Анна Качкаева: Телесериалом "Бригада" открылся нынешний телевизионный сезон на телеканале "Россия". "Идиотом" этот сезон, видимо, закончится. Всю прошлую неделю люди в разных компаниях спорили, спорили о том, зачем сегодня нужен Достоевский, о достоинствах режиссуры, об игре актеров, сравнивали киноверсию экранизации с телеверсией. У сериала уже появились ярые сторонники, которые утверждают: сериал по Достоевскому независимо от результатов - уже благо. Скептики говорят, что современная жизнь, привычная к "Бригадам", "Ментам", "Убойной силе", не примет благородного героя классической литературы, и в схватке за зрителя "Бандитский Петербург" все равно не победить Петербургу Достоевского. В общем, премьера сериала "Идиот" на телеканале "Россия" - повод поговорить не только о художественных достоинствах переложения русской классики для телевидения, но и о том, почему экранизация литературы не в почете, и даже шире - о том, что же такое современный русский сериал, и каково его место и роль в телевизионном процессе. Обо всем этом мы сегодня будем говорить с доктором филологии, профессором, членом Академии российского телевидения Сергеем Муратовым. И от вас, уважаемые слушатели, мы ждем ответа вот на такой вопрос: как вам кажется, станет ли сериал "Идиот" событием нынешнего телевизионного сезона?
Сергей Александрович, скажите, я понимаю, что всегда не очень корректно говорить о работе, которая еще не завершилась, не закончился сериал, он будет продолжен на этой неделе, тем не менее, ваши первые впечатления о первых сериях?
Сергей Муратов: Ну, мое впечатление сводится к тому, что это сериал принципиальный. Вообще, есть сериалы, как и фильмы, удачные или неудачные, а есть принципиальные и непринципиальные. Причем развитие телевидения или кинематографа движется не от удачных к удачным, а именно от принципиальных к принципиальным. Мне кажется, мне хочется верить, что этот сериал, который ровно неделю тому назад оказался в эфире, что это принципиальная работа, которая вообще должна изменить подход к пониманию того, что такое многосерийность на телевидении.
Анна Качкаева: Об этом мы с вами поговорим чуть позже и, наверное, пошире, чтобы объяснить нашим слушателям, а сейчас у нас есть звонок, добрый день, представьтесь пожалуйста.
Любовь Константиновна: Добрый день, я врач по профессии, меня зовут Любовь Константиновна. Я вам отвечаю, что для меня это стало огромным событием, огромным событием в моей жизни. Я уже давным-давно не смотрю с таким удовольствием телевизор. Игра актеров меня потрясает, Миронов гениально исполняет, и даже в сравнении с Юрием Яковлевым я предпочтение отдаю Миронову. Я предпочтение отдаю тексту Достоевского. Если в пырьевском фильме это был сюжет, а здесь Достоевский настоящий. Спасибо Бортко, спасибо актерам и спасибо вам, что вы поставили эту тему.
Анна Качкаева: Благодарю вас за звонок. Вот, Сергей Александрович, уже просто превосходные степени, но это очень редко, обычно телевизор в нашей программе ругают.
Сергей Муратов: В данном случае как раз полностью совпадает с моим ощущением.
Анна Качкаева: Но все-таки тогда давайте поговорим о том, о чем вы заговорили, о серьезной вещи - что такое многосерийность? Я бы хотела начать с некоторой исторической цитаты.
Владимир Бабурин: "Многосерийность - не открытие телевидения. Эта возможность известна литературе - роман с продолжением. Ее давно использует и кино, однако, никто в такой степени, как телевизионные сценаристы, не вскрыли резервы этого жанра. Пьесы-серии передаются из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год. Они выводятся на орбиту с расчетом на несколько лет. Детективные телефильмы производятся сотнями, они бесконечно текут из мерцающих ящиков, как лента у фокусника изо рта. Обвинению в массовом вырождении интеллекта телевидение более чем обязано бесчисленным пьесам-ужасам, в которых положительный герой носит белые шляпы, мерзавцы - черные, а гангстеры душат невинных младенцев за то, что те не едят шоколадный пудинг фирмы, рекламирующей передачу. И стоит ли удивляться тому, что личности с пальцами на курке с катодных трубок шагают в жизнь? Так преимущество телевидения может обернуться проклятием телевидения", - Сергей Муратов, статья "Искусство в мерцающих колбах", 1964-й год.
Анна Качкаева: Узнали себя, да? Так вот, эта статья, конечно же, написана с ощущением шестидесятнического такого стиля, с полемическим задором, в общем, 40 лет назад, и, спустя эпоху телевизионную и историческую, как вы полагаете, преимущества многосерийного телевидения обернулись проклятием?
Сергей Муратов: Я согласен с каждым словом. По-моему, все, что происходит на наших глазах, только подтверждает эти даже не наблюдения, обобщения, которые - в основном, это было обобщение на основе западных примеров.
Анна Качкаева: Да, конечно, тогда на советском телевидении это только начиналось.
Сергей Муратов: У нас вообще первый сериал был только в 1962-м году. То есть, не у нас, а по нашему телевидению. Это был, я это очень хорошо помню, сериал пятисерийный, политический такой детектив из ГДР, который назывался: "Совесть пробуждается". Это был шок, потому что мы просто не знали о том, что какое-то произведение игровое может длиться пять вечеров подряд. Это все равно, как если бы вы пришли в театр, а там объявлен какой-то спектакль в пяти вечерах.
Анна Качкаева: Я, кстати, возвращаясь к "Идиоту" и тому, о чем сказала наша слушательница, я нашла, готовясь к программе цитату: Лев Кулиджанов очень сожалел, что сделал "Преступление и наказание" - кинофильм, а не телеэкранизацию, серий примерно на шесть, так он об этом и писал. Но скажите, все-таки от сериала по классике, в отличие от киноэкранизации, часто не ждут никаких режиссерских находок - возможна ли, в принципе, экранизация без трактовки, без интерпретации, если говорить об "Идиоте"?
Сергей Муратов: А что значит "без трактовки, без интерпретации"?
Анна Качкаева: Просто то, о чем сказала слушательница: "Я радуюсь тексту Достоевского. Бортко точно воспроизводит текст". Кино все-таки прессует действие, драматизирует, обычно две серии требуют как раз этого, несериального просмотра.
Сергей Муратов: В этом смысле телевидение, вообще общепринято даже, что телевидение ближе в этом смысле к литературе. Литературоцентризм что ли существует на телевидении, и нечто общее между литературой и телевидением - оно и позволяет сохранить тот самый текст, о котором идет речь, и как без этого текста собственно могло существовать произведение.
Анна Качкаева: Все-таки вы говорите о том, что телесериал "Идиот" нечто принципиальное для нынешнего российского телевидения - почему?
Сергей Муратов: Вообще, если сравнивать, наша слушательница говорит, что она... Впервые для меня, впервые этим вот шоком была не "Совесть пробуждается", конечно, у нас шла "Совесть пробуждается" - было пять серий, а через несколько лет прошел английский цикл "Сага о Форсайтах", и это было 26 серий, и это произвело на меня, и не только на меня - на многих - гигантское впечатление, хотя критики везде писали именно, что дело в том, что это экранизация высокой литературы. И в данном случае тоже экранизация высокой литературы. Казалось бы, этим и можно объяснить такой успех, но я думаю, что это было бы слишком опрометчиво - сделать такой вывод.
