Уже в 30 годах прошлого века такие формы протеста, как забастовки, были окончательно сведены на нет, но еще во второй половине 20-х, как следует из документа, который Вы сейчас услышите, случаи отказа выходить на работу носили массовый, хотя и стихийный характер. Любопытно, что в докладной записке на имя Сталина, анализируя это стихийное забастовочное движение, ОГПУ, российская политическая полиция, главным образом, указывает на абсолютную оправданность действий сезонных рабочих, протестующих против условий труда и оплаты. Более поздние времена уже не предполагали никакого сочувствия протестующим, их действия могли оцениваться лишь как саботаж и вредительство. Авторы "Записки" подробно перечисляют причины стихийных забастовок. Документ датирован мартом 1927 года.
ОГПУ О ПОЛОЖЕНИИ "СЕЗОННЫХ" РАБОЧИХ В 1926 Г.
24 марта 1927 г. руководство Объединенного Государственного Политического Управления направило Сталину "Докладную записку о положении сезонных рабочих (по материалам за 1926 г.)"
"Забастовочное движение среди сезонных рабочих (торфяники, лесорубы и лесовозы, строители, сезонные рабочие экономий и совхозов), охватившее в летние месяцы 1926 г. около 45 тысяч рабочих (55 % общего количества бастовавших по всем отраслям промышленности) и повлекшее за собой потерю свыше 80 тысяч человекодней (72 % общей потери по всем отраслям промышленности), характеризуется длительностью забастовок (в отдельных случаях до 1 - 1 1/2 недель), большим числом участников (до 2000 человек) и остротой (угрозы убийством, избиения, дебоши).
Анализ забастовочного движения выявляет ряд серьезных ненормальностей, как в области найма, работы и оплаты условий труда, так и в области постановки хоз. и проф. работы в сезонных отраслях промышленности.
Ненормальности при вербовке.
Вербовка рабсилы агентами торфоразработок, лесозаготовок и строительных контор проводится без необходимого учета качественного и количественного соответствия нанимаемых потребностям работы. Отмечены факты, когда завербованные рабочие по приезде на место, работы не находили и оказывались в крайне тяжелом материальном положении.
Завербованные в Тамбовской губ. 105 рабочих для пилки леса на Уральских лесозаготовках работы там не получили. Большая часть рабочих поступила на работы к крестьянам, некоторые вернулись домой, а 6 человек умерли от голода. В связи с этим крестьяне говорят: "Разве это власть, когда она обманывает, увозит за несколько тысяч верст, отрывает от хозяйства; власть пролетарская, а за пролетариев не стоит. Кто раньше сидел у власти и жил хорошо, тот и теперь живет хорошо, а о нас не беспокоится".
Нередко вербовка проводится без всякого учета пригодности рабочих. Отмечены факты, когда набранные рабочие оказывались совершенно неопытными и неприспособленными к физическому труду (часовые мастера, граверы, фельдшера, писаря, артисты бродячих трупп и т.д.). В результате - крайне низкая производительность влекла за собой общую недоработку, снижала заработок. На этой почве возникали конфликты, заканчивавшиеся массовым увольнением непригодных рабочих.
Районное Чусовское лесничество (Урал). На завод "Пашня" была прислана агентами Горонозаводского треста партия рабочих дроворубов, завербованных в Минске (95 чел.), состоящая из часовых мастеров, сапожников, портных, граверов и т.д. Из всей партии приступило к работам только 20 чел. Остальные же потребовали у лесничего выдачи им денег для отправки их обратно в гор. Минск, при этом многие заявляли, что придется ограбить кого-либо, чтобы выбраться обратно. Выданный им инструмент частью распродан. Раздавались крики: "Если не отправят, то мы их всех гадов перережем и ограбим кассу". 6-го февраля партия рабочих (46 человек) окружила контору лесничего и требовала выдать им денег на дорогу, угрожая насилием. Среди завербованных минских рабочих есть и преступный элемент.
Во многих случаях (лесозаготовки и торфоразработки) агенты, стремясь завербовать необходимое количество рабочих, при найме, не заключая коллективного договора, устно обещали выгодные условия, которые на месте не выполнялись (Центр, Севзапкрай и Урал). В связи с... нарушением предварительных условий возникали забастовки и конфликты.
Торфоразработки в гор. Тейкове. На торфоразработки из Вологодской губ. прибыла партия землекопов. При найме на работу им было обещано, что на месте с ними будет согласован вопрос об условиях работы. По прибытии рабочие потребовали 6 руб. за куб. сажень вырытия земли, а администрация предложила 4 руб. Рабочие отказались выходить на работу.
Свердловский ОКРЗУ (Урал). С рабочими, завербованными в Тамбовской губ. не было заключено договора. По прибытии на разработки администрация стала вычитывать с них за отпускаемый гнилой хлеб и мясо по цене выше рыночной. Был выдан поломанный инструмент. Рабочие бастовали 3 дня.
Забастовки на почве недовольства оплатой труда.
Подавляющее большинство забастовок среди сезонников имело своей основной причиной недовольство размерами заработка (207 забастовок из 302).
Произвол в области назначения расценок и норм, отсутствие учета при их составлении, условий труда и состояния оборудования, произвольные расценки на продукты питания, обусловили пестроту в оплате сезонников одной и той же квалификации. На ряде работ (строительные, лесные, торфоразработки) благодаря несовершенству тарификации и произволу в этой области была установлена крайне низкая зарплата.
На Фоминских торфоразработках (Москва) вследствие тяжелых условий труда дневной заработок рабочих колебался от 60 до 80 коп. (Бросили работу 150 человек).
