Андрей Бабицкий:
Убийства людей во время зачисток в Чечне происходят все чаще.
"Российские военные предложили всем местным мужчинам пройти на южную окраину населенного пункта для снятия у них отпечатков пальцев. На вопрос, для чего это нужно, один из офицеров сказал: так нам легче будет опознавать трупы, когда вы все будете убиты..."
Война в судьбе футбольной команды "Терек".
"По странному стечению обстоятельств, в Черкеске во время тренировок их команду охраняют как раз те же омоновцы, которые проводят зачистки в Чечне..."
Чеченские беженцы в Европе.
"Сейчас мы находимся в Европе. Приехать сюда - нам это нужно? Не нужно..."
Чечню накрыла волна зачисток. Количество убийств гражданских лиц федеральными военнослужащими во время их проведения неуклонно возрастает. На основании неполных данных (статических сведений, естественно, нет), собранных сотрудниками общества "Мемориал", за последние несколько месяцев число убитых во время проведения спецмероприятий чеченцев выросло примерно вдвое. Если в апреле месяце удалось зафиксировать 50 подобных случаев, то сегодня число жертв приближается к 70-ти. О последних событиях рассказывает сотрудник "Мемориала" Усам Байсаев.
Усам Байсаев:
Происходящее в Чечне достаточно точно характеризует следующий эпизод. 15-го апреля в поселке Мичурино Урус-Мартановского района российские военные, отобрав предварительно паспорта, предложили всем местным мужчинам пройти на южную окраину населенного пункта для снятия у них отпечатков пальцев. На вопрос возмущенного жителя поселка, для чего это нужно, один из офицеров сказал: так нам легче будет опознавать трупы, когда вы все будете убиты. В середине мая, под предлогом возможного прорыва сюда боевиков из Грузии, российская командование окружило войсками населенные пункты Веденского района; одновременно в них проводились и операции по проверке паспортного режима. Как и всегда, они сопровождались гибелью людей. Наиболее жуткие убийства из тех, о которых до нас дошла информация, произошли в Маскетах 13-го мая, и недалеко от села Ишил-Хатой четырьмя днями ранее. Из районного центра к себе домой в село Ишил-Хатой вечером 12-го мая возвращались Юша Азиевич Лулуев, 61-го года рождения и Ломали-Абдул Киримович Худаев, 68-го года рождения. В нескольких сотнях метров от населенного пункта они были остановлены военнослужащими федеральных сил. О том, что случилось с этими людьми дальше, мы можем судить лишь по рассказам местных жителей, слышавших их истошные крики на расстоянии, а также - по состоянию трупов, которые военные разрешили забрать лишь на третий день. Ломали Худаев был прислонен к дереву и забит прикладами автоматов. Его голова превратилась в бесформенную массу из крови, костей и мяса. На руках и животе убитого имелись ножевые ранения. Юше Лулаеву отрезали уши, у него был разрезан живот, ножевые ранения имелись и на других частях тела.
Ночью 13-го мая в селе Маскеты были расстреляны Ераги Хагуев, его жена и 16-летний сын. Уже на следующий день по обоим каналам российского телевидения, со ссылкой на военных. была распространена информация, что убийство - дело рук чеченских боевиков, которые таким образом расправились с людьми, сотрудничавшими с федеральной властью. Однако данное утверждение опровергли сами жители Маскетов. По свидетельствам местных жителей, в ту ночь они слышали выстрелы и женские крики о помощи, однако, никто из них не осмелился выйти на улицу и узнать, в чем дело. В селе действует комендантский час, и любой, кто в ночное время оказывается вне своего двора, рискует попасть под пули военного патруля. На рассвете, когда сельчане пришли к дому, где произошла трагедия, они увидели, что тот оцеплен российскими милиционерами. Хозяин дома, весь - в крови, лежал во дворе. Видимо, он открыл ворота и был застрелен в упор. Его жена и несовершеннолетний сын были найдены мертвыми в дальних комнатах. Живой - из всей семьи Хагуева - осталась лишь его престарелая мать и жена его старшего сына с малолетним ребенком на руках. Ее крики о помощи и слышали ночью сельчане. Жители села, основываясь на рассказах матери и снохи Ераги Хагуева, однозначно говорят, что убийцы были русскими. И добавляют уже от себя: скорее всего, они являлись сотрудниками одного из спецподразделений ФСБ или ГРУ, которые выявляют и уничтожают бойцов чеченского сопротивления и членов их семей.
Ситуация в Веденском районе немногим отличается от того, что творится в республике в целом. Количество преступлений в Чечне нарастает, они становятся более циничными. Если еще зимой на ее территории можно было выделить относительно спокойные места, то их теперь почти не осталось. Сообщения о зачистках чередуются известиями о найденных захоронениях. В начале мая, например, стало известно, что в Урус-Мартаевском районе на окраине села Тангичу, в месте, где прежде располагалась российская воинская часть, обнаружены обглоданные дикими животными останки Имана Масаева, Ахмеда Ицараева и Магомеда Султаева. Все они являлись жителями Урус-Мартана и были задержаны в середине февраля при многочисленных свидетелях. Некоторое время молодые люди содержались во временном отделе внутренних дел района. Однако ни прокуратура, ни гражданская администрация, ни офис Владимира Каламанова, главного путинского правозащитника в Чечне, куда обращались родственники задержанных, не вмешались в их судьбу.
Андрей Бабицкий:
Британская газета "Гардиан" опубликовала специальный репортаж своего корреспондента в России Джона О' Механи о возрождении чеченского футбола. Статья называется "Военные игры". С ее содержанием вас познакомит Ирина Лагунина.
Ирина Лагунина:
В тени скалистых холмов в пригородах Кисловодска на небольшом лугу, переделанном под спортивную площадку, грозненская футбольная команда "Терек" начинает последнюю тренировку перед матчем. У края поля собираются игроки, на первый взгляд, такие же потрепанные, как и окружающая их природа. Одни слишком худы, другие слишком стары для того, чтобы быть профессиональными игроками. Большинство уже давно потеряли свою лучшую спортивную форму. Но когда они начинают тренировку, становится понятно, что ими движет нечто большее, чем просто любовь к футболу. Грозненский "Терек" - не просто второстепенная команда из российской глубинки, и матч, который предстояло играть первого мая с российской командой "Жемчужина Сочи", вряд ли мог быть более символичным или более ироничным. После семи разорванных войною лет чеченской команде, когда-то гордости чеченского народа, предстояло вновь сыграть против россиян в российской национальной Лиге. Это покажется странным, но команду пришлось собирать по игроку из таких отдаленных от Кавказа уголков мира, как Киев или Тель-Авив. Других выдернули из подвалов Грозного, где они прятались во время самого кровавого, самого жестокого регионального конфликта в современной истории. В 94-м году команда была расформирована. Чеченский лидер Джохар Дудаев превратил регион в настолько нестабильное место, что российские футболисты отказывались туда приезжать. После российского вторжения в ту новогоднюю ночь 94-95-го многие игроки перешли играть в дагестанские, калмыцкие и российские команды. Те, кто не мог уехать, пополнили число беженцев в Грозном или ушли в горные селения. Большинство, однако, предпочли бороться. Бывший игрок Джумбулат Самхадов был одним из тех, кто возглавлял взятие Грозного чеченскими отрядами в 96-м. В результате этой операции закончилась первая фаза войны в Чечне. После того, как в республике вновь утвердилось чеченское правительство, Самхадов стал проповедовать в Чечне законы шариата. А наиболее известный из чеченских командиров, Шамиль Басаев, играл в команде в 97-м году, когда она была ненадолго восстановлена. Стадион, где тренировался "Терек", российские военные использовали под военную танковую базу, а разобранные деревянные трибуны сгорели в "буржуйках". Одно из многих зверств этой войны - команду юниоров разбомбили в самом разгаре игры. Семь молодых игроков погибли. После того, как, в разгар второй чеченской войны, в 30-ти километрах от Грозного было установлено пророссийское правительство, вопрос о восстановлении футбольной команды был сразу же поставлен в повестку дня. Промосковский президент Ахмат Кадыров с детства был болельщиком "Терека", а его министр спорта - и, как это ни оптимистично звучит, туризма - Хайдар Алханов в 80-х был звездой команды, а незадолго до войны работал в ней тренером. Но поскольку стадион превратился в кратер, решили тренироваться в Кисловодске. Отказали местные власти, которые боялись наплыва футбольных болельщиков из Чечни. Тогда выбрали Черкеск. Тренер команды Денеев говорит, что самое сложное - не то, что средний возраст игроков 32 года. Главная проблема - это то, что они пережили. Когда началась война, полузащитник Анзор Исмаилов пытался укрыться в горах, но вскоре и там начались бомбардировки. Его дети, говорит футболист, до сих пор забираются под стол, когда слышат звук самолета; они не знают ничего, кроме войны.
