Андрей Шарый: В этой программе о жизни и о музыке говорят только мужчины, а поют в основном женщины, потому что женский голос - самый совершенный музыкальный инструмент, созданный природой. Программа называется "Балканская тишина", но в ней нет тишины, в ней много громкого, сочного, трубного звука, ведь безумная и чувственная музыка и есть молчание гор. "Балканская тишина" - так Горан Брегович назвал одну свою музыкальную пьесу, одну из многих композиций, вызывающих бесплодные споры о грани между плагиатом и следовании традиции.
Горан Брегович: Раз уж Бог дал мне две возможности начать с начала, глупо было бы совершать одни и те же ошибки. Лучше я буду делать новые ошибки, но старые повторять не собираюсь.
Андрей Шарый: Об этом мы и поговорим - о странной и чувственной музыке, о старых и новых ошибках, о жажде успеха в двадцать лет и усталости от славы в пятьдесят. О песнях для свадеб и песнях для похорон.
Чтобы долго не объяснять, начну так: Горан Брегович - это Андрей Макаревич несуществующей уже Югославии. В истории югославского рока нет группы, популярность которой была бы сопоставима со славой "Белой пуговицы", "Bijelog Dugmeta", и лидера ея, Горана Бреговича. Без малого два десятилетия, почти до самой трагической кончины большой южной страны, "Белая пуговица" и Горан Брегович оставались символами свободы духа и властителями свободных дум в той же мере, в какой лидером советского рок-андеграунда были Андрей Макаревич и его "Машина времени". Никто, кроме "Белой пуговицы", от Любляны до Скопье не способен был собрать 70-тысячный стадион, никто, кроме Горана Бреговича, не сочинял таких медленных баллад и так не играл рок-н-ролл.
Из интервью Горана Бреговича загребскому журналу "Национал", сентябрь 98 года.
Горан Брегович: Думаю, что на рок-н-ролл я потратил слишком много времени. Сараево - проклятый маленький город. Вполне естественно, что каждый, кто родится в маленьком городе, в 18 лет захочет из него уехать, но Сараево - это редкая разновидность захолустья, откуда не уезжают. Не знаю, почему я так долго сидел на месте, оставался провинциальным музыкантом, играл бессмысленный рок. Если бы не война, может быть, я никогда бы не уехал, так и остался бы провинциальным кумиром".
Андрей Шарый: "Белая пуговица" выпустила 13 пластинок, во многом благодаря стараниям компании Бреговича Сараево превратилось в столицу югославской поп-музыки. В пору расцвета "Белой пуговицы" мало кто обращал внимание на национальную принадлежность ее участников. Это к концу восьмидесятых начали искать символические знаки в том, что боснийский "золотой мальчик" Горан Брегович - из смешанной сербско-хорватской семьи. Это потом выяснилось, что для того, чтобы стать свободным, не достаточно просто играть рок-н-ролл.
Горан Брегович: Я занимался музыкой, которая была популярна. Но потом такая музыка перестала меня интересовать. Я с этим закончил, вышел на пенсию, купил дом на острове Брач, ловил рыбу, потому что рок-н-ролл надоел мне хуже горькой редьки. Надоела постоянная необходимость орать и прыгать по сцене, надоели все эти глупости. В молодости меня привлекали и девушки, и деньги, и слава, но не может же это привлекать постоянно! Когда-то рок-н-ролл играл самую главную роль в моей жизни, хотя бы потому, что давал возможность выразить протест по любому поводу. А вот сейчас я без рок-н-ролла хорошо себя чувствую. Рок-н-ролл мне надоел, а не музыка вообще!
Андрей Шарый: Самая популярная песня из сотен, написанных Бреговичем в "Белой пуговице" - "Тайная связь", "Tajna veza": "Нас берегут в жизни какие-то тайные связи, как хранит лодку якорь, чтобы она не стала добычей шторма". ...Как-то, в середине девяностых, я слушал эту песню в ресторане "Tajna veza" в пригороде Загреба, ресторан - как витрину воспоминаний - открыл один из бывших участников "Белой пуговицы". В Хорватии и Боснии продолжалась война, а Брегович давно уже жил в Париже и уже был не всей Югославии, а всему миру как автор саунд-треков к знаменитым фильмам Эмира КустУрицы и Патриса Шеро. Связи между настоящим и прошлым, между "Белой пуговицей" и Гораном Бреговичем оборвались - за исключением, может быть, только тайных связей.
Из интервью Бреговича интернет-сайту "Сербская анархическая сеть", октябрь 2001-го.
Горан Брегович: "Сейчас я анализирую, что со мной сделала война, и мне кажется, что я на войне нажился. Война освободила меня от огромного балласта: я потерял все, что имел и все, что мне дала "Белая пуговица" - славу, имущество, собственность. Все, что у меня осталось: десяток друзей, тридцать важных для работы знакомств. У меня больше нет обязанности быть знаменитым".
Андрей Шарый: Когда в бывшей Югославии началась война, Брегович перебрался в Париж, где еще в конце восьмидесятых годов купил квартиру. О прежней "элегантной жизни", о рыбалке, об овеянной сиянием славы так называемой "музыкальной пенсии" на несколько лет пришлось забыть. Теперь, чуть рисуясь, он признается: час моего рабочего времени стоит столько же, сколько час работы Эннио Морриконе.
Из интервью Бреговича загребскому журналу "Глобус", июль 98 года.
Горан Брегович: Музыку для кино не пишет ни один серьезный композитор, а пишут только те, кто не умеет ничего другого. В шестидесятые годы музыка в кино играла важную роль, а сейчас голливудское производство так сложно, что после всех мучений, связанных со сценарием, поиском режиссера и актеров, никто не хочет рисковать еще и с композитором. Просто покупают готовые хиты или следуют клише: если сцена трагическая - музыка будет "на басах", если романтическая - саксофон или скрипка. Мне повезло, я работал с Эмиром Кустурицей, одним из самых значительных европейских режиссеров, который к музыке относился так, что меня это устраивало.
