Олег Панфилов:
Сегодня в программе одна тема. Новый "железный занавес" или российская цензура для избранных.
В советские времена были хорошо известны слова "ну, вроде невыездные". Были такие люди в Советском Союзе, которых не выпускали из страны из-за того, что они якобы обладали секретами. На Западе эту категорию преследования считали весьма серьезным и грубым нарушением прав человека.
Советский Союз распался, официально новая Россия отказалась от прежних методов давления на своих граждан. Более того, их стали выпускать, и этой возможностью воспользовались довольно много людей. Но спустя десять лет после распада СССР появилась новая категория гонимых - "невъздные", то есть такие люди, которых в страну бывшего оплота социализма не впускают. Понятно, когда речь идет о шпионах и прочих подозрительных личностях, появление которых на бывшей советской земле может принести непоправимый урон безопасности и целостности России. Но я имею в виду, прежде всего журналистов и правозащитников. У меня в руках список тех, кому российский МИД отказывает в выдаче визы на посещение Российской Федерации. Уточню только, что список этот не полный и, боюсь, что на самом деле он в несколько раз больше. Итак: Андре Глюксман - французский философ; Александр Гинзбург - литератор и диссидент, живущий во Франции; Эккехарт Маас - немецкий переводчик; Карлота Голл - американская журналистка; Петра Прохаскова - чешская журналистка; Кристина Шатори - журналистка из Венгрии; Атис Климович - корреспондент латышской газеты "Диена"; Ива Зимова - канадская журналистка; Надеж Ванковенберг - французская журналистка; и Сергей Наумчик - корреспондент белорусской службы Радио Свобода. Еще раз напомню, что этот список неполный. Но если внимательно оценить этот список, то становится понятно, что главной причиной такого отношения консульских служб МИДа России стала Чечня, а, точнее, работа журналистов и правозащитников в Чечне.
Чеченская эпопея для многих журналистов и российских, и иностранных стала показателем того, как российская власть выполняет свои обязательства перед мировым сообществом, и насколько российский МИД готов вразумительно ответить на упреки по поводу нарушений свободы слова и прав журналистов.
Начиная с ноября 1999-го года, на территории Чечни было задержано более двадцати иностранных журналистов, которых обвинили в невыполнении условий аккредитации, некоторых в том, что они не имели аккредитации аппарата помощника президента Сергея Ястржембского. Журналистов, как правило, допрашивали и большинству из них угрожали лишением аккредитации МИДа и даже высылкой из России. Корреспондент Радио Свобода Альбина Лир подготовила несколько интервью с журналистами, которые лишены возможности приехать в Россию. Причиной тому - их работа в Чечне.
Первое интервью с чешской журналисткой Петрой Прохасковой, корреспондентом газеты "Лидове новины".
Петра Прохаскова:
В Чечне я работала с 1992-го года, конечно, не только в Чечне, я была в свое время корреспондентом чешской газеты "Лидове новины" на территории бывшего Советского Союза. С 1994-го началась война в Чечне, я более-менее сосредоточилась на этом событии и регулярно приезжала на Северный Кавказ, вещала оттуда, писала оттуда статьи. В 1999-м году, когда началась вторая чеченская война, я работала в Дагестане с российской стороны, потом перешла в Чечню. Это были мои последние репортажи с этой территории. Это были мои последние репортажи вообще. Потому что зимой 2000-го года я решила, что временно или, может быть, навсегда (этого я пока не знаю), я не буду работать журналистом. Я решила, что надо заняться чем-то другим, поскольку журналистика мне надоела. Мне казалось это делом чуть-чуть бессмысленным. Мы писали о войне много, но в течение нескольких лет не было никакой реакции на то, что мы сообщали оттуда.