Нападающий Резван Садаев был свидетельством массового убийства пришедших на религиозный праздник Уразу. Российские войска расстреляли толпу ракетами "земля-земля", заявив, что в числе молящихся находились боевики. Погибли около двухсот человек.
"Сначала мы думали, что российская армия войдет в Грозный, чтобы восстановить порядок, - рассказывает нападающий Магомет Магомаев. - Никто не верил, что российские части будут просто убивать нас как животных". Его жуткое воспоминание о войне - зачистки. Однажды его остановили, отобрали у него документы и поставили к стене. Затем решили не стрелять, и бросили в подвал разбомбленного дома. Он успел выбраться через пролом в крыше до того, как в подвал кинули гранату. По странному стечению обстоятельств, в Черкеске во время тренировок их команду охраняют как раз те же омоновцы, которые проводят зачистки в Чечне.
Андрей Бабицкий:
Вместе с беженцами из Чечни призрак страшной войны в России прочно поселился в Европе. В мае я побывал в Польше, проехал по лагерям чеченских беженцев. Об этом - мой рассказ.
Где тот рубеж, преодолев который, чеченцы начинают думать об отъезде? Что должно произойти, чтобы был сделан такой нелегкий выбор, граничащий с катастрофой? Обстоятельств и причин множество, но основной мотив - ощущение непреодолимого проклятия, наложенного кем-то на чеченскую землю. Большинство уезжающих - не в силах распознать в сгустившемся мраке контуры грядущего. Война надолго, а если даже не война, то неизбежные внутренние проблемы, которые немногим лучше, - таким видится будущее. Сначала просто в дорогу, а потом и в дальний путь - человека срывает потеря дома. Само по себе это событие лишено для чеченцев фатальной силы. Он знает, что новый дом можно выстроить на пепелище старого, так же, как и его предки, легко восстанавливающие сожженные царскими властями аулы. Поэтому желание обзавестись новым жилищем - должно быть окончательно подорвано его многократным разрушением и утратой чувства перспективы, уверенности в том, что новое строение будет иметь более прочное соединение с землей, чем предыдущее.
Абдурахман Исмаилов:
В прошлую войну разбили дом, потом мы его построили, опять. Там тоже ничего нет. Второй дом тоже так же разбили. А первый дом у нас с фундаментом вынесли. Все, что за 60 лет накопили, все имущество, все пропало, ни одной иголки не осталось.
Яха Дадаева, беженка из Грозного, 47 лет: Когда разрушается очаг, дом, то считается, что жизнь разрушена. Вся наша надежда на то, что мы можем вернуться, и на то, что мы зайдем в свой дом, который построили сами, своими руками, честным трудом. Вот когда я увидела разрушенный, в первую войну у нас сгорел дом, восстановили его, во вторую войну, когда его разрушили, я уже поняла, что у нас уже ни силы нет, ни мочи нет, чтобы его восстановить. И когда это резко так оборвалось, что нам некуда возвращаться, хотя до этого мы думали: ничего, палатку воздвигнем, может, еще что-то сделаем. Хотя у нас на руках были паспорта, мы долго думали, гадали, почти что десять месяцев, как нам быть. И когда надежда оставалась, мы еще лелеяли, мечтали, мечтами жили. Но теперь, я думаю, что как-то нам запрещено, что ли, мечтать, быть счастливыми или думать об этом счастье, я даже не понимаю, какое чувство у меня сейчас после этой войны родилось.
Андрей Бабицкий:
Путь человека, принявшего, в большинстве случаев - тяжелое - решение убежать от войны, от ежедневных унижений, от голода и жизни в постоянном страхе на чужбину, начинается обычно в российских ОВИРах. Получить загранпаспорт не только чеченец, но иногда и просто уроженец Чечни любой национальности может лишь за большие взятки при наличии хороших контактов в соседних Северо-Кавказских республиках - Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии. По всей территории России действует негласное распоряжение бывшего министра внутренних дел Владимира Рушайло, фактически налагающего запрет на выдачу загранпаспортов гражданам, имеющим чеченскую прописку. Тем не менее, этот закон легко обойти, имея соответствующие средства на взятку чиновнику ОВИРа. Средняя стоимость паспорта - пятьсот долларов. В основном, чеченцы уезжают из России полными семьями, по пять-шесть и более человек, поэтому только на покупку выездных документов требуется несколько тысяч долларов. Для подавляющего большинства чеченских семей, окончательно обнищавших, потерявших за две войны почти все имущество, это абсолютно неподъемная ноша. Поэтому осилить дорогу в состоянии либо те, кто еще в довоенный период получили загранпаспорта, либо те, кто сохранил остатки былого благополучия. Польша - первая европейская страна на границе с Россией, предоставляющая статус беженца. Въезд в Польшу для граждан России несложен: основанием для него служит ваучер стоимостью в несколько десятков долларов (цена варьируется), который приобретается либо в Москве, либо в Бресте. Однако польские пограничники, по всей вероятности стремясь ограничить поток беженцев, иногда под различными предлогами отказывают в праве на въезд именно чеченцам. В этом случае, если информация доходит до Варшавы, в ситуацию вмешивается глава представительства в Чечни в Польше Рамзан Ампукаев.
Рамзан Ампукаев:
Люди приезжают в Брест и оттуда стараются пересечь польскую границу. По правилам Женевской конвенции, по первому заявлению беженца ему обязаны предоставить убежище, будь то политическое, будь то гуманитарное, принять его под опеку данного государства, члена государства Женевской конвенции и размещение в соответствующих лагерях для беженцев. Таких лагерей в Польше шесть. Людей принимают. Только не все знают, что на территории Польши он должен официально заявить о том, что он беженец из Чечни и обращаться официально к польским органам власти за убежищем.
Андрей Бабицкий:
В момент, когда чеченец пересекает границу и просит о предоставлении убежища, департамент по беженцам Министерства внутренних дел начинает процедуру рассмотрения конкретного заявления. Беженец и его семья, если таковая имеется, сразу направляется в "Дембек" - центральный ротационный лагерь, расположенный в пригороде Варшавы. Вообще все шесть лагерей в Польше представляют собой вариации коммунального семейного общежития, условия жизни в которых серьезно отличаются по одному только признаку - отношением между администрацией и беженцами. В целом распорядок жизни везде один - трехразовое питание по расписанию, подъем, отбой, бесконечно унылое разнообразие внешне благополучного, но внутренне бессвязного и временного быта, крайне скудного на события. С Рамзаном Ампукаевым мы побывали в пяти беженских лагерях - Дембеке, Смошево, Люблине и Луково. Если говорить об условиях жизни, то их можно считать сравнительно приемлемыми. В большинстве лагерей администрация, директора, их заместители вполне сочувственно относятся к беженцам, поддерживают их в главном и предоставляют максимальную свободу. Поселение в Смошево - ухоженный парк в нескольких десятках метров от Вислы. Центральное здание, небольшой, но красивый особняк, в котором проживает большинство беженцев, и несколько маленьких домиков, затерявшихся в густых аллеях. Здесь также расположились нескольких семей. Внутри маленькие уютные комнаты, немного тесно, но, в общем, хватает. Мы приехали в тот момент, когда чеченцев пытались насильно выселить в другие лагеря. Глава местной смошевской администрации нашел какое-то иное применение благоустроенной территории лагеря и принял решение выгнать беженцев. К центральному зданию подогнали автобус, но беженцы наотрез отказались переезжать. Как закончилась эта история - я не знаю, но директор лагеря твердо обещал, что никто насильно не станет сгонять людей с насиженного места.
Беженцы из Чечни в Польше. Центр временного перемещения в Смошево. Беженцы крайне дорожат своим очень условным благополучием, хорошо зная, что их комфорт зависит не от бытовых условий, более-менее одинаковых для всех, а от отношений с администрацией лагеря, от атмосферы дружеского участия.
"Все-таки осталось то, что мы пережили в Чечне. Пролетает самолет, уже даже взрослые ежатся. А персонал, как я вам уже сказала, отличный, как от Бога люди. Даже начиная с рабочего и вплоть до нашего директора. Такие люди чуткие, они нас отогрели, если так можно сказать, если можно так выразиться. Душевно нас принимают и так за нас переживают. Стоит заболеть кому-нибудь, не считаясь с бензином, с расходами, на своей машине сам директор среди ночи приезжает. Вызывает нам запросто "скорую", если надо. Двое у нас здесь родили, они за ними ходили как за своими собственными. Вы же видите сами. Как здесь можно чем-то быть недовольным?"
"Нас на сегодняшний день не столько волнует быт, потому что люди, живущие у нас дома сейчас, ожидающие свою участь, не имеют даже малой толики того, что имеем мы здесь. На сегодняшний день мы настолько привыкли к этим тягостям, что этот быт или походные условия или спартанские эти условия нас они не пугают нисколечко, - сколько нас отношение человеческое, здесь которое есть, это не сравнится ни с каким бытом".