Андрей Шарый: Когда именем Горана Бреговича бредила вся югославская молодежь, сараевский подросток Эмир Кустурица тренькал на бас-гитаре на школьных вечеринках в рок-группе "Курить запрешается!". Потом "Куста" обнаружил невиданный талант режиссера, и Горан написал музыку к трем фильмам своего старого знакомого: "Время цыган", "Аризонская мечта" и "Подполье". В середине девяностых Кустурица и Брегович не просто стали модными, они сами формировали моду, пока затянувшиеся сверх меры съемки фильма "Подполье" не положили конец этой творческой дружбе. Каждый извлек свою пользу: режиссер собрал богатый урожай фестивальных призов, а с композитором охотно водятся самые знаменитые музыканты - Игги Поп, Цезария Эвора, Офра Хаза, Шечем Акса.
Горан Брегович: Мне всю жизнь везло: мне платили деньги за то, что я делал бы и бесплатно. Исключение составляют, пожалуй, период после начала войны, когда я запаниковал, потому что остался в Париже без денег. За два года я написал музыку к 20 фильмам, писал даже музыку для рекламных роликов. Но в принципе мне никогда не приходилось, да я и не хотел, работать из-за денег. В основном я занимаюсь тем, что мне нравится. Проблема в том, что нужно верить в возможности своей культуры. На мою музыку всегда сильно влияли традиции и обычаи, но по молодости у меня не было уверенности в силе этих народных традиций, так что я постоянно склонялся к року. Наверное, если бы не война, того, что я пишу сейчас, я бы не писал.
Андрей Шарый: "Новая музыка Горана Бреговича объединяет звучание цыганских духовых инструментов, болгарскую полифонию, звучание гитары, ударных инструментов в сопровождении флейтистов и мужского хора", - поясняет биограф композитора. "В мире, где музыку пишут с использованием компьютера и отрывков чужих мелодий, великое воображаемое объединение балканского архипелага теперь вполне материально в музыке Бреговича", - разъясняет сопроводительный текст к альбому "Книга песен". На обложке альбома эта идея балканского объединения материализуется так: черноглазый контрабас мокнет под брызгами бурного дождя на невыносимо зеленом травяном поле.
Многие музыкальные критики из бывшей Югославии, да и не только критики, восторгов по поводу творчества Бреговича последних лет не питают. Среди десятков моих знакомых в Белграде, Загребе, Скопье, Сараеве по пальцам можно пересчитать тех, кто, скажем так, хотя бы отдавал таланту Бреговича должное. Исключение, правда, составляют известные в Югославии музыканты, ровесники Бреговича, вместе с ним четверть века назад сотрясавшие тяжелыми рок-гитарами основы режима - но и для них, похоже, Горан - прежде всего лидер "Белой пуговицы", а не теперешний модный заграничный композитор. Одна из моих коллег, которой я предложил вместе поработать над этой передачей, ответила так: "Извини, я Бреговича не переношу генетически".
Из заявления президента содружества ромов-цыган Воеводины (это область к северу от Белграда) Даниэла Винче: "Деятельность Бреговича привела к укреплению предрассудков и стереотипов о цыганах. Он занимается "цыганским маркетингом", использует нас как товар, который хорошо продается. Брегович показывает всему миру идиллическую жизнь цыган, которая не имеет ничего общего с реальностью. А мир этому верит".
Андрей Шарый: "Брегович выгодно сбывает лубочный цыганский фолк", - утверждают его недоброжелатели. Ответ Бреговича: "Я хотел бы точно знать, когда я ворую музыку, а когда пишу свою собственную". Друзья юности упрекают Бреговича в забвении идеалов юности, вот заявление участника "Белой пуговицы" Желько Бебека: "Как не стыдно! Как можно называть прошлой жизнью то, что составляло лучшие ее минуты!". Ответ Бреговича: "Белая пуговица" - не лучшее из того, что случилось в моей жизни. Я благодарен прошлому, я оставил прошлое за плечами. Одна из вещей, которыми я наелся до отвала - это статус рок-звезды. Всю жизнь посвятить "Белой пуговице" - значит, всю жизнь провести в пеленках". Земляки упрекают Бреговича: мало того, что бросил Боснию в военную пору, мало того, что родное Сараево считает провинциальной дырой, так еще нажился на народных страданиях, спекулируя этномузыкой, которая хорошо продается, потому что Европа вдруг вспомнила о том, где находятся Балканы. Ответ Бреговича: "Все зависит от того, насколько хитрым я кажусь людям из-за того, что достиг успеха, о котором они и мечтать не могут".
Журналисты из Сараева и Загреба рисуют неприглядный портрет Бреговича: жадный, злой, самовлюбленный, капризный. Ему и теперь часто припоминают скандалы прошлых лет: как ударник "Белой пуговицы" Ипе Ивандич сел в тюрьму за наркотики, а потом покончил с собой, как в брошенной квартире Бреговича отыскали видеокассету, на которую он записал свои занятия любовью. "Рок - это такая школа, в которой секс - обязательный предмет, - отбивался Брегович, - Я от других рокеров ничем не отличался. Во время войны люди переживают страшные вещи, с которым и не сравнишь то, что кто-то залез в мою спальню. Чего мне жаловаться? Если бы войны не было, никто в мою квартиру и не ворвался бы".
Получившие независимость югославские республики еще не пережили период острого восприятия своей значимости, в молодых столицах обижаются, если об их вкладе в мировую культуру кто-то отзовется пренебрежительно, особенно если этот кто-то - свой.
