С какой целью к нам, в Рязань? - не без перегара тестирует сержант, подозревая в худшем чуждый стране березового ситца "ФИАТ-Пунто" и слишком вольное расположение женского тела в нем. На костяшках милицейского кулака еще не остыли воронки от чьих-то выбитых зубов - ночные пытки, погони, самогоны... Про что сказать тебе, сержант? Про кризис слов, про недра митинского крематория, про попытку любви, про то, что вот и мы уперлись в возрастной ценз, подлежим списанию и надо б напоследок отчубучить, почудить, а может быть и зацепиться - за Криуши, за Радово, за парагуш квелый, кем бы он не оказался?
И я ответил честно, как есть:
- Хочу видеть этого человека.
...начнем с того, что человек не черный... русый человек в фальшивом адидасе - шагнул с бордюра прямо на проспект, перекрывая курс... со связкой пива, как с пучком противотанковых гранат... как предки делали под "тигра"... тормоза уже были бессильны... он перекатился через капот, при этом пивом кверху... чтоб не повредилось и не взорвалось... для героя чересчур акробатически... ложный панфиловец!.. встал на передние, человек-невридимка, сказал восторженно - "Ну ты летаешь, парень!".
Я понял - это добро пожаловать! Пускает родина к себе! Пора, пора Москву покончить бегством!
...спутница моя вздремнула под Джейн Биркин, то есть под жанну березовскую - со стандартной колой между ног, прижав малЫх макчиккенов к груди - кошт на крайняк, ведь едем в красный пояс, сорокоуст там с пантократором, кобыльи корабли - да что мы знаем о краях, откуда геном? Левкой от иволги не можем отличить, а вдруг одно из них заставят кушать? Кто такой "парагуш квелый", задала на дом профессор Шанская, пятнадцать лет назад - и до сих пор ответа нет!
На дальних заставах мент с обрезанным под УЗИ Калашом шмонал "газели"... Спи, милая, я задраил тонированные стекла - не слышать лая люберов, и рева Бронниц, не видеть четко родину, только выбранные из нее места. Тот над речкой по имени Вобля грозный щит: "Есть у России три столицы - Москва, Рязань и Луховицы". Ступня рефлекторно ушла в акселератор.
...вчера еще были поминки, вкус непрофессиональной кутьи, неточной мадеры и самозванной белорыбицы под метрополитен филевской поверхностной линии. Она пропала из-за стола, догнал только на пешеходном мостике, свесилась над рельсами:
- Слу-у-ушай, я сюда с уроков убегала, поезда встречать - но тогда они мне сигналили, а теперь почему-то нет.
- Так ведь были белые гольфики, мини...
Поморщилась, как при каждом всплытии педофилии.
Вдруг вспомнила:
- Надо махать машинистам!
Помахала - засемафорили! Уже не школьнице в белом, но женщине в черном! Оттаяли!
Есть контакт!
А за столом проступали подробности... Полигон в Ахтубе, год приблизительный шестидесятый, СУ-27, еще в зачатке, конструктор с ватманскими чертежами трубочкой, идеально для транспортировки двух поллитров - схемы бомбалюков и ракетодержателей пеленают мирную "столичную"... еще далеко до Бурже и до Афгана... Она сказала - "Папа просто убегал от нас в Ахтубу - из дома, из стационарной жизни... А там небо в самолетах, брудершафт с испытателями - он всегда хотел за штурвал, ему достался штанген-циркуль"...
Выпили за крылья родины, за лично Павла Осиповича Сухого, потом наиболее активно поминавший снес с лица окуляры в томатен-пастен, и прямо в траурное фото ее отца, затянул: "Увяданье золотом охваченный" - и все подхватили как алиби, как присягая: "Я не буду больше молодым!". Кто-то вздохнул - да, сейчас он взял бы гитару, спел про рощу.
Неминуемая фаза: клен снова опал, старушка-мать все в том же шушуне, жизнь опять прошла, как с мертвых яблонь дым - голоса почивших прародителей сливаются на этом репертуаре, вряд ли с раскладкой на первый-второй, скорее всего в унисон... серьезная заявка на старт-внимание, пылают сопла, далее по расписанию отрыв до полного улета...
...здесь только стол и дорога; никаких промежуточных станций. Застолье переходит в путь, километраж венчается застольем. Нет времени на дошлифовку мозгом, на позиционный стиль в черте оседлости - даже куцей паутинкой быт не успевает обрасти - сидят здесь исключительно на дорожку. А что сказал человечеству простой рязанский парень от имени нас? Он сказал - поехали, остальное, - без выражения, слабенько, начерно шепотом. Друзья познаются сквозь призму С2Н5ОН, поцелуй обязательно на закуску, с косточкой от севильских маслин, да ведь и та же водка, не в обиду Менделееву - вид транспорта, скорость на месте, внутреннее сгорание - я уже не говорю про встречно-поступательные действия двух тел, про гонки одного шумахера на пару, без формулы, без антипробуксовочной системы, как ляжет на душу, а если сядет - и того лучше...
