Было время, когда Россию называли мировым жандармом. Сейчас этот ярлык все чаще навешивается на Америку. В зависимости от того, из какого словаря мы извлекаем слово, его смысл может сдвигаться и принимать даже прямо полярные значения. Слово "жандарм", в частности, содержит две функции: с одной стороны - подавление и гнет; с другой - наведение порядка и укрепление социальных структур.
Но когда сегодня в России говорят об Америке, мало кто вникает в тонкости языка, а тем более в политические тонкости, и слово "жандарм" обычно употребляется в безупречно ленинском значении, без тени положительного оттенка. Советская "новоречь" оставила в языке до сих пор не изгладившийся след: полицию по-прежнему именуют по-ленински милицией, хотя в большинстве языков, в том числе первоначально и в русском, милиция - это не кадровые органы охраны правопорядка, а народное ополчение.
Такая словесная ворожба, унаследованная от советского фельетонного стиля, побуждает игнорировать факты и уподобляться Айвазовскому, который, как известно, писал море по памяти. Но море и есть море, а вот реальное общество устроено сложнее, и сверяться с реальностью иногда просто необходимо. Курьезных примеров можно приводить сотни. Годы назад, когда расположение России к Америке было еще бесспорным, предпринятая Джорджем Бушем гуманитарная операция в Сомали объяснялась в российской прессе, часто вполне одобрительно, как реализация неких геополитических интересов США в этом регионе, хотя я не помню ни одной попытки объяснить эти интересы. Когда же, потеряв десятка два морских пехотинцев, американцы эвакуировались, никому опять же не пришло в голову задуматься, что это за интересы, которые не стоят минимальных военных потерь. Практически никто не принял гуманитарные мотивы за чистую монету, хотя другого объяснения просто не было.
Отношение Америки к внешнему миру, в том числе ее современную внешнеполитическую позицию, совершенно невозможно понять, не обратившись именно к фактам, к истории. Не сомневаюсь, что эта история для многих будет неожиданной. В частности, вряд ли общеизвестно, что до конца прошлого века Соединенные Штаты практически не имели регулярной армии. Такая позиция была следствием фундаментальных принципов, сформулированных в период основания страны. Ее первый президент Джордж Вашингтон завещал гражданам не "впутываться" в чужие дела, в геополитику европейского толка. Это оказалось тем легче, что изолированное положение Соединенных Штатов, между двух океанов, а также объем тыла исключали возможность внезапного вторжения превосходящих сил, по крайней мере до эпохи баллистических ракет. Такое мироощущение породило два важных внешнеполитических принципа: известную "доктрину Монро", которую можно примитивно изложить как "мы не трогаем вас, а вы - нас", а также термин "Крепость Америка", излюбленный в середине нынешнего века республиканским сенатором Робертом Тафтом. Если стиснуть доктрину Тафта, не утратившую популярности по сей день, в короткий парадокс, она означает, что у Америки нет и не должно быть внешней политики; все ее интересы - сугубо внутренние.
Когда в годы войны с Испанией Соединенные Штаты впервые обзавелись регулярной армией и флотом и на короткий период вступили на стезю колонизации, это вызвало в стране настоящую бурю возмущения, отзвуки который не стихают до сих пор. Ведущие политики и журналисты сетовали на пагубность европейской коррупции и на несовместимость статуса штата и колонии. Филиппины, один из трофеев этой войны, получили независимость в сороковых годах, а Пуэрто-Рико, несмотря на неоднократные референдумы, все еще не может решить, оставаться или уйти.
Как известно, вслед за этим Соединенные Штаты дважды вступали в мировые войны на европейском театре, и оба раза их роль была решающей. Но оба раза президентам, вначале Вудро Вильсону, а потом Франклину Рузвельту, пришлось преодолевать огромное внутреннее сопротивление в стране, как со стороны населения, так и со стороны политиков.
