Существует категория проблем, которые мы привычно именуем "русскими вопросами" - отчасти из-за фельетонного штампа, который у мелкокалиберных писателей не отсохнет язык повторять, но отчасти все-таки всерьез. Самые известные из них можно даже перечислить, в том историческом порядке, в каком они были заданы: "Кто виноват?", "Что делать?" и "С чего начать?".
Впрочем, эти проблемы, занимающие, конечно же, не одних русских, представляют собой ответвление более мощного комплекса вопросов - тех, которые издавна принято называть "вечными", хотя сегодня тоже, как правило, не без иронии. Этими вопросами в России занимались таланты покрупнее Чернышевского, Ленина или даже Герцена. Они в любом случае не являются русской монополией, и формулировать их можно по-разному, но среди них есть один, без которого все остальные невозможны, а тем более попытки ответов на эти все остальные.
Что есть истина?
Многие, я полагаю, помнят обстоятельства, в которых этот вопрос был задан с особым духовным резонансом. Когда, на допросе у Пилата, Иисус сказал, что он "пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине", римский чиновник не упустил возможности попытаться получить окончательный ответ - так сказать, из первоисточника. Ответ, подразумеваемый евангелистом, очевиден, но никогда, по крайней мере в глобальных масштабах, не был общепризнанным, а сегодня многие не только отвергают этот ответ, но даже сам вопрос считают бессмысленным - лингвистической ловушкой, иллюзией. Чтобы навести тень на плетень, такому скептику далеко ходить не надо - он может начать как раз с этого евангельского эпизода.
Откуда автору евангелия известно, о чем именно шел разговор между римским наместником в Иудее и бродячим проповедником, арестованным и осужденным по обвинению в оскорблении величества? Согласно мнению большинства церквей, евангелия написаны современниками и свидетелями событий. Но в таком случае они должны были знать по крайней мере правильный титул Понтия Пилата, который был не прокуратором, как его именуют все четверо, а префектом, о чем свидетельствует надпись на камне, выставленном сегодня в Кайсарии, римской столице Иудеи. Прокуратором римский наместник стал называться лишь после того, как Пилат был отстранен от должности - из-за потери высокого покровителя, но также по причине жестокости и, как мы выразились бы сегодня, полного пренебрежения политической корректностью. Такая ошибка легко объяснима, если предположить, как считает большинство специалистов, что евангелия создавались как минимум лет через сорок после описываемых событий, а не по горячим следам.
Я упомянул об этом факте вовсе не затем, чтобы затеять спор о религиозных догмах, а чтобы проиллюстрировать, насколько сложен вопрос о природе истины. Каким образом мы можем быть уверены в том, что наши мнения вернее, чем взгляды наших оппонентов - и даже в том, что наши чувства, на свидетельствах которых основаны эти мнения, отражают реальное положение вещей и не являются генератором иллюзий?
Впервые этой проблемой всерьез занялся знаменитый древнегреческий философ Платон, и с тех пор поколения мыслителей пытаются найти ее решение - тем более, что, по мнению многих, вся философия - это всего лишь примечания к Платону. Существует даже специальная философская дисциплина, эпистемология, посвященная исключительно определению критерия истины. Большинство из нас, однако, ухитряется прожить жизнь без философии или богословия, вполне отличая при этом черное от белого и правое от левого. Значит ли это, что мы вправе отмахнуться от вековых споров?
Существуют, однако, профессии, представители которых сегодня просто не могут себе этого позволить. Речь идет в первую очередь о специалистах в области точных наук, физики, химии и т. д., а также в областях технологии, которые с ними связаны. Инженер, который берется за постройку моста или небоскреба, рассчитывает их конструкцию по формулам, которые основаны на фактах науки, и если эти факты - всего лишь чьи-то субъективные мнения, у него нет никакой гарантии, что многотонная конструкция выстоит. Что касается физика, который, допустим, занимается теорией происхождения вселенной, то на нем, как правило, не лежит ответственность за жизнь сотен и тысяч людей, но и ему далеко не безразлично, открывает ли он реальные законы мира или блуждает в лабиринте иллюзий.