Из интервью Бреговича загребскому журналу "Глобус", 1998 год.
Горан Брегович: Мы и есть дикари. Хорватию слегка привели в порядок, но проблемы начнутся, если вы приедете во Францию, где люди живут в домах постройки 15 или 16 века. А у нас нет ни одного памятника той поры, все они уничтожены в бессмысленных войнах. Между жизнью в стране, где столетиями ничего не разрушали, и страной, в которой на протяжении последней тысячи лет все разрушали каждые полвека - огромная разница. Я счастлив еще, что у меня нет копыт и хвоста.
Андрей Шарый: Уже отметивший пятидесятилетний юбилей Брегович выглядит заметно моложе своих лет. Он до сих пор не утратил шаловливую улыбку, из-за которой когда-то сходили с ума тысячи девушек по всей Югославии.
В середине девяностых годов Горан Брегович увлекся новой идеей. После почти десятилетнего перерыва в концертных выступлениях он собрал огромный симфонический оркестр и хор из почти 100 человек, и отправился с гастролями по странам Западной Европы. Греция, Швеция, Бельгия, Италия - везде шумный успех.
Горан Брегович: У меня такое чувство, будто я все начинаю с начала. В "Белой пуговице" я устал делать одно и то же. Я всегда мечтал писать музыку, но не заниматься продюсированием. Образно говоря, убрать картинку, а оставить звук. И вот теперь я пишу и исполняю естественную музыку. В рок-музыке постоянно нужно что-то копировать, у кого-то учиться. Теперь все мои амбиции сводятся к музыке, а не к достижению успеха. В моем оркестре все чувствуют себя естественно. У скрипачей - великолепное образование, хор - из православной цервки, на духовых играют музыканты, которые действительно играют на похоронах и свадьбах. Что бы мы ни играли - эта музыка выходит прямо из нас.
Андрей Шарый: Четыре вокалистки из Болгарии поют в сопровождении православного мужского хора. Классический симфонический оркестр из Польши Брегович реформировал: деревянные духовые инструменты, гобои и кларнеты, заменены балканскими коровьими рожками, свирелями и волынками; трубачей и валторнистов сменил цыганский духовой оркестр, смычковая группа сокращена. Это музыкальное предприятие Горан Брегович окрестил "Оркестр для свадеб и похорон".
Горан Брегович: Я написал как-то музыку для квартета, и вот увидел это в Риме: сидят на четырех стульях четыре человека и исполняют мою музыку. Никому не нужно кривляться, отращивать волосы до пояса, не нужно выглядеть, как я не знаю кто. Впервые я увидел: моя музыка возможна без всего этого. И тогда я сказал себе: хочу выступать. Сначала оркестр был классическим, но после первых же гастролей я избавился от того, что казалось мне искусственным. Взял - и просто составил оркестр по размеру моей музыки. В этом оркестре я чувствую себя удобно, выхожу на сцену и в основном сижу, оркестром не дирижирую. Пью виски и получаю удовольствие. Вся моя работа, в общем, состоит в том, чтобы контролировать процесс и иногда играть на гитаре. А в оркестре трубачи всех дисциплинируют, придерживаются партитуры, дают остальным простор, чтобы те могли почувствовать себя индейцами. Мне нужно постоянное движение между порядком и свободой.
Андрей Шарый: Балансируя между свободой и порядком, Брегович определил направление коммерческого ветра. Всемирный бум стиля этно открыл дорогу к славе исполнителям из скромных по рок-н-ролльным или симфоническим меркам стран. В начале девяностых Балканы напомнили о себе миру взрывом злых политических страстей. КустУрица и Брегович держатся на гребне волны этого уже угасающего интереса. Балканские мелодии коло и севдалинка в Париже, Франкфурте или Амстердаме кажутся ничуть не меньшей экзотикой, чем диковинные песни морны с островов Кабо Верде или кубинская сальса. Говорит македонский гитарист Влатко Стефановски, в прошлом - лидер очень хорошей югославской рок-группы "Хлеб и соль", в настоящем - автор нескольких удачных международных музыкальных этно-экспериментов.
Влатко Стефановски: Любая музыка основана на традиции, без традиции ничего не сделаешь. Но кто-то может эту местную традицию так интерпретировать, что она становится универсальной, а кто-то - нет. В балканской музыкальной традиции много сильного, интригующего, громкого звука. Страшно эмоциональная смесь, это, по-моему, и Верди стоит. И сами музыканты, и музыкальная индустрия наконец поняли - такая музыка продается! Люди возвращаются к своим основам, ищут нечто универсальное в своей истории. Традиция - основа стабильности, а время сейчас агрессивное, нервное, невротичное. Поп-музыка слишком наступательна, она отнимает у человека энергию, а ему нужна музыка, которая такую энергию давала бы.
Андрей Шарый: Понятно, почему нацеленные на международный успех опыты с этномузыкой часто непопулярны в домашних странах. Оркестр Бреговича, говорят блюстители жанра, превращает цыганскую музыку в карикатуру на саму себя, поскольку выбирает из нее самое типическое, а маэстро еще добавляет национальной клюквы. Так же якобы карикатурна цыганская вселенная в фильмах Кустурицы.
Горан Брегович: Я пишу и исполняю теперь музыку совершенно разных стилей. Наверное, я один из немногих композиторов, которые могут играть и в "Альт Опере" во Франкфурте, и в цирке "Кроне" в Мюнхене, и в греческом Бузуки-клубе, и в клубе "Барбикан" в Лондоне, и в академии Санта-Чечилия - одном из лучших "классических" залов. Иногда я выступаю в очень серьезных залах, где отродясь никто не танцевал, а на наших концертах такое случается.
Андрей Шарый: Музыка для свадеб и похорОн интересует не одного Горана Бреговича.
