Андрей Бабицкий:
Адресные зачистки - спецоперация как средство террора.
"Все зачистки сопровождаются массовыми насилиями над людьми и грабежами, отмечаются и случаи убийства. И, тем не менее, жители республики опасаются их меньше, чем так называемых специальных операций".
Федеральная служба безопасности лишила права на въезд в Россию гражданку Чехии Петру Прохаскову. В Грозном продолжает работать детский дом для пятидесяти детей, организованный Петрой и ее мужем, гражданином России.
"Дети помнят Петру и думают, что если кто-то приехал, значит, скоро появится и она".
Минная война: мнение психолога.
"Минную смерть может и должен разбудить сам обреченный на гибель".
Удивительно, что спецтерминология, используемая представителями силовых ведомств и спецслужб, как правило, находится в странных, предельно инвертированных отношениях с реальностью. Чем точнее термин, жестко фиксирующий границы и условия проведения той или иной военной или спецоперации, тем дальше конкретные действия отстоят от смысла, определенного уставом или инструкциями. Наиболее тотальным разрушениям город Грозный подвергался тогда, когда российские генералы утверждали, что по чеченской столице наносятся точечные удары. Так называемые гуманитарные коридоры, которые военные якобы открывали для выхода гражданского населения, зачастую становились смертельной горловиной для беженцев. Сегодня на жителей Чечни ужас наводит термин "адресная зачистка", который ассоциируется со случаями самого дикого, самого варварского произвола. Об этом сотрудник правозащитного центра "Мемориал" Усам Байсаев.
Усам Байсаев:
В недавнем интервью телекомпании НТВ депутат Государственной думы от Чечни Асламбек Аслаханов говорил о необходимости прекращения зачисток населенных пунктов, так как неоправданно высокий уровень насилия, которыми они сопровождаются, настраивает местное население против федеральной власти. Вместо них, по его мнению, необходимо проводить адресные специальные операции против конкретных лиц, подозреваемых в совершении преступления.
Российское командование вряд ли воспользуется рекомендациями Аслаханова. Как и везде, где идет партизанская война, на вылазки противника федеральные силы предпочитают отвечать массовыми репрессиями против всего населения и действуют при этом крайне жестоко.
В ходе зачисток в Асиновской и Серноводске истязаемым людям военные заявляли, что чеченцам уготовлена участь евреев гитлеровской Германии. Видеозаписью зафиксирован, по крайней мере, один случай, когда на теле человека, задержанного в одном из этих населенных пунктов, была вырезана ножом фашистская свастика. Все зачистки сопровождаются массовым насилием над людьми и грабежами, отмечаются и случаи убийства. И, тем не менее, жители республики опасаются их меньше, чем так называемых специальных операций. Правозащитному центру "Мемориал" известно о более чем 80-ти убийствах, совершенных на территории Чеченской республики в июне 2001-го года. В большинстве своем убитые - это мужчины, не участвовавшие в боевых действиях, и поэтому безбоязненно проживавшие в своих населенных пунктах. Именно эта категория жителей Чечни становится сегодня наиболее вероятной жертвой произвола, чинимого военными. Среди людей, убитых в июне, есть и старики. Например, Магомет Устарханов, 1914-го года рождения, орденоносец, ветеран Великой Отечественной войны. Изнаур Дудуркаев 1933-го года рождения. Ваха Алимхамов 1937-го года рождения и так далее. Но гораздо больше молодых людей, в том числе и несовершеннолетних. Самому младшему из них - Хамзату Магомедовичу Тутаеву, жителю районного центра Курчалой, ко времени смерти исполнилось всего 11 лет. Более 50-ти человек из этого скорбного списка были убиты в ходе «адресных» операций федеральных сил и только десять при проведении крупных зачисток. Подобным же образом обстоит дело и с бесследными исчезновениями людей. Стоит вспомнить, что все люди, чьи трупы в марте этого года обнаружены в дачном поселке Здоровье близ Ханкалы, были задержаны в результате специальных операций. Депутат от Чечни, видимо, с такой статистикой не знаком, иначе стал бы он пропагандировать мероприятия, являющиеся, даже в условиях Чечни, верхом беззакония? Хотелось бы думать, что нет. «Адресные» операции в Чечне проводятся всеми силовыми структурами, но определить в конкретных случаях ведомственную принадлежность тех, кто врывается ночью в дома местных жителей, не представляется возможным. Сотрудники силовых структур не носят знаков различия, скрывают лица под масками, номера бронетранспортеров и автомобилей, на которых они выезжают на задания, замазаны или грязью или краской. За два года войны правозащитный центр "Мемориал" не отметил ни одного случая, когда при задержании человеку была бы предъявлена санкция на арест, никто не объясняет, куда и зачем он вывозится. В итоге задержанные люди бесследно исчезают, а родные и близкие лишаются возможности предпринять предусмотренные законом меры по их освобождению. За одним арестом тянется цепочка других. Через короткое время забираются друзья задержанного человека, его соседи и так далее. Тела многих из них потом находят в захоронениях со следами пыток и прижизненного глумления. «Адресные» операции до боли похожи на действия НКВД во времена Сталина, но даже тогда был намек на законность. Приговоры задержанным людям, как известно, в 30-е годы выносила "тройка" - орган абсолютно незаконный, и все же. В Чечне нет и этого, схватили человека, замучили его, и концы в воду.
Андрей Бабицкий:
Несколько месяцев назад известная чешская журналистка Петра Прохаскова была лишена права находиться и работать в России сроком на пять лет. Такое решение приняла Федеральная служба безопасности России. Формальный повод - нарушение визового режима. Около года назад Петра, по договоренности с военными, отказалась от журналистики и организовала в Грозном детский дом для детей, которые потеряли родственников во время войны, и сменила журналистскую визу на визу сотрудника гуманитарной организации. Тогда замена прошла без каких-либо проблем, однако, как выяснилось впоследствии, сотрудники паспортно-визовой службы нарушили установленный порядок. Этим поводом и воспользовалась ФСБ, чтобы выдворить Петру из России. Однако к моменту изгнания появились новые обстоятельства - Петра вышла замуж за российского гражданина Ибрагима Зазюкова, и теперь лишение ее права на въезд - это грубейшее нарушение конвенции о неразделении семьи, под которой стоит подпись России. Сегодня в защиту Петры выступают ее коллеги, общественные и правозащитные организации, президент Чехии Вацлав Гавел, однако, пока безрезультатно. Очевидно, что изгнание Петры - это запоздалая месть за ее журналистику, за ее репортажи о первой и второй чеченских войнах. Между тем главной жертвой действий ФСБ оказались дети, за которыми ухаживала Петра и ее муж. О том, как живет детский садик в Грозном сегодня, рассказывает Мириам Евикова.
Мириам Евикова:
Тихо. Стояли ночью, не очень долго, где-то рядом. Детский садик просыпается в обычное свое утро в поселке Калинино города Грозного. Первой появилась повариха Роза и уже ловко крутится в своей летней кухне. Зашли еще две воспитательницы. Марина и Тома быстро надевают беленькие халаты. Марина осталась одна, отец умер от туберкулеза, мама убита на войне. Недавно она похоронила бабушку. Какие-то свои проблемы и у Тамары. Они каждое утро, забывая о своих судьбах, обсуждают заботы сегодняшнего дня. Дети появляются в половине девятого стайками. Шестилетняя Мелиса с братишкой сразу бегут к бочке с водой и большими глотками утоляют свою жажду. Я думаю, что у них дома или нет совсем воды, или очень плохая. Мой Шамилек еще не показался, но я его жду. Он самый злой из детей, дерется каждый день по всяким поводам. Начинает сразу, если его кто-нибудь тронет, но может и сам от себя сделать конфликт с любым. Русская девочка, самая большая и красивая, учит стихи, которые пишет ее мама, и потом рассказывает всем. Я замечаю, что она почему-то все время бьет по лицу чеченского мальчика, тоже Шамиля, который меньше ее. Бьет без причины. Шамиль не защищается, только плачет. Я думаю про себя, что в садике есть свой русский тиран. "Шамиля бьет?" - спрашивает Марина, когда я жалуюсь. И говорит: "Это нормально". Мне она дает советы, как сделать прическу, хочет купить заколки в магазине рядом, там они стоят четыре рубля штука. Она думает, что нельзя ходить с распущенными волосами, как у меня, и удивляется. У нее большой авторитет. Другие девочки, поменьше, с ней соглашаются, смотрят на меня и кивают головой. "Нельзя так ходить, надо убирать волосы".