По той же схеме, молодость здесь сразу переходит в самоубийство. Тридцать лет - предельный срок, положенный в данной местности. Дальше как кирпич висит Есенин. Пусть не дословно петлей на шее, но после тридцати снижаются, сдаются, дотягивая до земли сырой скорее по инерции, с тупым пропеллером, без топлива - дозаправки не предусмотрено, хотя по некоторым данным, можно было бы продолжить - взять того же сына человеческого, ведь если б он не спекся в тридцать три, то в тридцать пять он написал бы Библию... но поэт постановил, что больше нечего ловить, зиз из зе энд, и все поверили поэту - мимикрируют, насколько выйдет, под юннатов - даешь подтяжки! крем от морщин из акульих поллюций! воскрешение младых ногтей и реставрацию невинности! Только прошедшие фэйс-контроль будут допущены проскакать на розовом коне - строго по часовой стрелке, не дольше круга, под контролем пятнадцатилетнего капитана безопасности в косоворотке от Юдашкина и с гармошкой фирмы "Роланд"...
- С какой целью к нам, в Рязань? - не без перегара тестирует сержант, подозревая в худшем чуждый стране березового ситца "ФИАТ-Пунто" и слишком вольное расположение женского тела в нем. На костяшках милицейского кулака еще не остыли воронки от чьих-то выбитых зубов - ночные пытки, погони, самогоны... Про что сказать тебе, сержант? Про кризис слов, про недра митинского крематория, про попытку любви, про то, что вот и мы уперлись в возрастной ценз, подлежим списанию и надо б напоследок отчубучить, почудить, а может быть и зацепиться - за Криуши, за Радово, за парагуш квелый, кем бы он не оказался?
И я ответил честно, как есть:
- Хочу видеть этого человека.
...Сержант опять обозрел коленки на бардачке, заботливо отвел меня в сторону, вынул из кожана видавшие многое, в следах от злоупотреблений наручники:
- Бери, тебе пригодятся, отдам за стольник.
- А ключ?
- С ключами - двести, сам понимаешь...
Я подумал: может и правда пора приковаться к рязанской батарее, съесть ключи, нацарапать что-нибудь деструктивное кровью, причем, дабы переплюнуть первоисточник - не своей, а взятой по такому поводу из аорты возлюбленной, вот она в ажурном распростерта сплошь и рядом... да с таким-то антуражем качество письма уже неважно, главное - без грамматических ошибок, доступно экскурсантам славянской кафедры университета Хоккайдо - а если б еще симпатической кровью, чтоб проступало на шпалерах, допустим, только при закатных рецидивах - о, да это же гигантское новаторство! Новое слово! Прогресс суицида а-ля рюсс! Так пропустите же меня к нему, я хочу видеть этого человека!
... но лучше б этого не видеть. Первая мысль - это какая-то техника, брошенная отступающими строителями... козловый кран... грейдер-элеватор с производительностью 1600 кубометров рязани в отвал... alias экскаватор, но абсолютно не шагающий, потому что нечем - кусок темного металла имеет только верхние, распахнутые для неясных процедур конечности... конструкция, оказавшаяся вблизи памятником поэту с небольшой, но ухватистой силою, обращена фасадной частью к оврагу, где явно не водоплавающее речное судно и вокруг него бассейн, вырытый теми же страшными силами, которые воздвигли монумент. Казалось бы, Есенин пробивается из-под земли, по системе "не задушишь - не убьешь", что с хозяйственной точки зрения неглупо: экономия металла на ногах. Однако опытные гиды опровергли обвинения в рачительности... Нет! Поэт был вылит в полный рост, без купюр, как заслужил - а потом уже, из исключительно художественных импульсов, вбит в почву по грудь, кстати специальным гидравлическим молотом рязанского завода "Тяжпрессмаш", которым мнется по конверсии бронетехника - так, на Есенина пошло четыре танка, забивали по голове - не меньший брат он все-таки, а старший - зато теперь сразу видно раздвоение - вроде рвется в полет, но почва, и другие вредные привычки не пускают...
Повесть о настоящем человек. О человеке без ног.
...надо ли говорить, что, как и любая аномалия, металлический пиит пользуется бешеным спросом у молодоженов - мы встали шестнадцатыми в очереди на фотографирование... чтоб не нарушить стилистику, пришлось сделать милой фату из подгузника проезжавшего младенца... позируя, она легко затерялась своим 44-м калибром в есенинской ладони, причем невесты явно тяготели к поэтову мизинцу, сверкающему от частого трения... уж не теряется ли здесь невинность конвейерным способом? Неплохо бы вот так устроиться посмертно - женихи сами приводят, как на жертвенный алтарь... Я навел зум - ревности не было только из-за нестыковки масштабов - она ему максимум с ухо... - и щелкнул затвором.
Их первое фото. До того любый отражающие аппараты, кроме зрачков, были исключены. Зачем, если прямая трансляция, девять месяцев так по - сиамски, не разлепляясь, что до дополнительных устройств нечем дотянуться, все занято делом?