Андрей Макаревич: Я никогда не контролирую этот процесс, почему, в связи с чем это возникло... Появляется какая-то строчка, которая мне нравится, которая меня самого зацепила бы, если бы я сидел в зале и был слушателем. Это не новая мысль вообще. Она у Окуджавы была, " Наша судьба - то гульба, то пальба". Танцы - максимальное выражение радости, это и рождение, и свадьбы, и что угодно.
Горан Брегович: В нашей культуре свадьба и похороны - два самых важных момента в жизни. Вполне логично мое желание оставить после себя соответствующую музыку. Мне повезло: некоторые мои песни уже звучат на свадьбах и похоронах. Я движусь к тому, что мне кажется логичным для композитора, рожденного в стране, которая так распята между прошлым и будущим. Своим культурным кругом я считаю территорию, на которой говорят на моем языке или на близком языке, который я могу понимать, хотя бы по мелодике речи. Если хотите, близкая мне культура - это люди, способные плясать под одну и ту же музыку. Этот круг - от Будапешта до Стамбула, от Триеста до Бухареста. Но вообще я - маленький композитор из маленькой страны, которая во всемирной музыкальной истории не оставит большого следа. Моя музыка опирается на традицию, но в то же время это современная музыка. Конечно, есть и простая музыка, написанная для свадеб и похорон, но есть и сложные музыкальные формы
Андрей Шарый: Счастье богатых, знаменитых, талантливых, привыкших к славе - в возможности делать то, что им хочется, не обращать особого внимание на общественный вкус, вести счет времени по своим, а не по башенным, часам. Забавно, что о своем увлечении последних лет, телевизионной программе "Смак", Андрей Макаревич говорит примерно в тех же терминах, в каких Брегович - о своем позднем музыкальном детище - "Оркестре для свадеб и похорон".
Андрей Макаревич: Такое ощущение, что времени становится меньше, вообще меньше времени. Свободного в том числе, и вообще оно сжимается. Но это нормально, я глубоко убежден, что время вообще вещь нелинейная, и для молодых оно течет медленнее: чем человек становится старше, тем оно течет быстрее, быстрее, быстрее. Я это принимаю как должное. Если давать определение рок-н-роллу, то это прежде всего свобода. Я смотрю на своих коллег, которые заковали себя в образ двадцать лет назад, и бедные седенькие ходят и боятся из него выйти, хотя выглядят все более смешно. Я никогда не зависел ни от какого образа. И в этом смысле программа Смак - мой самый рок-н-ролльный поступок. Я не боюсь никаких нареканий, я абсолютно свободен и буду делать то, что считаю нужным. Не нравится - не ешьте. Мы и тогда, и сейчас ориентировались и ориентируемся исключительно на себя. То есть сделать так, чтобы понравилось самим. Если при этом это нравится большому количеству людей - тогда совсем хорошо, если небольшому - ничего страшного, это тоже нормально.
Горан Брегович: Это, вероятно, музыка не для того, кто спешит, а для того, кто хочет остановиться и послушать. Послушать не между прочим. Наверное, не самый простой способ приобрести широкую публику, но мне бороться за популярность уже поздно. Когда ты молод - у тебя времени хватит на то, чтобы исследовать миллион разных возможностей. А в 50 лет уже знаешь, что жизнь коротка и если тебе и хватит на что-то времени - так только всего раз попробовать. Поэтому я новые возможности для себя и не открываю.
Андрей Шарый: В любой песне Горана Бреговича тридцатилетней давности. Легко уловить и эстетику времени, и вызов сексуальной революции. Легко представить рецензии югославских меломанов той поры: гитара словно у Джима Моррисона, Ядранка Стоякович поет почти как Джанис Джоплин. Четверть века назад в Москве примерно так же отзывались о "Машине времени", "Воскресенье" или "Рубиновой атаке". "Сейчас иногда я обрабатываю свои старые песни времен "Белой пуговицы", - говорит Брегович, - Если с этих песен скинуть провинциальную одежду, то остается немножко настоящей, хорошей музыки".
Горан Брегович: Весь этот провинциальный рок, даже если с симпатией к нему относиться, слегка убогий. Корейский, югославский, французский, итальянский. Да в Лондоне продавцы гитар играют лучше всех наших гитаристов, потому что для них это естественно! Так и мои трубачи: то, что они играют, не сыграл бы столь виртуозно и Майлз Дэвис. Когда ты в своей тарелке, когда ты играешь мелодию, которую еще дед твой играл, то ощущаешь себя раскрепощенно.
Я никогда не любил работать. Моя биография - типичная биография лентяя. Для того, чтобы выяснить, что я люблю работать, мне надо было избавиться от зависимости денег. Старость мне кажется приятной. У меня позади - успешная карьера, но когда я гляжу назад, то понимаю, что больше заботился о карьере, чем о музыке. Когда окружение постоянно требует от вас успеха - это ограничивает. Когда вы молоды, то обязаны расти, а когда постареете, то спешить некуда, можно даже позволить себе растолстеть. Единственное условие для такой приятной старости - прожить долгую и бурную, как у меня, молодость.
Одна из самых сильных наших музыкальных традиций - военная. Все эти трубачи сохранились с той поры, когда музыка нужна была армии. Во время войн против турок, балканских войн, во время первой мировой войны никаких музыкальных академий не было и в помине. Тогда генералы взяли и купили трубы цыганам, поскольку цыгане способны за полдня научиться играть что угодно. Так и получилось, что военную музыку заиграли цыгане. Потом они, конечно, начали выступать на свадьбах, на похоронах. Так что все это исходит из очень крепкой традиции. Поэтому и у меня есть ощущение, что корни моей музыки - из старины.
