Представление, перевод: Остап Кармоди
Сергей Юрьенен: Родился в 1954. Живет в Шотландии. Темные курчавые волосы, большие очки и борода, которая начинает седеть... О вкладе Бэнкса в сокровищницу триллера - живущий в Праге московский журналист Остап Кармоди:
Остап Кармоди: В 1984-ом году издательство Макмиллан приняло у начинающего, хоть уже и тридцатилетнего писателя Иэна Бэнкса роман "Осиная Фабрика". Это был уже пятый его роман: предыдущие четыре (все в жанре научной фантастики) были отклонены со стандартной формулировкой "К сожалению, книга не вписывается в концепцию нашего издательства". Только в одном случае формулировка была другой: "К сожалению, в данный период наше издательство не печатает романов по причине нехватки бумаги". Забегая вперед, надо сказать, что три из этих отклоненных книг вспоследствии были напечатаны. Но тогда в 1984-ом с "Осиной Фабрикой", первой пробой в жанре обычной, нефантастической беллетристики, Бэнкс делал свою последнюю попытку стать профессиональным писателем. В случае неудачи молодой шотландец постановил вернуться из Лондона к себе на малую родину и начать работать инженером. Первые шесть издательств рукопись "Осиной фабрики" вернули. Бэнкс уже собирался укладывать багаж, когда пришло неожиданное письмо из "Макмиллана". Бэнкс решил повременить с отъездом. Ни автор, ни издательство не предполагали, что "Осиная фабрика" станет не просто взрывчатым началом карьеры самого популярного британского прозаика 90-х годов, но и самой, возможно, скандальной книгой со времён набоковской "Лолиты".
Равнодушных критиков не было:
"... Исключительное достижение, настоящий маленький шедевр. Это роман-наваждение, роман-кошмар, от которого невозможно очнуться. ... Что-то совершенно инородное и шокирующее, поразительный новый талант..." - писал Punch
"Глупая, скверная, злорадно-садистская небылица про семейку шотландских психов, одному из которых нечем больше заняться, кроме как зверюшек мучить" - возмущалась газета Sunday Express
"Удивительный роман, в буквальном смысле слова удивительный" - захлёбывалась восторгом Daily Telegraph
"Если этой весной выйдет роман более жестокий или тошнотворный, я буду очень удивлен. Но, во всяком случае, он вряд ли будет лучше написан ... В британской литературе появился новый талант первой величины" - не мог определиться с отношением Mail on Sunday
"Омерзительное произведение - и, значит, наверняка завоюет массу поклонников" - кривился Evening Standard
"Готический роман наивысшей пробы. Дебютант владеет пером в сто раз уверенней и оригинальней многих признанных мэтров" - подводил итог Financial Times
Сегодня книга об обычном среднем мальчике, хладнокровно, из чистого интереса убивающем своих кузинов, считается классикой, а Йена Бэнкса называют современным Стивенсоном. Опрос, проведённый английским телевидением, поставил "Осиную Фабрику" на 31 место в списке лучших книг 20-го столетия - тем самым на одну позицию ниже вышеупомянутой "Лолиты", но выше "В поисках утраченного времени" Пруста. Сам Бэнкс занял по опросу "Литературного Хит-парада Миллениума" куда более высокое место - пятое, уступив только Шекспиру, Джейн Остин, Оруэллу и Диккенсу. Кроме того - он обладатель премий James Tiptree, Jr. Award за "Осиную фабрику" и British Science Fiction Award за романы "Злавешая Машына" (Feersum Endjinn) и "Превышение" (Excession). Бэнкс - пожалуй, единственный британский писатель, который входит в "top 5 лучших литераторов" каждого серьезного критика и, одновременно, является одним из самых продаваемых авторов в Соединённом Королевстве.
На русский "из Бэнкса" переведено довольно много. Начали с фантастики. Взялось за это издательство АСТ. Думаю, если бы работу иллюстраторов этого издательства увидел Фрэнк из "Осиной Фабрики", он сделал бы с ними то же, что делал с осами и другими насекомыми. Аляповатые обложки сразу отправляют ироничные "Космические Оперы" одного из столпов британского постмодернизма на полку к книгам с названиями вроде "Марсельеза, королева боевых макак с планеты Эротикон". За Бэнкса нефантастического взялось издательство "Азбука". Не знаю, чего заслуживают переводчики этого издательства, но в результате их работы две из четырёх лучших книг Бэнкса - та самая "Осиная Фабрика" и "Мост" превратились из удивительной комбинации серьезной литературы и супернапряженного триллера в обычное бульварное чтиво. В результате Бэнкс как-то бочком протиснулся мимо российского читателя, не получив и полдюжины рецензий в серьезных изданиях.
К счастью, ещё два лучших романа Бэнкса пока не тронуты заботливой рукой азбуковских переводчиков. Это книги "Воронья Дорога" и "Соучастие".
"Воронья Дорога" - чуть ли не единственная из книг Бэнкса, которая вообще не содержит кровавых сцен. Это спокойная, с мягким юмором, семейная сага, единственная, наверное, попытка Бэнкса написать большую "серьезную" книгу. Попытка, на мой взгляд, более чем удавшаяся - читая "Воронью Дорогу" в возрасте главного героя - в двадцать с небольшим, я думал - "Чёрт побери, всё правда, всё так и есть!". Хотя герой и его жизненные обстоятельства не имели со мной ничего общего. Теперь, перечитывая её почти через 10 лет, я думаю то же самое: трюк, который со мной не удалось проделать даже Сэлинджеру. Английская критика считает, что этот роман Бэнкса - лучшая книга о жизни восьмидесятых. И о смерти, конечно, - люди мрут в Вороньей Дороге как мухи, без этого Бэнкс не может. Но в отличие от остальных романов писателя, эта книга в основном о жизни. Может быть поэтому - и самая популярная у читателей. Фактически, решив в 92-году отойти от жанра триллера, Бэнкс здорово себе подкузьмил - критики до сих пор сравнивают все его романы с "Вороньей Дорогой" и выражают сожаление, что он бросил писать "серьезную прозу". Мне тоже жаль, если, конечно, эту прозу можно назвать "серьезной":
Я до сих пор считаю, что меня соблазнили, но, скорее всего, мне было любопытно и самому. Девчонки всё ещё интересовали меня меньше, чем модели самолётов Millenium Falcon и машинки Scalextric, но к тому времени я уже провёл пару экспериментов с мастурбацией, и это заставило меня задуматься. Так что, когда Мэрион, изучая вместе со мной душную брезентовую тьму старого автомобиля, сказала "Фу, жарища!" и начала расстёгивать блузку, я не сбежал и даже не предложил ей выйти из перенагревшегося гаража.
Она вспотела до испарины на груди, над маленьким ее лифчиком, испарины, который превращался в капли, стекающие между белых выпуклостей. Видимо, оценив моё джентльменство, она легла на спину и закрыла глаза.
Я помню, как она спросила, не жарко ли мне, и нащупала мою ногу. Её рука поднялась к моему бедру, потом было какое-то глупое замечание типа "Ой, что это?", - в тот момент, когда она залезла рукой ко мне в шорты, и изобразила, как понимал я уже тогда, лицемерное удивление. Мои слова, наверное, были не менее бессмысленными, но что-то - пыл страсти или последующее смущение, стёрли их, как и большинство деталей этой сцены, из моей памяти. Тем не менее, я помню, что меня порадовало, как всё удачно состыковалось и заработало, и если бы наши (как я понимаю сейчас, смехотворно быстрые) взаимные толчки не сбросили автомобиль с его колодок, чувство того, что я вполне соответствую моменту и почти без посторонней помощи делаю именно то, что следует, осталось бы главным моим впечатлением от произошедшего.
Вместо этого, как раз в тот момент, когда я кричал, кончая, "Вау!", а Мэрион издавала очень интересные звуки, автомобиль под нами рухнул.
Дернувшись, он упал на бетонный пол гаража с апокалиптическим грохотом. Мы раскачали его так, что он слетел с колодок. Странное чувство симметрии заставило меня настоять на том, чтобы мы не ложились на заднее сиденье. Вместо этого я расположился на трансмиссии, а Мэрион наполовину на сидении и наполовину на мне. В результате, машина завалилась назад, её багажник врезался в гору бочек и банок, стоявших за ним, сминая их, в свою очередь, об старый уэльсский комод, сосланный в гараж много лет назад. Комод, до отказа забитый жестянками, инструментами, запчастями и прочим мусором, в свою очередь потерял равновесие. Скрипя, комод навис над машиной, и - хотя и не упал - равномерно распределил большую часть своего запаса краски, ключей, штепселей, шурупов, запасных лампочек, обрезков, молотков, ручек и всяких коробочек и жестяночек по всей поверхности багажника, заднего окна и крыши "Лагонды".
Шум был ужасный, казалось, что шум этот никогда не кончится. Я застыл с разинутым ртом, мой оргазм - скорее качественный, чем количественный - тут же исчез, какофония отдавалась в каждом уголке гаража, машины и моего тела. Автомобиль заполнился пылью; Мэрион издала мощный чих и буквально вытолкнулша меня из себя. Что-то тяжелое ударило в заднее стекло, которое побелело и растрескалось на паззл, составленный из крошечных стеклянных фрагментов.
В конце концов все стихло, и я как раз собирался предложить делать ноги побыстрей и, желательно, подальше, пока никто не обнаружил, что произошло, как вдруг Мэрион стальной хваткой схватила меня за задницу, приблизила своё красное, потное лицо и прорычала слова, которые мне - как и большинству мужчин - через некоторое время пришлось слышать довольно часто, в подобных, хоть и менее драматических ситуациях: "Не останавливайся!"
Подчиниться было единственно правильным решением, но моё сознание не очень участвовало в том, что я делал.