Подобно мольеровскому мещанину, который однажды обнаружил, что всю жизнь, не отдавая себе в этом отчета, говорил прозой, каждый из нас имеет критерий истины, хотя далеко не всем приходит в голову его анализировать. Более того, критерием истины обладают даже те, кто вообще лишен какой-либо способности к анализу и рефлексии. Об этом, в частности, пишет известный американский философ Дэниэл Деннет в сетевом журнале под названием "Бабочки и колеса".
"В данный конкретный момент... миллиарды организмов на нашей планете заняты игрой в прятки. Но для них это не просто игра. Уже более трех миллиардов лет получение верного ответа, избежание ошибок имеет исключительную важность для каждого живого существа на планете, в связи с чем эти организмы эволюционным путем развили в себе тысячи различных способов получения информации о мире, в котором они живут, отличая врага от друга, пищу от партнера и большей частью игнорируя все остальное. Для них важно, чтобы информация об этих вещах была верной, и ничего важнее этого нет, но они, как правило, не дают этому факту никакой оценки. Они получают пользу от механизмов, тонко сконструированных с целью правильно реагировать на все, что имеет значение, но если эти механизмы дают сбой, у них, как правило, нет никакой возможности это понять, а тем более на это попенять".
За тысячелетия своей истории люди сумели построить всеобщий и универсальный амортизатор риска, который мы именуем цивилизацией, и поэтому далеко не все наши ошибки приводят к личной катастрофе. Иное дело - животные. Для них каждая ошибка рискует оказаться последней в жизни. Если встроенный критерий истины не сработает и, допустим, зайцу взбредет на ум поохотится на льва или приударить за медведицей, результат будет для зайца однозначным - он уже не получит шанса откорректировать свое поведение, а его возможное потомство будет навсегда вычеркнуто из истории живой природы.
В чем же тогда, собственно, дело? Какой смысл заниматься проблемой, которую автоматически решают, каждый для себя, большинство здравомыслящих зайцев?
Мы живем, если кто-нибудь еще не заметил, в эпоху постмодернизма, одним из главных девизов которой стало сомнение. Твердые устои, которых мы придерживались на протяжении веков, пошатнулись, и в образовавшийся пролом ринулись философы, идеологи постмодернизма, утверждающие, что никакой истины, верной раз и навсегда, не существует. Любая такая истина представляет собой порождение определенной эпохи и социальной структуры, а коли так, объяснения ей следует искать не в реальном мире, а именно в этих структурах, и когда одна сменяет другую, вчерашняя истина вытесняется новой, которая не хуже и не лучше, но так же мимолетна.
Имена этих философов - Мишель Фуко, Жак Деррида или Жан-Франсуа Лиотар - известны очень немногим, поскольку их популярность ограничивается узким кругом гуманитарных дисциплин, где степень ответственности неизмеримо ниже, чем у того же физика и, тем более, инженера: как говорится, плюнь в глаза - божья роса. Но в последнее время участились вылазки за пределы этой гуманитарной крепости, и все чаще предметом критики философов становится именно наука. На их взгляд, так называемые "точные" науки по своей природе ничем не отличаются от социальных, и любая научная гипотеза, если прибегнуть к языку Лиотара, представляет собой просто "нарратив", то есть субъективную болтовню, а все догадки о точности и соответствии реальности - это "метанарратив", неосуществимый в рамках реального общества.
Эти вылазки из вражеского лагеря, со стороны людей, плохо понимающих науку и игнорирующих специфику ее методов, вызывают нарастающее возмущение ученых. Сетевой журнал "Бабочки и колеса", откуда я взял цитату из статьи Деннета, - это своеобразный бастион сопротивления ученых и сочувствующих им мыслителей наступлению модного скептицизма. По их мнению, истина все-таки существует - она представляет собой не научные достижения, которые всегда могут быть опровергнуты, а метод такого опровержения.
На протяжении тысячелетий сомнение в неколебимости истины закрадывалось в очень немногие головы. Дело в том, что главным критерием истины для людей почти всегда была религиозная догма: верно то, что утверждает религия, причем верно раз и навсегда. Даже сегодня арена распространения скептицизма, доктрины постмодернистов и их оппонентов, - лишь небольшой островок в огромном море веры, более или менее беспрекословной, будь то в среде американских евангелистов или бангладешских мусульман. Если у человека, чья жизнь построена на фундаменте веры, возникает сомнение, угрожающее этой вере, он традиционно обращается к уполномоченному блюстителю истины: христианин - к священнику или пастору, мусульманин - к мулле или кадию, еврей - к раввину.
