В передаче участвуют:
Олег АУРОВ - историк, РГГУ
Дмитрий ХАРИТОНОВИЧ - историк, Институт всеобщей истории РАН
Светлана ЛУЧИЦКАЯ - историк, институт всеобщей истории РАН
Виктор ЖИВОВ - филолог, историк, Институт русского языка имени академика В.В. Виноградова
Владимир КАНТОР - писатель
Благодарность Михаилу Субботину и Ольге Кауфман
Ведущий: "Совесть - сердечный караульщик, который, однако ж, часто спит", - написал старинный русский автор. Честь и совесть еще в 18 веке были в России понятием общим для всех сословий. В Европе же со времен Средневековья честь - это качество знатных людей. Российская знать стала в европейском смысле "благородной" только в середине 18 века. Манифест Петра Ш избавил дворян от телесных наказаний, отменил строгое принуждение к военной и государственной службе. С тех пор идея свободного, рыцарского служения распространилась в России. Со временем царская, а затем и советская власть начали именовать рыцарями своих преданных сторонников, а народ - тех, кто с властью боролся. От старых времен осталась пословица : "Чести к коже не пришьешь".
У Федора Достоевского в "Дневнике писателя" есть такие строки: "У нас, русских, две родины: наша Русь и Европа... Европа - это ведь страшная и святая вещь! О, знаете ли вы, господа, как дорога нам, мечтателям-славянофилам, эта самая Европа, эта "страна святых чудес!" Знаете ли, до каких слез и сжатий сердца мучают и волнуют нас судьбы этой дорогой и родной нам страны... .. О, русским дороги эти старые чужие камни, эти чудеса старого Божьего мира!" Старые образы европейского Средневековья были остро пережиты послепетровской русской культурой в 19 и в 20 веке. Именно тогда благородный рыцарь, борющийся с мировым злом, стал важной фигурой российского общественного сознания.
Олег Ауров: Рыцарство - это слой профессиональных конных воинов. Собственно, именно "конник" означает и французское "шевалье", и испанское "кабальеро", и немецкое "риттер". Слой профессиональных конных воинов формируется, начиная с 8-го века в Западной Европе после распространения колоссально важных, принесенных, по всей видимости, гуннами (едва ли аварами, как это принято было считать) технических новшеств, связанных с конской упряжью. Я имею в виду прежде всего привычный нам тип кавалерийского седла с двумя луками и, самое главное, это - стремя. Стремя, создавая дополнительный упор, позволяет наносить сильные рубящие удары. Знаменитый казацкий удар, который от плеча и до пояса разрубает, невозможен без стремени, потому что надо приподняться в стременах. Знаменитый рыцарский удар пикой во время турниров, выбивающий из седла, тоже невозможен без стремян, опять по той же причине, поскольку требуется дополнительная опора. С распространением стремени, это происходит в разных регионах в разное время, но в начале 8-го века стремя - уже повсеместно распространенный элемент снаряжения кавалериста, начинают совершенствоваться и другие элементы рыцарского вооружения. В итоге уже в каролингское время, то есть, в 8-9-м веках, общая стоимость экипировки конного воина достигает 36-40 солидов, это колоссальная сумма. Достаточно сказать, что столько же стоило целое стадо кобылиц. Если мы вспомним Прокопия Кесарийского, его описание франкского войска (франки - это те, кто стоял у истоков современной Франции) на рубеже 5-6-го веков, так все оно состоит из пехоты, это простые воины-ополченцы, и только знать восседает на конях. Можно вспомнить также историка готтов, другого германского народа, Иордана. Он вспоминает о том, как его соплеменники некогда, по легенде, попали в рабство в Британии и все были выкуплены за стоимость одного коня.
Дмитрий Харитонович: Нередко словом "рыцарство" обозначают некую категорию людей, обладающих определенным кодексом поведения и, определенным кодексом чести. И слово "honneur" то, что мы переводим в светском смысле абсолютно точно как "честь", в клерикальном смысле могло означать совершенно другое.
