Автор программы Александр Генис

Фильм "Часы", поставленный режиссером Стивеном Долдри по одноименной книге американского прозаика Майкла Каммингхэйм, не из тех, куда легко зазвать зрителя. В конце концов, кому хочется смотреть фильм, в котором изображены умирающий от СПИДа поэт, немолодые и несчастные сторонницы однополой любви, два самоубийства и одна попытка к самоубийству? Собственно, никто и не рассчитывал, что эта камерная картина найдет широкого зрителя. Появившись на экранах накануне Нового года, то есть как раз тогда, когда все продюсеры торопятся застолбить территорию в расчете на "Оскаров", "Часы" скромно занял предназначенную таким фильмам нишу - эстетическое гетто маленьких кинотеатров, где показывают "арт-мувис". Даже в Нью-Йорке фильм шел всего в двух залах.

Но тут что-то произошло. Фильм поднял волну. О нем заговорили. Рецензии тут ничего не значат - никакие критики не могут переубедить публику. Куда важнее голос молвы. Она-то и привела эту никак не предназначенную большой аудитории картину в "мультиплексы" всей Америки. На фильм обрушился шквал премий, самой престижной из которых пока стала награда за лучший фильм года "Золотой глобус". И вот теперь "Часы" уже получили девять номинаций на "Оскара" (включая категорию "лучший фильм").

В это мне до сих пор трудно поверить. Не потому, что фильм такого не заслуживает, как раз напротив. Просто он не вписывается в ту категорию картин, которые приносят Голливуду большой успех. Я давно заметил, что победоносные американские фильмы в одном отношении похожи друг на друга: в каком бы жанре такая картина ни начиналась, заканчивается она всегда мелодрамой. Это не упрек, это - родовое свойство зрелищных искусств, которое с Голливудом делит и греческая драма, называвшее такой исход "катарсисом".

Про "Часы", однако, этого не скажешь. Никакого "очищения через страдания" здесь не происходит. Все кончается плохо, да и начинается нехорошо.

Сюжет картины составлен из трех смутно связанных между собой историй. Одна происходит в довоенной Англии и показывает нам Вирджинию Вулф (ее играет Николь Кидман, номинированная на "Оскара" за лучшую женскую роль), пишущую свой шедевр - роман "Миссис Дэллоуэй". Другая история переносит зрителя в безмятежный американский пригород 50-х, где разворачивается глухая трагедия образцовой домашней хозяйки (в этой роли - Джулиан Мур), бегущей из своего пресного рая. Третья - уже в наши дни - изображает день милой нью-йоркской редакторши (ее играет Мэрил Стрип) по прозвищу "Миссис Дэллоуэй", которая тщетно пытается устроить вечеринку в честь своего больного СПИДом друга.

Нитью, которая связывает даже не сюжет, а весь фильм, служит роман Вулф. И это - самое главное. Нельзя сказать, что "Часы" - картина о знаменитой английской писательнице, неверным будет и назвать фильм свободными вариациями на ее темы. Все - сложнее. Фильм - омаж Вирджинии Вулф, дерзкий - и удачный! - опыт претворения ее художественного метода и жизненной философии в другую эпоху и в другой вид искусства. Как будто, нежный росток ее прозы пересадили на чужую почву, где он пророс три четверти века спустя.

Сначала, однако, был странный роман, неожиданно получивший Пулитцеровскую премию. (Книга эта, кстати, переведена и хорошо переведена на русский). Майкл Каннингхэйм написал роман "вокруг" Вирджинии Вулф. Речь идет не о стилизации и не о подражании, а о сознательном и искусном применении того литературного инструментария, которым пользовалась Вулф. На это с декларативной наглядностью указывает название книги и фильма - "Часы". Именно так писательница сперва хотела назвать свою "Миссис Дэлоуэй". Часы играет решающую роль в этом шедевре модернистской литературы. Заглавие должно было подчеркнуть разницу между течением "внешнего" и "внутреннего" времени.

Дело в том, что роман "Миссис Дэлоуэй" был ответом на "Улисса". Джойса Вирджиния Вулф внимательно читала, но переносила с трудом. В дневнике она писала:

Диктор: "В этом романе есть что-то плебейское, не только в прямом смысле слова, но и в самой литературной технике".

Александр Генис: При этом Вулф, один из самых проницательных критиков своего времени, не могла не согласиться со своим другом Элиотом, который утверждал, что после "Улисса" писать по-старому нельзя. Она и не пыталась. Именно в "Миссис Дэллоуэй" Вулф разработала свою версию модернистской прозы, принципы которой она изложила в том же дневнике (в полном виде он занимает 27 томов). В 28-м году, через три года после написания романа, Вулф сама себя объясняла, чего она в нем добивалась:

Диктор: Я хочу пропитать, насытить каждый атом. Показать мгновение во всей полноте, чем бы оно ни заполнялось. Тщета и мертвость происходит от этой жуткой реалистической повествовательности: последовательного изложения событий от обеда до ужина. Это - фальшь, условность. Зачем допускать в литературу все, что не есть поэзия? Поэты - те обыкновенно отбирают так, что не оставляют почти ничего. Я хочу все вместить, но пропитать, насытить".