Доктрина Тафта, восходящая к Вашингтону, не погребена в анналах истории. Она жива по сей день: многие авторитетные политики и эксперты считают, что страна понимает свои международные интересы и обязательства слишком широко, и что вмешательство в Боснии, в Косове и даже у себя под боком в Гаити было неразумной тратой сил. Противники подобных умонастроений именуют их "новым изоляционизмом".
В журнале "Комментари" опубликована статья Нормана Подхореца под названием "Странные попутчики: путеводитель по новым внешнеполитическим дебатам". Норман Подхорец, бывший главный редактор "Комментари", в шестидесятые годы был одним из видных противников войны во Вьетнаме, человеком левых взглядов, типичных для тогдашних молодых интеллектуалов. Но уже через несколько лет духовная эволюция привела его на правый фланг политического спектра, в лагерь так называемых "неоконсерваторов" - как и он бывших левых, простившихся с утопизмом молодости и принявших систему ценностей свободного предпринимательства. "Комментари", орган Американского еврейского комитета, стал одним из ведущих консервативных журналов в США, а сами неоконсерваторы были одной из главных опор внутренних и внешнеполитических инициатив администрации Роналда Рейгана.
Отмечая, что как изоляционизм, так и противоположный ему интернационализм были в различные периоды характерны для обеих ведущих партий и не являются прерогативой какой-нибудь одной из них, Норман Подхорец пишет:
"Не подлежит сомнению, что республиканцы всегда вели себя тверже, обличая демократов в "мягкости" по отношению к коммунизму, а их политику сдерживания - как трусливую. Однако вся эта смелая риторика относительно... "отката" коммунизма и "освобождения" Восточной Европы была изобличена как простое хвастовство, когда администрация Дуайта Эйзенхауэра пальцем не повела в 1956 году, в то время как советские войска жестоко подавляли венгерскую революцию. По поводу политики "расчетливого риска", провозглашенной Джоном Фостером Даллесом, государственным секретарем при Эйзенхауэре, французский министр иностранных дел сострил: она означает на деле, что он "очень много рассчитывает и ничем не рискует".
Что же касается демократов, то для некоторых наблюдателей сильное смещение их позиции к концу 60-х в "голубиную" сторону явилось немалым шоком. Ведь традиции этой партии, к тому времени насчитывающие полстолетия, были скорее воинственными, чем пацифистскими. Как раз при демократической администрации, возглавляемой Вудро Вилсоном, Соединенные Штаты вмешались в Первую Мировую войну; именно при демократической администрации Франклина Рузвельта Соединенные Штаты начали войну с Германией и Японией; при демократической администрации Гарри Трумана Соединенные Штаты начали войну в Корее; при демократической администрации Джона Кеннеди они начали войну во Вьетнаме".
Но склонность к изоляционизму, к предоставлению испорченной Европы и остального мира самим себе, изначально присущая всей стране, неистребима также в каждой из основных партий, поскольку они представляют чаяния своего электората. С конца 60-х годов, как заметил Подгорец, эта тенденция ассоциировалась в первую очередь с демократами - партией, к которой естественно примыкали противники Вьетнамской войны, пацифисты и утописты. Кандидату в президенты от этой партии Джорджу МакГоверну принадлежит знаменитый предвыборный лозунг: "Возвращайся домой, Америка!"
Республиканскую же партию этого периода, напротив, ярче всего представляет закоренелый "ястреб" Роналд Рейган, которому многие приписывают ведущую роль в глобальном крахе коммунизма и распаде Советского Союза. Тем не менее, в последнее время именно эту партию все чаще обвиняют в откате к принципу "Крепость Америка".
С падением Советского Союза и исчезновением двухполюсного противостояния холодной войны вся очевидность, какая существовала прежде во внешней политике Соединенных Штатов и возглавляемого ими альянса западных стран, практически испарилась. Внешнеполитическую линию теперь приходилось заново выверять практически каждый новый день, и былое согласие перед лицом мощного общего врага осталось лишь воспоминанием.