В десять утра уже все собираются, начинается утренняя зарядка. Движения у всех получаются совсем разные. Кто-то наклоняется или садится медленно, кто-то быстро и совсем в другую сторону. Отовсюду торчат очень большие уши. Половина голов лысая, их часто стригут из-за вшей. Все очень старательны и смотрят на меня, хотят, чтобы новый человек понял, какие они взрослые. Дети помнят Петру и думают, что если кто-то приехал, значит скоро появится и она. Двенадцать часов, все дети страшно голодные, а обед только в час, потому во дворике возле летней кухни, где играют, очень напряженное настроение. Все время кто-то заглядывает на кухню - может быть уже можно начинать кушать? Одна девочка сидит в доме и не хочет выходить на улицу. Она говорит, что очень голодает и не будет двигаться до обеда. Жизнь замирает в садике один раз в день. Дети кушают тихо, слышен только звон тарелок и стук ложек. Едят быстро-быстро и много-много. В тарелку с супом кидают куски хлеба, чтобы было больше. Никому не хватает одного раза и каждый, когда покушает, обязательно просит еще. А потом сон.
В двух комнатах в доме большие нары, покрытые коврами. Все берут одеяла и ложатся в ряд. Дети постарше в одной комнате, помладше - в другой. Два часа совсем тихо. После сна во двор, в песочницу. Игрушек я почти не видела, где-то валялась одна кукла. Когда холодно, сидят в доме, рисуют или смотрят мультфильм по видео про стреляющих роботов. В пять ужин, и - по домам. Одних забирают родственники, если есть, других развозит охранник Руслан. На ночь остаться никто не может, потому что тогда у садика по правилам международных гуманитарных организаций должен быть другой, какой-то очень сложный статус. Ибрагим и Петра хотели бы оставлять всех ночевать, но довольны, что добились и этого. Год назад Петра выучила со старшими песенку на чешском языке, они знают ее до сих пор. Ночью садик остается под охраной двух собак - большой и красивой кавказской овчарки Бары и маленькой Капы. По-чешски эта порода называется "оришек", это значит, что породы просто нет. Больше всего Бара любит хорошо отдыхать. В эту ночь Руслан забыл запереть машину, и Бара нашла в ней себе удобную кровать, в которой крепко спала. А "оришек" бегает во дворе и всю ночь лает маленьким и сердитым голосом.
Андрей Бабицкий:
Ответственный секретарь комиссии Государственной думы по Чечне Абдул-Хаким Султыгов считает, что гражданское общество в республике может быть основано только на условиях безусловной и тотальной демилитаризации. Власть военных, своих и чужих, с некоторых пор лишила чеченское общество политической свободы и перспектив общественного развития. Мнение Абдул-Хакима Султыгова.
Абдул-Хаким Султыгов:
Проблема соблюдения прав человека в Чечне является частным случаем проблемы сосуществования гражданского общества и человека с ружьем. И в странах с развитой демократией, и в тоталитарных государствах идеологическая машина работает на тезисах "народ и армия едины", "армия часть общества". И это правильно, но лишь с одним принципиальным дополнением - армия часть общества, но та его часть, которая прямо противоположна гражданскому обществу. Это правило, которое за редкими исключениями подтверждается на разных континентах. Достаточно вспомнить о сравнительно недавней политической истории, например, таких демократических стран как Турция и Греция. Словом, либо военные отдают власть гражданскому правлению, либо это заканчивается экономической или государственной катастрофой. Как известно, эксперимент с передачей власти военщине закончился национальной государственной катастрофой и для веймарской республиканской Германии, и для императорской Японии. Далеко небезоблачным является и частичное военное правление в Югославии, осуществляемое силами "кейфор". И здесь военнослужащие совершают преступления, как против гражданского населения, так и против военнослужащих из других подразделений "кейфор". Преступления все те же: грабежи, разбои, хищения оружия, изнасилования. И, наконец, есть и другие уникальные примеры трагичного сосуществования гражданского общества и военщины в непризнанных государствах. Так, непризнанное государственное образование Ичкерия, строго говоря, образовалось в августе 1996-го года в результате достижений так называемых хасавюртовских договоренностей о ненападении в течение пяти лет. Годом позже эти договоренности, как известно, были формализованы в так называемом договоре о вечном мире. В результате, власть в Чечне от формально существующих институтов республиканского правления полностью перешла в руки чеченских военных. На поверку доморощенная военщина оказалась ничуть не лучше той, о которой чеченцы знали из сравнительно недавней истории других народов. Не говоря уже об изрядно подзабытых картинах азиатского произвола периода господства в Чечне военно-теократичного режима Имама Шамиля. По сути, ичкерийская квази-военщина, понятия не имевшая о принципах демократического государственного строительства, не говоря уже о создании непризнанного демократического государства, опьяненная первой хасавюртовской победой, в зародыше подавила возможность становления в Чечне полноценных институтов гражданского общества. Прямую ответственность за такой исход, ставший неизбежным результатом хасавюртовского сговора, несут и конкретные чиновники федерального центра, и международные организации, прежде всего ОБСЕ. Очевидно, что фундаментальным условием постконфликтного урегулирования специфического чеченского кризиса являлась полная демилитаризация ее территории, демобилизация многочисленных регулярных и вооруженных формирований. Однако требование о демилитаризации не было выдвинуто в качестве безусловной предпосылки достижений договоренностей о проведении демократических процедур ни чиновниками федерального центра, ни миссией ОБСЕ. Строго говоря, именно в этот период были заложены фундаментальные основы беспомощности и неизбежный трагичный исход правления президента Чечни, не говоря уже о том, что тем самым были созданы условия для прихода к власти Масхадова, как наиболее лояльного России лидера вооруженных формирований. Организация и проведение так называемых выборов 1997-го года была полностью отдана на откуп военно-политическому руководству многочисленных регулярных формирований. Гражданское население осталось один на один с вооруженными до зубов отрядами полевых командиров и их органами безопасности. В этих условиях была исключена сама возможность выдвижения кандидата на должность президента от партии гражданского правления. В этой связи достаточно напомнить об эпизоде демонстративного похищения брата экс-спикера Верховного Совета России Руслана Хасбулатова. Таким образом, невооруженному чеченскому электорату было представлено право выбора между военным и гражданским правлением. Зададимся грубым вопросом, каков бы был результат выборов в послевоенной Германии в условиях сохранения реальной власти немецкой военщины, не говоря уже об имперских военно-политических организациях? Очевидно, что немцы проголосовали бы за квази-партию мира, антимилитаристское военное крыло, признанное странами антигитлеровской коалиции в качестве партнера по послевоенному урегулированию. Во всяком случае, чеченский электорат в 1997-м году был поставлен в условия альтернативного выбора между продолжением войны без каких-либо правил и миром, а не между долгожданным гражданским правлением и узаконением фактической власти многочисленных вооруженных групп. Тем не менее, население, избрав Масхадова, признанного Кремлем миротворцем, проголосовало не только за мир, но и очертило тем самым границы легитимности избранных органов власти. Реально же Масхадов, особенно после образования так называемой "шуры", был обречен исполнять роль спикера в анархично сосуществующих многочисленных центрах военно-политической власти, балансируя между угрозой начала открытой гражданской войны и прямым военным конфликтом с федеральным центром. В условиях безраздельного анархичного правления квази-хунты полевых командиров создались идеальные условия для формирования на территории Чечни реальных оккупационных тоталитарно-теократических структур - военных баз, карательных органов, идеологических центров, режима религиозного экстремизма, милитаризма и агрессии. Внутренняя агрессия против чеченских республиканских прав и свобод, исход большей части населения Чечни, скрытая форма гражданской войны, логически завершилась внешней агрессией.
Андрей Бабицкий:
Военное и гражданское общество. Вторая часть статьи ответственного секретаря комиссии Государственной Думы по Чечне Абудл-Хаким Султыгова.