В первом люблинском лагере совсем иная картина, нежели в Смошево. Обшарпанное здание, выкрашенное большими квадратами в ядовито-синий цвет. На заднем дворе врыты в землю железные столбы с остатками колючей проволоки. Что здесь было раньше, не известно, но в общей атмосфере лагеря колючая проволока деталь почти необходимая. "Майданек" - ласково называют свой центр беженцы. Усилиями местного директора жизнь чеченцев представляет здесь собой ежедневную унизительную склоку с сотрудниками администрации, полную мелочных и нелепых ограничений явно тюремного характера. Завтрак, обед и ужин строго по расписанию и только в столовой. Чтобы не поднимать малышей в восемь утра, женщины просили начальника лагеря позволить им кормить детей в комнатах, он отказал. Мать больной девочки, которая из-за сильного ожога на ноге не могла самостоятельно ходить, все-таки решилась нарушить запрет, и начальник заметил ее на лестнице с тарелками. Перегородив дорогу собственным телом, он сказал женщине, что не позволит отнести еду наверх, и заставил ее оставить тарелки на лестнице. Вход в здание общежития - строго по пропускам. Но даже в установленном порядке людей, родственников из соседних лагерей, не допускают в здание. Меня и Рамзана тоже не пустили внутрь общежития, и мы общались с людьми на улице. Таких ситуаций множество, всех не перечислить. И из редких пояснений, которыми удостаивает своих подопечных начальник, становится ясно, что издевательства над ними просто доставляют ему специфическое удовольствие. Мотив для выезда неизбежный и очевидный - будущее детей.
Яха Дадаева:
Единственное, что, может быть, не было детей или дети были устроены своей жизнью, может быть, мы оттуда и не выехали бы. Я хочу, чтобы они выучились, чтобы они выросли людьми, чтобы они образование получили, чтобы они были действительно полноценными людьми.
Андрей Бабицкий:
Однако в Польше устроить это будущее крайне сложно. В большинстве случаев дети не учатся, поскольку обязательная образовательная программа для них не предусмотрена. Несколько чеченских семей сумели устроить детей в польские школы, куда, в основном, берут только тех, кто владеет языком. Возможности изучать его в лагерях - крайне ограничены. Учитель приходит два раза в неделю, чего явно недостаточно. Ребенок одного из беженцев попал в больницу и после месячного общения со своими местными сверстниками стал довольно прилично изъясняться по-польски. Отец очень доволен, что так произошло, поскольку сын теперь, возможно, начнет учиться, если, конечно, удастся договориться с директором школы.
Стоит сказать несколько слов о психологическом состоянии людей. Беженство вчуже неосознанно переживается многими как грех, почти как позор, ибо человек, оказавшийся в изгнании, по доброй воле как бы развернут к миру своей слабостью, нежеланием делить тяготы, опасности ежедневного существования со своим народом. Он оставляет священные для чеченцев могилы предков, горы, друзей, родственников - один на один с обрушившимся на его родину горем. Выбрав безопасность, он лишает всех тех, кто продолжает подвергаться постоянной опасности дома, своей поддержки и деятельного сочувствия. Для большинства, оказавшихся на чужбине, тяжелые условия жизни дома - недостаточная причина для бегства, поскольку над людьми довлеет образ общности судьбы всех чеченцев, которой, как считают многие, они изменили. По этой причине, беженцев неотступно преследует чувство вины, от которого они не в состоянии избавиться. Мне несколько раз приходилось слышать о том, что наиболее остро свою обособленность благополучием, отъединенность от общей беды чеченцев люди ощущают, когда садятся за стол. В эти минуты неизбежно приходят мысли о голоде, который стал постоянным спутником многих семей в Чечне. Мечты о доме, планы вернуться носят здесь весьма условный характер. Говорить на эту тему не очень принято. Выезд был свободным выбором каждого, и человек должен нести всю полноту ответственности за сложное и болезненное решение. Возвращение при этом условии стало бы новой капитуляцией, теперь уже перед местными проблемами. Появиться дома теперь возможно лишь в новой роли - в качестве посланника, который справился с добровольно взятой на себя миссией. Уехавший должен освоить новое пространство и присоединить его к своей родине. А пока путь обратно закрыт из-за продолжающейся войны и опасений, что само пребывание в Европе может быть поставлено в вину беженцу.
"Здесь же есть личная опасность каждому из нас, но не каждый может это объяснить. Если он не смог объяснить, могут негатив ему дать и, соответственно, этот человек должен или уехать, обратной дороги у нас пока нет. Пока там есть Россия, мы не можем возвращаться домой, ибо одно то, что мы здесь, уже пятно на то, что завтра же будут фильтровать нас же дома - а, ты был в Польше, ты там, наверное, выступал. Ты срамил Россию? Давай, иди сюда".
Ситуация усугублена тем, что чеченцы в Польше почти не в состоянии помогать родственникам на родине. По польскому закону они лишены права на работу, а тех денег, которые им выплачивают - 56 злотых в месяц, чуть больше десяти долларов на человека, не хватает даже на элементарные нужды. Работать в Польше беженцам запрещено.
"Работу найти возможно, но если тебя поймают на этой работе, тебя лишат всяких социальных прав. Если тебя где-то поймали, что ты нашел где-то подкалымить, пусть огород кому-то перекопать или туалет убрать, разницы нет, любого вида работа, даже если самая грязная и самый последний поляк на нее не согласится, если ты эту работу выполняешь и если тебя поймали на этой работе, ты лишаешься всех прав".
В одном только случае беженство переживается не как позор, но как беда - тогда, когда решение было принято за человека его родственниками. В основном, в такой ситуации оказываются молодые люди, которых старшие отправляют на чужбину по двум причинам: оберегая младшего от постоянной опасности быть убитым, искалеченным или опозоренным на блокпостах или в зачистках. Второе - в надежде на то, что молодой парень сумеет, устроив свою жизнь вдали от родины, оказывать помощь своей семье. Очевидно, сегодня уже можно говорить о том, что война стала причиной распада самых глубинных связей чеченцев с их землей и родиной и всеми ее сложными атрибутами. Поскольку из сегодняшней Чечни уезжает не только молодежь и зрелые люди, которые ценят свою жизнь и хотели бы устроить будущее своих детей, но и чеченские старики, которые ценят смерть и по адату обязаны принимать ее достойно на родине, но ни в коем случае не предпочесть жизнь на чужбине единственной участи упокоиться в родовой могиле. Абдурахман Исмаилов, прямой, высокий старик, опирающийся на палку. Ему - 75, жене - 70.
Абдурахман Исмаилов:
Когда такой возраст - 75 лет мне, сейчас мы находится в Европе, у нас невозможно жить, нас выгнали оттуда. Тогда Сталин был, тоже выслали в Казахстан, 14 лет в Сибири были. Я не знаю, что делать. У нас такое положение. Но мне сейчас и жене кидать свои дома и приехать сюда - нам это нужно? Не нужно. Мы уже четыре месяца здесь, она все время плачет, и ночью, и днем, и говорит - давай домой поедем.
На какую глубину должна быть выморожена, выжжена, лишена жизни земля, чтобы чеченские старики решились ее покинуть? Путешествие старости образует пустоту и скуку. Чего хотели бы польские беженцы? Определенности, которую дает только так называемый женевский паспорт. Для его получения необходимо, чтобы департамент по беженцам утвердил, в соответствии с Женевской конвенцией, статус беженца в каждом конкретном случае. Заявления о представлении статуса по закону должны рассматриваться в течение трех месяцев. В прошлом году этот срок был увеличен до семи месяцев. Однако практика такова, что они, эти заявления, находятся без движения по году и больше. Всего с начала нынешней войны статус получили около семидесяти человек. Но в самое последнее время стали приходить негативные ответы, в которых, ссылаясь на сообщения российских средств массовой информации и заявления российских же политиков, российские чиновники говорят об улучшении ситуации в Чечне и установлении там мира. Уже в нескольких случаях беженцам отказали в предоставлении статуса на этих основаниях. Работа - вот ключевое слово, размыкающее большинство беженских проблем. А только женевский паспорт дает возможность передвигаться и искать работу.
"Мы сюда приехали не чтобы отлеживаться, кушать досыта. Даже стыдно бывает, когда наедаешься, стыдно за себя, что твои же родственники, твои же на родине кушать нечего, одну траву кушают. Если бы я мог работать, у меня было право работать, право на перемещение".
"Найти себе работу, применение себе. Если не нравится, пойти в другое место поработать. Но, по крайней мере, я буду на жизнь зарабатывать, не буду у кого-то на шее сидеть. Мне же надо семью кормить. Не может же польское правительство кормить всю жизнь мою семью, я же должен заботиться о них".