Анна Качкаева: У нас есть звонок, добрый день, представьтесь пожалуйста:
Александр Анатольевич: Добрый день, меня зовут Александр Анатольевич, я все-таки хотел бы еще задать тот же вопрос по многосерийной экранизации. Вы понимаете, я считаю, что я не согласен с вами. Из того, что многосерийная экранизация у нас прошла, только единственная, это было "17 мгновений весны", все остальное, после "Рабыни Изауры", это было просто повторение... Я понимаю, намыть деньги, и поэтому вот создать "Идиота" - великолепный, конечно, роман и великолепное оформление, великолепные артисты Я с этим полностью согласен, это можно было уложиться на одно дыхание, как говорится, зрителю, уложиться в три полных часа. Но если это будет, тем более, всегда рекламу нам всовывают, и вы позволяете это сделать, ну, два дня, по две серии. Все - не нужно. На одном дыхании надо фильм.
Анна Качкаева: То есть, вы хотите сказать, что надо сериал пускать весь день, три часа, ничего другого на экране быть не должно?
Александр Анатольевич: Нет, почему вы считаете пускать весь день, когда это будет всего вечернее время, в 9 часов начинаете, и всего-навсего вы пустили бы, допустим, пускай даже в три дня уложили бы, но это не нужно растягивать на две недели.
Анна Качкаева: Но вы же "17 мгновений весны" с удовольствием смотрели две недели и ждали?
Александр Анатольевич: Я вам сказал, что единственное, что мы восприняли, это "17 мгновений весны", потому что это было очень давно, и это был единственный захватывающий наш советский боевик, так сказать, вот и все. А сейчас мы устали от всех боевиков, мы с удовольствием приняли классику, но классика приняла опять же тот многосерийный сюжет.
Сергей Муратов: Вообще, я должен сказать, что Сага о "Форсайтах", если это было давно, она была еще давнее, и, тем не менее, 26, правда, это было не 26 вечеров, они ухитрились показать за 18 вечеров, но успех и интерес, начиная с первой серии, шел, и до конца. И здесь мы сталкиваемся именно с возможностями, присущими телевидению, в отличие от кино и театра, естественно. Но это опять-таки требует.
Анна Качкаева: Тогда попытайтесь все-таки объяснить, потому что, мне кажется, вопрос нашего слушателя требует того, чтобы вы немножечко развернули эту тему.
Сергей Муратов: Понимаете, в этом вопросе точка зрения на то, зачем собственно даже великое произведение так долго собственно показывать, нельзя ли его уместить в гораздо более короткий промежуток времени. В принципе, можно, конечно. Все можно, но вопрос, дело в том, что у телевидения, у театра и у кино совершенно разные зрители. Зритель кино или театра - это разный зритель. Они приходят на один спектакль, это разная публика, они друг с другом не знакомы, их объединяет просто то, что они присутствуют на этом спектакле, или на просмотре, а потом рассыпаются, выходят из зала, как бусинки с ожерелья. А телевизионный зритель - он не разовый, он постоянный.
Анна Качкаева: И миллионный одновременно.
Сергей Муратов: Он и миллионный, и постоянный, и поэтому вот что удивительно: когда только начинались сериалы причем в разных странах, и поначалу безумно изумляло не только критиков, но и авторов, когда они делали, скажем, какой-то телевизионный спектакль и делали его не в одной серии, как принято вообще, а в трех, и ловили себя на том, что эффект возрастал, что зритель с гораздо большим интересом смотрел, чем если бы это было в одной серии. Они не могли понять, в чем тут дело, а дело именно в том, что постоянный зритель - он как бы предполагает и ждет постоянных героев, и здесь совершенно другая психология восприятия.
Анна Качкаева: То есть, если говорить о свойствах многосерийности, то это длительность повествования, это прерывистость, это такая особая организация этих серий, где сюжет может быть длящимся или замкнутым в рамках одной серии, и некое наличие сквозных героев, к которым привыкают.
Сергей Муратов: Да, это все совершенно верно, только сделаем еще одну поправку - это не только особенность телевидения. Это вообще, если взглянуть в историю: сегодняшний читатель может пойти в библиотеку и попросить: "Дайте-ка мне томик Гомера, - хотя мне трудно представить большое количество таких читателей, - я хотел бы перечитать "Илиаду" и "Одиссею". В Древней Греции ведь так не происходило. Древние греки, правда, не знавшие, что они древние, в то время не могли пойти в библиотеку, поскольку не было библиотек, поскольку не было книг, поскольку не было читателей и, честно говоря, не было писателей. Гомер, в конце концов, не мог быть писателем уже потому, что он был слепой. Поэтому произведения авторы не писали, а исполняли. Исполняли, точнее даже пели в сопровождении лиры, отсюда - лирическая поэзия. Теперь представьте себе, могли ли они в течение каких-нибудь двух часов встретиться с Гомером, который бы им за два часа пропел свою Илиаду - это же нереально.
Анна Качкаева: То есть, сериальность это такое универсальное свойство?
Сергей Муратов: Конечно, даже если кто-то из них безумно эрудированный решил бы прочитать на папирусе, то такой папирус был бы длиной в 150 метров, и за два часа прочесть такой папирус тоже было невозможно.
Анна Качкаева: Но ваша ода сериалам может вызвать резкую критику. Скажут: "Хорошо, значит, что, сериал может заменить литературу"?
Сергей Муратов: Почему заменить? Это не только я говорю о Древней Греции, но если бы мы перенеслись в средние века на какую-нибудь мистерию средневековую, ведь там тоже была, кстати, экранизация, вернее, театрализация Библии, когда закрывался город на месяц, и в течение месяца делилось представление не на акты, а делилось на дни, причем участвовала и сама публика, значит, это тоже была многосерийная мистерия. А если мы, наоборот, вернемся в далекое прошлое каких-нибудь туземцев каменного века, то выясняется, что ритуалы, которыми они занимались, были многодневными. Так что вообще вопрос о том, что появилось раньше, многосерийное бытование или разовое, в одном произведении - это еще большой вопрос, и неизвестно, у кого тут приоритет. То есть, когда мы обращаемся к чему-то привычному, то с исторической точки зрения, может, привычно как раз это многосерийное бытование.
Анна Качкаева: Сергей Александрович, и все-таки, тогда я бы хотела, чтобы вы еще более конкретно объяснили, чем же собственно сериал "Идиот" так принципиален для нынешнего телевидения? Все, о чем вы говорите, это такая вечность, и все остальное - и 40 лет назад было, и 50, и дальше будет. Так в чем же?
Сергей Муратов: Вообще, ответ уже в известной степени заложен в том, о чем я говорил. Конечно, можно считать, что он принципиален, и то, что приходит в голову - потому что это обращение к Достоевскому, так же, как "Сага о Форсайтах" - обращение к Голсуорси, то есть, обращение к высокой литературе. А на самом деле, сама высокая литература и высокая словесность тоже родилась как некое многосерийное произведение. И поэтому - почему принципиальный? Потому что это приводит к тому, что если мы в состоянии сериально экранизировать, скажем, Достоевского, то, может, мы в состоянии и родить, не знаю, не новых Достоевских, но тех авторов, которые бы себя соизмеряли не с детективами, не с мелодрамами, а с произведениями высокого назначения. В этом принципиальность. Надо изменить отношение к сериалу, у многих есть такое понимание, что сериал, многосерийность - это такое исчадие ада, которое придумано самим телевидением. Во-первых, не телевидением, а во-вторых - не исчадие ада. То есть, оно может быть исчадием ада...