Абудл-Хаким Султыгов:
С началом контртеррористической операции вопрос о существовании так называемого мирного населения, гражданских и военных властей встал с новой силой. В отличие от мирового опыта эта проблема, применительно к ситуации в Чечне имеет одну принципиальную особенность - в конфликте задействованы граждане одной и той же страны. С одной стороны, эта особенность вольно или невольно воспроизводит рецидивы варварских форм ожесточения, характерных для гражданских войн, крайне болезненной формы решения проблемы «свой-чужой». С другой стороны, военнослужащие федеральной группировки, оказавшиеся в зоне конфликта и несущие невосполнимые потери, психологически воспринимают все население в качестве враждебного. И это отчасти понятно - солдаты и офицеры гибнут не только в результате прямых военных столкновений, но преимущественно от снайперов, диверсий и подрывов, создающих ощущение повсеместной опасности, всеобщей враждебности. Для разрушения хрупкого взаимного доверия и терпимого сосуществования оказывается достаточно одной провокации, очередной диверсии экстремистов или противоправных действий представителей федеральной группировки. Надо отдавать себе отчет в том, что каждый факт противоправных действий военнослужащих по отношению к гражданскому населению, любая противоправная «зачистка» являются прямым посягательством на основы российского конституционного строя, работают на дискредитацию российской армии в глазах российского гражданского населения. Попутно замечу, что из определения Анатолием Куликовым происходящего в Чечне как гражданской войны: брат убивает брата, россиянин убивает россиянина, - вытекает объективная природа неуправляемого, анархичного насилия, самосудов, пренебрежения к воинским уставам, законам и, тем более, к международным конвенциям. Причем, подавляющая масса преступлений и противоправных действий по отношению к гражданскому населению совершается вполне определенной категорией участников конфликта. Применительно к незаконным вооруженным формированиям это, прежде всего, относится к религиозным экстремистам и уголовно-бандитскому элементу, представляющему маргинальный слой населения Чечни, привнесенный и образовавшийся до, во время и после чеченской кампании. Применительно к федеральной группировке в "группу оборотней", в терминологии депутата Асламбека Аслаханова, как правило, попадают граждане, представляющие все те же маргинальные слои и деклассированные элементы, сформировавшиеся за десятилетие псевдореформ, безработные и лица, имеющие доходы на уровне или ниже прожиточного минимума, не говоря уже о лицах с уголовным прошлым. Проблема в том, что на территории чеченского аппендицита российской демократии мы имеем максимальную степень концентрации маргинальных элементов, сформировавшихся в стране на протяжении допутинского десятилетия великой смуты. В этом смысле граждане России, проживающие на этой проклятой территории, оказались под двойным игом: значимого (в пересчете на страдания людей и количество представителей) местного и пришлого маргинального элемента, вкупе с отпетым уголовно-бандитским отребьем с обеих противостоящих сторон. Сегодня проблема соблюдения прав человека в Чечне, по сути, является проблемой соподчинения гражданских и военных властей. Очевидно, что без полномасштабного перехода власти от военных в руки гражданского правительства Чечни в принципе невозможна реализация федеральной целевой программы по восстановлению экономики и социальной сферы этой кризисной территории. Или, говоря другими словами, невозможно предотвращение окончательной и тотальной гуманитарной катастрофы. В частности, такой подход предполагает решение вопроса о подчинении военных комендантов главам гражданских администраций городов и районов Чечни. Соответствующие предварительные договоренности достигнуты, по свидетельству председателя правительства Чечни Станислава Ильясова, с Рошевым и Квашниным. Следующий вопрос - ускоренное формирование полноценных республиканских органов внутренних дел. Идеальным же условием для решения проблемы в комплексе явилось бы наделение председателя правительства Чечни Станислава Ильясова дополнительными полномочиями председателя правительственной комиссии по восстановлению социальной сферы и экономики Чеченской республики в ранге вице-премьера российского правительства. Чрезвычайно важно, что эта рекомендация сформулирована в решении комиссии Государственной думы по Чечне по итогам выездного заседания, состоявшегося в Грозном 2-го июня. Очевидно, что чрезвычайная ситуация, сложившаяся в Чечне в преддверии зимы в гуманитарной сфере, так и необходимость радикального изменения положения в сфере соблюдения законности, правопорядка и обеспечения общественной безопасности, требует наделения председателя правительства упомянутыми чрезвычайными полномочиями, хотя бы сроком на полгода. Первостепенное значение имеет и создание для группировки, расквартированной в Чечне на постоянной основе, полноценных условий для несения службы, жесткого соблюдения устава. Для любого конфликтолога очевидно, что, с одной стороны, службу в этих частях должны проходить солдаты и офицеры, вплоть до командира роты, не имеющие личных счетов с местным населением. С другой стороны, в целях преодоления постконфликтного недоверия и враждебности местного населения в этих частях по призыву и контракту должны проходить службу солдаты и офицеры на десять - тридцать процентов из числа жителей и выходцев из Чеченской республики. В этом плане накоплен большой опыт при комплектовании российской дивизии в Таджикистане. Уверен, что денежное содержание солдат и офицеров должно быть приравнено к тому, которое выплачивается миротворческим подразделениям в Югославии. Мир стоит не дешевле войны, и как бы это ни было дорого, на эти расходы следует пойти. В этом случае удастся обеспечить и надлежащий качественный состав солдат и офицеров, сотрудников военной юстиции и прокуратуры, их надлежащее материально-техническое обеспечение. Что же касается незаконных вооруженных формирований, за исключением участников иностранных диверсионно-террористических подразделений, экстремистов, наемников, то вопрос о прекращении их сопротивления будет решаться в ходе внутричеченского политического процесса. В этом смысле содержательной предпосылкой радикального политического урегулирования является решение двуединой политической задачи - обеспечение гарантий гражданскому населению для свободного участия в политическом процессе и демократических процедурах, свободного от прямого или косвенного влияния доморощенной военщины, и гарантии безопасности соответствующих участников чеченских вооруженных формирований.
Андрей Бабицкий:
Еще в начале второй военной кампании беженцы из Чечни обосновались в северной столице России - Санкт-Петербурге. Однако со временем многие были вынуждены покинуть город из-за враждебности чиновников и работников правоохранительных органов. Эта ситуация типична для больших российских городов, в которых продолжает действовать закрытый приказ бывшего министра внутренних дел Владимира Рушайло, максимально усложняющий процедуру регистрации по месту жительства именно для чеченских беженцев. Рассказывает сотрудница петербургской Ассоциации помощи беженцам Наталья Нестеренко.
Наталья Нестеренко:
Количество чеченских беженцев в Петербурге гуляет где-то в районе двух тысяч, как говорит президент вайнакской диаспоры Дени Тепс. Во всяком случае, столько их было в апреле 2000-го. Более точные цифры не назовет никто, но, кажется, и эта мизерная группа день ото дня сокращается. Бежавшие от войны в Петербург это главным образом те, кто смог найти приют у своих состоятельных родственников, давно и прочно обосновавшихся в городе. Кто побогаче, снимает жилье для нищих и раздетых, победнее - потеснились в своих малогабаритных квартирках. Я была в одной из таких семей в тот самый период, когда из Чечни уезжали все, кто мог, и в любых направлениях. Отец с тремя сыновьями приютил у себя родного брата, который привез восемь собственных детей. Большинству на ночь приходилось устраиваться на полу, а ели по очереди, поскольку для всех никак не хватало места в маленькой кухне. Впрочем, такие условия после палаток в беженских лагерях, показались раем. Как и все беженцы, чеченцы должны проходить обязательную регистрацию в миграционной службе, где поначалу необходимо было предоставить свидетельство о прописке по месту жительства. Именно в этой точке ситуация образует замкнутый круг, вырваться из которого можно лишь ценой невероятных усилий. Прежде всего, необходимо найти квартиру, но в подавляющем большинстве случаев, когда хозяева узнают, что имеют дело с чеченцами, отказ следует незамедлительно. Но даже если жилье уже есть, в паспортных столах по месту проживания чеченцев регистрируют крайне неохотно. Прописку можно купить, но величина взятки в несколько раз превышает размер единовременного пособия, выдаваемого беженцам. Но и деньги - вовсе не гарантия решения проблемы. У чеченцев их берут крайне неохотно, а чаще отказывают. Благо, что нуждающихся в прописке без чеченцев немало. Типичная история произошла с Желилом. Начальник паспортного стола каждый раз, как только Желил появлялся у него в кабинете, предлагал ему возвращаться в Чечню, дескать, езжай домой, здесь тебе делать нечего. После многократных визитов и многочасовых очередей Желил все же сумел зарегистрироваться, а в четыре часа утра ОМОН устроил ночную зачистку в его квартире. Но есть и еще одна проблема. Далеко не всегда чеченец, выбравший для себя некий маршрут, в состоянии беспрепятственно добраться до места назначения. Одна чеченка жаловалась, что лишь с третьей попытки она сумела добраться до миграционной службы, каждый раз ее мужа забирали в милицию из-за отсутствия регистрации и официального статуса. Статус, кстати, по действующему законодательству тем, кто бежал от войны, вообще не может быть предоставлен. Согласно первой статьи закона о вынужденных переселенцах, боевые действия не являются основанием для получения соответствующего статуса. Его дают лишь тем, кто "подвергался преследованию по признаку расовой или национальной принадлежности, вероисповедания, языка, а также по признаку принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений". 326-ти беженцам из 754-х, обращавшихся в прошлом году с заявлением о предоставлении статуса, было отказано, поскольку они писали, что покинули республику из-за войны. Благоприятное решение выносилось лишь в тех случаях, когда человек заранее знал, что в качестве основания для отъезда из Чечни он должен указать на массовые беспорядки в республике. Между тем, без статуса беженец не может встать на жилищный учет, не имеет право на денежную компенсацию, медицинское обслуживание в учреждениях "Красного креста", детей не принимают в школы и детские сады. Иногда возникают совсем уж абсурдные ситуации. Одному чеченцу было отказано в статусе, тогда как его жена и дети, заявление подавали все вместе, его получили. Наиболее драматично складывается судьба детей. Многие не ходят в школы из-за отсутствия прописки, крайне сложно устроить ребенка в детский сад. Те же, кому повезло с учебой, очень часто сталкиваются с открытой враждебностью одноклассников и даже учителей. Где-то мальчика-подростка избили одноклассники, девочку дразнят снайпером, а в одной из школ учительница математики с ненавистью объявила двум сестрам-чеченкам, что их учили не считать, а держать в руках оружие. Несколько месяцев назад семья Желила бросила все и вернулась на Кавказ, кажется, в Ингушетию. Остались немногие, те, кто нашел в себе внутренние силы противостоять тому, что большой российский город считает их врагами и соответствующим образом с ними обращается. И все-таки чеченцам помогают и просто люди, и разные общественные организации, такие как Ассоциация помощи беженцам. Каждый вторник инициативная группа обсуждает различные проблемы в общественной приемной ассоциации. Месяц назад в Петербурге открылось представительство Чеченской республики. И есть некоторая надежда, что совместные и разные усилия смогут как-то улучшить положение беженцев в мало гостеприимном, пока, Петербурге.