Ситуация с чеченскими беженцами в Польше медленно, но неуклонно меняется к лучшему. МВД Польши пообещало недавно выдать в два этапа еще свыше ста женевских паспортов. Вероятно, будут приняты какие-то меры для улучшения морально-психологического климата в центрах временного размещения. В значительной степени эти улучшения - результат усилий чеченского центра в Варшаве и его главы Али-Рамзана Ампукаева. Центр не только занимается решением ежедневных беженских проблем за счет активных контактов с польскими политиками и чиновниками, он стал связующим звеном всей чеченской диаспоры в Польше, насчитывающей сегодня около пятисот человек по всем лагерям. Под эгидой центра проводятся ежемесячные манифестации и митинги в Варшаве, различные культурные мероприятия, выставки фотографий и детских рисунков, концерты в Польше чеченских артистов. И, наверное, жизнь многим показалась бы неизмеримо более терпимой, если бы не вести из дома о новых убитых, раненых, пропавших без вести.
"Даже сейчас, живя здесь, мы боимся, что нам кто-то когда звонит, подойти к телефону. Обязательно кто-то умер, обязательно кто-то пропал, или село обстреляли, или провели чистку".
А вот письмо из дома, отрывок из которого прочитала мне молодая беженка Зуля: "Мрут люди каждый день от рук этих бандитов, каких - неизвестно, в масках. Заходят в дом ночью и, тихо сделав свое дело, уходят. Молодых уже почти нет в городе, боятся все, живут кто где. Там ловят, как собак на мыло, молодых парней. О нас не переживай, пока мы здесь, я думаю, будем целы, во всяком случае. А судьба ни у кого не спрашивает - пришел черед и иди туда, куда зовет тебя Бог".
Все эти женщины, которые окружили меня и моих спутников, чеченцев из Варшавы, в Смушево, Люблино, Домбахе и которых я слушаю с сочувствующим видом, - они, как волны прибоя, набегающие на чужую, вместе с тем спокойную землю, но не на родные руины, отнимающие жизни своим ядовитым дыханием. Я не способен их жалеть, в своем бегстве они выиграли самое главное - жизнь детей, бегающих здесь же, неподалеку. Но, может быть, проиграли почти все - территорию, которая зовется у некоторых родиной. Горько предполагать многим из них, что чей-то ребенок в стремительном потоке времени вдруг оборвет ниточку, связывающую его с теперь далекой чеченской землею, станет жителем Европы, и в его памяти не будет уже ни надоедливого рокота "вот-вот-хулау", ни высоты узких ущелий Итумкале. Завтра или послезавтра сегодняшние проблемы этих женщин, так или иначе, решатся, появятся новые, в сравнении с которыми прежние покажутся пустяками. Но их жизнь уже окончательно покинула пространство смертельной тоски, она потеряла мертвенную хрупкость и обрела безусловность.
О чеченских беженцах в другой европейской стране - Чехии - рассказ Мириам Йевиковой.
Мириам Йевикова:
Большинство чеченских беженцев появилось в Чехии с началом второй войны. Может, около триста человек. Сколько их было и сколько осталось - точно никто не знает. Только неделю назад три чеченских семьи перешли тайно чешско-германскую границу успешно. В пригородном поезде 15 человек никто не заметил. Все уезжают из Чехии в надежде на лучшую жизнь. Пока на территории Чехии в лагерях проживают где-то двадцать чеченцев. Лагерные дни похожи на себя своей низостью, ничего неделанием, полицейским режимом, отношениями с администрацией, никаким стандартам не отвечающими, и переполненными номерами. Это все, плюс - к своим собственным проблемам, человека давит, и он страдает известной лагерной депрессией, которая вызывает другие отрицательные явления - драки, алкоголь. Чехия не так давно своим беженцам предложила другую возможность проживания - снимать квартиру. Беженец пишет заявление в лагерь, и с тех пор он, в принципе, предоставлен сам себе. Это для него хороший выход. Но, стоя на пороге лагеря, он еще не понимает всю свою опасную неготовность. Покидая лагерь, беженец сразу должен искать себе квартиру, учить язык, общаться, устраиваться на работу. Происходит быстрая адаптация, которой нет за высокими заборами лагеря. Лагерный способ жизни не готовит беженца к жизни вовне. Может, кому-то удобно, что Чехию всегда воспринимают как транзитную страну на Запад, ведь 80% уезжают. Чешское МВД помогает отважившимся покинуть лагеря бесплатной учебой, страховкой и суммой около 100 долларов на человека, что хватает на оплату питания. На все остальное приходится деньги занимать, потом отрабатывать месяц за месяцем. Чеченцам, оставшимся и преодолевшим такое тяжелое начало, удалось многое. За все время нахождения в Чехии всего лишь одна чеченская семья получила статус беженцев. Из разговоров видно, насколько им это непонятно и обидно, ведь никто из них не бежал от хорошей жизни и по своему желанию. Уже полтора года здесь находится бабушка Раиса. Когда я завожу с ней разговор про ее родину, всегда слышу: я пойду домой, ни одного лишнего дня здесь не останусь. Ее трое сыновей каждый день ловят на своем старом радио вести из Чечни. Ведь бросить своих друзей, родственников, работу, дома и разбежаться на все стороны света - их заставила война. На этой неделе МВД решало вопрос о возможности для чеченцев временного убежища. В конце мая эти правила будут обнародованы. Пока известно, что беженцы смогут работать в Чехии без прежних ограничений и получать пособия каждый месяц, а не с задержками на три или четыре месяца. Может быть, будет изменен порядок обязательной регистрации, уйдет необходимость каждые два месяца отмечаться в полиции. Нужно сказать, что этой возможностью уже пользовались в Чехии беженцы из Косово, боснийцы. Может быть, и чеченцам Чехия даст что-нибудь хорошее.
Андрей Бабицкий:
С какими психологическими проблемами сталкиваются беженцы из Чечни? Я попросил рассказать об этом московского психолога Леонида Китаева-Смыка.
Леонид Китаев-Смык:
Всякий лагерь, и лагерь беженцев, это всегда концлагерь со скованной жизнью. К ней не привыкнуть, хоть она сытая и безопасная, она - временная. Лагерь психически давит бездельем и прилюдностью жизни, отнятием права на личную тайну интимности. В лагере все люди все время друг у друга на виду и потому как бы застегнуты на все пуговицы, со строгостью поведения, сдержанностью чувств. Но все в лагере, в концлагере, психическим ответом на насилие и несвободы и на зажатость интимности может стать не только сдержанность эмоций, но и напротив, их раскрытие, а то и разнузданность. Горцам-чеченцам традиционно свойственно, в частности, сдержанность проявлений их сильнейшей любви к детям. Отец не будет, особенно при гостях, ласкать ребенка, не обнимет, не посадит его на колени. В лагерях беженцев любовь к детям стала несдерживаемой, не скрытой, разорвав предписания адатов, горских законов. Детей на руках чеченцев-отцов, льнущих к ним, сидящих на коленях, я видел и в лагерях Ингушетии, и в Польше. В Европе возник надлом мужской психики горцев. Один чеченец мне сказал: здесь будто бы умерли. А другой добавил: хорошо, как после смерти. Чужбина для горцев - это позор изгнания и выбор постыдно легкого пути. Поэт Борис Чубалин писал: "Не веря кровному завету, что так нельзя, ушли бродить по белу свету мои друзья. Пусть будут счастливы - по мне, хоть в любой дали, но всем живым нельзя уехать с живой земли. С той, чья судьба еще не стерта в ночах стыда. А если с мертвой, то на черта и жить тогда?" Чеченцам в Европе мучительней, чем в Ингушетии, там родина близка, не перерезана еще пуповина, связывающая с ней. У чеченцев в Европе стыд предательства, как психологический комплекс, менее выражен, но глубже заложен, чем у беглецов в Ингушетии. Беженцам хочется видеть себя жертвой, но не инициаторами миграции, а это противоречит адатам, по которым чеченец всегда победитель и никогда не станет жертвой. Адаты - и опора, и обуза чеченцев. Сохраняя их этничность, адаты не должны мешать адаптации к европейской жизни. Но что происходит с адатами, дегенирируются ли они, консервируются ли, погребенные в мертвых ритуалах или модернизируются? Чеченцам, особенно молодым, всегда была свойственна бравада, сокрытие тягостных переживаний, особенно, когда на горца обращен чужой взгляд. Но сейчас в Европе нередки чеченцы, жалующиеся на теперешнюю жизнь, проклинающие российское прошлое. Что это - детскость горского фрондерства сменяется европейской трезвой взрослостью? Или же, наоборот, под ее защитой чеченцы, как дети, ищут понимания и жалости к себе? Адаптироваться, привыкать к Европе, к лагерю беженцев, вырвавшихся из Чечни, непросто. Здешнее благополучие создало два сильных противоположных чувства - радость, почти счастье, благодаря безопасности, тому, что оказывается, где-то может быть нормальная человеческая жизнь. Но мучительно проснулась вдруг память об ужасах войны. Лагерные старожилы говорили: такое бывает у всех прибывающих, недели через две двойственность чувств проходит. Но радуются лагерной безопасности вновь прибывшие - недолго. Еще через месяц-два наваливается тоска по дому, чувство безнадежности при мыслях о возвращении в Чечню и страх за родных, оставшихся там.
