силами, чтобы они отпускали, мы на это шли.
Анна Качкаева: Они вдруг сожалеют, хотят выиграть время, цинично рассчитывают, как вам кажется?
Мария Школьникова: Нет, это просто их пробивает в сторону гуманности, это не повредит их ситуации, которую, как они считают, они держат под контролем, внутри.
Анна Качкаева: Сейчас все говорят, что президент должен обратиться к нации, что-то попытаться объяснить в зале, или вы знаете, что он должен сказать народу?
Мария Школьникова: Как человек, гражданин, как руководитель одного из самых крупных государств в мире, он, я думаю, знает это лучше меня. Я не политик, я, в первую очередь, врач, женщина, мать. Я могу только говорить, я никогда не буду политиком, я могу говорить только, как человек, который довольно часто решает вопросы жизни и смерти больных детей, поскольку основная часть моей работы - аритмия, которая угрожает жизни, и внезапная смерть, это темы, которыми я занимаюсь, может, поэтому мне все время приходится говорить с людьми, родителями очень тяжело больных детей, и часто с самими людьми, это бывает семейная патология
Анна Качкаева: Тогда вы знаете, какие слова надо найти
Мария Школьникова: Я думаю, что не слова нужно искать, ищут решения вопроса. Я знаю, что Путин выступал и говорил, что самое главное - жизнь людей, которые находятся в заложниках, и мы должны сделать все для их спасения, это опять каким-то образом повлияло на разрядку ситуации.
Анна Качкаева: Маша, вы мне сказали, что ваша жизнь уже никогда не будет прежней.
Мария Школьникова: Я вчера, когда вышла, зашла в кафе умыться и увидела людей, они сидели за столами, они выпивали, смеялись, ощущение, я хотела уйти, сразу хотела уйти, мне казалось, что в этот фильм я пока не хочу, виртуальная, какая то нереальная ситуация... Я надеюсь, что как-то можно помочь, я надеюсь, что будут вестись переговоры, я думаю, что они будут вестись, надо предлагать людям себя, надо всем политическим деятелем. которые имеют вес, хорошо. Грамотно, четко представляют ситуацию и могут ее изложить, надо очень аккуратно, и в то же время понятно, четко, если сейчас меня может слышать Руслан Аушев, я прошу его позвонить в зал, и каким-то образом предложить себя в качестве парламентария, в качестве человека, который может вести переговоры. Каждые переговоры - это возможность спасти жизнь, как русскому человеку, так и человеку в Чечне.
