Передача первая >>>
Тольц:
Когда 25 февраля 1956-го года делегаты ХХ съезда стали нестройно подпевать фонограмме их партийного гимна, может быть, никто из них и не догадывался, что этот последний и решительный, грохочущий до сих пор бой, в тот самый день и начался. Его первым залпом оказалась многочасовая речь Хрущева о культе личности, а первым плацдармом - возбужденные умы и пошатнувшаяся вера коммунистов всех стран.
ХХ съезд. Первая передача, посвященная его 40-летию.
После Сталина. Годы 1953-1955.
(Звучит "Интернационал)
В 53-м, когда от Москвы до самых до окраин 1/6 части земной суши зазвучала эта песня, на своей подмосковной даче умер Сталин. У подданных эта смерть вызвала разнообразную гамму чувств: скорбь и тайное ликование, надежду и отчаяние, у многих - растерянность... Но приближенные усопшего диктатора не растерялись.
Рассказывает, проследивший это по нечитанным многими тайным партийным документам, профессор Рудольф Пихоя - в недавнем прошлом - главный государственный архивист России.
Рудольф Пихоя:
Внезапная смертельная болезнь Сталина заставила его ближайших соратников срочно принимать меры для сохранения и укрепления своих позиций. В последние часы жизни Сталина полным ходом шло совещание о судьбе сталинского наследия.За 40 минут (с 20 часов до 20 часов 40 минут) 5 марта 53-го года, на совещании, которое именовало себя Совместным заседанием Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР, состоялся передел власти.
Председательствовал на этом совещании Хрущев. После информации министра здравоохранения СССР Третьякова о состоянии здоровья Сталина слово было предоставлено Маленкову. Тот сообщил, что "Бюро Президиума ЦК КПСС поручило ему доложить вам ряд мероприятий по организации партийного и государственного руководства, с тем, чтобы принять их в качестве совместного решения Пленума ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета." Однако докладывать Маленков не стал. Слово было предано Берии.
Процитируем запись его выступления:
"Бюро Президиума ЦК тщательно обсудило создавшуюся обстановку в нашей стране, в связи с тем, что в руководстве партии и страной отсутствует товарищ Сталин. Бюро Президиума ЦК считает необходимым теперь же назначить Председателя Совета Министров СССР. Бюро вносит предложение назначить Председателем Совета Министров СССР товарища Маленкова. Кандидатура товарища Маленкова выдвигается членами Бюро единодушно и единогласно. Мы уверены: вы разделите это мнение о том, что в переживаемое нашей партией и страной время у нас может быть только одна кандидатура на пост Председателя Совета Министров СССР - кандидатура товарища Маленкова."
(Многочисленные возгласы с мест: "Правильно!Утвердить!")
Пихоя:
Получив таким образом поддержку, Маленков начал выступать вновь. Он объявил, что на должность первых заместителей Председателя Совета Министров СССР рекомендованы Берия, Молотов, Булганин, Каганович. Маленков внес пакет кадровых перемещений и назначений. Среди них - вопрос о слиянии Министерства внутренних дел и Госбезопасности в одно министерство - МВД и о назначении министром внутренних дел Берии. О назначении министром иностранных дел Молотова, министром вооруженных сил - Булганина. Им были внесены предложения об объединении значительного числа министерств.
Принципиальное значение имело также его предложение: иметь в Центральном Комитете КПСС вместо двух органов ЦК - Президиум и Бюро Президиума, один орган - Президиум Центрального Комитета КПСС, как оно определенно Уставом Партии. Ревность соблюдения Устава Партии, впрочем, несколько омрачалось тем, что на практике ликвидировалось не Бюро Президиума, а именно сам Президиум, утвержденный ХIХ съездом партии. Вместо прежнего Президиума, численностью в 25 человек, появлялся новый, численностью в 11 членов и 4-х кандидатов в члены Президиума.
Изменения, произошедшие на совещании 4 - 5 марта настолько же важны, как и незаконность с точки зрения Устава КПСС. Незаконность таких перемен была столь очевидна, что, принятое на этом заседании решение потребовалось оформить как совместное решение Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Причина столь беспрецедентного объединения партийных и государственных органов связана с желанием предать видимость законности, легитимности столь радикальному пересмотру решений ХIX съезда КПСС.