- У нас никогда не будет семейного альбома! - говорила она чревовещательно, не прерывая поцелуя.
- У нас не будет и семьи! - отвечал он одними альвеолами.
Они брали ночь с лета, путаясь во временах года и датах - по всем расчетам истребитель должен был екнуться, спечься в плотных слоях атмосферы - но простынь отстирали от коктейля крови и вина, с ультралегких сигарет перешли на чуингам, в доме появилась небитая посуда и опахало для ликвидации пыли
Им захотелось продолжения. Вопреки заветам диспетчеров. Где-то должны быть запасные аэродромы. Не нужно взлетных - хватит и посадочных полос. Это самое трудное: в школе имени Икара учат летать, но не приземляться. Боевая задача - хорошо начать и плохо кончить. "Кто сгорел, того не подожжешь".
...еще один рязанский парадокс: гастрономический. Вместо долгожданных грибов с глазами - вьетнамская кухня. Бамбук, соя, прозрачная рисовая вермишель даже в самых центровых, у Кремля ресторанах. Следы вьетнамства везде - от рынка, до крепостного капонира...
- Может, пишут диссертацию про "Анну Снегину", окучивают тему, вживаются в материал? - предположил я, наблюдая дефилирование в однотонных кимоно рязанских официанток - розовую, золоченую, бледноголубую.
- Какую берем? - сказала милая, изучая настенную гравюру с вьетнамским содержанием. Изображено: рисовая грядка, все стоят головой в рис, только один поднял голову и смотрит - а на него, ответно, целых две.
- Вообще-то нам с клиентами нельзя - заартачилась бледноголубая.
- Мне можно довериться... Я ведь местная, бабка моя Клавдия Степановна в том полуподвале жила - неожиданно вскрыла свои гены любимая, разливая сладкий "мурфатлар" на троих.
Жизнь подсевшей бледноголубой была не сахар. Сначала драматический кружок как у всех, постепенный крен в сторону пластики, точнее - стриптиз в частной гостинице "Приокская"; вскоре девочка родилась, хорошо, быстро выросла, в пять лет уже брала с собой, на представления - скину какую-нибудь деталь, она бежит, подбирает - и опять за кулисы. Значит, и белье на учете, и дочурка при деле. А один раз отработала я номер на тему медузы Горгоны, захожу к себе в гримерную, а там он сидит, Ле Гуен, под столом - это он с моей девочкой в прятки играет. Тогда Ле Гуен еще совсем небольшой был, позвал меня тихо, я пошла за ним на край света - сюда, в фаст фуд.
- А что с Ле Гуеном?
- Мне пришлось разлюбить его... Знаете, случилась беда: в свои сорок три он очень сильно вырос. Первоначальный шарм пропал, под стол в гримерный он бы уже не поместился - и как, скажите на милость, я бы влюбилась в него?
Так вот в чем тайна вьетнамского нашествия на Рязань! Они здесь растут. Толи что-то в воздухе, то ли в чем еще, но вьетнамский гормон роста внезапно прет и прет, как у Сабониса.
Однако, милая! Как говорится, нота бене! Уж и вьетнамцы всего мира бегут сюда расти и размножаться, а нашим все не сидится на таком удачном месте, все кругом мерещатся мережи и понцы... Врубить пассионарную сонату - и вон наружу, на любую постороннюю орбиту. А кто будет осины холить? Кто их хотя бы опознает? Кого родине щедро поить березовым соком - а ведь сок есть, железа производит, но некому сцеживать - а простой чреват, вплоть до полной атрофии.
.... - Насчет Клавдии Степановны из полуподвала проясни! - не удержался я в свежекрашенном нумере отеля "Лович", возле ж/д вокзала.
- Клавдия Степановна, урожденная Иванова. По отцовской линии... Преподаватель истории КПСС... Что, не любишь больше, с такой родословной?
Липкими от "мурфотлара" пальцами подключаю ноутбук к интернету - Рязань, Рязань, что это такое, как с этим себя вести... полностью сожжена татаро-монголами, восстала из пепла в 30 километрах... и так пять раз подряд, как железный Феникс... Первый отечественный концентрационный лагерь под начальством латышского стрелка Стельмаха, он же существенно упростил работу пулеметчикам: в крестный ход красные латыши затаскивали пулемет прямо на колокольню и оттуда косили ходящих рязанцев оптом, широким сектором... В конце же 66 года случилось еще одно знаменательное событие: ночная демонстрация студентов рязанского радиоинститута. Дело было в день выдачи стипендии. Какой-то стал читать во внутреннем дворе общежития Есенина. Подъехала милицейская машина, забрали парня... но тот героически бежал через Бронницы в Канаду, где за счет хоккейного клуба "Торонто Мейпл Ливз" издавал журнал "Клен заледеный", да и сейчас издает, только перепрофилированный из поэзии в кленоводство... как выяснилось, кора заледенелого клена действительно незаменима в укрощении запора... А еще в Современной Рязани на десять женщин в среднем семеро... ну, в этом мы уже убедились... чуть не забыл, что это город - порт шести морей и четырех аэродромов... в сумме - ничего особенного - обычный для среднерусской равнины набор сумбура и лютости... данные к тому же данные устарели - бывшая Ленина Астраханская улица уже опять Ленина...
