Этому эпизоду уже более четверти века, но я до сих пор вспоминаю о нем как о фундаментальном столкновении культур. Мы с приятелем, человеком, ставшим в сегодняшней России знаменитостью, и с двумя американскими девушками отправились в калифорнийские горы на дачу и провели там дней десять. По дороге мы остановились в продовольственном магазине, каких я еще не видел: все овощи и фрукты были там какие-то кривые и грустные, в синяках и вывихах, но стоили при этом как минимум вдвое дороже обычных. Значительную часть нашего багажа занимала установка по выжиманию сока из этого растительного убожества. Набравшись дерзости, я все-таки настоял, чтобы мы остановились в обычном супермаркете, и приобрел там апельсиновый сок в стандартном пакете. Спутницы посмотрели на меня с опаской: неужели я и впрямь намерен это пить?
Это была моя первая встреча с так называемой "органической" сельскохозяйственной продукцией - в ту пору новинкой даже в Америке, а ныне модной во всем мире, где только живут люди, готовые заплатить подороже за товар похуже качеством. Нет, вы не ослышались: "чем хуже, тем дороже" - одна из отчетливых коммерческих тенденций нашего времени. Отвлечемся на некоторое время от овощей и поговорим об экономике и технологии.
Было время, когда человек все делал хоть чуть-чуть, да криво. В этом состояла особенность ручной работы и примерки на глаз - точность этих инструментов приблизительно одинакова у всех, и ошибки очевидны для каждого. Среди горшков, выходивших из одной и той же мастерской, не было ни одного в точности ровного или двух в точности одинаковых. Товар, изготовлявшийся с особой тщательностью, то есть редкими мастерами своего дела, стоил очень дорого и был по средствам очень немногим. Сюда входило в первую очередь дорогое оружие, ювелирные изделия и произведения искусства.
С приходом индустриальной революции производство стало массовым, а его качество повысилось настолько, что дефекты уже нельзя было различить невооруженным глазом. Таким образом, исчезло одно из главных отличий дорогого товара от дешевого. И тогда, парадоксальным образом, качества, ранее свидетельствовавшие о дешевизне, приобрели обратное значение - поскольку ручной труд дороже машинного, его продукты приобрели теперь репутацию эксклюзивности. Вот как пишет об этом в сетевом журнале Butterflies And Wheels профессор экономики Хьюстонского университета Томас ДеГрегори.
Интересно, что Веблен, обличавший склонность богачей к так называемому "демонстративному потреблению", в данном случае имел в виду деятельность британского пионера индивидуального дизайна Уильяма Морриса - социалиста по мировоззрению, которому убеждения, тем не менее, не мешали зарабатывать на жизнь именно предметами демонстративного потребления - продажей кустарных изданий книг по индивидуальным заказам.
Вполне возможно, что некоторые из уникальных продуктов, предназначенных для демонстративного потребления, действительно обладают невоспроизводимыми на конвейере качествами. Книги издательства Морриса "Клемскотт-пресс", как бы ни обличал их Веблен, представляют собой художественные произведения, цена которых определяется иными механизмами, чем в случае массового производства. То же, наверное, можно сказать и о механических часах, изготовляемых сегодня вручную считанными мастерами. А что касается уже упомянутого оружия, то для изготовления самурайского меча высшего качества стальную полосу складывали и ковали тысячи раз - это вряд ли можно воспроизвести на машине, хотя не совсем понятно, кому сегодня нужен самурайский меч высшего качества. Качество, напомню, определяется способностью этого инструмента разрубать человека от плеча к бедру с одного удара.
Вернемся, однако, к сельскому хозяйству: статья ДеГрегори называется "Махинация по защите растений". В отличие от самурайского меча, "органические" продукты не имеют даже теоретических преимуществ перед обычными. Откуда же их неожиданная популярность?
