Перевод, ориентация: Остап Кармоди
Он говорит, что обрел свой стиль в 60-х, когда писал газетные отчеты о концертах группы "Доорз". Он говорит, что ключ к пониманию его книг - учение тибетского буддизма о "Безумной Мудрости". В чем смысл жизни? вопрошаете вы, Тибет же отвечает вам вопросом: "А как звучит хлопок одной ладони?" В свои 66 лет Том Роббинс удерживает давно завоеванный статус одной из культовых фигур в современной американской словесности. Создано 7 романов, весной 2003-го выходит восьмой - "Вилла Инкогнито". Помимо провозглашенной "безумной мудрости" и космически-комического видения мира, Том Роббинс - это сложный метафорический стиль, сюжет присутствует, но, как заявляет автор, в зависимость от сюжета он не впадает. Те или другие романы переводились на французский, немецкий, испанский, итальянский, португальский, китайский и венгерский. С русским языком Роббинсу не везло до тех пор, пока он не обрел еще одного страстного поклонника - можно даже сказать, фана.
Остап Кармоди, живущий в Праге московский журналист и компьютерщик, приглашает нас разделить свою читательскую радость. Литературные иллюстрации из Тома Роббинса, в основном это будут зачины романов, прозвучат в чтении Ивана Толстого и в переводе Остапа. Впервые по-русски...
Том Роббинс: Свёкла - самый глубокий из овощей. Редиска, по общему признанию, более пылкая, но огонь редиски - холодный огонь, огонь досады, не страсти. Помидоры довольно похотливы, однако есть в помидорах какое-то легкомыслие. Свёкла же убийственно серьёзна.
Славянские народы наследуют свои физические характеристики от картошки, своё тлеющее беспокойство от редиски, свою серьёзность от свёклы.
Свёкла - печальный овощ, более других готовый страдать. Попробуйте выжать кровь из репы.
Свёкла - убийца, вернувшийся на место преступления. Свёкла - то, что получается, когда вишня путается с морковью. Свёкла - древний предок осенней луны, заросший бородой, похороненный заживо, почти ставший полезным ископаемым; тёмно-зелёные паруса причалившей лунной лодки прошиты венами первобытной протоплазмы; шнур от воздушного змея, когда-то соединявший луну с Землёй, стал грязным волоском, отчаянно бурящим землю в поисках рубинов.
Свёкла была любимым овощем Распутина. Это легко понять по его глазам.
Существует, конечно, и белая свёкла, свёкла, выделяющая вместо крови сахарную водичку, но нас интересует только красная, та разновидность свеклы, что краснеет и набухает, как геморрой, от которого нет спасения.
Старинная украинская пословица гласит: "История, которая начинается со свёклы, кончается дьяволом".
Это риск, на который придётся нам пойти.
Остап Кармоди: Когда я заканчивал школу, как раз наступила перестройка, и на меня обрушился вал книг. Срочно нужен был способ отличать хорошие от плохих. И я его быстро нашёл. Я читал первую пару страниц книги, и если они меня "цепляли", такую книгу я покупал. Разумеется, этот способ был несовершенен. Разумеется, было полно прекрасных романов, которые начинаются ни шатко ни валко и только к сороковой странице набирают ход. Но на тот момент принцип "первых двух страниц" меня выручил. Сейчас, разумеется, у меня появились и другие способы отличать хорошие книги от плохих, но к произведениям, которые хорошо начинаются, я до сих пор испытываю огромную нежность. И поэтому очень люблю Тома Роббинса.
Родился в 1936-ом году. Оба деда - баптистские священники. В 1947-ом, в 11 лет, ушёл выступать с бродячим цирком. В 1952-ом, то есть в возрасте 16 лет, женился. В 18 лет родил сына. В 20 поступил в университет. В 26 окончил его. Женился во второй раз. Работал журналистом и ди-джеем. В 27 впервые попробовал ЛСД. В 32 начал писать свой первый роман "Ещё один придорожный аттракцион". Женился в третий раз. В 34 года закончил роман. Через год он был напечатан и сразу же стал культовой книгой. В 1977-ом (Роббинсу 41) Элвис Пресли найден мёртвым. Рядом с ним на полу лежит книга - "Ещё один придорожный аттракцион".
Далее в том же духе. Ещё две жены (скоро, возможно, будет ещё одна). Ещё пять книг (в начале следующего года выходит очередная.) Достаточно безумная жизнь. Книги, казалось бы, должны быть такими же безумными. Ничего подобного: гораздо безумнее. Отрывок, который звучал в начале передачи, - вступление к книге "Джазовые духи" (Jitterbug perfume). Она рассказывает о парфюмерии, бессмертии и свёкле. Роббинсу есть что сказать обо всех этих вещах. И хотя и свёкла и парфюмерия и, возможно, бессмертие сущестуют уже много тысячелетий, Роббинс показывает все эти вещи с совершенно неожиденной стороны. Вот что, казалось бы, интересного можно сказать об амёбе. Очень много чего - вот вступление ко второй книге Роббинса "Даже девушки-ковбои иногда грустят":
Том Роббинс: Амёбы не оставляют окаменелостей. У них нет костей. (Нет зубов, нет ременных пряжек, нет обручальных колец.) Следовательно, определить, как долго существуют на земле амёбы, - невозможно.
Весьма вероятно, что они были здесь прямо с того момента, когда подняли занавес. Амёбы могли даже доминировать на сцене, в начале первого акта. С другой стороны, они могли появиться всего за три года - или три дня, или три минуты - до того, как были открыты Антоном Ван Левенгуком в 1674. Ни то ни другое невозможно проверить.
Тем не менее, можно быть уверенным в одном: поскольку амёбы размножаются делением, бесконечно, отдавая все, что у них есть, и, однако, не теряя при этом ничего, первая на Земле амёба всё ещё жива. Четыре миллиарда лет отроду или всего три сотни, но он (или она) всё ещё с нами.
Где?
Что ж: не исключено, что первая амёба, в данный момент, плавает на спине в шикарном бассейне в Голливуде, штат Калифорния. Но возможно первая амёба прячется в корнях рогоза и всматривается в мутные отмели озера Сиваш. Может быть, первая амёба только что стекла по твоей ноге. Гадать бесполезно.
Первая амёба, так же как и последняя, и все остальные, находится здесь, там и везде, потому что её транспорт, её средство доставки, само её существование - вода.
Вода - туз среди прочих стихий. Вода прыгает с облаков без парашюта, крыльев или страховки. Вода, не моргнув глазом, преодолевает самую крутую пропасть. Воду хоронят, но она поднимается из могилы. Вода ходит по огню, и волдыри появляются у огня. Стильно глядится в любой ситуации - твёрдая, газообразная, жидкая, - говорящая на проникновенных диалектах, которые понимают все - животные, растения и минералы, - вода отважно странствует по всем четырем измерениям, сохраняя (дай пинка кочану капусты в поле - и он закричит "Воды!"), разрушая (Пальчик голландского мальчика хранил в памяти вид с горы Арарат) и создавая (Кто-то даже сказал, что люди были изобретены водой, как приспособление для её транспортировки с места на место, но это уже другая история). Всегда в движении, постоянно текущая (со стемительностью горного потока или с неспешностью ледника), ритмичная, динамичная, вездесущая, переменчивая, математика, вывернутая наизнанку, философия задом наперёд, постоянная одиссея воды фактически неостановима. И куда бы ни шла вода, амёбе с ней - по пути.
Остап Кармоди: Прочтя такое вступление, я не смог не купить книгу. Потому что знаю - если человеку есть что сказать об амёбе, ему тем более есть что сказать и о более важных вещах, таких, например, как любовь или конец тысячелетия...
Том Роббинс, вступление к роману "Натюрморт с дятлом":
В последней четверти двадцатого века, когда западная цивилизация катилась к своему закату слишком быстро для того, чтобы движение было комфортным, но всё же слишком медленно для того, чтобы это было захватывающим, большая часть мира сидела на краешке всё более дорогого театрального кресла, ожидая, со смешанными в разных комбинациях ужасом, надеждой и апатией, когда же произойдёт нечто Значительное.
Нечто значительное должно было случится в самое ближайшее время. Целое коллективное бессознательное не могло ошибаться. Но что именно? И будет ли оно Апокалипсисом или Обновлением? Переменой погоды или изменением уровня мирового океана? Землетрясениями в Калифорнии, пчёлами-убийцами в Лондоне, арабами на бирже или НЛО на лужайке перед Белым Домом? Возможно, Мона Лиза отрастит усы? Возможно, рухнет доллар?
Христианские приверженцы сценария Второго Пришествия были уверены, что после двух тысяч лет напряженного ожидания второй ботинок наконец-то упадёт.
И пять известнейших физиков эпохи, собравшись в отеле "Челси", предсказали что вскоре поднимется из глубин Атлантида.
На это последнее принцесса Ли-Шери отреагировала так: "Есть два потерянных континента. Вторым были Гавайи, называвшиеся Му, "мать", - его отголоски мы всё ещё чувствуем, - земля танца стэп, рыбацких песен, цветов и счастья. Есть три потерянных континета... Мы, влюблённые - третий".
Как бы ни оценивать географические воззрения принцессы Ли-Шери, нужно согласиться, что последняя четверть двадцатого века была суровым временем для влюблённых. Это было время, когда женщины открыто ненавидели мужчин, время, когда мужчины чувствовали себя преданными женщинами, время, когда романтические отношения принимали характер весенних рек, уносящих многих маленьких детишек на зазубренных негостеприимных льдинах прочь от берега.
Никто больше не понимал, какой прок от луны.
Представьте себе ночь в августе. Принцесса Ли-Шери стояла у окна своей мансарды. Было полнолуние. Луну раздуло так, что она грозила опрокинуться. Представьте себе, что вы просыпаетесь и обнаруживаете луну, лежащую лицом вниз на полу ванной комнаты, как Элвис Пресли, подавившийся "banana split". Это была луна, которая могла расшевелить дикие страсти в корове. Луна, которая могла пробудить дьявола в кролике. Луна, которая могла превратить гайку в лунный камень, а Красную Шапочку - в Большого Серого Волка. Больше часа смотрела Ли-Шери на небесную мандалу.
"Есть ли у луны назначение?" - спросила она у принца Шарминга.
Принц Чарминг притворился, что она задала глупый вопрос. Возможно и так. Remington, в который был загружен тот же вопрос, выдал следующий ответ:
Альбер Камю писал, что единственный серьезный вопрос - покончить с собой или нет.
Том Роббинс писал, что единственный серьезный вопрос - имеет ли время начало и конец.
Камю явно встал не с той ноги, а Роббинс должно быть забыл завести будильник.
Единственный серьезный вопрос действительно существует. Вот он:
Кто скажет, как заставить любовь длиться?
Ответьте мне на это, и я скажу вам, кончать ли Вам с собой.
Ответьте мне на это, и я поведаю Вам о начале и конце времён.
Ответьте мне на это, и я открою Вам назначение луны.