Светлана Лучицкая: Рыцарство - это институт, который, скорее, может быть, существовал в литературе, в средневековом воображении, чем в реальности и в истории. Потому что, на самом деле, что такое институт рыцарства? Образ рыцаря пыталась создать церковь, она пыталась привить устои нравственности рыцарству, но это в основном было плодом воображения. Те черты, которые в рыцаре хотела видеть церковь, мы на самом деле обнаруживаем в романах рыцарских, в героическом эпосе. Там действительно предстает какой-то христианизованный образ рыцарей, которые отвечают принципам церковной морали. И даже существовал такой неписаный кодекс рыцарской чести, который включал в себя защиту родины, защиту церкви, защиту вдов и сирот. Но этот кодекс рыцарской чести, который должен был быть некой нормой, скорее был желаемым, чем действительным. В частности, этим задачам отвечало так называемое движение "За Божий мир". В 9-10-м веках рыцари - это были настоящие разбойники, которые сновали по большими дорогам. И движение "Божьего мира" имело своей целью ограничить разбой и насилие. И в соответствии с установлениями "Божьего мира", рыцари могли осуществлять какие-то акты насилия, вообще вооруженные действия, только в определенный период, скажем, с четверга пополудни этой недели, до четверга пополудни следующей недели.
Олег Ауров: Римский историк Тацит в конце 1-го века нашей эры упоминает об обряде мужской инициации, посвящения в мужчины древнего германца, он сопровождался вручением копья и щита. И тот же мотив, уже переосмысленный, мы видим много столетий спустя. На протяжении 11-12-го веков в этом чисто техническом ритуале вручения оружия нарастает влияние христианских черт. Мы видим меч, который перед посвящением ложится на алтарь и который освящается священником, мы видим ритуал бдения, то есть, пребывания будущего рыцаря в церкви в течение всей ночи перед обрядом посвящения. Мы видим, как аналогично одеждам крестильным формируется традиция одежд, особых одежд, в которые облачается тот, кто готовится быть посвященным в рыцари. Мы видим, что процедура проходит в церкви.
Ведущий: Рыцари и монахи следовали строгому своду правил и ограничений. Такие действа, как принесение рыцарской присяги, посвящение священника в сан, пострижение, были публичными. Рыцарь и монах свободно, по доброй воле вступали в отношения с сеньором или с церковью. Свобода этих людей, составлявших высшие слои общества, не означала своеволия. Они добровольно связывали себя обязательством исполнять закон, следовать его духу и букве, в отличие от простолюдинов - те жили не по закону, а по воле хозяина. По образцу монашеских, были созданы рыцарские ордена. Их расцвет относится к эпохе крестовых походов.
Дмитрий Харитонович: Знаменитые духовные рыцарские ордена: тамплиеры, иоанниты, тевтонский орден, испанские ордена, Сантьяго, - их было гораздо больше. Ибо весь смысл в том, что это были, во-первых, действительно монахи. Первоначально во второй половине 12-го и даже начале 13-го веков рыцари просто использовали классический традиционный бенедиктинский устав со всеми обязательствами, кроме дополнительного четвертого обязательства - сражаться с неверными. Не обязательно, что они это соблюдали, но предполагалось совместное проживание, отсутствие индивидуальной собственности, послушание. Имела еще определенную важную роль форма военной дисциплины. И в этом смысле, они были, безусловно, монахами. Но это не исключает в лихих рубак-епископов, которые лучше себя чувствовали на поле брани, чем где-нибудь в исповедальне или во время литургии.