Анна Качкаева: Мы продолжаем говорить о сериалах и сериальности, но сначала немножко об истории термина:
Владимир Бабурин: Термин "сериал" распространился в западной критике и журналистике в начале 60-х годов под явным влиянием успеха телевизионной многосерийности. Слово происходит от американского слова "serial", что означает "из серий", "в сериях". Из него было образовано французское существительное "le serial", которым первоначально называли не только телевизионный фильм в сериях, но и кино, авантюрное кино с детективно-полицейской интригой в основе. Первые сериалы появились на радио. Семейные саги и драматические радиопостановки по литературным произведениям зазвучали в эфире всего мира в середине 30-х годов. Во время войны по советскому радио читали поэму про Василия Теркина главу за главой. В начале 60-х изо дня в день читали "Войну и мир". Советский зритель познакомился с телесериалом в 1963-м году. Пятисерийный фильм "Совесть пробуждается" был сделан в ГДР. Первый советский четырехсерийный фильм "Вызываем огонь на себя" Сергея Колосова, показанный в 1964-м году, рассказывал о судьбе подполья на Брянщине во время войны. По сути, это и был первый советский боевик. В течение 10 лет появились телесериалы "Операция Трест", "Адъютант его превосходительства" и классика жанра - "17 мгновений весны". Дальше - "Тени исчезают в полдень", "Шерлок Холмс", "Место встречи изменить нельзя". С начала 90-х на российском телеэкране засилье мыльных опер, про богатых, которые плачут, про рабынь, про просто Марий и Санта-Барбару. Начиная с 1997-го года, количество зарубежного "мыла" резко сократилось. Ведущие телеканалы заменили его на полнобюджетные, по российским меркам, сериалы из криминальной жизни. Среди ста самых популярных программ 2002-го года 25 составили сериалы, все недавно выпущенные. Сериал "Идиот" - первая с советских времен доскональная экранизация русской классики.
Анна Качкаева: Вот такая вот короткая историческая справка. Сергей Александрович сказал, что первый российский сериал все-таки не в 1964-м году вышел, а в 1965-м. Тем не менее, Сергей Александрович, вам нынешние телекритики отдают должное, признавая, что именно вы в статьях 1964-го года и чуть более поздних лет первым обратили внимание на литературные корни телесерийности, о которых вы собственно говорили и в первой части нашей программы и называли многосерийность явлением общекультурным. И через 10 лет вы пишете статью "Парадоксы многосерийного фильма" и нынче опять, как я понимаю, готовы говорить об этих самых парадоксах. Получается, что сериалы - это вот по российским меркам, или я чего-то неправильно понимаю, такое нечто бесконечно развивающееся, а вовсе не поточная технология, принятая на Западе.
Сергей Муратов: Можно считать, развивающееся, а можно, наоборот - возвращающееся к истокам. Если мы считаем, что не экранизация оригиналов, а сами оригиналы, начиная с "Илиады" и "Одиссеи", были многосерийными, так мы не развиваемся, мы возвращаемся.
Анна Качкаева: Так вот все-таки давайте поговорим об этих самых парадоксах многосерийности. В чем они состоят?
Сергей Муратов: Давайте, я еще раз вернусь к тому, что многие критики наши полагают, что сериал это вот исчадие ада, придуманное телевидением. Но мы уже говорили о том, что телевидение не придумало, хотя самое интересное: эту точку зрения я обнаружил, когда беседовал с некоторыми исполнителями знаменитых наших сериалов, не буду говорить, каких, начало которым положила "Улица разбитых фонарей", нам пришлось вместе бывать на всяких фестивалях, и вот они с удивлением перед тем, каким гигантским успехом пользуется этот сериал, они делились своими размышлениями о том, что вообще-то им чужд этот жанр, что они себя чувствуют своими среди чужих, что у них такое ощущение, что некоторые из них, по крайней мере, что они чуть ли не продали душу дьяволу за то, что согласились участвовать в жанрах второго сорта. Насчет дьявола я утверждать не берусь, насчет души тем более, хотя, очевидно, доля правды здесь существуют
Анна Качкаева: Я допускаю, что это могло быть так, потому что если мы посмотрим на эти вот минувшие семь лет, то главный жанр, и социологи это подтверждают - криминальная драма, полицейское расследование, бандитская история, исторический детектив, вот таковыми были сериалы. И, может, именно поэтому он превратился в представлении многих, и зрителей, в том числе, в жанр низкий, иначе, как "мылом", "мусором", "жвачкой" его не называют.
Сергей Муратов: Анна Григорьевна, ну вы абсолютно правы. Именно в этом все и дело - что уровень вот этих сериалов, которые у нас возникли после перестройки практически с нуля, потому что опыт вот тех минисериалов, которые мы создавали, включая "17 мгновений весны", он ушел вместе с творческим объединением "Экран", которое производило эти сериалы, со всеми подобными объединениями в других больших городах, и практически мы начинали с нуля. В результате мы выросли до масштабов вот этих уголовных и милицейских сериалов, о которых очень точно отозвался драматург Михаил Шатров сказав, что это - "мастер-класс бандитизма". И естественно многие стали считать, что вот этот уровень сегодняшних сериалов - это просто врожденное качество жанра, и жанр как таковой, если многосерийность называть жанром, противопоказан высокой словесности, высокой литературе. Собственно в этом и был пафос того, что я попытался вернуть нас к тому, что начиналась-то высокая литература, если это называть жанром, с этого самого жанра. Мало того, когда первые читатели, скажем, "Войны и мира", они же, между прочим, не в книжках читали "Войну и мир", они читали ее в главах, которые печатались из месяца в месяц в журналах, и это относится к большинству наших классических произведений. То есть, первая встреча была не на следующий день, а ждали месяц, пока выйдет следующий журнал.
Анна Качкаева: И, скорее всего, читатели вряд ли относились к этому как к абсолютной классике.
Сергей Муратов: Конечно, уж не говоря о том, что они за месяц что-то забудут - ничего они не забывали. Кстати, на этом основано и то, что мы еще не умеем, не умели, по крайней мере, показывать те сериалы, которые на Западе покупали, скажем, та же "Сага о Форсайтах" - то, что мы 26 серий показали за 18 дней, с точки зрения принципов показа международных, общепринятых - нонсенс, потому то там это сериал показывался раз в неделю. Каждый день показывались только мыльные оперы, они днем шли. А это раз в неделю.
Анна Качкаева: И это вот действительно низкий жанр, то есть, "Сага о Форсайтах" и "Дэвид Копперфилд" - это сериал, который следует показывать раз в неделю.
Сергей Муратов: А мыльную оперу можно каждый день, между делом.
Анна Качкаева: А вот "Идиота" теперь показывают 4 раза в неделю.
Сергей Муратов: Мало того, я вам больше скажу,: когда мы экранизировали, сейчас не буду говорить о художественных достоинствах, "Азазель", то мы ухитрились пять серий, там, по-моему, было "Первый канал" показал их за один день. Это прост говорит о том ,что абсолютно не было учтена специфика и особенность многосерийности, даже у тех людей, которые собственно заказывали этот сериал, и от которых вообще зависела его судьба.
Анна Качкаева: Сергей Александрович, а вот слушатель нам сказал: "Чего растянули на три дня, лучше бы уже показали все вместе за три часа".