Александр Генис: "Насытить" мгновение можно только растянув его, так, чтобы каждый миг вмещал настоящее с прошлым. Такое - спрессованное - время не зависит от хода часов. Но и они важны. Своим механическим, безжизненным ходом часы (например, лондонский Биг-Бен) образуют контраст к сверхплотным секундам внутренней духовной жизни со всеми ее ассоциациями, воспоминаниями и мечтами. Как у Джойса, роман Вулф описывает только один июньский (еще одно красноречивое совпадение с "Улиссом") день. Но в 17 часах, описанных в романе, есть все, что составляет жизнь героини и ее автора. Вот один из таких растянутых мигов в книге "Миссис Дэлоуэй":

Диктор: ... ловишь это особенное замирание, неописуемую, томящую тишину:перед самым ударом Биг-Бена. Вот! Гудит. Сперва мелодично - вступление, потом непреложно - час. Свинцовые круги побежали по воздуху. Какие же мы все дураки, думала она, переходя Виктория-стрит. Господи, и за что все это так любишь, так видишь и постоянно сочиняешь, городишь, ломаешь, ежесекундно строишь опять: Взгляды прохожих, качание, шорох, шелест, грохот, клекот, рев автобусов и машин, шарканье ходячих реклам, духовой оркестр, стон шарманки и поверх всего странно тоненький визг аэроплана, - вот, что она так любит: жизнь, Лондон, вот эту секунду июня.

Александр Генис: Так написана "Миссис Дэллоуэй", и ей подражает Каннигхэйм, когда рассказывает про двух своих героинь, которые читают эту книгу, и одну, которая ее пишет.

Теперь зададимся вопросом: как перенести эту сложную художественную вязь, весь этот многослойный литературный палимпсест, на экран? Ведь единственная цель, которую ставили перед собой авторы фильма, была в том, чтобы создать зримый аналог модернистской литературной ткани. Как передать истончившийся реализм такой прозы в кино? Как раздвинуть действительность, не исказив ее?

Этого можно было добиться только одним - гениальной актерской игрой. Я решился на такое определение, потому что ничего другого сюда не подходит. Все актрисы в фильме играют именно тех персонажей, которых создавала Вирджиния Вулф. Главное в них, как она сама и говорила, - "ускользающая индивидуальность". Мы видим женщин, чья духовная жизнь настолько богата и сложна, что она не умещается в характер. О них нельзя сказать ничего исчерпывающего, их нельзя описать в категориях поступков, им невозможно приписать готовую роль. Они живут слишком углубленно, чтобы мы понимали до конца ту драму, которую рассказывает фильм. В "Часах" играют с запасом - как раз так, как учил Станиславский.

Готовясь к испытанию их мастерства, каждая звезда входила в роль по-своему. Джулиан Мур - без репетиций, полагаясь на интуицию. Мэрилл Стрип слушала музыку, которую любила ее героиня (Майлса Дэвиса и Шуберта). Но больше всех старалась Николь Кидман. Она не только прочла полный канон Вирджинии Вулф, но и научилась писать ее почерком, крутить самодельные сигаретки, держать голову на бок и с достоинством носить выдающийся патрицианский нос, который приделали ей гримеры.

Глядя на эту игру - на беспрестанно вслушивающуюся в себя Николь Кидман, на добрую и несостоявшуюся Мэрил Стрип, на самоотверженную и отчаявшуюся Джулиан Мур, - я думал о том, что о таких актрисах, наверное, мечтал Чехов.

Наш разговор о фильме "Часы" я попросил продолжить Бориса Михайловича Парамонова.

Борис Парамонов: То, о чем нам Вы, Александр Александрович, сейчас рассказывали, не может считаться такой уж бесспорной новацией в киноискусстве. Передать модернистскую, густую вязкую прозу средствами кино, в котором всё - движение, темп, монтаж, - это не значит идти за литературным подлинником, посильно его имитируя. Кстати, в фильме "Часы" я такой поэтики не заметил. Там прием другой: связать три жизни, в различных исторических условиях, чисто внешне, через роман, который одна героиня пишет, вторая читает, а третья вообще хлопочет вокруг литературы, обхаживая писателя, умирающего от СПИДа. Единый стержень, на который всё это нанизано, - все трое собираются устроить партию, вечеринку. Если угодно, смелость фильма в том, что он перебрасывает мосты через время, - отнюдь не заставляет его медленно течь. Не Темза герой этого фильма, так сказать, а лондонские мосты - и трансатлантические перелеты. Одно есть исключение: одна из героинь, беременная, хочет покончить с собой, но в некой символической сцене ее захлестывают родовые воды. Фильм летает во времени, а не ползет. Я бы сказал, что его стихия - не вода, а воздух. Воздушные пути, как сказал поэт. Заметим, что поэт-самоубийца, тоже вылетает в воздух - выбрасывается из окна. В стихии фильма незаметно присутствуют самолеты, скрадывающие время.