Светлана Лучицкая: Если мы будем смотреть средневековые документы, то мы вообще в них слово "крестовый поход" даже не обнаружим. Собственно, слово "крестоносец" появляется в документах 13-го века. А крестовые походы фигурируют под самыми разными названиями. Это "экспедиция", "поход", "странствие", "паломничество в Святую землю" и так далее. И новым в крестовых походах, по сравнению с паломническим движением, которое было очень интенсивным в 10-11 веках, было только то, что участники этого покаянного паломничества получали матерчатую повязку с крестом.
Ведущий: В 7-м столетии Ближний Восток завоевали мусульмане. Запад еще был слишком слаб, чтобы помочь христианам Востока. Но в 11-м веке в этих районах так усилилось влияние турок-сельджуков, что под угрозой оказалась вся Европа, не только Константинополь. И Папа Урбан Второй решил, что что-то надо делать. На церковном соборе в Клермоне он провозгласил первый крестовый поход. В 1099-м году Иерусалим был взят и объявлен столицей Иерусалимского королевства. Однако спустя сто лет город вновь заняли мусульмане.
Светлана Лучицкая: Существовало два образа Иерусалима. Иерусалим земной - это исторический город, находящийся в Святой земле, и Иерусалим небесный. Иерусалим небесный - это в аллегорическом смысле рай. Небесный Иерусалим описан в Библии, описан в откровениях апостола Иоанна. Это чудесный город с сапфировыми воротами, с украшенными золотом и драгоценными камнями стенами. И, собственно, крестоносцы, первые крестоносцы, шедшие в Иерусалим, как раз надеялись, что небесный Иерусалим спустится на земной Иерусалим и наступит конец времен, о котором говорится в Священном писании, состоится окончательная эсхатологическая битва между Христом и Антихристом, между силами добра и зла, а затем как раз наступит Страшный суд, Судный день. Таков был идеализированный образ крестового похода. Мы считаем, что в крестовые походы шли люди, которые были охвачены пылом религиозного воодушевления. На самом деле, поскольку католическая церковь предоставляла всем участникам крестового похода отпущение грехов, очень часто шли закоренелые грешники, беглые монахи, воры, люди, которые совершили какое-то преступление. Когда крестоносцы брали Иерусалим, они буквально превратили его в кровавую баню. Сами церковные писатели пишут с восторгом о том, что потоки крови несли трупы людей, лошадей и мулов по улицам. То есть, кровь лилась действительно рекой. По контрасту можно вспомнить о том, как поступил с христианами Салахаддин, когда он отвоевал Иерусалим у крестоносцев в 1187-м году. Он как раз разрешил всем христианам выйти из города на условии выкупа: десять бизантов за мужчину, пять бизантов за женщину, два бизанта за ребенка. Но жены крестоносцев явились к Салахаддину с плачем и с воплями, говоря, что они бедные и что мужья в мусульманском плену, они не могут заплатить этого выкупа. В результате он освободил очень многих от выкупа, и очень многие крестоносцы вышли из Иерусалима, не уплатив этот выкуп. Салахаддин по происхождению был курдом, он служил у своего дяди, который был арабским эмиром. Постепенно в эту эпоху, это вторая половина 12-го века, когда джихад, война священная против иноверцев, набирал силу, Салахаддин выдвинулся в первые ряды мусульманских вождей. Его очень сильно идеализировали европейцы, им трудно было понять, что Салахаддин, великодушный воин, который обладал очень многими добродетялеми, был иноверцем. И поэтому они придумали, что у Слахаддина было какое-то христианское прошлое, что его родители были христианами, и так далее. И, в частности, даже приписывали ему, что он в конце концов решил стать христианским рыцарем. Тогда были сочинены многие легенды о происхождении мусульманского рыцарства. В них говорилось о том, что крестоносцы и мусульмане - это на самом деле один народ, имеющий троянское происхождение, что все они вышли из Илиона, все они участвовали в троянской войне, но франки-латиняне пошли на Запад, а мусульмане-иноверцы пошли на Восток.