Единство, достигнутое во время войны в Персидском заливе, оказалось не провозвестником будущего единомыслия, а скорее нетипичной случайностью. Россия, еще задолго до нынешней размолвки с Америкой, переключилась в своей внешней политике не столько на нейтралитет, сколько на последовательное чинение препятствий Соединенным Штатам, типичное для прежнего Советского Союза - тем естественнее, что эту внешнюю политику возглавил советский же ветеран Евгений Примаков. В то же время внутри самих Соединенных Штатов начался дрейф в сторону свертывания политических и нравственных обязательств по отношению к европейским союзникам и всему внешнему миру. Девиз МакГоверна, "Возвращайся домой, Америка!", стал раздаваться вновь - на это раз, как ни странно, с правого фланга, из лагеря былых "ястребов" и непримиримых борцов с коммунизмом. Их логика примерно такова: холодная война завершилась победой запада, и при этом большая часть усилий и затрат выпала именно на долю Соединенных Штатов. Теперь, когда над странами Европейского Союза не нависает угроза с востока, они должны сами заботиться о своем благополучии. Америке пришло время обратиться к своим внутренним проблемам.
Один из самых ярких примеров такого дрейфа - кандидат в президенты Патрик Бьюкенен, блистательный публицист, в свое время сотрудник администраций Никсона и Рейгана - самых ангажированных и интернационалистских за последние годы. Теперь он безусловно осуждает практически все крупные внешнеполитические акции страны, предпринятые за последние годы, от войны в Заливе до операции в Косове. Такое полное переключение с внешних проблем на внутренние - обращение к традиционному американскому популизму, демагогии, граничащей с ксенофобией и фашизмом. Норман Подхорец сравнивает нынешнюю метаморфозу Бьюкенена с позицией известного демагога 30-х годов, католического священника отца Кафлина, антисемита и расиста.
Тот факт, что изоляционизм Бьюкенена находит в стране достаточно широкий отклик, демонстрирует ее с совершенно незнакомой для большинства российских наблюдателей стороны. Российская пресса освещает события в США с каждым годам тенденциознее, и если не всегда прибегает к прямой лжи, то постоянно игнорирует факты. Американское вмешательство в Боснии и Косове изображается как некий инстинктивный и исходящий из самой природы США акт агрессии, поигрывание мускулами и утирание носа славянам. Между тем, хотя Билл Клинтон в период первой предвыборной кампании не раз обещал остановить сербскую агрессию в Боснии, фактическое вмешательство последовало лишь годы спустя, после трагедии в Сребренице и под настойчивым давлением со стороны европейских держав. Примерно такой же была и последовательность событий в Косове. Один из главных аргументов Бьюкенена и других неоизоляционистов - видимое нежелание европейских держав нести бремя военных расходов, необходимых для поддержания порядка на собственном континенте. Операция в Косове наглядно продемонстрировала разрыв между техническим оснащением армии США и европейских союзников.
В то время как правые, традиционные сторонники международной бдительности, поворачиваются к миру спиной, былые пацифисты и поборники одностороннего разоружения начинают приобретать несвойственные им черты "ястребов". Вот что пишет Норман Подхорец.
"Вдруг, ни с того ни с сего, леволиберальная общественность начинает издавать прямо-таки кровожадные звуки. Мой излюбленный пример - обозреватель газеты "Нью-Йорк таймс" Энтони Люис. В прошлом Люис обличал Соединенные Штаты как первоисточник ужаса на земле и подкреплял этот ярлык, называя... рождественскую бомбардировку Северного Вьетнама в 1972 году "преступлением против человечества" и "самым ужасным разрушением в истории человечества". Однако, в годы администрации Клинтона Люис критиковал президента лишь за то, что он слишком долго выжидал, прежде чем взяться за оружие Боснии, а затем за поблажки Слободану Милошевичу в Косове. К этим жалобам Люиса присоединились другие либералы..."