Убийства людей во время зачисток в Чечне происходят все чаще.
"Российские военные предложили всем местным мужчинам пройти на южную окраину населенного пункта для снятия у них отпечатков пальцев. На вопрос, для чего это нужно, один из офицеров сказал: так нам легче будет опознавать трупы, когда вы все будете убиты..."
Война в судьбе футбольной команды "Терек".
"По странному стечению обстоятельств, в Черкеске во время тренировок их команду охраняют как раз те же омоновцы, которые проводят зачистки в Чечне..."
Чеченские беженцы в Европе.
"Сейчас мы находимся в Европе. Приехать сюда - нам это нужно? Не нужно..."
Чечню накрыла волна зачисток. Количество убийств гражданских лиц федеральными военнослужащими во время их проведения неуклонно возрастает. На основании неполных данных (статических сведений, естественно, нет), собранных сотрудниками общества "Мемориал", за последние несколько месяцев число убитых во время проведения спецмероприятий чеченцев выросло примерно вдвое. Если в апреле месяце удалось зафиксировать 50 подобных случаев, то сегодня число жертв приближается к 70-ти. О последних событиях рассказывает сотрудник "Мемориала" Усам Байсаев.
Усам Байсаев:
Происходящее в Чечне достаточно точно характеризует следующий эпизод. 15-го апреля в поселке Мичурино Урус-Мартановского района российские военные, отобрав предварительно паспорта, предложили всем местным мужчинам пройти на южную окраину населенного пункта для снятия у них отпечатков пальцев. На вопрос возмущенного жителя поселка, для чего это нужно, один из офицеров сказал: так нам легче будет опознавать трупы, когда вы все будете убиты. В середине мая, под предлогом возможного прорыва сюда боевиков из Грузии, российская командование окружило войсками населенные пункты Веденского района; одновременно в них проводились и операции по проверке паспортного режима. Как и всегда, они сопровождались гибелью людей. Наиболее жуткие убийства из тех, о которых до нас дошла информация, произошли в Маскетах 13-го мая, и недалеко от села Ишил-Хатой четырьмя днями ранее. Из районного центра к себе домой в село Ишил-Хатой вечером 12-го мая возвращались Юша Азиевич Лулуев, 61-го года рождения и Ломали-Абдул Киримович Худаев, 68-го года рождения. В нескольких сотнях метров от населенного пункта они были остановлены военнослужащими федеральных сил. О том, что случилось с этими людьми дальше, мы можем судить лишь по рассказам местных жителей, слышавших их истошные крики на расстоянии, а также - по состоянию трупов, которые военные разрешили забрать лишь на третий день. Ломали Худаев был прислонен к дереву и забит прикладами автоматов. Его голова превратилась в бесформенную массу из крови, костей и мяса. На руках и животе убитого имелись ножевые ранения. Юше Лулаеву отрезали уши, у него был разрезан живот, ножевые ранения имелись и на других частях тела.
Ночью 13-го мая в селе Маскеты были расстреляны Ераги Хагуев, его жена и 16-летний сын. Уже на следующий день по обоим каналам российского телевидения, со ссылкой на военных. была распространена информация, что убийство - дело рук чеченских боевиков, которые таким образом расправились с людьми, сотрудничавшими с федеральной властью. Однако данное утверждение опровергли сами жители Маскетов. По свидетельствам местных жителей, в ту ночь они слышали выстрелы и женские крики о помощи, однако, никто из них не осмелился выйти на улицу и узнать, в чем дело. В селе действует комендантский час, и любой, кто в ночное время оказывается вне своего двора, рискует попасть под пули военного патруля. На рассвете, когда сельчане пришли к дому, где произошла трагедия, они увидели, что тот оцеплен российскими милиционерами. Хозяин дома, весь - в крови, лежал во дворе. Видимо, он открыл ворота и был застрелен в упор. Его жена и несовершеннолетний сын были найдены мертвыми в дальних комнатах. Живой - из всей семьи Хагуева - осталась лишь его престарелая мать и жена его старшего сына с малолетним ребенком на руках. Ее крики о помощи и слышали ночью сельчане. Жители села, основываясь на рассказах матери и снохи Ераги Хагуева, однозначно говорят, что убийцы были русскими. И добавляют уже от себя: скорее всего, они являлись сотрудниками одного из спецподразделений ФСБ или ГРУ, которые выявляют и уничтожают бойцов чеченского сопротивления и членов их семей.
Ситуация в Веденском районе немногим отличается от того, что творится в республике в целом. Количество преступлений в Чечне нарастает, они становятся более циничными. Если еще зимой на ее территории можно было выделить относительно спокойные места, то их теперь почти не осталось. Сообщения о зачистках чередуются известиями о найденных захоронениях. В начале мая, например, стало известно, что в Урус-Мартаевском районе на окраине села Тангичу, в месте, где прежде располагалась российская воинская часть, обнаружены обглоданные дикими животными останки Имана Масаева, Ахмеда Ицараева и Магомеда Султаева. Все они являлись жителями Урус-Мартана и были задержаны в середине февраля при многочисленных свидетелях. Некоторое время молодые люди содержались во временном отделе внутренних дел района. Однако ни прокуратура, ни гражданская администрация, ни офис Владимира Каламанова, главного путинского правозащитника в Чечне, куда обращались родственники задержанных, не вмешались в их судьбу.
Андрей Бабицкий:
Британская газета "Гардиан" опубликовала специальный репортаж своего корреспондента в России Джона О' Механи о возрождении чеченского футбола. Статья называется "Военные игры". С ее содержанием вас познакомит Ирина Лагунина.
Ирина Лагунина:
В тени скалистых холмов в пригородах Кисловодска на небольшом лугу, переделанном под спортивную площадку, грозненская футбольная команда "Терек" начинает последнюю тренировку перед матчем. У края поля собираются игроки, на первый взгляд, такие же потрепанные, как и окружающая их природа. Одни слишком худы, другие слишком стары для того, чтобы быть профессиональными игроками. Большинство уже давно потеряли свою лучшую спортивную форму. Но когда они начинают тренировку, становится понятно, что ими движет нечто большее, чем просто любовь к футболу. Грозненский "Терек" - не просто второстепенная команда из российской глубинки, и матч, который предстояло играть первого мая с российской командой "Жемчужина Сочи", вряд ли мог быть более символичным или более ироничным. После семи разорванных войною лет чеченской команде, когда-то гордости чеченского народа, предстояло вновь сыграть против россиян в российской национальной Лиге. Это покажется странным, но команду пришлось собирать по игроку из таких отдаленных от Кавказа уголков мира, как Киев или Тель-Авив. Других выдернули из подвалов Грозного, где они прятались во время самого кровавого, самого жестокого регионального конфликта в современной истории. В 94-м году команда была расформирована. Чеченский лидер Джохар Дудаев превратил регион в настолько нестабильное место, что российские футболисты отказывались туда приезжать. После российского вторжения в ту новогоднюю ночь 94-95-го многие игроки перешли играть в дагестанские, калмыцкие и российские команды. Те, кто не мог уехать, пополнили число беженцев в Грозном или ушли в горные селения. Большинство, однако, предпочли бороться. Бывший игрок Джумбулат Самхадов был одним из тех, кто возглавлял взятие Грозного чеченскими отрядами в 96-м. В результате этой операции закончилась первая фаза войны в Чечне. После того, как в республике вновь утвердилось чеченское правительство, Самхадов стал проповедовать в Чечне законы шариата. А наиболее известный из чеченских командиров, Шамиль Басаев, играл в команде в 97-м году, когда она была ненадолго восстановлена. Стадион, где тренировался "Терек", российские военные использовали под военную танковую базу, а разобранные деревянные трибуны сгорели в "буржуйках". Одно из многих зверств этой войны - команду юниоров разбомбили в самом разгаре игры. Семь молодых игроков погибли. После того, как, в разгар второй чеченской войны, в 30-ти километрах от Грозного было установлено пророссийское правительство, вопрос о восстановлении футбольной команды был сразу же поставлен в повестку дня. Промосковский президент Ахмат Кадыров с детства был болельщиком "Терека", а его министр спорта - и, как это ни оптимистично звучит, туризма - Хайдар Алханов в 80-х был звездой команды, а незадолго до войны работал в ней тренером. Но поскольку стадион превратился в кратер, решили тренироваться в Кисловодске. Отказали местные власти, которые боялись наплыва футбольных болельщиков из Чечни. Тогда выбрали Черкеск. Тренер команды Денеев говорит, что самое сложное - не то, что средний возраст игроков 32 года. Главная проблема - это то, что они пережили. Когда началась война, полузащитник Анзор Исмаилов пытался укрыться в горах, но вскоре и там начались бомбардировки. Его дети, говорит футболист, до сих пор забираются под стол, когда слышат звук самолета; они не знают ничего, кроме войны.