Сергей Муратов: Правильно, давайте вернемся к этому. Кстати, попутно: когда Шерлок Холмс публиковал первые свои два произведения - "Этюд в багровых тонах", "Знак четырех" - никакого особого эффекта не было, эффект был тогда, когда он начал и эти произведения, и, кстати, и другие публиковать в журналах. Дело в том, что сериальное произведение - это не просто зрелище, это привычка. И именно из-за того, что это привычка, только этим можно объяснить бытование в мире таких сериалов, которые длятся не только 26 серий "Саги о Форсайтах" - это называется минисериал, и то, что мы производили у себя в объединении "Экран" - это все были минисериалы. Даже "17 мгновений весны", там, если не ошибаюсь, были 12 фильмов - мини-мини-сериал, а есть сериалы, которые длятся не только годами, но и десятилетиями.
Анна Качкаева: Вот, кстати, вопрос с пейджера из Екатеринбурга: почему в России не снимают длинных сериалов?
Сергей Муратов: Именно поэтому, потому, что мы до сих пор не верим в то, что многосерийное произведение способно удерживать публику. Хотя именно в его многосерийности заключается очень часто, я не хочу сказать, что любое произведение любого качества должно удерживать публику, но высокое качество не противоречит многосерийности. Более того, многосерийность позволяет более дотошно, более последовательно, более досконально следить за судьбой героев и за ситуацией, что невозможно сделать в одноразовом произведении. И тут еще одно появляется обстоятельство, которое с этим непосредственно связано: у нас в свое время были жуткие споры, теперь их нет - чем отличается телефильм от кинофильма? Ну, в какой-то степени, однажды эти споры были временно погашены, когда был опубликован перевод книги Рене Клера "Размышления о кино", и он там тоже в одной главе задавал вопрос: чем отличается кинофильм от телефильма, телефильм от кинофильма? Да ничем. Потому что любой телефильм можно показать на киноэкране. Можно было задать встречный вопрос - и любой кинофильм можно показать на телеэкране?
Анна Качкаева: Что и происходит собственно.
Сергей Муратов: Это одно. Тут же вам возразят многие кинодеятели, мастера, они скажут: "Да вы что, с ума сошли?! На телеэкране, на этом маленьком, в сравнении с киноэкраном, обрамленном кадром пространстве теряется чуть ли не большинство художественных достоинств наших фильмов". И в то время не очень, в принципе, можно было всерьез возражать Клиру. Но прошло время, и если сегодня задать вопрос: возьмем не очень высокого качества, но безумно популярный сериал "Санта-Барбара". Можно себе представить, чтобы "Санта-Барбара" выходила не на телевидении, а в кино? Много ли бы мы нашли желающих каждый вечер на протяжении многих лет...
Анна Качкаева: Лет 7 она, по-моему, в Америке показывалась.
Сергей Муратов: Ну, сейчас-то она закончилась, но 7 лет - это еще подростковый возраст.
Анна Качкаева: Сергей Александрович, я должна вас вернуть к началу прошлого века: 1911-й год - французы говорили о том, что снималось еще немое кино на 12 серий, значит, народ все-таки ходил.
Сергей Муратов: Ходил... А Джеймс Бонд - и сегодня, но это исключения, это не есть правило. А на телевидении это правило, это органично телевидению, органично аудитории телевидения.
Анна Качкаева: Поэтому слушателям нашим надо просто спокойно принять это к сведению: сериал существует как такое первородное свойство телевизионности, и поэтому к нему надо так относиться.
Сергей Муратов: Конечно, не только телевизионности, но, и как ни странно, и художественности. Сериал не сообщает художественности, но не противоречит ей. И есть еще один аспект, совсем неожиданный: дело в том, что постоянные герои - они ведь могут быть и документальными героями. К сожалению, очень мало я могу привести отечественных примеров, но наверняка кто-то из зрителей помнит цикл ленинградский, который назывался "Контрольная для взрослых". Авторы ведь не собирались, они сняли первых 10 передач...
Анна Качкаева: Да, теперь режиссер этого сериала предпринял, видимо, тоже отчасти контрольную с президентом. Он 10 лет назад разговаривал с не президентом...
Сергей Муратов: Тут была прямая связь, потому что, как выяснилось, президент, когда они познакомились, он тогда еще не был президентом, кстати, он ему сказал: "Знаете, почему я вас пригласил? Потому что я видел "Контрольную для взрослых". "Контрольная для взрослых" - это было поразительное даже по мировым масштабам явление, потому что они начали показывать людей с шестилетнего возраста, думали, что на этом закончили цикл, но после этого просто гора писем заставила его продолжать, и они продолжали этот сериал 17 лет, и уже 23-24 года было их героям, и очень жалко, что они после этого вдруг прекратили.
Анна Качкаева: Да, но, кстати, опять же возвращаясь к вашей мысли о том, что это свойственно не только телевидению: Конан Дойль, в конце концов, тоже не смог утопить своего Шерлока Холмса в водопаде, именно потому, что королева Виктория сказала: Что же это такое, зачем он будет это делать?"
Сергей Муратов: И я надеюсь, что Игорь Шадхан и Светлана Волошина, которые создавали "Контрольную для взрослых", что они все-таки опомнятся и вернутся к своим героям. Кстати, можно привести пример и Алексея Погребнова с его документальным циклом "Лешкин лук" - он ведь, когда начинал снимать, не думал, что это продлится 10 лет - про семью фермеров, там начались такие драматические коллизии, что стало безумно интересно наблюдать и ждать, что с ними произойдет после этого. Можно вспомнить, 5 или 6 лет длился цикл Владимира Герчикова "Кучугуры и окрестности". Собственно, Кучугуры - это название села, о котором он начал снимать свои фильмы, и просто зрительский интерес не позволял ему прекратить. То есть, о чем я хочу сказать - о том, что если в художественном произведении как бы художественное произведение кончается, и жизнь героя, естественно, на этом как бы жизнь в культуре прекращается, то когда снимаются документальные фильмы о реальных людях, то эти самые прототипы - они же продолжать жить, и зрителю чрезвычайно интересно, что с ними случилось дальше. С этой точки зрения я склонен думать, что сегодняшний документальный киенематограф наши потомки назовут эпохой незавершенных фильмов, потому что есть целый ряд замечательных фильмов, есть, например, прекрасный фильм "Вороне где-то Бог" Владислава Виноградова - о том, как поступают в театральное училище абитуриенты, и фильм прослеживает все три тура поступления, замечательный фильм, но после этого он ни разу не вернулся к своим героям. А еще более интересен был фильм "Все мои сыновья", он был в 1967-м году, приехали ВГИКовцы, выпускники, и в Ленинграде сняли такой фильм-анкету, исповедь, примерно 10-15 молодых людей - что они думают о жизни, обо всем на свете. Он был очень откровенный, очень искренний, успех был невероятный, даже напечатали сценарий, монтажный лист в "Комсомольской правде" и перепечатывали несколько раз, но чрезвычайно интересно было бы вернуться дальше к этим героям и узнать.
Анна Качкаева: А телевидение, как я понимаю, сейчас все-таки иными проектами занимается, например, "Фабрикой звезд" - это ведь тоже отчасти сериал:
Сергей Муратов: Конечно, безусловно, отчасти сериал. Но в данном случае, правда, само телевидение оказывает воздействие на своих героев... Да, это интересно: как телевидение оказывает воздействия на своих героев, и что потом с этими героями происходит.
Анна Качкаева: Да, и в завершение, потому что поводом к этому разговору стал показ сериала "Идиот" - все-таки, в чем историческая роль этого сериала? Явно вы вот думаете о и том, что с него что-то должно начаться.