В этой позиции левых есть своя парадоксальная логика. Абстрактные внешнеполитические цели США он считали агрессивными, а методы достижения этих целей - беспринципными. Теперь же, в таких операциях как боснийская или косовская, они не усматривают никакой корысти или прагматизма, они видят в них чисто гуманитарные акции по установлению порядка и защите жертв террора, и именно поэтому не только их одобряют, но даже побуждают правительство к более решительным действием.
Попробуем теперь сравнить позиции российского правительства и всего спектра российской прессы с мнениями двух лагерей американской интеллектуальной общественности. Российское общественное мнение, по крайней мере доминирующая его часть, полагает, что Соединенные Штаты реализуют на противоположном конце света некие агрессивные интересы. При этом никаких объяснений этих интересов нам не приводят. Тем временем противоположные полюса общественного мнения в самих США сходятся на том, что никаких прагматических интересов Соединенные Штаты, в частности в Югославии, не преследуют - левые полагают, что это и есть гуманитарная внешняя политика, подобающая нынешнему веку, тогда как правые считают это неосмотрительной и бесполезной тратой ресурсов, которые лучше употребить на решение внутренних проблем.
Если судить непредвзято, действия США, будь то в Ираке, Сомали, Гаити или бывшей Югославии, можно действительно представить как политику защиты своих интересов, но совсем не таких, как геополитические интриги в стиле 19 века, которыми по сей день очарованы Примаков и компания. Интересы США прежде всего определяются их экономической позицией в мире, а в эпоху глобализации такая позиция диктует необходимость стабильных режимов, демократической подотчетности правительств и рационального законодательства. Такие интересы в действительности прямо противоположны узко понимаемой борьбе за рынки сбыта и сырьевые источники. Благополучие любой страны мира - это компонент благополучия любой другой страны.
Поэтому функция мирового жандарма или, если угодно, полицейского, если бы такой полицейский вообще был возможен, очевидна - это поддержание порядка и предсказуемых условий жизни. Она не имеет ничего общего с тем, как понимает свою роль участковый милиционер: кумовство, круговая порука и беспрепятственное получение денежной мзды.
Изоляционисты на политической сцене США исходят из принципиально разумных доводов: в современном мире ни одной державе, даже самой могущественной, не под силу брать на себя роль блюстителя мирового порядка. Но из этой посылки делаются экстремальные выводы: отказаться от идеи поддержания порядка вообще, предоставить утопающим спасаться самим.
Международная позиция США на протяжении всей истории страны демонстрирует тяготение к идеализму, желание устроить все как лучше независимо от конечной выгоды. Этот идеализм нередко вызывал раздражение европейских союзников, в других лагерях, таких как прежний коммунистический, его вообще не замечали и не учитывали - ни советские вожди, ни нынешние российские не задумывались всерьез даже над благом собственного населения, не говоря уже о чужом благе.
Идеализм, не подкрепленный твердыми прагматическими соображениями, часто приводит к провалу внешнеполитических инициатив - самыми яркими примерами могут послужить действия США в Сомали или на Гаити. Именно такие провалы дают в руки противников интернационализма их самые увесистые козыри.
В действительности как интернационализм, так и изоляционизм - две неразрывных составных части внешней политики США, вытекающие из специфики общественного устройства страны и духовного наследия ее отцов-основателей. Видеть в Соединенных Штатах расчетливого агрессора - значит отказаться от понимания движущих мотивов единственной сохранившейся в мире сверхдержавы, еще способной подавлять очаги возгорания на земном шаре, которые в противном случае могут заполыхать сильнее. Опыт трех мировых войн, включая холодную, продемонстрировал, что сохранение стабильного миропорядка невозможно без прямой, а подчас и ведущей роли США. Противники этой роли, преследуя сиюминутную и большей частью призрачную выгоду, играют на руку потомкам сенатора Тафта. Может быть, мир, оставленный Соединенными Штатами на произвол судьбы, будет обречен, но в таком мире не устоит никакая отдельная крепость - даже "крепость Америка".