На постройке линии Термез - Джар - Курган (Средняя Азия) - (бастовали 8 дней 700 рабочих) расценки были взяты из ведомости 1915 года плюс 25%, благодаря скверному оборудованию, недостатку материалов и инструментов, сдельщики вырабатывали лишь 70 - 80% основной ставки. В среднем заработок рабочего при крайне тяжелых условиях достигал лишь 80 - 85 % заработка чернорабочего в г. Термезе.
На Шатурских торфоразработках (Московская губ.) бастовало 1330 раб., выдвинув требование о повышении им зарплаты до 1 руб. в день без вычета на питание (получали в среднем 1 р. 15 к. в день за вычетом 42 - 45 коп. за питание).
На Степановской и Павловской экономиях Сумско-Степановского сахзавода (Украина, Сумской округ) зарплата рабочих не превышает 30 коп. в день.
На лесоразработках Северолеса, где дневной заработок рабочего не превышает 50 коп., Старыгинский коллектив лесорубов, объявив забастовку, подал следующее заявление в Завражский сельсовет: "Мы не можем заработать и 50 коп. в день и ставим в известность все окружные деревни о необходимости обсудить вопрос о зарплате. Нужно указать Северолесу, что работа наша ценится очень дешево и не оправдывает наш труд, так как хлеб очень дорог, пуд стоит 1 р. 80 коп., а товары первой необходимости и купить невозможно, служащие же Северолеса получают большое жалование, а мы работаем на их карманы. Мы, граждане Старыгинского коллектива, несмотря на то, что заключили договор, кладем топоры и бастуем, ввиду того, что нет возможности улучшить свое хозяйство нашим заработком. Служащие Северолеса нам говорят, что цены нам не прибавят, т.к. установила ее губерния, а мы ставим в известность все деревни, что довольно Северолесу издеваться над нами. При царе работать было куда лучше, а при советской власти хуже".
Произвольное ухудшение условий труда и оплаты в подавляющем большинстве случаев вопреки заключенным договорам, широко практикуется администрацией сезонных работ.
В Осташковском совхозе Проскуровского сахзавода (Проскуровский округ, Украина) администрация систематически снижала зарплату рабочих с 70 коп. за 10 час. раб. день сначала до 50 коп., а затем до 35 коп. Когда рабочие забастовали администрация согласилась повысить зарплату до 50 коп.
Задержка зарплаты.
Забастовки на почве задержки зарплаты составляют 21 % общего числа забастовок среди сезонников. Систематическая задержка зарплаты характерна для лесозаготовок. В лесозаготовительных районах Севзапкрая, на Урале, в Северо-Вятском Горном округе длительность задержки зарплаты достигает 4 - 6 месяцев и больше. Задолженность рабочим лесозаготовок нередко составляет значительные суммы (100000 руб. и больше). Многочисленные случаи задержки зарплаты отмечаются среди строителей (Центр, Урал, Сибирь, Северный Кавказ) и на экономиях сахарных заводов (Украина).
В связи с длительной задержкой зарплаты положение рабочих сезонников - тяжелое. В некоторых районах рабочие, распродав свое последнее имущество, голодали или побирались по деревням. Администрация не принимала никаких мер к улучшению положения рабочих. В одном из р-ов Пензолеса администрация выдавала рабочим, в счет зарплаты, самогон.
Сплавщики леса в устье Кильмезы Волгокаспийлеса, голодавшие из-за невыдачи зарплаты, отказались плыть и пошли по деревням собирать милостыню. Администрация пыталась заставить их плыть дальше, пугая судом. Медкомиссия констатировала, что сплавщики больны и плыть не могут. На пропитание в первые дни милиция дала сплавщикам 30 руб. за счет Волгокаспийлеса.
Невыдача зарплаты (во многих лесозаготовительных р-нах еще за зимние работы прошлого года) обострила взаимоотношения между рабочими-крестьянами и администрацией. Недовольство крестьян усиливалось в связи с тем, что из-за задержки зарплаты крестьяне не могли своевременно уплатить с.х. налог, за что у них описывали имущество и взимали пени".
Публикация повести Александра Солженицина в 1962 году имела колоссальное значение еще и потому, что определила недоступные литературе до этих пор границы критики сталинского режима. То, что повесть покушается на основы существующей власти, хорошо поняли различные ее функционеры и представители. Письмо ректора черкасского пединститута Тканко, адресованное Брежневу, типичный по тем временам донос, хотя в скурпулезности анализа оно превосходит аналогичные документы.
Гл. уважаемый Леонид Ильич!
Я после долгого раздумья, все же решил, зная вас лично, написать отзывы читателей и свое мнение о произведениях писателя А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", "Матренин двор" и др. Я знаю, что ЦК КПСС, лично Н.С. Хрущев уделяют сейчас много внимания вопросу идейности и художественному мастерству советской литературы. Н.С. Хрущев в своем выступлении 8 марта с.г. сказал, что "неверные тенденции состоят главным образом в том, что все внимание односторонне сосредотачивается на фактах беззакония, произвола, злоупотребления властью". Это, как в зеркале, отображает творчество А. Солженицына. Мне кажется, что он вообще на жизнь смотрит глазами не советского человека.
С болью в сердце я читал повесть А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", напечатанную в 11 номере журнала "Новый мир". Мне кажется, что автор повести, пребывая в лагере, ничему не научился. Он написал пасквиль на нашу действительность, видимо он вообще злобно настроен против социалистического строя. Факты Солженицын излагает в черных красках, а в некоторых местах он просто превращается в рупор враждебной нам реакционной пропаганды и клеветы на советскую действительность. Вся повесть по содержанию антипатриотическая, ее легко, без комментариев может напечатать любой реакционный орган на западе, даже инсценировать.