Остап Кармоди: Роббинс действительно знает назначение луны. Он может написать прекрасную книгу, вот такую как "Натюрморт с дятлом", о любви, происходящей в пачке от сигарет. А может - о показываемой в придорожном балагане мумии Иисуса Христа. Настоящей. Живой. Об этом, собственно и был его первый роман - "Ещё один придорожный аттракцион". Неудивительно, что он стал культовым - помимо того, что Роббинс просто прекрасно пишет, он ещё и ничего не боится. Запретных тем для него нет. Он не борется с политкорректностью, он её не замечает. В частности и поэтому его книги так легко и радостно читать. Градус безумия в них зашкаливает далеко за красную отметку. Но это безумие не оставляет ожогов. Наоборот, оно греет сердце.
Сергей Юрьенен: Том Роббинс, начало романа "Еще один придорожный аттракцион" - того самого, который читал перед смертью Элвис Пресли:
Бельё волшебника только что было найдено в картонном чемодане, дрейфующем по поверхности грязного пруда на окраине Майами. Какой бы значительной ни была эта находка, - а существует возможность, что она изменит судьбу всех и каждого из нас - это не тот инцидент, с которого следует начать данный отчёт.
В чемодане вместе с мистическими неприличностями содержались страницы и обрывки, выдранные из дневника, который Джон Пол Циллер вёл во время одного из своих путешествий по Африке. Или то была Индия? Дневник начинается таким образом: "В полночь арабский мальчик принёс мне миску белых фиг. Его кожа просто как золотая, и я примериваю её. Она не защищает от комаров. От звёзд - тоже. Грызун экстаза поёт у моей кровати", И продолжается: "Наутро повсюду видны следы магии. Какие-то археологи из Британского Музея нашли проклятие. Местные беспокоятся. Девушку из соседней деревни унёс носорог. Непопулярные пигмеи терзают подножие этой загадки". Это - начало дневника. Но не начало этого отчёта.
Ни ФБР, ни ЦРУ не станут утверждать, что содержимое чемодана принадлежит Джону Полу Циллеру. Но их нежелание дать однозначный ответ является либо бюрократической формальностью, либо тактическим обманом. Кто ещё, кроме Циллера, скажите Христа ради, носит шорты в обтяжку, сшитые из шкурок древесных лягушек?
Как бы то ни было, давайте не будем понапрасну околачиваться на арене горячих событий. Несмотря на агентов кризиса, которые заставляют нас составлять этот отчёт, несмотря на раскручивающийся по спирали дух времени, подчёркивающий его необходимость, несмотря на замершую в неустойчивом равновесии всемирную моральную структуру, несмотря на все это, автор сего документа не журналист и не учёный, и хотя он вполне осознаёт потенциальную историческую значимость своих слов, тем не менее, он не собирается позволять объективности столкнуть его с колонны его собственной перспективы. И его перспектива имеет своим главным фокусом, несмотря на огромное общественное значение событий, ту девушку: Аманду.
"Я люблю три вещи, - воскликнула Аманда после пробуждения от своего первого долгого транса. - Вот они: бабочка, кактус и Бесконечное Безделье".
Позже, она дополнила список, включив в него грибы и мотоциклы.
Прогуливаясь по своему кактусовому саду одним тёплым июньским утром, Аманда набрела на старика-Навахо, рисовавшего на песке картины.
"В чём назначение художника?" - спросила Аманда у талантливого нарушителя границ своих владений.
"Назначение художника, - ответил навахо, - давать то, чего не даёт жизнь".
Аманда забеременела во время жуткой грозы. "Молния это или любовник?" - бормотала она иногда.
Когда её cын родился с электрическими глазами, люди перестали считать её дурочкой.
Завёрнутая в жёлтую бархатную тогу, собранную у пояса зелёным скарабеем, гирлянда из голубых японских ирисов вокруг шеи, пускающий пузыри младенец привязан за спиной, Аманда гоняла свой мотоцикл по лугам в поисках редких мотыльков. Одним длинным весенним днём она наткнулась на маленький цыганский табор, расположившийся вокруг большой ивы.
Подозревая их сведущими в такого рода искусствах, Аманда спросила: "Не откроете ли вы мне что-нибудь о природе моего истинного я?"
"А что нам за это будет?" - спросили цыгане.
Аманда опустила свои длинные ресницы и мило улыбнулась. "Мой горячий рот", - сказала она.
Согласие было достигнуто. После того, как она всецело удовольствовала четырёх мужчин и двух девушек, цыгане сказали Аманде: "Ты по природе очень любопытная женщина", - и отправили её своей дорогой.
На её день рождения Амандин отец (бывший неимоверно толстым) подарил ей дрессированного медведя. Медведь понимал только русский, в то время как Аманда говорила только по-английски и по-цыгански (неплохо зналя к тому же несколько диалектов северо-американских индейцев, она никогда не говорила на них публично). Представления не получалось. Что же делать?
Аманда подружилась с медведем. Она готовила для него восхитительные мясные рулеты. Она чесала ему за ушком и давала ему апельсины, шоколадные пирожные и поила "Доктором Пеппер". Постепенно медведь начал делать трюки по собственной инициативе. Он танцевал, когда Аманда играла на своём концертино, разъезжал на её серебрянном велосипеде, удерживал три крокетных шара на кончике носа и курил дорогие сигары.
Однажды человек из Московского Цирка посетил город рядом с городком Аманды. По просьбе амандиного отца он заехал посмотреть на медведя. Он выкрикивал команды на русском, но медведь не обращал на него никакого внимания и в конце концов, поворочавшись на своём коврике, уснул.
"Этот чёртов медведь никогда не выполнял команды, - пожаловался циркач. - Откровенно говоря, поэтому мы его и продали".
Тем же летом главной идеей Аманды было организовать Консерваторию для Бабочек. Так как большинство мотыльков имеют очень короткую продолжительность жизни, среди членов консерватории была большая текучесть.
Аманда поставила палатку у водопада - она была сделана из ивовых прутьев и шерсти чёрной козы. Заполнив тент своими самыми большими и мягкими цветастыми подушками, Аманда разделась до бус и трусиков и впала в транс. "Я должна придумать, как продлить жизнь бабочек", - объявила она перед этим.
Однако, час спустя, выйдя из транса, Аманда загадочно улыбалась. "Бабочки живут ровно столько, сколько нужно", - сказала она.
Это был один из тех спокойных осенних дней, которые кажутся выпеченными из смеси полыни, полированной бронзы и персикового бренди. Отец Аманды прошёл (отдуваясь) по опавшим листьям, хрустящим орехам и беличьим тропинкам до самой горы Бау Вау. Там он обнаружил свою дочь у входа в пещеру, полную летучих мышей, тихо беседующей с Идиотом. Отец был и успокоен, и сбит с толку. "Аманда, у тебя же жуткая простуда, - заворчал он - я думал, ты отправилась в город к доктору Чемпиону, но кто-то сказал, что они видели, как ты на своём мотоцикле тарахтишь к лесу".
"Я пришла повидать Ба Ба, - ответила Аманда - Он открыл мне скрытую суть моей лихорадки и глубинный смысл моих чихов".
"Когда ты болеешь, гораздо разумнее обратиться к врачу", - настаивал отец.
Аманда одарила отца любящей улыбкой и молча продолжала вышивать свой драконий плащ.
Покраснев, Идиот поднялся на ноги. Он уважительно снял свой изношенный серый берет и уставился себе на ботинки. "Логика даёт человеку только то, что ему нужно", - заикаясь, произнёс он. "Магия даёт ему то, чего он хочет".
Сергей Юрьенен: Люди мира, расслабьтесь! Американский писатель Том Роббинс. Если вы заинтригованы, более глубокое представление о его творчестве можете получить по Интернету, посетив персональные сайты Роббинса - их там немало.
Остап Кармоди: Ну вот, общее представление о жизни и творчестве Тома Роббинса вы уже, полагаю, получили. По крайней мере поняли главное - Роббинс предпочитает магию логике. Пора переходить к его последнему на сегодняшний день роману - "Свирепые калеки, возвратившиеся из тропических стран". Такое длинное название - строка из стихотворения Рембо. В стихотворении говорится, что этих самых калек очень любят женщины. Любят женщины и героя этого романа. Он их тоже любит. Как и вообще жизнь. Свиттерс - агент ЦРУ. Агент ЦРУ, слушающий рок-н-ролл, принимающий расширяющие сознание наркотики, и влюбляющийся в молоденьких девушек. Агент ЦРУ, считающий, что самый страшный грех - серьезное отношение к жизни. Сюжет книги как всегда настолько безумен, что описать его - задача не из лёгких. Но попробую.
Свиттерс едет в Южную Америку, чтобы выполнить задание ЦРУ и, заодно, выпустить на волю старого попугая своей бабки. Попугай, умеющий говорить только одну фразу: "Люди мира, расслабьтесь!" вызывает интерес местного индейского колдуна и тот удостаивает Свиттерса аудиенции. Колдун кормит Свиттерса, как Дон Хуан Кастанеду, всякими странными веществами, в результате чего тому открываются Миры. Как плату за это шаман налагает на него заклятие: с этих пор если он дотронется ногой до земли, то немедленно умрёт. Свиттерс относится к заклятию серьезно, особенно после того, как видит как погибает на месте британский антрополог, нарушивший другой запрет колдуна. В результате агент ЦРУ вынужден передвигаться на инвалидной коляске либо ходулях. Он теряет девушку и работу и в результате многочисленных приключений оказывается на территории Сирии в женском монастыре, монашки которого хранят у себя секретное "Третье пророчество Фатимы", касающееся судьбы христианской церкви. В конце концов уехав из монастыря, Свиттерс случайно обнаруживает, что туда направляются какие-то подозрительные личности.
Уф. Вроде всё.
Слушайте кусок из романа:
Том Роббинс, "Свирепые калеки, возвратившиеся из тропических стран"
У того, что помоложе и потоньше (скорее всего под сорок и гибкий как бобовый стебель) лицо было как инструкция, которую выдают к разборным игрушкам: сперва оно казалось простым, обычным и честным, но чем дольше ты его изучал, тем более непостижимым оно становилось. Беспокойство, однако, вызывало не лицо, а тело. От редеющих чёрных волос до носков ручной работы ботинок, Итальянец держал себя с осознанной грацией дорого продавшегося мастера боевых искусств. Он изображал, что ему всё неинтересно, что он абсолютно расслаблен, но каждый его мускул был напряжён как взведённая пружина, готовая мгновенно распрямиться. Подобный вид Свиттерс наблюдал у многих полевых агентов и киллеров. Было время, когда он наблюдал такой вид в собственном зеркале.
У того, что постарше (сильно за шестьдесят) были тонкие седые волосы и красный цвет лица пьющего священника. Рот его был детским и безвольным, приспособленным для сосания леденцов, но глаза его за очками в золотой оправе были жесткими и бесчувственными как окаменелый скат. Хотя он казался весьма умным, Свиттерс мог определить, что это был интеллект поверхностный, быстро схватывающий факты и цифры и не понимающий фактически ничего действительно важного, хорошо смазанный мозг, посвятивший себя защите, сохранению и эксплуатации каждого клише и суеверия, хранящегося в седельных сумках институализированной реальности.
Свиттерс повернулся к пребывающему в замешательстве Туфику. "Начиная с завтрашнего дня, приятель, - сказал он, - у тебя будет новый помощник. Я надеюсь, что драндулет твоих клиентов сможет вместить четверых". Он пронзил открывшего рот сирийца тем, что люди без фантазии описывали как его яростные гипнотические зелёные глаза. "Я отправляюсь в оазис вместе с тобой".