У Мэрион, казалось, началось что-то вроде припадка; он совпал с тем - или, возможно, был причиной того - что заднее окно обвалилось внутрь машины. Оно засыпало нас обоих неровными кусочками стекла, отливающими под брезентом зеленым, как тусклые изумруды. На какое-то время мы замерли, тяжело дыша, вынимая хрустальные осколки друг у друга из волос и нервно смеясь, а потом начали филигранное дело разъединения и попыток одеться в машине, полной битого стекла.
Мы завершили одевание уже снаружи, в гараже, вытряхивая из одежды кусочки стекла. Я догадался положить эти кусочки назад в машину и распределить стекло равномерно по сиденью, выбив с потрескавшейся зелёной кожи очертания Мэрион (ещё там было, как с гордостью и ужасом заметил я, небольшое пятно - возможно, больше от Мэрион, чем от меня, если уж быть честным - но с этим я ничего не мог поделать - только размазать носовым платком). Мы закрыли гараж, взяли велосипеды и направились к холмам.
Отец обнаружил следы автокатастрофы в гараже только через неделю. Он никогда так и не понял, что произошло.
Льюис шантажировал меня тем, что расскажет ему. Но это случилось только потому, что я по-идиотски проболтался брату и, будучи разгневан открытием, что брат занимался тем же с Мэрион, - дважды, когда она приезжала в предыдущие уикенды, - тут же начал шантажировать Льюиса, что всё расскажу полиции, - потому что Льюис был старше Мэрион и мог подпасть под "Сокращение Носо-Вершинно-Летней" (как слышал я по телевизору). Он ответил, что если я это сделаю, он расскажет папе про машину... и вот вам пожалуйста: практически я ещё даже не подросток, а уже ссорюсь с собственным братом из-за женщины.
Остап Кармоди: "Воронья Дорога" и вышедший на два года позже роман "Соучастие" - книга у Бэнса полярные. "Соучастие" - самый кровавый роман писателя. Единственный реально кровавый. Даже так взбудоражившая общественное мнение "Осиная Фабрика" содержит только три убийства. И то описанные довольно мягко и отстранённо. В этом, кстати, наверное и была её сила - как сила набоковской Лолиты: в том, что нечтог неназываемое, непредставимое описывается как обыденная вещь, которую может совершить кто угодно, например вот тот милый мальчик из соседнего подъезда. Но 10-летний юбилей "Осиной Фабрики" Бэнкс решил отпразновать реальным, классическим триллером. В котором крови будет - хоть залейся. Я лично не читал более кровавой книги. Убийства описаны подробно и обстоятельно. К тому же едва ли не с симпатией - ещё одна обожаемая Бэнксом пощёчина общественному мнению. Потому что "Соучастие" - не о прячущемся в подвале угрюмом маньяке с Эдиповым комплексом, а о морально правом серийном убийце, чуть ли не Робин-Гуде. Итак, "Соучастие": повествование ведет друг убийцы:
В здании тепло и пахнет собаками. Ты втягиваешь его вовнутрь и запираешь дверь. Гончие скулят и лают. Ты включаешь свет.
Псарня размером с двойной гараж, её блочные стены ничем не покрыты. С потолка свисают неоновые лампы. Между двумя рядами бетонных блоков - широкий коридор. Внутренние стены - чуть выше человческого роста и не соединяются с потолком, пеналы застелены соломой и вход в каждый закрывают ворота из железных прутьев и проволочной сетки.
Пока всё идёт, как надо. Ты пришёл через поля и лес сразу после заката, проверил место с помощью прибора ночного видения и обнаружил большой дом пустым и темным. Коробка сигнализации высоко на фронтоне мягко светилась красным, ты уже принял решение не пытаться проникнуть внутрь. Ты прошёл чуть дальше по дороге. Сторожка тоже была тёмной, сторож вернётся, когда закроется деревенский паб. Глубоко во дворе, так, чтобы это не было видно с дороги, ты спилил ручной пилой небольшое деревце, и сел - ждать. "Рейндж Ровер", рыча мотором, подъехал двумя часами позже. Он был один, всё ещё в костюме, ты стукнул его дубинкой по голове, пока он стоял, глядя на дерево; работающий вхолостую мотор автомобиля заглушал все звуки, он даже не обернулся.
Его руки слабо шевелятся, когда ты волочишь его по цементному полу и прислоняешьо к воротам одного из свободных пеналов. Лай меняется, когда собаки видят хозяина. Ты кладешь свой рюкзак на цемент, вынимаешь оттуда несколько пластиковых затяжек и зажимаешь их во рту на то время, пока пытаешься поставить его на ноги. Но он слишком тяжёл. Его веки дёргаются. Ты даешь ему свалиться вниз, так что он опять сидит, прислонившись к сетке, и когда его глаза начинают открываться, ты за волосы оттягиваешь ему голову вперёд и снова дубинкой по затылку. Он валится на бок. Ты прячешь пластиковые затяжки в карман. Размышляешь. Гончие продолжают лаять и скулить.
Находишь шланг, прикрепленный к крану рядом с дверью, отсоединяешь шланг, перекидываешь один его конец через стенку пустого пенала, пропускаешь сквозь сетку и обвязываешь под мышками. Когда шланг затягивается вокруг его груди, он стонет; ты начинаешь тянуть его вверх, но шланг рвётся и он опять валится рядом с дверью. "Вот дерьмо" говоришь себе под нос.
В конце концов приходит идея. Снимаешь дверь с петель и кладешь на пол рядом с ним. Затем закатываешь его на дверь. Он издаёт что-то среднее между стоном и храпом.
Затяжками привязываешь запястья и лодыжки к сетке, используя по две затяжки в каждой точке. Ты самолично проверил затяжки, они выглядят непрочными, но ты не смог их разорвать, и видел по телевизору, как американская полиция использует их вместо наручников. Единственное - что ты не уверен в прочности сетки, так что использование двух затяжек на каждом запястье и лодыжке и пропускание их через разные ячейки сетки кажется тебе оправданнной предосторожностью. Собаки всё ещё прерывисто лают, но меньше, чем раньше. Куском шланга привязываешь его за талию к железному пруту, который образует на двери букву Z. Расстегиваешь его ремень и стягиваешь с него штаны, у него отличный, но уже чуть поблекший загар после отдыха на Антигуа в прошлом месяце. Ты подтягиваешь дверь к стене пустого пенала, затем подлезаешь под неё, выжимаешь дверь и его наверх, втягивая воздух и мыча, и приподнимая её ещё повыше, и, наконец, прислоняя верх двери к стене пенала, с которого ты её снял. Дверь стоит под углом примерно 60 градусов.
Он начинает приходить в себя. Ты меняешь своё решение относительно того, чтобы позволить ему говорить, достаешь из рюкзака изоленту и обматываешь её вкруг его рта и загривка, пропуская ленту через сетку, чтобы закрепить и голову. Кровь слегка сочится из-под его длинных белокурых волос, стекает тонкой струйкой по шее на воротник рубашки.
Пока он продолжает стонать через нос, ты достаешь из рюкзака две газетные вырезки и тюбик клея и приклеиваешь статьи к бетонному блоку ровно напротив него, по одной с каждой стороны двери. Собаки в пенале прыгают и рычат на тебя, сетка трясётся.
Заголовок первой статьи гласит "ЭКС-МИНИСТР ЗАМЕШАН В СКАНДАЛЕ ВОКРУГ ПРОДАЖИ ОРУЖИЯ ИРАНУ" и ниже, буквами поменьше - "Я считал, что интересы Запада требуют, чтобы ирано-иракская война продолжалась как можно дольше".
Заголовок второй статьи - "ПЕРСИММОН ОТСТАИВАЕТ ПЛАНЫ ЗАКРЫТИЯ - "В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ЭТО КАСАЕТСЯ АКЦИОНЕРОВ"" и ниже "Субсидии заканчиваются, и 1000 рабочих мест будет уничтожено"
Ты ждешь, пока он очнется, но это происходит не сразу. Ты под впечатлением от того, насколько на отшибе стоит дом, и решаешь, что вместо браунинга с глушителем рискнешь использовать двустволку, лежащую в багажнике "Рейндж Ровера". Возвращаешься к машине и достаешь ружьё и коробку патронов.
Он пришёл в себя, хотя глаза кажутся стеклянными и расфокусированными. Ты киваешь ему, входя и становясь напротив, вставляя пару красных патронов в стволы. Его глаза неуверенно двигаются, он пытается остановить их на тебе. Ты одет в тёмно-синий комбинезон и лыжный шлем, такой же, как использовал в Лондоне. На руках - тонкие чёрные лыжные перчатки. Достопочтенный член парламента Эдвин Персиммон что-то мычит через изоленту и всё ещё пытается сфокусировать на тебе взгляд. Ты беспокоишься, не был ли удар дубинкой слишком сильным и не стоит ли тебе просто пристрелить его здесь и сейчас и забыть об остальном, потому что так будет быстрее и безопаснее, но решаешь придерживаться плана. Это важно, это доказывает, что ты не просто какой-то маньяк, и дополнительный риск поднимает тебя на другой уровень судьбы и удачи.
Ты разворачиваешься, идешь к пеналу, полному гончих; они опять начинают лаять. Просовываешь оба ствола в одну из ячеек примерно на высоте пояса, потом направляешь ружье вниз, слегка сгибаясь так, чтобы приклад прочно упирался в плечо и разряжаешь оба ствола в кучу рычащих псов.
Приклад бьёт тебя в плечо. Звук в бетонном пространстве кажется громовым. В пенале клубится дым, одна собака валяется, разорванная пополам, ещё две лежат ничком на бетонном полу и скулят, остальные гавкают как сумасшедшие, несколько из них носится по пеналу кругами, разбрасывая солому. Ты переламываешь двустволку, гильзы вылетают из неё, одна ударяет мистера Персиммона в грудь. Его глаза грозят выскочить из орбит, он раскачивает дверь, к которой привязан со всей силой, на которую способен. Ты перезаряжаешь ружьё, не вынимая его из ячейки, потом целишься и выстреливаешь по патрону за раз, убивая двух собак на месте и раня трёх или четырёх. Дым на мгновение обволакивает тебя, резко отдавая во рту.