Этот вековой критерий истины серьезно пошатнулся на западе, в так называемую эпоху просвещения. Предтечами современных идеологов постмодернизма были плоды этого просвещения, в первую очередь Карл Маркс и Фридрих Ницше. Маркс полагал, что истина - классовое понятие, и что у любого класса она имеет ограниченный и исторически обусловленный характер - за исключением одного, самого прогрессивного. Иными словами, буржуазный физик не вправе рассчитывать на то, что его изыскания прольют свет на объективные законы - для этого он, как минимум, должен перейти на идеологические позиции пролетариата. По мнению Ницше, источник любого знания - это воля к власти, и поэтому знание служит не объективному постижению мира, а обретению власти. Отсюда пролегает маршрут к нашим современникам, Деррида и Фуко, но они освободили Маркса от смешных заблуждений по поводу прогрессивного класса - отныне заблуждаются все, и все - одинаково.
Легко понять, почему эти идеи вызывают возмущение у ученых. Прежде всего, ученые несут ответственность перед своими коллегами и всем человечеством, несравнимую с безответственностью кабинетных мыслителей. Радиоприемник, с помощью которого вы слушаете эту передачу, сконструирован в расчете, что известный закон Ома о зависимости силы тока от сопротивления формулируется именно так, как он исторически сформулирован, а не иначе. Приемник, созданный сторонником другой теории, просто не будет работать, в то время как книги, написанные противником Фуко, будут точно такими же книгами, хотя наверняка более вразумительными.
Дэниэл Деннет занимается проблемами биологической эволюции, и на его взгляд, критерия истины надо искать не в умозрительных рассуждениях, а в самой природе, ибо он представляет собой эволюционно встроенный механизм, благодаря которому лиса, никогда не читавшая Фуко, способна выживать в условиях, в которых сам Фуко не протянул бы и недели. Но люди, конечно же, пошли куда дальше, чем другие животные.
"Мы, люди, употребляем наше искусство общения не только на то, чтобы говорить правду, но и чтобы давать обещания, угрожать, торговаться, развлекать, вводить в заблуждение, навевать гипнотические трансы и просто валять дурака. Помимо наших орудий для сельского хозяйства, строительства, ведения войны и транспортировки мы создали технологию истины: науку. Попробуйте от руки нарисовать прямую линию или окружность. Если вы не обладаете серьезным художественным талантом, результат вряд ли будет впечатляющим. С другой стороны, с линейкой и циркулем вы можете практически избавиться от присущей человеку неточности и, в то же время, получить верный и объективный результат.
Действительно ли это прямая линия? И насколько она прямая? В ответ на эти вопросы мы разрабатываем все более тонкие методы проверки, а затем замеры точности этой проверки и так далее, поднимая сами себя за волосы до все большей точности и объективности. Ученые в той же мере, что и все человечество, подвержены самообману, они точно так же уязвимы для низких побуждений, так же корыстны, легковерны и забывчивы. Ученые не считают себя святыми, они даже не выставляют себя жрецами... Ученые считают себя столь же слабыми и подверженными ошибкам, как любой другой человек, но, признавая в себе и в группах, к которым они принадлежат, источники этих ошибок, они разработали сложные системы, чтобы связать себе руки, чтобы силой помешать своим слабостям и предрассудкам скомпрометировать полученные ими результаты".
Технология истины, о которой пишет Деннет, основана именно на способности сомнения, которую постмодернисты возвели в нелепый абсолют, и в умеренных дозах это сомнение сослужило нам замечательную службу. Не исключено, что именно в нем и заключена решающая разница между нами и нашими менее удачливыми спутниками по эволюции. Лишь считанные виды животных из числа самых развитых, некоторые млекопитающие и птицы, проявляют свойства, аналогичные нашему сомнению, но и у них оно не приводит к корректировке личного поведения - эту задачу выполняет за них эволюция путем истребления оступившихся видов и воцарения более приспособленных. Люди, к счастью, устроены иначе - им нет необходимости вымирать поголовно.
Сторонники универсального скептицизма выбрали для себя удобную, но, в конечном счете, несостоятельную позицию: они объявляют заблуждением все взгляды, кроме собственных. Мнение Жака Деррида о том, что все одинаково неправы, следует в первую очередь приложить именно к нему.