Сергей Муратов: Да, я еще раз повторяю: историческая роль заключается в том, что, я надеюсь, не утверждаю, надеюсь, что это изменит отношение к многосерийности вообще, в принципе, и не только у авторов, в первую очередь, у авторов будущих, но и у продюсеров, коммерсантов, которые, может, начнут понимать, что они имеют дело вовсе не со "вторым" жанром, "низким", и не будут повторять то, что раскупается в первую очередь на уличных прилавках, эти мелодрамы и прочее, а начнут думать о том, что то, что мы называем высокой литературой, не только способно, но просто обязано быть на телевизионном экране, и ее последствия будут, конечно, не последствиями "мастер-класса бандитизма", а гораздо более высокими.
Сергей Александрович, скажите, я понимаю, что всегда не очень корректно говорить о работе, которая еще не завершилась, не закончился сериал, он будет продолжен на этой неделе, тем не менее, ваши первые впечатления о первых сериях?
Сергей Муратов: Ну, мое впечатление сводится к тому, что это сериал принципиальный. Вообще, есть сериалы, как и фильмы, удачные или неудачные, а есть принципиальные и непринципиальные. Причем развитие телевидения или кинематографа движется не от удачных к удачным, а именно от принципиальных к принципиальным. Мне кажется, мне хочется верить, что этот сериал, который ровно неделю тому назад оказался в эфире, что это принципиальная работа, которая вообще должна изменить подход к пониманию того, что такое многосерийность на телевидении.
Анна Качкаева: Об этом мы с вами поговорим чуть позже и, наверное, пошире, чтобы объяснить нашим слушателям, а сейчас у нас есть звонок, добрый день, представьтесь пожалуйста.
Любовь Константиновна: Добрый день, я врач по профессии, меня зовут Любовь Константиновна. Я вам отвечаю, что для меня это стало огромным событием, огромным событием в моей жизни. Я уже давным-давно не смотрю с таким удовольствием телевизор. Игра актеров меня потрясает, Миронов гениально исполняет, и даже в сравнении с Юрием Яковлевым я предпочтение отдаю Миронову. Я предпочтение отдаю тексту Достоевского. Если в пырьевском фильме это был сюжет, а здесь Достоевский настоящий. Спасибо Бортко, спасибо актерам и спасибо вам, что вы поставили эту тему.
Анна Качкаева: Благодарю вас за звонок. Вот, Сергей Александрович, уже просто превосходные степени, но это очень редко, обычно телевизор в нашей программе ругают.
Сергей Муратов: В данном случае как раз полностью совпадает с моим ощущением.
Анна Качкаева: Но все-таки тогда давайте поговорим о том, о чем вы заговорили, о серьезной вещи - что такое многосерийность? Я бы хотела начать с некоторой исторической цитаты.
Владимир Бабурин: "Многосерийность - не открытие телевидения. Эта возможность известна литературе - роман с продолжением. Ее давно использует и кино, однако, никто в такой степени, как телевизионные сценаристы, не вскрыли резервы этого жанра. Пьесы-серии передаются из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год. Они выводятся на орбиту с расчетом на несколько лет. Детективные телефильмы производятся сотнями, они бесконечно текут из мерцающих ящиков, как лента у фокусника изо рта. Обвинению в массовом вырождении интеллекта телевидение более чем обязано бесчисленным пьесам-ужасам, в которых положительный герой носит белые шляпы, мерзавцы - черные, а гангстеры душат невинных младенцев за то, что те не едят шоколадный пудинг фирмы, рекламирующей передачу. И стоит ли удивляться тому, что личности с пальцами на курке с катодных трубок шагают в жизнь? Так преимущество телевидения может обернуться проклятием телевидения", - Сергей Муратов, статья "Искусство в мерцающих колбах", 1964-й год.
Анна Качкаева: Узнали себя, да? Так вот, эта статья, конечно же, написана с ощущением шестидесятнического такого стиля, с полемическим задором, в общем, 40 лет назад, и, спустя эпоху телевизионную и историческую, как вы полагаете, преимущества многосерийного телевидения обернулись проклятием?
Сергей Муратов: Я согласен с каждым словом. По-моему, все, что происходит на наших глазах, только подтверждает эти даже не наблюдения, обобщения, которые - в основном, это было обобщение на основе западных примеров.
Анна Качкаева: Да, конечно, тогда на советском телевидении это только начиналось.
Сергей Муратов: У нас вообще первый сериал был только в 1962-м году. То есть, не у нас, а по нашему телевидению. Это был, я это очень хорошо помню, сериал пятисерийный, политический такой детектив из ГДР, который назывался: "Совесть пробуждается". Это был шок, потому что мы просто не знали о том, что какое-то произведение игровое может длиться пять вечеров подряд. Это все равно, как если бы вы пришли в театр, а там объявлен какой-то спектакль в пяти вечерах.
Анна Качкаева: Я, кстати, возвращаясь к "Идиоту" и тому, о чем сказала наша слушательница, я нашла, готовясь к программе цитату: Лев Кулиджанов очень сожалел, что сделал "Преступление и наказание" - кинофильм, а не телеэкранизацию, серий примерно на шесть, так он об этом и писал. Но скажите, все-таки от сериала по классике, в отличие от киноэкранизации, часто не ждут никаких режиссерских находок - возможна ли, в принципе, экранизация без трактовки, без интерпретации, если говорить об "Идиоте"?
Сергей Муратов: А что значит "без трактовки, без интерпретации"?
Анна Качкаева: Просто то, о чем сказала слушательница: "Я радуюсь тексту Достоевского. Бортко точно воспроизводит текст". Кино все-таки прессует действие, драматизирует, обычно две серии требуют как раз этого, несериального просмотра.
Сергей Муратов: В этом смысле телевидение, вообще общепринято даже, что телевидение ближе в этом смысле к литературе. Литературоцентризм что ли существует на телевидении, и нечто общее между литературой и телевидением - оно и позволяет сохранить тот самый текст, о котором идет речь, и как без этого текста собственно могло существовать произведение.
Анна Качкаева: Все-таки вы говорите о том, что телесериал "Идиот" нечто принципиальное для нынешнего российского телевидения - почему?
Сергей Муратов: Вообще, если сравнивать, наша слушательница говорит, что она... Впервые для меня, впервые этим вот шоком была не "Совесть пробуждается", конечно, у нас шла "Совесть пробуждается" - было пять серий, а через несколько лет прошел английский цикл "Сага о Форсайтах", и это было 26 серий, и это произвело на меня, и не только на меня - на многих - гигантское впечатление, хотя критики везде писали именно, что дело в том, что это экранизация высокой литературы. И в данном случае тоже экранизация высокой литературы. Казалось бы, этим и можно объяснить такой успех, но я думаю, что это было бы слишком опрометчиво - сделать такой вывод.
Анна Качкаева: У нас есть звонок, добрый день, представьтесь пожалуйста:
Александр Анатольевич: Добрый день, меня зовут Александр Анатольевич, я все-таки хотел бы еще задать тот же вопрос по многосерийной экранизации. Вы понимаете, я считаю, что я не согласен с вами. Из того, что многосерийная экранизация у нас прошла, только единственная, это было "17 мгновений весны", все остальное, после "Рабыни Изауры", это было просто повторение... Я понимаю, намыть деньги, и поэтому вот создать "Идиота" - великолепный, конечно, роман и великолепное оформление, великолепные артисты Я с этим полностью согласен, это можно было уложиться на одно дыхание, как говорится, зрителю, уложиться в три полных часа. Но если это будет, тем более, всегда рекламу нам всовывают, и вы позволяете это сделать, ну, два дня, по две серии. Все - не нужно. На одном дыхании надо фильм.