Собаки теперь бешено воют, высоко и тоскливо. Одна из них всё ещё носится кругами по пеналу, скользя в лужах крови. Ты опять перезаряжаешь ружьё и стреляешь, убивая ещё двух гончих, оставляя примерно полдюжины прыгать на стены и лаять. У той, что бегает кругами, из ноги идёт кровь, но собака не останавливается.
Ты поворачиваешься к мистеру Персиммону, поднимаешь низ шлема так, чтобы открыть себе рот, и, перекрывая вой и лай кричишь "Они это любят!" Перезаряжаешь ружье и укладываешь ещё пару. Стараешься не попасть в ту, которая бегает, потому что решаешь, что она тебе нравится.
Дым заставляет закашляться. Ты кладешь двустволку на пол и достаешь из-за правого носка охотничий нож. Подходишь к мистеру Персиммону, который всё ещё изо всех сил сотрясает дверь, к которой привязан. Она начинает соскальзывать на пол со скрипящим, скрежещущим звуком, и ты опять заталкиваешь её на место. Его глаза очень широко раскрыты. Лицо покрыто потом. Ты чувствуешь, что тоже вспотел.
Ты не стал опускать нижнюю часть шлема, чтобы он не увидел твои губы. Подходишь так близко, что он может наблюдать за тобой только своим левым глазом, и сквозь скулёж, вой и редкий сиплый лай из пенала напротив, говоришь:
"В Тегеране, на главном кладбище, есть красный фонтан, фонтан крови, в память о тех, кто погиб в этой войне". Ты смотришь на него, и слышишь, как он пытается что-то сказать или крикнуть, звуки доносятся из его носа, слабые и сдавленные. Ты не знаешь, ругает он тебя или умоляет. "Тех, кто был признан виновным в убийстве перед концом войны, не расстреливали и не вешали" - продолжаешь ты - "Их заставляли внести свой вклад в общее дело".
Держишь нож так, чтобы он мог его видеть. Его глазам уже некуда расширяться.
"Они заставляли их истечь кровью" - говоришь ему.
Наклоняешься и делаешь глубокий продольный разрез на его левом бедре, открывая артерию. Из его носа раздаётся крик, дверь трясётся. Ярко-красная кровь бьёт вверх, забрызгивая твою правую перчатку и поднимаясь выше розовым фонтаном, заливающим трусы и поднимающимся на высоту лица, покрывая его красными веснушками. Ты перехватываешь нож и надрезаешь другую ногу. Он раскачивает дверь как только может, но дверь удерживается на месте, потому что ты придавил её снизу своим ботинком. Кровь бьёт бешеной струёй, сврекая в свете неоновых ламп. Она стекает по обеим его ногам, капает с трусов, заливает штаны на лодыжках.
Ты распрямляешься, протягиваешь руку и достаешь из нагрудного кармана его пиджака аккуратно сложенный носовой платок, разворачиваешь его и протираешь лезвие ножа, трешь до тех пор, пока он не становитмя чистым.
Течение крови замедляется. Глаза ещё широко открыты, но выглядят остекленевшими. Он перестал сопротивляться, тело обвисло, хотя он всё ещё тяжело дышит. Кажется, что он плачет, но возможно это просто пот на его лице, которое стало совсем бледным.
Тебе его даже жаль, теперь, когда он стал просто ещё одним умирающим, так что ты пожимаешь плечами и говоришь:
"Брось, всё могло быть намного хуже".
Отворачиваешься от него, складываешь свои вещи в рюкзак и уходишь, оставляя его висеть, кровь уже только капает, кожа под загаром кажется очень белой.
На бетонном полу перед ним собралась лужа крови, смыкаясь с той, что вытекает из клетки, полной мёртвых и визжащих псов.
Ты выключаешь свет и держишь браунинг наготове, открывая дверь и проверяя двор визором.
Остап Кармоди: Английские критики говорят, что никто другой на острове не может создать такой увлекательный сюжет, как Бэнкс. На мой взгляд, только в США есть писатели, которые не уступят ему в умении нагнетать напряжение. Но Бэнкс всё равно стоит особняком. Отличает его среди мастеров триллера даже не столько симпатия к своим маньякам, сколько умение описать мысли героя так, что читатель не может отличить их от своих. Будь персонаж Бэнкса убийцей или жертвой, в его глуповатой, неадекватной, местами смешной, местами панической рефлексии мы видим себя, а не абстрактного персонажа. Именно это создаёт не просто напряжение, но "эффект присутствия". Что особенно заметно в последнем романе Бэнкса "Мёртвый эфир", который вышел осенью 2002 года. Это, пожалуй, самая динамичная и мрачная его книга со времён "Соучастия". И самая личная. Бэнкс явно не только вложил в уста главного героя, скандального радиоведущего, свои мысли, но и как никогда много места уделил его надеждам, и, главное, страхам, заставляя читателя буквально влезть в шкуру героя. Лично мне никогда не приходилось прятаться за дверцей платяного шкафа в ожидании убийц, но я уверен, что окажись я в такой ситуации, думал бы примерно о той же ерунде, что и герой. И это при том, что герой не из самых приятных: скандалист, бабник, слегка трусоват и при этом обладает удивительной не способностью даже, а склонностью влезать в неприятности. Мало того, что слушатели подкидывали ему дерьмо под дверь и даже грозили убить, а работадатели неоднократно увольняли по причине "выхода за рамки приличий". Кен Нотт, как будто ему мало проблем затеял тайный роман с Селией, женой Мерриэла, одного из самых известных и беспощадных лондонских гангстеров. Гуляя со своей законной девушкой, Кен случайно встречает Селию на катке.
Джо довела меня до обширного внутреннего двора Соммерсет Хауса, где на зимние праздники соорудили временный каток. Гирлянды лампочек обрамляли широкий прямоугольник. Высокие окна, колонны, арки и дымовые трубы свысока наблюдали за сценой, где сотни людей неторопливо прогуливались, сидели запелёнутыми в теплое перед маленькими кафе, или стояли, наблюдая за катающимися, которые кружились на изрезанном коньками белом льду как медленная, плотная куча листьев, подхваченных ветром. Я чувствовал запах кофе, жареного лука и глинтвейна.
Над нами было акварельное небо, краски смешивались и перетекали друг в друга по мере того, как тускнел свет над клубами неторопливо плывущих облаков.
На льду люди хохотали и визжали, хватались друг за друга и за бортики, размахивали руками, цеплялись коньками. Вопли шлёпающихся на холодный, исцарапанный лёд эхом отражались от величественной архитектуры двора. Толпа чуть расступилась, и я увидел взлетающее синее пятно: кто-то прыгнул. Это была Селия.
Она была одета в серо-голубой костюм фигуристки: колготки, шорты, юбка-клёш и что-то вроде обтягивающей блузки с высоким воротником и длинными рукавами. На ней были коричневые перчатки и белые коньки. Волосы собраны в пучок. Взлетев до высшей точки прыжка, который привлёк моё внимание, она плавно изогнулась в воздухе, один раз повернулась вокруг своей оси, и уверенно приземлилась на правый конёк, колено согнуто, левая нога вытянута назад. Тихий щелчок опускающегося на лёд конька пронесся надо льдом, среди кружащихся тел, и она заскользила прочь, раскинув руки в стороны, отмеряя на льду широкую, медленно сужающуюся спираль. Она искусно избежала столкновения с парой других катающихся и затем c элегантным невысоким прыжком развернулась и покатила спиной вперёд по направлению к освободившемуся пространству в центре, наклоняясь и собираясь для следующего прыжка.
Толпа сомкнулась, я потерял её. Я переместился к металлическому ограждению катка, и положил ладони на холодную трубу, пытаясь снова найти её. К ограждению были привязаны синие пластиковые ленты, и я ощущал одну из них под моей левой рукой. Мои губы был холодными и сухими, и порыв ветра заставил меня почувствовать слёзы в уголках глаз. Я увидел её ещё раз, когда толпа опять расступилась и скользящая, волнообразная траектория вынесла её ко мне, как прекрасную экзотическую инопланетянку, выпавшую в наш мир из другой, высшей реальности.
Внезапно я понял две вещи. Первой было то, что я никогда прежде не видел эту женщину при свете дня. Второй - что она была самой красивой вещью из всех, которыми я когда-либо обладал.
Она крутанулась, выровнялась, подпрыгнула и приземлилась, и сразу же перешла в чёткое вращение, великолепно отцентрованное, меньше чем в десяти метрах от меня. Медленно подняла руки над головой. Вращение ускорилось, и её изящное тело превратилось в высокую размытую колонну светло-синего цвета над мазком белого, стробоскопические пучки света отскакивали от её блестящих коньков.
Она вышла из вращения и опять заскользила прочь, отталкиваясь коньками от скрипящего льда. Редкие аплодисменты катающихся и зрителей неслись ей вслед, и она улыбалась, но больше никак не реагировала на приветствия и не отвечала на взгляды. Она проехала всего в паре метров от меня, и я развернулся, чтобы разглядеть её. Выражение её лица было другим, почти растерянным. Под светло-коричневой кожей горел розовый румянец.
Какое-то тело прислонилось ко мне, и потерлось об мой бок. "А она хороша," - сказала Джо, опять просовывая свою руку под мою.
"Да" - только и смог сказать я. Селия некторое время ездила среди кружащихся людей, весёлая, спокойная и уверенная.
"Неплохо смотрится", - сказала Джо.
"Угу".
"Хочешь глинтвейна?"
"У? - произнёс я - А, да. Хорошая идея".
"Подождешь здесь?"
Селия, когда показалась в следующий раз, смотрела на зрителей, как будто выискивая кого-то. Она увидела меня и на секунду задержала взгляд, но выражение лица не изменилось ни на йоту. Она прокатилась мимо меня, продолжая сканировать взглядом толпу около бортиков, потом помахала кому-то рукой и остановилась у кромки льда, метрах в двадцати.
