В 1519 году испанский завоеватель Эрнан Кортес высадился в Табаско на мексиканском побережье и сжег корабли, отрезав себе путь к отступлению. Перед правителем огромной ацтекской империи Монтесумой встала проблема: что это за странные белые люди, каковы их цели, и как следует себя с ними вести? Историческая память династии и народа не хранила ни одного подобного прецедента, и тогда Монтесума прибег к помощи религии, которая предсказывала приход белого и бородатого бога Кецалкоатля. Монтесума пришел к выводу, что он оказался именно в такой ситуации.
Кортеса, который противостоял ацтекской империи всего лишь с полутысячным отрядом, никакие иллюзии с толку не сбивали. Используя большей частью политические методы, он сумел заручиться военной поддержкой ряда племен, покоренных ацтеками, а его индейская любовница Малинче, умело воспользовавшись замешательством Монтесумы, уговорила его стать добровольным пленником Кортеса. Дальнейший ход событий общеизвестен.
В статье Ли Хэрриса "Фантастическая идеология Аль-Каиды", опубликованной в журнале калифорнийского Гуверовского института Policy Review, этот исторический эпизод приводится как иллюстрация ошибки, окрасившей восприятие варварского акта 11 сентября прошлого года в американском и вообще западном сознании. Сразу после атаки на башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке журналисты и правительства принялись подыскивать подходящее слово для происшедшего. В конечном счете такого слова, приемлемого для всех, не нашлось, и сегодня в американской и зарубежной печати это событие чаще всего обозначается кодовой цифрой 9-11, то есть датой - в США сокращенные даты обычно начинаются номером месяца.
Тем не менее, без толкований не обойтись, и они разделились примерно на две категории. С одной стороны, недоброжелатели США объявили случившееся чуть ли не актом справедливости, возмездием за отказ Соединенных Штатов от подписи под экологическим договором Киото, от участия в международной конференции по расизму в Дурбане и вообще за их нежелание прислушиваться к претензиям развивающегося мира в целом и арабского - в частности.
С другой стороны, наблюдатели и организации, менее склонные к экстремизму, в первую очередь само правительство США, усмотрели в 11 сентября неспровоцированный акт войны. Такое толкование неизбежно влечет за собой цепь выводов, и главный из них заключается в том, что атаковавшая сторона преследует определенные политические цели.
"За этим общепринятым предположением стоит фигура Клаузевица и его знаменитое определение войны как продолжения политики другими средствами. Согласно этому толкованию, весь смысл войны заключается в том, чтобы заставить другой народ поступить в соответствии с нашим желанием, это - усилие заставить принудить других принять нашу политику и действовать в наших интересах. Иными словами, война по Клаузевицу - рациональна и инструментальна. Это - попытка добиться нового положения вещей искусной комбинацией насилия и обещания прекратить насилие, если будут сделаны определенные политические уступки".
Карл фон Клаузевиц, прусский полководец и дипломат времен наполеоновских войн, прославился своим трактатом "О войне", в котором содержится ее определение как продолжения политики другими средствами, на которое ссылается здесь Хэррис. Это определение, к которому я еще вернусь, сегодня практически отвергнуто военными специалистами, но политики, по очевидным причинам, продолжают его придерживаться: оно удобно для прогнозирования. Если кто-то развязывает против нас войну, мы можем понять его цели и методы и принять разумные меры с собственной стороны.
По мнению Ли Хэрриса, наше отношение к Аль-Каиде в чем-то сходно с отношением Монтесумы к Кортесу: мы принимаем непонятный и чуждый нам образ действий за знакомый и объяснимый. В действительности действиями Аль-Каиды движут вовсе не политические соображения, а мотивы, которые автор статьи именует "фантастической идеологией". Такая идеология не пытается отразить реальное устройство мира, а выстраивает свой собственный, воображаемый, и решения, которые принимают ее приверженцы, не могут считаться рациональными в том общепринятом смысле, какой придает этому термину Клаузевиц или обычный трезвый политик.