Томас ДеГрегори возводит преклонение перед "органичностью" к теориям "витализма", популярным в XIX веке. Согласно этим теориям, живая материя содержала некие силы, отсутствовавшие в мертвой. И хотя наука оставила от этих теорий пустое место, предрассудок сохранился: как известно любому работнику рекламы, слово "натуральный" имеет преимущества перед словом "синтетический". Так, мочевина в качестве удобрения "лучше" с "органической" точки зрения, если она - продукт естественного процесса, а не синтеза, хотя самому растению этого не понять. Синтетические вещества уничижительно именуют "химикатами", хотя природные имеют ту же самую структуру.
Все попытки доказать преимущества органической продукции научными методами не дали никаких результатов именно потому, что никаких "жизненных сил" не существует, а природа не делает различий между "натуральным" и "синтетическим". Тем не менее, разница между "органической" и стандартной сельскохозяйственной продукцией вполне реальна и заметна: она заключена в цене. Поскольку производители "органической" продукции отвергают большинство современных агрономических технологий, урожайность их культур весьма низкая, что повышает себестоимость. В этом не было бы большой беды, если бы сторонники "органического" сельского хозяйства делали свой выбор исключительно для себя, а не для всех - в развивающихся странах на пропитание и без того уходит большая часть дохода населения.
Одна из преподносимых нам выгод "органических" продуктов заключается в том, что они выращиваются без применения промышленных пестицидов, гербицидов и синтетических удобрений, и таким образом не содержат уже упомянутых химикатов, которые вредны для человеческого здоровья. Но химикаты, включая пестициды, применяются для того, чтобы дать растению шанс на выживание в мире Дарвина. Не получая этой помощи, оно дает низкий урожай и приобретает малотоварный вид, типичный для магазинов, посещаемых продвинутым покупателем. Но это - еще не самое тяжкое последствие "органического" сельского хозяйства. Растениям в любом случае необходимо защищаться, и когда фермеры отказываются прибегать к современным методам такой защиты, растения делают это сами. Именно в "органических" продуктах повышается содержание вредных веществ, которые растения вырабатывают для отпугивания вредителей. Особую известность приобрел эпизод в Новой Зеландии в начале нынешнего года с кабачками цуккини, немедленно прозванными "кабачки-убийцы". Благодаря практике органического фермерства уровень естественно выработанных ими токсинов был настолько высок, что это привело к нескольким зарегистрированным случаям пищевого отравления. Как показали исследования, это было вызвано именно тем, что фермеры не опрыскивали свой урожай, и что они, вопреки практике современного сельского хозяйства, употребляли для посева собственные семена, а не закупленные на рынке.
Защищая современную науку от нападок прогрессивных активистов продовольственного фронта, Томас ДеГрегори пишет:
И однако, несмотря на курьезы и неприятности рынка органической продукции, борьба за нее не идет ни в какое сравнение с новым фронтом, открытым чуть более десятка лет назад - с борьбой против так называемых генетически модифицированных сельскохозяйственных продуктов.
Большинство сельскохозяйственных культур, возделываемых сегодня, ничуть не похожи на своих диких предков. Такие сильные изменения были накоплены всего за несколько тысяч лет - срок весьма непродолжительный в сравнении с общими темпами эволюции. Современные культуры были выращены не фантастическими методами Лысенко или Мичурина, а путем целенаправленного отбора полезных мутаций. Предположим, что в результате одной из таких мутаций зерно пшеницы стало более крупным и легче вымолачивается из колоса. В следующий раз крестьянин посеет преимущественно семена такого мутанта, и результаты будут закреплены. Но не все мутации дают очевидные результаты, и далеко не все они полезны. Тем, которые мы уже упомянули, могло сопутствовать повышение уровня естественных токсинов, которое можно обнаружить лишь путем интенсивных исследований в лаборатории. Мечтой агрономов и селекционеров всегда было контролируемое выведение сортов, которые имели бы лишь желаемые качества, без сопутствующего вреда. Такую возможность они получили во второй половине XX века - выведение новых сортов методами генной инженерии, путем так называемой рекомбинации ДНК.