Чем старше я становлюсь, тем больше становлюсь похожим на отца. Мы растем, сопротивляясь родителям, а потом становимся на них все больше похожими, открываем в них новые светлые стороны. Я стал заниматься виноградарством, и, как отец, каждый год буду производить тысячу литров вина. Столько вина мой отец ежегодно выпивал с друзьями. Надеюсь, и у меня будет с кем выпить".
Горан Брегович: Раз уж Бог дал мне две возможности начать с начала, глупо было бы совершать одни и те же ошибки. Лучше я буду делать новые ошибки, но старые повторять не собираюсь.
Андрей Шарый: Об этом мы и поговорим - о странной и чувственной музыке, о старых и новых ошибках, о жажде успеха в двадцать лет и усталости от славы в пятьдесят. О песнях для свадеб и песнях для похорон.
Чтобы долго не объяснять, начну так: Горан Брегович - это Андрей Макаревич несуществующей уже Югославии. В истории югославского рока нет группы, популярность которой была бы сопоставима со славой "Белой пуговицы", "Bijelog Dugmeta", и лидера ея, Горана Бреговича. Без малого два десятилетия, почти до самой трагической кончины большой южной страны, "Белая пуговица" и Горан Брегович оставались символами свободы духа и властителями свободных дум в той же мере, в какой лидером советского рок-андеграунда были Андрей Макаревич и его "Машина времени". Никто, кроме "Белой пуговицы", от Любляны до Скопье не способен был собрать 70-тысячный стадион, никто, кроме Горана Бреговича, не сочинял таких медленных баллад и так не играл рок-н-ролл.
Из интервью Горана Бреговича загребскому журналу "Национал", сентябрь 98 года.
Горан Брегович: Думаю, что на рок-н-ролл я потратил слишком много времени. Сараево - проклятый маленький город. Вполне естественно, что каждый, кто родится в маленьком городе, в 18 лет захочет из него уехать, но Сараево - это редкая разновидность захолустья, откуда не уезжают. Не знаю, почему я так долго сидел на месте, оставался провинциальным музыкантом, играл бессмысленный рок. Если бы не война, может быть, я никогда бы не уехал, так и остался бы провинциальным кумиром".
Андрей Шарый: "Белая пуговица" выпустила 13 пластинок, во многом благодаря стараниям компании Бреговича Сараево превратилось в столицу югославской поп-музыки. В пору расцвета "Белой пуговицы" мало кто обращал внимание на национальную принадлежность ее участников. Это к концу восьмидесятых начали искать символические знаки в том, что боснийский "золотой мальчик" Горан Брегович - из смешанной сербско-хорватской семьи. Это потом выяснилось, что для того, чтобы стать свободным, не достаточно просто играть рок-н-ролл.
Горан Брегович: Я занимался музыкой, которая была популярна. Но потом такая музыка перестала меня интересовать. Я с этим закончил, вышел на пенсию, купил дом на острове Брач, ловил рыбу, потому что рок-н-ролл надоел мне хуже горькой редьки. Надоела постоянная необходимость орать и прыгать по сцене, надоели все эти глупости. В молодости меня привлекали и девушки, и деньги, и слава, но не может же это привлекать постоянно! Когда-то рок-н-ролл играл самую главную роль в моей жизни, хотя бы потому, что давал возможность выразить протест по любому поводу. А вот сейчас я без рок-н-ролла хорошо себя чувствую. Рок-н-ролл мне надоел, а не музыка вообще!
Андрей Шарый: Самая популярная песня из сотен, написанных Бреговичем в "Белой пуговице" - "Тайная связь", "Tajna veza": "Нас берегут в жизни какие-то тайные связи, как хранит лодку якорь, чтобы она не стала добычей шторма". ...Как-то, в середине девяностых, я слушал эту песню в ресторане "Tajna veza" в пригороде Загреба, ресторан - как витрину воспоминаний - открыл один из бывших участников "Белой пуговицы". В Хорватии и Боснии продолжалась война, а Брегович давно уже жил в Париже и уже был не всей Югославии, а всему миру как автор саунд-треков к знаменитым фильмам Эмира КустУрицы и Патриса Шеро. Связи между настоящим и прошлым, между "Белой пуговицей" и Гораном Бреговичем оборвались - за исключением, может быть, только тайных связей.
Из интервью Бреговича интернет-сайту "Сербская анархическая сеть", октябрь 2001-го.
Горан Брегович: "Сейчас я анализирую, что со мной сделала война, и мне кажется, что я на войне нажился. Война освободила меня от огромного балласта: я потерял все, что имел и все, что мне дала "Белая пуговица" - славу, имущество, собственность. Все, что у меня осталось: десяток друзей, тридцать важных для работы знакомств. У меня больше нет обязанности быть знаменитым".
Андрей Шарый: Когда в бывшей Югославии началась война, Брегович перебрался в Париж, где еще в конце восьмидесятых годов купил квартиру. О прежней "элегантной жизни", о рыбалке, об овеянной сиянием славы так называемой "музыкальной пенсии" на несколько лет пришлось забыть. Теперь, чуть рисуясь, он признается: час моего рабочего времени стоит столько же, сколько час работы Эннио Морриконе.
Из интервью Бреговича загребскому журналу "Глобус", июль 98 года.
Горан Брегович: Музыку для кино не пишет ни один серьезный композитор, а пишут только те, кто не умеет ничего другого. В шестидесятые годы музыка в кино играла важную роль, а сейчас голливудское производство так сложно, что после всех мучений, связанных со сценарием, поиском режиссера и актеров, никто не хочет рисковать еще и с композитором. Просто покупают готовые хиты или следуют клише: если сцена трагическая - музыка будет "на басах", если романтическая - саксофон или скрипка. Мне повезло, я работал с Эмиром Кустурицей, одним из самых значительных европейских режиссеров, который к музыке относился так, что меня это устраивало.