Нападающий Резван Садаев был свидетельством массового убийства пришедших на религиозный праздник Уразу. Российские войска расстреляли толпу ракетами "земля-земля", заявив, что в числе молящихся находились боевики. Погибли около двухсот человек.
"Сначала мы думали, что российская армия войдет в Грозный, чтобы восстановить порядок, - рассказывает нападающий Магомет Магомаев. - Никто не верил, что российские части будут просто убивать нас как животных". Его жуткое воспоминание о войне - зачистки. Однажды его остановили, отобрали у него документы и поставили к стене. Затем решили не стрелять, и бросили в подвал разбомбленного дома. Он успел выбраться через пролом в крыше до того, как в подвал кинули гранату. По странному стечению обстоятельств, в Черкеске во время тренировок их команду охраняют как раз те же омоновцы, которые проводят зачистки в Чечне.
Андрей Бабицкий:
Вместе с беженцами из Чечни призрак страшной войны в России прочно поселился в Европе. В мае я побывал в Польше, проехал по лагерям чеченских беженцев. Об этом - мой рассказ.
Где тот рубеж, преодолев который, чеченцы начинают думать об отъезде? Что должно произойти, чтобы был сделан такой нелегкий выбор, граничащий с катастрофой? Обстоятельств и причин множество, но основной мотив - ощущение непреодолимого проклятия, наложенного кем-то на чеченскую землю. Большинство уезжающих - не в силах распознать в сгустившемся мраке контуры грядущего. Война надолго, а если даже не война, то неизбежные внутренние проблемы, которые немногим лучше, - таким видится будущее. Сначала просто в дорогу, а потом и в дальний путь - человека срывает потеря дома. Само по себе это событие лишено для чеченцев фатальной силы. Он знает, что новый дом можно выстроить на пепелище старого, так же, как и его предки, легко восстанавливающие сожженные царскими властями аулы. Поэтому желание обзавестись новым жилищем - должно быть окончательно подорвано его многократным разрушением и утратой чувства перспективы, уверенности в том, что новое строение будет иметь более прочное соединение с землей, чем предыдущее.
Абдурахман Исмаилов:
В прошлую войну разбили дом, потом мы его построили, опять. Там тоже ничего нет. Второй дом тоже так же разбили. А первый дом у нас с фундаментом вынесли. Все, что за 60 лет накопили, все имущество, все пропало, ни одной иголки не осталось.
Яха Дадаева, беженка из Грозного, 47 лет: Когда разрушается очаг, дом, то считается, что жизнь разрушена. Вся наша надежда на то, что мы можем вернуться, и на то, что мы зайдем в свой дом, который построили сами, своими руками, честным трудом. Вот когда я увидела разрушенный, в первую войну у нас сгорел дом, восстановили его, во вторую войну, когда его разрушили, я уже поняла, что у нас уже ни силы нет, ни мочи нет, чтобы его восстановить. И когда это резко так оборвалось, что нам некуда возвращаться, хотя до этого мы думали: ничего, палатку воздвигнем, может, еще что-то сделаем. Хотя у нас на руках были паспорта, мы долго думали, гадали, почти что десять месяцев, как нам быть. И когда надежда оставалась, мы еще лелеяли, мечтали, мечтами жили. Но теперь, я думаю, что как-то нам запрещено, что ли, мечтать, быть счастливыми или думать об этом счастье, я даже не понимаю, какое чувство у меня сейчас после этой войны родилось.
Андрей Бабицкий:
Путь человека, принявшего, в большинстве случаев - тяжелое - решение убежать от войны, от ежедневных унижений, от голода и жизни в постоянном страхе на чужбину, начинается обычно в российских ОВИРах. Получить загранпаспорт не только чеченец, но иногда и просто уроженец Чечни любой национальности может лишь за большие взятки при наличии хороших контактов в соседних Северо-Кавказских республиках - Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии. По всей территории России действует негласное распоряжение бывшего министра внутренних дел Владимира Рушайло, фактически налагающего запрет на выдачу загранпаспортов гражданам, имеющим чеченскую прописку. Тем не менее, этот закон легко обойти, имея соответствующие средства на взятку чиновнику ОВИРа. Средняя стоимость паспорта - пятьсот долларов. В основном, чеченцы уезжают из России полными семьями, по пять-шесть и более человек, поэтому только на покупку выездных документов требуется несколько тысяч долларов. Для подавляющего большинства чеченских семей, окончательно обнищавших, потерявших за две войны почти все имущество, это абсолютно неподъемная ноша. Поэтому осилить дорогу в состоянии либо те, кто еще в довоенный период получили загранпаспорта, либо те, кто сохранил остатки былого благополучия. Польша - первая европейская страна на границе с Россией, предоставляющая статус беженца. Въезд в Польшу для граждан России несложен: основанием для него служит ваучер стоимостью в несколько десятков долларов (цена варьируется), который приобретается либо в Москве, либо в Бресте. Однако польские пограничники, по всей вероятности стремясь ограничить поток беженцев, иногда под различными предлогами отказывают в праве на въезд именно чеченцам. В этом случае, если информация доходит до Варшавы, в ситуацию вмешивается глава представительства в Чечни в Польше Рамзан Ампукаев.
Рамзан Ампукаев:
Люди приезжают в Брест и оттуда стараются пересечь польскую границу. По правилам Женевской конвенции, по первому заявлению беженца ему обязаны предоставить убежище, будь то политическое, будь то гуманитарное, принять его под опеку данного государства, члена государства Женевской конвенции и размещение в соответствующих лагерях для беженцев. Таких лагерей в Польше шесть. Людей принимают. Только не все знают, что на территории Польши он должен официально заявить о том, что он беженец из Чечни и обращаться официально к польским органам власти за убежищем.
Андрей Бабицкий:
В момент, когда чеченец пересекает границу и просит о предоставлении убежища, департамент по беженцам Министерства внутренних дел начинает процедуру рассмотрения конкретного заявления. Беженец и его семья, если таковая имеется, сразу направляется в "Дембек" - центральный ротационный лагерь, расположенный в пригороде Варшавы. Вообще все шесть лагерей в Польше представляют собой вариации коммунального семейного общежития, условия жизни в которых серьезно отличаются по одному только признаку - отношением между администрацией и беженцами. В целом распорядок жизни везде один - трехразовое питание по расписанию, подъем, отбой, бесконечно унылое разнообразие внешне благополучного, но внутренне бессвязного и временного быта, крайне скудного на события. С Рамзаном Ампукаевым мы побывали в пяти беженских лагерях - Дембеке, Смошево, Люблине и Луково. Если говорить об условиях жизни, то их можно считать сравнительно приемлемыми. В большинстве лагерей администрация, директора, их заместители вполне сочувственно относятся к беженцам, поддерживают их в главном и предоставляют максимальную свободу. Поселение в Смошево - ухоженный парк в нескольких десятках метров от Вислы. Центральное здание, небольшой, но красивый особняк, в котором проживает большинство беженцев, и несколько маленьких домиков, затерявшихся в густых аллеях. Здесь также расположились нескольких семей. Внутри маленькие уютные комнаты, немного тесно, но, в общем, хватает. Мы приехали в тот момент, когда чеченцев пытались насильно выселить в другие лагеря. Глава местной смошевской администрации нашел какое-то иное применение благоустроенной территории лагеря и принял решение выгнать беженцев. К центральному зданию подогнали автобус, но беженцы наотрез отказались переезжать. Как закончилась эта история - я не знаю, но директор лагеря твердо обещал, что никто насильно не станет сгонять людей с насиженного места.
Беженцы из Чечни в Польше. Центр временного перемещения в Смошево. Беженцы крайне дорожат своим очень условным благополучием, хорошо зная, что их комфорт зависит не от бытовых условий, более-менее одинаковых для всех, а от отношений с администрацией лагеря, от атмосферы дружеского участия.
"Все-таки осталось то, что мы пережили в Чечне. Пролетает самолет, уже даже взрослые ежатся. А персонал, как я вам уже сказала, отличный, как от Бога люди. Даже начиная с рабочего и вплоть до нашего директора. Такие люди чуткие, они нас отогрели, если так можно сказать, если можно так выразиться. Душевно нас принимают и так за нас переживают. Стоит заболеть кому-нибудь, не считаясь с бензином, с расходами, на своей машине сам директор среди ночи приезжает. Вызывает нам запросто "скорую", если надо. Двое у нас здесь родили, они за ними ходили как за своими собственными. Вы же видите сами. Как здесь можно чем-то быть недовольным?"
"Нас на сегодняшний день не столько волнует быт, потому что люди, живущие у нас дома сейчас, ожидающие свою участь, не имеют даже малой толики того, что имеем мы здесь. На сегодняшний день мы настолько привыкли к этим тягостям, что этот быт или походные условия или спартанские эти условия нас они не пугают нисколечко, - сколько нас отношение человеческое, здесь которое есть, это не сравнится ни с каким бытом".