Там стоял мистер Мерриэл.
Огромный блондин, его телохранитель, как я решил, когда увидел их в апреле уходящими с вечеринки сэра Джейми, стоял рядом. Меня поразило, что я не заметил его раньше.
Мистер Мерриэл разговаривал со своей женой. В какой-то момент он посмотрел на меня и кивнул, но не так, как кивают, когда хотят сказать "Привет". Я почувствовал себя ледяной статуей, хрупкой, абсолютно обреченной. Селия бросила в мою сторону взгляд. Мой рот пересох, как будто слюна примерзла к деснам и зубам. Земля, весь огромный каток казалось, качнулась у меня под ногами. Я покрепче схватился за ограждение. Прямо передо мной девушка, сложившись почти пополам, поскользнувшись, упала, хохоча, сминая пластиковые ленты, за которые она хваталась, чтобы подняться.
Мистер Мерриэл продолжал смотреть на меня, его бледное, узкое лицо выглядело очень белым над черным воротником пальто. Кроме лица, смотреть было не на что: на Мерриэле были перчатки, толстый шарф и шапка в стиле Политбюро.
Телохранитель теперь тоже смотрел в мою сторону.
Чёрт! Я отвернулся, стараясь казаться беззаботным. Стал смотреть на других фигуристов. Некоторые из них тоже были весьма хороши, исполняя прыжки и вращения там, где обнаруживалось свободное место. Я прижал правый локоть, чтобы убедиться, что мой мобильник всё ещё у меня на поясе. Включил ли я его сегодня утром? Я не всегда делал это по воскресеньям. Я не мог вспомнить. Подозревал, что нет.
Исподтишка я бросил взгляд в их сторону. Селия трясла головой, и вся её поза говорила, что она спорит с мужем или умоляет его о чём-то. Он покивал, потом покачал головой - в отрицательном смысле. Селия развела руки, как бы признавая поражение, и наклонила голову набок, была вознаграждена кивком, и, оттолкнувшись коньком ото льда, быстро заскользила к дальней стороне.
Я быстро отвернулся к другим катающимся. Черт, нас ведь никто не обнаружил, правда? Он ведь не мог узнать? Чёрт, почему мы с Джо пришли именно сюда? Почему не могли просто сесть на автобус или поймать такси и отправиться с набережной прямо домой? Почему мне не пришло в голову, что если Селия катается на коньках, очень вероятно, что она может оказаться здесь, я смогу её увидеть и, очень вероятно, что она будет с мужем? Почему я не смылся в тот же момент как увидел её? Зачем мне надо было замирать подобно влюбленному подростку и пялиться на неё? Зачем ей нужно было замечать меня и задерживать на мне этот короткий, фатальный взгляд? Зачем Мерриэлу нужно было быть таким чертовски наблюдательным? О чёрт, почему эта жизнь - не компьютерная игра, где всегда можешь вернуться и заново прожить несколько последних минут и сделать другой выбор?
Я опять посмотрел в их сторону. Здоровенный блондин исчез. Я принялся смотреть по сторонам настолько яростно, насколько это возможно без того, чтобы вращать головой. Его нигде не было. Как, чёрт побери, мог я потерять его? Господи, они же не станут ничего делать здесь? Здесь слишком много людей. Здесь рядом были полицейские, я видел, по крайней мере, два патруля. Мерриэл тоже пропал. Он...
"Мистер Нотт?" - произнёс голос у меня за спиной.
Я замер, уставившись на лёд. Бледная вспышка голубого, где-то там. Я повернулся.
"Джон Мерриэл" - мужчина протянул мне руку.
Я пожал её.
Его лицо вблизи казалось тонким, почти утонченным. Он выглядел слегка печальным и бесконечно мудрым. Его брови были тонкими и очень чёрными, губы тонкими и очень бледными. Глаза - ярко-голубыми. Его лицо, обрамленное воротником пальто, шарфом и меховой шапкой, выглядело каким-то ненастоящим, как что-то двухмерное, как на экране.
"Здравствуйте". Мой голос прозвучал очень слабо.
"Это была моя жена, там, в голубом" - сказал он. Голос был тихим. У него почти не было акцента. Я увидел массивную блондинистую башку над толпой, за его спиной.
"Очень хороша - сказал я, глотая слова - Не правда ли?"
"Благодарю вас, да, она очень хороша. - он сузил глаза - Мне кажется, мы вместе были на вечеринке, которую устраивал Джейми Вертамли? Ещё весной. Лаймхаус Тауер. Нас так и не представили, но, сейчас, когда мне вас показали, мне кажется, что я вас видел".
"Возможно, вы правы" - сказал я. Я трахаю твою жену. Я трахаю твою жену. Я трахаю твою жену - вертелось у меня в голове, какой-то самоубийственно больной кусочек мозга пытался вытолкнуть это наружу, произнести вслух, чтобы быстрее покончить с этим, чтобы сделать худшее, что может случиться, уже случившимся, чтобы не представляеть себе это снова и снова.
"Как поживает Джейми?"
"Прекрасно. По крайней мере, последний раз, когда я его видел" - что было, если подумать, на той же вечеринке; на вечеринке, где я встретил твою жену и целовался с ней и лапал её и, главное, согласился на этот заведомо самоубийственный роман.
"Отлично. Передавайте ему привет"
О, ты имеешь в виду, что не станешь убивать меня прямо сейчас? "С удовольствием. Всенепременно".
Он посмотрел мимо меня, на лёд. "Моя жена слушает Вас по радио", - сказал он.
Да. И эта рука, которую ты только что пожимал, купалась в её сладкой... Видишь этот язык, эти губы? Подумай о её ушах, сосках и клиторе. "Действительно? Очень польщён"
Он слегка улыбнулся. "Она не хотела, чтобы я Вас об этом просил, но я знаю, что она будет очень рада, если бы Вы когда-нибудь поставите для неё какую-нибудь песню".
"Но мы не выполняем заявки" - услышал я слова, вылетающие из моего рта.
Что?
"О," сказал он, на секунду опустив взгляд.
Я что, свихнулся?
Я что, действительно так сильно хочу умереть?
На нём были узкие, чёрные, до блеска начищенные башмаки и очень тонкие чёрные кожаные перчатки, хотя правую он снял, чтобы пожать мне руку.
"Но, - сказал я, ударив в ладоши и улыбнувшись, - для... для..." Для кого-то, кого я трахаю часами, как только мне предоставляется такая возможность. "Для друга сэра Джейми и для такой красивой, э, фигуристки... Я думаю, мы можем сделать исключение". Я кивнул. Мерриэл уже улыбался. "На самом деле, я уверен, что мы сможем" - сказал яю Потому что, видишь ли, у меня абсолютно нет принципов, когда до этого доходит, и я сделаю всё, всё что угодно, чтобы спасти свою жалкую, лживую, лицемерную шкуру.
"Это очень любезно, мистер Нотт - произнёс он невозмутимо - я ценю это."
"Не стоит благодарности" - ибо я обожаю делать приятное людям, которых я ненавижу.
Со словами "вот моя карточка" он согнулся в поясе примерно на два градуса. И здоровенный блондин с метровой ширины плечами внезапно оказался рядом с Мерриэлом и протянул мне простую белую визитку, которую я буквально выхватил у него из рук, чтобы они не увидели моих дрожащих пальцев. "Позвоните мне, если решите, что я могу что-нибудь для Вас сделать"
Я спрятал карточку в карман. "Спасибо."
Мистер Мерриэл медленно кивнул. "Что ж, нам пора идти. Рад был встретить Вас."
"И Вас." Грязный убийца, гангстер, ублюдок.
Мистер Мерриэл повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился. "О!" сказал он. Он снова улыбнулся своей тонкой, как лезвие, улыбкой. "Я, наверное, должен сказать Вам её имя?"
"Ах, да! конечно, это могло бы нам помочь."
"Селия Джейн"
"Селия Джейн" промямлил я.
Он кивнул. "Селия Джейн". Протянул руку и похлопал меня по локтю перед тем, как развернуться и уйти.
Они удалялись сквозь толпу, блондин оставлял за собой широкий кильватер. Селия, прошу прощения, Селия Джейн - покинула лёд через одну из калиток, где они уже ждали её. Блондин протянул ей пальто и туфли. Она не смотрела на меня и держалась за руку мужа пока меняла обувь. Я протёр глаза. Когда я открыл их снова, мистера и миссис Мерриэл и их громоздкого помошника уже не было.
Я всё ещё дрожал, когда вернулась Джо, неся два полистереновых стакана с дымящимся сваренным вином.
"Вот. Похоже, тебе это не повредит. Что-то ты очень бледный. С тобой всё в порядке?"
Сергей Юрьенен: Триллер по-британски. "Мертвый эфир" и другие романы Иена Бэнса представлял в собственном переводе с английского московский журналист Остап Кармоди - ему и слово для заключения...
Остап Кармоди: Каждый год, в сентябре, Бэнкс садится писать новый роман. И неизменно заканчивает его в конце декабря: "Чтобы успеть помочь жене с рождественскими приготовлениями". Самый длинный писательский блок продолжался у него, по его признанию, две недели. Да и то не потому что вдохновение ушло, а потому что писатель не мог оторваться от телевизора - смотрел репортажи с Войны в Заливе. "Когда я слышу, как кто-то жалуется, что ему трудно писать" - признался он в одном из последних интервью - "я думаю - Да брось ты это занятие, ради всего святого! Я, лично, обожаю писать". Так что новый роман Бэнкса будет закончен примерно через месяц. Если не будет войны.
В передаче была использована музыка:
Michael Nyman & Damon Albarn - Let's Go Kill That Bastard
The Jam - Start!
