Добро пожаловать в Чикаго. Нет, не туда, куда вы подумали, не в сверкающую и зажиточную американскую метрополию на берегу озера Мичиган, с ее знаменитой школой экономики, университетами, театрами и нобелевскими лауреатами. Чикаго, о котором идет речь - трущобный пригород Абиджана, столицы западноафриканского государства Кот-д-Ивуар.
"Чикаго, подобно все разрастающимся другим районам Абиджана - трущобы в джунглях: шахматный узор гофрированных цинковых крыш и стен из картона и черной полиэтиленовой пленки. Он расположен в овраге, заросшем кокосовыми и масляными пальмами, и разъеден наводнениями. Мало кто из жителей имеет свободный доступ к электричеству, канализации и чистой воде. Крошащаяся красная латеритовая почва кишит ящерицами в фут длиной, как внутри, так и снаружи хижин. Дети испражняются в ручей, переполненный мусором и свиньями, звенящий малярийными комарами. В этом ручье женщины стирают. Безработные молодые мужчины проводят время, попивая пиво, пальмовое вино и джин, играют на деньги в пинболл, сооруженный из гнилого дерева и ржавых гвоздей. Это те же самые парни, которые по ночам грабят дома в более зажиточных кварталах...".
Эта картинку набросал с натуры известный американский журналист и путешественник Роберт Каплан. Только что вышла его книга под названием "Грядущая анархия", но одну из ее глав, под тем же названием, я прочитал в журнале "Атлантик" еще в 1994 году. Тогда же ее прочитал президент США Билл Клинтон и, по его собственным словам, был потрясен.
Каплан рассказывает о своих путешествиях по странам Западной Африки - не в личине знатного заморского гостя, а в кроссовках и с рюкзаком. Он видит мир, который перед другими приезжими с Запада, если такие случаются в Кот-д-Ивуаре или Сьерра-Леоне, лишь мелькает в дымчатых окнах лимузина: население, почти поголовно пораженное нищетой, малярией и СПИДом, апатичные правительства, контролирующие от силы собственную штаб-квартиру, и вечная война в джунглях, без смысла и пощады.
Подобные ужасы время от времени мелькают на страницах западных газет и журналов и на экранах телевизоров. Журналисты и представители общественных организаций пытаются мобилизовать правительства и население своих стран обратить внимание и оказать помощь. Роберт Каплан, в отличие от большинства, считает, что помощь бесполезна. Наше общее будущее, по его словам, наступит неизбежно, и образ этого будущего - не Чикаго на Мичигане, а Чикаго в Абиджане.
Кто же такой Роберт Каплан, и с какой стати мы должны принимать его мнения всерьез?
Начнем с того, что каковы бы ни были его прогнозы, факты, которые он собирает, заставляют обратить на себя внимание. Каплан многократно посещал балканские страны - Румынию, Болгарию, обломки бывшей Югославии. Он бывал на Кавказе, в Средней Азии, в китайской автономной провинции Синцзянь. Он объездил Иран, где многие из его западных коллег до сих пор работали с большой опаской. Во всех этих горячих точках Каплан встречался и беседовал с представителями политической и творческой элиты, с таксистами и идеологами, с торговцами и партизанами, с бандитами и их потенциальными жертвами на автобусных остановках. Он видел жизнь, которая обычно ускользает от внимания высоких договаривающихся сторон, и описал ее так, как удается немногим. Его статьи и книги переведены на многие языки, он - один из самых читаемых журналистов современности.
Как я уже упоминал, один из читателей Каплана - президент США Билл Клинтон. Видимо, он читает его довольно регулярно. В период своей первой президентской кампании Клинтон постоянно упрекал президента Джорджа Буша за его равнодушие к проблеме Боснии и обещал, в случае своей победы, активно вмешаться в разрешение конфликта. По некоторым свидетельствам, причиной его последующего долгого промедления послужила книга Каплана "Балканские привидения", вселившая большие сомнения в принципиальной разрешимости вековой балканской ссоры.
Роберт Каплан считает, что Запад живет в мире иллюзий, и причисляет к главным из этих иллюзий естественность и прочность нации-государства, нерушимость и реальность государственных границ, веру в победу демократии и либерализма.