Весной 2000-го года я совместно со своим мужем Ибрагимом Зязиковым, который родился в Грозном и всю жизнь там прожил, открыли маленький детский дом в поселке Мичурино, почти в центре Грозного. В данный момент там проживают 52 сирот и полусирот. Я там с ними прожила семь месяцев, более-менее счастливых, потому что война как-то уже закончилась, и мы смогли этим детям организовать более-менее нормальную жизнь. В сентябре-октябре прошлого года начались у меня достаточно большие проблемы с визой. До сих пор я не поняла, почему эти проблемы начались именно тогда, но они были все серьезнее и серьезнее. И в январе этого года оказалось, что российские власти, прежде всего ФСБ, которые несколько лет назад задержали меня в аэропорту в Ингушетии и постоянно допрашивали уже в это время, как-то не хотят, чтобы я дальше пребывала на территории России. Хотя я уже несколько месяцев не работала журналистом, не написала ни одной статьи, не отсняла ни одного кадра и, в принципе, жила со своим мужем и с этими детьми достаточно спокойно в Грозном. В конце февраля этого года гуманитарная виза, которую я получила летом прошлого года, была у меня без объяснений отобрана. А в паспортно-визовой службе Ингушетии дали мне визу въездную на десять дней. Когда я им пыталась объяснить, что я десять лет прожила в России, что у меня там дом, муж, дети, что у меня в Москве квартира, где все вещи, что мне надо как-то подготовиться к тому, что я должна временно уехать из России, никто меня, конечно, не слушал. Никто мне не предъявил никаких обвинений, просто мне сказали, что я должна выехать, попросить другую визу на основе приглашения моего мужа и въехать снова в Россию. 3-го марта я выехала в Прагу, муж меня сопровождал до Москвы. Там мы нашли нашу московскую квартиру опечатанной. Я не смогла взять даже никаких вещей с собой и выехала в Прагу с одной маленькой сумочкой, в надежде, что скоро вернусь к своему мужу. В Праге я сразу попросила туристическую визу. В ней мне отказали. Потом я ждала приглашения своего мужа. Это длилось несколько месяцев. В конце мая - в начале июня мы получили окончательный отказ. Скорее всего, мой муж получил бумажку, где написано, что "гражданка Чехии Петра Прохаскова не может въехать на территорию России в течение пяти лет". Никто ни ему, ни мне не объяснил, почему. Я не совершила никакого уголовного преступления, за мной нет никакого криминала, мне абсолютно непонятно, почему я не могу жить с мужем там, где у нас дом, где мы хотим жить? Конечно, я прилагаю усилия, чтобы прояснить ситуацию и вернуться туда, где я хочу жить со своей семьей. Но пока ничего не получается. Я знаю, что какие-то действия предпринимает наше чешское Министерство иностранных дел и администрация нашего президента. Я, конечно, стараюсь спрашивать российские власти, российские органы, которые отвечают за пребывание иностранцев на территории Российской Федерации, в чем дело? Почему мне отказывают в визе, когда я, по-моему, на нее имею полное право.
Олег Панфилов:
Второе интервью с Кристиной Шатори, венгерской журналисткой, работавшей в России в московском бюро немецкой телекомпании "АРД".
Кристина Шатори:
Моя история простая. С 1987-го была в России: училась, работала. Судьба так сложилась, что я работала телевизионщиком на обеих чеченских войнах, активнее на второй войне. Что часто удивляло меня во время работы - огромные административные трудности, непонимание властей, с которыми я сталкивалась на местах. Но то, что это выльется в нечто такое, во что это вылилось, вот этого я не ожидала! 20-го февраля я должна была вернуться в Россию после короткого отпуска. На границе случился казус. Меня остановили, выловили из очереди и, ничего не объясняя, отвели в другое здание. Я недоуменно спрашивала, в чем дело, пожалуйста, объясните, может какие-то проблемы, может, я вам могу чем-то помочь? Мне сказали: "Молчать, сидеть!". Это продолжалось несколько часов. Я опять попыталась заговорить с кем-то из господ, которые вокруг меня ходили в форме, но никто никаких объяснений не был готов давать. И только под утро, где-то после 14-ти часов моего сидения там, со мной говорил офицер. Он был, скажем так, не очень дружественно настроен ко мне. Имея действующими документы, я ехала в город, где у меня работа, где у меня квартира, где мои друзья, где проходила моя жизнь последние 13 лет. Я хотела понять, в чем дело. Я спрашивала его, почему сейчас нахожусь здесь, почему со мной никто не говорит о том, что происходит? Пожалуйста, объясните, в чем дело. Он сказал, что он ничего мне объяснять не должен, он свое дело уже сделал, он меня задержал. Что я враг его народа, что он от меня родину защищает. Когда я попросила его дать мне возможность