Анна Качкаева: То есть, вы хотите сказать, что надо сериал пускать весь день, три часа, ничего другого на экране быть не должно?
Александр Анатольевич: Нет, почему вы считаете пускать весь день, когда это будет всего вечернее время, в 9 часов начинаете, и всего-навсего вы пустили бы, допустим, пускай даже в три дня уложили бы, но это не нужно растягивать на две недели.
Анна Качкаева: Но вы же "17 мгновений весны" с удовольствием смотрели две недели и ждали?
Александр Анатольевич: Я вам сказал, что единственное, что мы восприняли, это "17 мгновений весны", потому что это было очень давно, и это был единственный захватывающий наш советский боевик, так сказать, вот и все. А сейчас мы устали от всех боевиков, мы с удовольствием приняли классику, но классика приняла опять же тот многосерийный сюжет.
Сергей Муратов: Вообще, я должен сказать, что Сага о "Форсайтах", если это было давно, она была еще давнее, и, тем не менее, 26, правда, это было не 26 вечеров, они ухитрились показать за 18 вечеров, но успех и интерес, начиная с первой серии, шел, и до конца. И здесь мы сталкиваемся именно с возможностями, присущими телевидению, в отличие от кино и театра, естественно. Но это опять-таки требует.
Анна Качкаева: Тогда попытайтесь все-таки объяснить, потому что, мне кажется, вопрос нашего слушателя требует того, чтобы вы немножечко развернули эту тему.
Сергей Муратов: Понимаете, в этом вопросе точка зрения на то, зачем собственно даже великое произведение так долго собственно показывать, нельзя ли его уместить в гораздо более короткий промежуток времени. В принципе, можно, конечно. Все можно, но вопрос, дело в том, что у телевидения, у театра и у кино совершенно разные зрители. Зритель кино или театра - это разный зритель. Они приходят на один спектакль, это разная публика, они друг с другом не знакомы, их объединяет просто то, что они присутствуют на этом спектакле, или на просмотре, а потом рассыпаются, выходят из зала, как бусинки с ожерелья. А телевизионный зритель - он не разовый, он постоянный.
Анна Качкаева: И миллионный одновременно.
Сергей Муратов: Он и миллионный, и постоянный, и поэтому вот что удивительно: когда только начинались сериалы причем в разных странах, и поначалу безумно изумляло не только критиков, но и авторов, когда они делали, скажем, какой-то телевизионный спектакль и делали его не в одной серии, как принято вообще, а в трех, и ловили себя на том, что эффект возрастал, что зритель с гораздо большим интересом смотрел, чем если бы это было в одной серии. Они не могли понять, в чем тут дело, а дело именно в том, что постоянный зритель - он как бы предполагает и ждет постоянных героев, и здесь совершенно другая психология восприятия.
Анна Качкаева: То есть, если говорить о свойствах многосерийности, то это длительность повествования, это прерывистость, это такая особая организация этих серий, где сюжет может быть длящимся или замкнутым в рамках одной серии, и некое наличие сквозных героев, к которым привыкают.
Сергей Муратов: Да, это все совершенно верно, только сделаем еще одну поправку - это не только особенность телевидения. Это вообще, если взглянуть в историю: сегодняшний читатель может пойти в библиотеку и попросить: "Дайте-ка мне томик Гомера, - хотя мне трудно представить большое количество таких читателей, - я хотел бы перечитать "Илиаду" и "Одиссею". В Древней Греции ведь так не происходило. Древние греки, правда, не знавшие, что они древние, в то время не могли пойти в библиотеку, поскольку не было библиотек, поскольку не было книг, поскольку не было читателей и, честно говоря, не было писателей. Гомер, в конце концов, не мог быть писателем уже потому, что он был слепой. Поэтому произведения авторы не писали, а исполняли. Исполняли, точнее даже пели в сопровождении лиры, отсюда - лирическая поэзия. Теперь представьте себе, могли ли они в течение каких-нибудь двух часов встретиться с Гомером, который бы им за два часа пропел свою Илиаду - это же нереально.
Анна Качкаева: То есть, сериальность это такое универсальное свойство?
Сергей Муратов: Конечно, даже если кто-то из них безумно эрудированный решил бы прочитать на папирусе, то такой папирус был бы длиной в 150 метров, и за два часа прочесть такой папирус тоже было невозможно.
Анна Качкаева: Но ваша ода сериалам может вызвать резкую критику. Скажут: "Хорошо, значит, что, сериал может заменить литературу"?
Сергей Муратов: Почему заменить? Это не только я говорю о Древней Греции, но если бы мы перенеслись в средние века на какую-нибудь мистерию средневековую, ведь там тоже была, кстати, экранизация, вернее, театрализация Библии, когда закрывался город на месяц, и в течение месяца делилось представление не на акты, а делилось на дни, причем участвовала и сама публика, значит, это тоже была многосерийная мистерия. А если мы, наоборот, вернемся в далекое прошлое каких-нибудь туземцев каменного века, то выясняется, что ритуалы, которыми они занимались, были многодневными. Так что вообще вопрос о том, что появилось раньше, многосерийное бытование или разовое, в одном произведении - это еще большой вопрос, и неизвестно, у кого тут приоритет. То есть, когда мы обращаемся к чему-то привычному, то с исторической точки зрения, может, привычно как раз это многосерийное бытование.
Анна Качкаева: Сергей Александрович, и все-таки, тогда я бы хотела, чтобы вы еще более конкретно объяснили, чем же собственно сериал "Идиот" так принципиален для нынешнего телевидения? Все, о чем вы говорите, это такая вечность, и все остальное - и 40 лет назад было, и 50, и дальше будет. Так в чем же?
Сергей Муратов: Вообще, ответ уже в известной степени заложен в том, о чем я говорил. Конечно, можно считать, что он принципиален, и то, что приходит в голову - потому что это обращение к Достоевскому, так же, как "Сага о Форсайтах" - обращение к Голсуорси, то есть, обращение к высокой литературе. А на самом деле, сама высокая литература и высокая словесность тоже родилась как некое многосерийное произведение. И поэтому - почему принципиальный? Потому что это приводит к тому, что если мы в состоянии сериально экранизировать, скажем, Достоевского, то, может, мы в состоянии и родить, не знаю, не новых Достоевских, но тех авторов, которые бы себя соизмеряли не с детективами, не с мелодрамами, а с произведениями высокого назначения. В этом принципиальность. Надо изменить отношение к сериалу, у многих есть такое понимание, что сериал, многосерийность - это такое исчадие ада, которое придумано самим телевидением. Во-первых, не телевидением, а во-вторых - не исчадие ада. То есть, оно может быть исчадием ада...