Ли Хэррис приводит ряд примеров такой фантастической идеологии, и к некоторым мы еще вернемся, но здесь я хотел бы привести собственный, самый предельный и поэтому наиболее поучительный. В конце 1970-х годов, когда я жил в американском университетском городе Анн-Арбор, в местных газетах появилась тревожная новость: бесследно исчез 17-летний студент, о котором пресса уже упоминала раньше как о математическом вундеркинде. Была мобилизована городская полиция, но найти пропавшего удалось лишь через неделю - к сожалению, к этому времени он был уже мертв.
Выяснилось, что погибший был фанатиком ролевой игры "Темницы и драконы", которая зародилась в США в середине в 60-х годах на основе сюжетов книг Толкина, в которую по сей день играют миллионы во всем мире и расцвет которой пришелся как раз на конец 70-х, когда компьютерные игры современного типа только зарождались. Для игры в "Темницы и драконы" не нужно ни компьютера, ни игральной доски - все действие происходит в головах игроков и на бумаге в соответствии с исключительно подробным сводом правил. Каждый участник берет на себя роль, будь то рыцаря, принцессы, чародея или того же дракона, и принимает участие в сложнейшей интриге. Игра происходит в реальном времени, и чем серьезней вы к ней относитесь, тем больше этого времени на нее уходит, тем меньше времени остается на реальные заботы реального мира.
Пропавший, а в конечном счете и погибший студент-математик заигрался настолько, что попросту выпал из реальности, но поскольку действия ее законов он все равно не отменил, игра закончилась для него трагически. Полиция, пустившаяся на поиски пропавшего, руководствовалась повседневным здравым смыслом, пытаясь понять мотивы его поведения, и потерпела неудачу.
"Темницы и драконы" - пожалуй, самый предельный случай фантастической идеологии, если забыть, что это всего лишь игра, и принять ее правила слишком всерьез. Идеология, конечно же, не игра, и она редко принимает столь крайние формы.
"Для нас вера - это чисто пассивная реакция на представленные нам доказательства: я формирую свои убеждения о мире с целью понять мир таким, каков он есть. Но это радикальным образом отличается от веры, которую можно назвать трансформирующей, и которая составляет секрет фантастической идеологии. Ибо здесь вера не пассивна, но в высшей степени активна, и ее цель - не описать мир, а изменить его... Так например, если мы говорим, что Муссолини верил, что фашистская Италия возродит Римскую империю, это не значит, что он внимательно изучил факты и пришел к такому выводу. Скорее, здесь подразумевается, что Муссолини имел волю к вере, что фашистская Италия возродит Римскую империю".
Фашистская Италия - хороший пример реально существовавшей и не слишком запредельной фантастической идеологии. Чтобы оправдать свой тезис о возрождении Римской империи, Муссолини нужны были имперские завоевания, которых у Италии в то время не было. Муссолини напал на Эфиопию, которая не была нужна ни ему, ни его стране, но война с которой обернулась для Италии дипломатической и политической катастрофой. Со своей стороны, Эфиопия не могла вести эту игру с агрессором по правилам Клаузевица: в той фантастической реальности, в которой действовал Муссолини, она не могла найти никаких разумных ответных мер и никаких осуществимых компромиссов. В мире темниц и драконов наша будничная логика теряет силу.
Попробуем понять, что же произошло в тот роковой день в Нью-Йорке, кто был автор этого преступления и каковы могут быть реальные мотивы этого автора, быть может далекие от тех рациональных, которые мы ему приписываем.
Согласно Клаузевицу, война - это продолжение политики. Политика - не игра, хотя в правилах может быть много сходного. Политика всегда является средством к достижению реальной цели, к какому-то постоянному или временному изменению существующего положения вещей. Иными словами, война - это всегда средство, а не цель, даже если цель может показаться труднодостижимой или чудовищной. Именно поэтому войны возможны и, по-видимому, всегда будут существовать в реальном обществе, ибо в противном случае исчезло бы само общество - мы истребили бы друг друга поголовно, не зная, где война началась, и в каком пункте следует положить ей конец.