Он расстегнул свой саквояж и, разгребая футболки и носки, потянулся прямо к фальшивому дну. "Первым делом, - сказал он - ты должен помочь мне установить это устройство в заднее сидение машины, на которой мы поедем. По-английски, мы называем это "bug" - жучок.
Свиттерс улыбнулся. Туфик оцепенел. Над ними улыбалась своей тоже оцепенелой улыбкой большая луна Рамадана, прекрасно подходящая, возможно, человеческим делам на которые была обречена бесконечно сочиться её сухая серебряная слюна.
Приказав Туфику и его "помощнику" ждать в машине, двое подошли к большим деревянным воротам. Пока они читали знак ("Торговцы, звоните три раза. Те, кто в нужде, звоните дважды. Безбожники, не звоните вовсе") Свиттерс с интересом прислушивался к тому, сколько же раз визитёры позвонят в колокол. Смотрел он ещё более напряженно, чтобы увидеть, кто из сестер откроет им. Он знал, что, в конце концов, парочку впустят. Он знал, зачем они здесь. Их тихая беседа на заднем сиденье отдавалась в его вставленном в ухо динамике как диалог из оперы Верди, и хотя его итальянский вовсе не был perfeсto, у него почти не возникло трудностей с тем, чтобы понять их намерения.
Неудивительно, что впустила их, в конце концов, именно Домино Тири. Она его не видела, и Свиттерс смог заметить её только краем глаза, но и этого было достаточно, чтобы заставить его пульс выдать синкопу. Он зажёг сигару. Причин спешить не было. Церковники, это несомненно, не остановятся ни перед чем, но они предпочтут переговоры угрозам, а угрозы - насилию. Есть определенный протокол, которому они будут следовать. С обеих сторон. В данный момент, представил себе он, подают чай.
Ну что же, этот момент не хуже любого другого подходил, чтобы извлечь Мистера Беретту. Он освободил пистолет из крокодиловой тюрьмы и засунул за пояс брюк. Он был уверен, что Ватиканский "адвокат" вооружён. Свиттерс представил себе парня, пропускающего палец сквозь ручку чайной чашки или сахарницы, как будто бы это был курок. Чем дольше он себе это представлял, тем тревожнее ему становилось. Наконец он растолкал спящего Туфика.
Туфик был сонный и раздражённый, но он, следуя инструкциям, подъехал не включая фар на зады монастыря и остановился рядом с глиняной стеной. Кряхтя, Свиттерс вылез спиной вперёд через окно и вскарабкался на крышу машины. Оттуда было уже нетрудно перебраться на верхушку стены. Сидя на стене, он жестами показал Туфику ехать назад к воротам и стал решать, что делать дальше. Он не особо беспокоился, потому что электричество в монастыре ещё не включили, он знал, что с минуты на минуту Пипи должна будет... - Прекрасно, вот и она!
Началось низкое электрическое гудение, будто спиритическая мантра Томаса Эдисона или романтическое мычание влюблённого людоеда. В центре оазиса вспыхнуло несколько огней. Пипи вышла из тени генератора и, ритмично покачиваясь, куда-то потрусила, будто дико спеша вернуться к какому-то незаконченому делу на другой стороне монастыря. Потом уголком глаза она заметила Свиттерса. Она явно не поняла, что это был он. По тому, как она закричала, можно было предположить, что Пипи на секунду перенеслась обратно в Нотр-Дам - то, как он сидел на стене, светящийся во тьме красный огонёк его сигары, в общем, принять его за горгулью было вовсе не зазорно. Он позвал её по имени, чего ни одна ужасная горгулья до сих пор не делала, даже в пиппиных кошмарах, но она продолжала дрожать, прижав веснушчатую руку ко рту. Возможно, ей почудилось, что Свиттерс - привидение кардинала Тири, явившееся покарать пахомианок за предательство. Она была достаточно суеверна, чтобы бояться таких вещей. Глубоко религиозные люди по определению суеверны.
"Pippi! C'est moi. Les echasses, s'il vous plait. Ходули. Depechez-vous. C'est moi, bebe". Долбаный цирк снова в городе!
Когда Пипи поняла, что это он, она снова вскрикнула. Она несколько раз, радостно визжа, подпрыгнула, прежде чем ей удалось взять себя в руки и устремиться к нему с ближайшей парой ходуль. Это были слишком большие ходули, ходули для цирка Барнума, абсурдно высокая пара, потому что его привычные двухдюймовки остались в его старой комнате, а нормальная пара, как всегда, стояла у главных ворот. Но, чёрт побери! Он сам в это ввязался, не так ли? Впускайте клоунов!
Если ходули, которые поддерживали его в двух дюймах над землёй, были аналогом просветления, эта сверхвысокая пара должна была представлять собой Нирвану. Неудивительно поэтому, что так мало соискателей достигало этого состояния. Свиттерс, уже опытный ходульщик, чувствовал себя на этой гигантской паре так же неуверенно, как когда привязывал их к ногам первый и единственный раз. Он качался, шатался и опасно колебался из стороны в сторону, но, тем не менее, устоял и отправился за Пипи, очень довольный тем, что руки у него оказались свободны. В данное время, пробираясь через многочисленные сады, он занял их задачей раздвигания листвы. В какой-то момент он ударился головой о высокую ветку ивы, напугал пару устроившихся на ночлег кукушек и заставил их взметнуться со своего минималистского гнезда, разразившись вместо обычной своей сладкой песни резкими сердитыми криками. Чтобы не упасть, Свиттерс схватился за ветку и заставил ещё одну изящную бело-оливковую птицу подняться в воздух, громко хлопая крыльями. "Да ладно, кончайте сучиться - крикнул он им - ещё не так поздно. Вы мне напоминаете мою бабушку".
Ускоряя шаг, чтобы быть близко к Свиттерсу и успеть подхватить его, если он опрокинется, Пипи - стаккато, бросая слова через плечо, - попыталась ввести его в курс дела. "Из Ватикана. Они хотят его. Пророчество. Церковь знает о нём. Фанни им сказала. Осторожней голову. Они хотят его немедленно. Я думаю, Спрятанная Красота не отдаст".
К тому моменту как Пипи и Свиттерс достигли главного здания, встреча уже перестала даже казаться цивилизованной. На самом деле, участники уже высыпали из конференц-зала и собрались около жасминовых кустов, горячо споря. Отличный момент для неожиданного появления. Трёхметровый Свиттерс вышел, раскачиваясь и пошатываясь через баклажанную грядку как раз в тот момент, когда старший из церковников, учёный из Лиссабона, протянул руку и сорвал с аббатиссы вуаль. Она отвесила ему пощёчину, лёгкий шлепок, который потряс учёного куда меньше, чем её внезапно открывшаяся двухэтажная бородавка. Он таращился на нарост как зачарованный, как вдруг его внимание было отвлечено появлением несущегося на него колосса с горлом ликования и волосами, полными листьев.
После этого сцена стала несколько хаотичной. Свиттерс кружил вокруг группы (он должен был двигаться, чтобы не упасть), требуя ответа на вопросы, не подергается ли опасности собственность монастыря, не была ли нарушена неприкосновенность жилища и знакомы ли джентельмены с некоторыми положениями Женевской Конвенции. Он грозил пальцем профессору. "Не следует так обращаться с леди!" - предупреждал он, хотя было трудно понять, была в его голосе угроза или усмешка. Сёстры возбуждённо толкали друг друга локтями, обвиняюще показывая пальцами на профессора, который, оправившись от шока, вызванного вторжением Свиттерса, начал выговаривать аббатиссе за неприемлемое состояние дел. Несколько коз, разбуженных шумом, начали блеять, закричал осёл, взбешенные кукушки носились над собравшимися. Только сестра Домино и так называемый адвокат оставались спокойны, Домино потому что... ну просто потому, что она была Домино, а адвокат - потому что узнал в Свиттерсе компаньона по путешествию и догадался, что под этим фарсом кроется что-то серьезное. Допустить, что он заволновался, было немыслимым. Он был профессионалом и пока его глаза наблюдали за кривляниями безумного ходульщика, лицо его не выражало вообще ничего.
Доктор Гонкалвес, - так звали исследователя Фатимы, - настаивал, на французском, что он не покинет монастырь без документа, за которым приехал. Он явно уже не раз делал то же заявление и ранее, но более вежливо и не в такой шумной обстановке. Спрятанная Красота, со своей стороны, твёрдно стояла на том, что эта бумага - собственность Ордена Пахомианок, на что доктор Гонкалвес, чьё лицо с каждым мигом становилось всё более красным, отвечал, что этот орден не признан Церковью, и, следовательно, не существует. "Как Вы, в таком случае, назовёте это?" - поинтересовалась аббатисса, указывая остатками своей вуали на женщин и строения вокруг. "Я склонялся к тому, чтобы назвать это бездумным нарушением соглашения с Господом, - парировал Гонкалвес, - но теперь назову это ещё и сумасшедним домом". Он снял свою соломенную шляпу и махнул ей в направлении Свиттерса, когда тот проносился мимо. Свитерс расхохотался и заметил Сканлани (так, как выяснилось, звали младшего из приезжих): "Отличный прикид, приятель". На Сканлани был костюм цвета глины характерного арманиевского покроя. В ответ на комплимент его верхняя губа выгнулась в почти невидимой гримасе раздражения.
Скрытая Красота попыталась вернуть вуаль на место, но действие это почему-то взбесило профессора Гонкалвеса. Он выхватил прозрачную ткань у аббатиссы из рук и хлестнул её ей. Домино была единственной, кто не растерялся. Она встала между профессором и своей тётей как будто это были глупые ссорящиеся дети. "Хватит! - объявила она спокойно. - Вам, джентельмены, следует немедленно покинуть монастырь. Это официальное требование, и если вы его не выполните, вопрос будет улажен нашим шефом по безопасности". Кивком головы и взмахом блестящих каштановых волос она указала на шута на ходулях - и только в этот момент её глаза встретились с глазами Свиттерса в первый раз за этот вечер. Что-то проскочило между ними, что-то глубоко личное и живое, но одновременно и недоуменное, настороженное, и чуточку таинственное.
Принимая на себя эту роль, Свиттерс заревел на визитёров на самом своём грубом итальянском: "Sparisca! Sparisca! Валите отсюда!".
Санлани подпрыгнул, будто его включили. C молниеносностью форварда NBA он сделал пять перекрестных шагов и выбросил вперёд правую ногу, как заправский кик-боксер. Кожаная подошва его дорогого миланского ботинка ударила по одной из ходуль. Моментально утратив своё и без того ненадёжное равновесие, Свиттерс повалился на спину. С громким треском он упал в один из жасминовых кустов. Сломанные ветки впились ему в спину как кинжалы, но то, что осталось от куста послужило буфером между Свиттерсом и землёй. Его ноги до неё не дотронулись. Струйка крови бежала из глубокой царапины у него на щеке. "Ещё один чёртов шрам, - пожаловался он - я вам говорил, боги явно завидуют моей красоте". Два или три благоухающих лепестка прилипли к ране. Он принюхался: "Пахнет как на студенческом балу!"
Выражение лица Сканлани не изменилось, но доктор Гонкалвес начал саркастически смеяться. "Ваш шеф безопасности?!" - спросил он с ухмылкой. Пипи и Зузу попытались вытащить Свиттерса из сломанного куста, но он отмахнулся от них. "Доставьте сюда мой звездолёт, - прошептал он Пипи - он в автомобиле, припаркованном у ворот".
