Одной из центральных проблем современной социальной мысли в США стал дарвинизм. К сожалению, взгляд из-за рубежа, через кривое зеркало газет, превращает проблему в глупую карикатуру. Так например, пару лет назад весь мир облетела новость о том, что штатный школьный совет Канзаса отменил обязательное преподавание эволюции в школах и уравнял ее в правах с библейской притчей о сотворении мира. Большинство тех же газет полностью игнорировало последующее развитие событий: жители штата не переизбрали в совет авторов этой ценной инициативы, а его новый состав полностью восстановил Дарвина в правах.
Самодовольные критики любят также вспоминать знаменитый "обезьяний процесс" 20-х годов в штате Теннеси, известный по фильму Стенли Креймера "Посеешь ветер", хотя и тогда реальные проблемы были сложнее, чем инспирированные ими публицистические шаржи.
Дерзну бросить вызов общему мнению и перевернуть его с головы на ноги: на мой взгляд, все эти шумные приключения Дарвина в Америке вызваны не господствующим там невежеством и пренебрежением к науке, а напротив, уважением к ней и, в числе прочего, пониманием исходящей от нее опасности. Те, кто ознакомится с текстом моей передачи в Интернете, убедятся, что слово "опасность" я не заключаю в кавычки.
По словам Эндрю Фергюсона, автора статьи "Эволюционная психология и ее истинно верующие", опубликованной в журнале Weekly Standard, уже стало общим местом отмечать, что из трех самых влиятельных мыслителей нового времени, Маркса, Фрейда и Дарвина, только Дарвину удалось перебраться в XXI век без ущерба для репутации. Но эта репутация претерпела странную метаморфозу: в то время как прежде Дарвин импонировал преимущественно левым, сегодня его все чаще берут себе в союзники правые, консерваторы, и левые встревожены.
"Дарвинизм, вызывающий тревогу у левых - особого рода. Двадцать пять лет назад он был известен как "социобиология"; с тех пор его несколько видоизменили и переименовали в "эволюционную психологию". Как бы не именовалось это амбициозное предприятие, оно претендует на объяснение моделей человеческого поведения - любого, от методов воспитания детей до религии или "шоппинга" - как результата дарвиновского естественного отбора. Социобиология... пришлась по сердцу таким консервативным полемистам как Чарлз Мёррей, Джеймс Уилсон, Том Вулф и Френсис Фукуяма. В то же время полемисты слева приравнивают ее к нацизму (полемисты слева, конечно же, приравнивают к нацизму очень многое, но на этот раз они, видимо, вполне искренни)".
Пионером социобиологии, о которой пишет Фергюсон, был известный американский энтомолог Эдвард Уилсон. Вообще необходимо подчеркнуть тот факт, что многие из социобиологов, стоявших у истоков этой дисциплины, такие как Ричард Докинс или Стивен Пинкер - ученые с мировыми именами, хотя Эндрю Фергюсон предпочитает об этом не упоминать, полемизируя с ними как с идеологическими публицистами. У самого Фергюсона задача при этом нелегкая: в статье, опубликованной в консервативном журнале, он пытается убедить своих консервативных единомышленников не поддаваться соблазну дарвинизма, и берет при этом во временные союзники авторов только что вышедшего сборника левой "научной" публицистики под названием "Увы, бедный Дарвин". О чем же идет речь?
Сторонники "эволюционной психологии", начиная с Уилсона, пытаются обосновать весь комплекс человеческого поведения эволюцией, а точнее эволюционно запрограммированной генетической информацией. При этом они рассматривают модели поведения современного человека как обусловленные его сравнительно недавней жизнью в африканской саванне и приспособленные именно к этой "среде эволюционной адаптации".
Лучше всего эту теорию иллюстрируют примеры, связанные с сексуальным поведением человека и уже хорошо известные. Женщины могут производить потомство только раз в девять месяцев, а поскольку у человека ребенок рождается совершенно беспомощным, за ним еще нужен бдительный уход на протяжении нескольких лет. Поэтому женщине приходится быть исключительно разборчивой в выборе сексуального партнера, учитывая не только качество предполагаемого потомства, но и репутацию отца: его способности к добыче пропитания, его постоянство и верность.