Внучка Клавдии Степановны Ивановой, между тем, заснула - не найдя другого дела наручникам, я на всякий случай приковал милую к дивану - мало ли, как повлияла встреча с родиной!..
А сам отправился за дополнительным горючим в холл, где лицом к лицу увидал Андрюху Галича, дублера космонавта Германа Титова - Андрюха, как всегда, не один, вижу из трейлера уже выгружают его легендарную "копейку" Германа Титова... в кенгурятниках, со спойлерами... Герман Титов болтался то в космосе, то на центрифуге, до жигулей не доходило - поэтому двадцать пять лет "копейка" вынесла как новая, а потом досталась Андрюхе Галичу ...а он форсировал, сделал гоночную вещь - подкрадется, бывало, к "Астон мартину" или к "Ибице" - и делает, чаще всего на спиной, на задней передаче, чтоб видеть реакцию обогнанного... если Андрюха Галич в городе, значит гонки - так и есть, кубок Есенина по пересеченной местности...
- Эх, Игореха - говорил мне Галич - летать - самое простое дело... нет ничего элементарнее полета... тем более катапультироваться... я сам сто раз... с женой, с детьми...
- Постой, да вроде твоему сыну три года?
- Ничего, пусть сызмальства привыкает к стихии... мы и рожали в воздухе... под парашютом, в затяжном прыжке... самое трудное не это...
- А что, Андрюха?
- Самое трудное - удерживаться на земле, ездить, ходить, и совсем невмоготу стоять... лежать... как же надо напрягаться, чтобы не взлететь...только никому не говори... я на кубке Есенина собираюсь приподняться на "копейке" - для начала помаленьку, метров на пять, крылышки уже приварены, главное - не забуриться в атмосферу... Будешь балластом?
- Извини, Андрюха, я не один... любимая прикована в номере...
- Хочешь еще пожить?
- Пробую.
- Ладно, поеду накопаю на борт пару мешков картошки - сказал Андрюха, и обдав турбонаддувом, исчез в ночном рязанском космосе.
... утром она пропустила голову сквозь кулисы штор, поставив локти на подоконник
- он не видел наружного мира, только внутренний, в профиль, на экране выключенного телевизора. Когда картинка остановилась, развели шторы - он продлил ее взгляд - и уперся в плац рязанской академии воздушно десантных войск... оркестра не слышно, но явно - "прощание славянки"... судя по обилию солдатских матерей - на южное направление.
- Ты смотрела все время? - спросил он, зачехляя.
- И даже в самый последний момент - сказала она.
- Думаешь, им это поможет?
- Я представила - ты уходишь с ними.
- Тогда представь, пожалуйста, еще раз...
...на подъезде к эпицентру - к Константиново, где поля в четыре стороны - путника встречает предостерегающий знак: АОЗТ ЕСЕНИНПРОМ. Именно так: каждое причалившее авто встречает мальчик в меру хулиганской наружности, с тождественной челкой:
- Дядя, не хотите ли стихи про Есенина - и понижая тембр - до свиданья, друг мой, до свиданья, милый мой ты у меня в груди...
Итого десять целковых.
В кепку перед лающей по - байроновски собачонкой - еще пятерку.
Фотография на сцене с фоном из опушки берез... посидеть за партой в земской школе... выйти на Оку... всему есть такса.
- Здесь не стать поэтом. Кем же здесь еще быть? - на берегу сказала она.
Главное - неясно, зачем отсюда куда-то бежать. Деревня три километра, семьдесят дворов. В Древних Афинах меньше народу было, а ведь хватило и на Софокла, и на Эврипида. Опять же - свежий воздух, Кашина под боком, почет среди сельчан. И журавли б уже не так печально пролетали. И огромный плюс, что я не буду больше молодым. С того момента, как курьер Лена кинулась из высотки на Есенинском бульваре - просто ради самоутверждения - я отношусь к молодости без восторга - и расслабился, только когда она прошла...хотя до сих еще приходится выковыривать, как мины, "до свиданья, друг мой, до свиданья"... рано прощаться...
...для очистки совести, завернули еще в Криуши... Там, на дачном участке, такая картина: стоит как хата фрагмент распиленного фюзеляжа какого-то мощного летательного аппарата. Внутри, за столиком сидят мужчины, окружая, прикрывая емкость, по контурам вполне бомбовидную, по содержанию гражданскую. Прилетели... налейте за конструктора!
...на перекрестке я опять выбрал рязанское направление. Все-таки надо сделать хорошее дело. Она одобрила.