Ведущий: Крестовых походов было восемь. В 1204-м году крестоносцы, не дойдя до Святой земли, вторглись в Константинополь и безжалостно разграбили его. На захваченной территории они основали Латинскую империю. В 1261-м году Михаил Восьмой отвоевал Константинополь. Он восстановил Византийскую империю, и она продержалась еще почти двести лет. Турки захватили ее только в 1453-м году.
Дмитрий Харитонович: Анна Комнина, дочь знаменитого императора Алексея, это как раз эпоха первого похода, образованнейшая, как мы бы сегодня сказали, интеллигентнейшая женщина, написала полу-хронику, полу-панегирик в честь отца своего. Там есть совершенно изумительное место, которое действительно показывает всю глубину различия систем ценностей. Когда рыцарей первого крестового похода привели на встречу с Алексеем, то эта встреча должна была происходить по классическому константинопольскому ритуалу. Все входят в зал, на возвышении, прямо как на сцене, стоит трон, по определенному знаку все должны падать ниц, в этот момент занавес опускается, потом по новому знаку занавес поднимается, император уже сидит на троне. Когда их привели, один из рыцарей, граф Роберт Парижский, взял и уселся на трон. К нему подошли и сказали, что не в обычае греческих императоров, когда в их присутствии подданые сидят. Он ответил - вот хам, один сидит, когда рядом стоит столько благородных рыцарей! Это принципиально разный подход. Византийский государь - "эйконэ", то есть, образ Божий, не перед ним, смертным человеком, падают ниц, а потому что он - помазанник Божий и воплощает в себе Христа. Это - для людей Востока. А для людей Запада он - первый среди равных. И, унижая равных себе, он, тем самым, унижается сам. Поэтому он действительно хам, если один сидит, а остальные стоят. Вот вам две разные системы ценностей.
Олег Ауров: 12-й век в истории рыцарства век, пожалуй, ключевой. В 12-м веке еще упоминается разделение на рыцарей знатных и рыцарей простых, незнатных. В начале 13-го века это противопоставление уже исчезает практически повсеместно. В 12-м веке мы видим начало того, что в будущем будет историками названо рыцарской идеологией. То есть, появляются целые пласты культуры рыцарской, культуры феодальной. Рыцарь - это тот, кто физически силен, рыцарь - это тот, кто в совершенстве владеет конем и оружием. И вне зависимости от эпохи, будь то 12-й век, будь то 13, 14-й или 15-й век ... возьмем рыцарский роман позднего Средневековья, скажем, "Смерть Артура", там рыцарь обязательно является носителем вот этих воинских качеств. Второй элемент, который неразрывно связан с понятием рыцарства - это верность, прежде всего, вассальная верность своему сеньору. И, по большому счету, верность своему словку. Историческая эволюция рыцарства, превращение его в социальную элиту самым непосредственным образом связано с представлением об особой рыцарской чести.
Светлана Лучицкая: Я думаю, что ничего похожего на рыцарство, как определенный институт средневекового западного общества, у восточных славян не было. Был князь со своей дружиной, дружина была обязана верностью князю, она ощущала себя как определенного рода корпорация. И в этом смысле это можно как-то сопоставить с западным рыцарством. Вероятно, у этих социальных групп была своя культура, про которую мы практически ничего не знаем, но у нас есть все-таки какие-то свидетельства, в частности, "Слово о полку Игореве" или "Моление Даниила Заточника". Но следы эти - минимальны. Вероятно, с конца 40-х начала 50-х годов 18-го века на русское дворянство начинает проецироваться модель западной аристократии, не скажу, непременно рыцарства. Хотя, скажем, Гуковский, крупный историк литературы 18-го века, писал о сумароковских социальных идеях как о рыцарской утопии. Вот идея независимой корпорации, наследственной и блюдущей честь - эта идея появляется в середине 18-го века не при Петре, а в послепетровское время. Она связана с появлением корпоративного самосознания у определенной части, не очень большой, вероятно, дворянского общества. Это, с одной стороны, столичное дворянство элитарное, с другой стороны, это не такие люди, как Шуваловы какие-нибудь, большие вельможи елизаветинского и екатерининского царствования. Для них дух корпоративности не был актуален. Они скорее ощущали, что это какая-то дворянская шваль, а я - великий человек, так что корпоративного самосознания у них не было. Потом, конечно, у этого корпоративного дворянского самосознания начинается своя длительная история, оно стимулируется создающимися при Екатерине институциями, предводителями дворянства по губерниям и так далее, выборами. Все это создает корпоративное сознание, которое, конечно, может обращаться к рыцарской модели, к метафоре рыцарства.