Для мужчины, напротив, почти вся стратегия продолжения рода сосредочена именно в половом акте, и поэтому для него чем больше партнеров, тем лучше. Он не отягощен беременностью, и даже если он будет не в состоянии поставить на ноги все свое потомство, он вполне согласен передоверить эту функцию женщине или другому мужчине, которому он наставил рога: чем больше их родишь, тем больше их выживет.
Таким образом, женщина вкладывает свой генетический капитал в ограниченное число крупных "предприятий", а мужчина - во множество мелких. С этой эволюционной обусловленностью связан и весь стереотип поведения обоих полов - пресловутая женская "жеманность" и мужская агрессивность.
Легко понять, почему такие теории вызывают протест и возмущение в левых кругах. Они, фактически, оправдывают подчиненное положение женщины в большинстве известных человеческих обществ и снимают с мужчин всю ответственность за этот порядок: какой смысл бороться с самой эволюцией? Более того, многие "социальные психологи", особенно из числа обращенных в веру журналистов, торопящихся раздвинуть границы теории до горизонта, прямо утверждают, что женщина никогда не добьется настоящего равенства, потому что ей генетически не достает агрессивности, чтобы карабкаться к вершинам социальной иерархии.
Кроме того, тем же эволюционным способом можно вывести несокрушимые аргументы в пользу капитализма: в условиях борьбы за скудные ресурсы саванны наибольшие шансы на выживание и увековечение в потомстве имел тот, кто был сильнее в жизненном состязании, а слабые оставались на обочине. Для человека, таким образом, куда естественнее свободный рынок, чем социалистическое перераспределение.
Эндрю Фергюсон, вслед за авторами сборника "Увы, бедный Дарвин", обвиняет эволюционных психологов в том, что они передергивают аргументы, не столько постигая настоящее на основе данных прошлого, сколько сочиняя это прошлое на основе status quo. В конце концов, никто не видел реальных обитателей первобытной саванны и никогда не жил среди них. Даже факты, почерпнутые из жизни южноафриканских бушменов, среди которых до последнего времени сохранялся охотничье-собирательский уклад, ничего не доказывают, потому что это - тоже факты сегодняшнего дня.
Обвинение в нацизме, которые левые выдвигают против Уилсона, Докинса и им подобных, основано на историческом опыте. В свое время дурно понятая и плохо переваренная теория эволюции, фактически сведенная к лозунгу "выживает сильнейший", породила так называемый "социальный дарвинизм", оправдание неравенства индивидов, классов и человеческих рас. Вполне респектабельные ученые конца XIX - начала XX века без тени смущения говорили и писали о врожденном превосходстве европейцов, о необходимости укрепления генофонда методами евгеники и о "бремени белого человека". Отсюда - один шаг до нацизма и до избавления белого человека от бремени путем прямого истребления "низших" и "вредных" рас.
Я хочу на минуту прервать цепь аргументов и открыто заявить, что я - целиком на стороне Эндрю Фергюсона в его борьбе против эволюционной психологии, поскольку ее окончательная победа грозит нам, на мой взгляд, небывалой в истории человечества духовной катастрофой. К сожалению, как сказал в свое время о борьбе с коммунистами писатель Артур Кёстлер, самое худшее в этой борьбе - собственные союзники. Это мудрое изречение применимо и в данном случае: с такими союзниками как Эндрю Фергюсон врагов уже не надо.
Но прежде, чем покончить с Фергюсоном и перейти к грозящей катастрофе, необходимо пояснить мотивы, которыми он руководствуется, предостерегая своих единомышленников-консерваторов от союза с эволюционными психологами. Сиюминутная польза от такого союза очевидна: это отповедь левым, научное доказательство, что освященные веками традиции и уложения коренятся в самой человеческой природе, и что именно на эту природу восстают революционеры.