Андрей Шарый: Когда именем Горана Бреговича бредила вся югославская молодежь, сараевский подросток Эмир Кустурица тренькал на бас-гитаре на школьных вечеринках в рок-группе "Курить запрешается!". Потом "Куста" обнаружил невиданный талант режиссера, и Горан написал музыку к трем фильмам своего старого знакомого: "Время цыган", "Аризонская мечта" и "Подполье". В середине девяностых Кустурица и Брегович не просто стали модными, они сами формировали моду, пока затянувшиеся сверх меры съемки фильма "Подполье" не положили конец этой творческой дружбе. Каждый извлек свою пользу: режиссер собрал богатый урожай фестивальных призов, а с композитором охотно водятся самые знаменитые музыканты - Игги Поп, Цезария Эвора, Офра Хаза, Шечем Акса.
Горан Брегович: Мне всю жизнь везло: мне платили деньги за то, что я делал бы и бесплатно. Исключение составляют, пожалуй, период после начала войны, когда я запаниковал, потому что остался в Париже без денег. За два года я написал музыку к 20 фильмам, писал даже музыку для рекламных роликов. Но в принципе мне никогда не приходилось, да я и не хотел, работать из-за денег. В основном я занимаюсь тем, что мне нравится. Проблема в том, что нужно верить в возможности своей культуры. На мою музыку всегда сильно влияли традиции и обычаи, но по молодости у меня не было уверенности в силе этих народных традиций, так что я постоянно склонялся к року. Наверное, если бы не война, того, что я пишу сейчас, я бы не писал.
Андрей Шарый: "Новая музыка Горана Бреговича объединяет звучание цыганских духовых инструментов, болгарскую полифонию, звучание гитары, ударных инструментов в сопровождении флейтистов и мужского хора", - поясняет биограф композитора. "В мире, где музыку пишут с использованием компьютера и отрывков чужих мелодий, великое воображаемое объединение балканского архипелага теперь вполне материально в музыке Бреговича", - разъясняет сопроводительный текст к альбому "Книга песен". На обложке альбома эта идея балканского объединения материализуется так: черноглазый контрабас мокнет под брызгами бурного дождя на невыносимо зеленом травяном поле.
Многие музыкальные критики из бывшей Югославии, да и не только критики, восторгов по поводу творчества Бреговича последних лет не питают. Среди десятков моих знакомых в Белграде, Загребе, Скопье, Сараеве по пальцам можно пересчитать тех, кто, скажем так, хотя бы отдавал таланту Бреговича должное. Исключение, правда, составляют известные в Югославии музыканты, ровесники Бреговича, вместе с ним четверть века назад сотрясавшие тяжелыми рок-гитарами основы режима - но и для них, похоже, Горан - прежде всего лидер "Белой пуговицы", а не теперешний модный заграничный композитор. Одна из моих коллег, которой я предложил вместе поработать над этой передачей, ответила так: "Извини, я Бреговича не переношу генетически".
Из заявления президента содружества ромов-цыган Воеводины (это область к северу от Белграда) Даниэла Винче: "Деятельность Бреговича привела к укреплению предрассудков и стереотипов о цыганах. Он занимается "цыганским маркетингом", использует нас как товар, который хорошо продается. Брегович показывает всему миру идиллическую жизнь цыган, которая не имеет ничего общего с реальностью. А мир этому верит".
Андрей Шарый: "Брегович выгодно сбывает лубочный цыганский фолк", - утверждают его недоброжелатели. Ответ Бреговича: "Я хотел бы точно знать, когда я ворую музыку, а когда пишу свою собственную". Друзья юности упрекают Бреговича в забвении идеалов юности, вот заявление участника "Белой пуговицы" Желько Бебека: "Как не стыдно! Как можно называть прошлой жизнью то, что составляло лучшие ее минуты!". Ответ Бреговича: "Белая пуговица" - не лучшее из того, что случилось в моей жизни. Я благодарен прошлому, я оставил прошлое за плечами. Одна из вещей, которыми я наелся до отвала - это статус рок-звезды. Всю жизнь посвятить "Белой пуговице" - значит, всю жизнь провести в пеленках". Земляки упрекают Бреговича: мало того, что бросил Боснию в военную пору, мало того, что родное Сараево считает провинциальной дырой, так еще нажился на народных страданиях, спекулируя этномузыкой, которая хорошо продается, потому что Европа вдруг вспомнила о том, где находятся Балканы. Ответ Бреговича: "Все зависит от того, насколько хитрым я кажусь людям из-за того, что достиг успеха, о котором они и мечтать не могут".
Журналисты из Сараева и Загреба рисуют неприглядный портрет Бреговича: жадный, злой, самовлюбленный, капризный. Ему и теперь часто припоминают скандалы прошлых лет: как ударник "Белой пуговицы" Ипе Ивандич сел в тюрьму за наркотики, а потом покончил с собой, как в брошенной квартире Бреговича отыскали видеокассету, на которую он записал свои занятия любовью. "Рок - это такая школа, в которой секс - обязательный предмет, - отбивался Брегович, - Я от других рокеров ничем не отличался. Во время войны люди переживают страшные вещи, с которым и не сравнишь то, что кто-то залез в мою спальню. Чего мне жаловаться? Если бы войны не было, никто в мою квартиру и не ворвался бы".
Получившие независимость югославские республики еще не пережили период острого восприятия своей значимости, в молодых столицах обижаются, если об их вкладе в мировую культуру кто-то отзовется пренебрежительно, особенно если этот кто-то - свой.
Из интервью Бреговича загребскому журналу "Глобус", 1998 год.