Анна Качкаева: Мы продолжаем говорить о сериалах и сериальности, но сначала немножко об истории термина:
Владимир Бабурин: Термин "сериал" распространился в западной критике и журналистике в начале 60-х годов под явным влиянием успеха телевизионной многосерийности. Слово происходит от американского слова "serial", что означает "из серий", "в сериях". Из него было образовано французское существительное "le serial", которым первоначально называли не только телевизионный фильм в сериях, но и кино, авантюрное кино с детективно-полицейской интригой в основе. Первые сериалы появились на радио. Семейные саги и драматические радиопостановки по литературным произведениям зазвучали в эфире всего мира в середине 30-х годов. Во время войны по советскому радио читали поэму про Василия Теркина главу за главой. В начале 60-х изо дня в день читали "Войну и мир". Советский зритель познакомился с телесериалом в 1963-м году. Пятисерийный фильм "Совесть пробуждается" был сделан в ГДР. Первый советский четырехсерийный фильм "Вызываем огонь на себя" Сергея Колосова, показанный в 1964-м году, рассказывал о судьбе подполья на Брянщине во время войны. По сути, это и был первый советский боевик. В течение 10 лет появились телесериалы "Операция Трест", "Адъютант его превосходительства" и классика жанра - "17 мгновений весны". Дальше - "Тени исчезают в полдень", "Шерлок Холмс", "Место встречи изменить нельзя". С начала 90-х на российском телеэкране засилье мыльных опер, про богатых, которые плачут, про рабынь, про просто Марий и Санта-Барбару. Начиная с 1997-го года, количество зарубежного "мыла" резко сократилось. Ведущие телеканалы заменили его на полнобюджетные, по российским меркам, сериалы из криминальной жизни. Среди ста самых популярных программ 2002-го года 25 составили сериалы, все недавно выпущенные. Сериал "Идиот" - первая с советских времен доскональная экранизация русской классики.
Анна Качкаева: Вот такая вот короткая историческая справка. Сергей Александрович сказал, что первый российский сериал все-таки не в 1964-м году вышел, а в 1965-м. Тем не менее, Сергей Александрович, вам нынешние телекритики отдают должное, признавая, что именно вы в статьях 1964-го года и чуть более поздних лет первым обратили внимание на литературные корни телесерийности, о которых вы собственно говорили и в первой части нашей программы и называли многосерийность явлением общекультурным. И через 10 лет вы пишете статью "Парадоксы многосерийного фильма" и нынче опять, как я понимаю, готовы говорить об этих самых парадоксах. Получается, что сериалы - это вот по российским меркам, или я чего-то неправильно понимаю, такое нечто бесконечно развивающееся, а вовсе не поточная технология, принятая на Западе.
Сергей Муратов: Можно считать, развивающееся, а можно, наоборот - возвращающееся к истокам. Если мы считаем, что не экранизация оригиналов, а сами оригиналы, начиная с "Илиады" и "Одиссеи", были многосерийными, так мы не развиваемся, мы возвращаемся.
Анна Качкаева: Так вот все-таки давайте поговорим об этих самых парадоксах многосерийности. В чем они состоят?
Сергей Муратов: Давайте, я еще раз вернусь к тому, что многие критики наши полагают, что сериал это вот исчадие ада, придуманное телевидением. Но мы уже говорили о том, что телевидение не придумало, хотя самое интересное: эту точку зрения я обнаружил, когда беседовал с некоторыми исполнителями знаменитых наших сериалов, не буду говорить, каких, начало которым положила "Улица разбитых фонарей", нам пришлось вместе бывать на всяких фестивалях, и вот они с удивлением перед тем, каким гигантским успехом пользуется этот сериал, они делились своими размышлениями о том, что вообще-то им чужд этот жанр, что они себя чувствуют своими среди чужих, что у них такое ощущение, что некоторые из них, по крайней мере, что они чуть ли не продали душу дьяволу за то, что согласились участвовать в жанрах второго сорта. Насчет дьявола я утверждать не берусь, насчет души тем более, хотя, очевидно, доля правды здесь существуют
Анна Качкаева: Я допускаю, что это могло быть так, потому что если мы посмотрим на эти вот минувшие семь лет, то главный жанр, и социологи это подтверждают - криминальная драма, полицейское расследование, бандитская история, исторический детектив, вот таковыми были сериалы. И, может, именно поэтому он превратился в представлении многих, и зрителей, в том числе, в жанр низкий, иначе, как "мылом", "мусором", "жвачкой" его не называют.
Сергей Муратов: Анна Григорьевна, ну вы абсолютно правы. Именно в этом все и дело - что уровень вот этих сериалов, которые у нас возникли после перестройки практически с нуля, потому что опыт вот тех минисериалов, которые мы создавали, включая "17 мгновений весны", он ушел вместе с творческим объединением "Экран", которое производило эти сериалы, со всеми подобными объединениями в других больших городах, и практически мы начинали с нуля. В результате мы выросли до масштабов вот этих уголовных и милицейских сериалов, о которых очень точно отозвался драматург Михаил Шатров сказав, что это - "мастер-класс бандитизма". И естественно многие стали считать, что вот этот уровень сегодняшних сериалов - это просто врожденное качество жанра, и жанр как таковой, если многосерийность называть жанром, противопоказан высокой словесности, высокой литературе. Собственно в этом и был пафос того, что я попытался вернуть нас к тому, что начиналась-то высокая литература, если это называть жанром, с этого самого жанра. Мало того, когда первые читатели, скажем, "Войны и мира", они же, между прочим, не в книжках читали "Войну и мир", они читали ее в главах, которые печатались из месяца в месяц в журналах, и это относится к большинству наших классических произведений. То есть, первая встреча была не на следующий день, а ждали месяц, пока выйдет следующий журнал.
Анна Качкаева: И, скорее всего, читатели вряд ли относились к этому как к абсолютной классике.
Сергей Муратов: Конечно, уж не говоря о том, что они за месяц что-то забудут - ничего они не забывали. Кстати, на этом основано и то, что мы еще не умеем, не умели, по крайней мере, показывать те сериалы, которые на Западе покупали, скажем, та же "Сага о Форсайтах" - то, что мы 26 серий показали за 18 дней, с точки зрения принципов показа международных, общепринятых - нонсенс, потому то там это сериал показывался раз в неделю. Каждый день показывались только мыльные оперы, они днем шли. А это раз в неделю.
Анна Качкаева: И это вот действительно низкий жанр, то есть, "Сага о Форсайтах" и "Дэвид Копперфилд" - это сериал, который следует показывать раз в неделю.
Сергей Муратов: А мыльную оперу можно каждый день, между делом.
Анна Качкаева: А вот "Идиота" теперь показывают 4 раза в неделю.
Сергей Муратов: Мало того, я вам больше скажу,: когда мы экранизировали, сейчас не буду говорить о художественных достоинствах, "Азазель", то мы ухитрились пять серий, там, по-моему, было "Первый канал" показал их за один день. Это прост говорит о том ,что абсолютно не было учтена специфика и особенность многосерийности, даже у тех людей, которые собственно заказывали этот сериал, и от которых вообще зависела его судьба.
Анна Качкаева: Сергей Александрович, а вот слушатель нам сказал: "Чего растянули на три дня, лучше бы уже показали все вместе за три часа".
Сергей Муратов: Правильно, давайте вернемся к этому. Кстати, попутно: когда Шерлок Холмс публиковал первые свои два произведения - "Этюд в багровых тонах", "Знак четырех" - никакого особого эффекта не было, эффект был тогда, когда он начал и эти произведения, и, кстати, и другие публиковать в журналах. Дело в том, что сериальное произведение - это не просто зрелище, это привычка. И именно из-за того, что это привычка, только этим можно объяснить бытование в мире таких сериалов, которые длятся не только 26 серий "Саги о Форсайтах" - это называется минисериал, и то, что мы производили у себя в объединении "Экран" - это все были минисериалы. Даже "17 мгновений весны", там, если не ошибаюсь, были 12 фильмов - мини-мини-сериал, а есть сериалы, которые длятся не только годами, но и десятилетиями.