Таким образом, сочтя действия Аль-Каиды военными, мы приписываем этой организации конечную цель независимо от того, существует ли таковая на самом деле. Между тем, реальные факты заставляют в этом сомневаться. Из видеозаписей обсуждения сентябрьской террористической операции следует, например, что Усама бин Ладен, хотя и прораб по образованию, совершенно не ожидал, что несущие конструкции башен не выдержат нагрузки. С его точки зрения тот факт, что они обрушились, был не результатом верного расчета, а дополнительным свидетельством благосклонности Бога, продемонстрировавшего этим актом поддержку истинным сторонникам ислама. В истории даже самых религиозных обществ я не припомню полководцев, которые включали бы подобные факторы в свои тактические соображения.
Далее, если предположить, что теракт 11 сентября был лишь одной из фаз войны, чем-то вроде победоносного сражения, война состоит не из одного сражения - чаще всего из серии логически связанных операций, за которыми следует капитуляция противника. Почти сразу после теракта в США началась кампания почтовой рассылки спор сибирской язвы, виновник или виновники которой не обнаружены до сих пор. Сейчас Федеральное бюро расследований считает, что эти акции не имели прямой связи с действиями Аль-Каиды, но тогда почти все были убеждены в обратном. Обстановка в стране была поистине панической, из чего легко заключить, что если бы такая последовательность операций была спланирована заранее и осуществлена планомерно, экономический удар по США и всему западному обществу был бы куда более катастрофическим. Но Аль-Каида, как оказалась, вовсе не следовала логике и, вместо того, чтобы удвоить усилия по достижению победы, предпочла предаться ликованию, дав США передышку и возможность контрнаступления в Афганистане.
И уж коли зашла речь о победе, какой она могла бы быть с точки зрения бин Ладена и его сообщников? Мы ничего не знаем о его реальных целях, мы никогда не получали от него ультиматума и списка условий, которые нам следует выполнить. Противники политики США по отношению к Израилю полагают, что корень зла лежит именно здесь, и что угрозу терроризма можно снять или сильно снизить, пойдя на большие уступки палестинцам и всему арабскому миру. Но такое мышление коренится все в той же доктрине Клаузевица - сам бин Ладен если и упоминает о палестинском вопросе, то лишь вскользь, как о чем-то второстепенном.
А если попытаться угадать его конечные цели на основании того, что нам сегодня известно о нем и его организации, то совершенно не очевидно, что даже поголовное обращение стран Запада в ислам сменит этот гнев на милость. Скорее всего, бин Ладен сложит оружие тогда, когда на месте западной цивилизации, а заодно и всех других за пределами ислама, останется безлюдное пепелище. Ни о каком Клаузевице тут, конечно же, не может быть речи, это уже сплошные темницы и драконы.
Все факты свидетельствуют о том, что любая террористическая операция, какой бы она ни была успешной с точки зрения Аль-Каиды, представляет для этой организации не средство, а цель. Можно попытаться найти общую почву даже с человеком, который пускает в ход нож или револьвер с целью завладеть вашим бумажником. Но с убийцей-садистом, тоже на свой лад приверженцем экстремальной фантастической идеологии, можно сладить только одним способом - уничтожением или полной изоляцией.
"...Должно быть очевидным, что если нашего врага мотивирует исключительно фантастическая идеология, для нас было бы абсурдом доискиваться так называемых "фундаментальных" причин терроризма в нищете, отсутствии образования, отсутствии демократии и так далее. Подобные факторы не играют абсолютно никакой роли в создании фантастической идеологии. Напротив, исторически фантастическая идеология была плодом творчества представителей интеллигенции, как минимум среднего класса и людей куда более образованных, чем средние. Кроме того, надежда на то, что демократические реформы охладят пыл радикального ислама, игнорирует тот факт, что исторически фантастические идеологии возникали в демократическом контексте: как отметил исследователь европейского фашизма Эрнст Нольте, парламентская демократия была важным предварительным условием взлета как Муссолини, так и Гитлера".