Нынешний скептицизм возник не на пустом месте. Сегодня стало общим местом признаваться в этаком рафинированном недоверии к науке - я, дескать, не верю в теорию "большого взрыва", в квантовую механику или даже вообще в электричество. Но с точки зрения науки все это бессмыслицы - ни "большой взрыв", ни электричество не являются догмами в религиозном или философском смысле. Наука отличается от религии тем, что она согласна поступиться любым из своих достижений во имя своего метода проб и ошибок, испытаний и опровержений. Этот метод, этот механизм сомнения и есть настоящая технология истины.
Что касается достижений науки, которые массовое сознание склонно абсолютизировать, как в положительном, так и в отрицательном смысле, то их тоже нередко пытаются поставить на службу постмодернистскому сомнению. Часто приходится слышать, что в любом споре никто не вправе претендовать на правоту, потому что все относительно, как доказал Эйнштейн. Такой аргумент не столько комичен, сколько невежествен, потому что теория Эйнштейна, как бы она не называлась, постулирует не относительность, а как раз абсолютность - она целиком вытекает из того факта, что скорость света представляет собой фиксированную величину, так называемую физическую константу, которая остается неизменной в отношении любого движущегося тела.
А вот еще один расхожий аргумент из того же научно-популярного цикла, претендующий на более широкую эрудицию. Согласно принципу неопределенности Гейзенберга, точное определение координат элементарной частицы лишает нас возможности замерить ее момент количества движения - и наоборот. Такое поведение, казалось бы, нарушает все наши понятия о причинно-следственной связи, а стало быть, ничто ни из чего не следует, все происходит как попало - все опять же относительно и все мнения равны, ошибочного и верного не бывает. Теоретики такого рода претендуют на знание, которым не располагают сами физики - один из существующих методов объяснений, так называемая "гипотеза множественных вселенных", восстанавливает все утраченные причинно-следственные связи. В популярном изложении эта гипотеза звучит необузданно фантастически, утверждая, что существует бесконечное множество вселенных, и что в каждый момент возникает бесконечное множество новых. В результате так называемого квантового прыжка в мировой истории образуется вилка, и если в одной из ветвей вы попадаете под автомобиль, то в другой успеваете отскочить в сторону, отделавшись поучительным испугом.
Не исключено, что со временем этот метод объяснения будет отвергнут и вместо него подберут какой-нибудь попроще. Тем не менее, в отличие от безответственных теорий Фуко, он приносит практические плоды - на нем основана развиваемая уже сегодня технология квантовых компьютеров.
Если бы вред, наносимый постмодернистским скептицизмом, не выходил за пределы гуманитарной башни из слоновой кости, на это можно было бы махнуть рукой - в конце концов, пока эти диверсанты пытаются заложить фугас под Шекспира, большинство из нас все равно предпочитает расслабиться после работы с детективным романом. И даже их сегодняшние вылазки против науки в конечном счете обречены, потому что от нее зависит развитие нашей технологии и всего благосостояния - имена французских циников канут в забвение, а Ньютон с Эйнштейном как-нибудь да уцелеют.
Но существует территория, на которую оборона, развернутая Дэниэлом Деннетом и его единомышленниками, философами науки, пока не распространяется. Критерий истины - это линейка и компас для проверки не только правильности образа мыслей, но и правильности поведения. А когда мы говорим о поведении человека, мы имеем в виду совсем не то, что описывается этим термином у животных - в этом смысле нам нечему научиться у зайца, неудачно приволокнувшегося за медведицей. Человеческое поведение - это сфера действия законов морали, уникальных для нашего биологического вида. Именно в этой области разница между правильным и неправильным исторически играла главную роль. Героизм ученого, открывшего для нас новые горизонты, всегда уступает личному героизму человека, не пощадившего собственной жизни ради спасения другой - потому, что нравственная составляющая куда сильнее во втором случае, чем в первом.
Скептицизм, затопивший области, оставленные отступившей религией, опасен именно потому, что подмывает нравственные устои, лишенные прежнего фундамента. Бессмысленно пытаться строить справедливое общество, если, как нас уверяют, одна справедливость не хуже и не лучше другой и все одинаково далеки от фиктивного идеала. Фактически, нам предлагают, если не сказать навязывают, проект социального коллапса - речь может идти о куда более серьезной утрате, чем просто наука или искусство. Даже если верны худшие опасения, и мы заблудились, это все равно не повод внять советам искусителя, выбросить за борт секстант и компас и продолжить плавание наугад.