Чтобы понять принципы генной инженерии, не надо иметь ученую степень в молекулярной биологии. Достаточно усвоить, что это - те же самые принципы, какими руководствовалась сельскохозяйственная селекция на протяжении тысячелетий своего существования: закрепление и отбор нужной мутации. Только это делается не в слепую, и закрепляется лишь нужное качество, без каких-либо негласно сопутствующих.
Генетическая модификация замечательна, в числе прочего, тем, что позволяет решить многие проблемы, на которые указывают любители "органической" продукции. Так например, новый сорт может иметь ген, вырабатывающий токсин против известного паразита, но совершенно безвредный для человека, и поэтому вопрос о применении пестицидов в дальнейшем отпадает.
Естественно было предположить, что генетическая модификация будет встречена благожелательно на планете, во многих уголках которой по сей день случается массовый голод. Произошло, однако, нечто совершенно противоположное, и для тех, кто понимает психологию современных массовых движений, в этом нет ничего удивительного: сорта, полученные путем рекомбинации ДНК, многие радикалы движения за охрану окружающей среды считают чуть ли не самой страшной опасностью, постигшей нас после изобретения ядерного оружия.
Речь, впрочем, идет не только о радикалах. В США, где технология генетической модификации была в основном разработана, новые сорта были вполне благожелательно встречены и фермерами, и населением. Но они натолкнулись на ожесточенное сопротивление в Европе, посеявшее смуту в трансатлантической сельскохозяйственной торговле. Сегодня эта война против биотехнологии фактически захлестнула весь мир.
Особенно прогремел случай Замбии, где очередная вспышка массового голода вызвала нужду в срочной продовольственной помощи для трех миллионов жителей этой страны. Помощь была предоставлена, но значительную часть продовольствия составила генетически модифицированная кукуруза из Соединенных Штатов. Под давлением европейских стран Замбия отказалась принять эту помощь. При этом в прессу почему-то просочились сведения о том, что большую часть кукурузы составляет сорт, не одобренный к потреблению пищевой администрацией США. Однако этот факт не был никак документирован, а правительство США категорически его отрицало. Но совершенно очевидно, что главной заинтересованной стороной в этом деле был Европейский Союз, опасавшийся контаминации своих посевов кукурузы американским сортом.
К счастью, масштабы голода в Замбии и вообще в Африке оказались в этом году преувеличенными. В противном случае неумеренная подозрительность европейцев к биотехнологии могла бы иметь более серьезные последствия. Здесь нет места, а у меня нет достаточной квалификации, чтобы отвести от генетически модифицированных культур все выдвигаемые подозрения, но легко показать, что современные методы селекции из числа самых традиционных гораздо опаснее биотехнологии и уже приводили к поступлению в пищевую сеть реально опасных продуктов. Что же касается "органических" методов сельского хозяйства, то предпочтение, отдаваемое навозу перед синтетическими удобрениями, уже не раз приводило к вспышкам пищевых инфекций, в том числе и со смертельными исходами. Но наука обречена проигрывать спор с идеологией - во всяком случае там, где в роли арбитра выступает обуянная этой идеологией толпа энтузиастов. Хуже всего, что эта толпа выдает собственные интересы за всеобщие и навязывает их тем, кто не успевает разобраться в проблеме самостоятельно.
В данном случае Томас ДеГрегори указывает лишь на необходимость ограничить цензурное влияние толпы на ученых, но не дает характеристики самой этой толпе. О ком идет речь, большинство из нас знает по личному опыту. Основной контингент движения зеленых в большинстве развитых стран составляют молодые люди, ориентирующиеся на левый фланг политического спектра. Надо сказать, однако, что наша способность отличать правое от левого несколько повреждена историей последних десятилетий, особенно в России, где, впрочем, серый цвет коррупции давно потеснил и красный, и коричневый.