Андрей Бабицкий:
Террор против гражданского населения в Чечне со стороны российских военнослужащих вовсе необязательно объясняется наличием некоего предварительного злого умысла и расчета, программы действий, обязательной для исполнения. Одним из основных движущих механизмов произвола становится специфический страх смерти, которая на партизанской войне подстерегает человека в любых, казалось бы, с виду самых мирных и безопасных обстоятельствах.
Минная война - этой проблеме посвящено эссе психолога Леонида Китаева-Смыка. Мина меняет образ реальности, внося угрозу в самые основы жизни. Земля, как источник уверенности, как опора, как безусловная горизонталь и основание для человеческой вертикальности на войне становится смертоносной. В любое мгновенье она раскрывает свои смертельные объятия, заставляя солдата воспринимать себя, как враждебную стихию, как сопротивляющегося врага. Когда сама природа оказывается противником, страх приобретает тотальную природу и рождает ненависть, распространяющуюся на всех и вся.
Леонид Китаев-Смык:
Сейчас чеченская война приобрела особую форму, вступила в новую фазу, теперь там минная война. А что на войне главное? Нет, не победа и не поражение, на войне главное - смерть. Вспомним военные лозунги: "Победа или смерть", "Лучше смерть стоя, чем жизнь на коленях". Смерть - главная героиня войны, главное пугало войны, а для иных смерть - приводной ремень героизма, героизма как лучшей, приятнейшей для всех человеческой самореализации. Формой смерти определяется та или иная фаза войны. Каковы психологические особенности минной войны? Их две. Первая в том, что смерть спрятана и неподвижна. Она живой погребена. Смерть спит под землей. Вторая психологическая особенность в том, что минную смерть может и должен разбудить сам обреченный на гибель. Он должен наступить, наехать на фугас, на мину, оказаться рядом с нею, и тогда она взорвется или ее взорвут часовым механизмом или радиоволной. Смерть проснется, обреченный сделает ее своею. Подвижностью, боевой неугомонностью гибнущий приближает свою смерть на минной войне. Под сидящего мину не подложишь, для неподвижного солдата на войне подвижной должна стать сама смерть - пуля, ракета, летящий осколок. В январе 2000-го года в Черноречье, на лесистой окраине Грозного, российские военные согласились подвезти меня на бронетранспортере. На нем сидело человек восемь солдат и офицеров, сразу не отличишь, ведь в Чечне знаков отличия не носят. Меня посадили позади башни на старой подушке от какого-то, конечно, чеченского дивана. Дорога петляла в зарослях. Вдруг БТР толчком дернулся и встал. Впереди на дороге в метрах пятидесяти солдат в эмвэдэшной форме что-то кричал, махая рукой, рядом с ним из-за деревьев вылезли еще двое. Прямо перед нами метрах в восьми поперек дороги серебрилась ниточка, то ли леска, то ли провод, натянутый снизу вверх, уходил в листву. "Растяжка! Три снаряда на дереве!" - кричали эмвэдэшники. Такая мина-растяжка, взрываясь, сметает кусками всех сидящих на броне, а бронетехнику чеченцы захватывают неповрежденной взрывом. До растяжки нам оставались доли секунды. Развернувшись, мы поехали другой дорогой. Тогда, после несостоявшегося взрыва, я заметил, как изменилось поведение, можно сказать настроение у всех на броне БТРа. Только один, до инцидента с растяжкой сидевший, как и все, лег. Когда опасность миновала, скорчившись, закрыл побледневшее лицо рукавом. Остальные, напротив, сразу все оживились, заговорили, засмеялись. Казалось, ничего особенного: стресс вызывает у одних активную, у других пассивную реакцию. Все оказалось сложнее. Возникающий во время езды по минированной дороге минный стресс не похож на другие формы военного стресса. Если под прицелом снайперов противника стресс угнетает многих, делает пассивно озлобленными, то минный стресс почему-то возбуждает, воодушевляет почти всех, едущих на броне. И это несмотря на погибших, изувеченных взрывами на дорогах Чечни. Я разговаривал со многими испытавшими минные стрессы офицерами, солдатами, видел подрыв бронемашины, ехавшей перед нами по горной дороге. Результаты психологических исследований показали, что при поездках по Чечне у российских военных формируется своеобразный минный синдром, состоящий из нескольких психологических комплексов.
Первый комплекс - радостное переживание скорости в пути. Наверное, каждый ощущал это в детстве, наслаждение быстро мчаться, проглатывая взглядом все новое и новое, несущееся навстречу и быстро уходящее мимо, в прошлое. Скорость рождает радость, экстаз. Но есть опасение взрыва мины в пути. Этот страх перевертывается, инвертируется, превращаясь в приятное ощущение. Оно поглощается экстазом скорости, более того, все это становится чем-то похожим на оргазм. Быстро мчаться, плавно качаясь, с каждым метром дороги продляя свою жизнь, с каждой новой минутой она будто зачата заново. Психологический комплекс с экстазом от скорости и освоения пути, конечно, возникает не только у военных. Я ехал в Чечне с двумя журналистами. Чтобы лишний раз не стоять в очереди у российского блокпоста, они хотели проехать окольной дорогой. У чеченов журналисты спросили, не заминирована ли она. Те говорят: «Может быть заминирована». Журналисты, возбужденные скоростью и опасностью поездки, стали кричать: "Ну, может быть, не заминирована? Раз так - поехали. В крайнем случае, при нашей скорости мина взорвется под задним сиденьем, под Леонидом Александровичем. Это будет журналистская находка. Опишем все, как случится!". Возбужденные и радостные мы трое помчались в объезд блокпоста. Ни малейших неприятных ощущений у нас не было, мы пели, веселились, а я чувствовал себя помолодевшим.
Второй психологический комплекс минного синдрома - чувство овладения пространством, остающимся позади, чувство победы над ним.
Третий комплекс - ощущение вознесенности над землей. Сидя высоко на бронетехнике, солдаты чувствуют себя летящими над дорогой, над домами и над жителями Чечни.
Надо отдать должное конструкторам, благодаря очень хорошей ходовой части российских танков, БТРов, они проносятся по камням, через воронки от взрывов плавно и мягко. Солдат на броне не трясет, не подбрасывает. Они несутся и кажутся себе вознесенными не только над Чечней, но и над минной смертью. Что-то похожее испытывают пассажиры огромных туристических автобусов на автострадах. Но туристы в них вознесены лишь над дорогой с многочисленными автомобилями, над проплывающими мимо пейзажами, а солдаты на БТРе вознесены еще и над смертью. Минный стресс не отвращает солдат от войны. Прямой, негативный, психологический эффект от минной войны ничтожен. Минным террором армию запугать невозможно. Но, а как же тот военный, скорчившийся ничком на БТРе после несостоявшегося взрыва мины-растяжки, о котором я упомянул вначале? Дело в том, что минный синдром может у некоторых, у немногих людей, проявляться в виде неблагоприятных психологических комплексов. Например, в виде так называемого психологического умирания, когда человек, спасаясь от гнета страха смерти, начинает вдруг представлять себя умершим, прошедшим через ужас смерти. При этом может сладострастно представляться, что другие люди, сослуживцы, товарищи тоже мертвые уже, они до меня умерли. Вот пример. В Чечне в армейском батальоне заметили, что один бравый офицер после гибели его друзей на мине психологически сломался, стал вялым, нелюдимым. В его еще неотправленном домой письме заметили коллективную фотографию, где над головами офицеров были кружочками, как на иконах, отмечены и надписаны "Убит. Убит". Но ведь они были живы. Офицера честь по чести подлечили и отправили домой. Что же с ним произошло? У него была неблагоприятная форма минного стресса, в нем проснулся ужас смерти, чувство тягостное, да еще и постыдное. Такой человек ищет облегчения в общении с друзьями, но вскоре не только себя, но и их начинает зачислять в обреченные на гибель. Друзья и соратники видятся мертвыми ему, невольно думается: «Пусть я погибну после них». Возникает психологическая раздвоенность, облегчает, что не я первый убит, но гнетет постыдность этой надежды. Но, повторюсь, неблагоприятные формы минного стресса после поездок по дорогам Чечни возникают нечасто. Недавно в переходе метро я слышал, как пел, собирая подаяние, ветеран чеченской войны: "Ты убит под Бамутом, я в Грозном убит". Эти слова лишь обещают смерть автора, которая, может быть, не случится. Так пел Галич о Великой Отечественной войне. Эти песни - психотерапия, они лишь образно приобщают живым героев к мертвым и освобождают выживших от чувства вины перед павшими.