Тем самым, однако, консерваторы отказываются от куда более респектабельных духовных аргументов, от роли хранителей культурных и религиозных завоеваний цивилизации, на которую правые издавна претендуют. Ведь согласно эволюционной психологии, даже сама человеческая личность - иллюзия. Вот как излагает эту концепцию Эндрю Фергюсон.
"Может быть, одна из самых чреватых последствиями ошибок организма - это его интуитивное "умозаключение", что он располагает некоей единой, ни к чему не сводимой самоидентичностью - "самостью", личностью. Никакая подобная личность не уцелеет под действием универсальной кислоты. Личность - это тоже уловка, которую организм применяет к самому себе с целью выживания. Вера в "личность" функциональна: организм, полагающий себя неким независимым единством, протяженной во времени самоидентичностью, повышает свои шансы на выживание. Но эта вера - иллюзия. В ходе безжалостного расследования социобиолога "личность" оборачивается слиянием материальных процессов, каждый из которых - сам по себе продукт естественного отбора.
Каким же в таком случае образом, в отсутствие личности, без объективных категорий добра и зла и способности свободно выбирать между ними, - как осуществляться нравственному выбору? Социобиологи отвечают почти единодушно: мы должны притворяться, что факты, которые наука преподносит нам как истинные, ложны".
Беда полемического метода Фергюсона, равно как и многих других подобных отповедей, в том, что они пользуются приемом, который в английской риторике именуется "борьбой с соломенным человеком", и который хорошо знаком российской аудитории из постоянной полемики отечественной прессы с Западом и его ценностями. Позиция противника излагается собственными словами в карикатурном и примитивном виде, а затем начисто и без труда разбивается.
Я не знаю, насколько сам Фергюсон верит в теорию эволюции - он, по крайней мере, ни разу не подвергает ее прямому сомнению, но он проговаривается, выдавая свое невежество и незнакомство с реальными фактами. Так, в одном месте, в качестве комплимента "традиционному" дарвинизму, он заявляет, что его сторонники, в отличие от эволюционных психологов, по крайней мере обосновывают свои заключения результатами раскопок. Судя по всему, Фергюсон представляет себе современного биолога этаким пришельцем из глубин XIX века, придурковатым жюльверновским Паганелем с сачком. Его, наверное, никто до сих пор не уведомил, что современная молекулярная биология - точная естественная наука, оперирующая методами квантовой физики и химии, и что эволюция - уже давно не гипотеза из позвонков динозавра, а доказанный факт. Обо всем этом он мог бы легко узнать из книг Ричарда Докинса, если бы не предпочитал идеологическую болтовню полемистов.
Что знает средний человек о дарвинизме? Пораскинув мозгами, он, наверное, вспомнит, что согласно Дарвину, человек произошел от обезьяны. Ничего подобного из Дарвина, конечно, не следует. Человек не произошел от обезьяны - он сам обезьяна, хотя Фергюсон почему-то все время говорит об этом с сарказмом. Метод так называемых "молекулярных часов" позволяет установить, что разделение трех основных видов высших приматов, гориллы, шимпанзе и человека, произошло почти одновременно около пяти-шести миллионов лет назад, и человек состоит с гориллой в такой же степени родства, в какой горилла состоит с шимпанзе - никто ни от кого не происходил.
Молекулярная биология совсем недавно отпраздновала свой величайший триумф: полную расшифровку генетического кода человека. Но об этом - как-нибудь в другой раз, а сегодня я хочу напомнить некоторые факты, известные уже не менее двадцати лет.
Механизм нашей наследственности, так называемая дезоксирибонуклеиновая кислота, или ДНК, заключен в каждой клетке нашего тела. Эта молекула, содержащая всю без исключения информацию, необходимую для построения человеческого организма, представляет собой нечто вроде винтовой лестницы, ступеньки которой и являются буквами кода. Этих ступенек всего четыре разновидности, слишком мало для вразумительной записи, но они работают в комбинациях по три, а таких комбинаций существует уже 64 - вполне достаточно, вдвое больше, чем букв в алфавите.