Как бы то ни было, исторически, со времен французской революции, левизна традиционно ассоциируется с любовью к прогрессу, пусть иногда и непомерной. Но как совместить предполагаемую любовь к прогрессу с явным неверием в науку и неприязнью к ее плодам? Как понять левизну, которая собственное право есть политически корректную гнилую картошку втридорога ставит выше благополучия обездоленных?
Судя по всему, исторически сложившееся противоставление правого левому, а прогресса - реакции действительно несколько устарело. Не так давно мне попались на глаза слова одного из лидеров еврейской общины Франции Роже Цукермана, который, характеризуя новую вспышку антисемитизма в Европе, говорил в этой связи о тройственном "коричнево-красно-зеленом" союзе. И хотя в нынешней передаче ни о каком антисемитизме речи нет, сходство экстремистских движений с тоталитарным уклоном явно не зависит от провозглашенного цвета, будь то коричневый у ультранационалистов, зелень экологического популизма или красный цвет руин коммунизма. Все эти разновидности экстремизма озабочены исключительно оборонительной повесткой дня: не допустить к себе чужих, не поделиться плодами своего благополучия. А что касается вчерашних коммунистов, у которых история отняла воплощенную утопию, то их объединяет и с коричневыми, и с зелеными общая ненависть к капитализму в его глобальной стадии. Понятие прогресса исчезло из списка положительных терминов движений, который мы еще вчера привычно именовали левыми. Это как раз можно понять и объяснить крушением иллюзий, чем так изобиловал минувший век - прогресс всегда был в нашем сознании пережитком капитализма старого образца, который нам доставил в нафталине из своего XX века старик Маркс. Но как быть с атрофией альтруизма, этой старинной прерогативой левизны? Напомню, что популярность так называемых "органических" продуктов росла на Западе параллельно тому, как специалисты-агрономы, понимающие в этом гораздо больше пресыщенных потребителей, старались обучить крестьян развивающихся стран передовым методам сельского хозяйства. А сегодня, когда биотехнология обещает отодвинуть призрак голода даже в самых малообеспеченных странах, ей противостоят все те же борцы за экологию, реально не представляющие ничего, кроме собственного страха, невежества и консерватизма.
В конечном счете, все это - лишь набор отработанных гуманитарных буржуазных поз, несмотря на все разноцветные кудри и пирсинги современных идеологов экологии для толстяков, и той же Замбии и другим странам в ее положении будет куда полезнее прислушаться к рекомендациям людей в более традиционных нарядах, но зато понимающим, о чем они говорят. В свое время любовь к простоте и примитивизму, захлестнувшую западное общество, освещал журнал Time. Корреспондент журнала New Yorker не поленился и посчитал, что простота обходится ровно в три раза дороже, чем обычная жизнь в высокотехнологичном общества, и пришел к выводу, что ему лично она не по средствам. А что же говорить тогда о развивающихся странах, которым эту простоту сегодня навязывают?
Это была моя первая встреча с так называемой "органической" сельскохозяйственной продукцией - в ту пору новинкой даже в Америке, а ныне модной во всем мире, где только живут люди, готовые заплатить подороже за товар похуже качеством. Нет, вы не ослышались: "чем хуже, тем дороже" - одна из отчетливых коммерческих тенденций нашего времени. Отвлечемся на некоторое время от овощей и поговорим об экономике и технологии.
Было время, когда человек все делал хоть чуть-чуть, да криво. В этом состояла особенность ручной работы и примерки на глаз - точность этих инструментов приблизительно одинакова у всех, и ошибки очевидны для каждого. Среди горшков, выходивших из одной и той же мастерской, не было ни одного в точности ровного или двух в точности одинаковых. Товар, изготовлявшийся с особой тщательностью, то есть редкими мастерами своего дела, стоил очень дорого и был по средствам очень немногим. Сюда входило в первую очередь дорогое оружие, ювелирные изделия и произведения искусства.