Режим лагеря автор пытается изобразить хуже, чем фашистские застенки, а наших советских чекистов и других товарищей, которые честно несли службу по охране лагеря, изображает тупыми, черствыми и в оскорбительном тоне.
Автор повести клевещет на наши советские органы, а всех осужденных изображает честными ни в чем не повинными, ни за что заключенными в лагерь советской властью людей. Обидно, то, что он представляет это в духе злобной американской пропаганды, направленной против нашей страны. Можно гражд. Солженицыну простить, когда он пишет, что "среди эстонцев не видел плохих людей" (подобно Грушевскому, который не видел среди украинцев господствующих классов). Но если он пишет, что "когда Советы уставились, (видимо Солженицын имеет в виду уничтожение в Эстонии буржуазно-реакционного строя) ребенком малым родители в Швецию увезли. А он вырос и самодумкой в Эстонию, институт кончать". Описывая этот эпизод об одном молодом эстонце, который проявляет "патриотизм" и возвращается на родину - "институт кончать", а попал в лагерь - этой клеветы автору простить нельзя. Никто ему не поверит, что молодой эстонец мог придти в Таллин получать высшее образование, а его бросили в лагерь. Я убежден, что он был заброшен иностранной разведкой, как шпион. Такое освещение автором американской клевете на наш строй.
В одном советском фильме "Парни из нашей деревни" показано, как один швед был подослан американской разведкой к эстонским рыбакам, штормом заброшенным в Скандинавию уговорить их "не возвращаться на родину, так как Советы отправят в Сибирь". Этот излюбленный метод империалистическая пропаганда применяет ко всем советским гражданам.
Еще один более дикий неправдоподобный случай. Автор показывает страдальца Сеньку Клевшина, который бежал, как измышляется в повести, из фашистского плена, выжил в Бухенвальде (притом не слова не упоминается о страшной инквизиции фашистских лагерей) возвращается на родину и его опять бросили в лагерь. Ведь это сущая клевета. Не было случая, чтобы во время войны кто-нибудь из пленных, заточенных в Бухенвальде, бежал. Это мог быть только завербованный фашистами предатель, переброшенный в советский тыл для подрывной шпионской работы. Я помню: в ноябре 1942 года под Валуйками в наш партизанский отряд пришел пленный, бежавший из гетто, с выжженным на теле номером, а он оказался шпионом гестапо. Только такие "страдальцы" могли бежать из фашистских лагерей смерти. А кто поверит, что бендеровца Гопчика посадили в лагерь за то, что он "бендеровцам в лес молочко носил, и дали, как взрослому".
Мне кажется, что автор фетишизирует и свое пребывание в лагере, изображая это таким образом, что ему, видите, не удалось доказать, каким образом он бежал из вражеского плена, и его за это осудили, но ведь тысячи бойцов, возвратившихся из окружения в период войны, сразу получали оружие и возвращались на фронт.
Такими же невинными и обиженным автор изобразил и других осужденных. Но если даже поверить Солженицыну, что эти люди в трудные дни борьбы нашей родины с врагом напрасно были осуждены и брошены в лагерь, то почему в книге даже нотки никакой не нашлось о судьбах родины, он даже не упоминает о ней. Правда в одном месте у автора проскальзывает упоминание о свободе, но тут же пессимистически, устами Алешки он провозглашает: "Что тебе воля? На воле твоя последняя воля терниями заглохнет! Ты радуйся, что ты в тюрьме!". А дальше религиозными талмудами дается толкование, что лучше быть узником и "умирать за имя господа Иисуса!", чем быть на воле. В этих изречениях, вроде между прочим помещенных в повести автор проповедует очень опасную мораль антипатриотизма, а нашу советскую действительность показывает такой, что лучше быть узником, чем на свободе.
Автор, сидя в лагере и не зная дел в сельском хозяйстве, на основании письма Шухову, которое им получено из дому, рисует жуткую картину колхозной жизни и необоснованно клевещет на ветеранов войны, называя их лодырями и не признающими колхозного строя, он пишет: "Мужиков с войны половина вовсе не вернулась, а какие вернулись - колхозы не признают: живут дома, работают на стороне" (стр. 23). Жена Шухова питает надежду на то, что возвратится Шухов "и они тогда поднимутся из нищеты". Эти все писания похожи на бред сумасшедшего, а не на слова советского писателя.
Таких злобных, порочащих нашу советскую действительность высказываний в повести немало. Вместо заботы о судьбах родины у автора почти на протяжении все повести сильно выпячивается культ еды. Только одна забота у него - чтобы лишнюю кашу съесть. Но разве лагерь это дом отдыха? Автору надо знать, какой паек во время войны получали труженики фабрик и заводов, ковавшие победу над врагом, и они не ныли, как Солженицын.
Эту книжку, видимо, не следовало бы давать читать нашей молодежи. Она безыдейная, антипатриотическая, написана в злобном тоне; автор стремиться все факты излагать в мрачных красках, ничего хорошего в нашей жизни он не заметил. Оборвана повесть отбоем в лагере. Хотя бы автор одну картину нарисовал, как его приняли советские люди после возвращения из лагеря. А я уверен, что он, кроме своих писаний, еще чем-то занимается, где-то работает. Если бы у него было патриотическое чувство, он мог бы показать отдельным разделом, как восторжествовавшие ленинские принципы жизни в нашей стране после осуждения культа личности, как исправлены нарушения советской законности, допущенные при жизни Сталина. Нет, мне кажется, что автор произведения это очень желчный, нехороший человек. Повесть эту нельзя читать молодежи еще и потому, что в ней очень много вульгарщины и пошлости.