Прежде, чем начать критиковать или соглашаться, надо кое-что объяснить, в частности, понятие нации-государства. Путаница, внесенная в русский язык марксистским суесловием, совершенно смешала такие понятия, как этнос, национальность и нация. Судя по моему опыту, многие российские журналисты, тем более их читатели, толкуют западный термин "нация-государство" как государство, населенное монолитным этносом, то есть исключительно "титульной национальностью". Последний термин, в свою очередь, совершенно не переводится на язык западного либерализма.
Государства-нации, то есть попросту государства в современном смысле, стали возникать на западе примерно в середине уходящего тысячелетия, и к тому же времени можно отнести возникновение России, хотя ее исторический путь был во многом другим. Нация в этом значении слова - граждане оформленного государства, объединенные общностью языка и культуры. Нация возникает всегда позже и вследствие образования государства, а не наоборот. Иными словами, никаких французов до Франции не было, равно как и русских - до России. В первом случае это были бургундцы, провансальцы и так далее, во втором - славянские, финские и тюркские племена. Абсолютизм, стоящий у истоков нации-государства, впервые в истории получил достаточную власть, чтобы сплавить разрозненные этносы в единый народ, но процесс этот был долгим и постепенным. По многочисленным свидетельствам, еще в первой половине прошлого века многие российские крестьяне на вопрос о том, какой они народности, отвечали "тверские" или "воронежские", а на вопрос, на каком языке они говорят - "на нашенском".
Иными словами, к государствам-нациям сейчас можно отнести не только почти моноэтническую Польшу, но и Соединенные Штаты или Россию. С другой стороны, Нигерия или даже почти чисто арабский Ирак вряд ли подходят под определение нации, потому что с точки зрения истории возникли практически вчера.
Роберт Каплан далеко не одинок в своем мнении, что час нации-государства пробил, просто его выводы куда радикальнее. Он предвидит будущее, где Индия и Пакистан, постоянно балансирующие на грани распада или даже ее переходящие, будут куда типичнее, чем Германия или Аргентина. Современным прочным государствам он пророчит судьбу африканских лоскутных стран, усматривая симптомы грядущего распада в расовых и классовых контрастах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, в поляризации Китая между динамичным рынком восточных провинций и унизительной нищетой внутренних. В этом завтрашнем мире лозунги либеральной демократии станут пустым звуком, а ее рецепты будут бессильны перед лицом нарывающих социальных язв. В лучшем случае они сохранятся как орудие успокоительного обмана в арсенале новых деспотов, а сами эти деспоты в лучшем случае будут доброжелательными.
Но это уже уклонение в сторону намеренного оптимизма, и автор не может себе позволить надолго покинуть жанр апокалиптической утопии, в котором он так преуспел. Скорее всего, по мнению Роберта Каплана, наше общее будущее - это некий гибрид феодализма с технологией, где нет стабильных государств и границ, где власть принадлежит либо партизанским бандам, либо всесильным коропорациям, а те, которыми правят, живут как умеют, надеясь, что завтра повезет больше.
Критику беспощадного мировоззрения Роберта Каплана мне предпринимать незачем. В журнале "Нью рипаблик" опубликована рецензия на "Грядущую анархию". Ее автор, сотрудник Фонда Карнеги Роберт Каган, напоминает, что в Америке давно существует так называемая "реалистическая" школа политологии. Некоторые ее видные представители широко известны, например бывший государственный секретарь Генри Киссинджер или бывший советник президента по вопросам национальной безопасности Збигнев Бжезинский. Каплан, по мнению автора, примыкает именно к этой школе, хотя его позиции для нее экстремальны. В отличие от так называемых "идеалистов", выступающих за активную пропаганду либерально-демократических ценностей, "реалисты" уверены, что многие страны по природе своей культуры просто не готовы к восприятию таких даров. Правильное поведение в отношении таких стран - не бесполезное миссионерство, а изоляция и нейтрализация, политика наподобие той, какую до эпохи разрядки практиковали в отношении Советского Союза.