Примеров фантастической идеологии можно привести множество - Ли Хэррис упоминает не только фашизм и нацизм, но и религию, любую религию: в конце концов, идеология не обязательно кровожадна. И однако, чем больше он рассуждает о фантастической идеологии, тем сильнее сгущается неясность в одном исключительно важном пункте: а чем отличается фантастическая идеология от идеологии вообще?
Гитлер был наверняка одним из самых ярких примеров человека, одержимого фантастической идеологией, которую с ним, конечно же, разделял в какой-то степени целый народ. Целью его борьбы, за которую он, в конечном счете, отдал жизнь, было построение мифического тевтонского "третьего рейха" - идея в такой же степени архаичная и утопическая, сколь и перерождение Италии в Римскую империю в уме Муссолини. Бессмысленно полагать, что он подсчитывал и прикидывал экономические и социальные выгоды "третьего рейха" - государственного устройства, никогда в истории не существовавшего.
Тем не менее, Гитлер вел себя в повседневной и даже в государственной жизни сравнительно нормально, проводил успешные военные операции, диктовал условия побежденным, причем некоторым, вроде Франции при режиме Виши, Хорватии или Словакии оставлял даже рудименты государственной самостоятельности. Параллельно он совершал действия, которые за пределами идеологии не имели никакого смысла - достаточно вспомнить о массовом уничтожении евреев.
Перечисляя примеры фантастических идеологий, Ли Хэррис почему-то совершенно умалчивает о коммунистических режимах. Между тем, марксистско-ленинская идеология - одна из самых ярких подобных фантазий, попытка построения общества, которого никогда в истории не было и которое, если посмотреть трезво, принципиально неосуществимо. На своем веку эта идеология тоже вводила многих в замешательство - западную интеллигенцию, не понимавшую возможности и смысла ГУЛАГа, а в конечном счете и западных лидеров - вспомним Рузвельта и Сталина в Ялте.
Хэррис не упоминает о коммунизме скорее всего не потому, что хорошо к нему относится, а потому, что боится сделать свой список идеологий слишком исчерпывающим и продемонстрировать, что его открытие, на первый взгляд оригинальное, оказывается на поверку тавтологией. Фантастична, в конечном счете, любая идеология, и мир, который мы видим через ее призму, имеет мало общего с реальным. Мир, в котором люди руководствуются не столько разумными мотивами, сколько иллюзиями - плохой испытательный стенд для теорий Клаузевица.
Что ж, подошло, наконец, время присмотреться повнимательнее и к самому военному теоретику. Не подлежит сомнению, что Карл фон Клаузевиц был одним из самых блистательных умов своего времени и ясность, которую он внес в проблему войны, следует только приветствовать. Во всяком случае, это очевидно для людей, которые, подобно мне, с печалью заключают, что от войны мы никогда и никуда не денемся, и уж коли так, цель состоит в том, чтобы любую уже начатую завершить в кратчайшие сроки и с минимальным кровопролитием. Формула Клаузевица - это как бы универсальный ключ, который он дает в руки любому разумному политику, стороннику рациональной войны.
Но Клаузевиц подобен Эвклиду с его идеальными фигурами в мире до Лобачевского или Ньютону с его законами движения и тяготения до прихода Эйнштейна. До тех пор, пока человечество имело дело с простыми поверхностями и с малыми скоростями, все это вполне удовлетворяло, но сегодня теорема Пифагора или закон инерции не дают права претендовать на инженерный диплом или должность.
Идеологии существовали всегда, и всегда были достаточно фантастичны, но в короткий период, на который пришелся расцвет творчества Клаузевица, мир вдруг показался отрезвевшим и поумневшим, а сам термин "идеология" был впервые употреблен Марксом уже после смерти нашего теоретика. Война по Клаузевицу - это процесс, происходящий в мире идеальных точек, прямых и поверхностей. Именно поэтому, как я уже упоминал, серьезные военные специалисты на него больше не ссылаются. Сегодня им приходится действовать на стыке меняющейся массы и кривизны, в сплетении предельных идеологий, каких мир не видел с момента зарождения цивилизации.