По тревоге поднимаем Адрюху Галича - пробил твой звездный час, выкатывай трейлер, поехали - на главной улице еще при въезде в Рязань были замечены отличные ноги - рекламные, у входа в джинсовый магазин, ростом с три-четыре этажа. То, что нужно! Погрузили, и под эгидой ночи, доставили кому надо - ополовиненному Есенину. После стыковки получилось очень натурально: поэт в джинсах присел на набережную.
Повесть о ненастоящем человеке. О человеке с ногами.
Так то лучше.
И я ответил честно, как есть:
- Хочу видеть этого человека.
...начнем с того, что человек не черный... русый человек в фальшивом адидасе - шагнул с бордюра прямо на проспект, перекрывая курс... со связкой пива, как с пучком противотанковых гранат... как предки делали под "тигра"... тормоза уже были бессильны... он перекатился через капот, при этом пивом кверху... чтоб не повредилось и не взорвалось... для героя чересчур акробатически... ложный панфиловец!.. встал на передние, человек-невридимка, сказал восторженно - "Ну ты летаешь, парень!".
Я понял - это добро пожаловать! Пускает родина к себе! Пора, пора Москву покончить бегством!
...спутница моя вздремнула под Джейн Биркин, то есть под жанну березовскую - со стандартной колой между ног, прижав малЫх макчиккенов к груди - кошт на крайняк, ведь едем в красный пояс, сорокоуст там с пантократором, кобыльи корабли - да что мы знаем о краях, откуда геном? Левкой от иволги не можем отличить, а вдруг одно из них заставят кушать? Кто такой "парагуш квелый", задала на дом профессор Шанская, пятнадцать лет назад - и до сих пор ответа нет!
На дальних заставах мент с обрезанным под УЗИ Калашом шмонал "газели"... Спи, милая, я задраил тонированные стекла - не слышать лая люберов, и рева Бронниц, не видеть четко родину, только выбранные из нее места. Тот над речкой по имени Вобля грозный щит: "Есть у России три столицы - Москва, Рязань и Луховицы". Ступня рефлекторно ушла в акселератор.
...вчера еще были поминки, вкус непрофессиональной кутьи, неточной мадеры и самозванной белорыбицы под метрополитен филевской поверхностной линии. Она пропала из-за стола, догнал только на пешеходном мостике, свесилась над рельсами:
- Слу-у-ушай, я сюда с уроков убегала, поезда встречать - но тогда они мне сигналили, а теперь почему-то нет.
- Так ведь были белые гольфики, мини...
Поморщилась, как при каждом всплытии педофилии.
Вдруг вспомнила:
- Надо махать машинистам!
Помахала - засемафорили! Уже не школьнице в белом, но женщине в черном! Оттаяли!
Есть контакт!
А за столом проступали подробности... Полигон в Ахтубе, год приблизительный шестидесятый, СУ-27, еще в зачатке, конструктор с ватманскими чертежами трубочкой, идеально для транспортировки двух поллитров - схемы бомбалюков и ракетодержателей пеленают мирную "столичную"... еще далеко до Бурже и до Афгана... Она сказала - "Папа просто убегал от нас в Ахтубу - из дома, из стационарной жизни... А там небо в самолетах, брудершафт с испытателями - он всегда хотел за штурвал, ему достался штанген-циркуль"...
Выпили за крылья родины, за лично Павла Осиповича Сухого, потом наиболее активно поминавший снес с лица окуляры в томатен-пастен, и прямо в траурное фото ее отца, затянул: "Увяданье золотом охваченный" - и все подхватили как алиби, как присягая: "Я не буду больше молодым!". Кто-то вздохнул - да, сейчас он взял бы гитару, спел про рощу.
Неминуемая фаза: клен снова опал, старушка-мать все в том же шушуне, жизнь опять прошла, как с мертвых яблонь дым - голоса почивших прародителей сливаются на этом репертуаре, вряд ли с раскладкой на первый-второй, скорее всего в унисон... серьезная заявка на старт-внимание, пылают сопла, далее по расписанию отрыв до полного улета...
...здесь только стол и дорога; никаких промежуточных станций. Застолье переходит в путь, километраж венчается застольем. Нет времени на дошлифовку мозгом, на позиционный стиль в черте оседлости - даже куцей паутинкой быт не успевает обрасти - сидят здесь исключительно на дорожку. А что сказал человечеству простой рязанский парень от имени нас? Он сказал - поехали, остальное, - без выражения, слабенько, начерно шепотом. Друзья познаются сквозь призму С2Н5ОН, поцелуй обязательно на закуску, с косточкой от севильских маслин, да ведь и та же водка, не в обиду Менделееву - вид транспорта, скорость на месте, внутреннее сгорание - я уже не говорю про встречно-поступательные действия двух тел, про гонки одного шумахера на пару, без формулы, без антипробуксовочной системы, как ляжет на душу, а если сядет - и того лучше...