В основе этого решения, как стало ясным несколько позже, лежало заранее подготовленная записка Берии, предварительно согласованная с Молотовым. Именно в этой совместной бериевско-молотовской записке состоялось распределение власти, при котором главный главный государственный пост Сталина - пост Председателя Совета Министров СССР - получал Маленков. Тот самый Маленков, который последние годы жизни Сталина фактически контролировал карательные службы страны. Его союзник в эти же годы - Берия - получил пост первого заместителя председателя Совмина и министра нового министерства под старым названием - Министерства Внутренних дел, куда вошло собственно МВД и конкурирующее с ним МГБ. Таким образом ликвидировалось соперничество прежнего МВД и МГБ, и Берия становился во главе огромного ведомства, располагавшего собственными воинскими формированиями, своими судами и местами заключения, промышленными предприятиями, непосредственными возможностями вмешательства практически в любой вопрос внутренней и внешней жизни страны. Другими заместителями предсовмина стали Булганин, получивший пост военного министра, Молотов, вернувший себе после смерти Сталина пост министра иностранных дел.
Отметим, что заместителями Председателя Совета министров стали Каганович и Ворошилов, так же находившиеся в тени в последние годы жизни Сталина. Никита Сергеевич Хрущев, в отличии от своих коллег, не получил никаких государственных должностей, оставшись только секретарем ЦК и членом Президиума ЦК КПСС.
Тольц:
Вот, что вспоминает сегодня сын Никиты Сергеевича Хрущева - Сергей Хрущев:
Сергей Хрущев:
Первое, что меня поразило, когда отец пришел в тот день (когда это было? 5 марта, по-моему, да, когда он умер) вечером, довольно поздно, но значительно раньше, чем обычно, и тогда выдохнул и сказал:"Сталин умер." Не выдохнул - сказал. Я воспринял это как конец мира - а он так спокойно сказал: "Ну ладно, пойду посплю, устал я со всем этим..."
Тольц:
Хрущев, рассуждали позднее историки Михаил Геллер и Александр Нехлич, не стал претендовать на высшую правительственную должность. Вопреки своему характеру, он оказался на этот раз достаточно терпеливым, чтобы ждать. Для него Маленков сам по себе был не опасен, опасен был Маленков в союзе с Берия или Берия в союзе с Маленковым.
Что же однако означал этот перекрой пирога власти, так утомивший Никиту Сергеевича после смерти Сталина?
Пихоя:
Создается впечатление, что бросившиеся к совминовским портфелям партийные соратники Хрущева считали, что главным источником власти стали государственные институты, и в политическом наследстве Сталина его пост Председателя Совмина ценнее должности секретаря ЦК КПСС.
Известные основания для подобного предположения имелись. Председатель Совмина, по политической традиции, руководил заседаниями Политбюро, а позже Президиумами ЦК, большинство партийных решений могли быть реализованы только через государственный аппарат. Таким образом рождалась уверенность, что тот, кто контролирует государственную власть, тот определяет и партийную политику.
И вот в этом противоречии - противоречии, с одной стороны, - части партийного аппарата, с другой стороны, - части государственного аппарата, лежит одна из предпосылок тех столкновений, из которых вырастал ХХ съезд.
Тольц:
ХХ съезд. В эфире первая передача Радио Свобода, посвященная его 40-летию.
Мы говорим сегодня о том, что происходило после смерти Сталина в 53-м, 54-м, 55-м годах в Советском Союзе.
С конца 40-х по 53-й там находился известный ныне американский специалист по истории сталинизма профессор Роберт Таккер. Тогда молодой Таккер, никакой еще не профессор, работал в Москве редактором Службы перевода Американского, Английского и Канадского посольств.
Сегодня, 40 с лишним лет спустя, я спрашиваю его, как он тогда расценивал смерть Сталина?
Таккер:
В эти угрюмые и страшные последние годы сталинщины я мало-помалу пришел к выводу, что Сталин - единовластец, что он ведет политику очень по-своему, что террор опять готовится, Большой террор даже. Особенно это было видно в начале 53-го года, когда возникло это дело врачей.
Я тогда пришел к выводу, что если Сталин умрет, это будет огромное историческое событие, что всякие будут перемены в России, что это будет конец целой эры и начало новой эры. И я помню еще те дни, когда он умер. Потом я и моя русская жена Евгения Константиновна Пестрецова, на которой я женился в 1946 году, мы уехали в конце июня, на конец 53-го года. И когда я уже работал здесь, в Америке, и писал статьи, доклады о событиях там, в России, мои коллеги не понимали, почему я придал такое огромное значение смерти Сталина. Казалось им, что интересные события происходят, но это перемены небольшие. Например, какие-то русские жены иностранцев - дали им возможность уехать со своими мужьями и так далее... Австрийский договор и некоторые другие события. Но что это такое?