Представим себе ДНК как нечто вроде магнитофонной ленты с записью. В каждой клетке имеются так называемые рибосомы, которые являются своеобразными считывающими головками: они снимают информацию с копии ДНК и на ее основании синтезируют нужные белки в нужном количестве и в нужное время. Так строится человеческий организм - начиная с единственной оплодотворенной клетки в материнском организме и на протяжении всей жизни.
Ученые давно заметили, что информационный код, служащий для записи строения организма, составляет лишь часть всех ступенек ДНК - временами он прерывается как бы совершенно бессмысленной последовательностью знаков, чем-то вроде молекулярного шума, и именно так его воспринимают рибосомы, перескакивая с последнего "осмысленного" знака на следующий и игнорируя все, что стоит между ними. Осмысленные последовательности знаков называются "эксоны", а бессмысленные - "интроны".
Если бы интроны действительно содержали чистый шум, то последовательность ступенек внутри них была бы совершенно произвольной и переменной. Но данные исследований показали, что на самом деле эти ступеньки не менее постоянны, чем код эксонов, и их последовательность, если на минуту забыть про мутации, сохраняется практически неизменной на протяжении сотен миллионов лет. А раз так, вполне естественно предположить, что в них тоже заключен какой-то важный код, не имеющий, однако, никакого отношения ни к нам, ни к другим известным формам жизни - животным, растениям или бактериям. Что, согласитесь, кажется очень странным, но в настоящий шок повергает сравнительный подсчет всей этой информации: эксоны, ведающие нашим существованием, - то, что мы называем генами, - составляют лишь два процента всего содержания ДНК. Остальные 98 - это интроны.
Здесь, по крайней мере для меня, молекулярная биология кончается и начинается метафизика.
"Человек - это всего лишь тростник, самое слабое из сущего в природе, но это - мыслящий тростник", писал французский ученый и мыслитель Блэз Паскаль. "Всей вселенной незачем вооружаться, чтобы сокрушить его. Простого пара, капли воды достаточно, чтобы его убить. Но если вселенная его сокрушит, человек все же останется благороднее того, что его убило, потому что он знает, что умирает, а о превосходстве, которое над ним имеет вселенная, сама она ничего не знает".
Паскаль был одним из предтеч современного сомнения, он жил в мире, где догматическое превосходство человека было поколеблено, и вера больше не могла оставаться слепой. Трудно себе представить его возможную реакцию на этот последний удар человеческому престижу, которого большинство из нас просто не заметило. Человек, как его понимает Паскаль, в состоянии вынести унижение и смерть, не уронив своего достоинства, но унижение, которое он претерпел сегодня от науки, превосходит все, что Паскаль мог вообразить.
Мы считаем ДНК своей собственностью, частью организма, бережно хранящей записи его структуры и передающей эти записи потомству. В действительности эти записи, столь ценные для нас, - лишь мимолетные каракули на полях, а основной текст нам непонятен и даже не предназначен для наших глаз. За миллионы лет эволюции ДНК сумела обзавестись инвентарем, облегчающим эту долгую дорогу, чем-то вроде походной кибитки, которая в какой-то момент вдруг возомнила себя центром и целью существования и стала рассуждать о смысле жизни. С точки зрения непонятного нам интрона человек и тростник, собака и инфузория - всего лишь временные средства, орудия, надобность в которых может однажды отпасть. С тем же успехом молоток или табуретка могли бы рассуждать о своем благородстве перед лицом всесильной вселенной.
Именно в этом и состоит прозрение новых дарвинистов, с которыми досужий журналист пытается воевать с помощью наспех сколоченного фельетона, тогда как в действительности необходима немедленная и тотальная мобилизация. Надо ли добавлять, что и Докинс, и Уилсон, и Пинкер - воинствующие атеисты? С их точки зрения, факты не оставляют им иного выбора.