С приходом индустриальной революции производство стало массовым, а его качество повысилось настолько, что дефекты уже нельзя было различить невооруженным глазом. Таким образом, исчезло одно из главных отличий дорогого товара от дешевого. И тогда, парадоксальным образом, качества, ранее свидетельствовавшие о дешевизне, приобрели обратное значение - поскольку ручной труд дороже машинного, его продукты приобрели теперь репутацию эксклюзивности. Вот как пишет об этом в сетевом журнале Butterflies And Wheels профессор экономики Хьюстонского университета Томас ДеГрегори.
"С началом промышленной революции одним из качеств, якобы делающих продукт производства более превосходным, стала его наглядная недоброкачественность. До этого времени одним из признаков поиска ремесленниками путей улучшения своего ремесла была возрастающая точность исполнения. Технология XIX и XX столетий не только продвинула эту точность за черту, которую наши руки и глаза способны уловить, но и сделала ее достоянием массового производства. Сегодня кое-кто с гордостью указывает на несовершенство, свидетельствующее о ручной работе. Американский экономист Торстин Веблен говорит о "претензии на совершенство", выдвигаемой для некоторых продуктов, которая "основывается в некоторой степени на имитации в них грубости" более примитивных технологий прошлого".
Интересно, что Веблен, обличавший склонность богачей к так называемому "демонстративному потреблению", в данном случае имел в виду деятельность британского пионера индивидуального дизайна Уильяма Морриса - социалиста по мировоззрению, которому убеждения, тем не менее, не мешали зарабатывать на жизнь именно предметами демонстративного потребления - продажей кустарных изданий книг по индивидуальным заказам.
Вполне возможно, что некоторые из уникальных продуктов, предназначенных для демонстративного потребления, действительно обладают невоспроизводимыми на конвейере качествами. Книги издательства Морриса "Клемскотт-пресс", как бы ни обличал их Веблен, представляют собой художественные произведения, цена которых определяется иными механизмами, чем в случае массового производства. То же, наверное, можно сказать и о механических часах, изготовляемых сегодня вручную считанными мастерами. А что касается уже упомянутого оружия, то для изготовления самурайского меча высшего качества стальную полосу складывали и ковали тысячи раз - это вряд ли можно воспроизвести на машине, хотя не совсем понятно, кому сегодня нужен самурайский меч высшего качества. Качество, напомню, определяется способностью этого инструмента разрубать человека от плеча к бедру с одного удара.
Вернемся, однако, к сельскому хозяйству: статья ДеГрегори называется "Махинация по защите растений". В отличие от самурайского меча, "органические" продукты не имеют даже теоретических преимуществ перед обычными. Откуда же их неожиданная популярность?
Томас ДеГрегори возводит преклонение перед "органичностью" к теориям "витализма", популярным в XIX веке. Согласно этим теориям, живая материя содержала некие силы, отсутствовавшие в мертвой. И хотя наука оставила от этих теорий пустое место, предрассудок сохранился: как известно любому работнику рекламы, слово "натуральный" имеет преимущества перед словом "синтетический". Так, мочевина в качестве удобрения "лучше" с "органической" точки зрения, если она - продукт естественного процесса, а не синтеза, хотя самому растению этого не понять. Синтетические вещества уничижительно именуют "химикатами", хотя природные имеют ту же самую структуру.
Все попытки доказать преимущества органической продукции научными методами не дали никаких результатов именно потому, что никаких "жизненных сил" не существует, а природа не делает различий между "натуральным" и "синтетическим". Тем не менее, разница между "органической" и стандартной сельскохозяйственной продукцией вполне реальна и заметна: она заключена в цене. Поскольку производители "органической" продукции отвергают большинство современных агрономических технологий, урожайность их культур весьма низкая, что повышает себестоимость. В этом не было бы большой беды, если бы сторонники "органического" сельского хозяйства делали свой выбор исключительно для себя, а не для всех - в развивающихся странах на пропитание и без того уходит большая часть дохода населения.
