С некоторых пор говорить о либеральных ценностях, что называется, в смешанном обществе стало несколько неловко. В конце концов, либерализм, то есть теория и практика максимальной личной свободы и социальной терпимости, представляет собой достижение западной цивилизации, а коли так, имеем ли мы право навязывать свои обычаи представителям других культур? Традиционная мораль не сомневается, что имеем или даже должны, потому что эти ценности абсолютны, но современная практика так называемого "мультикультурализма" считает любые ценности относительными. У нас свои, у арабов или эскимосов - другие, и все, в конечном счете, имеют равное право на существование.
Однако Пол Сибрайт, британский профессор, преподающий во французском университете в Тулузе, считает, что он эту проблему снял. В книге "Общество посторонних", опубликованной в США, он утверждает, что либерализм представляет собой общее духовное наследие практически всех народов и культур, существующих сегодня на свете.
Согласно традиционным взглядам, то, что мы называем либерализмом, существует немногим дольше 300 лет - как практика, в результате разорения Европы кровопролитными религиозными войнами и последующего совместного решения в пользу веротерпимости, и как теория - с трудов английского философа Джона Локка, который эту веротерпимость обосновал. Его идеи приобрели популярность во Франции, где их подхватили Монтескье и Вольтер, а затем прокатились по всей Европе, до екатерининского двора в Санкт-Петербурге. Но другие культуры, и прежде всего мусульманская, остались за периметром этого влияния.
Вовсе нет, утверждает Пол Сибрайт. Практика взаимной терпимости и кооперации в человеческом обществе имеет историю примерно в 10 тысяч лет и охватывает все развитые культуры. Можно указать приблизительный момент зарождения этого универсального либерализма - он совпадает с величайшим поворотом в социальном развитии, так называемой сельскохозяйственной революцией. Примерно 10 тысяч лет назад люди перешли от охотничье-собирательского образа жизни к оседлому возделыванию земли. Это изменило не только экономику, но и всю систему поведения.
В охотничье-собирательском обществе люди жили в клане, в кругу близких и дальних родственников. Все встречные, не принадлежащие к клану, подлежали уничтожению, потому что представляли для него потенциальную опасность. А если чужаки были сильнее, клан достаточно легко перебирался на другую территорию. При оседлом сельскохозяйственном образе жизни такое поведение стало непрактичным и даже невозможным - в особенности с возникновением и ростом городов, где поселиться мог практически каждый.
Но самое главное, что произошло в городах - это разделение труда, которое тоже легло в основу практического либерализма. Сегодня оно для нас не нуждается в объяснении, но оно основано на большом запасе взаимного доверия. Люди собирают урожай, из которого испекут хлеб совершенно другие люди, не родственники, имеющие наше доверие по определению. Горшечник или кузнец занимаются своим ремеслом, будучи уверены, что о хлебе для них позаботятся другие. Это был совершенно новый свод правил, совершенно иная психология. Вот как об этом пишет сам Пол Сибрайт.
Разделение труда и взаимное сотрудничество - не прерогатива человека, они известны и в животном мире. Наиболее яркие примеры - это рабочие пчелы и муравьи, но в их случае объяснения не нужно, потому что все они - кровные родственники. В некоторых случаях близкое родство не обязательно, но как правило сотрудничество возникает все же внутри клана, для истребления чужаков, как, например, среди самцов шимпанзе, членов одной стаи.
Только человек, впервые за всю историю эволюции, сумел понять выгоду взаимного сотрудничества с любым другим произвольным человеком, и само это понимание вовсе не было результатом биологической эволюции. Оседлые люди первых цивилизаций имели ту же физиологию и те же умственные способности, что и их еще не прозревшие охотничье-собирательские сородичи. Естественный либерализм, по Сибрайту, был продуктом чисто социальной перестройки.
Отсюда, конечно же, еще далеко до Локка или Вольтера, до идей всеобщего равенства и индивидуальной автономии, но способность видеть в чужаке человека, почти такого же, как ты, а не помеху или угрозу, была огромным шагом вперед.
Мне кажется, однако, что эти мысли ничего не добавляют к нашему пониманию либерализма и не опровергают чреватой культурным конфликтом идеи западного превосходства. С тем же успехом мы можем утверждать, что всемирное тяготение и теория относительности существовали всегда, не нуждаясь в Ньютоне и Эйнштейне - яблоко неизменно падало вниз, а массивные тела искривляли пространство и замедляли время. Но пока Эйнштейн и Ньютон не сформулировали эти понятия, ими трудно было пользоваться практически - рассчитывать баллистику летящего снаряда или запускать космический зонд на Марс.
Подобно этому, идеи сотрудничества и терпимости, возникшие десять тысяч лет назад, оказывают на нас весьма ограниченное влияние, пока мы не сформулировали их устами того же Локка и не приняли к исполнению. История ислама может послужить ярким примером: он завоевал свою империю почти молниеносно, и отчасти поэтому проявил небывалую для тех времен терпимость к чужаком, но сейчас, когда культура пришла в упадок, этот запас терпимости временно иссяк. Милосердие начинается в домашнем кругу, гласит пословица, и европейцы впервые испробовали либерализм на себе, после ста лет взаимной бойни. Сегодня главная мишень исламских радикалов - даже не Запад, а сообщество собственных единоверцев, в Пакистане или Саудовской Аравии. Этот мир еще не дождался собственного Джона Локка.