позвонить, он сказал, что я слишком много западных фильмов насмотрелась - позвонить захотела, что жаловаться я буду в Гааге, если меня выпустят. Но потом разговор перешел в более грубую форму. Он сказал, что если он захочет, он прикует к земле, я там буду лежать. Что по российскому законодательству я совершенно не имею права ни на какой телефонный звонок, что я временно ограничена в правах, задержана, но опять же не объяснил почему, в чем проблема. Когда я спросила, почему он так грубо со мной обращается, он сказал, потому что жизнь к нему тоже жестока. Он со мной обращается, как хочет, потому что я нахожусь на территории России. На требование допустить консула или вступить с посольством в какую-то связь, он сказал (естественно, другим словом), что начихать ему на моего консула. Он со мной разговаривает так, потому что на мне вырабатывает командный тон и все в таком духе. Прошло 18 часов без объяснений. И утром, за пять-шесть минут до отлета самолета они вернули мои документы, которые все это время были у них в моих руках и отправили меня домой. С тех пор на официальные запросы немецкого телевидения, немецкого и венгерского посольств было только сказано, что совершенно нет смысла официально запрашивать визу, потому что мне ее в течение пяти лет не выдадут. Почему, кто, зачем, кто это решал? Насколько это официально - об этом не говорилось, всегда были только "дружеские" советы: "Отстаньте вы от нас, все равно она больше сюда не въедет". Вот такое, скажем так, правонарушение журналиста было то, что я могла зафиксировать на собственной коже. Очень грустно, что это случилось после тех 13-ти лет, которые я провела в России. В течение этих лет я жила, росла вместе с этой страной, которую считала своей, так же как и свою родину. Это меня привело в состояние шока, из которого, честно говоря, я за эти полгода еще не вышла.
Олег Панфилов:
Наконец, еще один рассказ Атиса Климовича, корреспондента ведущей латышской газеты "Диена".
Атис Климович:
Собственно я стал невъездным в Россию еще в 1997-м году. Хотя официально, если это можно так назвать, меня объявили невъездным в конце 1999-го года. С чего все началось? Я как репортер начал свои рабочие поездки в Российскую Федерацию в 1992-м году и с этого времени постоянно ездил, был во многих республиках Северного Кавказа, в Москве. И в 1994-м году, когда началась война в Чечне (даже пару месяцев до этого), самые основные поездки были в Чечню. Если вдуматься, почему я мог быть поставлен в "черный список", то, я думаю, что это из-за репортажей, в которых я описывал то, что видел. Например, если утром в Ингушетии по радио тогдашний президент Ельцин убедительно рассказывал о том, что бомбежек в тот день не будет (бомбежек Грозного я имею в виду), и я через два-три часа убеждался в Грозном, что все-таки эти бомбежки продолжаются, то об этом и писал. И я понимаю, почему могло это не понравиться. И после 1995-го года я уже не мог восстановить свою аккредитацию в Российской Федерации. И первый раз это было в 97-м году перед выборами президента Чечни, когда выбрали Аслана Масхадова. Тогда я получил отказ из российского посольства. Тогда я, как многие журналисты, в основном западные, ездил с помощью турфирм по туристической визе. Тогда мы даже позвонили в МИД, в Москву и нам сказали, что у корреспондента Атиса Климовича плохие (или что-то в этом роде) репортажи о Чечне. Тогда я схватился за последнюю соломинку: я отправлялся в Литву, там тоже обращался в турфирму, получал российскую визу и таким образом еще несколько раз ездил в Чечню. Я делал на национальном телевидении телерепортажи о Чечне, о Дагестане. Последний раз это было в 1999-м году. Это была очень короткая командировка в Ингушетию и Чечню, всего лишь дней пять-шесть. И когда я уже вернулся в Ригу, по НТВ господин Жданович объявил, что я нахожусь на тот момент в Чечне, хотя я находился в Риге, и что меня собираются украсть чеченские бандиты. То есть меня упрекали в том, что я обратился в турфирму и назвал маршрут продвижения. Конечно я называл Москву, Волгоград или что-то в этом роде. Прошло почти неполных два года. Я подумал, что, может быть, время проходит и что-то меняется, и обратился в турфирму в Риге с просьбой о получении российской визы. Интересно было то, что, вопреки моим ожиданиям, я действительно получил паспорт с визой. Я планировал ехать через неделю, я не отправился сразу в Россию. И на следующий день после получения паспорта с визой мне позвонили и сказали, что там есть некоторые неточности, что нужно вернуть паспорт. Когда я получил паспорт, то в нем не оказалось визы, она была суперпрофессионально устранена из моего паспорта без следов. В турфирме мне объяснили, что просто я получил отказ.