В первом люблинском лагере совсем иная картина, нежели в Смошево. Обшарпанное здание, выкрашенное большими квадратами в ядовито-синий цвет. На заднем дворе врыты в землю железные столбы с остатками колючей проволоки. Что здесь было раньше, не известно, но в общей атмосфере лагеря колючая проволока деталь почти необходимая. "Майданек" - ласково называют свой центр беженцы. Усилиями местного директора жизнь чеченцев представляет здесь собой ежедневную унизительную склоку с сотрудниками администрации, полную мелочных и нелепых ограничений явно тюремного характера. Завтрак, обед и ужин строго по расписанию и только в столовой. Чтобы не поднимать малышей в восемь утра, женщины просили начальника лагеря позволить им кормить детей в комнатах, он отказал. Мать больной девочки, которая из-за сильного ожога на ноге не могла самостоятельно ходить, все-таки решилась нарушить запрет, и начальник заметил ее на лестнице с тарелками. Перегородив дорогу собственным телом, он сказал женщине, что не позволит отнести еду наверх, и заставил ее оставить тарелки на лестнице. Вход в здание общежития - строго по пропускам. Но даже в установленном порядке людей, родственников из соседних лагерей, не допускают в здание. Меня и Рамзана тоже не пустили внутрь общежития, и мы общались с людьми на улице. Таких ситуаций множество, всех не перечислить. И из редких пояснений, которыми удостаивает своих подопечных начальник, становится ясно, что издевательства над ними просто доставляют ему специфическое удовольствие. Мотив для выезда неизбежный и очевидный - будущее детей.
Яха Дадаева:
Единственное, что, может быть, не было детей или дети были устроены своей жизнью, может быть, мы оттуда и не выехали бы. Я хочу, чтобы они выучились, чтобы они выросли людьми, чтобы они образование получили, чтобы они были действительно полноценными людьми.
Андрей Бабицкий:
Однако в Польше устроить это будущее крайне сложно. В большинстве случаев дети не учатся, поскольку обязательная образовательная программа для них не предусмотрена. Несколько чеченских семей сумели устроить детей в польские школы, куда, в основном, берут только тех, кто владеет языком. Возможности изучать его в лагерях - крайне ограничены. Учитель приходит два раза в неделю, чего явно недостаточно. Ребенок одного из беженцев попал в больницу и после месячного общения со своими местными сверстниками стал довольно прилично изъясняться по-польски. Отец очень доволен, что так произошло, поскольку сын теперь, возможно, начнет учиться, если, конечно, удастся договориться с директором школы.
Стоит сказать несколько слов о психологическом состоянии людей. Беженство вчуже неосознанно переживается многими как грех, почти как позор, ибо человек, оказавшийся в изгнании, по доброй воле как бы развернут к миру своей слабостью, нежеланием делить тяготы, опасности ежедневного существования со своим народом. Он оставляет священные для чеченцев могилы предков, горы, друзей, родственников - один на один с обрушившимся на его родину горем. Выбрав безопасность, он лишает всех тех, кто продолжает подвергаться постоянной опасности дома, своей поддержки и деятельного сочувствия. Для большинства, оказавшихся на чужбине, тяжелые условия жизни дома - недостаточная причина для бегства, поскольку над людьми довлеет образ общности судьбы всех чеченцев, которой, как считают многие, они изменили. По этой причине, беженцев неотступно преследует чувство вины, от которого они не в состоянии избавиться. Мне несколько раз приходилось слышать о том, что наиболее остро свою обособленность благополучием, отъединенность от общей беды чеченцев люди ощущают, когда садятся за стол. В эти минуты неизбежно приходят мысли о голоде, который стал постоянным спутником многих семей в Чечне. Мечты о доме, планы вернуться носят здесь весьма условный характер. Говорить на эту тему не очень принято. Выезд был свободным выбором каждого, и человек должен нести всю полноту ответственности за сложное и болезненное решение. Возвращение при этом условии стало бы новой капитуляцией, теперь уже перед местными проблемами. Появиться дома теперь возможно лишь в новой роли - в качестве посланника, который справился с добровольно взятой на себя миссией. Уехавший должен освоить новое пространство и присоединить его к своей родине. А пока путь обратно закрыт из-за продолжающейся войны и опасений, что само пребывание в Европе может быть поставлено в вину беженцу.
"Здесь же есть личная опасность каждому из нас, но не каждый может это объяснить. Если он не смог объяснить, могут негатив ему дать и, соответственно, этот человек должен или уехать, обратной дороги у нас пока нет. Пока там есть Россия, мы не можем возвращаться домой, ибо одно то, что мы здесь, уже пятно на то, что завтра же будут фильтровать нас же дома - а, ты был в Польше, ты там, наверное, выступал. Ты срамил Россию? Давай, иди сюда".
Ситуация усугублена тем, что чеченцы в Польше почти не в состоянии помогать родственникам на родине. По польскому закону они лишены права на работу, а тех денег, которые им выплачивают - 56 злотых в месяц, чуть больше десяти долларов на человека, не хватает даже на элементарные нужды. Работать в Польше беженцам запрещено.
"Работу найти возможно, но если тебя поймают на этой работе, тебя лишат всяких социальных прав. Если тебя где-то поймали, что ты нашел где-то подкалымить, пусть огород кому-то перекопать или туалет убрать, разницы нет, любого вида работа, даже если самая грязная и самый последний поляк на нее не согласится, если ты эту работу выполняешь и если тебя поймали на этой работе, ты лишаешься всех прав".
В одном только случае беженство переживается не как позор, но как беда - тогда, когда решение было принято за человека его родственниками. В основном, в такой ситуации оказываются молодые люди, которых старшие отправляют на чужбину по двум причинам: оберегая младшего от постоянной опасности быть убитым, искалеченным или опозоренным на блокпостах или в зачистках. Второе - в надежде на то, что молодой парень сумеет, устроив свою жизнь вдали от родины, оказывать помощь своей семье. Очевидно, сегодня уже можно говорить о том, что война стала причиной распада самых глубинных связей чеченцев с их землей и родиной и всеми ее сложными атрибутами. Поскольку из сегодняшней Чечни уезжает не только молодежь и зрелые люди, которые ценят свою жизнь и хотели бы устроить будущее своих детей, но и чеченские старики, которые ценят смерть и по адату обязаны принимать ее достойно на родине, но ни в коем случае не предпочесть жизнь на чужбине единственной участи упокоиться в родовой могиле. Абдурахман Исмаилов, прямой, высокий старик, опирающийся на палку. Ему - 75, жене - 70.
Абдурахман Исмаилов:
Когда такой возраст - 75 лет мне, сейчас мы находится в Европе, у нас невозможно жить, нас выгнали оттуда. Тогда Сталин был, тоже выслали в Казахстан, 14 лет в Сибири были. Я не знаю, что делать. У нас такое положение. Но мне сейчас и жене кидать свои дома и приехать сюда - нам это нужно? Не нужно. Мы уже четыре месяца здесь, она все время плачет, и ночью, и днем, и говорит - давай домой поедем.
На какую глубину должна быть выморожена, выжжена, лишена жизни земля, чтобы чеченские старики решились ее покинуть? Путешествие старости образует пустоту и скуку. Чего хотели бы польские беженцы? Определенности, которую дает только так называемый женевский паспорт. Для его получения необходимо, чтобы департамент по беженцам утвердил, в соответствии с Женевской конвенцией, статус беженца в каждом конкретном случае. Заявления о представлении статуса по закону должны рассматриваться в течение трех месяцев. В прошлом году этот срок был увеличен до семи месяцев. Однако практика такова, что они, эти заявления, находятся без движения по году и больше. Всего с начала нынешней войны статус получили около семидесяти человек. Но в самое последнее время стали приходить негативные ответы, в которых, ссылаясь на сообщения российских средств массовой информации и заявления российских же политиков, российские чиновники говорят об улучшении ситуации в Чечне и установлении там мира. Уже в нескольких случаях беженцам отказали в предоставлении статуса на этих основаниях. Работа - вот ключевое слово, размыкающее большинство беженских проблем. А только женевский паспорт дает возможность передвигаться и искать работу.
"Мы сюда приехали не чтобы отлеживаться, кушать досыта. Даже стыдно бывает, когда наедаешься, стыдно за себя, что твои же родственники, твои же на родине кушать нечего, одну траву кушают. Если бы я мог работать, у меня было право работать, право на перемещение".
"Найти себе работу, применение себе. Если не нравится, пойти в другое место поработать. Но, по крайней мере, я буду на жизнь зарабатывать, не буду у кого-то на шее сидеть. Мне же надо семью кормить. Не может же польское правительство кормить всю жизнь мою семью, я же должен заботиться о них".