Одна из преподносимых нам выгод "органических" продуктов заключается в том, что они выращиваются без применения промышленных пестицидов, гербицидов и синтетических удобрений, и таким образом не содержат уже упомянутых химикатов, которые вредны для человеческого здоровья. Но химикаты, включая пестициды, применяются для того, чтобы дать растению шанс на выживание в мире Дарвина. Не получая этой помощи, оно дает низкий урожай и приобретает малотоварный вид, типичный для магазинов, посещаемых продвинутым покупателем. Но это - еще не самое тяжкое последствие "органического" сельского хозяйства. Растениям в любом случае необходимо защищаться, и когда фермеры отказываются прибегать к современным методам такой защиты, растения делают это сами. Именно в "органических" продуктах повышается содержание вредных веществ, которые растения вырабатывают для отпугивания вредителей. Особую известность приобрел эпизод в Новой Зеландии в начале нынешнего года с кабачками цуккини, немедленно прозванными "кабачки-убийцы". Благодаря практике органического фермерства уровень естественно выработанных ими токсинов был настолько высок, что это привело к нескольким зарегистрированным случаям пищевого отравления. Как показали исследования, это было вызвано именно тем, что фермеры не опрыскивали свой урожай, и что они, вопреки практике современного сельского хозяйства, употребляли для посева собственные семена, а не закупленные на рынке.
Защищая современную науку от нападок прогрессивных активистов продовольственного фронта, Томас ДеГрегори пишет:
"Как бы ни нападали постмодернисты и им подобные на современную науку, наше общество уже в такой мере ею пронизано, что часто ощущается необходимость найти научное обоснование тому или иному убеждению, даже виталистской по сути идее о том, что "натуральное" должно быть лучше. Не найдя доказательств тому, что "органические" продукты являются лучшими по какой-либо другой причине, их сторонники обратились теперь к аргументу, согласно которому их превосходство заключается в том, что они хуже защищены от конкурентов, то есть что они произведены агрономически более примитивным способом. Ведь с самых истоков сельского хозяйства фермеры искали способов защитить свои урожаи от конкурентов, таких как другие растения, грызуны, птицы или микроорганизмы. В своей попытке отыскать питательные преимущества в "органических" пищевых продуктах на том основании, что они хуже защищены, их сторонники ступают на минное поле с большим количеством неразорвавшихся боеприпасов".
И однако, несмотря на курьезы и неприятности рынка органической продукции, борьба за нее не идет ни в какое сравнение с новым фронтом, открытым чуть более десятка лет назад - с борьбой против так называемых генетически модифицированных сельскохозяйственных продуктов.
Большинство сельскохозяйственных культур, возделываемых сегодня, ничуть не похожи на своих диких предков. Такие сильные изменения были накоплены всего за несколько тысяч лет - срок весьма непродолжительный в сравнении с общими темпами эволюции. Современные культуры были выращены не фантастическими методами Лысенко или Мичурина, а путем целенаправленного отбора полезных мутаций. Предположим, что в результате одной из таких мутаций зерно пшеницы стало более крупным и легче вымолачивается из колоса. В следующий раз крестьянин посеет преимущественно семена такого мутанта, и результаты будут закреплены. Но не все мутации дают очевидные результаты, и далеко не все они полезны. Тем, которые мы уже упомянули, могло сопутствовать повышение уровня естественных токсинов, которое можно обнаружить лишь путем интенсивных исследований в лаборатории. Мечтой агрономов и селекционеров всегда было контролируемое выведение сортов, которые имели бы лишь желаемые качества, без сопутствующего вреда. Такую возможность они получили во второй половине XX века - выведение новых сортов методами генной инженерии, путем так называемой рекомбинации ДНК.