Олег Панфилов:
Наш разговор продолжается с участием профессора, доктора юридических наук, секретаря Союза журналистов России Михаила Федотова. Он на связи по телефону, а в студии находятся правозащитник Андрей Миронов и московский корреспондент газеты "Дейли телеграф", Великобритания, Маркус Уоррен.
Первый вопрос к профессору Федотову. Михаил Александрович, существуют ли юридические нормы, которые позволяют консульским службам отказывать в получении визы журналистам, которые неоднократно или по несколько лет работали в России? Или дипломаты руководствуются исключительно политическими мотивами, если уточнить, что мы говорим все-таки о работе журналистов?
Михаил Федотов:
Проблема виз для журналистов - проблема не новая. Это проблема, мягко говоря, старая. И одним из первых документов, в котором эта проблема получила какое-то международное разрешение, был итоговый документ венской встречи-совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Это было, как вы понимаете, еще в середине 80-х годов. И там Советский Союз, правопреемником которого является Российская Федерация, вместе с другими членами СБСЕ обязались оказывать содействие журналистам в получении виз для работы в других странах. Впоследствии это положение неоднократно упоминалось и в других международно-правовых документах. И я хотел бы сослаться также на один из более свежих документов, я имею в виду софийскую декларацию ЮНЕСКО 1997-го года. Я прочитаю то, что здесь написано: "Всем странам следует облегчать передвижение и предоставлять визы иностранным журналистам, желающим совершать поездки, передвигаться и работать в пределах границ этих стран".
Олег Панфилов:
Мой второй вопрос уже к Маркусу Уоррену. Маркус, вы были в числе тех журналистов, которых задерживали на территории Чечни и допрашивали. Вы до сих пор чувствуете на себе угрозы того, что вас могут лишить аккредитации, даже выслать из России? Как вообще вы оцениваете истории с теми журналистами, чьи рассказы вы прослушали?
Маркус Уоррен:
В принципе, я думаю, что все журналисты, которые совершают или собираются совершать туда поездки, прекрасно понимают, что в какой-то степени они заложники, может быть не в той степени, как нам видится про Чечню, а даже больше - политических игр. Если они попадутся, (конечно, есть риск), тогда политические решения насчет их дальнейшей судьбы будут приниматься на, наверное, довольно высоком политическом уровне. Вот я, может быть, более защищен, чем наши коллеги. Моя газета все-таки очень крупная, самый большой тираж всех качественных газет в Англии и, по-моему, в Европе. Российским властям придется все-таки думать до того, как они примут решение выслать корреспондента такой газеты или газеты "Нью-Йорк таймс" или, например, крупных английских, немецких, французских газет. Но все, по-моему, отдают себе отчет, что мы в какой-то степени заложники большой политической игры.
Олег Панфилов:
Спасибо, Маркус. И вопрос к правозащитнику Андрею Миронову. Андрей, скорее всего, вы, лично знаете всех журналистов, которые рассказали о своих злоключениях. Вы также считаете, что главной причиной преследования является их работа в Чечне?
Андрей Миронов:
Конечно, я хорошо знаю и Кристу, и Петру. Это не просто главная, это единственная причина - их работа в Чечне. Ведь дело в том, что если невъездными в Россию являются некоторые наиболее активные журналисты, кстати, на мой взгляд, Петра из всех иностранных журналистов работала в Чечне наиболее эффективно, то есть ее материалы просто несравнимы с другими, она провела там гораздо больше времени. И Криста работала немало, тоже выделялась своей активностью, поэтому они и оказались во вне. Так вот, если есть невъездные в Россию иностранные журналисты, то существует и огромное число невъездных в Чечню российских журналистов, не только иностранных. Это знают все, кто пытался. Почему много невъездных в Чечню? Сергей Адамович Ковалев это пытался выяснить, письма писал официальные как депутат, интересуясь, почему ФСБ так поступило? ФСБ отвечает: "По соображениям государственной безопасности". Он второе письмо: "По каким таким соображениям?". - "А вот это государственная тайна" - отвечают ему. То есть получается очень просто. Можно провести бытовую аналогию, но вполне логичную. Когда совершается насилие, необязательно на войне - в быту - разбойник, грабя человека в темном углу, первым делом ему говорит: "Тихо!", - чтобы тот не кричал. Вот и в Чечне мы видим ровно то же самое, там тоже осуществляется насилие. Если говорить о нарушениях прав человека, они просто массовые. Там просто нет никаких прав у человека. Поэтому, естественно, как выразилась Криста, команда "сидеть и молчать". Вот в чем дело, по-моему.