Но когда сегодня в России говорят об Америке, мало кто вникает в тонкости языка, а тем более в политические тонкости, и слово "жандарм" обычно употребляется в безупречно ленинском значении, без тени положительного оттенка. Советская "новоречь" оставила в языке до сих пор не изгладившийся след: полицию по-прежнему именуют по-ленински милицией, хотя в большинстве языков, в том числе первоначально и в русском, милиция - это не кадровые органы охраны правопорядка, а народное ополчение.
Такая словесная ворожба, унаследованная от советского фельетонного стиля, побуждает игнорировать факты и уподобляться Айвазовскому, который, как известно, писал море по памяти. Но море и есть море, а вот реальное общество устроено сложнее, и сверяться с реальностью иногда просто необходимо. Курьезных примеров можно приводить сотни. Годы назад, когда расположение России к Америке было еще бесспорным, предпринятая Джорджем Бушем гуманитарная операция в Сомали объяснялась в российской прессе, часто вполне одобрительно, как реализация неких геополитических интересов США в этом регионе, хотя я не помню ни одной попытки объяснить эти интересы. Когда же, потеряв десятка два морских пехотинцев, американцы эвакуировались, никому опять же не пришло в голову задуматься, что это за интересы, которые не стоят минимальных военных потерь. Практически никто не принял гуманитарные мотивы за чистую монету, хотя другого объяснения просто не было.
Отношение Америки к внешнему миру, в том числе ее современную внешнеполитическую позицию, совершенно невозможно понять, не обратившись именно к фактам, к истории. Не сомневаюсь, что эта история для многих будет неожиданной. В частности, вряд ли общеизвестно, что до конца прошлого века Соединенные Штаты практически не имели регулярной армии. Такая позиция была следствием фундаментальных принципов, сформулированных в период основания страны. Ее первый президент Джордж Вашингтон завещал гражданам не "впутываться" в чужие дела, в геополитику европейского толка. Это оказалось тем легче, что изолированное положение Соединенных Штатов, между двух океанов, а также объем тыла исключали возможность внезапного вторжения превосходящих сил, по крайней мере до эпохи баллистических ракет. Такое мироощущение породило два важных внешнеполитических принципа: известную "доктрину Монро", которую можно примитивно изложить как "мы не трогаем вас, а вы - нас", а также термин "Крепость Америка", излюбленный в середине нынешнего века республиканским сенатором Робертом Тафтом. Если стиснуть доктрину Тафта, не утратившую популярности по сей день, в короткий парадокс, она означает, что у Америки нет и не должно быть внешней политики; все ее интересы - сугубо внутренние.
Когда в годы войны с Испанией Соединенные Штаты впервые обзавелись регулярной армией и флотом и на короткий период вступили на стезю колонизации, это вызвало в стране настоящую бурю возмущения, отзвуки который не стихают до сих пор. Ведущие политики и журналисты сетовали на пагубность европейской коррупции и на несовместимость статуса штата и колонии. Филиппины, один из трофеев этой войны, получили независимость в сороковых годах, а Пуэрто-Рико, несмотря на неоднократные референдумы, все еще не может решить, оставаться или уйти.
Как известно, вслед за этим Соединенные Штаты дважды вступали в мировые войны на европейском театре, и оба раза их роль была решающей. Но оба раза президентам, вначале Вудро Вильсону, а потом Франклину Рузвельту, пришлось преодолевать огромное внутреннее сопротивление в стране, как со стороны населения, так и со стороны политиков.
Доктрина Тафта, восходящая к Вашингтону, не погребена в анналах истории. Она жива по сей день: многие авторитетные политики и эксперты считают, что страна понимает свои международные интересы и обязательства слишком широко, и что вмешательство в Боснии, в Косове и даже у себя под боком в Гаити было неразумной тратой сил. Противники подобных умонастроений именуют их "новым изоляционизмом".