Впрочем, эти проблемы, занимающие, конечно же, не одних русских, представляют собой ответвление более мощного комплекса вопросов - тех, которые издавна принято называть "вечными", хотя сегодня тоже, как правило, не без иронии. Этими вопросами в России занимались таланты покрупнее Чернышевского, Ленина или даже Герцена. Они в любом случае не являются русской монополией, и формулировать их можно по-разному, но среди них есть один, без которого все остальные невозможны, а тем более попытки ответов на эти все остальные.
Что есть истина?
Многие, я полагаю, помнят обстоятельства, в которых этот вопрос был задан с особым духовным резонансом. Когда, на допросе у Пилата, Иисус сказал, что он "пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине", римский чиновник не упустил возможности попытаться получить окончательный ответ - так сказать, из первоисточника. Ответ, подразумеваемый евангелистом, очевиден, но никогда, по крайней мере в глобальных масштабах, не был общепризнанным, а сегодня многие не только отвергают этот ответ, но даже сам вопрос считают бессмысленным - лингвистической ловушкой, иллюзией. Чтобы навести тень на плетень, такому скептику далеко ходить не надо - он может начать как раз с этого евангельского эпизода.
Откуда автору евангелия известно, о чем именно шел разговор между римским наместником в Иудее и бродячим проповедником, арестованным и осужденным по обвинению в оскорблении величества? Согласно мнению большинства церквей, евангелия написаны современниками и свидетелями событий. Но в таком случае они должны были знать по крайней мере правильный титул Понтия Пилата, который был не прокуратором, как его именуют все четверо, а префектом, о чем свидетельствует надпись на камне, выставленном сегодня в Кайсарии, римской столице Иудеи. Прокуратором римский наместник стал называться лишь после того, как Пилат был отстранен от должности - из-за потери высокого покровителя, но также по причине жестокости и, как мы выразились бы сегодня, полного пренебрежения политической корректностью. Такая ошибка легко объяснима, если предположить, как считает большинство специалистов, что евангелия создавались как минимум лет через сорок после описываемых событий, а не по горячим следам.
Я упомянул об этом факте вовсе не затем, чтобы затеять спор о религиозных догмах, а чтобы проиллюстрировать, насколько сложен вопрос о природе истины. Каким образом мы можем быть уверены в том, что наши мнения вернее, чем взгляды наших оппонентов - и даже в том, что наши чувства, на свидетельствах которых основаны эти мнения, отражают реальное положение вещей и не являются генератором иллюзий?
Впервые этой проблемой всерьез занялся знаменитый древнегреческий философ Платон, и с тех пор поколения мыслителей пытаются найти ее решение - тем более, что, по мнению многих, вся философия - это всего лишь примечания к Платону. Существует даже специальная философская дисциплина, эпистемология, посвященная исключительно определению критерия истины. Большинство из нас, однако, ухитряется прожить жизнь без философии или богословия, вполне отличая при этом черное от белого и правое от левого. Значит ли это, что мы вправе отмахнуться от вековых споров?
Существуют, однако, профессии, представители которых сегодня просто не могут себе этого позволить. Речь идет в первую очередь о специалистах в области точных наук, физики, химии и т. д., а также в областях технологии, которые с ними связаны. Инженер, который берется за постройку моста или небоскреба, рассчитывает их конструкцию по формулам, которые основаны на фактах науки, и если эти факты - всего лишь чьи-то субъективные мнения, у него нет никакой гарантии, что многотонная конструкция выстоит. Что касается физика, который, допустим, занимается теорией происхождения вселенной, то на нем, как правило, не лежит ответственность за жизнь сотен и тысяч людей, но и ему далеко не безразлично, открывает ли он реальные законы мира или блуждает в лабиринте иллюзий.
Подобно мольеровскому мещанину, который однажды обнаружил, что всю жизнь, не отдавая себе в этом отчета, говорил прозой, каждый из нас имеет критерий истины, хотя далеко не всем приходит в голову его анализировать. Более того, критерием истины обладают даже те, кто вообще лишен какой-либо способности к анализу и рефлексии. Об этом, в частности, пишет известный американский философ Дэниэл Деннет в сетевом журнале под названием "Бабочки и колеса".