Такой подход в своем логическом пределе ведет к раздвоенному миру, зажиточному капиталистическому лагерю и юдоли вечной нищеты и войны, между которыми пролегает воображаемая стена. Признавая преимущества практической эрудиции Каплана перед кабинетными циниками, Роберт Каган упрекает его в желании эпатировать ученую общественность жуткими прозрениями. Ибо сам Каплан в раздвоенный мир все-таки не верит, полагая, что XXI век принадлежит не Америке или Японии, а именно Сьерра-Леоне или Боснии. Тем не менее, по мнению Роберта Кагана, истинная цель Каплана, мотивирующая его жуткие пророчества - это попытка всерьез испугать Запад, побудить его к неотложным мерам.
"Это по крайней мере объяснит, почему Каплан пытается сделать невозможное, почему он с таким усердием пытается показать, что судьба либерального Запада прямо и непосредственно привязана к невеселой участи жителей Западной Африки. Он знает, что многих на Западе совершенно не тревожит перспектива реально "раздвоенного" мира. В конце концов, если миллиарду людей в Северной Америке, Европе и Восточной Азии суждено умчаться вдаль в своих шикарных лимузинах, оставив позади весь остальной мир, - ну и что с того, это ведь тоже изрядная часть человечества. С чего, скажите на милость, их должно волновать, что остальной мир, в Западной Африке, Средней Азии и даже кое-где в Латинской Америке, погружается в варварство? Каплан пытается заставить их волноваться, настаивая, вопреки всей очевидности, что ужасы, свидетелем которых он был в Западной Африке, скоро обрушатся на либеральный Запад.
Настоящая трагедия заключается в том, что его реализм мешает ему выступить с единственным призывом, с каким можно всерьез обратиться к обитателям мира роскошных лимузинов: с напоминанием об универсальной нравственности и нашей общей человечности. Почему нас должно волновать то, что происходит в Западной Африке? Каплан пытается апеллировать к нам с прагматической, материальной точки зрения реализма. Если мы не будем обращать внимания, предупреждает он, мы потеряем деньги, мы потеряем безопасность, нас поразят болезни. Многие реалисты считают, что эти аргументы не только разумны, но что это и есть единственные аргументы, которые звучат убедительно. Они ошибаются и в том, и в другом. Самая мощная причина, по которой западных либералов, всех жителей Запада, должны волновать жители Западной Африки, заключается в том, что они - люди. И в той мере, в какой мы безразличны к их страданиям, в той мере, в какой мы будем потворствовать лишению их естественных, универсальных прав, которыми пользуемся сами, наша собственная человечность будет убывать".
Что ж, я вполне могу допустить, что такое разоблачение мотивов Каплана справедливо, и я тем более согласен с их критикой. Тем не менее, рецензия Роберта Кагана оставляет впечатление не предложенного решения, а прочтенной проповеди. Дело в том, что со времени написания "Грядущей анархии", по крайней мере некоторых ее страниц, миновали уже годы, и похоже, что некоторые из мрачных прогнозов начинают сбываться.
Прежде всего, если мотивы Каплана именно таковы, какими их видит критик, почему его книга о Балканах не только не побудила президента Клинтона к немедленным действиям, но напротив, повергла его в двухлетнюю апатию? Естественно предположить, что чем раньше и эффективнее США вмешались бы в боснийский конфликт, тем меньше было бы жертв и нерешенных вопросов.
Но куда серьезнее прямые исполнения пророчеств, а не их преломление в умах политических деятелей. Конфликты в Западной Африке за минувшие годы слились в единый кровавый театр военных действих, и уже появился термин "панафриканская война". Южно-Африканская Республика, принявшая ценности западного либерализма и до сих пор самая состоятельная страна континента, постепенно погружается в хаос анархии и преступности, в котором Запад все еще пытается разглядеть вспышки прогресса. Индии и Пакистану, так пока и не развившимся в государства-нации, Каплан предрекал неминуемый распад, и они, похоже, торопятся оправдать его надежды, взаимно переступив ядерный порог. Можно припомнить также нарыв из Венесуэлы, Колумбии, Эквадора и Боливии, упорно не сходящий с тела Латинской Америки.