Я старался им доказывать: нет, это большое было событие. Это уже не та сталинская Россия, это - другая Россия. И это начинается новый исторический период .
Тольц:
Иначе, нежели американцы , отнеслись к смерти Сталина русские эмигранты. Буквально за несколько дней до его кончины, 1 марта 53 -го года, в эфир впервые вышла их радиостанция - предтеча Радио Свобода, которую вы слушаете сейчас.
Фонограмма 1953 года:
Слушайте, слушайте! Сегодня начинает свои передачи новая радиостанция "Освобождение"!
Уже в первой своей передаче "Освобождение"провозгласила:
Такая чудовищная ненормальность, такое попрание разумного и человеческого, каким является большевистская тирания в России, не может длиться бесконечно. Только эта уверенность и дает силы переносить выпавшие на долю каждого из нас лишения.
Тольц:
Свои надежды на изменение режима эмигранты открыто связывали с чаемой ими смертью Сталина. И вот он умер. И перемены начались.
Профессор Рудольф Пихоя рассказывает:
Пихоя:
Сразу же после смерти Сталина начались те изменения, которые немедленно были зафиксированы обществом. Шедшее полным ходом следствие по делу Абакумова, или "дела врачей", как его пытались переименовать, споткнулось со смертью Сталина и встало. Еще в феврале давались санкции на арест Марии Вейцман - врача, преступление которой состояло в том, что она была сестрой первого Президента Израиля Вейцмана, генерал-майора, Героя Социалистического труда Гонора, вообще неизвестно в чем виноватого... 5 марта 1953 года министр Государственной безопасности Игнатьев докладывал Маленкову, Берии, Булганину и Хрущеву о разговорах в армии вокруг болезни Сталина. Среди подслушанных мнений обращает на себя внимание многочисленные антисемитские рассуждения о том, что причины болезни Сталина - подлые происки "врачей-убийц"
И вдруг со смертью Сталина, казалось, все меняется. 17 марта Берия направляет Маленкову допрос некой гражданки, которая сообщила, что бывший заместитель министра Государственной безопасности Рюмин, один из главных действующих лиц по "делу врачей" и инициатор ареста Абакумова, один из инициаторов, точнее исполнитель этого следствия над Абакумовым, совершил ряд должностных преступлений, арестовав ее мужа. Интересен вывод Берии:
Учитывая, что Рюмин является организатором фальсификации и извращений в следственной работе, мною дано указание об аресте Рюмина.
Сразу же начался пересмотр обвинений, выдвинутых против участников "дела врачей". Поступили показания подследственных, сообщавших ужасные подробности механики следствия. Впрочем, эти известия не были тайной для тех, кому они сообщались. Второго апреля Берия направил в Президиум ЦК записку об убийстве Михоэлса. В этой записке он сообщал, что "знакомство с Михоэлсом стало основанием для обвинения в террористической и шпионской деятельности врачей: Вовси, Когана, Гринштейна, жены Молотова Жемчужиной." Записка свидетельствовала, что все эти обвинения были фальсифицированы. Подлинным организатором убийства Михоэлса назывались: Сталин, Абакумов, единственный, кажется, оставшийся к тому времени на свободе заместитель Абакумова Огольцов и бывший министр Государственной безопасности Белоруссии Цанава.
На следующий день, 3 апреля 1953 года, Президиум ЦК, заседавший в том же самом составе, когда он принимал резолюцию о "врачах- вредителях", принял совершенно противоположное решение. В частности:
Полностью реабилитировать и освободить из-под стражи врачей и членов их семей. Привлечь к уголовной ответственности работников бывшего МГБ, которые были виноваты в фальсификации этого дела.
Кроме этого: предполагалось потребовать от Игнатьева (бывшего министра Государственной безопасности) представить в Президиум ЦК объяснения о допущенных Министерством Государственной безопасности грубейших извращениях закона. В этом решении отменялся Указ о награждении врача Тимошук орденом Ленина и принималось к сведению сообщение Берии, что Министерство Внутренних дел впредь исключит возможности подобного рода нарушений.
Тольц:
ХХ съезд. В эфире - первая передача Радио Свобода, посвященная его 40-летию. Мы говорим сегодня о том, что происходило после смерти Сталина, в 53-м, 54-м, 55-м годах в Советском Союзе.