Сегодня в программе одна тема. Новый "железный занавес" или российская цензура для избранных.
В советские времена были хорошо известны слова "ну, вроде невыездные". Были такие люди в Советском Союзе, которых не выпускали из страны из-за того, что они якобы обладали секретами. На Западе эту категорию преследования считали весьма серьезным и грубым нарушением прав человека.
Советский Союз распался, официально новая Россия отказалась от прежних методов давления на своих граждан. Более того, их стали выпускать, и этой возможностью воспользовались довольно много людей. Но спустя десять лет после распада СССР появилась новая категория гонимых - "невъздные", то есть такие люди, которых в страну бывшего оплота социализма не впускают. Понятно, когда речь идет о шпионах и прочих подозрительных личностях, появление которых на бывшей советской земле может принести непоправимый урон безопасности и целостности России. Но я имею в виду, прежде всего журналистов и правозащитников. У меня в руках список тех, кому российский МИД отказывает в выдаче визы на посещение Российской Федерации. Уточню только, что список этот не полный и, боюсь, что на самом деле он в несколько раз больше. Итак: Андре Глюксман - французский философ; Александр Гинзбург - литератор и диссидент, живущий во Франции; Эккехарт Маас - немецкий переводчик; Карлота Голл - американская журналистка; Петра Прохаскова - чешская журналистка; Кристина Шатори - журналистка из Венгрии; Атис Климович - корреспондент латышской газеты "Диена"; Ива Зимова - канадская журналистка; Надеж Ванковенберг - французская журналистка; и Сергей Наумчик - корреспондент белорусской службы Радио Свобода. Еще раз напомню, что этот список неполный. Но если внимательно оценить этот список, то становится понятно, что главной причиной такого отношения консульских служб МИДа России стала Чечня, а, точнее, работа журналистов и правозащитников в Чечне.
Чеченская эпопея для многих журналистов и российских, и иностранных стала показателем того, как российская власть выполняет свои обязательства перед мировым сообществом, и насколько российский МИД готов вразумительно ответить на упреки по поводу нарушений свободы слова и прав журналистов.
Начиная с ноября 1999-го года, на территории Чечни было задержано более двадцати иностранных журналистов, которых обвинили в невыполнении условий аккредитации, некоторых в том, что они не имели аккредитации аппарата помощника президента Сергея Ястржембского. Журналистов, как правило, допрашивали и большинству из них угрожали лишением аккредитации МИДа и даже высылкой из России. Корреспондент Радио Свобода Альбина Лир подготовила несколько интервью с журналистами, которые лишены возможности приехать в Россию. Причиной тому - их работа в Чечне.
Первое интервью с чешской журналисткой Петрой Прохасковой, корреспондентом газеты "Лидове новины".
Петра Прохаскова:
В Чечне я работала с 1992-го года, конечно, не только в Чечне, я была в свое время корреспондентом чешской газеты "Лидове новины" на территории бывшего Советского Союза. С 1994-го началась война в Чечне, я более-менее сосредоточилась на этом событии и регулярно приезжала на Северный Кавказ, вещала оттуда, писала оттуда статьи. В 1999-м году, когда началась вторая чеченская война, я работала в Дагестане с российской стороны, потом перешла в Чечню. Это были мои последние репортажи с этой территории. Это были мои последние репортажи вообще. Потому что зимой 2000-го года я решила, что временно или, может быть, навсегда (этого я пока не знаю), я не буду работать журналистом. Я решила, что надо заняться чем-то другим, поскольку журналистика мне надоела. Мне казалось это делом чуть-чуть бессмысленным. Мы писали о войне много, но в течение нескольких лет не было никакой реакции на то, что мы сообщали оттуда.