Carter USM - Billy's Smart Circus
The Strokes - Alone, Together
Сергей Юрьенен: Родился в 1954. Живет в Шотландии. Темные курчавые волосы, большие очки и борода, которая начинает седеть... О вкладе Бэнкса в сокровищницу триллера - живущий в Праге московский журналист Остап Кармоди:
Остап Кармоди: В 1984-ом году издательство Макмиллан приняло у начинающего, хоть уже и тридцатилетнего писателя Иэна Бэнкса роман "Осиная Фабрика". Это был уже пятый его роман: предыдущие четыре (все в жанре научной фантастики) были отклонены со стандартной формулировкой "К сожалению, книга не вписывается в концепцию нашего издательства". Только в одном случае формулировка была другой: "К сожалению, в данный период наше издательство не печатает романов по причине нехватки бумаги". Забегая вперед, надо сказать, что три из этих отклоненных книг вспоследствии были напечатаны. Но тогда в 1984-ом с "Осиной Фабрикой", первой пробой в жанре обычной, нефантастической беллетристики, Бэнкс делал свою последнюю попытку стать профессиональным писателем. В случае неудачи молодой шотландец постановил вернуться из Лондона к себе на малую родину и начать работать инженером. Первые шесть издательств рукопись "Осиной фабрики" вернули. Бэнкс уже собирался укладывать багаж, когда пришло неожиданное письмо из "Макмиллана". Бэнкс решил повременить с отъездом. Ни автор, ни издательство не предполагали, что "Осиная фабрика" станет не просто взрывчатым началом карьеры самого популярного британского прозаика 90-х годов, но и самой, возможно, скандальной книгой со времён набоковской "Лолиты".
Равнодушных критиков не было:
"... Исключительное достижение, настоящий маленький шедевр. Это роман-наваждение, роман-кошмар, от которого невозможно очнуться. ... Что-то совершенно инородное и шокирующее, поразительный новый талант..." - писал Punch
"Глупая, скверная, злорадно-садистская небылица про семейку шотландских психов, одному из которых нечем больше заняться, кроме как зверюшек мучить" - возмущалась газета Sunday Express
"Удивительный роман, в буквальном смысле слова удивительный" - захлёбывалась восторгом Daily Telegraph
"Если этой весной выйдет роман более жестокий или тошнотворный, я буду очень удивлен. Но, во всяком случае, он вряд ли будет лучше написан ... В британской литературе появился новый талант первой величины" - не мог определиться с отношением Mail on Sunday
"Омерзительное произведение - и, значит, наверняка завоюет массу поклонников" - кривился Evening Standard
"Готический роман наивысшей пробы. Дебютант владеет пером в сто раз уверенней и оригинальней многих признанных мэтров" - подводил итог Financial Times
Сегодня книга об обычном среднем мальчике, хладнокровно, из чистого интереса убивающем своих кузинов, считается классикой, а Йена Бэнкса называют современным Стивенсоном. Опрос, проведённый английским телевидением, поставил "Осиную Фабрику" на 31 место в списке лучших книг 20-го столетия - тем самым на одну позицию ниже вышеупомянутой "Лолиты", но выше "В поисках утраченного времени" Пруста. Сам Бэнкс занял по опросу "Литературного Хит-парада Миллениума" куда более высокое место - пятое, уступив только Шекспиру, Джейн Остин, Оруэллу и Диккенсу. Кроме того - он обладатель премий James Tiptree, Jr. Award за "Осиную фабрику" и British Science Fiction Award за романы "Злавешая Машына" (Feersum Endjinn) и "Превышение" (Excession). Бэнкс - пожалуй, единственный британский писатель, который входит в "top 5 лучших литераторов" каждого серьезного критика и, одновременно, является одним из самых продаваемых авторов в Соединённом Королевстве.
На русский "из Бэнкса" переведено довольно много. Начали с фантастики. Взялось за это издательство АСТ. Думаю, если бы работу иллюстраторов этого издательства увидел Фрэнк из "Осиной Фабрики", он сделал бы с ними то же, что делал с осами и другими насекомыми. Аляповатые обложки сразу отправляют ироничные "Космические Оперы" одного из столпов британского постмодернизма на полку к книгам с названиями вроде "Марсельеза, королева боевых макак с планеты Эротикон". За Бэнкса нефантастического взялось издательство "Азбука". Не знаю, чего заслуживают переводчики этого издательства, но в результате их работы две из четырёх лучших книг Бэнкса - та самая "Осиная Фабрика" и "Мост" превратились из удивительной комбинации серьезной литературы и супернапряженного триллера в обычное бульварное чтиво. В результате Бэнкс как-то бочком протиснулся мимо российского читателя, не получив и полдюжины рецензий в серьезных изданиях.
К счастью, ещё два лучших романа Бэнкса пока не тронуты заботливой рукой азбуковских переводчиков. Это книги "Воронья Дорога" и "Соучастие".
"Воронья Дорога" - чуть ли не единственная из книг Бэнкса, которая вообще не содержит кровавых сцен. Это спокойная, с мягким юмором, семейная сага, единственная, наверное, попытка Бэнкса написать большую "серьезную" книгу. Попытка, на мой взгляд, более чем удавшаяся - читая "Воронью Дорогу" в возрасте главного героя - в двадцать с небольшим, я думал - "Чёрт побери, всё правда, всё так и есть!". Хотя герой и его жизненные обстоятельства не имели со мной ничего общего. Теперь, перечитывая её почти через 10 лет, я думаю то же самое: трюк, который со мной не удалось проделать даже Сэлинджеру. Английская критика считает, что этот роман Бэнкса - лучшая книга о жизни восьмидесятых. И о смерти, конечно, - люди мрут в Вороньей Дороге как мухи, без этого Бэнкс не может. Но в отличие от остальных романов писателя, эта книга в основном о жизни. Может быть поэтому - и самая популярная у читателей. Фактически, решив в 92-году отойти от жанра триллера, Бэнкс здорово себе подкузьмил - критики до сих пор сравнивают все его романы с "Вороньей Дорогой" и выражают сожаление, что он бросил писать "серьезную прозу". Мне тоже жаль, если, конечно, эту прозу можно назвать "серьезной":
Иен Бэнкс "Воронья дорога" - фрагмент романа.
Я до сих пор считаю, что меня соблазнили, но, скорее всего, мне было любопытно и самому. Девчонки всё ещё интересовали меня меньше, чем модели самолётов Millenium Falcon и машинки Scalextric, но к тому времени я уже провёл пару экспериментов с мастурбацией, и это заставило меня задуматься. Так что, когда Мэрион, изучая вместе со мной душную брезентовую тьму старого автомобиля, сказала "Фу, жарища!" и начала расстёгивать блузку, я не сбежал и даже не предложил ей выйти из перенагревшегося гаража.
Она вспотела до испарины на груди, над маленьким ее лифчиком, испарины, который превращался в капли, стекающие между белых выпуклостей. Видимо, оценив моё джентльменство, она легла на спину и закрыла глаза.
Я помню, как она спросила, не жарко ли мне, и нащупала мою ногу. Её рука поднялась к моему бедру, потом было какое-то глупое замечание типа "Ой, что это?", - в тот момент, когда она залезла рукой ко мне в шорты, и изобразила, как понимал я уже тогда, лицемерное удивление. Мои слова, наверное, были не менее бессмысленными, но что-то - пыл страсти или последующее смущение, стёрли их, как и большинство деталей этой сцены, из моей памяти. Тем не менее, я помню, что меня порадовало, как всё удачно состыковалось и заработало, и если бы наши (как я понимаю сейчас, смехотворно быстрые) взаимные толчки не сбросили автомобиль с его колодок, чувство того, что я вполне соответствую моменту и почти без посторонней помощи делаю именно то, что следует, осталось бы главным моим впечатлением от произошедшего.
Вместо этого, как раз в тот момент, когда я кричал, кончая, "Вау!", а Мэрион издавала очень интересные звуки, автомобиль под нами рухнул.
Дернувшись, он упал на бетонный пол гаража с апокалиптическим грохотом. Мы раскачали его так, что он слетел с колодок. Странное чувство симметрии заставило меня настоять на том, чтобы мы не ложились на заднее сиденье. Вместо этого я расположился на трансмиссии, а Мэрион наполовину на сидении и наполовину на мне. В результате, машина завалилась назад, её багажник врезался в гору бочек и банок, стоявших за ним, сминая их, в свою очередь, об старый уэльсский комод, сосланный в гараж много лет назад. Комод, до отказа забитый жестянками, инструментами, запчастями и прочим мусором, в свою очередь потерял равновесие. Скрипя, комод навис над машиной, и - хотя и не упал - равномерно распределил большую часть своего запаса краски, ключей, штепселей, шурупов, запасных лампочек, обрезков, молотков, ручек и всяких коробочек и жестяночек по всей поверхности багажника, заднего окна и крыши "Лагонды".
Шум был ужасный, казалось, что шум этот никогда не кончится. Я застыл с разинутым ртом, мой оргазм - скорее качественный, чем количественный - тут же исчез, какофония отдавалась в каждом уголке гаража, машины и моего тела. Автомобиль заполнился пылью; Мэрион издала мощный чих и буквально вытолкнулша меня из себя. Что-то тяжелое ударило в заднее стекло, которое побелело и растрескалось на паззл, составленный из крошечных стеклянных фрагментов.
В конце концов все стихло, и я как раз собирался предложить делать ноги побыстрей и, желательно, подальше, пока никто не обнаружил, что произошло, как вдруг Мэрион стальной хваткой схватила меня за задницу, приблизила своё красное, потное лицо и прорычала слова, которые мне - как и большинству мужчин - через некоторое время пришлось слышать довольно часто, в подобных, хоть и менее драматических ситуациях: "Не останавливайся!"
Подчиниться было единственно правильным решением, но моё сознание не очень участвовало в том, что я делал.