Иллюзия - это вовсе не то, в чем Ли Хэррис обвиняет Усаму бин Ладена, человека безупречно современного и безусловно отвратительного. Это он сам, до сих пор принимающий Клаузевица за чистую монету, пребывает в мире вчерашних иллюзий, темниц и драконов разума.
Кортеса, который противостоял ацтекской империи всего лишь с полутысячным отрядом, никакие иллюзии с толку не сбивали. Используя большей частью политические методы, он сумел заручиться военной поддержкой ряда племен, покоренных ацтеками, а его индейская любовница Малинче, умело воспользовавшись замешательством Монтесумы, уговорила его стать добровольным пленником Кортеса. Дальнейший ход событий общеизвестен.
В статье Ли Хэрриса "Фантастическая идеология Аль-Каиды", опубликованной в журнале калифорнийского Гуверовского института Policy Review, этот исторический эпизод приводится как иллюстрация ошибки, окрасившей восприятие варварского акта 11 сентября прошлого года в американском и вообще западном сознании. Сразу после атаки на башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке журналисты и правительства принялись подыскивать подходящее слово для происшедшего. В конечном счете такого слова, приемлемого для всех, не нашлось, и сегодня в американской и зарубежной печати это событие чаще всего обозначается кодовой цифрой 9-11, то есть датой - в США сокращенные даты обычно начинаются номером месяца.
Тем не менее, без толкований не обойтись, и они разделились примерно на две категории. С одной стороны, недоброжелатели США объявили случившееся чуть ли не актом справедливости, возмездием за отказ Соединенных Штатов от подписи под экологическим договором Киото, от участия в международной конференции по расизму в Дурбане и вообще за их нежелание прислушиваться к претензиям развивающегося мира в целом и арабского - в частности.
С другой стороны, наблюдатели и организации, менее склонные к экстремизму, в первую очередь само правительство США, усмотрели в 11 сентября неспровоцированный акт войны. Такое толкование неизбежно влечет за собой цепь выводов, и главный из них заключается в том, что атаковавшая сторона преследует определенные политические цели.
"За этим общепринятым предположением стоит фигура Клаузевица и его знаменитое определение войны как продолжения политики другими средствами. Согласно этому толкованию, весь смысл войны заключается в том, чтобы заставить другой народ поступить в соответствии с нашим желанием, это - усилие заставить принудить других принять нашу политику и действовать в наших интересах. Иными словами, война по Клаузевицу - рациональна и инструментальна. Это - попытка добиться нового положения вещей искусной комбинацией насилия и обещания прекратить насилие, если будут сделаны определенные политические уступки".
Карл фон Клаузевиц, прусский полководец и дипломат времен наполеоновских войн, прославился своим трактатом "О войне", в котором содержится ее определение как продолжения политики другими средствами, на которое ссылается здесь Хэррис. Это определение, к которому я еще вернусь, сегодня практически отвергнуто военными специалистами, но политики, по очевидным причинам, продолжают его придерживаться: оно удобно для прогнозирования. Если кто-то развязывает против нас войну, мы можем понять его цели и методы и принять разумные меры с собственной стороны.
По мнению Ли Хэрриса, наше отношение к Аль-Каиде в чем-то сходно с отношением Монтесумы к Кортесу: мы принимаем непонятный и чуждый нам образ действий за знакомый и объяснимый. В действительности действиями Аль-Каиды движут вовсе не политические соображения, а мотивы, которые автор статьи именует "фантастической идеологией". Такая идеология не пытается отразить реальное устройство мира, а выстраивает свой собственный, воображаемый, и решения, которые принимают ее приверженцы, не могут считаться рациональными в том общепринятом смысле, какой придает этому термину Клаузевиц или обычный трезвый политик.
Ли Хэррис приводит ряд примеров такой фантастической идеологии, и к некоторым мы еще вернемся, но здесь я хотел бы привести собственный, самый предельный и поэтому наиболее поучительный. В конце 1970-х годов, когда я жил в американском университетском городе Анн-Арбор, в местных газетах появилась тревожная новость: бесследно исчез 17-летний студент, о котором пресса уже упоминала раньше как о математическом вундеркинде. Была мобилизована городская полиция, но найти пропавшего удалось лишь через неделю - к сожалению, к этому времени он был уже мертв.