Домино посмотрела на профессора. "Если он что-нибудь повредил, - сказала она, показывая на Свиттерса, - вы никогда не получите пророчества"
"О, - поднял брови Гонкалвес - так значит у нас всё же есть шанс его получить?"
"Возможно. Нашему ордену нужно будет обсудить различные..."
"Только через мой труп!" - воскликнула Скрытая Красота.
"Подождите, тётя, давайте рассматривать все возможности. Когда-нибудь в будущем, после того, как будут выполнены определённые условия, сделаны некоторые уступки, возможно, что в интересах всех будет..."
"В интересах всех будет, если вы отдадите украденный документ немедленно", - прервал её Гонкальвес. Его тон был не менее угрожающим, чем зелёный отлив на майонезе. Он отодвинул Домино в сторону, чтобы напрямую схватиться со Скрытой Красотой. "Посмотрите на себя! - прошипел он сквозь стиснутые зубы - Вы только посмотрите на себя! Как такая как вы может бросать вызов власти Святого Отца?" Старая аббатисса мигнула. Если у неё ещё сохранялось беспокойство относительно своей прошлой красоты, теперь оно исчезло.
"Я бросаю вызов воле Святого Отца! - раздался громкий крик из кустов - Я бросаю вызов власти Святой Власти! Я бросаю вызов власти нечестивой власти! К чёрту власть и польскую сардельку, которая ей наделена!" После чего он добавил, потому что в спину его больно кололи ветки и потому что его несло: "К чёрту Далласских Ковбоев!"
"Ох, выбирайте выражения, мистер Свиттерс, - сказала Мария Дью - через святотатство можно потерять всё!"
"Заткните этого неуча" - скомандовал Гонклавес. Он сказал это Скрытой Красоте, к барочному носорожьему полипу которой оставались прикованы его маленькие глазки, но отреагировал на команду Сканлани, кошачьей походкой направившегося к раскуроченному кусту, скорее не идя, а скользя. Не успел, однако, юрист, сделать и несколько шагов, как один за другим прозвучали три выстрела.
Мистер Беретта заговорил. Мистер Беретта залаял на звёзды.
Снова потревоженные кукушки взметнулись в небо, хлопая крыльями и протестующе крича. Стало слышно, как роют зелмлю копытами козы и из курятника донеслось громкое кудахтанье хора встревоженных несушек. Сканлани замер. Свиттерс направил на него пистолет. Он был уверен, что Сканлани выхватит из-под дорого пиджака своё оружие. Он представил себе движение ловкое, как движение фокусника. На это будет приятно посмотреть. Даже его поза - широко расставленные ноги, обе руки держат пистолет - будет инстинктивно-классической. Так что Свиттерс был очень разочарован, когда Сканлани не сделал и движения.
Свиттерс пребывал в крайне неудобном положении, лёжа на подстилке из органических гвоздей, но он крепко держал свой 9-миллиметровый пистолет. Его намерением было выбить пулей пистолет из рук Сканлани, не поранив его. Ему однажды удалось такое, - в Кувейте он разнёс на куски чешский CZ-85 в руке двойного агента. Кусочки металла разлетались как холодные чёрные искры. Уронив то, что осталось от пистолета, агент захныкал. Он поднёс свою дрожащую руку к глазам, глядя как она принимает багровый оттенок, его пальцы моментально распухли, как засунутые в микроволновку франкфуртские колбаски. Но, как говорится, это было давно и неправда. Свиттерс был совсем не уверен, что ему удалось бы повторить этот мастерский трюк, даже если бы он стоял на ногах. Он выровнял ствол и стал ждать. Что бы ни было тому причиной, Сканлани ничего не предпринимал.
"Кинь свой пистолет на землю", - приказал Свиттерс. Он не был уверен, что сказал это правильно по-итальянски, и поэтому повторил команду по-французски и английски. Скалани пожал плечами в размашистой и презрительной неаполитанской манере. "Ну, как хочешь, приятель" - сказал Свиттерс. "Снимай пиджак". Мнимый адвокат понял указание. Он выскользнул из пиджака, аккуратно сложил его и положил на землю. Наплечной кобуры, которую ожидал увидеть Свиттерс, нигде не было. "Чёрт!" - выругался он. Он не мог больше лежать в этом положении.
Качнув Береттой, он заставил Сканлани снять рубашку и повернуться, как фотомодель. За поясом пистолета не было, ни спереди, ни сзади. "Окей, умный мальчик, снимай штаны". Итальянец отказался. В первый раз за всё время на лице его отразились эмоции, и этими эмоциями были возмущение и отвращение. Спина Свиттерса чувствовала себя как гусеница в муравейнике. Это становилось нестерпимым. "Снимай свои чёртовы штаны!" - повторил он раздраженно. Доктор Гонкалвес и сёстры ошарашенно наблюдали за этой сценой.
Сканлани снова отказался подчиниться. Свиттерс дал очередь по грязи в нескольких сантимертах от его красивых ботинок из телячьей кожи. Все вздрогнули. Сканлани послушно начал расстёгивать ремень. Прошло несколько секунд, прежде чем Свиттерс осознал три вещи
1. Сканлани был безоружен.
2. Непредумышленно, он попросил итальянца не снять брюки, а спустить трусы, лигвистическая ошибка, обязанная своему появлению нескольким ночам в Таормине и Венеции, когда он исследовал то, что итальянцы, говоря медицинским языком, называют la vagina, а в разговорной речи - la pesca (персик) или la fica (фига).
3. Одна из пуль, направленных в землю рядом с ногами Сканлани, срикошетила от камня и попала Скрытой Красоте в лицо.
"Это была искренняя ошибка, - оправдывался Свиттерс по поводу раздевания Сканлани под дулом пистолета: он ещё не заметил, что у Скрытой Красоты идёт кровь. - Я уважаю Вас за то, что вы не просто очередной дерьмовый адвокат. Пожалуйста, примите мои извинения. И мои соболезнования". Домино, которая тоже не заметила, что её тётя ранена, поспешила добавить свои извинения. Сердце Свиттерса будто растаяло, когда он увидел проявленное ей характерное неугасимое сострадание. Тем не менее, он крикнул: "Держись на расстоянии, сестричка любовь. Этот человек может быть и безоружен, но у него плохие манеры".
Ему показалось, что он слышит её ворчание: "Не хуже, чем твои собственные", но он не был уверен, поскольку примерно в этот момент на сцене появилась сестра Пипи, толкающая его кресло. С ней был Туфик. Вместе они подняли Свиттерса из мешанины ветвей (казавшейся огромным кукушкиным гнездом) и посадили на "эргономическую подушку", всё ещё украшавшую сиденье. Продолжая размахивать пистолетом, он показал им на одевающегося Санлани и на Гонкальвеса, похожего на одну большую вспышку ярости. "Туфик, старина, наши гости как раз откланивались. Насколько я помню, ты должен отвезти их в Дирес-Зур на ночлег. Сейчас темно, дороги нет, шестьдесят километров верблюжьего перехода, я предлагаю тебе начинать готовиться к отправлению". Именно в этот момент он - и Домино - заметили, что пахтомианки столпились вокруг аббатиссы.
Когда все убедились, что Скрытая Красота не была серьезно ранена, он сопроводил итальянца и португальца к воротам. Первый пребывал в тихом бешенстве, последний громогласно выкрикивал обвинения и угрозы. Пока Свиттерс доставал свои пожитки из машины, подоспела Домино и настояла, чтобы он дал ватиканской делегации и-мейл и номер своего спутникового телефона. Она сказала им, что сожалеет, что ситуация вышла из под контроля - вина лежит на обеих сторонах, заявила она и призвала их связаться с ней и аббатиссой, когда страсти поостынут. Возможно, сказала она, удастся найти решение.
Когда ауди отъехала, она посмотрела на Свиттерса, и не потому что услышала, как он уговаривает несколько ошарашенного Туфика привести в следующий раз в монастырь немного гашиша. "Ты безрассудный маньяк! - заорала Домино. - Твои безответственные игры с пистолетом изувечили мою тётю!"
Испуганный тем, что нанёс Скрытой Красоте неисправимые повреждения, он быстро покатил к лазарету, где его чувства вины и печали несколько ослабли, когда он узнал, в чём состоит так называемое увечье. Оказалось, что срикошетившая пуля скользнула по тётиному носу, чисто срезав под основание китайскую горку роговой ткани, фиолетовый кочанчик цветной капусты, двойную бородавку которая выпирала отсюда несколько десятилетий.
Остап Кармоди: А теперь пора выполнить данное в начале передачи обещание и закончить эту историю Дьяволом. Но чтобы не заканчивать её так уж однозначно - это было бы не в духе Роббинса, мы расскажем не только о Сатане, но и о Боге. Ещё один отрывок из романа "Свирепые калеки, возвратившиеся из тропических стран":
Том Роббинс: Предположим, что нейтральные ангелы смогли уговорить Яхве и Люцифера - Бога и Сатану, если использовать их общепринятые титулы, - уладить дело в суде. Какими были бы условия соглашения? В частности, как они разделили бы активы их земного царства?
Удовлетворился ли бы Бог хлебами и рыбами и маленькими глоточками вина для причастия, позволив Сатане забрать острый соус, трехсотграммовые нью-йоркские стейки и ведёрки с ледяным шампанским? Действительно бы он согласился на занятия любовью два раза в месяц, с целью размножения и отдал Сатане длящийся всю ночь напролёт, грязый, ненасытный, дьявольский трах без правил?
Подумайте об этом. Получил бы в таком случае Сатана Новый Орлеан, Бангкок и французскую Ривьеру, а Бог - Солт-Лейк Сити? Сатана - хоккей, а Бог - подковы? Бог - лото, а Сатана - покер на раздевание? Сатана - ЛСД, а Бог - прозак? Бог - Нила Саймона, Сатана - Оскара Уайльда?
Может кто-нибудь представить себе, что Сатана заберёт пиратские радиостанции, а Бог удовлетвориться какой-нибудь CBS? Бог получит двухъярусные кровати, а Сатана - водяные матрасы? Бог - Билли Грэма, Сатана - Далай Ламу? Отдадут ли Сатане мотоциклы Харлей-Дэвидсон, а Богу - машинки для гольфа Хонда? Сатане - джинсы и сетчатые чулки, Богу - костюмы из синтетики и тёплые колготки? Сатане - электоргитары, Богу - оргАны, Сатане - персидские ковры, Богу - ковровые покрытия? Удовольствуется ли Бог наличными, позволив Сатане унести кредитки? Будет ли Сатана отплясывать мамбу, а Бог - кружиться в вальсе?
Окажется ли Всемогущий Бог таким лохом? Или он быстро догадается, что Сатана прибрал к рукам всё самое интересное? Более чем вероятно, что догадается. Более чем вероятно, что Бог закричит: "Эй! Погоди-ка минутку, Люцифер. Я забираю бильярдные и дискотеки, а ты - церковные подвалы и слёты бойскаутов. Займись для разнообразия сутью, приятель. А я возьму стиль".
Сергей Юрьенен: Впервые по-русски: американский писатель Том Роббинс. Перевод и общая ориентация - Остап Кармоди. чтение - Иван Толстой. Музыка - Джим Моррисон и группа "Доорз", отцы и учители представленного вам американского оригинала...