У Мэрион, казалось, началось что-то вроде припадка; он совпал с тем - или, возможно, был причиной того - что заднее окно обвалилось внутрь машины. Оно засыпало нас обоих неровными кусочками стекла, отливающими под брезентом зеленым, как тусклые изумруды. На какое-то время мы замерли, тяжело дыша, вынимая хрустальные осколки друг у друга из волос и нервно смеясь, а потом начали филигранное дело разъединения и попыток одеться в машине, полной битого стекла.
Мы завершили одевание уже снаружи, в гараже, вытряхивая из одежды кусочки стекла. Я догадался положить эти кусочки назад в машину и распределить стекло равномерно по сиденью, выбив с потрескавшейся зелёной кожи очертания Мэрион (ещё там было, как с гордостью и ужасом заметил я, небольшое пятно - возможно, больше от Мэрион, чем от меня, если уж быть честным - но с этим я ничего не мог поделать - только размазать носовым платком). Мы закрыли гараж, взяли велосипеды и направились к холмам.
Отец обнаружил следы автокатастрофы в гараже только через неделю. Он никогда так и не понял, что произошло.
Льюис шантажировал меня тем, что расскажет ему. Но это случилось только потому, что я по-идиотски проболтался брату и, будучи разгневан открытием, что брат занимался тем же с Мэрион, - дважды, когда она приезжала в предыдущие уикенды, - тут же начал шантажировать Льюиса, что всё расскажу полиции, - потому что Льюис был старше Мэрион и мог подпасть под "Сокращение Носо-Вершинно-Летней" (как слышал я по телевизору). Он ответил, что если я это сделаю, он расскажет папе про машину... и вот вам пожалуйста: практически я ещё даже не подросток, а уже ссорюсь с собственным братом из-за женщины.
Остап Кармоди: "Воронья Дорога" и вышедший на два года позже роман "Соучастие" - книга у Бэнса полярные. "Соучастие" - самый кровавый роман писателя. Единственный реально кровавый. Даже так взбудоражившая общественное мнение "Осиная Фабрика" содержит только три убийства. И то описанные довольно мягко и отстранённо. В этом, кстати, наверное и была её сила - как сила набоковской Лолиты: в том, что нечтог неназываемое, непредставимое описывается как обыденная вещь, которую может совершить кто угодно, например вот тот милый мальчик из соседнего подъезда. Но 10-летний юбилей "Осиной Фабрики" Бэнкс решил отпразновать реальным, классическим триллером. В котором крови будет - хоть залейся. Я лично не читал более кровавой книги. Убийства описаны подробно и обстоятельно. К тому же едва ли не с симпатией - ещё одна обожаемая Бэнксом пощёчина общественному мнению. Потому что "Соучастие" - не о прячущемся в подвале угрюмом маньяке с Эдиповым комплексом, а о морально правом серийном убийце, чуть ли не Робин-Гуде. Итак, "Соучастие": повествование ведет друг убийцы:
Иен Бэнкс. "Соучастие" - фрагмент романа:
В здании тепло и пахнет собаками. Ты втягиваешь его вовнутрь и запираешь дверь. Гончие скулят и лают. Ты включаешь свет.
Псарня размером с двойной гараж, её блочные стены ничем не покрыты. С потолка свисают неоновые лампы. Между двумя рядами бетонных блоков - широкий коридор. Внутренние стены - чуть выше человческого роста и не соединяются с потолком, пеналы застелены соломой и вход в каждый закрывают ворота из железных прутьев и проволочной сетки.
Пока всё идёт, как надо. Ты пришёл через поля и лес сразу после заката, проверил место с помощью прибора ночного видения и обнаружил большой дом пустым и темным. Коробка сигнализации высоко на фронтоне мягко светилась красным, ты уже принял решение не пытаться проникнуть внутрь. Ты прошёл чуть дальше по дороге. Сторожка тоже была тёмной, сторож вернётся, когда закроется деревенский паб. Глубоко во дворе, так, чтобы это не было видно с дороги, ты спилил ручной пилой небольшое деревце, и сел - ждать. "Рейндж Ровер", рыча мотором, подъехал двумя часами позже. Он был один, всё ещё в костюме, ты стукнул его дубинкой по голове, пока он стоял, глядя на дерево; работающий вхолостую мотор автомобиля заглушал все звуки, он даже не обернулся.
Его руки слабо шевелятся, когда ты волочишь его по цементному полу и прислоняешьо к воротам одного из свободных пеналов. Лай меняется, когда собаки видят хозяина. Ты кладешь свой рюкзак на цемент, вынимаешь оттуда несколько пластиковых затяжек и зажимаешь их во рту на то время, пока пытаешься поставить его на ноги. Но он слишком тяжёл. Его веки дёргаются. Ты даешь ему свалиться вниз, так что он опять сидит, прислонившись к сетке, и когда его глаза начинают открываться, ты за волосы оттягиваешь ему голову вперёд и снова дубинкой по затылку. Он валится на бок. Ты прячешь пластиковые затяжки в карман. Размышляешь. Гончие продолжают лаять и скулить.
Находишь шланг, прикрепленный к крану рядом с дверью, отсоединяешь шланг, перекидываешь один его конец через стенку пустого пенала, пропускаешь сквозь сетку и обвязываешь под мышками. Когда шланг затягивается вокруг его груди, он стонет; ты начинаешь тянуть его вверх, но шланг рвётся и он опять валится рядом с дверью. "Вот дерьмо" говоришь себе под нос.
В конце концов приходит идея. Снимаешь дверь с петель и кладешь на пол рядом с ним. Затем закатываешь его на дверь. Он издаёт что-то среднее между стоном и храпом.
Затяжками привязываешь запястья и лодыжки к сетке, используя по две затяжки в каждой точке. Ты самолично проверил затяжки, они выглядят непрочными, но ты не смог их разорвать, и видел по телевизору, как американская полиция использует их вместо наручников. Единственное - что ты не уверен в прочности сетки, так что использование двух затяжек на каждом запястье и лодыжке и пропускание их через разные ячейки сетки кажется тебе оправданнной предосторожностью. Собаки всё ещё прерывисто лают, но меньше, чем раньше. Куском шланга привязываешь его за талию к железному пруту, который образует на двери букву Z. Расстегиваешь его ремень и стягиваешь с него штаны, у него отличный, но уже чуть поблекший загар после отдыха на Антигуа в прошлом месяце. Ты подтягиваешь дверь к стене пустого пенала, затем подлезаешь под неё, выжимаешь дверь и его наверх, втягивая воздух и мыча, и приподнимая её ещё повыше, и, наконец, прислоняя верх двери к стене пенала, с которого ты её снял. Дверь стоит под углом примерно 60 градусов.
Он начинает приходить в себя. Ты меняешь своё решение относительно того, чтобы позволить ему говорить, достаешь из рюкзака изоленту и обматываешь её вкруг его рта и загривка, пропуская ленту через сетку, чтобы закрепить и голову. Кровь слегка сочится из-под его длинных белокурых волос, стекает тонкой струйкой по шее на воротник рубашки.
Пока он продолжает стонать через нос, ты достаешь из рюкзака две газетные вырезки и тюбик клея и приклеиваешь статьи к бетонному блоку ровно напротив него, по одной с каждой стороны двери. Собаки в пенале прыгают и рычат на тебя, сетка трясётся.
Заголовок первой статьи гласит "ЭКС-МИНИСТР ЗАМЕШАН В СКАНДАЛЕ ВОКРУГ ПРОДАЖИ ОРУЖИЯ ИРАНУ" и ниже, буквами поменьше - "Я считал, что интересы Запада требуют, чтобы ирано-иракская война продолжалась как можно дольше".
Заголовок второй статьи - "ПЕРСИММОН ОТСТАИВАЕТ ПЛАНЫ ЗАКРЫТИЯ - "В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ЭТО КАСАЕТСЯ АКЦИОНЕРОВ"" и ниже "Субсидии заканчиваются, и 1000 рабочих мест будет уничтожено"
Ты ждешь, пока он очнется, но это происходит не сразу. Ты под впечатлением от того, насколько на отшибе стоит дом, и решаешь, что вместо браунинга с глушителем рискнешь использовать двустволку, лежащую в багажнике "Рейндж Ровера". Возвращаешься к машине и достаешь ружьё и коробку патронов.
Он пришёл в себя, хотя глаза кажутся стеклянными и расфокусированными. Ты киваешь ему, входя и становясь напротив, вставляя пару красных патронов в стволы. Его глаза неуверенно двигаются, он пытается остановить их на тебе. Ты одет в тёмно-синий комбинезон и лыжный шлем, такой же, как использовал в Лондоне. На руках - тонкие чёрные лыжные перчатки. Достопочтенный член парламента Эдвин Персиммон что-то мычит через изоленту и всё ещё пытается сфокусировать на тебе взгляд. Ты беспокоишься, не был ли удар дубинкой слишком сильным и не стоит ли тебе просто пристрелить его здесь и сейчас и забыть об остальном, потому что так будет быстрее и безопаснее, но решаешь придерживаться плана. Это важно, это доказывает, что ты не просто какой-то маньяк, и дополнительный риск поднимает тебя на другой уровень судьбы и удачи.
Ты разворачиваешься, идешь к пеналу, полному гончих; они опять начинают лаять. Просовываешь оба ствола в одну из ячеек примерно на высоте пояса, потом направляешь ружье вниз, слегка сгибаясь так, чтобы приклад прочно упирался в плечо и разряжаешь оба ствола в кучу рычащих псов.
Приклад бьёт тебя в плечо. Звук в бетонном пространстве кажется громовым. В пенале клубится дым, одна собака валяется, разорванная пополам, ещё две лежат ничком на бетонном полу и скулят, остальные гавкают как сумасшедшие, несколько из них носится по пеналу кругами, разбрасывая солому. Ты переламываешь двустволку, гильзы вылетают из неё, одна ударяет мистера Персиммона в грудь. Его глаза грозят выскочить из орбит, он раскачивает дверь, к которой привязан со всей силой, на которую способен. Ты перезаряжаешь ружьё, не вынимая его из ячейки, потом целишься и выстреливаешь по патрону за раз, убивая двух собак на месте и раня трёх или четырёх. Дым на мгновение обволакивает тебя, резко отдавая во рту.