Но факты и идеология - не одно и то же. Факты допускают множество толкований, и нам пока не вручен официальный документ о разжаловании нас из венца творения в чин имущества - эволюция не предусмотрела инстанции, которая подписала бы такой документ. Очевидно лишь то, что тем из нас, кому нет убежища в невежестве, отныне потребуется все мужество Паскаля и еще столько же впридачу, чтобы просто жить на свете.
Самодовольные критики любят также вспоминать знаменитый "обезьяний процесс" 20-х годов в штате Теннеси, известный по фильму Стенли Креймера "Посеешь ветер", хотя и тогда реальные проблемы были сложнее, чем инспирированные ими публицистические шаржи.
Дерзну бросить вызов общему мнению и перевернуть его с головы на ноги: на мой взгляд, все эти шумные приключения Дарвина в Америке вызваны не господствующим там невежеством и пренебрежением к науке, а напротив, уважением к ней и, в числе прочего, пониманием исходящей от нее опасности. Те, кто ознакомится с текстом моей передачи в Интернете, убедятся, что слово "опасность" я не заключаю в кавычки.
По словам Эндрю Фергюсона, автора статьи "Эволюционная психология и ее истинно верующие", опубликованной в журнале Weekly Standard, уже стало общим местом отмечать, что из трех самых влиятельных мыслителей нового времени, Маркса, Фрейда и Дарвина, только Дарвину удалось перебраться в XXI век без ущерба для репутации. Но эта репутация претерпела странную метаморфозу: в то время как прежде Дарвин импонировал преимущественно левым, сегодня его все чаще берут себе в союзники правые, консерваторы, и левые встревожены.
"Дарвинизм, вызывающий тревогу у левых - особого рода. Двадцать пять лет назад он был известен как "социобиология"; с тех пор его несколько видоизменили и переименовали в "эволюционную психологию". Как бы не именовалось это амбициозное предприятие, оно претендует на объяснение моделей человеческого поведения - любого, от методов воспитания детей до религии или "шоппинга" - как результата дарвиновского естественного отбора. Социобиология... пришлась по сердцу таким консервативным полемистам как Чарлз Мёррей, Джеймс Уилсон, Том Вулф и Френсис Фукуяма. В то же время полемисты слева приравнивают ее к нацизму (полемисты слева, конечно же, приравнивают к нацизму очень многое, но на этот раз они, видимо, вполне искренни)".
Пионером социобиологии, о которой пишет Фергюсон, был известный американский энтомолог Эдвард Уилсон. Вообще необходимо подчеркнуть тот факт, что многие из социобиологов, стоявших у истоков этой дисциплины, такие как Ричард Докинс или Стивен Пинкер - ученые с мировыми именами, хотя Эндрю Фергюсон предпочитает об этом не упоминать, полемизируя с ними как с идеологическими публицистами. У самого Фергюсона задача при этом нелегкая: в статье, опубликованной в консервативном журнале, он пытается убедить своих консервативных единомышленников не поддаваться соблазну дарвинизма, и берет при этом во временные союзники авторов только что вышедшего сборника левой "научной" публицистики под названием "Увы, бедный Дарвин". О чем же идет речь?
Сторонники "эволюционной психологии", начиная с Уилсона, пытаются обосновать весь комплекс человеческого поведения эволюцией, а точнее эволюционно запрограммированной генетической информацией. При этом они рассматривают модели поведения современного человека как обусловленные его сравнительно недавней жизнью в африканской саванне и приспособленные именно к этой "среде эволюционной адаптации".
Лучше всего эту теорию иллюстрируют примеры, связанные с сексуальным поведением человека и уже хорошо известные. Женщины могут производить потомство только раз в девять месяцев, а поскольку у человека ребенок рождается совершенно беспомощным, за ним еще нужен бдительный уход на протяжении нескольких лет. Поэтому женщине приходится быть исключительно разборчивой в выборе сексуального партнера, учитывая не только качество предполагаемого потомства, но и репутацию отца: его способности к добыче пропитания, его постоянство и верность.