Роберт Каплан писал о Кавказе еще в ту пору, когда чеченский конфликт пребывал в стадии зарождения. Но в "Грядущей анархии" он многократно упоминает книгу израильского военного историка Мартина Ван Кревелда "Метаморфоза войны", которая имеет прямое отношение и к Чечне, и ко всей сегодняшней невеселой теме. Эта книга, давно ставшая настольной в Пентагоне, по-видимому не слишком известна в современной России, где лучший в истории министр обороны не брал в руки даже учебника танковой стратегии. Ван Кревелд начинает с того, что начисто опровергает знаменитый тезис Клаузевица о войне как о продолжении политики другими средствами. Исторически государство - недавняя конструкция, и его сроки на исходе. Все чаще войны идут не между государствами, а между воюющими группировками без четких политических целей. Современные армии, рассчитанные на схватку с равным и технически оснащенным противником, бессильны и неповоротливы в бою с мобильными партизанским группировками, которые не преследуют цели удержания или захвата территории и не имеют четких политических задач, кроме боя на износ и тактического перевеса.
Ведение войны "по Клаузевицу" в таких условиях не имеет смысла и заранее обречено на провал. С этой точки зрения поражения Соединенных Штатов во Вьетнаме и Советского Союза в Афганистане были закономерны, хотя в то время в это трудно было поверить. Первая чеченская война закончилась победой чеченцев, и точно так же вторая не может привести к их поражению, потому что партизаны, воюющие у себя дома, не считают поражением то, что уже давно вынудило бы регулярную армию к капитуляции.
Вот это и есть один из вариантов возможного будущего, отчасти позаимствованный Капланом у Ван Кревелда. Антиутопия Ван Кревелда, его взгляд в двадцать первый век - это кочевые орды партизан, оснащенных оружием современной обороны, против которых бессильны удары самых передовых государственных армий, как револьвер против пчелиного роя.
Безграмотная и жестокая война, которую ведут российские войска в Чечне, не имеет иной цели, кроме превращения некогда обитаемой области в новую Сьерра-Леоне, аванпост Западной Африки на пороге Европы. Но армия, ослепшая от страха и ненависти, не в состоянии увидеть, что происходит за ее спиной, на титульной родине. Сьерра-Леоне имеет свойство расширяться и передвигать свои границы, сегодня они уже охватили Конго, Уганду, Руанду и продвигаются к Зимбабве. Чечня еще вчера граничила с Буденновском - кто знает, куда передвинет этот рубеж завтрашний день? Может быть к Тамбову. Идет война, и никто не хочет терять времени над страницами военной истории, политолигии и африканских путешествий.
Мне все-таки кажется, что Роберт Каплан гораздо откровеннее, чем думает его критик, и пишет свои книги всерьез, без ложного дна. Его презрение к западному либерализму и неверие в будущее этого либерализма вполне искренни, а его сострадание к тем, кто остался за стенами лимузина, сознательно бессильно. Если мы рассчитываем иметь в этом мире будущее, нам не следует верить в пророчества, потому что пророчества отменяют это будущее: кому охота биться в третьей мировой войне, если исход давно расписал Нострадамус? В конце концов, у пророчества есть и другая функция: его можно прочитать как предупреждение.
Можно сколько угодно читать о неразрешимости балканских проблем, но одного взгляда на карту Европы достаточно, чтобы понять: решать все равно придется. Можно ждать, пока Сьерра-Леоне не расползется до границ Израиля, но рано или поздно поймешь, что граница существует лишь там, где мы ее проводим сами. Прогнозы Роберта Каплана имеют свойство сбываться, пока мы сидим в своем лимузине и наблюдаем, как они сбываются. Тот, кто первым откроет дверь, рискует обмараться, но за дверью долго не отсидишься, потому что дорога рано или поздно кончится.
Подобно всем другим нравственным ценностям либерализм имеет свойство пропадать без следа, когда он заключен в замкнутое пространство. Любая вера, в том числе и гражданская, выживает только тогда, когда у нее есть миссионеры. И если в руки попадет страшная книжка о том, как нелегко быть миссионером, это повод не к двухлетнему раздумью, а немедленному действию, потому что сидеть на месте и бояться - плохая мера предосторожности. Границы Сьерра-Леоне остановятся только там, куда мы их сами отодвинем. Рано или поздно придется покинуть уютный Страсбург и урезонить двоечников, палящих из "макаровых" по пасеке.