Владимир Кантор: Западная Европа прошла через рыцарство, прошла через купечество, которое тоже было немножко иным, чем в России. И к 19-му веку казалось, что там свободная личность состоялась. У нас она проблематична. Более того, известны даже эпизоды дуэлей. Россия, разумеется, получила дуэли из Европы, но поначалу, когда первые русские ученики, петровские еще, поехали в Европу и увидели там дуэли, они были поражены. И наставник этих молодых людей доносил Петру, что в Европе шпагами пыряются, и наши у них научились, но наши норовят в спину ударить. Хотя дуэль, понятно, это один из элементов рыцарства, когда люди выходят лицом к лицу, отстаивая свою честь. Вот дуэль, как первый элемент рыцарства, в России, появляется в начале 19-го века. Мы знаем, что многие русские замечательные люди выходили не раз на дуэль, два великих русских поэта на дуэли погибли, хотя у Пушкина была не одна дуэль. Мы знаем, что Александр Сергеевич Пушкин полагал, что рыцарство все же в России было. Чаадаеву он отвечал: вы полагаете, что рыцарства не было? Ну а как же тогда новогородско-киевская Русь с ее понятием о чести? И действительно: "ищут князю славы, а себе чести" русские воины. После татарского нашествия слово "честь" из языка русской культуры ушло и вернулось только с появлением русского дворянства в петровский период, когда дворянин отстаивал свою честь. Известны эпизоды, когда человек менее обеспеченный, менее знатный, мог вызвать на дуэль человека знатного, и тот не смел отказать. Известный эпизод преддекабрьского восстания, когда бедный поручик вызвал на дуэль князя, соблазнившего его сестру, и убил. Правда, он был тоже убит, была так называемая дуэль через платок, в результате погибли оба. Был такой декабрист Михаил Лунин, который осмелился вызвать на дуэль великого князя. И великий князь, правда, от дуэли отказался, но ничего не посмел Лунину сделать, это была новая культура.
Дмитрий Харитонович: Мне попалась когда-то ( не подлинник, разумеется) факсимильная копия одного сборника рыцарской поэзии, там была совершенно изумительная миниатюра. Дама лежит на ложе вполне обнаженная, и от ее ложа уходит рыцарь, уже полностью одетый, в плаще с крестом. От ложа возлюбленной ко гробу Господню. Когда Пушкин в своем знаменитом "Рыцаре бедном", там есть знаменитая фраза: "И в пустынях Палестины, где по выжженым скалам мчались в битву паладины, именуя громко дам..." , то он не грешил против истины, это можно было сочетать. Я не могу себе представить, чтобы князь Дмитрий Донской, обнажая меч за Бога-Государя, Великого князя и Отечество, называл имя какой-нибудь в той или иной степени любимой женщины. Вот для нашей культуры, кроме этой триады, все иные ценности, говоря евангельским языком, как сухая солома. Замечательный пример, когда воины Христовы штурмуют Аккру, морские врата Иерусалима, то дамы, а именно королева, на которой по дороге Ричард Львиное Сердце женился, и придворные дамы восседают на специально построенной для них вроде трибуны и машут своими длинными рукавами, подбадривают воинов Христовых.