Адресные зачистки - спецоперация как средство террора.
"Все зачистки сопровождаются массовыми насилиями над людьми и грабежами, отмечаются и случаи убийства. И, тем не менее, жители республики опасаются их меньше, чем так называемых специальных операций".
Федеральная служба безопасности лишила права на въезд в Россию гражданку Чехии Петру Прохаскову. В Грозном продолжает работать детский дом для пятидесяти детей, организованный Петрой и ее мужем, гражданином России.
"Дети помнят Петру и думают, что если кто-то приехал, значит, скоро появится и она".
Минная война: мнение психолога.
"Минную смерть может и должен разбудить сам обреченный на гибель".
Удивительно, что спецтерминология, используемая представителями силовых ведомств и спецслужб, как правило, находится в странных, предельно инвертированных отношениях с реальностью. Чем точнее термин, жестко фиксирующий границы и условия проведения той или иной военной или спецоперации, тем дальше конкретные действия отстоят от смысла, определенного уставом или инструкциями. Наиболее тотальным разрушениям город Грозный подвергался тогда, когда российские генералы утверждали, что по чеченской столице наносятся точечные удары. Так называемые гуманитарные коридоры, которые военные якобы открывали для выхода гражданского населения, зачастую становились смертельной горловиной для беженцев. Сегодня на жителей Чечни ужас наводит термин "адресная зачистка", который ассоциируется со случаями самого дикого, самого варварского произвола. Об этом сотрудник правозащитного центра "Мемориал" Усам Байсаев.
Усам Байсаев:
В недавнем интервью телекомпании НТВ депутат Государственной думы от Чечни Асламбек Аслаханов говорил о необходимости прекращения зачисток населенных пунктов, так как неоправданно высокий уровень насилия, которыми они сопровождаются, настраивает местное население против федеральной власти. Вместо них, по его мнению, необходимо проводить адресные специальные операции против конкретных лиц, подозреваемых в совершении преступления.
Российское командование вряд ли воспользуется рекомендациями Аслаханова. Как и везде, где идет партизанская война, на вылазки противника федеральные силы предпочитают отвечать массовыми репрессиями против всего населения и действуют при этом крайне жестоко.
В ходе зачисток в Асиновской и Серноводске истязаемым людям военные заявляли, что чеченцам уготовлена участь евреев гитлеровской Германии. Видеозаписью зафиксирован, по крайней мере, один случай, когда на теле человека, задержанного в одном из этих населенных пунктов, была вырезана ножом фашистская свастика. Все зачистки сопровождаются массовым насилием над людьми и грабежами, отмечаются и случаи убийства. И, тем не менее, жители республики опасаются их меньше, чем так называемых специальных операций. Правозащитному центру "Мемориал" известно о более чем 80-ти убийствах, совершенных на территории Чеченской республики в июне 2001-го года. В большинстве своем убитые - это мужчины, не участвовавшие в боевых действиях, и поэтому безбоязненно проживавшие в своих населенных пунктах. Именно эта категория жителей Чечни становится сегодня наиболее вероятной жертвой произвола, чинимого военными. Среди людей, убитых в июне, есть и старики. Например, Магомет Устарханов, 1914-го года рождения, орденоносец, ветеран Великой Отечественной войны. Изнаур Дудуркаев 1933-го года рождения. Ваха Алимхамов 1937-го года рождения и так далее. Но гораздо больше молодых людей, в том числе и несовершеннолетних. Самому младшему из них - Хамзату Магомедовичу Тутаеву, жителю районного центра Курчалой, ко времени смерти исполнилось всего 11 лет. Более 50-ти человек из этого скорбного списка были убиты в ходе «адресных» операций федеральных сил и только десять при проведении крупных зачисток. Подобным же образом обстоит дело и с бесследными исчезновениями людей. Стоит вспомнить, что все люди, чьи трупы в марте этого года обнаружены в дачном поселке Здоровье близ Ханкалы, были задержаны в результате специальных операций. Депутат от Чечни, видимо, с такой статистикой не знаком, иначе стал бы он пропагандировать мероприятия, являющиеся, даже в условиях Чечни, верхом беззакония? Хотелось бы думать, что нет. «Адресные» операции в Чечне проводятся всеми силовыми структурами, но определить в конкретных случаях ведомственную принадлежность тех, кто врывается ночью в дома местных жителей, не представляется возможным. Сотрудники силовых структур не носят знаков различия, скрывают лица под масками, номера бронетранспортеров и автомобилей, на которых они выезжают на задания, замазаны или грязью или краской. За два года войны правозащитный центр "Мемориал" не отметил ни одного случая, когда при задержании человеку была бы предъявлена санкция на арест, никто не объясняет, куда и зачем он вывозится. В итоге задержанные люди бесследно исчезают, а родные и близкие лишаются возможности предпринять предусмотренные законом меры по их освобождению. За одним арестом тянется цепочка других. Через короткое время забираются друзья задержанного человека, его соседи и так далее. Тела многих из них потом находят в захоронениях со следами пыток и прижизненного глумления. «Адресные» операции до боли похожи на действия НКВД во времена Сталина, но даже тогда был намек на законность. Приговоры задержанным людям, как известно, в 30-е годы выносила "тройка" - орган абсолютно незаконный, и все же. В Чечне нет и этого, схватили человека, замучили его, и концы в воду.
Андрей Бабицкий:
Несколько месяцев назад известная чешская журналистка Петра Прохаскова была лишена права находиться и работать в России сроком на пять лет. Такое решение приняла Федеральная служба безопасности России. Формальный повод - нарушение визового режима. Около года назад Петра, по договоренности с военными, отказалась от журналистики и организовала в Грозном детский дом для детей, которые потеряли родственников во время войны, и сменила журналистскую визу на визу сотрудника гуманитарной организации. Тогда замена прошла без каких-либо проблем, однако, как выяснилось впоследствии, сотрудники паспортно-визовой службы нарушили установленный порядок. Этим поводом и воспользовалась ФСБ, чтобы выдворить Петру из России. Однако к моменту изгнания появились новые обстоятельства - Петра вышла замуж за российского гражданина Ибрагима Зазюкова, и теперь лишение ее права на въезд - это грубейшее нарушение конвенции о неразделении семьи, под которой стоит подпись России. Сегодня в защиту Петры выступают ее коллеги, общественные и правозащитные организации, президент Чехии Вацлав Гавел, однако, пока безрезультатно. Очевидно, что изгнание Петры - это запоздалая месть за ее журналистику, за ее репортажи о первой и второй чеченских войнах. Между тем главной жертвой действий ФСБ оказались дети, за которыми ухаживала Петра и ее муж. О том, как живет детский садик в Грозном сегодня, рассказывает Мириам Евикова.
Мириам Евикова:
Тихо. Стояли ночью, не очень долго, где-то рядом. Детский садик просыпается в обычное свое утро в поселке Калинино города Грозного. Первой появилась повариха Роза и уже ловко крутится в своей летней кухне. Зашли еще две воспитательницы. Марина и Тома быстро надевают беленькие халаты. Марина осталась одна, отец умер от туберкулеза, мама убита на войне. Недавно она похоронила бабушку. Какие-то свои проблемы и у Тамары. Они каждое утро, забывая о своих судьбах, обсуждают заботы сегодняшнего дня. Дети появляются в половине девятого стайками. Шестилетняя Мелиса с братишкой сразу бегут к бочке с водой и большими глотками утоляют свою жажду. Я думаю, что у них дома или нет совсем воды, или очень плохая. Мой Шамилек еще не показался, но я его жду. Он самый злой из детей, дерется каждый день по всяким поводам. Начинает сразу, если его кто-нибудь тронет, но может и сам от себя сделать конфликт с любым. Русская девочка, самая большая и красивая, учит стихи, которые пишет ее мама, и потом рассказывает всем. Я замечаю, что она почему-то все время бьет по лицу чеченского мальчика, тоже Шамиля, который меньше ее. Бьет без причины. Шамиль не защищается, только плачет. Я думаю про себя, что в садике есть свой русский тиран. "Шамиля бьет?" - спрашивает Марина, когда я жалуюсь. И говорит: "Это нормально". Мне она дает советы, как сделать прическу, хочет купить заколки в магазине рядом, там они стоят четыре рубля штука. Она думает, что нельзя ходить с распущенными волосами, как у меня, и удивляется. У нее большой авторитет. Другие девочки, поменьше, с ней соглашаются, смотрят на меня и кивают головой. "Нельзя так ходить, надо убирать волосы".