Собаки теперь бешено воют, высоко и тоскливо. Одна из них всё ещё носится кругами по пеналу, скользя в лужах крови. Ты опять перезаряжаешь ружьё и стреляешь, убивая ещё двух гончих, оставляя примерно полдюжины прыгать на стены и лаять. У той, что бегает кругами, из ноги идёт кровь, но собака не останавливается.
Ты поворачиваешься к мистеру Персиммону, поднимаешь низ шлема так, чтобы открыть себе рот, и, перекрывая вой и лай кричишь "Они это любят!" Перезаряжаешь ружье и укладываешь ещё пару. Стараешься не попасть в ту, которая бегает, потому что решаешь, что она тебе нравится.
Дым заставляет закашляться. Ты кладешь двустволку на пол и достаешь из-за правого носка охотничий нож. Подходишь к мистеру Персиммону, который всё ещё изо всех сил сотрясает дверь, к которой привязан. Она начинает соскальзывать на пол со скрипящим, скрежещущим звуком, и ты опять заталкиваешь её на место. Его глаза очень широко раскрыты. Лицо покрыто потом. Ты чувствуешь, что тоже вспотел.
Ты не стал опускать нижнюю часть шлема, чтобы он не увидел твои губы. Подходишь так близко, что он может наблюдать за тобой только своим левым глазом, и сквозь скулёж, вой и редкий сиплый лай из пенала напротив, говоришь:
"В Тегеране, на главном кладбище, есть красный фонтан, фонтан крови, в память о тех, кто погиб в этой войне". Ты смотришь на него, и слышишь, как он пытается что-то сказать или крикнуть, звуки доносятся из его носа, слабые и сдавленные. Ты не знаешь, ругает он тебя или умоляет. "Тех, кто был признан виновным в убийстве перед концом войны, не расстреливали и не вешали" - продолжаешь ты - "Их заставляли внести свой вклад в общее дело".
Держишь нож так, чтобы он мог его видеть. Его глазам уже некуда расширяться.
"Они заставляли их истечь кровью" - говоришь ему.
Наклоняешься и делаешь глубокий продольный разрез на его левом бедре, открывая артерию. Из его носа раздаётся крик, дверь трясётся. Ярко-красная кровь бьёт вверх, забрызгивая твою правую перчатку и поднимаясь выше розовым фонтаном, заливающим трусы и поднимающимся на высоту лица, покрывая его красными веснушками. Ты перехватываешь нож и надрезаешь другую ногу. Он раскачивает дверь как только может, но дверь удерживается на месте, потому что ты придавил её снизу своим ботинком. Кровь бьёт бешеной струёй, сврекая в свете неоновых ламп. Она стекает по обеим его ногам, капает с трусов, заливает штаны на лодыжках.
Ты распрямляешься, протягиваешь руку и достаешь из нагрудного кармана его пиджака аккуратно сложенный носовой платок, разворачиваешь его и протираешь лезвие ножа, трешь до тех пор, пока он не становитмя чистым.
Течение крови замедляется. Глаза ещё широко открыты, но выглядят остекленевшими. Он перестал сопротивляться, тело обвисло, хотя он всё ещё тяжело дышит. Кажется, что он плачет, но возможно это просто пот на его лице, которое стало совсем бледным.
Тебе его даже жаль, теперь, когда он стал просто ещё одним умирающим, так что ты пожимаешь плечами и говоришь:
"Брось, всё могло быть намного хуже".
Отворачиваешься от него, складываешь свои вещи в рюкзак и уходишь, оставляя его висеть, кровь уже только капает, кожа под загаром кажется очень белой.
На бетонном полу перед ним собралась лужа крови, смыкаясь с той, что вытекает из клетки, полной мёртвых и визжащих псов.
Ты выключаешь свет и держишь браунинг наготове, открывая дверь и проверяя двор визором.
Остап Кармоди: Английские критики говорят, что никто другой на острове не может создать такой увлекательный сюжет, как Бэнкс. На мой взгляд, только в США есть писатели, которые не уступят ему в умении нагнетать напряжение. Но Бэнкс всё равно стоит особняком. Отличает его среди мастеров триллера даже не столько симпатия к своим маньякам, сколько умение описать мысли героя так, что читатель не может отличить их от своих. Будь персонаж Бэнкса убийцей или жертвой, в его глуповатой, неадекватной, местами смешной, местами панической рефлексии мы видим себя, а не абстрактного персонажа. Именно это создаёт не просто напряжение, но "эффект присутствия". Что особенно заметно в последнем романе Бэнкса "Мёртвый эфир", который вышел осенью 2002 года. Это, пожалуй, самая динамичная и мрачная его книга со времён "Соучастия". И самая личная. Бэнкс явно не только вложил в уста главного героя, скандального радиоведущего, свои мысли, но и как никогда много места уделил его надеждам, и, главное, страхам, заставляя читателя буквально влезть в шкуру героя. Лично мне никогда не приходилось прятаться за дверцей платяного шкафа в ожидании убийц, но я уверен, что окажись я в такой ситуации, думал бы примерно о той же ерунде, что и герой. И это при том, что герой не из самых приятных: скандалист, бабник, слегка трусоват и при этом обладает удивительной не способностью даже, а склонностью влезать в неприятности. Мало того, что слушатели подкидывали ему дерьмо под дверь и даже грозили убить, а работадатели неоднократно увольняли по причине "выхода за рамки приличий". Кен Нотт, как будто ему мало проблем затеял тайный роман с Селией, женой Мерриэла, одного из самых известных и беспощадных лондонских гангстеров. Гуляя со своей законной девушкой, Кен случайно встречает Селию на катке.
Иен Бэнкс. "Мертвый эфир" - фрагмент романа.
Джо довела меня до обширного внутреннего двора Соммерсет Хауса, где на зимние праздники соорудили временный каток. Гирлянды лампочек обрамляли широкий прямоугольник. Высокие окна, колонны, арки и дымовые трубы свысока наблюдали за сценой, где сотни людей неторопливо прогуливались, сидели запелёнутыми в теплое перед маленькими кафе, или стояли, наблюдая за катающимися, которые кружились на изрезанном коньками белом льду как медленная, плотная куча листьев, подхваченных ветром. Я чувствовал запах кофе, жареного лука и глинтвейна.
Над нами было акварельное небо, краски смешивались и перетекали друг в друга по мере того, как тускнел свет над клубами неторопливо плывущих облаков.
На льду люди хохотали и визжали, хватались друг за друга и за бортики, размахивали руками, цеплялись коньками. Вопли шлёпающихся на холодный, исцарапанный лёд эхом отражались от величественной архитектуры двора. Толпа чуть расступилась, и я увидел взлетающее синее пятно: кто-то прыгнул. Это была Селия.
Она была одета в серо-голубой костюм фигуристки: колготки, шорты, юбка-клёш и что-то вроде обтягивающей блузки с высоким воротником и длинными рукавами. На ней были коричневые перчатки и белые коньки. Волосы собраны в пучок. Взлетев до высшей точки прыжка, который привлёк моё внимание, она плавно изогнулась в воздухе, один раз повернулась вокруг своей оси, и уверенно приземлилась на правый конёк, колено согнуто, левая нога вытянута назад. Тихий щелчок опускающегося на лёд конька пронесся надо льдом, среди кружащихся тел, и она заскользила прочь, раскинув руки в стороны, отмеряя на льду широкую, медленно сужающуюся спираль. Она искусно избежала столкновения с парой других катающихся и затем c элегантным невысоким прыжком развернулась и покатила спиной вперёд по направлению к освободившемуся пространству в центре, наклоняясь и собираясь для следующего прыжка.
Толпа сомкнулась, я потерял её. Я переместился к металлическому ограждению катка, и положил ладони на холодную трубу, пытаясь снова найти её. К ограждению были привязаны синие пластиковые ленты, и я ощущал одну из них под моей левой рукой. Мои губы был холодными и сухими, и порыв ветра заставил меня почувствовать слёзы в уголках глаз. Я увидел её ещё раз, когда толпа опять расступилась и скользящая, волнообразная траектория вынесла её ко мне, как прекрасную экзотическую инопланетянку, выпавшую в наш мир из другой, высшей реальности.
Внезапно я понял две вещи. Первой было то, что я никогда прежде не видел эту женщину при свете дня. Второй - что она была самой красивой вещью из всех, которыми я когда-либо обладал.
Она крутанулась, выровнялась, подпрыгнула и приземлилась, и сразу же перешла в чёткое вращение, великолепно отцентрованное, меньше чем в десяти метрах от меня. Медленно подняла руки над головой. Вращение ускорилось, и её изящное тело превратилось в высокую размытую колонну светло-синего цвета над мазком белого, стробоскопические пучки света отскакивали от её блестящих коньков.
Она вышла из вращения и опять заскользила прочь, отталкиваясь коньками от скрипящего льда. Редкие аплодисменты катающихся и зрителей неслись ей вслед, и она улыбалась, но больше никак не реагировала на приветствия и не отвечала на взгляды. Она проехала всего в паре метров от меня, и я развернулся, чтобы разглядеть её. Выражение её лица было другим, почти растерянным. Под светло-коричневой кожей горел розовый румянец.
Какое-то тело прислонилось ко мне, и потерлось об мой бок. "А она хороша," - сказала Джо, опять просовывая свою руку под мою.
"Да" - только и смог сказать я. Селия некторое время ездила среди кружащихся людей, весёлая, спокойная и уверенная.
"Неплохо смотрится", - сказала Джо.
"Угу".
"Хочешь глинтвейна?"
"У? - произнёс я - А, да. Хорошая идея".
"Подождешь здесь?"