"Чикаго, подобно все разрастающимся другим районам Абиджана - трущобы в джунглях: шахматный узор гофрированных цинковых крыш и стен из картона и черной полиэтиленовой пленки. Он расположен в овраге, заросшем кокосовыми и масляными пальмами, и разъеден наводнениями. Мало кто из жителей имеет свободный доступ к электричеству, канализации и чистой воде. Крошащаяся красная латеритовая почва кишит ящерицами в фут длиной, как внутри, так и снаружи хижин. Дети испражняются в ручей, переполненный мусором и свиньями, звенящий малярийными комарами. В этом ручье женщины стирают. Безработные молодые мужчины проводят время, попивая пиво, пальмовое вино и джин, играют на деньги в пинболл, сооруженный из гнилого дерева и ржавых гвоздей. Это те же самые парни, которые по ночам грабят дома в более зажиточных кварталах...".
Эта картинку набросал с натуры известный американский журналист и путешественник Роберт Каплан. Только что вышла его книга под названием "Грядущая анархия", но одну из ее глав, под тем же названием, я прочитал в журнале "Атлантик" еще в 1994 году. Тогда же ее прочитал президент США Билл Клинтон и, по его собственным словам, был потрясен.
Каплан рассказывает о своих путешествиях по странам Западной Африки - не в личине знатного заморского гостя, а в кроссовках и с рюкзаком. Он видит мир, который перед другими приезжими с Запада, если такие случаются в Кот-д-Ивуаре или Сьерра-Леоне, лишь мелькает в дымчатых окнах лимузина: население, почти поголовно пораженное нищетой, малярией и СПИДом, апатичные правительства, контролирующие от силы собственную штаб-квартиру, и вечная война в джунглях, без смысла и пощады.
Подобные ужасы время от времени мелькают на страницах западных газет и журналов и на экранах телевизоров. Журналисты и представители общественных организаций пытаются мобилизовать правительства и население своих стран обратить внимание и оказать помощь. Роберт Каплан, в отличие от большинства, считает, что помощь бесполезна. Наше общее будущее, по его словам, наступит неизбежно, и образ этого будущего - не Чикаго на Мичигане, а Чикаго в Абиджане.
Кто же такой Роберт Каплан, и с какой стати мы должны принимать его мнения всерьез?
Начнем с того, что каковы бы ни были его прогнозы, факты, которые он собирает, заставляют обратить на себя внимание. Каплан многократно посещал балканские страны - Румынию, Болгарию, обломки бывшей Югославии. Он бывал на Кавказе, в Средней Азии, в китайской автономной провинции Синцзянь. Он объездил Иран, где многие из его западных коллег до сих пор работали с большой опаской. Во всех этих горячих точках Каплан встречался и беседовал с представителями политической и творческой элиты, с таксистами и идеологами, с торговцами и партизанами, с бандитами и их потенциальными жертвами на автобусных остановках. Он видел жизнь, которая обычно ускользает от внимания высоких договаривающихся сторон, и описал ее так, как удается немногим. Его статьи и книги переведены на многие языки, он - один из самых читаемых журналистов современности.
Как я уже упоминал, один из читателей Каплана - президент США Билл Клинтон. Видимо, он читает его довольно регулярно. В период своей первой президентской кампании Клинтон постоянно упрекал президента Джорджа Буша за его равнодушие к проблеме Боснии и обещал, в случае своей победы, активно вмешаться в разрешение конфликта. По некоторым свидетельствам, причиной его последующего долгого промедления послужила книга Каплана "Балканские привидения", вселившая большие сомнения в принципиальной разрешимости вековой балканской ссоры.
Роберт Каплан считает, что Запад живет в мире иллюзий, и причисляет к главным из этих иллюзий естественность и прочность нации-государства, нерушимость и реальность государственных границ, веру в победу демократии и либерализма.