Анна Качкаева: Вот, кстати, вопрос с пейджера из Екатеринбурга: почему в России не снимают длинных сериалов?
Сергей Муратов: Именно поэтому, потому, что мы до сих пор не верим в то, что многосерийное произведение способно удерживать публику. Хотя именно в его многосерийности заключается очень часто, я не хочу сказать, что любое произведение любого качества должно удерживать публику, но высокое качество не противоречит многосерийности. Более того, многосерийность позволяет более дотошно, более последовательно, более досконально следить за судьбой героев и за ситуацией, что невозможно сделать в одноразовом произведении. И тут еще одно появляется обстоятельство, которое с этим непосредственно связано: у нас в свое время были жуткие споры, теперь их нет - чем отличается телефильм от кинофильма? Ну, в какой-то степени, однажды эти споры были временно погашены, когда был опубликован перевод книги Рене Клера "Размышления о кино", и он там тоже в одной главе задавал вопрос: чем отличается кинофильм от телефильма, телефильм от кинофильма? Да ничем. Потому что любой телефильм можно показать на киноэкране. Можно было задать встречный вопрос - и любой кинофильм можно показать на телеэкране?
Анна Качкаева: Что и происходит собственно.
Сергей Муратов: Это одно. Тут же вам возразят многие кинодеятели, мастера, они скажут: "Да вы что, с ума сошли?! На телеэкране, на этом маленьком, в сравнении с киноэкраном, обрамленном кадром пространстве теряется чуть ли не большинство художественных достоинств наших фильмов". И в то время не очень, в принципе, можно было всерьез возражать Клиру. Но прошло время, и если сегодня задать вопрос: возьмем не очень высокого качества, но безумно популярный сериал "Санта-Барбара". Можно себе представить, чтобы "Санта-Барбара" выходила не на телевидении, а в кино? Много ли бы мы нашли желающих каждый вечер на протяжении многих лет...
Анна Качкаева: Лет 7 она, по-моему, в Америке показывалась.
Сергей Муратов: Ну, сейчас-то она закончилась, но 7 лет - это еще подростковый возраст.
Анна Качкаева: Сергей Александрович, я должна вас вернуть к началу прошлого века: 1911-й год - французы говорили о том, что снималось еще немое кино на 12 серий, значит, народ все-таки ходил.
Сергей Муратов: Ходил... А Джеймс Бонд - и сегодня, но это исключения, это не есть правило. А на телевидении это правило, это органично телевидению, органично аудитории телевидения.
Анна Качкаева: Поэтому слушателям нашим надо просто спокойно принять это к сведению: сериал существует как такое первородное свойство телевизионности, и поэтому к нему надо так относиться.
Сергей Муратов: Конечно, не только телевизионности, но, и как ни странно, и художественности. Сериал не сообщает художественности, но не противоречит ей. И есть еще один аспект, совсем неожиданный: дело в том, что постоянные герои - они ведь могут быть и документальными героями. К сожалению, очень мало я могу привести отечественных примеров, но наверняка кто-то из зрителей помнит цикл ленинградский, который назывался "Контрольная для взрослых". Авторы ведь не собирались, они сняли первых 10 передач...
Анна Качкаева: Да, теперь режиссер этого сериала предпринял, видимо, тоже отчасти контрольную с президентом. Он 10 лет назад разговаривал с не президентом...
Сергей Муратов: Тут была прямая связь, потому что, как выяснилось, президент, когда они познакомились, он тогда еще не был президентом, кстати, он ему сказал: "Знаете, почему я вас пригласил? Потому что я видел "Контрольную для взрослых". "Контрольная для взрослых" - это было поразительное даже по мировым масштабам явление, потому что они начали показывать людей с шестилетнего возраста, думали, что на этом закончили цикл, но после этого просто гора писем заставила его продолжать, и они продолжали этот сериал 17 лет, и уже 23-24 года было их героям, и очень жалко, что они после этого вдруг прекратили.
Анна Качкаева: Да, но, кстати, опять же возвращаясь к вашей мысли о том, что это свойственно не только телевидению: Конан Дойль, в конце концов, тоже не смог утопить своего Шерлока Холмса в водопаде, именно потому, что королева Виктория сказала: Что же это такое, зачем он будет это делать?"
Сергей Муратов: И я надеюсь, что Игорь Шадхан и Светлана Волошина, которые создавали "Контрольную для взрослых", что они все-таки опомнятся и вернутся к своим героям. Кстати, можно привести пример и Алексея Погребнова с его документальным циклом "Лешкин лук" - он ведь, когда начинал снимать, не думал, что это продлится 10 лет - про семью фермеров, там начались такие драматические коллизии, что стало безумно интересно наблюдать и ждать, что с ними произойдет после этого. Можно вспомнить, 5 или 6 лет длился цикл Владимира Герчикова "Кучугуры и окрестности". Собственно, Кучугуры - это название села, о котором он начал снимать свои фильмы, и просто зрительский интерес не позволял ему прекратить. То есть, о чем я хочу сказать - о том, что если в художественном произведении как бы художественное произведение кончается, и жизнь героя, естественно, на этом как бы жизнь в культуре прекращается, то когда снимаются документальные фильмы о реальных людях, то эти самые прототипы - они же продолжать жить, и зрителю чрезвычайно интересно, что с ними случилось дальше. С этой точки зрения я склонен думать, что сегодняшний документальный киенематограф наши потомки назовут эпохой незавершенных фильмов, потому что есть целый ряд замечательных фильмов, есть, например, прекрасный фильм "Вороне где-то Бог" Владислава Виноградова - о том, как поступают в театральное училище абитуриенты, и фильм прослеживает все три тура поступления, замечательный фильм, но после этого он ни разу не вернулся к своим героям. А еще более интересен был фильм "Все мои сыновья", он был в 1967-м году, приехали ВГИКовцы, выпускники, и в Ленинграде сняли такой фильм-анкету, исповедь, примерно 10-15 молодых людей - что они думают о жизни, обо всем на свете. Он был очень откровенный, очень искренний, успех был невероятный, даже напечатали сценарий, монтажный лист в "Комсомольской правде" и перепечатывали несколько раз, но чрезвычайно интересно было бы вернуться дальше к этим героям и узнать.
Анна Качкаева: А телевидение, как я понимаю, сейчас все-таки иными проектами занимается, например, "Фабрикой звезд" - это ведь тоже отчасти сериал:
Сергей Муратов: Конечно, безусловно, отчасти сериал. Но в данном случае, правда, само телевидение оказывает воздействие на своих героев... Да, это интересно: как телевидение оказывает воздействия на своих героев, и что потом с этими героями происходит.
Анна Качкаева: Да, и в завершение, потому что поводом к этому разговору стал показ сериала "Идиот" - все-таки, в чем историческая роль этого сериала? Явно вы вот думаете о и том, что с него что-то должно начаться.
Сергей Муратов: Да, я еще раз повторяю: историческая роль заключается в том, что, я надеюсь, не утверждаю, надеюсь, что это изменит отношение к многосерийности вообще, в принципе, и не только у авторов, в первую очередь, у авторов будущих, но и у продюсеров, коммерсантов, которые, может, начнут понимать, что они имеют дело вовсе не со "вторым" жанром, "низким", и не будут повторять то, что раскупается в первую очередь на уличных прилавках, эти мелодрамы и прочее, а начнут думать о том, что то, что мы называем высокой литературой, не только способно, но просто обязано быть на телевизионном экране, и ее последствия будут, конечно, не последствиями "мастер-класса бандитизма", а гораздо более высокими.