Он говорит, что обрел свой стиль в 60-х, когда писал газетные отчеты о концертах группы "Доорз". Он говорит, что ключ к пониманию его книг - учение тибетского буддизма о "Безумной Мудрости". В чем смысл жизни? вопрошаете вы, Тибет же отвечает вам вопросом: "А как звучит хлопок одной ладони?" В свои 66 лет Том Роббинс удерживает давно завоеванный статус одной из культовых фигур в современной американской словесности. Создано 7 романов, весной 2003-го выходит восьмой - "Вилла Инкогнито". Помимо провозглашенной "безумной мудрости" и космически-комического видения мира, Том Роббинс - это сложный метафорический стиль, сюжет присутствует, но, как заявляет автор, в зависимость от сюжета он не впадает. Те или другие романы переводились на французский, немецкий, испанский, итальянский, португальский, китайский и венгерский. С русским языком Роббинсу не везло до тех пор, пока он не обрел еще одного страстного поклонника - можно даже сказать, фана.
Остап Кармоди, живущий в Праге московский журналист и компьютерщик, приглашает нас разделить свою читательскую радость. Литературные иллюстрации из Тома Роббинса, в основном это будут зачины романов, прозвучат в чтении Ивана Толстого и в переводе Остапа. Впервые по-русски...
Том Роббинс: Свёкла - самый глубокий из овощей. Редиска, по общему признанию, более пылкая, но огонь редиски - холодный огонь, огонь досады, не страсти. Помидоры довольно похотливы, однако есть в помидорах какое-то легкомыслие. Свёкла же убийственно серьёзна.
Славянские народы наследуют свои физические характеристики от картошки, своё тлеющее беспокойство от редиски, свою серьёзность от свёклы.
Свёкла - печальный овощ, более других готовый страдать. Попробуйте выжать кровь из репы.
Свёкла - убийца, вернувшийся на место преступления. Свёкла - то, что получается, когда вишня путается с морковью. Свёкла - древний предок осенней луны, заросший бородой, похороненный заживо, почти ставший полезным ископаемым; тёмно-зелёные паруса причалившей лунной лодки прошиты венами первобытной протоплазмы; шнур от воздушного змея, когда-то соединявший луну с Землёй, стал грязным волоском, отчаянно бурящим землю в поисках рубинов.
Свёкла была любимым овощем Распутина. Это легко понять по его глазам.
Существует, конечно, и белая свёкла, свёкла, выделяющая вместо крови сахарную водичку, но нас интересует только красная, та разновидность свеклы, что краснеет и набухает, как геморрой, от которого нет спасения.
Старинная украинская пословица гласит: "История, которая начинается со свёклы, кончается дьяволом".
Это риск, на который придётся нам пойти.
Остап Кармоди: Когда я заканчивал школу, как раз наступила перестройка, и на меня обрушился вал книг. Срочно нужен был способ отличать хорошие от плохих. И я его быстро нашёл. Я читал первую пару страниц книги, и если они меня "цепляли", такую книгу я покупал. Разумеется, этот способ был несовершенен. Разумеется, было полно прекрасных романов, которые начинаются ни шатко ни валко и только к сороковой странице набирают ход. Но на тот момент принцип "первых двух страниц" меня выручил. Сейчас, разумеется, у меня появились и другие способы отличать хорошие книги от плохих, но к произведениям, которые хорошо начинаются, я до сих пор испытываю огромную нежность. И поэтому очень люблю Тома Роббинса.
Родился в 1936-ом году. Оба деда - баптистские священники. В 1947-ом, в 11 лет, ушёл выступать с бродячим цирком. В 1952-ом, то есть в возрасте 16 лет, женился. В 18 лет родил сына. В 20 поступил в университет. В 26 окончил его. Женился во второй раз. Работал журналистом и ди-джеем. В 27 впервые попробовал ЛСД. В 32 начал писать свой первый роман "Ещё один придорожный аттракцион". Женился в третий раз. В 34 года закончил роман. Через год он был напечатан и сразу же стал культовой книгой. В 1977-ом (Роббинсу 41) Элвис Пресли найден мёртвым. Рядом с ним на полу лежит книга - "Ещё один придорожный аттракцион".
Далее в том же духе. Ещё две жены (скоро, возможно, будет ещё одна). Ещё пять книг (в начале следующего года выходит очередная.) Достаточно безумная жизнь. Книги, казалось бы, должны быть такими же безумными. Ничего подобного: гораздо безумнее. Отрывок, который звучал в начале передачи, - вступление к книге "Джазовые духи" (Jitterbug perfume). Она рассказывает о парфюмерии, бессмертии и свёкле. Роббинсу есть что сказать обо всех этих вещах. И хотя и свёкла и парфюмерия и, возможно, бессмертие сущестуют уже много тысячелетий, Роббинс показывает все эти вещи с совершенно неожиденной стороны. Вот что, казалось бы, интересного можно сказать об амёбе. Очень много чего - вот вступление ко второй книге Роббинса "Даже девушки-ковбои иногда грустят":
Том Роббинс: Амёбы не оставляют окаменелостей. У них нет костей. (Нет зубов, нет ременных пряжек, нет обручальных колец.) Следовательно, определить, как долго существуют на земле амёбы, - невозможно.
Весьма вероятно, что они были здесь прямо с того момента, когда подняли занавес. Амёбы могли даже доминировать на сцене, в начале первого акта. С другой стороны, они могли появиться всего за три года - или три дня, или три минуты - до того, как были открыты Антоном Ван Левенгуком в 1674. Ни то ни другое невозможно проверить.
Тем не менее, можно быть уверенным в одном: поскольку амёбы размножаются делением, бесконечно, отдавая все, что у них есть, и, однако, не теряя при этом ничего, первая на Земле амёба всё ещё жива. Четыре миллиарда лет отроду или всего три сотни, но он (или она) всё ещё с нами.
Где?
Что ж: не исключено, что первая амёба, в данный момент, плавает на спине в шикарном бассейне в Голливуде, штат Калифорния. Но возможно первая амёба прячется в корнях рогоза и всматривается в мутные отмели озера Сиваш. Может быть, первая амёба только что стекла по твоей ноге. Гадать бесполезно.
Первая амёба, так же как и последняя, и все остальные, находится здесь, там и везде, потому что её транспорт, её средство доставки, само её существование - вода.
Вода - туз среди прочих стихий. Вода прыгает с облаков без парашюта, крыльев или страховки. Вода, не моргнув глазом, преодолевает самую крутую пропасть. Воду хоронят, но она поднимается из могилы. Вода ходит по огню, и волдыри появляются у огня. Стильно глядится в любой ситуации - твёрдая, газообразная, жидкая, - говорящая на проникновенных диалектах, которые понимают все - животные, растения и минералы, - вода отважно странствует по всем четырем измерениям, сохраняя (дай пинка кочану капусты в поле - и он закричит "Воды!"), разрушая (Пальчик голландского мальчика хранил в памяти вид с горы Арарат) и создавая (Кто-то даже сказал, что люди были изобретены водой, как приспособление для её транспортировки с места на место, но это уже другая история). Всегда в движении, постоянно текущая (со стемительностью горного потока или с неспешностью ледника), ритмичная, динамичная, вездесущая, переменчивая, математика, вывернутая наизнанку, философия задом наперёд, постоянная одиссея воды фактически неостановима. И куда бы ни шла вода, амёбе с ней - по пути.
Остап Кармоди: Прочтя такое вступление, я не смог не купить книгу. Потому что знаю - если человеку есть что сказать об амёбе, ему тем более есть что сказать и о более важных вещах, таких, например, как любовь или конец тысячелетия...
Том Роббинс, вступление к роману "Натюрморт с дятлом":
В последней четверти двадцатого века, когда западная цивилизация катилась к своему закату слишком быстро для того, чтобы движение было комфортным, но всё же слишком медленно для того, чтобы это было захватывающим, большая часть мира сидела на краешке всё более дорогого театрального кресла, ожидая, со смешанными в разных комбинациях ужасом, надеждой и апатией, когда же произойдёт нечто Значительное.
Нечто значительное должно было случится в самое ближайшее время. Целое коллективное бессознательное не могло ошибаться. Но что именно? И будет ли оно Апокалипсисом или Обновлением? Переменой погоды или изменением уровня мирового океана? Землетрясениями в Калифорнии, пчёлами-убийцами в Лондоне, арабами на бирже или НЛО на лужайке перед Белым Домом? Возможно, Мона Лиза отрастит усы? Возможно, рухнет доллар?
Христианские приверженцы сценария Второго Пришествия были уверены, что после двух тысяч лет напряженного ожидания второй ботинок наконец-то упадёт.
И пять известнейших физиков эпохи, собравшись в отеле "Челси", предсказали что вскоре поднимется из глубин Атлантида.
На это последнее принцесса Ли-Шери отреагировала так: "Есть два потерянных континента. Вторым были Гавайи, называвшиеся Му, "мать", - его отголоски мы всё ещё чувствуем, - земля танца стэп, рыбацких песен, цветов и счастья. Есть три потерянных континета... Мы, влюблённые - третий".
Как бы ни оценивать географические воззрения принцессы Ли-Шери, нужно согласиться, что последняя четверть двадцатого века была суровым временем для влюблённых. Это было время, когда женщины открыто ненавидели мужчин, время, когда мужчины чувствовали себя преданными женщинами, время, когда романтические отношения принимали характер весенних рек, уносящих многих маленьких детишек на зазубренных негостеприимных льдинах прочь от берега.
Никто больше не понимал, какой прок от луны.
Представьте себе ночь в августе. Принцесса Ли-Шери стояла у окна своей мансарды. Было полнолуние. Луну раздуло так, что она грозила опрокинуться. Представьте себе, что вы просыпаетесь и обнаруживаете луну, лежащую лицом вниз на полу ванной комнаты, как Элвис Пресли, подавившийся "banana split". Это была луна, которая могла расшевелить дикие страсти в корове. Луна, которая могла пробудить дьявола в кролике. Луна, которая могла превратить гайку в лунный камень, а Красную Шапочку - в Большого Серого Волка. Больше часа смотрела Ли-Шери на небесную мандалу.
"Есть ли у луны назначение?" - спросила она у принца Шарминга.
Принц Чарминг притворился, что она задала глупый вопрос. Возможно и так. Remington, в который был загружен тот же вопрос, выдал следующий ответ:
Альбер Камю писал, что единственный серьезный вопрос - покончить с собой или нет.
Том Роббинс писал, что единственный серьезный вопрос - имеет ли время начало и конец.
Камю явно встал не с той ноги, а Роббинс должно быть забыл завести будильник.
Единственный серьезный вопрос действительно существует. Вот он:
Кто скажет, как заставить любовь длиться?
Ответьте мне на это, и я скажу вам, кончать ли Вам с собой.
Ответьте мне на это, и я поведаю Вам о начале и конце времён.
Ответьте мне на это, и я открою Вам назначение луны.
Остап Кармоди: Роббинс действительно знает назначение луны. Он может написать прекрасную книгу, вот такую как "Натюрморт с дятлом", о любви, происходящей в пачке от сигарет. А может - о показываемой в придорожном балагане мумии Иисуса Христа. Настоящей. Живой. Об этом, собственно и был его первый роман - "Ещё один придорожный аттракцион". Неудивительно, что он стал культовым - помимо того, что Роббинс просто прекрасно пишет, он ещё и ничего не боится. Запретных тем для него нет. Он не борется с политкорректностью, он её не замечает. В частности и поэтому его книги так легко и радостно читать. Градус безумия в них зашкаливает далеко за красную отметку. Но это безумие не оставляет ожогов. Наоборот, оно греет сердце.