Олег Ауров: Что такое любовь в литературе античной? Любовь в литературе античной - это исключительно плотское чувство, в том числе имеющее четко выраженную гомосексуальную трактовку. Я бы даже сказал, что мы найдем гораздо больше экскурсов, посвященных любви такого гомосексуального оттенка, чем любви естественной и плотской. Удел античной женщины - это задняя часть дома, ее идеал - сидеть со своими рабынями и ткать ткань, и так без конца, заниматься хозяйством. Женщины как объекта поклонения мы в античности не найдем. Женщина как объект вожделения - только. В Средневековье мотив поклонения женщине имеет очень глубокие христианские истоки. Во-первых, само понятие любви, скажем, отношения между сеньором и вассалам также описываются этим понятием, но, естественно, это никакого плотского оттенка не имеющая любовь. Это взаимная привязанность духовная, лишь изредка плотская, скажем. Например, когда король Альфонсо, говорит Сиду, стоящему перед ним на коленях : встаньте, иначе вы не вернете моего "амор" -на старокостильском - то, конечно, не имеются в виду никакие любовные варианты. Уж не говоря о том, что гомосексуализм буквально выкорчевывается в христианской традиции и всюду рассматривается как явление, относящееся к неприличному, "инцелебросо". По-видимому, большой пласт здесь чисто германский. Когда древние германцы вступают в бой, за ними стоят их женщины и молят их спасти от плена и унижения, и именно эти слова заставляют мужчин приложить все силы, буквально, лечь здесь. По-большому счету, это восприятие варварское, в противовес римскому. Но едва ли понятие "варварский" в данном случае является негативной характеристикой.
Дмитрий Харитонович: Всегда возникает вопрос идеала и реальности. С одной стороны, куртуазный кодекс чести, куртуазный кодекс любви - это чрезвычайно сложная ритуальная система завоевания дамы, совершенно необязательно эта любовь должна быть сугубо платоническая или любовью дальней. Она могла увенчаться и всеми радостями плоти. Но именно что увенчаться, в любом случае, это некое духовное движение. С другой стороны, любовь к любви, а не к конкретной женщине. Почитайте описание любой из женщин в провансальской поэзии или в рыцарском романе, мы убедимся, что они абсолютно не индивидуальны. Она голубоглазая блондинка, с очень белой кожей, хорошо одета и еще она имеет куртуазно говорить. Все. "На щечке родинка, полумесяцем бровь" - это феномен 20-го века, если хотите, может быть 19-го, выявление чего-то необычного в прекрасной женщине. Здесь любят идеал. А что касается реальности, так моралисты утверждали, что нехорошо, когда рыцарь бьет свою жену не кулаком, а, извините, латной перчаткой. Кулаком можно, латной перчаткой все же не следует.
Ведущий: 10 января 1860 года на публичном чтении в пользу Общества для вспомоществования нуждающимся литераторам и ученым Иван Тургенев произнес речь под названием "Гамлет и Дон Кихот". "В этих двух типах, - сказал Тургенев, - воплощены две коренные, противлоположные особенности человеческой природы - оба конца той оси, на которой она вертится... Дон-Кихот проникнут весь преданностью к идеалу, для которого он готов подвергаться всевозможным лишениям, жертвовать жизнию; самую жизнь свою он ценит настолько, насколько она может служить средством к воплощению идеала, к водворению истины, справедливости на земле... Гамлеты точно бесполезны массе; они ей ничего не дают, они ее никуда вести не могут, потому что сами никуда не идут. Да и как вести, когда не знаешь, есть ли земля под ногами?" Разночинная в массе своей публика воспринимала слова Тургенева с огромным воодушевлением. Рыцарь печального образа был предпочтителен для российской общественности именно как романтическая фигура, в то время, как умный и потому нерешительный Гамлет казался воплощением бессмысленного эгоизма. Речь Тургенева была вскоре опубликована и имела успех не только в России, но и в Европе.