Однако Пол Сибрайт, британский профессор, преподающий во французском университете в Тулузе, считает, что он эту проблему снял. В книге "Общество посторонних", опубликованной в США, он утверждает, что либерализм представляет собой общее духовное наследие практически всех народов и культур, существующих сегодня на свете.
Согласно традиционным взглядам, то, что мы называем либерализмом, существует немногим дольше 300 лет - как практика, в результате разорения Европы кровопролитными религиозными войнами и последующего совместного решения в пользу веротерпимости, и как теория - с трудов английского философа Джона Локка, который эту веротерпимость обосновал. Его идеи приобрели популярность во Франции, где их подхватили Монтескье и Вольтер, а затем прокатились по всей Европе, до екатерининского двора в Санкт-Петербурге. Но другие культуры, и прежде всего мусульманская, остались за периметром этого влияния.
Вовсе нет, утверждает Пол Сибрайт. Практика взаимной терпимости и кооперации в человеческом обществе имеет историю примерно в 10 тысяч лет и охватывает все развитые культуры. Можно указать приблизительный момент зарождения этого универсального либерализма - он совпадает с величайшим поворотом в социальном развитии, так называемой сельскохозяйственной революцией. Примерно 10 тысяч лет назад люди перешли от охотничье-собирательского образа жизни к оседлому возделыванию земли. Это изменило не только экономику, но и всю систему поведения.
В охотничье-собирательском обществе люди жили в клане, в кругу близких и дальних родственников. Все встречные, не принадлежащие к клану, подлежали уничтожению, потому что представляли для него потенциальную опасность. А если чужаки были сильнее, клан достаточно легко перебирался на другую территорию. При оседлом сельскохозяйственном образе жизни такое поведение стало непрактичным и даже невозможным - в особенности с возникновением и ростом городов, где поселиться мог практически каждый.
Но самое главное, что произошло в городах - это разделение труда, которое тоже легло в основу практического либерализма. Сегодня оно для нас не нуждается в объяснении, но оно основано на большом запасе взаимного доверия. Люди собирают урожай, из которого испекут хлеб совершенно другие люди, не родственники, имеющие наше доверие по определению. Горшечник или кузнец занимаются своим ремеслом, будучи уверены, что о хлебе для них позаботятся другие. Это был совершенно новый свод правил, совершенно иная психология. Вот как об этом пишет сам Пол Сибрайт.
"Люди, жившие 10 тысяч лет назад, унаследовали психологию, диктовавшую им глубокую подозрительность в отношении чужаков и способность к насилию по отношению к ним, но также и способность извлекать огромную пользу из социальных уложений, которые создали бы возможность трактовать чужаков как почетных друзей. Способность отвлечься от племенных предрассудков и наделить чужаков теми же свободами, какими мы наделяем друзей, открытость для новых возможностей и свободного выбора между ними, способность общаться с теми, кто не разделяет наших манер в одежде, в еде и в быту, жить бок о бок с теми, кто не поклоняется нашим богам - ни одно из этих качеств не представляет чисто западной, капиталистической ментальности, даже если исторически западный капитализм и извлек из них самую большую экономическую выгоду".
Разделение труда и взаимное сотрудничество - не прерогатива человека, они известны и в животном мире. Наиболее яркие примеры - это рабочие пчелы и муравьи, но в их случае объяснения не нужно, потому что все они - кровные родственники. В некоторых случаях близкое родство не обязательно, но как правило сотрудничество возникает все же внутри клана, для истребления чужаков, как, например, среди самцов шимпанзе, членов одной стаи.
Только человек, впервые за всю историю эволюции, сумел понять выгоду взаимного сотрудничества с любым другим произвольным человеком, и само это понимание вовсе не было результатом биологической эволюции. Оседлые люди первых цивилизаций имели ту же физиологию и те же умственные способности, что и их еще не прозревшие охотничье-собирательские сородичи. Естественный либерализм, по Сибрайту, был продуктом чисто социальной перестройки.
Отсюда, конечно же, еще далеко до Локка или Вольтера, до идей всеобщего равенства и индивидуальной автономии, но способность видеть в чужаке человека, почти такого же, как ты, а не помеху или угрозу, была огромным шагом вперед.
Мне кажется, однако, что эти мысли ничего не добавляют к нашему пониманию либерализма и не опровергают чреватой культурным конфликтом идеи западного превосходства. С тем же успехом мы можем утверждать, что всемирное тяготение и теория относительности существовали всегда, не нуждаясь в Ньютоне и Эйнштейне - яблоко неизменно падало вниз, а массивные тела искривляли пространство и замедляли время. Но пока Эйнштейн и Ньютон не сформулировали эти понятия, ими трудно было пользоваться практически - рассчитывать баллистику летящего снаряда или запускать космический зонд на Марс.
Подобно этому, идеи сотрудничества и терпимости, возникшие десять тысяч лет назад, оказывают на нас весьма ограниченное влияние, пока мы не сформулировали их устами того же Локка и не приняли к исполнению. История ислама может послужить ярким примером: он завоевал свою империю почти молниеносно, и отчасти поэтому проявил небывалую для тех времен терпимость к чужаком, но сейчас, когда культура пришла в упадок, этот запас терпимости временно иссяк. Милосердие начинается в домашнем кругу, гласит пословица, и европейцы впервые испробовали либерализм на себе, после ста лет взаимной бойни. Сегодня главная мишень исламских радикалов - даже не Запад, а сообщество собственных единоверцев, в Пакистане или Саудовской Аравии. Этот мир еще не дождался собственного Джона Локка.