Ситуация с чеченскими беженцами в Польше медленно, но неуклонно меняется к лучшему. МВД Польши пообещало недавно выдать в два этапа еще свыше ста женевских паспортов. Вероятно, будут приняты какие-то меры для улучшения морально-психологического климата в центрах временного размещения. В значительной степени эти улучшения - результат усилий чеченского центра в Варшаве и его главы Али-Рамзана Ампукаева. Центр не только занимается решением ежедневных беженских проблем за счет активных контактов с польскими политиками и чиновниками, он стал связующим звеном всей чеченской диаспоры в Польше, насчитывающей сегодня около пятисот человек по всем лагерям. Под эгидой центра проводятся ежемесячные манифестации и митинги в Варшаве, различные культурные мероприятия, выставки фотографий и детских рисунков, концерты в Польше чеченских артистов. И, наверное, жизнь многим показалась бы неизмеримо более терпимой, если бы не вести из дома о новых убитых, раненых, пропавших без вести.
"Даже сейчас, живя здесь, мы боимся, что нам кто-то когда звонит, подойти к телефону. Обязательно кто-то умер, обязательно кто-то пропал, или село обстреляли, или провели чистку".
А вот письмо из дома, отрывок из которого прочитала мне молодая беженка Зуля: "Мрут люди каждый день от рук этих бандитов, каких - неизвестно, в масках. Заходят в дом ночью и, тихо сделав свое дело, уходят. Молодых уже почти нет в городе, боятся все, живут кто где. Там ловят, как собак на мыло, молодых парней. О нас не переживай, пока мы здесь, я думаю, будем целы, во всяком случае. А судьба ни у кого не спрашивает - пришел черед и иди туда, куда зовет тебя Бог".
Все эти женщины, которые окружили меня и моих спутников, чеченцев из Варшавы, в Смушево, Люблино, Домбахе и которых я слушаю с сочувствующим видом, - они, как волны прибоя, набегающие на чужую, вместе с тем спокойную землю, но не на родные руины, отнимающие жизни своим ядовитым дыханием. Я не способен их жалеть, в своем бегстве они выиграли самое главное - жизнь детей, бегающих здесь же, неподалеку. Но, может быть, проиграли почти все - территорию, которая зовется у некоторых родиной. Горько предполагать многим из них, что чей-то ребенок в стремительном потоке времени вдруг оборвет ниточку, связывающую его с теперь далекой чеченской землею, станет жителем Европы, и в его памяти не будет уже ни надоедливого рокота "вот-вот-хулау", ни высоты узких ущелий Итумкале. Завтра или послезавтра сегодняшние проблемы этих женщин, так или иначе, решатся, появятся новые, в сравнении с которыми прежние покажутся пустяками. Но их жизнь уже окончательно покинула пространство смертельной тоски, она потеряла мертвенную хрупкость и обрела безусловность.
О чеченских беженцах в другой европейской стране - Чехии - рассказ Мириам Йевиковой.
Мириам Йевикова:
Большинство чеченских беженцев появилось в Чехии с началом второй войны. Может, около триста человек. Сколько их было и сколько осталось - точно никто не знает. Только неделю назад три чеченских семьи перешли тайно чешско-германскую границу успешно. В пригородном поезде 15 человек никто не заметил. Все уезжают из Чехии в надежде на лучшую жизнь. Пока на территории Чехии в лагерях проживают где-то двадцать чеченцев. Лагерные дни похожи на себя своей низостью, ничего неделанием, полицейским режимом, отношениями с администрацией, никаким стандартам не отвечающими, и переполненными номерами. Это все, плюс - к своим собственным проблемам, человека давит, и он страдает известной лагерной депрессией, которая вызывает другие отрицательные явления - драки, алкоголь. Чехия не так давно своим беженцам предложила другую возможность проживания - снимать квартиру. Беженец пишет заявление в лагерь, и с тех пор он, в принципе, предоставлен сам себе. Это для него хороший выход. Но, стоя на пороге лагеря, он еще не понимает всю свою опасную неготовность. Покидая лагерь, беженец сразу должен искать себе квартиру, учить язык, общаться, устраиваться на работу. Происходит быстрая адаптация, которой нет за высокими заборами лагеря. Лагерный способ жизни не готовит беженца к жизни вовне. Может, кому-то удобно, что Чехию всегда воспринимают как транзитную страну на Запад, ведь 80% уезжают. Чешское МВД помогает отважившимся покинуть лагеря бесплатной учебой, страховкой и суммой около 100 долларов на человека, что хватает на оплату питания. На все остальное приходится деньги занимать, потом отрабатывать месяц за месяцем. Чеченцам, оставшимся и преодолевшим такое тяжелое начало, удалось многое. За все время нахождения в Чехии всего лишь одна чеченская семья получила статус беженцев. Из разговоров видно, насколько им это непонятно и обидно, ведь никто из них не бежал от хорошей жизни и по своему желанию. Уже полтора года здесь находится бабушка Раиса. Когда я завожу с ней разговор про ее родину, всегда слышу: я пойду домой, ни одного лишнего дня здесь не останусь. Ее трое сыновей каждый день ловят на своем старом радио вести из Чечни. Ведь бросить своих друзей, родственников, работу, дома и разбежаться на все стороны света - их заставила война. На этой неделе МВД решало вопрос о возможности для чеченцев временного убежища. В конце мая эти правила будут обнародованы. Пока известно, что беженцы смогут работать в Чехии без прежних ограничений и получать пособия каждый месяц, а не с задержками на три или четыре месяца. Может быть, будет изменен порядок обязательной регистрации, уйдет необходимость каждые два месяца отмечаться в полиции. Нужно сказать, что этой возможностью уже пользовались в Чехии беженцы из Косово, боснийцы. Может быть, и чеченцам Чехия даст что-нибудь хорошее.
Андрей Бабицкий:
С какими психологическими проблемами сталкиваются беженцы из Чечни? Я попросил рассказать об этом московского психолога Леонида Китаева-Смыка.
Леонид Китаев-Смык:
Всякий лагерь, и лагерь беженцев, это всегда концлагерь со скованной жизнью. К ней не привыкнуть, хоть она сытая и безопасная, она - временная. Лагерь психически давит бездельем и прилюдностью жизни, отнятием права на личную тайну интимности. В лагере все люди все время друг у друга на виду и потому как бы застегнуты на все пуговицы, со строгостью поведения, сдержанностью чувств. Но все в лагере, в концлагере, психическим ответом на насилие и несвободы и на зажатость интимности может стать не только сдержанность эмоций, но и напротив, их раскрытие, а то и разнузданность. Горцам-чеченцам традиционно свойственно, в частности, сдержанность проявлений их сильнейшей любви к детям. Отец не будет, особенно при гостях, ласкать ребенка, не обнимет, не посадит его на колени. В лагерях беженцев любовь к детям стала несдерживаемой, не скрытой, разорвав предписания адатов, горских законов. Детей на руках чеченцев-отцов, льнущих к ним, сидящих на коленях, я видел и в лагерях Ингушетии, и в Польше. В Европе возник надлом мужской психики горцев. Один чеченец мне сказал: здесь будто бы умерли. А другой добавил: хорошо, как после смерти. Чужбина для горцев - это позор изгнания и выбор постыдно легкого пути. Поэт Борис Чубалин писал: "Не веря кровному завету, что так нельзя, ушли бродить по белу свету мои друзья. Пусть будут счастливы - по мне, хоть в любой дали, но всем живым нельзя уехать с живой земли. С той, чья судьба еще не стерта в ночах стыда. А если с мертвой, то на черта и жить тогда?" Чеченцам в Европе мучительней, чем в Ингушетии, там родина близка, не перерезана еще пуповина, связывающая с ней. У чеченцев в Европе стыд предательства, как психологический комплекс, менее выражен, но глубже заложен, чем у беглецов в Ингушетии. Беженцам хочется видеть себя жертвой, но не инициаторами миграции, а это противоречит адатам, по которым чеченец всегда победитель и никогда не станет жертвой. Адаты - и опора, и обуза чеченцев. Сохраняя их этничность, адаты не должны мешать адаптации к европейской жизни. Но что происходит с адатами, дегенирируются ли они, консервируются ли, погребенные в мертвых ритуалах или модернизируются? Чеченцам, особенно молодым, всегда была свойственна бравада, сокрытие тягостных переживаний, особенно, когда на горца обращен чужой взгляд. Но сейчас в Европе нередки чеченцы, жалующиеся на теперешнюю жизнь, проклинающие российское прошлое. Что это - детскость горского фрондерства сменяется европейской трезвой взрослостью? Или же, наоборот, под ее защитой чеченцы, как дети, ищут понимания и жалости к себе? Адаптироваться, привыкать к Европе, к лагерю беженцев, вырвавшихся из Чечни, непросто. Здешнее благополучие создало два сильных противоположных чувства - радость, почти счастье, благодаря безопасности, тому, что оказывается, где-то может быть нормальная человеческая жизнь. Но мучительно проснулась вдруг память об ужасах войны. Лагерные старожилы говорили: такое бывает у всех прибывающих, недели через две двойственность чувств проходит. Но радуются лагерной безопасности вновь прибывшие - недолго. Еще через месяц-два наваливается тоска по дому, чувство безнадежности при мыслях о возвращении в Чечню и страх за родных, оставшихся там.