В журнале "Комментари" опубликована статья Нормана Подхореца под названием "Странные попутчики: путеводитель по новым внешнеполитическим дебатам". Норман Подхорец, бывший главный редактор "Комментари", в шестидесятые годы был одним из видных противников войны во Вьетнаме, человеком левых взглядов, типичных для тогдашних молодых интеллектуалов. Но уже через несколько лет духовная эволюция привела его на правый фланг политического спектра, в лагерь так называемых "неоконсерваторов" - как и он бывших левых, простившихся с утопизмом молодости и принявших систему ценностей свободного предпринимательства. "Комментари", орган Американского еврейского комитета, стал одним из ведущих консервативных журналов в США, а сами неоконсерваторы были одной из главных опор внутренних и внешнеполитических инициатив администрации Роналда Рейгана.
Отмечая, что как изоляционизм, так и противоположный ему интернационализм были в различные периоды характерны для обеих ведущих партий и не являются прерогативой какой-нибудь одной из них, Норман Подхорец пишет:
"Не подлежит сомнению, что республиканцы всегда вели себя тверже, обличая демократов в "мягкости" по отношению к коммунизму, а их политику сдерживания - как трусливую. Однако вся эта смелая риторика относительно... "отката" коммунизма и "освобождения" Восточной Европы была изобличена как простое хвастовство, когда администрация Дуайта Эйзенхауэра пальцем не повела в 1956 году, в то время как советские войска жестоко подавляли венгерскую революцию. По поводу политики "расчетливого риска", провозглашенной Джоном Фостером Даллесом, государственным секретарем при Эйзенхауэре, французский министр иностранных дел сострил: она означает на деле, что он "очень много рассчитывает и ничем не рискует".
Что же касается демократов, то для некоторых наблюдателей сильное смещение их позиции к концу 60-х в "голубиную" сторону явилось немалым шоком. Ведь традиции этой партии, к тому времени насчитывающие полстолетия, были скорее воинственными, чем пацифистскими. Как раз при демократической администрации, возглавляемой Вудро Вилсоном, Соединенные Штаты вмешались в Первую Мировую войну; именно при демократической администрации Франклина Рузвельта Соединенные Штаты начали войну с Германией и Японией; при демократической администрации Гарри Трумана Соединенные Штаты начали войну в Корее; при демократической администрации Джона Кеннеди они начали войну во Вьетнаме".
Но склонность к изоляционизму, к предоставлению испорченной Европы и остального мира самим себе, изначально присущая всей стране, неистребима также в каждой из основных партий, поскольку они представляют чаяния своего электората. С конца 60-х годов, как заметил Подгорец, эта тенденция ассоциировалась в первую очередь с демократами - партией, к которой естественно примыкали противники Вьетнамской войны, пацифисты и утописты. Кандидату в президенты от этой партии Джорджу МакГоверну принадлежит знаменитый предвыборный лозунг: "Возвращайся домой, Америка!"
Республиканскую же партию этого периода, напротив, ярче всего представляет закоренелый "ястреб" Роналд Рейган, которому многие приписывают ведущую роль в глобальном крахе коммунизма и распаде Советского Союза. Тем не менее, в последнее время именно эту партию все чаще обвиняют в откате к принципу "Крепость Америка".
С падением Советского Союза и исчезновением двухполюсного противостояния холодной войны вся очевидность, какая существовала прежде во внешней политике Соединенных Штатов и возглавляемого ими альянса западных стран, практически испарилась. Внешнеполитическую линию теперь приходилось заново выверять практически каждый новый день, и былое согласие перед лицом мощного общего врага осталось лишь воспоминанием.