Одним из важнейших событий той поры, во многом определившем дальнейшее политическое развитие системы, было свержение могущественного члена первого послесталинского триумвирата Лаврентия Павловича Берия. Потрясенный падением одного из столпов режима, народ узнал об этом 10 июля 53-го, когда было опубликовано сообщение об аресте Берия. Ясно и тогда было, что соратники Берия страшно боялись его, и этот их страх и погубил Лаврентия Павловича. Но, а многие выдвинутые против него идеологические, политические обвинения с сомнением и изумлением воспринимались некоторыми и тогда, 43 года назад. А сегодня, когда мы знаем о них по секретным ранее материалам Пленума ЦК, на котором клеймили низвергнутого Берия, они выглядят еще менее убедительно и куда более двусмысленно.
Молотов, к примеру, обвинил Берия в намерении отказаться от строительства социализма в Восточной Германии. Берия, якобы, заявил, (я процитирую Молотова): "Достаточно и того, чтобы Западная и Восточная Германия объединились как буржуазное миролюбивое государство..." Для реализации этой идеи понадобилось почти четыре десятилетия. И никто, ни в единой ныне Германии, ни в России, с которой она так тесно связана, ни одним благодарным словом не вспоминают советского отца общегерманской послевоенной идеи.
Обвиняли тогда Берия и в попытке нормализации отношений с Югославией (как тогда выражались - с "продажной кликой Тито-Ранковича"). Но чуть позже это сделал его обличитель - Хрущев. С подачи Матиаса Ракоши обвиняли и в принижении роли Коммунистической партии и ее руководящих органов. По словам того же Хрущева, Берия якобы заявлял: "Что ЦК? Пусть Совмин все решает, а ЦК занимается кадрами и пропагандой". Никита Сергеевич возмущался: "Разве так нас учили Ленин и Сталин относиться к партии?" Это правильно - не так.
Но на этом строилось неожиданное и необоснованное обвинение. Я опять процитирую: "Взгляды Берия на партию ничем не отличаются от взглядов Гитлера." Столь же голословно выглядели обвинения в организации "менгрельского дела", в действительности подстроенного и против него (Берии) Министерством Госбезопасности и дело "кремлевских врачей", инициатором освобождения которых явился сам Берия.
Даже последнее обстоятельство было, как обвинение, в причудливой форме выдвинуто против него. Хрущев и Булганин утверждали, что Берия присвоил заслугу прекращения этих дел себе, а на самом деле она принадлежит партии, то есть членам Президиума ЦК и правительства.
В вину Берия были поставлены его майские 53-го года записки "О работе бывших органов безопасности Литвы и Украины по борьбе с антисоветским подпольем." Документы эти, кстати, были одобрены ранее теми же его обвинителями - Президиумом ЦК. А речь в них шла о необоснованных репрессиях и раскулачивании в Литве и Западной Украине, о преследовании национальной интеллигенции, русификации и так далее... Теперь же первый секретарь ЦК компартии Украины Кирпиченко заявил, что и слова-то такие "западно-украинская интеллигенция", "западно-украинские кадры", "русаки", "русификация", "Западная Украина" давно вышли из употребления и подходящи лишь для националистов.
Вменены были и в вину Берия и амнистия 53-го года, (хотя она подписана была Ворошиловым, но готовилась им), и отказ от увеличения сверхпланового финансирования атомной энергетики - требовал, чтобы укладывались в утвержденные сметы, - и многочисленные внебрачные связи, в том числе, - с проститутками, якобы, наградившими его сифилисом... И даже, так и недоказанное сотрудничество с мировым империализмом.
Говорили и о фабрикации МВД дел против невинных людей. Но эти обвинения проходили, как бы, вторым планом. На первом был страх.
Читая сегодня секретные материалы того Пленума далекого 53-го года, прежде всего чувствуешь, как все они, там выступавшие, боялись этого человека, способного силой и интригами подмять всех их под себя. Но это так понимаешь сейчас. А как это воспринималось тогда?
Вот что вспоминает сын Никиты Сергеевича Хрущева,Сергей, в 53-м - восемнадцатилетний парень из семьи, где, по его словам, "никогда не говорилось ничего лишнего":
Сергей Хрущев:
Для меня это было все-таки больше разрозненные, отдельные факты, которые не складывались ни в какую картину и получали объяснение через арест Берии, которого уже к тому времени все очень боялись. Что во многом это было удобно всем объяснить, что Берия был главным виновником всех этих дел...