Первый раз я просмотрел эту повесть еще в декабре, она мне сразу показалась безобидной, и к тому же скучной, и я не обратил внимания на то, что автор говорит между строк.
Нас, работников высшей школы, беспокоит отрицательное влияние этой книги на студенческую молодежь. На лекциях и семинарах студенты задают вопросы: "Каким образом напечатана в наших условиях такая пошлая книга?" или "Как могло случиться, что эстонский юноша возвратился на родину, а его посадили в лагерь?" Отвечать на такие вопросы очень сложно. Многие преподаватели, прочитавшие книгу, стали высказывать свое недовольство и возмущение освещением многих фактов в "Иване Денисовиче".
Мне пришлось вторично прочесть повесть и все то, о чем говорили товарищи в беседе, после прочтения повести я сам обнаружил.
Понятно, что теперь, когда редакция журнала, видимо также просмотрев поверхностно, напечатала повесть, может быть и неудобно осуждать ее, чтобы наши зарубежные "друзья" снова не использовали это против нас, обвиняя в "нарушении свободы слова". Но все же лучше было бы повесть изъять в библиотеках пока еще многие читатели ее не видели. Это можно сделать через цензуру или другим способом. Для студентов эта книга просто опасна, это своего рода идеологическая диверсия. Повесть вызывает ненужные суждения и нездоровые настроения, и чем раньше ее снимут с библиотечных полок, тем лучше.
В начале этого года в журнале "Новый мир" напечатан рассказ "Матренин двор" По-видимому у членов редакции не хватает времени вычитывать то, что они печатают. Ведь автор современную колхозную деревню изобразил хуже, чем И.А. Бунин в конце XIX начале XX века. Солженицын показывает деревню как царство дикости, нищеты и косности, а редакция печатает все это на страницах своего журнала. Какой же "Новый мир" они показывают?
Если А.С. описал действительность, то это не типично для нашей социалистической деревни; по-видимому, он специально ездил по стране, чтобы найти такую "деревню". Если бы он хотел, он бы описал тысячи передовых хозяйств с передовой материальной и духовной культурой. Мне хотелось бы, чтобы Вы знали мнение читателей о творчестве А. Солженицына.
Ректор Черкасского пединститута А. Тканко
10.IV. 63 г."
Андрей Бабицкий: Фактически на протяжении всего периода, получившего название "оттепели", власть предпринимала неоднократные попытки взять этот процесс под контроль, а то и вовсе развернуть его вспять. В области культуры эти попытки приобретают наиболее интенсивных характер с начала 60-х годов. С 61-го Хрущев встречается с творческой интеллигенцией, пытаясь привести ее в чувство и вернуть в поле идеологической борьбы. Как проходили эти встречи, насколько успешны были попытки Хрущева и вообще, имея в виду, его специфический стиль общения с теми, кого он считал своими подчиненными, удалось ли ему найти язык с той группой писателей и художников, которых сейчас назвали бы либеральным крылом интеллигенции. Мой вопрос - историку Елене Зубковой.
Елена Зубкова: В 1963 году Хрущев решил всерьез заняться вопросами идеологии. В том смысле, чтобы никто - писатели, художники и прочая творческая братия - не позволял себе ничего лишнего. "В вопросах идеологии у нас не может быть мирного сосуществования" - так недвусмысленно обозначил свою позицию Первый секретарь. Теперь осталось только довести ее до сведения умеренно строптивых интеллигентов. За этим их и пригласили в Кремль - на так называемую встречу с руководителями партии и правительства.
Подобные встречи проводились уже не раз - в 1957, 1960, 1962-ом году. Советская пресса называла их "историческими". Впрочем, в каком-то смысле они и были историческими, отсчитывая очередную смену политического курса.
Почти каждая их этих встреч сопровождалась щедрым угощением и ... громким скандалом. Хрущев, похоже, никак не мог для себя решить: то ли он хочет задружиться с интеллигенцией, то ли поставить ее на место. Он то входил в образ гостеприимного, радушного хозяина, то вдруг вспоминал, что он Хозяин с большой буквы и начинал поучать всех и вся.
Импровизации Хрущева ставили приглашенных на эти встречи в довольно сложное положение: никто не знал, на кого из них в следующий раз обрушатся милость или гнев вождя. Точно так же непредсказуемы были зигзаги его политики. В ноябре 1962-го с личного одобрения Хрущева "Новый мир" печатает Солженицына, повесть "Один день Ивана Денисовича". А спустя всего несколько недель тот же Хрущев устраивает постыдный разгром художников в Манеже и назначает новую "историческую" встречу. В Доме приемов, на Ленинских горах. На той встрече, в декабре 1962, все шло по прежнему сценарию: сначала угощение, потом общение и раздача оплеух. Больше всех тогда досталось Эрнсту Неизвестному и Евгению Евтушенко. В основном за то, что посмели возражать. Хрущев же не утруждал себя полемикой. Он придумал новый аргумент: кому не нравится - пусть убирается вон. И снова повторил, что мирного сосуществования в вопросах идеологии не допустит.
Казалось, все точки над "I" были расставлены. Однако в начале марта 1963, как раз в женский праздник, Хрущев решил снова пообщаться с интеллигенцией. На этот раз не было никакого застолья - все предельно серьезно и официально. По тональности эта встреча напоминала декабрьскую, только акценты были расставлены жестче и определеннее. Хрущев говорил долго и путано. Но "гости" уловили два главных тезиса его речи: критика Сталина зашла слишком далеко и "кто не с нами, тот против нас". Для чиновников "от культуры" подобные заявления звучали как команда.