Весной 2000-го года я совместно со своим мужем Ибрагимом Зязиковым, который родился в Грозном и всю жизнь там прожил, открыли маленький детский дом в поселке Мичурино, почти в центре Грозного. В данный момент там проживают 52 сирот и полусирот. Я там с ними прожила семь месяцев, более-менее счастливых, потому что война как-то уже закончилась, и мы смогли этим детям организовать более-менее нормальную жизнь. В сентябре-октябре прошлого года начались у меня достаточно большие проблемы с визой. До сих пор я не поняла, почему эти проблемы начались именно тогда, но они были все серьезнее и серьезнее. И в январе этого года оказалось, что российские власти, прежде всего ФСБ, которые несколько лет назад задержали меня в аэропорту в Ингушетии и постоянно допрашивали уже в это время, как-то не хотят, чтобы я дальше пребывала на территории России. Хотя я уже несколько месяцев не работала журналистом, не написала ни одной статьи, не отсняла ни одного кадра и, в принципе, жила со своим мужем и с этими детьми достаточно спокойно в Грозном. В конце февраля этого года гуманитарная виза, которую я получила летом прошлого года, была у меня без объяснений отобрана. А в паспортно-визовой службе Ингушетии дали мне визу въездную на десять дней. Когда я им пыталась объяснить, что я десять лет прожила в России, что у меня там дом, муж, дети, что у меня в Москве квартира, где все вещи, что мне надо как-то подготовиться к тому, что я должна временно уехать из России, никто меня, конечно, не слушал. Никто мне не предъявил никаких обвинений, просто мне сказали, что я должна выехать, попросить другую визу на основе приглашения моего мужа и въехать снова в Россию. 3-го марта я выехала в Прагу, муж меня сопровождал до Москвы. Там мы нашли нашу московскую квартиру опечатанной. Я не смогла взять даже никаких вещей с собой и выехала в Прагу с одной маленькой сумочкой, в надежде, что скоро вернусь к своему мужу. В Праге я сразу попросила туристическую визу. В ней мне отказали. Потом я ждала приглашения своего мужа. Это длилось несколько месяцев. В конце мая - в начале июня мы получили окончательный отказ. Скорее всего, мой муж получил бумажку, где написано, что "гражданка Чехии Петра Прохаскова не может въехать на территорию России в течение пяти лет". Никто ни ему, ни мне не объяснил, почему. Я не совершила никакого уголовного преступления, за мной нет никакого криминала, мне абсолютно непонятно, почему я не могу жить с мужем там, где у нас дом, где мы хотим жить? Конечно, я прилагаю усилия, чтобы прояснить ситуацию и вернуться туда, где я хочу жить со своей семьей. Но пока ничего не получается. Я знаю, что какие-то действия предпринимает наше чешское Министерство иностранных дел и администрация нашего президента. Я, конечно, стараюсь спрашивать российские власти, российские органы, которые отвечают за пребывание иностранцев на территории Российской Федерации, в чем дело? Почему мне отказывают в визе, когда я, по-моему, на нее имею полное право.
Олег Панфилов:
Второе интервью с Кристиной Шатори, венгерской журналисткой, работавшей в России в московском бюро немецкой телекомпании "АРД".
Кристина Шатори:
Моя история простая. С 1987-го была в России: училась, работала. Судьба так сложилась, что я работала телевизионщиком на обеих чеченских войнах, активнее на второй войне. Что часто удивляло меня во время работы - огромные административные трудности, непонимание властей, с которыми я сталкивалась на местах. Но то, что это выльется в нечто такое, во что это вылилось, вот этого я не ожидала! 20-го февраля я должна была вернуться в Россию после короткого отпуска. На границе случился казус. Меня остановили, выловили из очереди и, ничего не объясняя, отвели в другое здание. Я недоуменно спрашивала, в чем дело, пожалуйста, объясните, может какие-то проблемы, может, я вам могу чем-то помочь? Мне сказали: "Молчать, сидеть!". Это продолжалось несколько часов. Я опять попыталась заговорить с кем-то из господ, которые вокруг меня ходили в форме, но никто никаких объяснений не был готов давать. И только под утро, где-то после 14-ти часов моего сидения там, со мной говорил офицер. Он был, скажем так, не очень дружественно настроен ко мне. Имея действующими документы, я ехала в город, где у меня работа, где у меня квартира, где мои друзья, где проходила моя жизнь последние 13 лет. Я хотела понять, в чем дело. Я спрашивала его, почему сейчас нахожусь здесь, почему со мной никто не говорит о том, что происходит? Пожалуйста, объясните, в чем дело. Он сказал, что он ничего мне объяснять не должен, он свое дело уже сделал, он меня задержал. Что я враг его народа, что он от меня родину защищает. Когда я попросила его дать мне возможность