Горан Брегович: Мы и есть дикари. Хорватию слегка привели в порядок, но проблемы начнутся, если вы приедете во Францию, где люди живут в домах постройки 15 или 16 века. А у нас нет ни одного памятника той поры, все они уничтожены в бессмысленных войнах. Между жизнью в стране, где столетиями ничего не разрушали, и страной, в которой на протяжении последней тысячи лет все разрушали каждые полвека - огромная разница. Я счастлив еще, что у меня нет копыт и хвоста.
Андрей Шарый: Уже отметивший пятидесятилетний юбилей Брегович выглядит заметно моложе своих лет. Он до сих пор не утратил шаловливую улыбку, из-за которой когда-то сходили с ума тысячи девушек по всей Югославии.
В середине девяностых годов Горан Брегович увлекся новой идеей. После почти десятилетнего перерыва в концертных выступлениях он собрал огромный симфонический оркестр и хор из почти 100 человек, и отправился с гастролями по странам Западной Европы. Греция, Швеция, Бельгия, Италия - везде шумный успех.
Горан Брегович: У меня такое чувство, будто я все начинаю с начала. В "Белой пуговице" я устал делать одно и то же. Я всегда мечтал писать музыку, но не заниматься продюсированием. Образно говоря, убрать картинку, а оставить звук. И вот теперь я пишу и исполняю естественную музыку. В рок-музыке постоянно нужно что-то копировать, у кого-то учиться. Теперь все мои амбиции сводятся к музыке, а не к достижению успеха. В моем оркестре все чувствуют себя естественно. У скрипачей - великолепное образование, хор - из православной цервки, на духовых играют музыканты, которые действительно играют на похоронах и свадьбах. Что бы мы ни играли - эта музыка выходит прямо из нас.
Андрей Шарый: Четыре вокалистки из Болгарии поют в сопровождении православного мужского хора. Классический симфонический оркестр из Польши Брегович реформировал: деревянные духовые инструменты, гобои и кларнеты, заменены балканскими коровьими рожками, свирелями и волынками; трубачей и валторнистов сменил цыганский духовой оркестр, смычковая группа сокращена. Это музыкальное предприятие Горан Брегович окрестил "Оркестр для свадеб и похорон".
Горан Брегович: Я написал как-то музыку для квартета, и вот увидел это в Риме: сидят на четырех стульях четыре человека и исполняют мою музыку. Никому не нужно кривляться, отращивать волосы до пояса, не нужно выглядеть, как я не знаю кто. Впервые я увидел: моя музыка возможна без всего этого. И тогда я сказал себе: хочу выступать. Сначала оркестр был классическим, но после первых же гастролей я избавился от того, что казалось мне искусственным. Взял - и просто составил оркестр по размеру моей музыки. В этом оркестре я чувствую себя удобно, выхожу на сцену и в основном сижу, оркестром не дирижирую. Пью виски и получаю удовольствие. Вся моя работа, в общем, состоит в том, чтобы контролировать процесс и иногда играть на гитаре. А в оркестре трубачи всех дисциплинируют, придерживаются партитуры, дают остальным простор, чтобы те могли почувствовать себя индейцами. Мне нужно постоянное движение между порядком и свободой.
Андрей Шарый: Балансируя между свободой и порядком, Брегович определил направление коммерческого ветра. Всемирный бум стиля этно открыл дорогу к славе исполнителям из скромных по рок-н-ролльным или симфоническим меркам стран. В начале девяностых Балканы напомнили о себе миру взрывом злых политических страстей. КустУрица и Брегович держатся на гребне волны этого уже угасающего интереса. Балканские мелодии коло и севдалинка в Париже, Франкфурте или Амстердаме кажутся ничуть не меньшей экзотикой, чем диковинные песни морны с островов Кабо Верде или кубинская сальса. Говорит македонский гитарист Влатко Стефановски, в прошлом - лидер очень хорошей югославской рок-группы "Хлеб и соль", в настоящем - автор нескольких удачных международных музыкальных этно-экспериментов.
Влатко Стефановски: Любая музыка основана на традиции, без традиции ничего не сделаешь. Но кто-то может эту местную традицию так интерпретировать, что она становится универсальной, а кто-то - нет. В балканской музыкальной традиции много сильного, интригующего, громкого звука. Страшно эмоциональная смесь, это, по-моему, и Верди стоит. И сами музыканты, и музыкальная индустрия наконец поняли - такая музыка продается! Люди возвращаются к своим основам, ищут нечто универсальное в своей истории. Традиция - основа стабильности, а время сейчас агрессивное, нервное, невротичное. Поп-музыка слишком наступательна, она отнимает у человека энергию, а ему нужна музыка, которая такую энергию давала бы.
Андрей Шарый: Понятно, почему нацеленные на международный успех опыты с этномузыкой часто непопулярны в домашних странах. Оркестр Бреговича, говорят блюстители жанра, превращает цыганскую музыку в карикатуру на саму себя, поскольку выбирает из нее самое типическое, а маэстро еще добавляет национальной клюквы. Так же якобы карикатурна цыганская вселенная в фильмах Кустурицы.
Горан Брегович: Я пишу и исполняю теперь музыку совершенно разных стилей. Наверное, я один из немногих композиторов, которые могут играть и в "Альт Опере" во Франкфурте, и в цирке "Кроне" в Мюнхене, и в греческом Бузуки-клубе, и в клубе "Барбикан" в Лондоне, и в академии Санта-Чечилия - одном из лучших "классических" залов. Иногда я выступаю в очень серьезных залах, где отродясь никто не танцевал, а на наших концертах такое случается.
Андрей Шарый: Музыка для свадеб и похорОн интересует не одного Горана Бреговича.
Андрей Макаревич: Я никогда не контролирую этот процесс, почему, в связи с чем это возникло... Появляется какая-то строчка, которая мне нравится, которая меня самого зацепила бы, если бы я сидел в зале и был слушателем. Это не новая мысль вообще. Она у Окуджавы была, " Наша судьба - то гульба, то пальба". Танцы - максимальное выражение радости, это и рождение, и свадьбы, и что угодно.