И наиболее ретивые бросились тут же ее исполнять.
В передаче использованы документы из Государственного архива Российской Федерации и Российского государственного архива социально-политической истории.
ОГПУ О ПОЛОЖЕНИИ "СЕЗОННЫХ" РАБОЧИХ В 1926 Г.
24 марта 1927 г. руководство Объединенного Государственного Политического Управления направило Сталину "Докладную записку о положении сезонных рабочих (по материалам за 1926 г.)"
"Забастовочное движение среди сезонных рабочих (торфяники, лесорубы и лесовозы, строители, сезонные рабочие экономий и совхозов), охватившее в летние месяцы 1926 г. около 45 тысяч рабочих (55 % общего количества бастовавших по всем отраслям промышленности) и повлекшее за собой потерю свыше 80 тысяч человекодней (72 % общей потери по всем отраслям промышленности), характеризуется длительностью забастовок (в отдельных случаях до 1 - 1 1/2 недель), большим числом участников (до 2000 человек) и остротой (угрозы убийством, избиения, дебоши).
Анализ забастовочного движения выявляет ряд серьезных ненормальностей, как в области найма, работы и оплаты условий труда, так и в области постановки хоз. и проф. работы в сезонных отраслях промышленности.
Ненормальности при вербовке.
Вербовка рабсилы агентами торфоразработок, лесозаготовок и строительных контор проводится без необходимого учета качественного и количественного соответствия нанимаемых потребностям работы. Отмечены факты, когда завербованные рабочие по приезде на место, работы не находили и оказывались в крайне тяжелом материальном положении.
Завербованные в Тамбовской губ. 105 рабочих для пилки леса на Уральских лесозаготовках работы там не получили. Большая часть рабочих поступила на работы к крестьянам, некоторые вернулись домой, а 6 человек умерли от голода. В связи с этим крестьяне говорят: "Разве это власть, когда она обманывает, увозит за несколько тысяч верст, отрывает от хозяйства; власть пролетарская, а за пролетариев не стоит. Кто раньше сидел у власти и жил хорошо, тот и теперь живет хорошо, а о нас не беспокоится".
Нередко вербовка проводится без всякого учета пригодности рабочих. Отмечены факты, когда набранные рабочие оказывались совершенно неопытными и неприспособленными к физическому труду (часовые мастера, граверы, фельдшера, писаря, артисты бродячих трупп и т.д.). В результате - крайне низкая производительность влекла за собой общую недоработку, снижала заработок. На этой почве возникали конфликты, заканчивавшиеся массовым увольнением непригодных рабочих.
Районное Чусовское лесничество (Урал). На завод "Пашня" была прислана агентами Горонозаводского треста партия рабочих дроворубов, завербованных в Минске (95 чел.), состоящая из часовых мастеров, сапожников, портных, граверов и т.д. Из всей партии приступило к работам только 20 чел. Остальные же потребовали у лесничего выдачи им денег для отправки их обратно в гор. Минск, при этом многие заявляли, что придется ограбить кого-либо, чтобы выбраться обратно. Выданный им инструмент частью распродан. Раздавались крики: "Если не отправят, то мы их всех гадов перережем и ограбим кассу". 6-го февраля партия рабочих (46 человек) окружила контору лесничего и требовала выдать им денег на дорогу, угрожая насилием. Среди завербованных минских рабочих есть и преступный элемент.
Во многих случаях (лесозаготовки и торфоразработки) агенты, стремясь завербовать необходимое количество рабочих, при найме, не заключая коллективного договора, устно обещали выгодные условия, которые на месте не выполнялись (Центр, Севзапкрай и Урал). В связи с... нарушением предварительных условий возникали забастовки и конфликты.
Торфоразработки в гор. Тейкове. На торфоразработки из Вологодской губ. прибыла партия землекопов. При найме на работу им было обещано, что на месте с ними будет согласован вопрос об условиях работы. По прибытии рабочие потребовали 6 руб. за куб. сажень вырытия земли, а администрация предложила 4 руб. Рабочие отказались выходить на работу.
Свердловский ОКРЗУ (Урал). С рабочими, завербованными в Тамбовской губ. не было заключено договора. По прибытии на разработки администрация стала вычитывать с них за отпускаемый гнилой хлеб и мясо по цене выше рыночной. Был выдан поломанный инструмент. Рабочие бастовали 3 дня.
Забастовки на почве недовольства оплатой труда.
Подавляющее большинство забастовок среди сезонников имело своей основной причиной недовольство размерами заработка (207 забастовок из 302).
Произвол в области назначения расценок и норм, отсутствие учета при их составлении, условий труда и состояния оборудования, произвольные расценки на продукты питания, обусловили пестроту в оплате сезонников одной и той же квалификации. На ряде работ (строительные, лесные, торфоразработки) благодаря несовершенству тарификации и произволу в этой области была установлена крайне низкая зарплата.
На Фоминских торфоразработках (Москва) вследствие тяжелых условий труда дневной заработок рабочих колебался от 60 до 80 коп. (Бросили работу 150 человек).
На постройке линии Термез - Джар - Курган (Средняя Азия) - (бастовали 8 дней 700 рабочих) расценки были взяты из ведомости 1915 года плюс 25%, благодаря скверному оборудованию, недостатку материалов и инструментов, сдельщики вырабатывали лишь 70 - 80% основной ставки. В среднем заработок рабочего при крайне тяжелых условиях достигал лишь 80 - 85 % заработка чернорабочего в г. Термезе.