позвонить, он сказал, что я слишком много западных фильмов насмотрелась - позвонить захотела, что жаловаться я буду в Гааге, если меня выпустят. Но потом разговор перешел в более грубую форму. Он сказал, что если он захочет, он прикует к земле, я там буду лежать. Что по российскому законодательству я совершенно не имею права ни на какой телефонный звонок, что я временно ограничена в правах, задержана, но опять же не объяснил почему, в чем проблема. Когда я спросила, почему он так грубо со мной обращается, он сказал, потому что жизнь к нему тоже жестока. Он со мной обращается, как хочет, потому что я нахожусь на территории России. На требование допустить консула или вступить с посольством в какую-то связь, он сказал (естественно, другим словом), что начихать ему на моего консула. Он со мной разговаривает так, потому что на мне вырабатывает командный тон и все в таком духе. Прошло 18 часов без объяснений. И утром, за пять-шесть минут до отлета самолета они вернули мои документы, которые все это время были у них в моих руках и отправили меня домой. С тех пор на официальные запросы немецкого телевидения, немецкого и венгерского посольств было только сказано, что совершенно нет смысла официально запрашивать визу, потому что мне ее в течение пяти лет не выдадут. Почему, кто, зачем, кто это решал? Насколько это официально - об этом не говорилось, всегда были только "дружеские" советы: "Отстаньте вы от нас, все равно она больше сюда не въедет". Вот такое, скажем так, правонарушение журналиста было то, что я могла зафиксировать на собственной коже. Очень грустно, что это случилось после тех 13-ти лет, которые я провела в России. В течение этих лет я жила, росла вместе с этой страной, которую считала своей, так же как и свою родину. Это меня привело в состояние шока, из которого, честно говоря, я за эти полгода еще не вышла.
Олег Панфилов:
Наконец, еще один рассказ Атиса Климовича, корреспондента ведущей латышской газеты "Диена".
Атис Климович:
Собственно я стал невъездным в Россию еще в 1997-м году. Хотя официально, если это можно так назвать, меня объявили невъездным в конце 1999-го года. С чего все началось? Я как репортер начал свои рабочие поездки в Российскую Федерацию в 1992-м году и с этого времени постоянно ездил, был во многих республиках Северного Кавказа, в Москве. И в 1994-м году, когда началась война в Чечне (даже пару месяцев до этого), самые основные поездки были в Чечню. Если вдуматься, почему я мог быть поставлен в "черный список", то, я думаю, что это из-за репортажей, в которых я описывал то, что видел. Например, если утром в Ингушетии по радио тогдашний президент Ельцин убедительно рассказывал о том, что бомбежек в тот день не будет (бомбежек Грозного я имею в виду), и я через два-три часа убеждался в Грозном, что все-таки эти бомбежки продолжаются, то об этом и писал. И я понимаю, почему могло это не понравиться. И после 1995-го года я уже не мог восстановить свою аккредитацию в Российской Федерации. И первый раз это было в 97-м году перед выборами президента Чечни, когда выбрали Аслана Масхадова. Тогда я получил отказ из российского посольства. Тогда я, как многие журналисты, в основном западные, ездил с помощью турфирм по туристической визе. Тогда мы даже позвонили в МИД, в Москву и нам сказали, что у корреспондента Атиса Климовича плохие (или что-то в этом роде) репортажи о Чечне. Тогда я схватился за последнюю соломинку: я отправлялся в Литву, там тоже обращался в турфирму, получал российскую визу и таким образом еще несколько раз ездил в Чечню. Я делал на национальном телевидении телерепортажи о Чечне, о Дагестане. Последний раз это было в 1999-м году. Это была очень короткая командировка в Ингушетию и Чечню, всего лишь дней пять-шесть. И когда я уже вернулся в Ригу, по НТВ господин Жданович объявил, что я нахожусь на тот момент в Чечне, хотя я находился в Риге, и что меня собираются украсть чеченские бандиты. То есть меня упрекали в том, что я обратился в турфирму и назвал маршрут продвижения. Конечно я называл Москву, Волгоград или что-то в этом роде. Прошло почти неполных два года. Я подумал, что, может быть, время проходит и что-то меняется, и обратился в турфирму в Риге с просьбой о получении российской визы. Интересно было то, что, вопреки моим ожиданиям, я действительно получил паспорт с визой. Я планировал ехать через неделю, я не отправился сразу в Россию. И на следующий день после получения паспорта с визой мне позвонили и сказали, что там есть некоторые неточности, что нужно вернуть паспорт. Когда я получил паспорт, то в нем не оказалось визы, она была суперпрофессионально устранена из моего паспорта без следов. В турфирме мне объяснили, что просто я получил отказ.