В десять утра уже все собираются, начинается утренняя зарядка. Движения у всех получаются совсем разные. Кто-то наклоняется или садится медленно, кто-то быстро и совсем в другую сторону. Отовсюду торчат очень большие уши. Половина голов лысая, их часто стригут из-за вшей. Все очень старательны и смотрят на меня, хотят, чтобы новый человек понял, какие они взрослые. Дети помнят Петру и думают, что если кто-то приехал, значит скоро появится и она. Двенадцать часов, все дети страшно голодные, а обед только в час, потому во дворике возле летней кухни, где играют, очень напряженное настроение. Все время кто-то заглядывает на кухню - может быть уже можно начинать кушать? Одна девочка сидит в доме и не хочет выходить на улицу. Она говорит, что очень голодает и не будет двигаться до обеда. Жизнь замирает в садике один раз в день. Дети кушают тихо, слышен только звон тарелок и стук ложек. Едят быстро-быстро и много-много. В тарелку с супом кидают куски хлеба, чтобы было больше. Никому не хватает одного раза и каждый, когда покушает, обязательно просит еще. А потом сон.
В двух комнатах в доме большие нары, покрытые коврами. Все берут одеяла и ложатся в ряд. Дети постарше в одной комнате, помладше - в другой. Два часа совсем тихо. После сна во двор, в песочницу. Игрушек я почти не видела, где-то валялась одна кукла. Когда холодно, сидят в доме, рисуют или смотрят мультфильм по видео про стреляющих роботов. В пять ужин, и - по домам. Одних забирают родственники, если есть, других развозит охранник Руслан. На ночь остаться никто не может, потому что тогда у садика по правилам международных гуманитарных организаций должен быть другой, какой-то очень сложный статус. Ибрагим и Петра хотели бы оставлять всех ночевать, но довольны, что добились и этого. Год назад Петра выучила со старшими песенку на чешском языке, они знают ее до сих пор. Ночью садик остается под охраной двух собак - большой и красивой кавказской овчарки Бары и маленькой Капы. По-чешски эта порода называется "оришек", это значит, что породы просто нет. Больше всего Бара любит хорошо отдыхать. В эту ночь Руслан забыл запереть машину, и Бара нашла в ней себе удобную кровать, в которой крепко спала. А "оришек" бегает во дворе и всю ночь лает маленьким и сердитым голосом.
Андрей Бабицкий:
Ответственный секретарь комиссии Государственной думы по Чечне Абдул-Хаким Султыгов считает, что гражданское общество в республике может быть основано только на условиях безусловной и тотальной демилитаризации. Власть военных, своих и чужих, с некоторых пор лишила чеченское общество политической свободы и перспектив общественного развития. Мнение Абдул-Хакима Султыгова.
Абдул-Хаким Султыгов:
Проблема соблюдения прав человека в Чечне является частным случаем проблемы сосуществования гражданского общества и человека с ружьем. И в странах с развитой демократией, и в тоталитарных государствах идеологическая машина работает на тезисах "народ и армия едины", "армия часть общества". И это правильно, но лишь с одним принципиальным дополнением - армия часть общества, но та его часть, которая прямо противоположна гражданскому обществу. Это правило, которое за редкими исключениями подтверждается на разных континентах. Достаточно вспомнить о сравнительно недавней политической истории, например, таких демократических стран как Турция и Греция. Словом, либо военные отдают власть гражданскому правлению, либо это заканчивается экономической или государственной катастрофой. Как известно, эксперимент с передачей власти военщине закончился национальной государственной катастрофой и для веймарской республиканской Германии, и для императорской Японии. Далеко небезоблачным является и частичное военное правление в Югославии, осуществляемое силами "кейфор". И здесь военнослужащие совершают преступления, как против гражданского населения, так и против военнослужащих из других подразделений "кейфор". Преступления все те же: грабежи, разбои, хищения оружия, изнасилования. И, наконец, есть и другие уникальные примеры трагичного сосуществования гражданского общества и военщины в непризнанных государствах. Так, непризнанное государственное образование Ичкерия, строго говоря, образовалось в августе 1996-го года в результате достижений так называемых хасавюртовских договоренностей о ненападении в течение пяти лет. Годом позже эти договоренности, как известно, были формализованы в так называемом договоре о вечном мире. В результате, власть в Чечне от формально существующих институтов республиканского правления полностью перешла в руки чеченских военных. На поверку доморощенная военщина оказалась ничуть не лучше той, о которой чеченцы знали из сравнительно недавней истории других народов. Не говоря уже об изрядно подзабытых картинах азиатского произвола периода господства в Чечне военно-теократичного режима Имама Шамиля. По сути, ичкерийская квази-военщина, понятия не имевшая о принципах демократического государственного строительства, не говоря уже о создании непризнанного демократического государства, опьяненная первой хасавюртовской победой, в зародыше подавила возможность становления в Чечне полноценных институтов гражданского общества. Прямую ответственность за такой исход, ставший неизбежным результатом хасавюртовского сговора, несут и конкретные чиновники федерального центра, и международные организации, прежде всего ОБСЕ. Очевидно, что фундаментальным условием постконфликтного урегулирования специфического чеченского кризиса являлась полная демилитаризация ее территории, демобилизация многочисленных регулярных и вооруженных формирований. Однако требование о демилитаризации не было выдвинуто в качестве безусловной предпосылки достижений договоренностей о проведении демократических процедур ни чиновниками федерального центра, ни миссией ОБСЕ. Строго говоря, именно в этот период были заложены фундаментальные основы беспомощности и неизбежный трагичный исход правления президента Чечни, не говоря уже о том, что тем самым были созданы условия для прихода к власти Масхадова, как наиболее лояльного России лидера вооруженных формирований. Организация и проведение так называемых выборов 1997-го года была полностью отдана на откуп военно-политическому руководству многочисленных регулярных формирований. Гражданское население осталось один на один с вооруженными до зубов отрядами полевых командиров и их органами безопасности. В этих условиях была исключена сама возможность выдвижения кандидата на должность президента от партии гражданского правления. В этой связи достаточно напомнить об эпизоде демонстративного похищения брата экс-спикера Верховного Совета России Руслана Хасбулатова. Таким образом, невооруженному чеченскому электорату было представлено право выбора между военным и гражданским правлением. Зададимся грубым вопросом, каков бы был результат выборов в послевоенной Германии в условиях сохранения реальной власти немецкой военщины, не говоря уже об имперских военно-политических организациях? Очевидно, что немцы проголосовали бы за квази-партию мира, антимилитаристское военное крыло, признанное странами антигитлеровской коалиции в качестве партнера по послевоенному урегулированию. Во всяком случае, чеченский электорат в 1997-м году был поставлен в условия альтернативного выбора между продолжением войны без каких-либо правил и миром, а не между долгожданным гражданским правлением и узаконением фактической власти многочисленных вооруженных групп. Тем не менее, население, избрав Масхадова, признанного Кремлем миротворцем, проголосовало не только за мир, но и очертило тем самым границы легитимности избранных органов власти. Реально же Масхадов, особенно после образования так называемой "шуры", был обречен исполнять роль спикера в анархично сосуществующих многочисленных центрах военно-политической власти, балансируя между угрозой начала открытой гражданской войны и прямым военным конфликтом с федеральным центром. В условиях безраздельного анархичного правления квази-хунты полевых командиров создались идеальные условия для формирования на территории Чечни реальных оккупационных тоталитарно-теократических структур - военных баз, карательных органов, идеологических центров, режима религиозного экстремизма, милитаризма и агрессии. Внутренняя агрессия против чеченских республиканских прав и свобод, исход большей части населения Чечни, скрытая форма гражданской войны, логически завершилась внешней агрессией.
Андрей Бабицкий:
Военное и гражданское общество. Вторая часть статьи ответственного секретаря комиссии Государственной Думы по Чечне Абудл-Хаким Султыгова.