Селия, когда показалась в следующий раз, смотрела на зрителей, как будто выискивая кого-то. Она увидела меня и на секунду задержала взгляд, но выражение лица не изменилось ни на йоту. Она прокатилась мимо меня, продолжая сканировать взглядом толпу около бортиков, потом помахала кому-то рукой и остановилась у кромки льда, метрах в двадцати.
Там стоял мистер Мерриэл.
Огромный блондин, его телохранитель, как я решил, когда увидел их в апреле уходящими с вечеринки сэра Джейми, стоял рядом. Меня поразило, что я не заметил его раньше.
Мистер Мерриэл разговаривал со своей женой. В какой-то момент он посмотрел на меня и кивнул, но не так, как кивают, когда хотят сказать "Привет". Я почувствовал себя ледяной статуей, хрупкой, абсолютно обреченной. Селия бросила в мою сторону взгляд. Мой рот пересох, как будто слюна примерзла к деснам и зубам. Земля, весь огромный каток казалось, качнулась у меня под ногами. Я покрепче схватился за ограждение. Прямо передо мной девушка, сложившись почти пополам, поскользнувшись, упала, хохоча, сминая пластиковые ленты, за которые она хваталась, чтобы подняться.
Мистер Мерриэл продолжал смотреть на меня, его бледное, узкое лицо выглядело очень белым над черным воротником пальто. Кроме лица, смотреть было не на что: на Мерриэле были перчатки, толстый шарф и шапка в стиле Политбюро.
Телохранитель теперь тоже смотрел в мою сторону.
Чёрт! Я отвернулся, стараясь казаться беззаботным. Стал смотреть на других фигуристов. Некоторые из них тоже были весьма хороши, исполняя прыжки и вращения там, где обнаруживалось свободное место. Я прижал правый локоть, чтобы убедиться, что мой мобильник всё ещё у меня на поясе. Включил ли я его сегодня утром? Я не всегда делал это по воскресеньям. Я не мог вспомнить. Подозревал, что нет.
Исподтишка я бросил взгляд в их сторону. Селия трясла головой, и вся её поза говорила, что она спорит с мужем или умоляет его о чём-то. Он покивал, потом покачал головой - в отрицательном смысле. Селия развела руки, как бы признавая поражение, и наклонила голову набок, была вознаграждена кивком, и, оттолкнувшись коньком ото льда, быстро заскользила к дальней стороне.
Я быстро отвернулся к другим катающимся. Черт, нас ведь никто не обнаружил, правда? Он ведь не мог узнать? Чёрт, почему мы с Джо пришли именно сюда? Почему не могли просто сесть на автобус или поймать такси и отправиться с набережной прямо домой? Почему мне не пришло в голову, что если Селия катается на коньках, очень вероятно, что она может оказаться здесь, я смогу её увидеть и, очень вероятно, что она будет с мужем? Почему я не смылся в тот же момент как увидел её? Зачем мне надо было замирать подобно влюбленному подростку и пялиться на неё? Зачем ей нужно было замечать меня и задерживать на мне этот короткий, фатальный взгляд? Зачем Мерриэлу нужно было быть таким чертовски наблюдательным? О чёрт, почему эта жизнь - не компьютерная игра, где всегда можешь вернуться и заново прожить несколько последних минут и сделать другой выбор?
Я опять посмотрел в их сторону. Здоровенный блондин исчез. Я принялся смотреть по сторонам настолько яростно, насколько это возможно без того, чтобы вращать головой. Его нигде не было. Как, чёрт побери, мог я потерять его? Господи, они же не станут ничего делать здесь? Здесь слишком много людей. Здесь рядом были полицейские, я видел, по крайней мере, два патруля. Мерриэл тоже пропал. Он...
"Мистер Нотт?" - произнёс голос у меня за спиной.
Я замер, уставившись на лёд. Бледная вспышка голубого, где-то там. Я повернулся.
"Джон Мерриэл" - мужчина протянул мне руку.
Я пожал её.
Его лицо вблизи казалось тонким, почти утонченным. Он выглядел слегка печальным и бесконечно мудрым. Его брови были тонкими и очень чёрными, губы тонкими и очень бледными. Глаза - ярко-голубыми. Его лицо, обрамленное воротником пальто, шарфом и меховой шапкой, выглядело каким-то ненастоящим, как что-то двухмерное, как на экране.
"Здравствуйте". Мой голос прозвучал очень слабо.
"Это была моя жена, там, в голубом" - сказал он. Голос был тихим. У него почти не было акцента. Я увидел массивную блондинистую башку над толпой, за его спиной.
"Очень хороша - сказал я, глотая слова - Не правда ли?"
"Благодарю вас, да, она очень хороша. - он сузил глаза - Мне кажется, мы вместе были на вечеринке, которую устраивал Джейми Вертамли? Ещё весной. Лаймхаус Тауер. Нас так и не представили, но, сейчас, когда мне вас показали, мне кажется, что я вас видел".
"Возможно, вы правы" - сказал я. Я трахаю твою жену. Я трахаю твою жену. Я трахаю твою жену - вертелось у меня в голове, какой-то самоубийственно больной кусочек мозга пытался вытолкнуть это наружу, произнести вслух, чтобы быстрее покончить с этим, чтобы сделать худшее, что может случиться, уже случившимся, чтобы не представляеть себе это снова и снова.
"Как поживает Джейми?"
"Прекрасно. По крайней мере, последний раз, когда я его видел" - что было, если подумать, на той же вечеринке; на вечеринке, где я встретил твою жену и целовался с ней и лапал её и, главное, согласился на этот заведомо самоубийственный роман.
"Отлично. Передавайте ему привет"
О, ты имеешь в виду, что не станешь убивать меня прямо сейчас? "С удовольствием. Всенепременно".
Он посмотрел мимо меня, на лёд. "Моя жена слушает Вас по радио", - сказал он.
Да. И эта рука, которую ты только что пожимал, купалась в её сладкой... Видишь этот язык, эти губы? Подумай о её ушах, сосках и клиторе. "Действительно? Очень польщён"
Он слегка улыбнулся. "Она не хотела, чтобы я Вас об этом просил, но я знаю, что она будет очень рада, если бы Вы когда-нибудь поставите для неё какую-нибудь песню".
"Но мы не выполняем заявки" - услышал я слова, вылетающие из моего рта.
Что?
"О," сказал он, на секунду опустив взгляд.
Я что, свихнулся?
Я что, действительно так сильно хочу умереть?
На нём были узкие, чёрные, до блеска начищенные башмаки и очень тонкие чёрные кожаные перчатки, хотя правую он снял, чтобы пожать мне руку.
"Но, - сказал я, ударив в ладоши и улыбнувшись, - для... для..." Для кого-то, кого я трахаю часами, как только мне предоставляется такая возможность. "Для друга сэра Джейми и для такой красивой, э, фигуристки... Я думаю, мы можем сделать исключение". Я кивнул. Мерриэл уже улыбался. "На самом деле, я уверен, что мы сможем" - сказал яю Потому что, видишь ли, у меня абсолютно нет принципов, когда до этого доходит, и я сделаю всё, всё что угодно, чтобы спасти свою жалкую, лживую, лицемерную шкуру.
"Это очень любезно, мистер Нотт - произнёс он невозмутимо - я ценю это."
"Не стоит благодарности" - ибо я обожаю делать приятное людям, которых я ненавижу.
Со словами "вот моя карточка" он согнулся в поясе примерно на два градуса. И здоровенный блондин с метровой ширины плечами внезапно оказался рядом с Мерриэлом и протянул мне простую белую визитку, которую я буквально выхватил у него из рук, чтобы они не увидели моих дрожащих пальцев. "Позвоните мне, если решите, что я могу что-нибудь для Вас сделать"
Я спрятал карточку в карман. "Спасибо."
Мистер Мерриэл медленно кивнул. "Что ж, нам пора идти. Рад был встретить Вас."
"И Вас." Грязный убийца, гангстер, ублюдок.
Мистер Мерриэл повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился. "О!" сказал он. Он снова улыбнулся своей тонкой, как лезвие, улыбкой. "Я, наверное, должен сказать Вам её имя?"
"Ах, да! конечно, это могло бы нам помочь."
"Селия Джейн"
"Селия Джейн" промямлил я.
Он кивнул. "Селия Джейн". Протянул руку и похлопал меня по локтю перед тем, как развернуться и уйти.
Они удалялись сквозь толпу, блондин оставлял за собой широкий кильватер. Селия, прошу прощения, Селия Джейн - покинула лёд через одну из калиток, где они уже ждали её. Блондин протянул ей пальто и туфли. Она не смотрела на меня и держалась за руку мужа пока меняла обувь. Я протёр глаза. Когда я открыл их снова, мистера и миссис Мерриэл и их громоздкого помошника уже не было.
Я всё ещё дрожал, когда вернулась Джо, неся два полистереновых стакана с дымящимся сваренным вином.
"Вот. Похоже, тебе это не повредит. Что-то ты очень бледный. С тобой всё в порядке?"
Сергей Юрьенен: Триллер по-британски. "Мертвый эфир" и другие романы Иена Бэнса представлял в собственном переводе с английского московский журналист Остап Кармоди - ему и слово для заключения...
Остап Кармоди: Каждый год, в сентябре, Бэнкс садится писать новый роман. И неизменно заканчивает его в конце декабря: "Чтобы успеть помочь жене с рождественскими приготовлениями". Самый длинный писательский блок продолжался у него, по его признанию, две недели. Да и то не потому что вдохновение ушло, а потому что писатель не мог оторваться от телевизора - смотрел репортажи с Войны в Заливе. "Когда я слышу, как кто-то жалуется, что ему трудно писать" - признался он в одном из последних интервью - "я думаю - Да брось ты это занятие, ради всего святого! Я, лично, обожаю писать". Так что новый роман Бэнкса будет закончен примерно через месяц. Если не будет войны.
В передаче была использована музыка:
Michael Nyman & Damon Albarn - Let's Go Kill That Bastard
The Jam - Start!
Carter USM - Billy's Smart Circus
The Strokes - Alone, Together