Горан Брегович: В нашей культуре свадьба и похороны - два самых важных момента в жизни. Вполне логично мое желание оставить после себя соответствующую музыку. Мне повезло: некоторые мои песни уже звучат на свадьбах и похоронах. Я движусь к тому, что мне кажется логичным для композитора, рожденного в стране, которая так распята между прошлым и будущим. Своим культурным кругом я считаю территорию, на которой говорят на моем языке или на близком языке, который я могу понимать, хотя бы по мелодике речи. Если хотите, близкая мне культура - это люди, способные плясать под одну и ту же музыку. Этот круг - от Будапешта до Стамбула, от Триеста до Бухареста. Но вообще я - маленький композитор из маленькой страны, которая во всемирной музыкальной истории не оставит большого следа. Моя музыка опирается на традицию, но в то же время это современная музыка. Конечно, есть и простая музыка, написанная для свадеб и похорон, но есть и сложные музыкальные формы
Андрей Шарый: Счастье богатых, знаменитых, талантливых, привыкших к славе - в возможности делать то, что им хочется, не обращать особого внимание на общественный вкус, вести счет времени по своим, а не по башенным, часам. Забавно, что о своем увлечении последних лет, телевизионной программе "Смак", Андрей Макаревич говорит примерно в тех же терминах, в каких Брегович - о своем позднем музыкальном детище - "Оркестре для свадеб и похорон".
Андрей Макаревич: Такое ощущение, что времени становится меньше, вообще меньше времени. Свободного в том числе, и вообще оно сжимается. Но это нормально, я глубоко убежден, что время вообще вещь нелинейная, и для молодых оно течет медленнее: чем человек становится старше, тем оно течет быстрее, быстрее, быстрее. Я это принимаю как должное. Если давать определение рок-н-роллу, то это прежде всего свобода. Я смотрю на своих коллег, которые заковали себя в образ двадцать лет назад, и бедные седенькие ходят и боятся из него выйти, хотя выглядят все более смешно. Я никогда не зависел ни от какого образа. И в этом смысле программа Смак - мой самый рок-н-ролльный поступок. Я не боюсь никаких нареканий, я абсолютно свободен и буду делать то, что считаю нужным. Не нравится - не ешьте. Мы и тогда, и сейчас ориентировались и ориентируемся исключительно на себя. То есть сделать так, чтобы понравилось самим. Если при этом это нравится большому количеству людей - тогда совсем хорошо, если небольшому - ничего страшного, это тоже нормально.
Горан Брегович: Это, вероятно, музыка не для того, кто спешит, а для того, кто хочет остановиться и послушать. Послушать не между прочим. Наверное, не самый простой способ приобрести широкую публику, но мне бороться за популярность уже поздно. Когда ты молод - у тебя времени хватит на то, чтобы исследовать миллион разных возможностей. А в 50 лет уже знаешь, что жизнь коротка и если тебе и хватит на что-то времени - так только всего раз попробовать. Поэтому я новые возможности для себя и не открываю.
Андрей Шарый: В любой песне Горана Бреговича тридцатилетней давности. Легко уловить и эстетику времени, и вызов сексуальной революции. Легко представить рецензии югославских меломанов той поры: гитара словно у Джима Моррисона, Ядранка Стоякович поет почти как Джанис Джоплин. Четверть века назад в Москве примерно так же отзывались о "Машине времени", "Воскресенье" или "Рубиновой атаке". "Сейчас иногда я обрабатываю свои старые песни времен "Белой пуговицы", - говорит Брегович, - Если с этих песен скинуть провинциальную одежду, то остается немножко настоящей, хорошей музыки".
Горан Брегович: Весь этот провинциальный рок, даже если с симпатией к нему относиться, слегка убогий. Корейский, югославский, французский, итальянский. Да в Лондоне продавцы гитар играют лучше всех наших гитаристов, потому что для них это естественно! Так и мои трубачи: то, что они играют, не сыграл бы столь виртуозно и Майлз Дэвис. Когда ты в своей тарелке, когда ты играешь мелодию, которую еще дед твой играл, то ощущаешь себя раскрепощенно.
Я никогда не любил работать. Моя биография - типичная биография лентяя. Для того, чтобы выяснить, что я люблю работать, мне надо было избавиться от зависимости денег. Старость мне кажется приятной. У меня позади - успешная карьера, но когда я гляжу назад, то понимаю, что больше заботился о карьере, чем о музыке. Когда окружение постоянно требует от вас успеха - это ограничивает. Когда вы молоды, то обязаны расти, а когда постареете, то спешить некуда, можно даже позволить себе растолстеть. Единственное условие для такой приятной старости - прожить долгую и бурную, как у меня, молодость.
Одна из самых сильных наших музыкальных традиций - военная. Все эти трубачи сохранились с той поры, когда музыка нужна была армии. Во время войн против турок, балканских войн, во время первой мировой войны никаких музыкальных академий не было и в помине. Тогда генералы взяли и купили трубы цыганам, поскольку цыгане способны за полдня научиться играть что угодно. Так и получилось, что военную музыку заиграли цыгане. Потом они, конечно, начали выступать на свадьбах, на похоронах. Так что все это исходит из очень крепкой традиции. Поэтому и у меня есть ощущение, что корни моей музыки - из старины.
Чем старше я становлюсь, тем больше становлюсь похожим на отца. Мы растем, сопротивляясь родителям, а потом становимся на них все больше похожими, открываем в них новые светлые стороны. Я стал заниматься виноградарством, и, как отец, каждый год буду производить тысячу литров вина. Столько вина мой отец ежегодно выпивал с друзьями. Надеюсь, и у меня будет с кем выпить".