Абудл-Хаким Султыгов:
С началом контртеррористической операции вопрос о существовании так называемого мирного населения, гражданских и военных властей встал с новой силой. В отличие от мирового опыта эта проблема, применительно к ситуации в Чечне имеет одну принципиальную особенность - в конфликте задействованы граждане одной и той же страны. С одной стороны, эта особенность вольно или невольно воспроизводит рецидивы варварских форм ожесточения, характерных для гражданских войн, крайне болезненной формы решения проблемы «свой-чужой». С другой стороны, военнослужащие федеральной группировки, оказавшиеся в зоне конфликта и несущие невосполнимые потери, психологически воспринимают все население в качестве враждебного. И это отчасти понятно - солдаты и офицеры гибнут не только в результате прямых военных столкновений, но преимущественно от снайперов, диверсий и подрывов, создающих ощущение повсеместной опасности, всеобщей враждебности. Для разрушения хрупкого взаимного доверия и терпимого сосуществования оказывается достаточно одной провокации, очередной диверсии экстремистов или противоправных действий представителей федеральной группировки. Надо отдавать себе отчет в том, что каждый факт противоправных действий военнослужащих по отношению к гражданскому населению, любая противоправная «зачистка» являются прямым посягательством на основы российского конституционного строя, работают на дискредитацию российской армии в глазах российского гражданского населения. Попутно замечу, что из определения Анатолием Куликовым происходящего в Чечне как гражданской войны: брат убивает брата, россиянин убивает россиянина, - вытекает объективная природа неуправляемого, анархичного насилия, самосудов, пренебрежения к воинским уставам, законам и, тем более, к международным конвенциям. Причем, подавляющая масса преступлений и противоправных действий по отношению к гражданскому населению совершается вполне определенной категорией участников конфликта. Применительно к незаконным вооруженным формированиям это, прежде всего, относится к религиозным экстремистам и уголовно-бандитскому элементу, представляющему маргинальный слой населения Чечни, привнесенный и образовавшийся до, во время и после чеченской кампании. Применительно к федеральной группировке в "группу оборотней", в терминологии депутата Асламбека Аслаханова, как правило, попадают граждане, представляющие все те же маргинальные слои и деклассированные элементы, сформировавшиеся за десятилетие псевдореформ, безработные и лица, имеющие доходы на уровне или ниже прожиточного минимума, не говоря уже о лицах с уголовным прошлым. Проблема в том, что на территории чеченского аппендицита российской демократии мы имеем максимальную степень концентрации маргинальных элементов, сформировавшихся в стране на протяжении допутинского десятилетия великой смуты. В этом смысле граждане России, проживающие на этой проклятой территории, оказались под двойным игом: значимого (в пересчете на страдания людей и количество представителей) местного и пришлого маргинального элемента, вкупе с отпетым уголовно-бандитским отребьем с обеих противостоящих сторон. Сегодня проблема соблюдения прав человека в Чечне, по сути, является проблемой соподчинения гражданских и военных властей. Очевидно, что без полномасштабного перехода власти от военных в руки гражданского правительства Чечни в принципе невозможна реализация федеральной целевой программы по восстановлению экономики и социальной сферы этой кризисной территории. Или, говоря другими словами, невозможно предотвращение окончательной и тотальной гуманитарной катастрофы. В частности, такой подход предполагает решение вопроса о подчинении военных комендантов главам гражданских администраций городов и районов Чечни. Соответствующие предварительные договоренности достигнуты, по свидетельству председателя правительства Чечни Станислава Ильясова, с Рошевым и Квашниным. Следующий вопрос - ускоренное формирование полноценных республиканских органов внутренних дел. Идеальным же условием для решения проблемы в комплексе явилось бы наделение председателя правительства Чечни Станислава Ильясова дополнительными полномочиями председателя правительственной комиссии по восстановлению социальной сферы и экономики Чеченской республики в ранге вице-премьера российского правительства. Чрезвычайно важно, что эта рекомендация сформулирована в решении комиссии Государственной думы по Чечне по итогам выездного заседания, состоявшегося в Грозном 2-го июня. Очевидно, что чрезвычайная ситуация, сложившаяся в Чечне в преддверии зимы в гуманитарной сфере, так и необходимость радикального изменения положения в сфере соблюдения законности, правопорядка и обеспечения общественной безопасности, требует наделения председателя правительства упомянутыми чрезвычайными полномочиями, хотя бы сроком на полгода. Первостепенное значение имеет и создание для группировки, расквартированной в Чечне на постоянной основе, полноценных условий для несения службы, жесткого соблюдения устава. Для любого конфликтолога очевидно, что, с одной стороны, службу в этих частях должны проходить солдаты и офицеры, вплоть до командира роты, не имеющие личных счетов с местным населением. С другой стороны, в целях преодоления постконфликтного недоверия и враждебности местного населения в этих частях по призыву и контракту должны проходить службу солдаты и офицеры на десять - тридцать процентов из числа жителей и выходцев из Чеченской республики. В этом плане накоплен большой опыт при комплектовании российской дивизии в Таджикистане. Уверен, что денежное содержание солдат и офицеров должно быть приравнено к тому, которое выплачивается миротворческим подразделениям в Югославии. Мир стоит не дешевле войны, и как бы это ни было дорого, на эти расходы следует пойти. В этом случае удастся обеспечить и надлежащий качественный состав солдат и офицеров, сотрудников военной юстиции и прокуратуры, их надлежащее материально-техническое обеспечение. Что же касается незаконных вооруженных формирований, за исключением участников иностранных диверсионно-террористических подразделений, экстремистов, наемников, то вопрос о прекращении их сопротивления будет решаться в ходе внутричеченского политического процесса. В этом смысле содержательной предпосылкой радикального политического урегулирования является решение двуединой политической задачи - обеспечение гарантий гражданскому населению для свободного участия в политическом процессе и демократических процедурах, свободного от прямого или косвенного влияния доморощенной военщины, и гарантии безопасности соответствующих участников чеченских вооруженных формирований.
Андрей Бабицкий:
Еще в начале второй военной кампании беженцы из Чечни обосновались в северной столице России - Санкт-Петербурге. Однако со временем многие были вынуждены покинуть город из-за враждебности чиновников и работников правоохранительных органов. Эта ситуация типична для больших российских городов, в которых продолжает действовать закрытый приказ бывшего министра внутренних дел Владимира Рушайло, максимально усложняющий процедуру регистрации по месту жительства именно для чеченских беженцев. Рассказывает сотрудница петербургской Ассоциации помощи беженцам Наталья Нестеренко.
Наталья Нестеренко:
Количество чеченских беженцев в Петербурге гуляет где-то в районе двух тысяч, как говорит президент вайнакской диаспоры Дени Тепс. Во всяком случае, столько их было в апреле 2000-го. Более точные цифры не назовет никто, но, кажется, и эта мизерная группа день ото дня сокращается. Бежавшие от войны в Петербург это главным образом те, кто смог найти приют у своих состоятельных родственников, давно и прочно обосновавшихся в городе. Кто побогаче, снимает жилье для нищих и раздетых, победнее - потеснились в своих малогабаритных квартирках. Я была в одной из таких семей в тот самый период, когда из Чечни уезжали все, кто мог, и в любых направлениях. Отец с тремя сыновьями приютил у себя родного брата, который привез восемь собственных детей. Большинству на ночь приходилось устраиваться на полу, а ели по очереди, поскольку для всех никак не хватало места в маленькой кухне. Впрочем, такие условия после палаток в беженских лагерях, показались раем. Как и все беженцы, чеченцы должны проходить обязательную регистрацию в миграционной службе, где поначалу необходимо было предоставить свидетельство о прописке по месту жительства. Именно в этой точке ситуация образует замкнутый круг, вырваться из которого можно лишь ценой невероятных усилий. Прежде всего, необходимо найти квартиру, но в подавляющем большинстве случаев, когда хозяева узнают, что имеют дело с чеченцами, отказ следует незамедлительно. Но даже если жилье уже есть, в паспортных столах по месту проживания чеченцев регистрируют крайне неохотно. Прописку можно купить, но величина взятки в несколько раз превышает размер единовременного пособия, выдаваемого беженцам. Но и деньги - вовсе не гарантия решения проблемы. У чеченцев их берут крайне неохотно, а чаще отказывают. Благо, что нуждающихся в прописке без чеченцев немало. Типичная история произошла с Желилом. Начальник паспортного стола каждый раз, как только Желил появлялся у него в кабинете, предлагал ему возвращаться в Чечню, дескать, езжай домой, здесь тебе делать нечего. После многократных визитов и многочасовых очередей Желил все же сумел зарегистрироваться, а в четыре часа утра ОМОН устроил ночную зачистку в его квартире. Но есть и еще одна проблема. Далеко не всегда чеченец, выбравший для себя некий маршрут, в состоянии беспрепятственно добраться до места назначения. Одна чеченка жаловалась, что лишь с третьей попытки она сумела добраться до миграционной службы, каждый раз ее мужа забирали в милицию из-за отсутствия регистрации и официального статуса. Статус, кстати, по действующему законодательству тем, кто бежал от войны, вообще не может быть предоставлен. Согласно первой статьи закона о вынужденных переселенцах, боевые действия не являются основанием для получения соответствующего статуса. Его дают лишь тем, кто "подвергался преследованию по признаку расовой или национальной принадлежности, вероисповедания, языка, а также по признаку принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений". 326-ти беженцам из 754-х, обращавшихся в прошлом году с заявлением о предоставлении статуса, было отказано, поскольку они писали, что покинули республику из-за войны. Благоприятное решение выносилось лишь в тех случаях, когда человек заранее знал, что в качестве основания для отъезда из Чечни он должен указать на массовые беспорядки в республике. Между тем, без статуса беженец не может встать на жилищный учет, не имеет право на денежную компенсацию, медицинское обслуживание в учреждениях "Красного креста", детей не принимают в школы и детские сады. Иногда возникают совсем уж абсурдные ситуации. Одному чеченцу было отказано в статусе, тогда как его жена и дети, заявление подавали все вместе, его получили. Наиболее драматично складывается судьба детей. Многие не ходят в школы из-за отсутствия прописки, крайне сложно устроить ребенка в детский сад. Те же, кому повезло с учебой, очень часто сталкиваются с открытой враждебностью одноклассников и даже учителей. Где-то мальчика-подростка избили одноклассники, девочку дразнят снайпером, а в одной из школ учительница математики с ненавистью объявила двум сестрам-чеченкам, что их учили не считать, а держать в руках оружие. Несколько месяцев назад семья Желила бросила все и вернулась на Кавказ, кажется, в Ингушетию. Остались немногие, те, кто нашел в себе внутренние силы противостоять тому, что большой российский город считает их врагами и соответствующим образом с ними обращается. И все-таки чеченцам помогают и просто люди, и разные общественные организации, такие как Ассоциация помощи беженцам. Каждый вторник инициативная группа обсуждает различные проблемы в общественной приемной ассоциации. Месяц назад в Петербурге открылось представительство Чеченской республики. И есть некоторая надежда, что совместные и разные усилия смогут как-то улучшить положение беженцев в мало гостеприимном, пока, Петербурге.