"В данный конкретный момент... миллиарды организмов на нашей планете заняты игрой в прятки. Но для них это не просто игра. Уже более трех миллиардов лет получение верного ответа, избежание ошибок имеет исключительную важность для каждого живого существа на планете, в связи с чем эти организмы эволюционным путем развили в себе тысячи различных способов получения информации о мире, в котором они живут, отличая врага от друга, пищу от партнера и большей частью игнорируя все остальное. Для них важно, чтобы информация об этих вещах была верной, и ничего важнее этого нет, но они, как правило, не дают этому факту никакой оценки. Они получают пользу от механизмов, тонко сконструированных с целью правильно реагировать на все, что имеет значение, но если эти механизмы дают сбой, у них, как правило, нет никакой возможности это понять, а тем более на это попенять".
За тысячелетия своей истории люди сумели построить всеобщий и универсальный амортизатор риска, который мы именуем цивилизацией, и поэтому далеко не все наши ошибки приводят к личной катастрофе. Иное дело - животные. Для них каждая ошибка рискует оказаться последней в жизни. Если встроенный критерий истины не сработает и, допустим, зайцу взбредет на ум поохотится на льва или приударить за медведицей, результат будет для зайца однозначным - он уже не получит шанса откорректировать свое поведение, а его возможное потомство будет навсегда вычеркнуто из истории живой природы.
В чем же тогда, собственно, дело? Какой смысл заниматься проблемой, которую автоматически решают, каждый для себя, большинство здравомыслящих зайцев?
Мы живем, если кто-нибудь еще не заметил, в эпоху постмодернизма, одним из главных девизов которой стало сомнение. Твердые устои, которых мы придерживались на протяжении веков, пошатнулись, и в образовавшийся пролом ринулись философы, идеологи постмодернизма, утверждающие, что никакой истины, верной раз и навсегда, не существует. Любая такая истина представляет собой порождение определенной эпохи и социальной структуры, а коли так, объяснения ей следует искать не в реальном мире, а именно в этих структурах, и когда одна сменяет другую, вчерашняя истина вытесняется новой, которая не хуже и не лучше, но так же мимолетна.
Имена этих философов - Мишель Фуко, Жак Деррида или Жан-Франсуа Лиотар - известны очень немногим, поскольку их популярность ограничивается узким кругом гуманитарных дисциплин, где степень ответственности неизмеримо ниже, чем у того же физика и, тем более, инженера: как говорится, плюнь в глаза - божья роса. Но в последнее время участились вылазки за пределы этой гуманитарной крепости, и все чаще предметом критики философов становится именно наука. На их взгляд, так называемые "точные" науки по своей природе ничем не отличаются от социальных, и любая научная гипотеза, если прибегнуть к языку Лиотара, представляет собой просто "нарратив", то есть субъективную болтовню, а все догадки о точности и соответствии реальности - это "метанарратив", неосуществимый в рамках реального общества.
Эти вылазки из вражеского лагеря, со стороны людей, плохо понимающих науку и игнорирующих специфику ее методов, вызывают нарастающее возмущение ученых. Сетевой журнал "Бабочки и колеса", откуда я взял цитату из статьи Деннета, - это своеобразный бастион сопротивления ученых и сочувствующих им мыслителей наступлению модного скептицизма. По их мнению, истина все-таки существует - она представляет собой не научные достижения, которые всегда могут быть опровергнуты, а метод такого опровержения.
На протяжении тысячелетий сомнение в неколебимости истины закрадывалось в очень немногие головы. Дело в том, что главным критерием истины для людей почти всегда была религиозная догма: верно то, что утверждает религия, причем верно раз и навсегда. Даже сегодня арена распространения скептицизма, доктрины постмодернистов и их оппонентов, - лишь небольшой островок в огромном море веры, более или менее беспрекословной, будь то в среде американских евангелистов или бангладешских мусульман. Если у человека, чья жизнь построена на фундаменте веры, возникает сомнение, угрожающее этой вере, он традиционно обращается к уполномоченному блюстителю истины: христианин - к священнику или пастору, мусульманин - к мулле или кадию, еврей - к раввину.