Тольц:
Но ведь теперь же, - сказал я Сергею Никитичу Хрущеву, - мы знаем, что именно Берия был инициатором прекращения этих дел, в частности , "дела врачей"...
Сергей Хрущев:
Да, конечно, он был инициатором прекращения этого дела. Вы знаете, я не могу согласиться с теми, кто рассказывает про Берию, что он делал это из каких-то лучших побуждений, так же как и не могу согласиться с теми, кто говорят, что Гиммлер в 45-м году осознал всю пагубность гитлеровской политики и хотел договориться с союзниками.
Берия повторял тот маневр, который был сделан после ареста Ежова. Он хотел выпустить каких-то людей, получить максимум поддержки со всех сторон, а потом начать тоже самое, но со своих позиций. Ведь когда мы говорим, что Берия начал выпускать людей, да и не только врачей - было и "менгрельское дело" и другие - но с другой стороны, он ратовал за сохранение "троек" и , самое главное, пытался провести через Президиум ЦК решение, разрешающее осуждать тройкам на десять лет, а потом продлевать это осуждение перманентно в течении нескольких раз для всех арестованных людей. А это говорит о том, что он думал о будущем, что одних гостей он заменит в концлагерях другими.
Тольц:
Много из обозначенных здесь сюжетов не вместить в эти первые 50 радиоминут. Ко многому мы еще вернемся в последующих передачах. Важно только помнить, что о многих из тех перемен в верхах, которым посвящена сегодняшняя передача, тогдашние подданные Кремля и Лубянки лишь догадывались.
Говорит историк Елена Зубкова.
Елена Зубкова:
Последний раз они были вместе, кажется, тогда - в марте 53-го, в дни общего траура. Вожди и те, кого они называли массы, народ. А дальше каждый пошел своей дорогой: одни бросились делить наследство, другие с любопытством наблюдали:"А что же дальше?" Впрочем, любопытство началось почти сразу, почти на другой день после похорон.
Достаточно было внимательно вчитаться в газеты. Сначала вокруг имени Вождя и Учителя исчезли эпитеты "великий", "гениальный", "мудрый". Затем и само это имя стало исчезать с газетных полос, а вместо этого появилось новое и маловразумительное понятие: "культ личности". Как будто бы все догадывались о чем или ,точнее, о ком идет речь, но имя виновника все еще не называлось. Они еще боялись. Боялись его тени. Об этом было неловко говорить даже в собственном кругу - не хватало слов. Отсюда это извинительное-разоблачительное, произнесенное впервые Маленковым : "культ личности товарища Сталина". - "Народ нас не поймет."
Они по-прежнему были убеждены, что вправе решать такие вещи. И в чем-то угадали. Народ действительно не понял всей этой первоначальной сумятицы вокруг имени Сталина. Однако не понял, точнее не принял, не того, что делалось, а то как это было сделано.
Да и не было никакого народа: было большинство людей, занятых своими проблемами и равнодушными к большой политике. Были интеллигенты, о многом догадывавшиеся раньше, но предпочитавшие молчать. Была молодежь, как всегда менее других осторожная в выражении своих симпатий и антипатий.
В канун 8 марта 54 -го года, когда прошел год со дня смерти Сталина, в московском студенческом общежитии, что на Стромынке, по традиции к Женскому дню показывали фильм "Член правительства" с Верой Марецкой в главной роли. В фильме есть финальная сцена, когда в огромный зал, под гром аплодисментов собравшихся, входит Сталин. И вот, когда Сталин появился на экране, зрительный зал тоже встал и зааплодировал. Эти ребята не были фанатами Сталина - во всяком случае, тот поступок питался другими чувствами. Контраст между прежней шумихой, окружавшей имя вождя и внезапным провалом молчания, без какого-либо разумного объяснения, был настолько искусственен, что казался безнравственным.
Тольц:
Студенты, однако, тоже все воспринимали по-разному, вот ленинградский студент 50-х годов, мой коллега Юрий Гендлер:
Юрий Гендлер:
Я вспоминаю 1 мая 1953 года. Праздничный первомайский концерт из Большого зала Дома Союзов. Первое отделение как всегда - торжественно-величавое, а вот дальше начинаются некоторые неожиданности. Во-первых, объявили, что второе отделение концерта ведет Заслуженный артист республики Леонид Утесов. И вот Утесов сразу же начинает: "Открываем второе отделение с танго "Брызги шампанского" И вот это произвело невероятное совершенно впечатление. Эти слова - "Танго "Брызги шампанского"- прозвучали как политическая декларация, как политическое заявление.