По той же схеме, молодость здесь сразу переходит в самоубийство. Тридцать лет - предельный срок, положенный в данной местности. Дальше как кирпич висит Есенин. Пусть не дословно петлей на шее, но после тридцати снижаются, сдаются, дотягивая до земли сырой скорее по инерции, с тупым пропеллером, без топлива - дозаправки не предусмотрено, хотя по некоторым данным, можно было бы продолжить - взять того же сына человеческого, ведь если б он не спекся в тридцать три, то в тридцать пять он написал бы Библию... но поэт постановил, что больше нечего ловить, зиз из зе энд, и все поверили поэту - мимикрируют, насколько выйдет, под юннатов - даешь подтяжки! крем от морщин из акульих поллюций! воскрешение младых ногтей и реставрацию невинности! Только прошедшие фэйс-контроль будут допущены проскакать на розовом коне - строго по часовой стрелке, не дольше круга, под контролем пятнадцатилетнего капитана безопасности в косоворотке от Юдашкина и с гармошкой фирмы "Роланд"...
- С какой целью к нам, в Рязань? - не без перегара тестирует сержант, подозревая в худшем чуждый стране березового ситца "ФИАТ-Пунто" и слишком вольное расположение женского тела в нем. На костяшках милицейского кулака еще не остыли воронки от чьих-то выбитых зубов - ночные пытки, погони, самогоны... Про что сказать тебе, сержант? Про кризис слов, про недра митинского крематория, про попытку любви, про то, что вот и мы уперлись в возрастной ценз, подлежим списанию и надо б напоследок отчубучить, почудить, а может быть и зацепиться - за Криуши, за Радово, за парагуш квелый, кем бы он не оказался?
И я ответил честно, как есть:
- Хочу видеть этого человека.
...Сержант опять обозрел коленки на бардачке, заботливо отвел меня в сторону, вынул из кожана видавшие многое, в следах от злоупотреблений наручники:
- Бери, тебе пригодятся, отдам за стольник.
- А ключ?
- С ключами - двести, сам понимаешь...
Я подумал: может и правда пора приковаться к рязанской батарее, съесть ключи, нацарапать что-нибудь деструктивное кровью, причем, дабы переплюнуть первоисточник - не своей, а взятой по такому поводу из аорты возлюбленной, вот она в ажурном распростерта сплошь и рядом... да с таким-то антуражем качество письма уже неважно, главное - без грамматических ошибок, доступно экскурсантам славянской кафедры университета Хоккайдо - а если б еще симпатической кровью, чтоб проступало на шпалерах, допустим, только при закатных рецидивах - о, да это же гигантское новаторство! Новое слово! Прогресс суицида а-ля рюсс! Так пропустите же меня к нему, я хочу видеть этого человека!
... но лучше б этого не видеть. Первая мысль - это какая-то техника, брошенная отступающими строителями... козловый кран... грейдер-элеватор с производительностью 1600 кубометров рязани в отвал... alias экскаватор, но абсолютно не шагающий, потому что нечем - кусок темного металла имеет только верхние, распахнутые для неясных процедур конечности... конструкция, оказавшаяся вблизи памятником поэту с небольшой, но ухватистой силою, обращена фасадной частью к оврагу, где явно не водоплавающее речное судно и вокруг него бассейн, вырытый теми же страшными силами, которые воздвигли монумент. Казалось бы, Есенин пробивается из-под земли, по системе "не задушишь - не убьешь", что с хозяйственной точки зрения неглупо: экономия металла на ногах. Однако опытные гиды опровергли обвинения в рачительности... Нет! Поэт был вылит в полный рост, без купюр, как заслужил - а потом уже, из исключительно художественных импульсов, вбит в почву по грудь, кстати специальным гидравлическим молотом рязанского завода "Тяжпрессмаш", которым мнется по конверсии бронетехника - так, на Есенина пошло четыре танка, забивали по голове - не меньший брат он все-таки, а старший - зато теперь сразу видно раздвоение - вроде рвется в полет, но почва, и другие вредные привычки не пускают...
Повесть о настоящем человек. О человеке без ног.
...надо ли говорить, что, как и любая аномалия, металлический пиит пользуется бешеным спросом у молодоженов - мы встали шестнадцатыми в очереди на фотографирование... чтоб не нарушить стилистику, пришлось сделать милой фату из подгузника проезжавшего младенца... позируя, она легко затерялась своим 44-м калибром в есенинской ладони, причем невесты явно тяготели к поэтову мизинцу, сверкающему от частого трения... уж не теряется ли здесь невинность конвейерным способом? Неплохо бы вот так устроиться посмертно - женихи сами приводят, как на жертвенный алтарь... Я навел зум - ревности не было только из-за нестыковки масштабов - она ему максимум с ухо... - и щелкнул затвором.
Их первое фото. До того любый отражающие аппараты, кроме зрачков, были исключены. Зачем, если прямая трансляция, девять месяцев так по - сиамски, не разлепляясь, что до дополнительных устройств нечем дотянуться, все занято делом?
- У нас никогда не будет семейного альбома! - говорила она чревовещательно, не прерывая поцелуя.
- У нас не будет и семьи! - отвечал он одними альвеолами.