Выяснилось, что погибший был фанатиком ролевой игры "Темницы и драконы", которая зародилась в США в середине в 60-х годах на основе сюжетов книг Толкина, в которую по сей день играют миллионы во всем мире и расцвет которой пришелся как раз на конец 70-х, когда компьютерные игры современного типа только зарождались. Для игры в "Темницы и драконы" не нужно ни компьютера, ни игральной доски - все действие происходит в головах игроков и на бумаге в соответствии с исключительно подробным сводом правил. Каждый участник берет на себя роль, будь то рыцаря, принцессы, чародея или того же дракона, и принимает участие в сложнейшей интриге. Игра происходит в реальном времени, и чем серьезней вы к ней относитесь, тем больше этого времени на нее уходит, тем меньше времени остается на реальные заботы реального мира.
Пропавший, а в конечном счете и погибший студент-математик заигрался настолько, что попросту выпал из реальности, но поскольку действия ее законов он все равно не отменил, игра закончилась для него трагически. Полиция, пустившаяся на поиски пропавшего, руководствовалась повседневным здравым смыслом, пытаясь понять мотивы его поведения, и потерпела неудачу.
"Темницы и драконы" - пожалуй, самый предельный случай фантастической идеологии, если забыть, что это всего лишь игра, и принять ее правила слишком всерьез. Идеология, конечно же, не игра, и она редко принимает столь крайние формы.
"Для нас вера - это чисто пассивная реакция на представленные нам доказательства: я формирую свои убеждения о мире с целью понять мир таким, каков он есть. Но это радикальным образом отличается от веры, которую можно назвать трансформирующей, и которая составляет секрет фантастической идеологии. Ибо здесь вера не пассивна, но в высшей степени активна, и ее цель - не описать мир, а изменить его... Так например, если мы говорим, что Муссолини верил, что фашистская Италия возродит Римскую империю, это не значит, что он внимательно изучил факты и пришел к такому выводу. Скорее, здесь подразумевается, что Муссолини имел волю к вере, что фашистская Италия возродит Римскую империю".
Фашистская Италия - хороший пример реально существовавшей и не слишком запредельной фантастической идеологии. Чтобы оправдать свой тезис о возрождении Римской империи, Муссолини нужны были имперские завоевания, которых у Италии в то время не было. Муссолини напал на Эфиопию, которая не была нужна ни ему, ни его стране, но война с которой обернулась для Италии дипломатической и политической катастрофой. Со своей стороны, Эфиопия не могла вести эту игру с агрессором по правилам Клаузевица: в той фантастической реальности, в которой действовал Муссолини, она не могла найти никаких разумных ответных мер и никаких осуществимых компромиссов. В мире темниц и драконов наша будничная логика теряет силу.
Попробуем понять, что же произошло в тот роковой день в Нью-Йорке, кто был автор этого преступления и каковы могут быть реальные мотивы этого автора, быть может далекие от тех рациональных, которые мы ему приписываем.
Согласно Клаузевицу, война - это продолжение политики. Политика - не игра, хотя в правилах может быть много сходного. Политика всегда является средством к достижению реальной цели, к какому-то постоянному или временному изменению существующего положения вещей. Иными словами, война - это всегда средство, а не цель, даже если цель может показаться труднодостижимой или чудовищной. Именно поэтому войны возможны и, по-видимому, всегда будут существовать в реальном обществе, ибо в противном случае исчезло бы само общество - мы истребили бы друг друга поголовно, не зная, где война началась, и в каком пункте следует положить ей конец.