Сергей Юрьенен: Том Роббинс, начало романа "Еще один придорожный аттракцион" - того самого, который читал перед смертью Элвис Пресли:
Бельё волшебника только что было найдено в картонном чемодане, дрейфующем по поверхности грязного пруда на окраине Майами. Какой бы значительной ни была эта находка, - а существует возможность, что она изменит судьбу всех и каждого из нас - это не тот инцидент, с которого следует начать данный отчёт.
В чемодане вместе с мистическими неприличностями содержались страницы и обрывки, выдранные из дневника, который Джон Пол Циллер вёл во время одного из своих путешествий по Африке. Или то была Индия? Дневник начинается таким образом: "В полночь арабский мальчик принёс мне миску белых фиг. Его кожа просто как золотая, и я примериваю её. Она не защищает от комаров. От звёзд - тоже. Грызун экстаза поёт у моей кровати", И продолжается: "Наутро повсюду видны следы магии. Какие-то археологи из Британского Музея нашли проклятие. Местные беспокоятся. Девушку из соседней деревни унёс носорог. Непопулярные пигмеи терзают подножие этой загадки". Это - начало дневника. Но не начало этого отчёта.
Ни ФБР, ни ЦРУ не станут утверждать, что содержимое чемодана принадлежит Джону Полу Циллеру. Но их нежелание дать однозначный ответ является либо бюрократической формальностью, либо тактическим обманом. Кто ещё, кроме Циллера, скажите Христа ради, носит шорты в обтяжку, сшитые из шкурок древесных лягушек?
Как бы то ни было, давайте не будем понапрасну околачиваться на арене горячих событий. Несмотря на агентов кризиса, которые заставляют нас составлять этот отчёт, несмотря на раскручивающийся по спирали дух времени, подчёркивающий его необходимость, несмотря на замершую в неустойчивом равновесии всемирную моральную структуру, несмотря на все это, автор сего документа не журналист и не учёный, и хотя он вполне осознаёт потенциальную историческую значимость своих слов, тем не менее, он не собирается позволять объективности столкнуть его с колонны его собственной перспективы. И его перспектива имеет своим главным фокусом, несмотря на огромное общественное значение событий, ту девушку: Аманду.
"Я люблю три вещи, - воскликнула Аманда после пробуждения от своего первого долгого транса. - Вот они: бабочка, кактус и Бесконечное Безделье".
Позже, она дополнила список, включив в него грибы и мотоциклы.
Прогуливаясь по своему кактусовому саду одним тёплым июньским утром, Аманда набрела на старика-Навахо, рисовавшего на песке картины.
"В чём назначение художника?" - спросила Аманда у талантливого нарушителя границ своих владений.
"Назначение художника, - ответил навахо, - давать то, чего не даёт жизнь".
Аманда забеременела во время жуткой грозы. "Молния это или любовник?" - бормотала она иногда.
Когда её cын родился с электрическими глазами, люди перестали считать её дурочкой.
Завёрнутая в жёлтую бархатную тогу, собранную у пояса зелёным скарабеем, гирлянда из голубых японских ирисов вокруг шеи, пускающий пузыри младенец привязан за спиной, Аманда гоняла свой мотоцикл по лугам в поисках редких мотыльков. Одним длинным весенним днём она наткнулась на маленький цыганский табор, расположившийся вокруг большой ивы.
Подозревая их сведущими в такого рода искусствах, Аманда спросила: "Не откроете ли вы мне что-нибудь о природе моего истинного я?"
"А что нам за это будет?" - спросили цыгане.
Аманда опустила свои длинные ресницы и мило улыбнулась. "Мой горячий рот", - сказала она.
Согласие было достигнуто. После того, как она всецело удовольствовала четырёх мужчин и двух девушек, цыгане сказали Аманде: "Ты по природе очень любопытная женщина", - и отправили её своей дорогой.
На её день рождения Амандин отец (бывший неимоверно толстым) подарил ей дрессированного медведя. Медведь понимал только русский, в то время как Аманда говорила только по-английски и по-цыгански (неплохо зналя к тому же несколько диалектов северо-американских индейцев, она никогда не говорила на них публично). Представления не получалось. Что же делать?
Аманда подружилась с медведем. Она готовила для него восхитительные мясные рулеты. Она чесала ему за ушком и давала ему апельсины, шоколадные пирожные и поила "Доктором Пеппер". Постепенно медведь начал делать трюки по собственной инициативе. Он танцевал, когда Аманда играла на своём концертино, разъезжал на её серебрянном велосипеде, удерживал три крокетных шара на кончике носа и курил дорогие сигары.
Однажды человек из Московского Цирка посетил город рядом с городком Аманды. По просьбе амандиного отца он заехал посмотреть на медведя. Он выкрикивал команды на русском, но медведь не обращал на него никакого внимания и в конце концов, поворочавшись на своём коврике, уснул.
"Этот чёртов медведь никогда не выполнял команды, - пожаловался циркач. - Откровенно говоря, поэтому мы его и продали".
Тем же летом главной идеей Аманды было организовать Консерваторию для Бабочек. Так как большинство мотыльков имеют очень короткую продолжительность жизни, среди членов консерватории была большая текучесть.
Аманда поставила палатку у водопада - она была сделана из ивовых прутьев и шерсти чёрной козы. Заполнив тент своими самыми большими и мягкими цветастыми подушками, Аманда разделась до бус и трусиков и впала в транс. "Я должна придумать, как продлить жизнь бабочек", - объявила она перед этим.
Однако, час спустя, выйдя из транса, Аманда загадочно улыбалась. "Бабочки живут ровно столько, сколько нужно", - сказала она.
Это был один из тех спокойных осенних дней, которые кажутся выпеченными из смеси полыни, полированной бронзы и персикового бренди. Отец Аманды прошёл (отдуваясь) по опавшим листьям, хрустящим орехам и беличьим тропинкам до самой горы Бау Вау. Там он обнаружил свою дочь у входа в пещеру, полную летучих мышей, тихо беседующей с Идиотом. Отец был и успокоен, и сбит с толку. "Аманда, у тебя же жуткая простуда, - заворчал он - я думал, ты отправилась в город к доктору Чемпиону, но кто-то сказал, что они видели, как ты на своём мотоцикле тарахтишь к лесу".
"Я пришла повидать Ба Ба, - ответила Аманда - Он открыл мне скрытую суть моей лихорадки и глубинный смысл моих чихов".
"Когда ты болеешь, гораздо разумнее обратиться к врачу", - настаивал отец.
Аманда одарила отца любящей улыбкой и молча продолжала вышивать свой драконий плащ.
Покраснев, Идиот поднялся на ноги. Он уважительно снял свой изношенный серый берет и уставился себе на ботинки. "Логика даёт человеку только то, что ему нужно", - заикаясь, произнёс он. "Магия даёт ему то, чего он хочет".
Сергей Юрьенен: Люди мира, расслабьтесь! Американский писатель Том Роббинс. Если вы заинтригованы, более глубокое представление о его творчестве можете получить по Интернету, посетив персональные сайты Роббинса - их там немало.
Остап Кармоди: Ну вот, общее представление о жизни и творчестве Тома Роббинса вы уже, полагаю, получили. По крайней мере поняли главное - Роббинс предпочитает магию логике. Пора переходить к его последнему на сегодняшний день роману - "Свирепые калеки, возвратившиеся из тропических стран". Такое длинное название - строка из стихотворения Рембо. В стихотворении говорится, что этих самых калек очень любят женщины. Любят женщины и героя этого романа. Он их тоже любит. Как и вообще жизнь. Свиттерс - агент ЦРУ. Агент ЦРУ, слушающий рок-н-ролл, принимающий расширяющие сознание наркотики, и влюбляющийся в молоденьких девушек. Агент ЦРУ, считающий, что самый страшный грех - серьезное отношение к жизни. Сюжет книги как всегда настолько безумен, что описать его - задача не из лёгких. Но попробую.
Свиттерс едет в Южную Америку, чтобы выполнить задание ЦРУ и, заодно, выпустить на волю старого попугая своей бабки. Попугай, умеющий говорить только одну фразу: "Люди мира, расслабьтесь!" вызывает интерес местного индейского колдуна и тот удостаивает Свиттерса аудиенции. Колдун кормит Свиттерса, как Дон Хуан Кастанеду, всякими странными веществами, в результате чего тому открываются Миры. Как плату за это шаман налагает на него заклятие: с этих пор если он дотронется ногой до земли, то немедленно умрёт. Свиттерс относится к заклятию серьезно, особенно после того, как видит как погибает на месте британский антрополог, нарушивший другой запрет колдуна. В результате агент ЦРУ вынужден передвигаться на инвалидной коляске либо ходулях. Он теряет девушку и работу и в результате многочисленных приключений оказывается на территории Сирии в женском монастыре, монашки которого хранят у себя секретное "Третье пророчество Фатимы", касающееся судьбы христианской церкви. В конце концов уехав из монастыря, Свиттерс случайно обнаруживает, что туда направляются какие-то подозрительные личности.
Уф. Вроде всё.
Слушайте кусок из романа:
Том Роббинс, "Свирепые калеки, возвратившиеся из тропических стран"
У того, что помоложе и потоньше (скорее всего под сорок и гибкий как бобовый стебель) лицо было как инструкция, которую выдают к разборным игрушкам: сперва оно казалось простым, обычным и честным, но чем дольше ты его изучал, тем более непостижимым оно становилось. Беспокойство, однако, вызывало не лицо, а тело. От редеющих чёрных волос до носков ручной работы ботинок, Итальянец держал себя с осознанной грацией дорого продавшегося мастера боевых искусств. Он изображал, что ему всё неинтересно, что он абсолютно расслаблен, но каждый его мускул был напряжён как взведённая пружина, готовая мгновенно распрямиться. Подобный вид Свиттерс наблюдал у многих полевых агентов и киллеров. Было время, когда он наблюдал такой вид в собственном зеркале.
У того, что постарше (сильно за шестьдесят) были тонкие седые волосы и красный цвет лица пьющего священника. Рот его был детским и безвольным, приспособленным для сосания леденцов, но глаза его за очками в золотой оправе были жесткими и бесчувственными как окаменелый скат. Хотя он казался весьма умным, Свиттерс мог определить, что это был интеллект поверхностный, быстро схватывающий факты и цифры и не понимающий фактически ничего действительно важного, хорошо смазанный мозг, посвятивший себя защите, сохранению и эксплуатации каждого клише и суеверия, хранящегося в седельных сумках институализированной реальности.
Свиттерс повернулся к пребывающему в замешательстве Туфику. "Начиная с завтрашнего дня, приятель, - сказал он, - у тебя будет новый помощник. Я надеюсь, что драндулет твоих клиентов сможет вместить четверых". Он пронзил открывшего рот сирийца тем, что люди без фантазии описывали как его яростные гипнотические зелёные глаза. "Я отправляюсь в оазис вместе с тобой".