Прежде, чем начать критиковать или соглашаться, надо кое-что объяснить, в частности, понятие нации-государства. Путаница, внесенная в русский язык марксистским суесловием, совершенно смешала такие понятия, как этнос, национальность и нация. Судя по моему опыту, многие российские журналисты, тем более их читатели, толкуют западный термин "нация-государство" как государство, населенное монолитным этносом, то есть исключительно "титульной национальностью". Последний термин, в свою очередь, совершенно не переводится на язык западного либерализма.
Государства-нации, то есть попросту государства в современном смысле, стали возникать на западе примерно в середине уходящего тысячелетия, и к тому же времени можно отнести возникновение России, хотя ее исторический путь был во многом другим. Нация в этом значении слова - граждане оформленного государства, объединенные общностью языка и культуры. Нация возникает всегда позже и вследствие образования государства, а не наоборот. Иными словами, никаких французов до Франции не было, равно как и русских - до России. В первом случае это были бургундцы, провансальцы и так далее, во втором - славянские, финские и тюркские племена. Абсолютизм, стоящий у истоков нации-государства, впервые в истории получил достаточную власть, чтобы сплавить разрозненные этносы в единый народ, но процесс этот был долгим и постепенным. По многочисленным свидетельствам, еще в первой половине прошлого века многие российские крестьяне на вопрос о том, какой они народности, отвечали "тверские" или "воронежские", а на вопрос, на каком языке они говорят - "на нашенском".
Иными словами, к государствам-нациям сейчас можно отнести не только почти моноэтническую Польшу, но и Соединенные Штаты или Россию. С другой стороны, Нигерия или даже почти чисто арабский Ирак вряд ли подходят под определение нации, потому что с точки зрения истории возникли практически вчера.
Роберт Каплан далеко не одинок в своем мнении, что час нации-государства пробил, просто его выводы куда радикальнее. Он предвидит будущее, где Индия и Пакистан, постоянно балансирующие на грани распада или даже ее переходящие, будут куда типичнее, чем Германия или Аргентина. Современным прочным государствам он пророчит судьбу африканских лоскутных стран, усматривая симптомы грядущего распада в расовых и классовых контрастах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, в поляризации Китая между динамичным рынком восточных провинций и унизительной нищетой внутренних. В этом завтрашнем мире лозунги либеральной демократии станут пустым звуком, а ее рецепты будут бессильны перед лицом нарывающих социальных язв. В лучшем случае они сохранятся как орудие успокоительного обмана в арсенале новых деспотов, а сами эти деспоты в лучшем случае будут доброжелательными.
Но это уже уклонение в сторону намеренного оптимизма, и автор не может себе позволить надолго покинуть жанр апокалиптической утопии, в котором он так преуспел. Скорее всего, по мнению Роберта Каплана, наше общее будущее - это некий гибрид феодализма с технологией, где нет стабильных государств и границ, где власть принадлежит либо партизанским бандам, либо всесильным коропорациям, а те, которыми правят, живут как умеют, надеясь, что завтра повезет больше.
Критику беспощадного мировоззрения Роберта Каплана мне предпринимать незачем. В журнале "Нью рипаблик" опубликована рецензия на "Грядущую анархию". Ее автор, сотрудник Фонда Карнеги Роберт Каган, напоминает, что в Америке давно существует так называемая "реалистическая" школа политологии. Некоторые ее видные представители широко известны, например бывший государственный секретарь Генри Киссинджер или бывший советник президента по вопросам национальной безопасности Збигнев Бжезинский. Каплан, по мнению автора, примыкает именно к этой школе, хотя его позиции для нее экстремальны. В отличие от так называемых "идеалистов", выступающих за активную пропаганду либерально-демократических ценностей, "реалисты" уверены, что многие страны по природе своей культуры просто не готовы к восприятию таких даров. Правильное поведение в отношении таких стран - не бесполезное миссионерство, а изоляция и нейтрализация, политика наподобие той, какую до эпохи разрядки практиковали в отношении Советского Союза.