Единство, достигнутое во время войны в Персидском заливе, оказалось не провозвестником будущего единомыслия, а скорее нетипичной случайностью. Россия, еще задолго до нынешней размолвки с Америкой, переключилась в своей внешней политике не столько на нейтралитет, сколько на последовательное чинение препятствий Соединенным Штатам, типичное для прежнего Советского Союза - тем естественнее, что эту внешнюю политику возглавил советский же ветеран Евгений Примаков. В то же время внутри самих Соединенных Штатов начался дрейф в сторону свертывания политических и нравственных обязательств по отношению к европейским союзникам и всему внешнему миру. Девиз МакГоверна, "Возвращайся домой, Америка!", стал раздаваться вновь - на это раз, как ни странно, с правого фланга, из лагеря былых "ястребов" и непримиримых борцов с коммунизмом. Их логика примерно такова: холодная война завершилась победой запада, и при этом большая часть усилий и затрат выпала именно на долю Соединенных Штатов. Теперь, когда над странами Европейского Союза не нависает угроза с востока, они должны сами заботиться о своем благополучии. Америке пришло время обратиться к своим внутренним проблемам.
Один из самых ярких примеров такого дрейфа - кандидат в президенты Патрик Бьюкенен, блистательный публицист, в свое время сотрудник администраций Никсона и Рейгана - самых ангажированных и интернационалистских за последние годы. Теперь он безусловно осуждает практически все крупные внешнеполитические акции страны, предпринятые за последние годы, от войны в Заливе до операции в Косове. Такое полное переключение с внешних проблем на внутренние - обращение к традиционному американскому популизму, демагогии, граничащей с ксенофобией и фашизмом. Норман Подхорец сравнивает нынешнюю метаморфозу Бьюкенена с позицией известного демагога 30-х годов, католического священника отца Кафлина, антисемита и расиста.
Тот факт, что изоляционизм Бьюкенена находит в стране достаточно широкий отклик, демонстрирует ее с совершенно незнакомой для большинства российских наблюдателей стороны. Российская пресса освещает события в США с каждым годам тенденциознее, и если не всегда прибегает к прямой лжи, то постоянно игнорирует факты. Американское вмешательство в Боснии и Косове изображается как некий инстинктивный и исходящий из самой природы США акт агрессии, поигрывание мускулами и утирание носа славянам. Между тем, хотя Билл Клинтон в период первой предвыборной кампании не раз обещал остановить сербскую агрессию в Боснии, фактическое вмешательство последовало лишь годы спустя, после трагедии в Сребренице и под настойчивым давлением со стороны европейских держав. Примерно такой же была и последовательность событий в Косове. Один из главных аргументов Бьюкенена и других неоизоляционистов - видимое нежелание европейских держав нести бремя военных расходов, необходимых для поддержания порядка на собственном континенте. Операция в Косове наглядно продемонстрировала разрыв между техническим оснащением армии США и европейских союзников.
В то время как правые, традиционные сторонники международной бдительности, поворачиваются к миру спиной, былые пацифисты и поборники одностороннего разоружения начинают приобретать несвойственные им черты "ястребов". Вот что пишет Норман Подхорец.
"Вдруг, ни с того ни с сего, леволиберальная общественность начинает издавать прямо-таки кровожадные звуки. Мой излюбленный пример - обозреватель газеты "Нью-Йорк таймс" Энтони Люис. В прошлом Люис обличал Соединенные Штаты как первоисточник ужаса на земле и подкреплял этот ярлык, называя... рождественскую бомбардировку Северного Вьетнама в 1972 году "преступлением против человечества" и "самым ужасным разрушением в истории человечества". Однако, в годы администрации Клинтона Люис критиковал президента лишь за то, что он слишком долго выжидал, прежде чем взяться за оружие Боснии, а затем за поблажки Слободану Милошевичу в Косове. К этим жалобам Люиса присоединились другие либералы..."