Вы пытались поставить в связь Вирджинию Вулф и Джойса. Я читал кое-что из Вулф (кстати, "Миссис Доллуэй" не читал), и она произвела на меня впечатление Джойса, но в облегченном, женском варианте (прошу простить мне эту политическую некорректность). Проза Вирджинии Вулф неясная, нарочито затуманенная, импрессионистская, лучше всего сказать, но при этом легкая, тут никаких пушек сквозь пески пустыни не тянешь. Я бы сказал, что Джойс опровергает Вулф каждой своей строчкой, скажу больше - делает ее ненужной. Может быть, Вирджиния Вулф и годится на то, чтобы делать по ее мотивам элегантные фильмы. От ее прозы ничего в памяти не остается; между тем, прочитав Джойса, вы будете всю оставшуюся жизнь носить за спиной мешок с камнями - и получать при этом наслаждение. Как сказал Шкловский: искусство делает камень каменным. (Еще в скобках: Хемингуэй, наслышавшись про модную в начале 20-х годов Кэтрин Мэнсфилд, - второй, мол, Чехов, - прочитал ее и высказался: Мэнсфилд по сравнению с Чеховым - симпатичная старая дева рядом с пожилым, умным, знающим жизнь сельским доктором).

А ведь есть в кино впечатляющие попытки дать течение, длительность, вязкость, прозу времени. И гений есть этого дела: Антониони, конечно. Про него говорят, что он из кино-поэзии сделал кино-прозу, дал иной, прозаический темпо-ритм движению кинокартинок. Прием он применил простой, как всё гениальное: стал играть совпадением реального и экранного времени.

Я, будучи киношником-любителем (за 25 лет в Америке посмотрел, кажется, всё), обнаружил даже источник этого приема Антониони - в американском фильме "Ровно в полдень" (продюсер Стэнли Крэймер, режиссер Зиммерман). Пик фильма - те двадцать минут, в течение которых бандиты должны добраться от станции до города, где с ними вступит в борьбу шериф - Гарри Купер. И мы следим за временем по крупному плану часов, что висят у него в офисе. Проходит ровно двадцать минут до первого выстрела. Это незабываемо.

При этом я не хочу создать впечатления, что фильм "Часы" мне не понравился. Очень даже понравился. Актрисы действительны одна лучше другой. И меня потряс Эд Харрис (которого я раньше не любил) в роли умирающего поэта. Еще одна большая удача фильма - во второй новелле, когда к Джулиане Мур приходит ее преуспевающая вроде бы подружка, которая, как тут же выясняется, заболела раком. Происходит мгновенное и впечатляющее утяжеление мифа о легких, бездумных американских 50-х годах.

И последнее, что хочется сказать, Александр Александрович (Вы от меня, кажется, именно этого и ждали, так вот Вам на закуску). В фильме есть сквозной мотив, который нельзя не заметить: герои, желающие изменить свою рутинную жизнь, не могут выбрать ничего, кроме перемены сексуальной ориентации. При этом ничего не меняется, все остаются несчастными. Тут ощущается какая-то довольно злая ухмылка.

Александр Генис: Я, Борис Михайлович, вовсе не утверждаю, что "Часы" - авангардный фильм на манер того же Антониони. Даже скачки из одной эпохи в другую - "туннели", как называла их Вирджиния Вулф, - получают вполне оправданную сюжетом мотивировку. Дело, однако, не только в том, что в конце фильма все оказываются связаны друг с другом. Важнее, что три эпизода суть одна история - история несостоявшейся жизни, неслучившегося счастья, незаполненной пустоты.

Конечно, история эта рассказана языком нетрадиционного кино, но новизна его спрятана, как иголка в вате. Картина получилась обманчиво реалистической, ибо сделана она самыми консервативными средствами - актерской игрой. Густота поэтического письма Вирджинии Вулф тут передана не режиссерскими метафорами, и не операторскими трюками, а интенсивностью игры. Каммингхэйм, автор романа "Часы", говорит:

Диктор: Вулф показала, что любой день достоин литературы, ибо в нем содержится вся человеческая жизнь. Точно так же, как каждый волосок, взятый для анализа ДНК, содержит в себе чертеж целого организма.