Такой подход в своем логическом пределе ведет к раздвоенному миру, зажиточному капиталистическому лагерю и юдоли вечной нищеты и войны, между которыми пролегает воображаемая стена. Признавая преимущества практической эрудиции Каплана перед кабинетными циниками, Роберт Каган упрекает его в желании эпатировать ученую общественность жуткими прозрениями. Ибо сам Каплан в раздвоенный мир все-таки не верит, полагая, что XXI век принадлежит не Америке или Японии, а именно Сьерра-Леоне или Боснии. Тем не менее, по мнению Роберта Кагана, истинная цель Каплана, мотивирующая его жуткие пророчества - это попытка всерьез испугать Запад, побудить его к неотложным мерам.
"Это по крайней мере объяснит, почему Каплан пытается сделать невозможное, почему он с таким усердием пытается показать, что судьба либерального Запада прямо и непосредственно привязана к невеселой участи жителей Западной Африки. Он знает, что многих на Западе совершенно не тревожит перспектива реально "раздвоенного" мира. В конце концов, если миллиарду людей в Северной Америке, Европе и Восточной Азии суждено умчаться вдаль в своих шикарных лимузинах, оставив позади весь остальной мир, - ну и что с того, это ведь тоже изрядная часть человечества. С чего, скажите на милость, их должно волновать, что остальной мир, в Западной Африке, Средней Азии и даже кое-где в Латинской Америке, погружается в варварство? Каплан пытается заставить их волноваться, настаивая, вопреки всей очевидности, что ужасы, свидетелем которых он был в Западной Африке, скоро обрушатся на либеральный Запад.
Настоящая трагедия заключается в том, что его реализм мешает ему выступить с единственным призывом, с каким можно всерьез обратиться к обитателям мира роскошных лимузинов: с напоминанием об универсальной нравственности и нашей общей человечности. Почему нас должно волновать то, что происходит в Западной Африке? Каплан пытается апеллировать к нам с прагматической, материальной точки зрения реализма. Если мы не будем обращать внимания, предупреждает он, мы потеряем деньги, мы потеряем безопасность, нас поразят болезни. Многие реалисты считают, что эти аргументы не только разумны, но что это и есть единственные аргументы, которые звучат убедительно. Они ошибаются и в том, и в другом. Самая мощная причина, по которой западных либералов, всех жителей Запада, должны волновать жители Западной Африки, заключается в том, что они - люди. И в той мере, в какой мы безразличны к их страданиям, в той мере, в какой мы будем потворствовать лишению их естественных, универсальных прав, которыми пользуемся сами, наша собственная человечность будет убывать".
Что ж, я вполне могу допустить, что такое разоблачение мотивов Каплана справедливо, и я тем более согласен с их критикой. Тем не менее, рецензия Роберта Кагана оставляет впечатление не предложенного решения, а прочтенной проповеди. Дело в том, что со времени написания "Грядущей анархии", по крайней мере некоторых ее страниц, миновали уже годы, и похоже, что некоторые из мрачных прогнозов начинают сбываться.
Прежде всего, если мотивы Каплана именно таковы, какими их видит критик, почему его книга о Балканах не только не побудила президента Клинтона к немедленным действиям, но напротив, повергла его в двухлетнюю апатию? Естественно предположить, что чем раньше и эффективнее США вмешались бы в боснийский конфликт, тем меньше было бы жертв и нерешенных вопросов.
Но куда серьезнее прямые исполнения пророчеств, а не их преломление в умах политических деятелей. Конфликты в Западной Африке за минувшие годы слились в единый кровавый театр военных действих, и уже появился термин "панафриканская война". Южно-Африканская Республика, принявшая ценности западного либерализма и до сих пор самая состоятельная страна континента, постепенно погружается в хаос анархии и преступности, в котором Запад все еще пытается разглядеть вспышки прогресса. Индии и Пакистану, так пока и не развившимся в государства-нации, Каплан предрекал неминуемый распад, и они, похоже, торопятся оправдать его надежды, взаимно переступив ядерный порог. Можно припомнить также нарыв из Венесуэлы, Колумбии, Эквадора и Боливии, упорно не сходящий с тела Латинской Америки.