Таким образом, сочтя действия Аль-Каиды военными, мы приписываем этой организации конечную цель независимо от того, существует ли таковая на самом деле. Между тем, реальные факты заставляют в этом сомневаться. Из видеозаписей обсуждения сентябрьской террористической операции следует, например, что Усама бин Ладен, хотя и прораб по образованию, совершенно не ожидал, что несущие конструкции башен не выдержат нагрузки. С его точки зрения тот факт, что они обрушились, был не результатом верного расчета, а дополнительным свидетельством благосклонности Бога, продемонстрировавшего этим актом поддержку истинным сторонникам ислама. В истории даже самых религиозных обществ я не припомню полководцев, которые включали бы подобные факторы в свои тактические соображения.
Далее, если предположить, что теракт 11 сентября был лишь одной из фаз войны, чем-то вроде победоносного сражения, война состоит не из одного сражения - чаще всего из серии логически связанных операций, за которыми следует капитуляция противника. Почти сразу после теракта в США началась кампания почтовой рассылки спор сибирской язвы, виновник или виновники которой не обнаружены до сих пор. Сейчас Федеральное бюро расследований считает, что эти акции не имели прямой связи с действиями Аль-Каиды, но тогда почти все были убеждены в обратном. Обстановка в стране была поистине панической, из чего легко заключить, что если бы такая последовательность операций была спланирована заранее и осуществлена планомерно, экономический удар по США и всему западному обществу был бы куда более катастрофическим. Но Аль-Каида, как оказалась, вовсе не следовала логике и, вместо того, чтобы удвоить усилия по достижению победы, предпочла предаться ликованию, дав США передышку и возможность контрнаступления в Афганистане.
И уж коли зашла речь о победе, какой она могла бы быть с точки зрения бин Ладена и его сообщников? Мы ничего не знаем о его реальных целях, мы никогда не получали от него ультиматума и списка условий, которые нам следует выполнить. Противники политики США по отношению к Израилю полагают, что корень зла лежит именно здесь, и что угрозу терроризма можно снять или сильно снизить, пойдя на большие уступки палестинцам и всему арабскому миру. Но такое мышление коренится все в той же доктрине Клаузевица - сам бин Ладен если и упоминает о палестинском вопросе, то лишь вскользь, как о чем-то второстепенном.
А если попытаться угадать его конечные цели на основании того, что нам сегодня известно о нем и его организации, то совершенно не очевидно, что даже поголовное обращение стран Запада в ислам сменит этот гнев на милость. Скорее всего, бин Ладен сложит оружие тогда, когда на месте западной цивилизации, а заодно и всех других за пределами ислама, останется безлюдное пепелище. Ни о каком Клаузевице тут, конечно же, не может быть речи, это уже сплошные темницы и драконы.
Все факты свидетельствуют о том, что любая террористическая операция, какой бы она ни была успешной с точки зрения Аль-Каиды, представляет для этой организации не средство, а цель. Можно попытаться найти общую почву даже с человеком, который пускает в ход нож или револьвер с целью завладеть вашим бумажником. Но с убийцей-садистом, тоже на свой лад приверженцем экстремальной фантастической идеологии, можно сладить только одним способом - уничтожением или полной изоляцией.
"...Должно быть очевидным, что если нашего врага мотивирует исключительно фантастическая идеология, для нас было бы абсурдом доискиваться так называемых "фундаментальных" причин терроризма в нищете, отсутствии образования, отсутствии демократии и так далее. Подобные факторы не играют абсолютно никакой роли в создании фантастической идеологии. Напротив, исторически фантастическая идеология была плодом творчества представителей интеллигенции, как минимум среднего класса и людей куда более образованных, чем средние. Кроме того, надежда на то, что демократические реформы охладят пыл радикального ислама, игнорирует тот факт, что исторически фантастические идеологии возникали в демократическом контексте: как отметил исследователь европейского фашизма Эрнст Нольте, парламентская демократия была важным предварительным условием взлета как Муссолини, так и Гитлера".
Примеров фантастической идеологии можно привести множество - Ли Хэррис упоминает не только фашизм и нацизм, но и религию, любую религию: в конце концов, идеология не обязательно кровожадна. И однако, чем больше он рассуждает о фантастической идеологии, тем сильнее сгущается неясность в одном исключительно важном пункте: а чем отличается фантастическая идеология от идеологии вообще?