Этот вековой критерий истины серьезно пошатнулся на западе, в так называемую эпоху просвещения. Предтечами современных идеологов постмодернизма были плоды этого просвещения, в первую очередь Карл Маркс и Фридрих Ницше. Маркс полагал, что истина - классовое понятие, и что у любого класса она имеет ограниченный и исторически обусловленный характер - за исключением одного, самого прогрессивного. Иными словами, буржуазный физик не вправе рассчитывать на то, что его изыскания прольют свет на объективные законы - для этого он, как минимум, должен перейти на идеологические позиции пролетариата. По мнению Ницше, источник любого знания - это воля к власти, и поэтому знание служит не объективному постижению мира, а обретению власти. Отсюда пролегает маршрут к нашим современникам, Деррида и Фуко, но они освободили Маркса от смешных заблуждений по поводу прогрессивного класса - отныне заблуждаются все, и все - одинаково.
Легко понять, почему эти идеи вызывают возмущение у ученых. Прежде всего, ученые несут ответственность перед своими коллегами и всем человечеством, несравнимую с безответственностью кабинетных мыслителей. Радиоприемник, с помощью которого вы слушаете эту передачу, сконструирован в расчете, что известный закон Ома о зависимости силы тока от сопротивления формулируется именно так, как он исторически сформулирован, а не иначе. Приемник, созданный сторонником другой теории, просто не будет работать, в то время как книги, написанные противником Фуко, будут точно такими же книгами, хотя наверняка более вразумительными.
Дэниэл Деннет занимается проблемами биологической эволюции, и на его взгляд, критерия истины надо искать не в умозрительных рассуждениях, а в самой природе, ибо он представляет собой эволюционно встроенный механизм, благодаря которому лиса, никогда не читавшая Фуко, способна выживать в условиях, в которых сам Фуко не протянул бы и недели. Но люди, конечно же, пошли куда дальше, чем другие животные.
"Мы, люди, употребляем наше искусство общения не только на то, чтобы говорить правду, но и чтобы давать обещания, угрожать, торговаться, развлекать, вводить в заблуждение, навевать гипнотические трансы и просто валять дурака. Помимо наших орудий для сельского хозяйства, строительства, ведения войны и транспортировки мы создали технологию истины: науку. Попробуйте от руки нарисовать прямую линию или окружность. Если вы не обладаете серьезным художественным талантом, результат вряд ли будет впечатляющим. С другой стороны, с линейкой и циркулем вы можете практически избавиться от присущей человеку неточности и, в то же время, получить верный и объективный результат.
Действительно ли это прямая линия? И насколько она прямая? В ответ на эти вопросы мы разрабатываем все более тонкие методы проверки, а затем замеры точности этой проверки и так далее, поднимая сами себя за волосы до все большей точности и объективности. Ученые в той же мере, что и все человечество, подвержены самообману, они точно так же уязвимы для низких побуждений, так же корыстны, легковерны и забывчивы. Ученые не считают себя святыми, они даже не выставляют себя жрецами... Ученые считают себя столь же слабыми и подверженными ошибкам, как любой другой человек, но, признавая в себе и в группах, к которым они принадлежат, источники этих ошибок, они разработали сложные системы, чтобы связать себе руки, чтобы силой помешать своим слабостям и предрассудкам скомпрометировать полученные ими результаты".
Технология истины, о которой пишет Деннет, основана именно на способности сомнения, которую постмодернисты возвели в нелепый абсолют, и в умеренных дозах это сомнение сослужило нам замечательную службу. Не исключено, что именно в нем и заключена решающая разница между нами и нашими менее удачливыми спутниками по эволюции. Лишь считанные виды животных из числа самых развитых, некоторые млекопитающие и птицы, проявляют свойства, аналогичные нашему сомнению, но и у них оно не приводит к корректировке личного поведения - эту задачу выполняет за них эволюция путем истребления оступившихся видов и воцарения более приспособленных. Люди, к счастью, устроены иначе - им нет необходимости вымирать поголовно.
Сторонники универсального скептицизма выбрали для себя удобную, но, в конечном счете, несостоятельную позицию: они объявляют заблуждением все взгляды, кроме собственных. Мнение Жака Деррида о том, что все одинаково неправы, следует в первую очередь приложить именно к нему.