Дмитрий Харитонович: Не просто дело в упадке рыцарских ценностей, дело в том, что они в каком-то смысле в этом мире не работают. С одной стороны, не только жадность и прочее, но трагизм в том, что эти два мира не могут сосуществовать. Мир рыцарства привлекает далеко не только нашего рыцаря печального образца. В конце концов, Санчо Пансо, который, извините, никак не старик Савельич, он - свободный крестьянин, он свободно идет за своим сеньором Дон Кихотом, он становится его оруженосцем, и он в определенной мере принимает, восхищается этой системой ценностей. Хотя ,с общепринятой точки зрения, это уж точно человек земли, настоящий такой мужик в хорошем, самом достойном смысле слова. Существовал такой жанр в провансальской куртуазной поэзии - тансона, то есть, как бы диалог двух авторов. Есть одна совершенно замечательная тансона, в которой участвуют два очень известных провансальских поэта. Каждый из них отстаивает разные позиции благородства. Один утверждает, что благородство - это только исключительно наследственный статус, другой настаивает на том, что благороден тот, у кого благородное сердце. Самое замечательное, что позицию "благороден тот, у кого благородное сердце", отстаивает знатнейший аристократ, а позицию "каждый сверчок знай свой шесток" отстаивает сын рыбака. Противопоставленный истинному рыцарю "вилен" - крестьянин, ближе всего к русскому понятию слова "подлый", которое могло означать и подлежащее низшее сословие, и описание нравственных качеств. Подлым мог быть и граф.
Ведущий: "У нас нова рожденьем знатность, И чем новее, тем знатней", - с горечью писал Пушкин в стихотворении "Моя родословная", где полемически называл себя мещанином. На самом деле, Пушкин был потомком древнего, но оскудевшего боярского рода. Звание аристократа для него - не вопрос гордости или спесивых обид, аристократ, рыцарь - это человек внутренне свободный, не раб, не лакей. Следующее поколение русских людей выбрало уже иную свободу.
Светлана Лучицкая: Базаров, если угодно, о рыцарстве не думает. Он не ориентируется на человека, жертвующего жизнью ради идеала. Там наоборот - разумный эгоизм, все какие-то не рыцарские вещи, хотя преданность идеям может называться рыцарской преданностью. И такое случается: в каком-нибудь некрологе пишут про какого-нибудь разночинца, что он "рыцарски служил", и так далее. Метафора используются. Конечно, за этим никакого реального сходства не стоит, совершенно другие социальные приоритеты. Единственное, что, может быть, здесь образует основу сходства, это чувство обособленности себя от общества в целом. Такое чувство, конечно, у разночинцев было, они противопоставляли себя обществу, вероятно, даже в большей степени, чем рыцари в Средние века. И метафора посвящения, кардинального изменения своего статуса, связанного с усвоением новых целей жизни, она, конечно, для разночинцев была актуальна.
Владимир Кантор: В России было и другое представление о рыцарстве или, вернее, о защите своей чести. Связано оно было с жертвенным отношением к себе. Человек рисковал собой, своей жизнью, своей судьбой, практически вступал в ту же дуэль с государством, с церковью, с сильными мира сего. Эта дуэль была, как правило, всегда со смертельным исходом для той личности, которая вызывала на дуэль государство. Понятие святости в 19-м веке переходит на русскую литературу, культуру, публицистику. Заметьте, что из 19-го века мы прежде всего вспоминаем именно русских писателей: Пушкина, Достоевского, того же Чехова, абсолютно нерелигиозного человека. Человек больной, чахоточный, поехал на Сахалин, чтобы написать о каторжных, о том чудовищном "мертвом доме", о котором писал Достоевский, а потом Солженицын в "Архипелаге ГУЛАГ". Это человек, вступивший в борьбу, где он рисковал, разумеется, жизнью. Или пример, к сожалению, трагически неоцененного, даже отвергнутого мыслителя, я имею в виду Николая Чернышевского, которого, возможно, погубила одна фраза Ленина, заявившего, что "он меня перепахал". И после этого советские литературоведы изображали его архиреволюционером и, наоборот, вольномыслы, инакомыслы представляли его таким монстром от культуры. Между тем, мы забываем, что Владимир Соловьев называл его святым, говорил о том, что его судьба - это судьба человека абсолютно кристальной чистоты и святости. После Петра, говорил Розанов, не было на Руси другого человека, который мог бы Русь переустроить. Возможный Бисмарк, которого отправили на каторгу, в глушь, в Сибирь. Розанов назвал его "древом жизни", которое срубили, как он кончает свой текст о Чернышевском, " чтобы ободрать на лапти для Обломовых".