Гитлер был наверняка одним из самых ярких примеров человека, одержимого фантастической идеологией, которую с ним, конечно же, разделял в какой-то степени целый народ. Целью его борьбы, за которую он, в конечном счете, отдал жизнь, было построение мифического тевтонского "третьего рейха" - идея в такой же степени архаичная и утопическая, сколь и перерождение Италии в Римскую империю в уме Муссолини. Бессмысленно полагать, что он подсчитывал и прикидывал экономические и социальные выгоды "третьего рейха" - государственного устройства, никогда в истории не существовавшего.
Тем не менее, Гитлер вел себя в повседневной и даже в государственной жизни сравнительно нормально, проводил успешные военные операции, диктовал условия побежденным, причем некоторым, вроде Франции при режиме Виши, Хорватии или Словакии оставлял даже рудименты государственной самостоятельности. Параллельно он совершал действия, которые за пределами идеологии не имели никакого смысла - достаточно вспомнить о массовом уничтожении евреев.
Перечисляя примеры фантастических идеологий, Ли Хэррис почему-то совершенно умалчивает о коммунистических режимах. Между тем, марксистско-ленинская идеология - одна из самых ярких подобных фантазий, попытка построения общества, которого никогда в истории не было и которое, если посмотреть трезво, принципиально неосуществимо. На своем веку эта идеология тоже вводила многих в замешательство - западную интеллигенцию, не понимавшую возможности и смысла ГУЛАГа, а в конечном счете и западных лидеров - вспомним Рузвельта и Сталина в Ялте.
Хэррис не упоминает о коммунизме скорее всего не потому, что хорошо к нему относится, а потому, что боится сделать свой список идеологий слишком исчерпывающим и продемонстрировать, что его открытие, на первый взгляд оригинальное, оказывается на поверку тавтологией. Фантастична, в конечном счете, любая идеология, и мир, который мы видим через ее призму, имеет мало общего с реальным. Мир, в котором люди руководствуются не столько разумными мотивами, сколько иллюзиями - плохой испытательный стенд для теорий Клаузевица.
Что ж, подошло, наконец, время присмотреться повнимательнее и к самому военному теоретику. Не подлежит сомнению, что Карл фон Клаузевиц был одним из самых блистательных умов своего времени и ясность, которую он внес в проблему войны, следует только приветствовать. Во всяком случае, это очевидно для людей, которые, подобно мне, с печалью заключают, что от войны мы никогда и никуда не денемся, и уж коли так, цель состоит в том, чтобы любую уже начатую завершить в кратчайшие сроки и с минимальным кровопролитием. Формула Клаузевица - это как бы универсальный ключ, который он дает в руки любому разумному политику, стороннику рациональной войны.
Но Клаузевиц подобен Эвклиду с его идеальными фигурами в мире до Лобачевского или Ньютону с его законами движения и тяготения до прихода Эйнштейна. До тех пор, пока человечество имело дело с простыми поверхностями и с малыми скоростями, все это вполне удовлетворяло, но сегодня теорема Пифагора или закон инерции не дают права претендовать на инженерный диплом или должность.
Идеологии существовали всегда, и всегда были достаточно фантастичны, но в короткий период, на который пришелся расцвет творчества Клаузевица, мир вдруг показался отрезвевшим и поумневшим, а сам термин "идеология" был впервые употреблен Марксом уже после смерти нашего теоретика. Война по Клаузевицу - это процесс, происходящий в мире идеальных точек, прямых и поверхностей. Именно поэтому, как я уже упоминал, серьезные военные специалисты на него больше не ссылаются. Сегодня им приходится действовать на стыке меняющейся массы и кривизны, в сплетении предельных идеологий, каких мир не видел с момента зарождения цивилизации.
Иллюзия - это вовсе не то, в чем Ли Хэррис обвиняет Усаму бин Ладена, человека безупречно современного и безусловно отвратительного. Это он сам, до сих пор принимающий Клаузевица за чистую монету, пребывает в мире вчерашних иллюзий, темниц и драконов разума.