Для мужчины, напротив, почти вся стратегия продолжения рода сосредочена именно в половом акте, и поэтому для него чем больше партнеров, тем лучше. Он не отягощен беременностью, и даже если он будет не в состоянии поставить на ноги все свое потомство, он вполне согласен передоверить эту функцию женщине или другому мужчине, которому он наставил рога: чем больше их родишь, тем больше их выживет.
Таким образом, женщина вкладывает свой генетический капитал в ограниченное число крупных "предприятий", а мужчина - во множество мелких. С этой эволюционной обусловленностью связан и весь стереотип поведения обоих полов - пресловутая женская "жеманность" и мужская агрессивность.
Легко понять, почему такие теории вызывают протест и возмущение в левых кругах. Они, фактически, оправдывают подчиненное положение женщины в большинстве известных человеческих обществ и снимают с мужчин всю ответственность за этот порядок: какой смысл бороться с самой эволюцией? Более того, многие "социальные психологи", особенно из числа обращенных в веру журналистов, торопящихся раздвинуть границы теории до горизонта, прямо утверждают, что женщина никогда не добьется настоящего равенства, потому что ей генетически не достает агрессивности, чтобы карабкаться к вершинам социальной иерархии.
Кроме того, тем же эволюционным способом можно вывести несокрушимые аргументы в пользу капитализма: в условиях борьбы за скудные ресурсы саванны наибольшие шансы на выживание и увековечение в потомстве имел тот, кто был сильнее в жизненном состязании, а слабые оставались на обочине. Для человека, таким образом, куда естественнее свободный рынок, чем социалистическое перераспределение.
Эндрю Фергюсон, вслед за авторами сборника "Увы, бедный Дарвин", обвиняет эволюционных психологов в том, что они передергивают аргументы, не столько постигая настоящее на основе данных прошлого, сколько сочиняя это прошлое на основе status quo. В конце концов, никто не видел реальных обитателей первобытной саванны и никогда не жил среди них. Даже факты, почерпнутые из жизни южноафриканских бушменов, среди которых до последнего времени сохранялся охотничье-собирательский уклад, ничего не доказывают, потому что это - тоже факты сегодняшнего дня.
Обвинение в нацизме, которые левые выдвигают против Уилсона, Докинса и им подобных, основано на историческом опыте. В свое время дурно понятая и плохо переваренная теория эволюции, фактически сведенная к лозунгу "выживает сильнейший", породила так называемый "социальный дарвинизм", оправдание неравенства индивидов, классов и человеческих рас. Вполне респектабельные ученые конца XIX - начала XX века без тени смущения говорили и писали о врожденном превосходстве европейцов, о необходимости укрепления генофонда методами евгеники и о "бремени белого человека". Отсюда - один шаг до нацизма и до избавления белого человека от бремени путем прямого истребления "низших" и "вредных" рас.
Я хочу на минуту прервать цепь аргументов и открыто заявить, что я - целиком на стороне Эндрю Фергюсона в его борьбе против эволюционной психологии, поскольку ее окончательная победа грозит нам, на мой взгляд, небывалой в истории человечества духовной катастрофой. К сожалению, как сказал в свое время о борьбе с коммунистами писатель Артур Кёстлер, самое худшее в этой борьбе - собственные союзники. Это мудрое изречение применимо и в данном случае: с такими союзниками как Эндрю Фергюсон врагов уже не надо.
Но прежде, чем покончить с Фергюсоном и перейти к грозящей катастрофе, необходимо пояснить мотивы, которыми он руководствуется, предостерегая своих единомышленников-консерваторов от союза с эволюционными психологами. Сиюминутная польза от такого союза очевидна: это отповедь левым, научное доказательство, что освященные веками традиции и уложения коренятся в самой человеческой природе, и что именно на эту природу восстают революционеры.
Тем самым, однако, консерваторы отказываются от куда более респектабельных духовных аргументов, от роли хранителей культурных и религиозных завоеваний цивилизации, на которую правые издавна претендуют. Ведь согласно эволюционной психологии, даже сама человеческая личность - иллюзия. Вот как излагает эту концепцию Эндрю Фергюсон.