На Шатурских торфоразработках (Московская губ.) бастовало 1330 раб., выдвинув требование о повышении им зарплаты до 1 руб. в день без вычета на питание (получали в среднем 1 р. 15 к. в день за вычетом 42 - 45 коп. за питание).
На Степановской и Павловской экономиях Сумско-Степановского сахзавода (Украина, Сумской округ) зарплата рабочих не превышает 30 коп. в день.
На лесоразработках Северолеса, где дневной заработок рабочего не превышает 50 коп., Старыгинский коллектив лесорубов, объявив забастовку, подал следующее заявление в Завражский сельсовет: "Мы не можем заработать и 50 коп. в день и ставим в известность все окружные деревни о необходимости обсудить вопрос о зарплате. Нужно указать Северолесу, что работа наша ценится очень дешево и не оправдывает наш труд, так как хлеб очень дорог, пуд стоит 1 р. 80 коп., а товары первой необходимости и купить невозможно, служащие же Северолеса получают большое жалование, а мы работаем на их карманы. Мы, граждане Старыгинского коллектива, несмотря на то, что заключили договор, кладем топоры и бастуем, ввиду того, что нет возможности улучшить свое хозяйство нашим заработком. Служащие Северолеса нам говорят, что цены нам не прибавят, т.к. установила ее губерния, а мы ставим в известность все деревни, что довольно Северолесу издеваться над нами. При царе работать было куда лучше, а при советской власти хуже".
Произвольное ухудшение условий труда и оплаты в подавляющем большинстве случаев вопреки заключенным договорам, широко практикуется администрацией сезонных работ.
В Осташковском совхозе Проскуровского сахзавода (Проскуровский округ, Украина) администрация систематически снижала зарплату рабочих с 70 коп. за 10 час. раб. день сначала до 50 коп., а затем до 35 коп. Когда рабочие забастовали администрация согласилась повысить зарплату до 50 коп.
Задержка зарплаты.
Забастовки на почве задержки зарплаты составляют 21 % общего числа забастовок среди сезонников. Систематическая задержка зарплаты характерна для лесозаготовок. В лесозаготовительных районах Севзапкрая, на Урале, в Северо-Вятском Горном округе длительность задержки зарплаты достигает 4 - 6 месяцев и больше. Задолженность рабочим лесозаготовок нередко составляет значительные суммы (100000 руб. и больше). Многочисленные случаи задержки зарплаты отмечаются среди строителей (Центр, Урал, Сибирь, Северный Кавказ) и на экономиях сахарных заводов (Украина).
В связи с длительной задержкой зарплаты положение рабочих сезонников - тяжелое. В некоторых районах рабочие, распродав свое последнее имущество, голодали или побирались по деревням. Администрация не принимала никаких мер к улучшению положения рабочих. В одном из р-ов Пензолеса администрация выдавала рабочим, в счет зарплаты, самогон.
Сплавщики леса в устье Кильмезы Волгокаспийлеса, голодавшие из-за невыдачи зарплаты, отказались плыть и пошли по деревням собирать милостыню. Администрация пыталась заставить их плыть дальше, пугая судом. Медкомиссия констатировала, что сплавщики больны и плыть не могут. На пропитание в первые дни милиция дала сплавщикам 30 руб. за счет Волгокаспийлеса.
Невыдача зарплаты (во многих лесозаготовительных р-нах еще за зимние работы прошлого года) обострила взаимоотношения между рабочими-крестьянами и администрацией. Недовольство крестьян усиливалось в связи с тем, что из-за задержки зарплаты крестьяне не могли своевременно уплатить с.х. налог, за что у них описывали имущество и взимали пени".
Публикация повести Александра Солженицина в 1962 году имела колоссальное значение еще и потому, что определила недоступные литературе до этих пор границы критики сталинского режима. То, что повесть покушается на основы существующей власти, хорошо поняли различные ее функционеры и представители. Письмо ректора черкасского пединститута Тканко, адресованное Брежневу, типичный по тем временам донос, хотя в скурпулезности анализа оно превосходит аналогичные документы.
Гл. уважаемый Леонид Ильич!
Я после долгого раздумья, все же решил, зная вас лично, написать отзывы читателей и свое мнение о произведениях писателя А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", "Матренин двор" и др. Я знаю, что ЦК КПСС, лично Н.С. Хрущев уделяют сейчас много внимания вопросу идейности и художественному мастерству советской литературы. Н.С. Хрущев в своем выступлении 8 марта с.г. сказал, что "неверные тенденции состоят главным образом в том, что все внимание односторонне сосредотачивается на фактах беззакония, произвола, злоупотребления властью". Это, как в зеркале, отображает творчество А. Солженицына. Мне кажется, что он вообще на жизнь смотрит глазами не советского человека.
С болью в сердце я читал повесть А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", напечатанную в 11 номере журнала "Новый мир". Мне кажется, что автор повести, пребывая в лагере, ничему не научился. Он написал пасквиль на нашу действительность, видимо он вообще злобно настроен против социалистического строя. Факты Солженицын излагает в черных красках, а в некоторых местах он просто превращается в рупор враждебной нам реакционной пропаганды и клеветы на советскую действительность. Вся повесть по содержанию антипатриотическая, ее легко, без комментариев может напечатать любой реакционный орган на западе, даже инсценировать.
Режим лагеря автор пытается изобразить хуже, чем фашистские застенки, а наших советских чекистов и других товарищей, которые честно несли службу по охране лагеря, изображает тупыми, черствыми и в оскорбительном тоне.