Они брали ночь с лета, путаясь во временах года и датах - по всем расчетам истребитель должен был екнуться, спечься в плотных слоях атмосферы - но простынь отстирали от коктейля крови и вина, с ультралегких сигарет перешли на чуингам, в доме появилась небитая посуда и опахало для ликвидации пыли
Им захотелось продолжения. Вопреки заветам диспетчеров. Где-то должны быть запасные аэродромы. Не нужно взлетных - хватит и посадочных полос. Это самое трудное: в школе имени Икара учат летать, но не приземляться. Боевая задача - хорошо начать и плохо кончить. "Кто сгорел, того не подожжешь".
...еще один рязанский парадокс: гастрономический. Вместо долгожданных грибов с глазами - вьетнамская кухня. Бамбук, соя, прозрачная рисовая вермишель даже в самых центровых, у Кремля ресторанах. Следы вьетнамства везде - от рынка, до крепостного капонира...
- Может, пишут диссертацию про "Анну Снегину", окучивают тему, вживаются в материал? - предположил я, наблюдая дефилирование в однотонных кимоно рязанских официанток - розовую, золоченую, бледноголубую.
- Какую берем? - сказала милая, изучая настенную гравюру с вьетнамским содержанием. Изображено: рисовая грядка, все стоят головой в рис, только один поднял голову и смотрит - а на него, ответно, целых две.
- Вообще-то нам с клиентами нельзя - заартачилась бледноголубая.
- Мне можно довериться... Я ведь местная, бабка моя Клавдия Степановна в том полуподвале жила - неожиданно вскрыла свои гены любимая, разливая сладкий "мурфатлар" на троих.
Жизнь подсевшей бледноголубой была не сахар. Сначала драматический кружок как у всех, постепенный крен в сторону пластики, точнее - стриптиз в частной гостинице "Приокская"; вскоре девочка родилась, хорошо, быстро выросла, в пять лет уже брала с собой, на представления - скину какую-нибудь деталь, она бежит, подбирает - и опять за кулисы. Значит, и белье на учете, и дочурка при деле. А один раз отработала я номер на тему медузы Горгоны, захожу к себе в гримерную, а там он сидит, Ле Гуен, под столом - это он с моей девочкой в прятки играет. Тогда Ле Гуен еще совсем небольшой был, позвал меня тихо, я пошла за ним на край света - сюда, в фаст фуд.
- А что с Ле Гуеном?
- Мне пришлось разлюбить его... Знаете, случилась беда: в свои сорок три он очень сильно вырос. Первоначальный шарм пропал, под стол в гримерный он бы уже не поместился - и как, скажите на милость, я бы влюбилась в него?
Так вот в чем тайна вьетнамского нашествия на Рязань! Они здесь растут. Толи что-то в воздухе, то ли в чем еще, но вьетнамский гормон роста внезапно прет и прет, как у Сабониса.
Однако, милая! Как говорится, нота бене! Уж и вьетнамцы всего мира бегут сюда расти и размножаться, а нашим все не сидится на таком удачном месте, все кругом мерещатся мережи и понцы... Врубить пассионарную сонату - и вон наружу, на любую постороннюю орбиту. А кто будет осины холить? Кто их хотя бы опознает? Кого родине щедро поить березовым соком - а ведь сок есть, железа производит, но некому сцеживать - а простой чреват, вплоть до полной атрофии.
.... - Насчет Клавдии Степановны из полуподвала проясни! - не удержался я в свежекрашенном нумере отеля "Лович", возле ж/д вокзала.
- Клавдия Степановна, урожденная Иванова. По отцовской линии... Преподаватель истории КПСС... Что, не любишь больше, с такой родословной?
Липкими от "мурфотлара" пальцами подключаю ноутбук к интернету - Рязань, Рязань, что это такое, как с этим себя вести... полностью сожжена татаро-монголами, восстала из пепла в 30 километрах... и так пять раз подряд, как железный Феникс... Первый отечественный концентрационный лагерь под начальством латышского стрелка Стельмаха, он же существенно упростил работу пулеметчикам: в крестный ход красные латыши затаскивали пулемет прямо на колокольню и оттуда косили ходящих рязанцев оптом, широким сектором... В конце же 66 года случилось еще одно знаменательное событие: ночная демонстрация студентов рязанского радиоинститута. Дело было в день выдачи стипендии. Какой-то стал читать во внутреннем дворе общежития Есенина. Подъехала милицейская машина, забрали парня... но тот героически бежал через Бронницы в Канаду, где за счет хоккейного клуба "Торонто Мейпл Ливз" издавал журнал "Клен заледеный", да и сейчас издает, только перепрофилированный из поэзии в кленоводство... как выяснилось, кора заледенелого клена действительно незаменима в укрощении запора... А еще в Современной Рязани на десять женщин в среднем семеро... ну, в этом мы уже убедились... чуть не забыл, что это город - порт шести морей и четырех аэродромов... в сумме - ничего особенного - обычный для среднерусской равнины набор сумбура и лютости... данные к тому же данные устарели - бывшая Ленина Астраханская улица уже опять Ленина...