"Может быть, одна из самых чреватых последствиями ошибок организма - это его интуитивное "умозаключение", что он располагает некоей единой, ни к чему не сводимой самоидентичностью - "самостью", личностью. Никакая подобная личность не уцелеет под действием универсальной кислоты. Личность - это тоже уловка, которую организм применяет к самому себе с целью выживания. Вера в "личность" функциональна: организм, полагающий себя неким независимым единством, протяженной во времени самоидентичностью, повышает свои шансы на выживание. Но эта вера - иллюзия. В ходе безжалостного расследования социобиолога "личность" оборачивается слиянием материальных процессов, каждый из которых - сам по себе продукт естественного отбора.
Каким же в таком случае образом, в отсутствие личности, без объективных категорий добра и зла и способности свободно выбирать между ними, - как осуществляться нравственному выбору? Социобиологи отвечают почти единодушно: мы должны притворяться, что факты, которые наука преподносит нам как истинные, ложны".
Беда полемического метода Фергюсона, равно как и многих других подобных отповедей, в том, что они пользуются приемом, который в английской риторике именуется "борьбой с соломенным человеком", и который хорошо знаком российской аудитории из постоянной полемики отечественной прессы с Западом и его ценностями. Позиция противника излагается собственными словами в карикатурном и примитивном виде, а затем начисто и без труда разбивается.
Я не знаю, насколько сам Фергюсон верит в теорию эволюции - он, по крайней мере, ни разу не подвергает ее прямому сомнению, но он проговаривается, выдавая свое невежество и незнакомство с реальными фактами. Так, в одном месте, в качестве комплимента "традиционному" дарвинизму, он заявляет, что его сторонники, в отличие от эволюционных психологов, по крайней мере обосновывают свои заключения результатами раскопок. Судя по всему, Фергюсон представляет себе современного биолога этаким пришельцем из глубин XIX века, придурковатым жюльверновским Паганелем с сачком. Его, наверное, никто до сих пор не уведомил, что современная молекулярная биология - точная естественная наука, оперирующая методами квантовой физики и химии, и что эволюция - уже давно не гипотеза из позвонков динозавра, а доказанный факт. Обо всем этом он мог бы легко узнать из книг Ричарда Докинса, если бы не предпочитал идеологическую болтовню полемистов.
Что знает средний человек о дарвинизме? Пораскинув мозгами, он, наверное, вспомнит, что согласно Дарвину, человек произошел от обезьяны. Ничего подобного из Дарвина, конечно, не следует. Человек не произошел от обезьяны - он сам обезьяна, хотя Фергюсон почему-то все время говорит об этом с сарказмом. Метод так называемых "молекулярных часов" позволяет установить, что разделение трех основных видов высших приматов, гориллы, шимпанзе и человека, произошло почти одновременно около пяти-шести миллионов лет назад, и человек состоит с гориллой в такой же степени родства, в какой горилла состоит с шимпанзе - никто ни от кого не происходил.
Молекулярная биология совсем недавно отпраздновала свой величайший триумф: полную расшифровку генетического кода человека. Но об этом - как-нибудь в другой раз, а сегодня я хочу напомнить некоторые факты, известные уже не менее двадцати лет.
Механизм нашей наследственности, так называемая дезоксирибонуклеиновая кислота, или ДНК, заключен в каждой клетке нашего тела. Эта молекула, содержащая всю без исключения информацию, необходимую для построения человеческого организма, представляет собой нечто вроде винтовой лестницы, ступеньки которой и являются буквами кода. Этих ступенек всего четыре разновидности, слишком мало для вразумительной записи, но они работают в комбинациях по три, а таких комбинаций существует уже 64 - вполне достаточно, вдвое больше, чем букв в алфавите.
Представим себе ДНК как нечто вроде магнитофонной ленты с записью. В каждой клетке имеются так называемые рибосомы, которые являются своеобразными считывающими головками: они снимают информацию с копии ДНК и на ее основании синтезируют нужные белки в нужном количестве и в нужное время. Так строится человеческий организм - начиная с единственной оплодотворенной клетки в материнском организме и на протяжении всей жизни.