Чтобы понять принципы генной инженерии, не надо иметь ученую степень в молекулярной биологии. Достаточно усвоить, что это - те же самые принципы, какими руководствовалась сельскохозяйственная селекция на протяжении тысячелетий своего существования: закрепление и отбор нужной мутации. Только это делается не в слепую, и закрепляется лишь нужное качество, без каких-либо негласно сопутствующих.
Генетическая модификация замечательна, в числе прочего, тем, что позволяет решить многие проблемы, на которые указывают любители "органической" продукции. Так например, новый сорт может иметь ген, вырабатывающий токсин против известного паразита, но совершенно безвредный для человека, и поэтому вопрос о применении пестицидов в дальнейшем отпадает.
Естественно было предположить, что генетическая модификация будет встречена благожелательно на планете, во многих уголках которой по сей день случается массовый голод. Произошло, однако, нечто совершенно противоположное, и для тех, кто понимает психологию современных массовых движений, в этом нет ничего удивительного: сорта, полученные путем рекомбинации ДНК, многие радикалы движения за охрану окружающей среды считают чуть ли не самой страшной опасностью, постигшей нас после изобретения ядерного оружия.
Речь, впрочем, идет не только о радикалах. В США, где технология генетической модификации была в основном разработана, новые сорта были вполне благожелательно встречены и фермерами, и населением. Но они натолкнулись на ожесточенное сопротивление в Европе, посеявшее смуту в трансатлантической сельскохозяйственной торговле. Сегодня эта война против биотехнологии фактически захлестнула весь мир.
Особенно прогремел случай Замбии, где очередная вспышка массового голода вызвала нужду в срочной продовольственной помощи для трех миллионов жителей этой страны. Помощь была предоставлена, но значительную часть продовольствия составила генетически модифицированная кукуруза из Соединенных Штатов. Под давлением европейских стран Замбия отказалась принять эту помощь. При этом в прессу почему-то просочились сведения о том, что большую часть кукурузы составляет сорт, не одобренный к потреблению пищевой администрацией США. Однако этот факт не был никак документирован, а правительство США категорически его отрицало. Но совершенно очевидно, что главной заинтересованной стороной в этом деле был Европейский Союз, опасавшийся контаминации своих посевов кукурузы американским сортом.
К счастью, масштабы голода в Замбии и вообще в Африке оказались в этом году преувеличенными. В противном случае неумеренная подозрительность европейцев к биотехнологии могла бы иметь более серьезные последствия. Здесь нет места, а у меня нет достаточной квалификации, чтобы отвести от генетически модифицированных культур все выдвигаемые подозрения, но легко показать, что современные методы селекции из числа самых традиционных гораздо опаснее биотехнологии и уже приводили к поступлению в пищевую сеть реально опасных продуктов. Что же касается "органических" методов сельского хозяйства, то предпочтение, отдаваемое навозу перед синтетическими удобрениями, уже не раз приводило к вспышкам пищевых инфекций, в том числе и со смертельными исходами. Но наука обречена проигрывать спор с идеологией - во всяком случае там, где в роли арбитра выступает обуянная этой идеологией толпа энтузиастов. Хуже всего, что эта толпа выдает собственные интересы за всеобщие и навязывает их тем, кто не успевает разобраться в проблеме самостоятельно.
"Этот пищевой предрассудок, "чем хуже, тем лучше", безвреден в той мере, в какой он представляет личные потребительские предпочтения тех, кому он по средствам. Но он приобрел зловредную окраску, поскольку эти идеи выдвигаются сейчас против всего новейшего и лучшего в современной науке и технологии, что используется для удовлетворения нужд растущего глобального населения в области улучшения питания при сохранении окружающей среды. Когда эти идеи подстрекают уличные протесты, сжигание посевов в полях и зданий, уничтожение исследовательских проектов по улучшению культур и другие акции, затрудняющие прогресс в сельском хозяйстве, такие идеи становятся опасными, и им следует активно и непрерывно противопоставлять лучшие идеи. Свобода слова и свобода научных исследований должны защищать меньшинство, но также и большинство, желающее продвигать науку и технологию и извлекать из них выгоду. А это значить, что следует стоять на страже законов, защищающих посевы в полях, исследования и ученых".