Он расстегнул свой саквояж и, разгребая футболки и носки, потянулся прямо к фальшивому дну. "Первым делом, - сказал он - ты должен помочь мне установить это устройство в заднее сидение машины, на которой мы поедем. По-английски, мы называем это "bug" - жучок.
Свиттерс улыбнулся. Туфик оцепенел. Над ними улыбалась своей тоже оцепенелой улыбкой большая луна Рамадана, прекрасно подходящая, возможно, человеческим делам на которые была обречена бесконечно сочиться её сухая серебряная слюна.
Приказав Туфику и его "помощнику" ждать в машине, двое подошли к большим деревянным воротам. Пока они читали знак ("Торговцы, звоните три раза. Те, кто в нужде, звоните дважды. Безбожники, не звоните вовсе") Свиттерс с интересом прислушивался к тому, сколько же раз визитёры позвонят в колокол. Смотрел он ещё более напряженно, чтобы увидеть, кто из сестер откроет им. Он знал, что, в конце концов, парочку впустят. Он знал, зачем они здесь. Их тихая беседа на заднем сиденье отдавалась в его вставленном в ухо динамике как диалог из оперы Верди, и хотя его итальянский вовсе не был perfeсto, у него почти не возникло трудностей с тем, чтобы понять их намерения.
Неудивительно, что впустила их, в конце концов, именно Домино Тири. Она его не видела, и Свиттерс смог заметить её только краем глаза, но и этого было достаточно, чтобы заставить его пульс выдать синкопу. Он зажёг сигару. Причин спешить не было. Церковники, это несомненно, не остановятся ни перед чем, но они предпочтут переговоры угрозам, а угрозы - насилию. Есть определенный протокол, которому они будут следовать. С обеих сторон. В данный момент, представил себе он, подают чай.
Ну что же, этот момент не хуже любого другого подходил, чтобы извлечь Мистера Беретту. Он освободил пистолет из крокодиловой тюрьмы и засунул за пояс брюк. Он был уверен, что Ватиканский "адвокат" вооружён. Свиттерс представил себе парня, пропускающего палец сквозь ручку чайной чашки или сахарницы, как будто бы это был курок. Чем дольше он себе это представлял, тем тревожнее ему становилось. Наконец он растолкал спящего Туфика.
Туфик был сонный и раздражённый, но он, следуя инструкциям, подъехал не включая фар на зады монастыря и остановился рядом с глиняной стеной. Кряхтя, Свиттерс вылез спиной вперёд через окно и вскарабкался на крышу машины. Оттуда было уже нетрудно перебраться на верхушку стены. Сидя на стене, он жестами показал Туфику ехать назад к воротам и стал решать, что делать дальше. Он не особо беспокоился, потому что электричество в монастыре ещё не включили, он знал, что с минуты на минуту Пипи должна будет... - Прекрасно, вот и она!
Началось низкое электрическое гудение, будто спиритическая мантра Томаса Эдисона или романтическое мычание влюблённого людоеда. В центре оазиса вспыхнуло несколько огней. Пипи вышла из тени генератора и, ритмично покачиваясь, куда-то потрусила, будто дико спеша вернуться к какому-то незаконченому делу на другой стороне монастыря. Потом уголком глаза она заметила Свиттерса. Она явно не поняла, что это был он. По тому, как она закричала, можно было предположить, что Пипи на секунду перенеслась обратно в Нотр-Дам - то, как он сидел на стене, светящийся во тьме красный огонёк его сигары, в общем, принять его за горгулью было вовсе не зазорно. Он позвал её по имени, чего ни одна ужасная горгулья до сих пор не делала, даже в пиппиных кошмарах, но она продолжала дрожать, прижав веснушчатую руку ко рту. Возможно, ей почудилось, что Свиттерс - привидение кардинала Тири, явившееся покарать пахомианок за предательство. Она была достаточно суеверна, чтобы бояться таких вещей. Глубоко религиозные люди по определению суеверны.
"Pippi! C'est moi. Les echasses, s'il vous plait. Ходули. Depechez-vous. C'est moi, bebe". Долбаный цирк снова в городе!
Когда Пипи поняла, что это он, она снова вскрикнула. Она несколько раз, радостно визжа, подпрыгнула, прежде чем ей удалось взять себя в руки и устремиться к нему с ближайшей парой ходуль. Это были слишком большие ходули, ходули для цирка Барнума, абсурдно высокая пара, потому что его привычные двухдюймовки остались в его старой комнате, а нормальная пара, как всегда, стояла у главных ворот. Но, чёрт побери! Он сам в это ввязался, не так ли? Впускайте клоунов!
Если ходули, которые поддерживали его в двух дюймах над землёй, были аналогом просветления, эта сверхвысокая пара должна была представлять собой Нирвану. Неудивительно поэтому, что так мало соискателей достигало этого состояния. Свиттерс, уже опытный ходульщик, чувствовал себя на этой гигантской паре так же неуверенно, как когда привязывал их к ногам первый и единственный раз. Он качался, шатался и опасно колебался из стороны в сторону, но, тем не менее, устоял и отправился за Пипи, очень довольный тем, что руки у него оказались свободны. В данное время, пробираясь через многочисленные сады, он занял их задачей раздвигания листвы. В какой-то момент он ударился головой о высокую ветку ивы, напугал пару устроившихся на ночлег кукушек и заставил их взметнуться со своего минималистского гнезда, разразившись вместо обычной своей сладкой песни резкими сердитыми криками. Чтобы не упасть, Свиттерс схватился за ветку и заставил ещё одну изящную бело-оливковую птицу подняться в воздух, громко хлопая крыльями. "Да ладно, кончайте сучиться - крикнул он им - ещё не так поздно. Вы мне напоминаете мою бабушку".
Ускоряя шаг, чтобы быть близко к Свиттерсу и успеть подхватить его, если он опрокинется, Пипи - стаккато, бросая слова через плечо, - попыталась ввести его в курс дела. "Из Ватикана. Они хотят его. Пророчество. Церковь знает о нём. Фанни им сказала. Осторожней голову. Они хотят его немедленно. Я думаю, Спрятанная Красота не отдаст".
К тому моменту как Пипи и Свиттерс достигли главного здания, встреча уже перестала даже казаться цивилизованной. На самом деле, участники уже высыпали из конференц-зала и собрались около жасминовых кустов, горячо споря. Отличный момент для неожиданного появления. Трёхметровый Свиттерс вышел, раскачиваясь и пошатываясь через баклажанную грядку как раз в тот момент, когда старший из церковников, учёный из Лиссабона, протянул руку и сорвал с аббатиссы вуаль. Она отвесила ему пощёчину, лёгкий шлепок, который потряс учёного куда меньше, чем её внезапно открывшаяся двухэтажная бородавка. Он таращился на нарост как зачарованный, как вдруг его внимание было отвлечено появлением несущегося на него колосса с горлом ликования и волосами, полными листьев.
После этого сцена стала несколько хаотичной. Свиттерс кружил вокруг группы (он должен был двигаться, чтобы не упасть), требуя ответа на вопросы, не подергается ли опасности собственность монастыря, не была ли нарушена неприкосновенность жилища и знакомы ли джентельмены с некоторыми положениями Женевской Конвенции. Он грозил пальцем профессору. "Не следует так обращаться с леди!" - предупреждал он, хотя было трудно понять, была в его голосе угроза или усмешка. Сёстры возбуждённо толкали друг друга локтями, обвиняюще показывая пальцами на профессора, который, оправившись от шока, вызванного вторжением Свиттерса, начал выговаривать аббатиссе за неприемлемое состояние дел. Несколько коз, разбуженных шумом, начали блеять, закричал осёл, взбешенные кукушки носились над собравшимися. Только сестра Домино и так называемый адвокат оставались спокойны, Домино потому что... ну просто потому, что она была Домино, а адвокат - потому что узнал в Свиттерсе компаньона по путешествию и догадался, что под этим фарсом кроется что-то серьезное. Допустить, что он заволновался, было немыслимым. Он был профессионалом и пока его глаза наблюдали за кривляниями безумного ходульщика, лицо его не выражало вообще ничего.
Доктор Гонкалвес, - так звали исследователя Фатимы, - настаивал, на французском, что он не покинет монастырь без документа, за которым приехал. Он явно уже не раз делал то же заявление и ранее, но более вежливо и не в такой шумной обстановке. Спрятанная Красота, со своей стороны, твёрдно стояла на том, что эта бумага - собственность Ордена Пахомианок, на что доктор Гонкалвес, чьё лицо с каждым мигом становилось всё более красным, отвечал, что этот орден не признан Церковью, и, следовательно, не существует. "Как Вы, в таком случае, назовёте это?" - поинтересовалась аббатисса, указывая остатками своей вуали на женщин и строения вокруг. "Я склонялся к тому, чтобы назвать это бездумным нарушением соглашения с Господом, - парировал Гонкалвес, - но теперь назову это ещё и сумасшедним домом". Он снял свою соломенную шляпу и махнул ей в направлении Свиттерса, когда тот проносился мимо. Свитерс расхохотался и заметил Сканлани (так, как выяснилось, звали младшего из приезжих): "Отличный прикид, приятель". На Сканлани был костюм цвета глины характерного арманиевского покроя. В ответ на комплимент его верхняя губа выгнулась в почти невидимой гримасе раздражения.
Скрытая Красота попыталась вернуть вуаль на место, но действие это почему-то взбесило профессора Гонкалвеса. Он выхватил прозрачную ткань у аббатиссы из рук и хлестнул её ей. Домино была единственной, кто не растерялся. Она встала между профессором и своей тётей как будто это были глупые ссорящиеся дети. "Хватит! - объявила она спокойно. - Вам, джентельмены, следует немедленно покинуть монастырь. Это официальное требование, и если вы его не выполните, вопрос будет улажен нашим шефом по безопасности". Кивком головы и взмахом блестящих каштановых волос она указала на шута на ходулях - и только в этот момент её глаза встретились с глазами Свиттерса в первый раз за этот вечер. Что-то проскочило между ними, что-то глубоко личное и живое, но одновременно и недоуменное, настороженное, и чуточку таинственное.
Принимая на себя эту роль, Свиттерс заревел на визитёров на самом своём грубом итальянском: "Sparisca! Sparisca! Валите отсюда!".
Санлани подпрыгнул, будто его включили. C молниеносностью форварда NBA он сделал пять перекрестных шагов и выбросил вперёд правую ногу, как заправский кик-боксер. Кожаная подошва его дорогого миланского ботинка ударила по одной из ходуль. Моментально утратив своё и без того ненадёжное равновесие, Свиттерс повалился на спину. С громким треском он упал в один из жасминовых кустов. Сломанные ветки впились ему в спину как кинжалы, но то, что осталось от куста послужило буфером между Свиттерсом и землёй. Его ноги до неё не дотронулись. Струйка крови бежала из глубокой царапины у него на щеке. "Ещё один чёртов шрам, - пожаловался он - я вам говорил, боги явно завидуют моей красоте". Два или три благоухающих лепестка прилипли к ране. Он принюхался: "Пахнет как на студенческом балу!"
Выражение лица Сканлани не изменилось, но доктор Гонкалвес начал саркастически смеяться. "Ваш шеф безопасности?!" - спросил он с ухмылкой. Пипи и Зузу попытались вытащить Свиттерса из сломанного куста, но он отмахнулся от них. "Доставьте сюда мой звездолёт, - прошептал он Пипи - он в автомобиле, припаркованном у ворот".