Нынешний скептицизм возник не на пустом месте. Сегодня стало общим местом признаваться в этаком рафинированном недоверии к науке - я, дескать, не верю в теорию "большого взрыва", в квантовую механику или даже вообще в электричество. Но с точки зрения науки все это бессмыслицы - ни "большой взрыв", ни электричество не являются догмами в религиозном или философском смысле. Наука отличается от религии тем, что она согласна поступиться любым из своих достижений во имя своего метода проб и ошибок, испытаний и опровержений. Этот метод, этот механизм сомнения и есть настоящая технология истины.
Что касается достижений науки, которые массовое сознание склонно абсолютизировать, как в положительном, так и в отрицательном смысле, то их тоже нередко пытаются поставить на службу постмодернистскому сомнению. Часто приходится слышать, что в любом споре никто не вправе претендовать на правоту, потому что все относительно, как доказал Эйнштейн. Такой аргумент не столько комичен, сколько невежествен, потому что теория Эйнштейна, как бы она не называлась, постулирует не относительность, а как раз абсолютность - она целиком вытекает из того факта, что скорость света представляет собой фиксированную величину, так называемую физическую константу, которая остается неизменной в отношении любого движущегося тела.
А вот еще один расхожий аргумент из того же научно-популярного цикла, претендующий на более широкую эрудицию. Согласно принципу неопределенности Гейзенберга, точное определение координат элементарной частицы лишает нас возможности замерить ее момент количества движения - и наоборот. Такое поведение, казалось бы, нарушает все наши понятия о причинно-следственной связи, а стало быть, ничто ни из чего не следует, все происходит как попало - все опять же относительно и все мнения равны, ошибочного и верного не бывает. Теоретики такого рода претендуют на знание, которым не располагают сами физики - один из существующих методов объяснений, так называемая "гипотеза множественных вселенных", восстанавливает все утраченные причинно-следственные связи. В популярном изложении эта гипотеза звучит необузданно фантастически, утверждая, что существует бесконечное множество вселенных, и что в каждый момент возникает бесконечное множество новых. В результате так называемого квантового прыжка в мировой истории образуется вилка, и если в одной из ветвей вы попадаете под автомобиль, то в другой успеваете отскочить в сторону, отделавшись поучительным испугом.
Не исключено, что со временем этот метод объяснения будет отвергнут и вместо него подберут какой-нибудь попроще. Тем не менее, в отличие от безответственных теорий Фуко, он приносит практические плоды - на нем основана развиваемая уже сегодня технология квантовых компьютеров.
Если бы вред, наносимый постмодернистским скептицизмом, не выходил за пределы гуманитарной башни из слоновой кости, на это можно было бы махнуть рукой - в конце концов, пока эти диверсанты пытаются заложить фугас под Шекспира, большинство из нас все равно предпочитает расслабиться после работы с детективным романом. И даже их сегодняшние вылазки против науки в конечном счете обречены, потому что от нее зависит развитие нашей технологии и всего благосостояния - имена французских циников канут в забвение, а Ньютон с Эйнштейном как-нибудь да уцелеют.
Но существует территория, на которую оборона, развернутая Дэниэлом Деннетом и его единомышленниками, философами науки, пока не распространяется. Критерий истины - это линейка и компас для проверки не только правильности образа мыслей, но и правильности поведения. А когда мы говорим о поведении человека, мы имеем в виду совсем не то, что описывается этим термином у животных - в этом смысле нам нечему научиться у зайца, неудачно приволокнувшегося за медведицей. Человеческое поведение - это сфера действия законов морали, уникальных для нашего биологического вида. Именно в этой области разница между правильным и неправильным исторически играла главную роль. Героизм ученого, открывшего для нас новые горизонты, всегда уступает личному героизму человека, не пощадившего собственной жизни ради спасения другой - потому, что нравственная составляющая куда сильнее во втором случае, чем в первом.
Скептицизм, затопивший области, оставленные отступившей религией, опасен именно потому, что подмывает нравственные устои, лишенные прежнего фундамента. Бессмысленно пытаться строить справедливое общество, если, как нас уверяют, одна справедливость не хуже и не лучше другой и все одинаково далеки от фиктивного идеала. Фактически, нам предлагают, если не сказать навязывают, проект социального коллапса - речь может идти о куда более серьезной утрате, чем просто наука или искусство. Даже если верны худшие опасения, и мы заблудились, это все равно не повод внять советам искусителя, выбросить за борт секстант и компас и продолжить плавание наугад.