В данном случае Томас ДеГрегори указывает лишь на необходимость ограничить цензурное влияние толпы на ученых, но не дает характеристики самой этой толпе. О ком идет речь, большинство из нас знает по личному опыту. Основной контингент движения зеленых в большинстве развитых стран составляют молодые люди, ориентирующиеся на левый фланг политического спектра. Надо сказать, однако, что наша способность отличать правое от левого несколько повреждена историей последних десятилетий, особенно в России, где, впрочем, серый цвет коррупции давно потеснил и красный, и коричневый.
Как бы то ни было, исторически, со времен французской революции, левизна традиционно ассоциируется с любовью к прогрессу, пусть иногда и непомерной. Но как совместить предполагаемую любовь к прогрессу с явным неверием в науку и неприязнью к ее плодам? Как понять левизну, которая собственное право есть политически корректную гнилую картошку втридорога ставит выше благополучия обездоленных?
Судя по всему, исторически сложившееся противоставление правого левому, а прогресса - реакции действительно несколько устарело. Не так давно мне попались на глаза слова одного из лидеров еврейской общины Франции Роже Цукермана, который, характеризуя новую вспышку антисемитизма в Европе, говорил в этой связи о тройственном "коричнево-красно-зеленом" союзе. И хотя в нынешней передаче ни о каком антисемитизме речи нет, сходство экстремистских движений с тоталитарным уклоном явно не зависит от провозглашенного цвета, будь то коричневый у ультранационалистов, зелень экологического популизма или красный цвет руин коммунизма. Все эти разновидности экстремизма озабочены исключительно оборонительной повесткой дня: не допустить к себе чужих, не поделиться плодами своего благополучия. А что касается вчерашних коммунистов, у которых история отняла воплощенную утопию, то их объединяет и с коричневыми, и с зелеными общая ненависть к капитализму в его глобальной стадии. Понятие прогресса исчезло из списка положительных терминов движений, который мы еще вчера привычно именовали левыми. Это как раз можно понять и объяснить крушением иллюзий, чем так изобиловал минувший век - прогресс всегда был в нашем сознании пережитком капитализма старого образца, который нам доставил в нафталине из своего XX века старик Маркс. Но как быть с атрофией альтруизма, этой старинной прерогативой левизны? Напомню, что популярность так называемых "органических" продуктов росла на Западе параллельно тому, как специалисты-агрономы, понимающие в этом гораздо больше пресыщенных потребителей, старались обучить крестьян развивающихся стран передовым методам сельского хозяйства. А сегодня, когда биотехнология обещает отодвинуть призрак голода даже в самых малообеспеченных странах, ей противостоят все те же борцы за экологию, реально не представляющие ничего, кроме собственного страха, невежества и консерватизма.
В конечном счете, все это - лишь набор отработанных гуманитарных буржуазных поз, несмотря на все разноцветные кудри и пирсинги современных идеологов экологии для толстяков, и той же Замбии и другим странам в ее положении будет куда полезнее прислушаться к рекомендациям людей в более традиционных нарядах, но зато понимающим, о чем они говорят. В свое время любовь к простоте и примитивизму, захлестнувшую западное общество, освещал журнал Time. Корреспондент журнала New Yorker не поленился и посчитал, что простота обходится ровно в три раза дороже, чем обычная жизнь в высокотехнологичном общества, и пришел к выводу, что ему лично она не по средствам. А что же говорить тогда о развивающихся странах, которым эту простоту сегодня навязывают?