Роберт Каплан писал о Кавказе еще в ту пору, когда чеченский конфликт пребывал в стадии зарождения. Но в "Грядущей анархии" он многократно упоминает книгу израильского военного историка Мартина Ван Кревелда "Метаморфоза войны", которая имеет прямое отношение и к Чечне, и ко всей сегодняшней невеселой теме. Эта книга, давно ставшая настольной в Пентагоне, по-видимому не слишком известна в современной России, где лучший в истории министр обороны не брал в руки даже учебника танковой стратегии. Ван Кревелд начинает с того, что начисто опровергает знаменитый тезис Клаузевица о войне как о продолжении политики другими средствами. Исторически государство - недавняя конструкция, и его сроки на исходе. Все чаще войны идут не между государствами, а между воюющими группировками без четких политических целей. Современные армии, рассчитанные на схватку с равным и технически оснащенным противником, бессильны и неповоротливы в бою с мобильными партизанским группировками, которые не преследуют цели удержания или захвата территории и не имеют четких политических задач, кроме боя на износ и тактического перевеса.
Ведение войны "по Клаузевицу" в таких условиях не имеет смысла и заранее обречено на провал. С этой точки зрения поражения Соединенных Штатов во Вьетнаме и Советского Союза в Афганистане были закономерны, хотя в то время в это трудно было поверить. Первая чеченская война закончилась победой чеченцев, и точно так же вторая не может привести к их поражению, потому что партизаны, воюющие у себя дома, не считают поражением то, что уже давно вынудило бы регулярную армию к капитуляции.
Вот это и есть один из вариантов возможного будущего, отчасти позаимствованный Капланом у Ван Кревелда. Антиутопия Ван Кревелда, его взгляд в двадцать первый век - это кочевые орды партизан, оснащенных оружием современной обороны, против которых бессильны удары самых передовых государственных армий, как револьвер против пчелиного роя.
Безграмотная и жестокая война, которую ведут российские войска в Чечне, не имеет иной цели, кроме превращения некогда обитаемой области в новую Сьерра-Леоне, аванпост Западной Африки на пороге Европы. Но армия, ослепшая от страха и ненависти, не в состоянии увидеть, что происходит за ее спиной, на титульной родине. Сьерра-Леоне имеет свойство расширяться и передвигать свои границы, сегодня они уже охватили Конго, Уганду, Руанду и продвигаются к Зимбабве. Чечня еще вчера граничила с Буденновском - кто знает, куда передвинет этот рубеж завтрашний день? Может быть к Тамбову. Идет война, и никто не хочет терять времени над страницами военной истории, политолигии и африканских путешествий.
Мне все-таки кажется, что Роберт Каплан гораздо откровеннее, чем думает его критик, и пишет свои книги всерьез, без ложного дна. Его презрение к западному либерализму и неверие в будущее этого либерализма вполне искренни, а его сострадание к тем, кто остался за стенами лимузина, сознательно бессильно. Если мы рассчитываем иметь в этом мире будущее, нам не следует верить в пророчества, потому что пророчества отменяют это будущее: кому охота биться в третьей мировой войне, если исход давно расписал Нострадамус? В конце концов, у пророчества есть и другая функция: его можно прочитать как предупреждение.
Можно сколько угодно читать о неразрешимости балканских проблем, но одного взгляда на карту Европы достаточно, чтобы понять: решать все равно придется. Можно ждать, пока Сьерра-Леоне не расползется до границ Израиля, но рано или поздно поймешь, что граница существует лишь там, где мы ее проводим сами. Прогнозы Роберта Каплана имеют свойство сбываться, пока мы сидим в своем лимузине и наблюдаем, как они сбываются. Тот, кто первым откроет дверь, рискует обмараться, но за дверью долго не отсидишься, потому что дорога рано или поздно кончится.
Подобно всем другим нравственным ценностям либерализм имеет свойство пропадать без следа, когда он заключен в замкнутое пространство. Любая вера, в том числе и гражданская, выживает только тогда, когда у нее есть миссионеры. И если в руки попадет страшная книжка о том, как нелегко быть миссионером, это повод не к двухлетнему раздумью, а немедленному действию, потому что сидеть на месте и бояться - плохая мера предосторожности. Границы Сьерра-Леоне остановятся только там, куда мы их сами отодвинем. Рано или поздно придется покинуть уютный Страсбург и урезонить двоечников, палящих из "макаровых" по пасеке.