Ведущий:
"Его еще покамест не распяли,
Но час придет - он будет на кресте:
Его послал бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе", -
написал о Чернышевском Николай Некрасов. Рукопись романа "Что делать?", Некрасов, однако, потерял, как полагали ядовитые современники, из осторожности.
Владимир Кантор: Когда он был арестован, по словам Сергея Михайловича Соловьева и Алексея Константиновича Толстого, абсолютно несправедливо, по ложному доносу, с ложным обвинением, он написал императору Александру П письмо. Тут любопытна деталь. Не раз многие русские писатели от Радищева до современных диссидентов попадали на каторгу, в тюрьму. Вообще, каторга - судьба русского писателя. Но большинство из них писали письма покаянные. Радищев говорил, что он начитался глупых французских книг и почти сошел с ума. Михаил Бакунин написал вообще суперпокаянное письмо, которое подписал унизительно: "кающийся раб и грешник Мишка Бакунин". О покаяниях, вынужденных покаяниях наших диссидентов мы знаем. И вот, пожалуй, единственный русский писатель и мыслитель, попавший в тюрьму, Николай Чернышевский, пишет такое письмо императору: "Государь, прошу вас оказать мне справедливость повелением об освобождении меня от ареста". И подпись - не верноподданный, не кающийся раб, тем более: "Вашего Величества подданный Николай Чернышевский". Достоинство, самосознание абсолютно европейское, такое трудно найти в нашей культуре. Чернышевский, как известно, отказался от помилования, когда он уже был на каторге. Он сказал: "За что мне просить помилования? За то, что у меня голова иначе устроена, чем у ваших министров?" Только пройдя каторгу, можно понять, сколько нужно духовной силы, чтобы отказаться от помилования. Он это сумел. И весь пафос его деятельности - в стране, которую русские писатели называли "Некрополь" (Чаадаев), страна, наполненная "Мертвыми душами" (Гоголь), в стране, где Пушкин говорил: "дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?", вдруг пишется - "прекрасное есть жизнь"! Там, где система ценностей опирается на смерть, мартиролог, как говорил Герцен, русской культуры широко известен, то есть, что ни писатель, то гибель либо от пули, либо на каторге, а уж 20-й век показал это еще страшнее. Наиболее сильные герои впервые появляются в России, пожалуй, у Достоевского, герои действия, активные герои. Они имеют духовных предшественников именно в деятельности, в облике Чернышевского, Соловьева, деятелей, которые начали активную публицистическую, рыцарскую, если угодно, борьбу. Потому что они вышли одни против государства. Может быть, последнее явление такого рыцаря в известном названии автобиографии Солженицына "Бодался теленок с дубом": один теленок против дуба-государства. Один Чернышевский против государства, один Соловьев против православной церкви и самодержавного государства. Рыцарство это? Особое какое-то рыцарство. Это не один на один, а один против бездушной машины, один против механизма, один против монстра. Если опять-таки сравнить самодержавное государство или советское государство с чудовищем, с драконом, если угодно, то тогда они выступают как рыцари. По крайней мере, как люди, осмелившиеся вступить в борьбу со злом, как и положено рыцарям.