В этой позиции левых есть своя парадоксальная логика. Абстрактные внешнеполитические цели США он считали агрессивными, а методы достижения этих целей - беспринципными. Теперь же, в таких операциях как боснийская или косовская, они не усматривают никакой корысти или прагматизма, они видят в них чисто гуманитарные акции по установлению порядка и защите жертв террора, и именно поэтому не только их одобряют, но даже побуждают правительство к более решительным действием.
Попробуем теперь сравнить позиции российского правительства и всего спектра российской прессы с мнениями двух лагерей американской интеллектуальной общественности. Российское общественное мнение, по крайней мере доминирующая его часть, полагает, что Соединенные Штаты реализуют на противоположном конце света некие агрессивные интересы. При этом никаких объяснений этих интересов нам не приводят. Тем временем противоположные полюса общественного мнения в самих США сходятся на том, что никаких прагматических интересов Соединенные Штаты, в частности в Югославии, не преследуют - левые полагают, что это и есть гуманитарная внешняя политика, подобающая нынешнему веку, тогда как правые считают это неосмотрительной и бесполезной тратой ресурсов, которые лучше употребить на решение внутренних проблем.
Если судить непредвзято, действия США, будь то в Ираке, Сомали, Гаити или бывшей Югославии, можно действительно представить как политику защиты своих интересов, но совсем не таких, как геополитические интриги в стиле 19 века, которыми по сей день очарованы Примаков и компания. Интересы США прежде всего определяются их экономической позицией в мире, а в эпоху глобализации такая позиция диктует необходимость стабильных режимов, демократической подотчетности правительств и рационального законодательства. Такие интересы в действительности прямо противоположны узко понимаемой борьбе за рынки сбыта и сырьевые источники. Благополучие любой страны мира - это компонент благополучия любой другой страны.
Поэтому функция мирового жандарма или, если угодно, полицейского, если бы такой полицейский вообще был возможен, очевидна - это поддержание порядка и предсказуемых условий жизни. Она не имеет ничего общего с тем, как понимает свою роль участковый милиционер: кумовство, круговая порука и беспрепятственное получение денежной мзды.
Изоляционисты на политической сцене США исходят из принципиально разумных доводов: в современном мире ни одной державе, даже самой могущественной, не под силу брать на себя роль блюстителя мирового порядка. Но из этой посылки делаются экстремальные выводы: отказаться от идеи поддержания порядка вообще, предоставить утопающим спасаться самим.
Международная позиция США на протяжении всей истории страны демонстрирует тяготение к идеализму, желание устроить все как лучше независимо от конечной выгоды. Этот идеализм нередко вызывал раздражение европейских союзников, в других лагерях, таких как прежний коммунистический, его вообще не замечали и не учитывали - ни советские вожди, ни нынешние российские не задумывались всерьез даже над благом собственного населения, не говоря уже о чужом благе.
Идеализм, не подкрепленный твердыми прагматическими соображениями, часто приводит к провалу внешнеполитических инициатив - самыми яркими примерами могут послужить действия США в Сомали или на Гаити. Именно такие провалы дают в руки противников интернационализма их самые увесистые козыри.
В действительности как интернационализм, так и изоляционизм - две неразрывных составных части внешней политики США, вытекающие из специфики общественного устройства страны и духовного наследия ее отцов-основателей. Видеть в Соединенных Штатах расчетливого агрессора - значит отказаться от понимания движущих мотивов единственной сохранившейся в мире сверхдержавы, еще способной подавлять очаги возгорания на земном шаре, которые в противном случае могут заполыхать сильнее. Опыт трех мировых войн, включая холодную, продемонстрировал, что сохранение стабильного миропорядка невозможно без прямой, а подчас и ведущей роли США. Противники этой роли, преследуя сиюминутную и большей частью призрачную выгоду, играют на руку потомкам сенатора Тафта. Может быть, мир, оставленный Соединенными Штатами на произвол судьбы, будет обречен, но в таком мире не устоит никакая отдельная крепость - даже "крепость Америка".