Олег Панфилов:
Наш разговор продолжается с участием профессора, доктора юридических наук, секретаря Союза журналистов России Михаила Федотова. Он на связи по телефону, а в студии находятся правозащитник Андрей Миронов и московский корреспондент газеты "Дейли телеграф", Великобритания, Маркус Уоррен.
Первый вопрос к профессору Федотову. Михаил Александрович, существуют ли юридические нормы, которые позволяют консульским службам отказывать в получении визы журналистам, которые неоднократно или по несколько лет работали в России? Или дипломаты руководствуются исключительно политическими мотивами, если уточнить, что мы говорим все-таки о работе журналистов?
Михаил Федотов:
Проблема виз для журналистов - проблема не новая. Это проблема, мягко говоря, старая. И одним из первых документов, в котором эта проблема получила какое-то международное разрешение, был итоговый документ венской встречи-совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Это было, как вы понимаете, еще в середине 80-х годов. И там Советский Союз, правопреемником которого является Российская Федерация, вместе с другими членами СБСЕ обязались оказывать содействие журналистам в получении виз для работы в других странах. Впоследствии это положение неоднократно упоминалось и в других международно-правовых документах. И я хотел бы сослаться также на один из более свежих документов, я имею в виду софийскую декларацию ЮНЕСКО 1997-го года. Я прочитаю то, что здесь написано: "Всем странам следует облегчать передвижение и предоставлять визы иностранным журналистам, желающим совершать поездки, передвигаться и работать в пределах границ этих стран".
Олег Панфилов:
Мой второй вопрос уже к Маркусу Уоррену. Маркус, вы были в числе тех журналистов, которых задерживали на территории Чечни и допрашивали. Вы до сих пор чувствуете на себе угрозы того, что вас могут лишить аккредитации, даже выслать из России? Как вообще вы оцениваете истории с теми журналистами, чьи рассказы вы прослушали?
Маркус Уоррен:
В принципе, я думаю, что все журналисты, которые совершают или собираются совершать туда поездки, прекрасно понимают, что в какой-то степени они заложники, может быть не в той степени, как нам видится про Чечню, а даже больше - политических игр. Если они попадутся, (конечно, есть риск), тогда политические решения насчет их дальнейшей судьбы будут приниматься на, наверное, довольно высоком политическом уровне. Вот я, может быть, более защищен, чем наши коллеги. Моя газета все-таки очень крупная, самый большой тираж всех качественных газет в Англии и, по-моему, в Европе. Российским властям придется все-таки думать до того, как они примут решение выслать корреспондента такой газеты или газеты "Нью-Йорк таймс" или, например, крупных английских, немецких, французских газет. Но все, по-моему, отдают себе отчет, что мы в какой-то степени заложники большой политической игры.
Олег Панфилов:
Спасибо, Маркус. И вопрос к правозащитнику Андрею Миронову. Андрей, скорее всего, вы, лично знаете всех журналистов, которые рассказали о своих злоключениях. Вы также считаете, что главной причиной преследования является их работа в Чечне?
Андрей Миронов:
Конечно, я хорошо знаю и Кристу, и Петру. Это не просто главная, это единственная причина - их работа в Чечне. Ведь дело в том, что если невъездными в Россию являются некоторые наиболее активные журналисты, кстати, на мой взгляд, Петра из всех иностранных журналистов работала в Чечне наиболее эффективно, то есть ее материалы просто несравнимы с другими, она провела там гораздо больше времени. И Криста работала немало, тоже выделялась своей активностью, поэтому они и оказались во вне. Так вот, если есть невъездные в Россию иностранные журналисты, то существует и огромное число невъездных в Чечню российских журналистов, не только иностранных. Это знают все, кто пытался. Почему много невъездных в Чечню? Сергей Адамович Ковалев это пытался выяснить, письма писал официальные как депутат, интересуясь, почему ФСБ так поступило? ФСБ отвечает: "По соображениям государственной безопасности". Он второе письмо: "По каким таким соображениям?". - "А вот это государственная тайна" - отвечают ему. То есть получается очень просто. Можно провести бытовую аналогию, но вполне логичную. Когда совершается насилие, необязательно на войне - в быту - разбойник, грабя человека в темном углу, первым делом ему говорит: "Тихо!", - чтобы тот не кричал. Вот и в Чечне мы видим ровно то же самое, там тоже осуществляется насилие. Если говорить о нарушениях прав человека, они просто массовые. Там просто нет никаких прав у человека. Поэтому, естественно, как выразилась Криста, команда "сидеть и молчать". Вот в чем дело, по-моему.