Внучка Клавдии Степановны Ивановой, между тем, заснула - не найдя другого дела наручникам, я на всякий случай приковал милую к дивану - мало ли, как повлияла встреча с родиной!..
А сам отправился за дополнительным горючим в холл, где лицом к лицу увидал Андрюху Галича, дублера космонавта Германа Титова - Андрюха, как всегда, не один, вижу из трейлера уже выгружают его легендарную "копейку" Германа Титова... в кенгурятниках, со спойлерами... Герман Титов болтался то в космосе, то на центрифуге, до жигулей не доходило - поэтому двадцать пять лет "копейка" вынесла как новая, а потом досталась Андрюхе Галичу ...а он форсировал, сделал гоночную вещь - подкрадется, бывало, к "Астон мартину" или к "Ибице" - и делает, чаще всего на спиной, на задней передаче, чтоб видеть реакцию обогнанного... если Андрюха Галич в городе, значит гонки - так и есть, кубок Есенина по пересеченной местности...
- Эх, Игореха - говорил мне Галич - летать - самое простое дело... нет ничего элементарнее полета... тем более катапультироваться... я сам сто раз... с женой, с детьми...
- Постой, да вроде твоему сыну три года?
- Ничего, пусть сызмальства привыкает к стихии... мы и рожали в воздухе... под парашютом, в затяжном прыжке... самое трудное не это...
- А что, Андрюха?
- Самое трудное - удерживаться на земле, ездить, ходить, и совсем невмоготу стоять... лежать... как же надо напрягаться, чтобы не взлететь...только никому не говори... я на кубке Есенина собираюсь приподняться на "копейке" - для начала помаленьку, метров на пять, крылышки уже приварены, главное - не забуриться в атмосферу... Будешь балластом?
- Извини, Андрюха, я не один... любимая прикована в номере...
- Хочешь еще пожить?
- Пробую.
- Ладно, поеду накопаю на борт пару мешков картошки - сказал Андрюха, и обдав турбонаддувом, исчез в ночном рязанском космосе.
... утром она пропустила голову сквозь кулисы штор, поставив локти на подоконник
- он не видел наружного мира, только внутренний, в профиль, на экране выключенного телевизора. Когда картинка остановилась, развели шторы - он продлил ее взгляд - и уперся в плац рязанской академии воздушно десантных войск... оркестра не слышно, но явно - "прощание славянки"... судя по обилию солдатских матерей - на южное направление.
- Ты смотрела все время? - спросил он, зачехляя.
- И даже в самый последний момент - сказала она.
- Думаешь, им это поможет?
- Я представила - ты уходишь с ними.
- Тогда представь, пожалуйста, еще раз...
...на подъезде к эпицентру - к Константиново, где поля в четыре стороны - путника встречает предостерегающий знак: АОЗТ ЕСЕНИНПРОМ. Именно так: каждое причалившее авто встречает мальчик в меру хулиганской наружности, с тождественной челкой:
- Дядя, не хотите ли стихи про Есенина - и понижая тембр - до свиданья, друг мой, до свиданья, милый мой ты у меня в груди...
Итого десять целковых.
В кепку перед лающей по - байроновски собачонкой - еще пятерку.
Фотография на сцене с фоном из опушки берез... посидеть за партой в земской школе... выйти на Оку... всему есть такса.
- Здесь не стать поэтом. Кем же здесь еще быть? - на берегу сказала она.
Главное - неясно, зачем отсюда куда-то бежать. Деревня три километра, семьдесят дворов. В Древних Афинах меньше народу было, а ведь хватило и на Софокла, и на Эврипида. Опять же - свежий воздух, Кашина под боком, почет среди сельчан. И журавли б уже не так печально пролетали. И огромный плюс, что я не буду больше молодым. С того момента, как курьер Лена кинулась из высотки на Есенинском бульваре - просто ради самоутверждения - я отношусь к молодости без восторга - и расслабился, только когда она прошла...хотя до сих еще приходится выковыривать, как мины, "до свиданья, друг мой, до свиданья"... рано прощаться...
...для очистки совести, завернули еще в Криуши... Там, на дачном участке, такая картина: стоит как хата фрагмент распиленного фюзеляжа какого-то мощного летательного аппарата. Внутри, за столиком сидят мужчины, окружая, прикрывая емкость, по контурам вполне бомбовидную, по содержанию гражданскую. Прилетели... налейте за конструктора!
...на перекрестке я опять выбрал рязанское направление. Все-таки надо сделать хорошее дело. Она одобрила.
По тревоге поднимаем Адрюху Галича - пробил твой звездный час, выкатывай трейлер, поехали - на главной улице еще при въезде в Рязань были замечены отличные ноги - рекламные, у входа в джинсовый магазин, ростом с три-четыре этажа. То, что нужно! Погрузили, и под эгидой ночи, доставили кому надо - ополовиненному Есенину. После стыковки получилось очень натурально: поэт в джинсах присел на набережную.
Повесть о ненастоящем человеке. О человеке с ногами.
Так то лучше.