Автор повести клевещет на наши советские органы, а всех осужденных изображает честными ни в чем не повинными, ни за что заключенными в лагерь советской властью людей. Обидно, то, что он представляет это в духе злобной американской пропаганды, направленной против нашей страны. Можно гражд. Солженицыну простить, когда он пишет, что "среди эстонцев не видел плохих людей" (подобно Грушевскому, который не видел среди украинцев господствующих классов). Но если он пишет, что "когда Советы уставились, (видимо Солженицын имеет в виду уничтожение в Эстонии буржуазно-реакционного строя) ребенком малым родители в Швецию увезли. А он вырос и самодумкой в Эстонию, институт кончать". Описывая этот эпизод об одном молодом эстонце, который проявляет "патриотизм" и возвращается на родину - "институт кончать", а попал в лагерь - этой клеветы автору простить нельзя. Никто ему не поверит, что молодой эстонец мог придти в Таллин получать высшее образование, а его бросили в лагерь. Я убежден, что он был заброшен иностранной разведкой, как шпион. Такое освещение автором американской клевете на наш строй.
В одном советском фильме "Парни из нашей деревни" показано, как один швед был подослан американской разведкой к эстонским рыбакам, штормом заброшенным в Скандинавию уговорить их "не возвращаться на родину, так как Советы отправят в Сибирь". Этот излюбленный метод империалистическая пропаганда применяет ко всем советским гражданам.
Еще один более дикий неправдоподобный случай. Автор показывает страдальца Сеньку Клевшина, который бежал, как измышляется в повести, из фашистского плена, выжил в Бухенвальде (притом не слова не упоминается о страшной инквизиции фашистских лагерей) возвращается на родину и его опять бросили в лагерь. Ведь это сущая клевета. Не было случая, чтобы во время войны кто-нибудь из пленных, заточенных в Бухенвальде, бежал. Это мог быть только завербованный фашистами предатель, переброшенный в советский тыл для подрывной шпионской работы. Я помню: в ноябре 1942 года под Валуйками в наш партизанский отряд пришел пленный, бежавший из гетто, с выжженным на теле номером, а он оказался шпионом гестапо. Только такие "страдальцы" могли бежать из фашистских лагерей смерти. А кто поверит, что бендеровца Гопчика посадили в лагерь за то, что он "бендеровцам в лес молочко носил, и дали, как взрослому".
Мне кажется, что автор фетишизирует и свое пребывание в лагере, изображая это таким образом, что ему, видите, не удалось доказать, каким образом он бежал из вражеского плена, и его за это осудили, но ведь тысячи бойцов, возвратившихся из окружения в период войны, сразу получали оружие и возвращались на фронт.
Такими же невинными и обиженным автор изобразил и других осужденных. Но если даже поверить Солженицыну, что эти люди в трудные дни борьбы нашей родины с врагом напрасно были осуждены и брошены в лагерь, то почему в книге даже нотки никакой не нашлось о судьбах родины, он даже не упоминает о ней. Правда в одном месте у автора проскальзывает упоминание о свободе, но тут же пессимистически, устами Алешки он провозглашает: "Что тебе воля? На воле твоя последняя воля терниями заглохнет! Ты радуйся, что ты в тюрьме!". А дальше религиозными талмудами дается толкование, что лучше быть узником и "умирать за имя господа Иисуса!", чем быть на воле. В этих изречениях, вроде между прочим помещенных в повести автор проповедует очень опасную мораль антипатриотизма, а нашу советскую действительность показывает такой, что лучше быть узником, чем на свободе.
Автор, сидя в лагере и не зная дел в сельском хозяйстве, на основании письма Шухову, которое им получено из дому, рисует жуткую картину колхозной жизни и необоснованно клевещет на ветеранов войны, называя их лодырями и не признающими колхозного строя, он пишет: "Мужиков с войны половина вовсе не вернулась, а какие вернулись - колхозы не признают: живут дома, работают на стороне" (стр. 23). Жена Шухова питает надежду на то, что возвратится Шухов "и они тогда поднимутся из нищеты". Эти все писания похожи на бред сумасшедшего, а не на слова советского писателя.
Таких злобных, порочащих нашу советскую действительность высказываний в повести немало. Вместо заботы о судьбах родины у автора почти на протяжении все повести сильно выпячивается культ еды. Только одна забота у него - чтобы лишнюю кашу съесть. Но разве лагерь это дом отдыха? Автору надо знать, какой паек во время войны получали труженики фабрик и заводов, ковавшие победу над врагом, и они не ныли, как Солженицын.
Эту книжку, видимо, не следовало бы давать читать нашей молодежи. Она безыдейная, антипатриотическая, написана в злобном тоне; автор стремиться все факты излагать в мрачных красках, ничего хорошего в нашей жизни он не заметил. Оборвана повесть отбоем в лагере. Хотя бы автор одну картину нарисовал, как его приняли советские люди после возвращения из лагеря. А я уверен, что он, кроме своих писаний, еще чем-то занимается, где-то работает. Если бы у него было патриотическое чувство, он мог бы показать отдельным разделом, как восторжествовавшие ленинские принципы жизни в нашей стране после осуждения культа личности, как исправлены нарушения советской законности, допущенные при жизни Сталина. Нет, мне кажется, что автор произведения это очень желчный, нехороший человек. Повесть эту нельзя читать молодежи еще и потому, что в ней очень много вульгарщины и пошлости.
Первый раз я просмотрел эту повесть еще в декабре, она мне сразу показалась безобидной, и к тому же скучной, и я не обратил внимания на то, что автор говорит между строк.