Домино посмотрела на профессора. "Если он что-нибудь повредил, - сказала она, показывая на Свиттерса, - вы никогда не получите пророчества"
"О, - поднял брови Гонкалвес - так значит у нас всё же есть шанс его получить?"
"Возможно. Нашему ордену нужно будет обсудить различные..."
"Только через мой труп!" - воскликнула Скрытая Красота.
"Подождите, тётя, давайте рассматривать все возможности. Когда-нибудь в будущем, после того, как будут выполнены определённые условия, сделаны некоторые уступки, возможно, что в интересах всех будет..."
"В интересах всех будет, если вы отдадите украденный документ немедленно", - прервал её Гонкальвес. Его тон был не менее угрожающим, чем зелёный отлив на майонезе. Он отодвинул Домино в сторону, чтобы напрямую схватиться со Скрытой Красотой. "Посмотрите на себя! - прошипел он сквозь стиснутые зубы - Вы только посмотрите на себя! Как такая как вы может бросать вызов власти Святого Отца?" Старая аббатисса мигнула. Если у неё ещё сохранялось беспокойство относительно своей прошлой красоты, теперь оно исчезло.
"Я бросаю вызов воле Святого Отца! - раздался громкий крик из кустов - Я бросаю вызов власти Святой Власти! Я бросаю вызов власти нечестивой власти! К чёрту власть и польскую сардельку, которая ей наделена!" После чего он добавил, потому что в спину его больно кололи ветки и потому что его несло: "К чёрту Далласских Ковбоев!"
"Ох, выбирайте выражения, мистер Свиттерс, - сказала Мария Дью - через святотатство можно потерять всё!"
"Заткните этого неуча" - скомандовал Гонклавес. Он сказал это Скрытой Красоте, к барочному носорожьему полипу которой оставались прикованы его маленькие глазки, но отреагировал на команду Сканлани, кошачьей походкой направившегося к раскуроченному кусту, скорее не идя, а скользя. Не успел, однако, юрист, сделать и несколько шагов, как один за другим прозвучали три выстрела.
Мистер Беретта заговорил. Мистер Беретта залаял на звёзды.
Снова потревоженные кукушки взметнулись в небо, хлопая крыльями и протестующе крича. Стало слышно, как роют зелмлю копытами козы и из курятника донеслось громкое кудахтанье хора встревоженных несушек. Сканлани замер. Свиттерс направил на него пистолет. Он был уверен, что Сканлани выхватит из-под дорого пиджака своё оружие. Он представил себе движение ловкое, как движение фокусника. На это будет приятно посмотреть. Даже его поза - широко расставленные ноги, обе руки держат пистолет - будет инстинктивно-классической. Так что Свиттерс был очень разочарован, когда Сканлани не сделал и движения.
Свиттерс пребывал в крайне неудобном положении, лёжа на подстилке из органических гвоздей, но он крепко держал свой 9-миллиметровый пистолет. Его намерением было выбить пулей пистолет из рук Сканлани, не поранив его. Ему однажды удалось такое, - в Кувейте он разнёс на куски чешский CZ-85 в руке двойного агента. Кусочки металла разлетались как холодные чёрные искры. Уронив то, что осталось от пистолета, агент захныкал. Он поднёс свою дрожащую руку к глазам, глядя как она принимает багровый оттенок, его пальцы моментально распухли, как засунутые в микроволновку франкфуртские колбаски. Но, как говорится, это было давно и неправда. Свиттерс был совсем не уверен, что ему удалось бы повторить этот мастерский трюк, даже если бы он стоял на ногах. Он выровнял ствол и стал ждать. Что бы ни было тому причиной, Сканлани ничего не предпринимал.
"Кинь свой пистолет на землю", - приказал Свиттерс. Он не был уверен, что сказал это правильно по-итальянски, и поэтому повторил команду по-французски и английски. Скалани пожал плечами в размашистой и презрительной неаполитанской манере. "Ну, как хочешь, приятель" - сказал Свиттерс. "Снимай пиджак". Мнимый адвокат понял указание. Он выскользнул из пиджака, аккуратно сложил его и положил на землю. Наплечной кобуры, которую ожидал увидеть Свиттерс, нигде не было. "Чёрт!" - выругался он. Он не мог больше лежать в этом положении.
Качнув Береттой, он заставил Сканлани снять рубашку и повернуться, как фотомодель. За поясом пистолета не было, ни спереди, ни сзади. "Окей, умный мальчик, снимай штаны". Итальянец отказался. В первый раз за всё время на лице его отразились эмоции, и этими эмоциями были возмущение и отвращение. Спина Свиттерса чувствовала себя как гусеница в муравейнике. Это становилось нестерпимым. "Снимай свои чёртовы штаны!" - повторил он раздраженно. Доктор Гонкалвес и сёстры ошарашенно наблюдали за этой сценой.
Сканлани снова отказался подчиниться. Свиттерс дал очередь по грязи в нескольких сантимертах от его красивых ботинок из телячьей кожи. Все вздрогнули. Сканлани послушно начал расстёгивать ремень. Прошло несколько секунд, прежде чем Свиттерс осознал три вещи
1. Сканлани был безоружен.
2. Непредумышленно, он попросил итальянца не снять брюки, а спустить трусы, лигвистическая ошибка, обязанная своему появлению нескольким ночам в Таормине и Венеции, когда он исследовал то, что итальянцы, говоря медицинским языком, называют la vagina, а в разговорной речи - la pesca (персик) или la fica (фига).
3. Одна из пуль, направленных в землю рядом с ногами Сканлани, срикошетила от камня и попала Скрытой Красоте в лицо.
"Это была искренняя ошибка, - оправдывался Свиттерс по поводу раздевания Сканлани под дулом пистолета: он ещё не заметил, что у Скрытой Красоты идёт кровь. - Я уважаю Вас за то, что вы не просто очередной дерьмовый адвокат. Пожалуйста, примите мои извинения. И мои соболезнования". Домино, которая тоже не заметила, что её тётя ранена, поспешила добавить свои извинения. Сердце Свиттерса будто растаяло, когда он увидел проявленное ей характерное неугасимое сострадание. Тем не менее, он крикнул: "Держись на расстоянии, сестричка любовь. Этот человек может быть и безоружен, но у него плохие манеры".
Ему показалось, что он слышит её ворчание: "Не хуже, чем твои собственные", но он не был уверен, поскольку примерно в этот момент на сцене появилась сестра Пипи, толкающая его кресло. С ней был Туфик. Вместе они подняли Свиттерса из мешанины ветвей (казавшейся огромным кукушкиным гнездом) и посадили на "эргономическую подушку", всё ещё украшавшую сиденье. Продолжая размахивать пистолетом, он показал им на одевающегося Санлани и на Гонкальвеса, похожего на одну большую вспышку ярости. "Туфик, старина, наши гости как раз откланивались. Насколько я помню, ты должен отвезти их в Дирес-Зур на ночлег. Сейчас темно, дороги нет, шестьдесят километров верблюжьего перехода, я предлагаю тебе начинать готовиться к отправлению". Именно в этот момент он - и Домино - заметили, что пахтомианки столпились вокруг аббатиссы.
Когда все убедились, что Скрытая Красота не была серьезно ранена, он сопроводил итальянца и португальца к воротам. Первый пребывал в тихом бешенстве, последний громогласно выкрикивал обвинения и угрозы. Пока Свиттерс доставал свои пожитки из машины, подоспела Домино и настояла, чтобы он дал ватиканской делегации и-мейл и номер своего спутникового телефона. Она сказала им, что сожалеет, что ситуация вышла из под контроля - вина лежит на обеих сторонах, заявила она и призвала их связаться с ней и аббатиссой, когда страсти поостынут. Возможно, сказала она, удастся найти решение.
Когда ауди отъехала, она посмотрела на Свиттерса, и не потому что услышала, как он уговаривает несколько ошарашенного Туфика привести в следующий раз в монастырь немного гашиша. "Ты безрассудный маньяк! - заорала Домино. - Твои безответственные игры с пистолетом изувечили мою тётю!"
Испуганный тем, что нанёс Скрытой Красоте неисправимые повреждения, он быстро покатил к лазарету, где его чувства вины и печали несколько ослабли, когда он узнал, в чём состоит так называемое увечье. Оказалось, что срикошетившая пуля скользнула по тётиному носу, чисто срезав под основание китайскую горку роговой ткани, фиолетовый кочанчик цветной капусты, двойную бородавку которая выпирала отсюда несколько десятилетий.
Остап Кармоди: А теперь пора выполнить данное в начале передачи обещание и закончить эту историю Дьяволом. Но чтобы не заканчивать её так уж однозначно - это было бы не в духе Роббинса, мы расскажем не только о Сатане, но и о Боге. Ещё один отрывок из романа "Свирепые калеки, возвратившиеся из тропических стран":
Том Роббинс: Предположим, что нейтральные ангелы смогли уговорить Яхве и Люцифера - Бога и Сатану, если использовать их общепринятые титулы, - уладить дело в суде. Какими были бы условия соглашения? В частности, как они разделили бы активы их земного царства?
Удовлетворился ли бы Бог хлебами и рыбами и маленькими глоточками вина для причастия, позволив Сатане забрать острый соус, трехсотграммовые нью-йоркские стейки и ведёрки с ледяным шампанским? Действительно бы он согласился на занятия любовью два раза в месяц, с целью размножения и отдал Сатане длящийся всю ночь напролёт, грязый, ненасытный, дьявольский трах без правил?
Подумайте об этом. Получил бы в таком случае Сатана Новый Орлеан, Бангкок и французскую Ривьеру, а Бог - Солт-Лейк Сити? Сатана - хоккей, а Бог - подковы? Бог - лото, а Сатана - покер на раздевание? Сатана - ЛСД, а Бог - прозак? Бог - Нила Саймона, Сатана - Оскара Уайльда?
Может кто-нибудь представить себе, что Сатана заберёт пиратские радиостанции, а Бог удовлетвориться какой-нибудь CBS? Бог получит двухъярусные кровати, а Сатана - водяные матрасы? Бог - Билли Грэма, Сатана - Далай Ламу? Отдадут ли Сатане мотоциклы Харлей-Дэвидсон, а Богу - машинки для гольфа Хонда? Сатане - джинсы и сетчатые чулки, Богу - костюмы из синтетики и тёплые колготки? Сатане - электоргитары, Богу - оргАны, Сатане - персидские ковры, Богу - ковровые покрытия? Удовольствуется ли Бог наличными, позволив Сатане унести кредитки? Будет ли Сатана отплясывать мамбу, а Бог - кружиться в вальсе?
Окажется ли Всемогущий Бог таким лохом? Или он быстро догадается, что Сатана прибрал к рукам всё самое интересное? Более чем вероятно, что догадается. Более чем вероятно, что Бог закричит: "Эй! Погоди-ка минутку, Люцифер. Я забираю бильярдные и дискотеки, а ты - церковные подвалы и слёты бойскаутов. Займись для разнообразия сутью, приятель. А я возьму стиль".
Сергей Юрьенен: Впервые по-русски: американский писатель Том Роббинс. Перевод и общая ориентация - Остап Кармоди. чтение - Иван Толстой. Музыка - Джим Моррисон и группа "Доорз", отцы и учители представленного вам американского оригинала...