Ученые давно заметили, что информационный код, служащий для записи строения организма, составляет лишь часть всех ступенек ДНК - временами он прерывается как бы совершенно бессмысленной последовательностью знаков, чем-то вроде молекулярного шума, и именно так его воспринимают рибосомы, перескакивая с последнего "осмысленного" знака на следующий и игнорируя все, что стоит между ними. Осмысленные последовательности знаков называются "эксоны", а бессмысленные - "интроны".
Если бы интроны действительно содержали чистый шум, то последовательность ступенек внутри них была бы совершенно произвольной и переменной. Но данные исследований показали, что на самом деле эти ступеньки не менее постоянны, чем код эксонов, и их последовательность, если на минуту забыть про мутации, сохраняется практически неизменной на протяжении сотен миллионов лет. А раз так, вполне естественно предположить, что в них тоже заключен какой-то важный код, не имеющий, однако, никакого отношения ни к нам, ни к другим известным формам жизни - животным, растениям или бактериям. Что, согласитесь, кажется очень странным, но в настоящий шок повергает сравнительный подсчет всей этой информации: эксоны, ведающие нашим существованием, - то, что мы называем генами, - составляют лишь два процента всего содержания ДНК. Остальные 98 - это интроны.
Здесь, по крайней мере для меня, молекулярная биология кончается и начинается метафизика.
"Человек - это всего лишь тростник, самое слабое из сущего в природе, но это - мыслящий тростник", писал французский ученый и мыслитель Блэз Паскаль. "Всей вселенной незачем вооружаться, чтобы сокрушить его. Простого пара, капли воды достаточно, чтобы его убить. Но если вселенная его сокрушит, человек все же останется благороднее того, что его убило, потому что он знает, что умирает, а о превосходстве, которое над ним имеет вселенная, сама она ничего не знает".
Паскаль был одним из предтеч современного сомнения, он жил в мире, где догматическое превосходство человека было поколеблено, и вера больше не могла оставаться слепой. Трудно себе представить его возможную реакцию на этот последний удар человеческому престижу, которого большинство из нас просто не заметило. Человек, как его понимает Паскаль, в состоянии вынести унижение и смерть, не уронив своего достоинства, но унижение, которое он претерпел сегодня от науки, превосходит все, что Паскаль мог вообразить.
Мы считаем ДНК своей собственностью, частью организма, бережно хранящей записи его структуры и передающей эти записи потомству. В действительности эти записи, столь ценные для нас, - лишь мимолетные каракули на полях, а основной текст нам непонятен и даже не предназначен для наших глаз. За миллионы лет эволюции ДНК сумела обзавестись инвентарем, облегчающим эту долгую дорогу, чем-то вроде походной кибитки, которая в какой-то момент вдруг возомнила себя центром и целью существования и стала рассуждать о смысле жизни. С точки зрения непонятного нам интрона человек и тростник, собака и инфузория - всего лишь временные средства, орудия, надобность в которых может однажды отпасть. С тем же успехом молоток или табуретка могли бы рассуждать о своем благородстве перед лицом всесильной вселенной.
Именно в этом и состоит прозрение новых дарвинистов, с которыми досужий журналист пытается воевать с помощью наспех сколоченного фельетона, тогда как в действительности необходима немедленная и тотальная мобилизация. Надо ли добавлять, что и Докинс, и Уилсон, и Пинкер - воинствующие атеисты? С их точки зрения, факты не оставляют им иного выбора.
Но факты и идеология - не одно и то же. Факты допускают множество толкований, и нам пока не вручен официальный документ о разжаловании нас из венца творения в чин имущества - эволюция не предусмотрела инстанции, которая подписала бы такой документ. Очевидно лишь то, что тем из нас, кому нет убежища в невежестве, отныне потребуется все мужество Паскаля и еще столько же впридачу, чтобы просто жить на свете.