Александр Генис: Пропитать каждую деталь повседневности смыслом и пафосом значит сделать жизнь заметной, выбить нас из колеи механического бытия, прервать дурную инерцию будней, причем - не громом пушек, как хотели футуристы, а вдумчивым внутренним взором. Это - общая тактика модернистов. В фильме она реализуется интенсивностью актерской игры. Мы смотрим, как Мэрилл Стрип, готовя угощение, отделяет белки от желтков с таким безучастным усердием, что понимаем, как далеки ее мысли от предстоящего ужина. Конечно, разбитое яйцо можно прочесть как метафору пропавшей жизни и бесплодной любви. Но - это уже реализм, истончившийся до символа, то есть, скорее Чехов, чем Джойс.

Хотя, конечно, и без "Улисса" тут не обошлось.

Вулф, как я уже говорил, усвоила опыт Джойса, но переосмыслила его, создав женскую версию нового романа. В этом нет никакой политнекорректности. Так что зря, Вы, Борис Михайлович, извинялись. Она сама настаивала на этом гендерном, как теперь говорят, акценте. В эссе 29-го года "Женщина и проза" Вулф писала, что писатели-женщины меньше увязают в мертвой фактуре, чем писатели-мужчины:

Диктор: "Они смотрят поверх личных отношений, политических партий - их интересуют более глубокие проблемы, те проблемы, которые и призван решать поэт: какова наша судьба, каков смысл жизни".

Александр Генис: Крупнейший исследователь британского модернизма Малкольм Брэдбери комментирует это высказывание:

Диктор: Это значило - сделать из прозы новый род поэзии, то, чего как раз, по ее мнению, не сделал Джойс.

Александр Генис: Женская литература, говорила Вулф, - не литература, написанная женщинами. Это книги, которые передают другой - немужской - взгляд на мир.

В картине этот аспект передан открыто и ярко. "Часы" - фильм про женщин без мужчин. И тут мы выходим к теме, которую Вы, Борис Михайлович, к моему удивлению, не развили - сексуальная ориентация всех трех героинь фильма. В каждом из разнесенных по разным эпохам эпизодах есть одинаковая сцена - чувственный поцелуй двух женщин. Не то, чтобы такое шокировало ко всему привыкших зрителей. Однако сцены эти слишком многозначительны, чтобы пройти мимо них. Что же значит гомосексуализм в "Часах"?

Меньше всего тут эротики. В поэтике фильма секс не артикулирован, а заявлен как экзистенциальная ситуация. Однополая любовь, как ее понимали в более чопорные времена Вирджинии Вулф, объяснялась трагической несовместимостью души и тела. Либо это - мужчина, запертый в женщине, либо женщина, запертая в мужчине. Сегодня это кажется беспомощным упрощением слишком сложной проблемы пола, но это и не важно. "Часы" рассказывают не о сексуальном меньшинстве, а о большинстве - о человеке как таковом. Ведь в каждом из нас скрывается душа, непохожая на тело. Тело - башня из неслоновой кости, которая прячет душу от мира и мешает ей встретиться с другими.

Вся жизнь - это, в определенном - поэтическом - смысле есть попытка души выбраться из тела. Она не может вырваться, но может высказаться. Так, как это делала Вирджиния Вулф, пока неразрешимое противоречие внутреннего с внешним не привело ее к самоубийству.

Как я уже говорил, в этом фильме нет хэппи-энда.

Из всего, что мы здесь с Борисом Михайловичем сказали, ясно, что "Часы" - хороший фильм. Глубокий, серьезный, тонкий, умный и красивый. Но все-таки больше всех художественных удач картины, радует ее успех.

Снобы привыкли считать публику дурой, жадной до пустых развлечений. Это, однако, - лишь часть правды. Самое сложное, самое элитарное искусство рано или поздно добирается до всех, хотя бы - до многих.

Вирджиния Вулф сама себя называла автором для избранных. Но и она, как все писатели, чтобы они ни говорили, мечтала о том, чтобы ее понимали. Даже став классиком, она страдала от ограниченности круга ее ценителей. Кажется Голливуд - последнее место для нее, но это так только кажется. Дураков нет, и настоящее искусство всегда найдет себе к нам дорогу. После "Часов" роман "Миссис Дэллоуэй" стал бестселлером - впервые за те три четверти века, которые прошли с тех пор, как Вирджиния Вулф написала свою книгу.

И еще. В мире сегодня страшно и неуютно, дух времени заражен войной, а Америка смотрит тихий, трудный, камерный фильм, в который никак нельзя спрятаться от окружающего.

Это и странно, это и закономерно. Каждый раз, когда тучи сгущаются над историей, делая, вроде бы неуместными усилия художника, я вспоминаю, что в 1918-м, одном из самых страшных годов на памяти России, голодная Цветаева писала пьесу про Казанову. Только такими противоречиями живет искусство.