Андрей Бабицкий:
Террор против гражданского населения в Чечне со стороны российских военнослужащих вовсе необязательно объясняется наличием некоего предварительного злого умысла и расчета, программы действий, обязательной для исполнения. Одним из основных движущих механизмов произвола становится специфический страх смерти, которая на партизанской войне подстерегает человека в любых, казалось бы, с виду самых мирных и безопасных обстоятельствах.
Минная война - этой проблеме посвящено эссе психолога Леонида Китаева-Смыка. Мина меняет образ реальности, внося угрозу в самые основы жизни. Земля, как источник уверенности, как опора, как безусловная горизонталь и основание для человеческой вертикальности на войне становится смертоносной. В любое мгновенье она раскрывает свои смертельные объятия, заставляя солдата воспринимать себя, как враждебную стихию, как сопротивляющегося врага. Когда сама природа оказывается противником, страх приобретает тотальную природу и рождает ненависть, распространяющуюся на всех и вся.
Леонид Китаев-Смык:
Сейчас чеченская война приобрела особую форму, вступила в новую фазу, теперь там минная война. А что на войне главное? Нет, не победа и не поражение, на войне главное - смерть. Вспомним военные лозунги: "Победа или смерть", "Лучше смерть стоя, чем жизнь на коленях". Смерть - главная героиня войны, главное пугало войны, а для иных смерть - приводной ремень героизма, героизма как лучшей, приятнейшей для всех человеческой самореализации. Формой смерти определяется та или иная фаза войны. Каковы психологические особенности минной войны? Их две. Первая в том, что смерть спрятана и неподвижна. Она живой погребена. Смерть спит под землей. Вторая психологическая особенность в том, что минную смерть может и должен разбудить сам обреченный на гибель. Он должен наступить, наехать на фугас, на мину, оказаться рядом с нею, и тогда она взорвется или ее взорвут часовым механизмом или радиоволной. Смерть проснется, обреченный сделает ее своею. Подвижностью, боевой неугомонностью гибнущий приближает свою смерть на минной войне. Под сидящего мину не подложишь, для неподвижного солдата на войне подвижной должна стать сама смерть - пуля, ракета, летящий осколок. В январе 2000-го года в Черноречье, на лесистой окраине Грозного, российские военные согласились подвезти меня на бронетранспортере. На нем сидело человек восемь солдат и офицеров, сразу не отличишь, ведь в Чечне знаков отличия не носят. Меня посадили позади башни на старой подушке от какого-то, конечно, чеченского дивана. Дорога петляла в зарослях. Вдруг БТР толчком дернулся и встал. Впереди на дороге в метрах пятидесяти солдат в эмвэдэшной форме что-то кричал, махая рукой, рядом с ним из-за деревьев вылезли еще двое. Прямо перед нами метрах в восьми поперек дороги серебрилась ниточка, то ли леска, то ли провод, натянутый снизу вверх, уходил в листву. "Растяжка! Три снаряда на дереве!" - кричали эмвэдэшники. Такая мина-растяжка, взрываясь, сметает кусками всех сидящих на броне, а бронетехнику чеченцы захватывают неповрежденной взрывом. До растяжки нам оставались доли секунды. Развернувшись, мы поехали другой дорогой. Тогда, после несостоявшегося взрыва, я заметил, как изменилось поведение, можно сказать настроение у всех на броне БТРа. Только один, до инцидента с растяжкой сидевший, как и все, лег. Когда опасность миновала, скорчившись, закрыл побледневшее лицо рукавом. Остальные, напротив, сразу все оживились, заговорили, засмеялись. Казалось, ничего особенного: стресс вызывает у одних активную, у других пассивную реакцию. Все оказалось сложнее. Возникающий во время езды по минированной дороге минный стресс не похож на другие формы военного стресса. Если под прицелом снайперов противника стресс угнетает многих, делает пассивно озлобленными, то минный стресс почему-то возбуждает, воодушевляет почти всех, едущих на броне. И это несмотря на погибших, изувеченных взрывами на дорогах Чечни. Я разговаривал со многими испытавшими минные стрессы офицерами, солдатами, видел подрыв бронемашины, ехавшей перед нами по горной дороге. Результаты психологических исследований показали, что при поездках по Чечне у российских военных формируется своеобразный минный синдром, состоящий из нескольких психологических комплексов.
Первый комплекс - радостное переживание скорости в пути. Наверное, каждый ощущал это в детстве, наслаждение быстро мчаться, проглатывая взглядом все новое и новое, несущееся навстречу и быстро уходящее мимо, в прошлое. Скорость рождает радость, экстаз. Но есть опасение взрыва мины в пути. Этот страх перевертывается, инвертируется, превращаясь в приятное ощущение. Оно поглощается экстазом скорости, более того, все это становится чем-то похожим на оргазм. Быстро мчаться, плавно качаясь, с каждым метром дороги продляя свою жизнь, с каждой новой минутой она будто зачата заново. Психологический комплекс с экстазом от скорости и освоения пути, конечно, возникает не только у военных. Я ехал в Чечне с двумя журналистами. Чтобы лишний раз не стоять в очереди у российского блокпоста, они хотели проехать окольной дорогой. У чеченов журналисты спросили, не заминирована ли она. Те говорят: «Может быть заминирована». Журналисты, возбужденные скоростью и опасностью поездки, стали кричать: "Ну, может быть, не заминирована? Раз так - поехали. В крайнем случае, при нашей скорости мина взорвется под задним сиденьем, под Леонидом Александровичем. Это будет журналистская находка. Опишем все, как случится!". Возбужденные и радостные мы трое помчались в объезд блокпоста. Ни малейших неприятных ощущений у нас не было, мы пели, веселились, а я чувствовал себя помолодевшим.
Второй психологический комплекс минного синдрома - чувство овладения пространством, остающимся позади, чувство победы над ним.
Третий комплекс - ощущение вознесенности над землей. Сидя высоко на бронетехнике, солдаты чувствуют себя летящими над дорогой, над домами и над жителями Чечни.
Надо отдать должное конструкторам, благодаря очень хорошей ходовой части российских танков, БТРов, они проносятся по камням, через воронки от взрывов плавно и мягко. Солдат на броне не трясет, не подбрасывает. Они несутся и кажутся себе вознесенными не только над Чечней, но и над минной смертью. Что-то похожее испытывают пассажиры огромных туристических автобусов на автострадах. Но туристы в них вознесены лишь над дорогой с многочисленными автомобилями, над проплывающими мимо пейзажами, а солдаты на БТРе вознесены еще и над смертью. Минный стресс не отвращает солдат от войны. Прямой, негативный, психологический эффект от минной войны ничтожен. Минным террором армию запугать невозможно. Но, а как же тот военный, скорчившийся ничком на БТРе после несостоявшегося взрыва мины-растяжки, о котором я упомянул вначале? Дело в том, что минный синдром может у некоторых, у немногих людей, проявляться в виде неблагоприятных психологических комплексов. Например, в виде так называемого психологического умирания, когда человек, спасаясь от гнета страха смерти, начинает вдруг представлять себя умершим, прошедшим через ужас смерти. При этом может сладострастно представляться, что другие люди, сослуживцы, товарищи тоже мертвые уже, они до меня умерли. Вот пример. В Чечне в армейском батальоне заметили, что один бравый офицер после гибели его друзей на мине психологически сломался, стал вялым, нелюдимым. В его еще неотправленном домой письме заметили коллективную фотографию, где над головами офицеров были кружочками, как на иконах, отмечены и надписаны "Убит. Убит". Но ведь они были живы. Офицера честь по чести подлечили и отправили домой. Что же с ним произошло? У него была неблагоприятная форма минного стресса, в нем проснулся ужас смерти, чувство тягостное, да еще и постыдное. Такой человек ищет облегчения в общении с друзьями, но вскоре не только себя, но и их начинает зачислять в обреченные на гибель. Друзья и соратники видятся мертвыми ему, невольно думается: «Пусть я погибну после них». Возникает психологическая раздвоенность, облегчает, что не я первый убит, но гнетет постыдность этой надежды. Но, повторюсь, неблагоприятные формы минного стресса после поездок по дорогам Чечни возникают нечасто. Недавно в переходе метро я слышал, как пел, собирая подаяние, ветеран чеченской войны: "Ты убит под Бамутом, я в Грозном убит". Эти слова лишь обещают смерть автора, которая, может быть, не случится. Так пел Галич о Великой Отечественной войне. Эти песни - психотерапия, они лишь образно приобщают живым героев к мертвым и освобождают выживших от чувства вины перед павшими.