Нас, работников высшей школы, беспокоит отрицательное влияние этой книги на студенческую молодежь. На лекциях и семинарах студенты задают вопросы: "Каким образом напечатана в наших условиях такая пошлая книга?" или "Как могло случиться, что эстонский юноша возвратился на родину, а его посадили в лагерь?" Отвечать на такие вопросы очень сложно. Многие преподаватели, прочитавшие книгу, стали высказывать свое недовольство и возмущение освещением многих фактов в "Иване Денисовиче".
Мне пришлось вторично прочесть повесть и все то, о чем говорили товарищи в беседе, после прочтения повести я сам обнаружил.
Понятно, что теперь, когда редакция журнала, видимо также просмотрев поверхностно, напечатала повесть, может быть и неудобно осуждать ее, чтобы наши зарубежные "друзья" снова не использовали это против нас, обвиняя в "нарушении свободы слова". Но все же лучше было бы повесть изъять в библиотеках пока еще многие читатели ее не видели. Это можно сделать через цензуру или другим способом. Для студентов эта книга просто опасна, это своего рода идеологическая диверсия. Повесть вызывает ненужные суждения и нездоровые настроения, и чем раньше ее снимут с библиотечных полок, тем лучше.
В начале этого года в журнале "Новый мир" напечатан рассказ "Матренин двор" По-видимому у членов редакции не хватает времени вычитывать то, что они печатают. Ведь автор современную колхозную деревню изобразил хуже, чем И.А. Бунин в конце XIX начале XX века. Солженицын показывает деревню как царство дикости, нищеты и косности, а редакция печатает все это на страницах своего журнала. Какой же "Новый мир" они показывают?
Если А.С. описал действительность, то это не типично для нашей социалистической деревни; по-видимому, он специально ездил по стране, чтобы найти такую "деревню". Если бы он хотел, он бы описал тысячи передовых хозяйств с передовой материальной и духовной культурой. Мне хотелось бы, чтобы Вы знали мнение читателей о творчестве А. Солженицына.
Ректор Черкасского пединститута А. Тканко
10.IV. 63 г."
Андрей Бабицкий: Фактически на протяжении всего периода, получившего название "оттепели", власть предпринимала неоднократные попытки взять этот процесс под контроль, а то и вовсе развернуть его вспять. В области культуры эти попытки приобретают наиболее интенсивных характер с начала 60-х годов. С 61-го Хрущев встречается с творческой интеллигенцией, пытаясь привести ее в чувство и вернуть в поле идеологической борьбы. Как проходили эти встречи, насколько успешны были попытки Хрущева и вообще, имея в виду, его специфический стиль общения с теми, кого он считал своими подчиненными, удалось ли ему найти язык с той группой писателей и художников, которых сейчас назвали бы либеральным крылом интеллигенции. Мой вопрос - историку Елене Зубковой.
Елена Зубкова: В 1963 году Хрущев решил всерьез заняться вопросами идеологии. В том смысле, чтобы никто - писатели, художники и прочая творческая братия - не позволял себе ничего лишнего. "В вопросах идеологии у нас не может быть мирного сосуществования" - так недвусмысленно обозначил свою позицию Первый секретарь. Теперь осталось только довести ее до сведения умеренно строптивых интеллигентов. За этим их и пригласили в Кремль - на так называемую встречу с руководителями партии и правительства.
Подобные встречи проводились уже не раз - в 1957, 1960, 1962-ом году. Советская пресса называла их "историческими". Впрочем, в каком-то смысле они и были историческими, отсчитывая очередную смену политического курса.
Почти каждая их этих встреч сопровождалась щедрым угощением и ... громким скандалом. Хрущев, похоже, никак не мог для себя решить: то ли он хочет задружиться с интеллигенцией, то ли поставить ее на место. Он то входил в образ гостеприимного, радушного хозяина, то вдруг вспоминал, что он Хозяин с большой буквы и начинал поучать всех и вся.
Импровизации Хрущева ставили приглашенных на эти встречи в довольно сложное положение: никто не знал, на кого из них в следующий раз обрушатся милость или гнев вождя. Точно так же непредсказуемы были зигзаги его политики. В ноябре 1962-го с личного одобрения Хрущева "Новый мир" печатает Солженицына, повесть "Один день Ивана Денисовича". А спустя всего несколько недель тот же Хрущев устраивает постыдный разгром художников в Манеже и назначает новую "историческую" встречу. В Доме приемов, на Ленинских горах. На той встрече, в декабре 1962, все шло по прежнему сценарию: сначала угощение, потом общение и раздача оплеух. Больше всех тогда досталось Эрнсту Неизвестному и Евгению Евтушенко. В основном за то, что посмели возражать. Хрущев же не утруждал себя полемикой. Он придумал новый аргумент: кому не нравится - пусть убирается вон. И снова повторил, что мирного сосуществования в вопросах идеологии не допустит.
Казалось, все точки над "I" были расставлены. Однако в начале марта 1963, как раз в женский праздник, Хрущев решил снова пообщаться с интеллигенцией. На этот раз не было никакого застолья - все предельно серьезно и официально. По тональности эта встреча напоминала декабрьскую, только акценты были расставлены жестче и определеннее. Хрущев говорил долго и путано. Но "гости" уловили два главных тезиса его речи: критика Сталина зашла слишком далеко и "кто не с нами, тот против нас". Для чиновников "от культуры" подобные заявления звучали как команда.
И наиболее ретивые бросились тут же ее исполнять.
В передаче использованы документы из Государственного архива Российской Федерации и Российского государственного архива социально-политической истории.