Сейчас в это трудно поверить, но это был стиль эпохи: не что сказано, а как сказано и когда сказано. Танго уже было много лет перед этим как запрещено как слово, не существовало: был "медленный танец", был "быстрый танец". И вот тогда, в этот момент мы почувствовали, что нас ожидают в жизни большие перемены...
Тольц:
Размышляя о тогдашнем молодежном восприятии звуков времени, тональность которого задавалась скрытыми от народа движениями в Кремле, сегодняшний историк Елена Зубкова говорит:
Елена Зубкова:
Они тогда еще не задумывались о сущности таких понятий, как Сталин и сталинизм, но интуитивно, движимые нравственным чувством, стали на тот путь преодоления Сталина, который в итоге оказался конструктивнее и глубже и, уж во всяком случае, честнее тех антикультовых мер, которые предложили вожди.
Одни были готовы отдать в залог общественному мнению Сталина-человека, оставив в сущности неприкосновенным, хотя несколько модернизированным его главное детище - советский строй. Другие не приняли этого жертвоприношения, во всяком случае сочли его недостаточным, не объясняющем, но требующим новых разъяснений.
Да, каждый шел своей дорогой. Это только кажется что ХХ съезд стал кульминационной точкой их встречи. Они снова разминулись...
Тольц:
Тем временем маховик борьбы за власть продолжал раскручиваться. После устранения Берия, следующей мишенью Хрущева оказался Маленков. Профессор Пихоя рассказывает:
Пихоя:
В начале 1955 года на январском Пленуме ЦК КПСС выступил Хрущев, обвинивший Маленкова в отсутствии необходимых знаний, опыта хозяйственной и советской работы. В вину Маленкову было поставлено его выступление на љV сессии Верховного Совета СССР, где тот говорил о необходимости расширения финансирования легкой промышленности за счет некоторого сокращения темпов развития тяжелой. Непосредственно перед Пленумом взгляды, ассоциировавшиеся с Маленковым, были подвергнуты критике главным редактором "Правды" Шепиловым в статье, опубликованной 24 января 1955 года. Впервые на Пленуме Маленков был публично обвинен в сотрудничестве с Берией, в том, что он несет ответственность за ленинградское дело и ряд других политических процессов 40-х - начала 50-х годов. После Пленума ЦК КПСС февральская сессия Верховного Совета СССР освободила Маленкова от должности Председателя Совета Министров, ключевой в тогдашней политической системе и назначила на эту должность Булганина - человека вялого и нерешительного. Эти их кадровые перестановки усиливали позиции Первого Секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева.
Тольц:
Нестабильность в политическом руководстве, довольно сложные процессы в экономике страны делали все более важным вопрос об отношении к сталинскому наследию, как к важному вопросу предстоявшего ХХ съезда КПСС - первого съезда после смерти Сталина.
Елена Зубкова:
Не знаю почему, но у нас в России жизнь вождей всегда привлекает большее внимание публики, чем какая-либо другая историческая тема. Даже таких вождей, что остались у государственного руля в 53-м. Но я, все-таки, о другом. О том, что происходило в эти годы от смерти Сталина до ХХ съезда за пределами Кремля.
С чего же все началось? Может быть с литературно-критических статей в "Новом мире", когда журнал стал превращаться в символ-пароль отечественной интеллигенции? Или, может быть с возвращения первых реабилитированных, пока еще не потоком, но робкой струйкой потянувшихся в родные места? Они-то могли много рассказать непосвященным. А может быть все началось с того, что сама власть теперь воспринималась по-другому?
Тольц:
Опять воспоминания Юрия Гендлера.
Юрий Гендлер:
Осенью 1955 года я учился тогда на третьем курсе ленинградского университета на юридическом факультете. Вдруг среди нас появились новые студенты и студентки, несколько человек. Они были старше нас на 5- 6 лет. Но очень быстро выяснилось, что они были арестованы в 49-50-х годах и вот сейчас вернулись. И все они произвели на меня и на моих друзей совершенно необыкновенное впечатление. Не тем, что они говорили, не тем, что они рассказывали, а как они говорили и как они рассказывали. Сталина они называли не иначе как "Гуталин", даже обсуждая что-либо, даже серьезный какой-нибудь вопрос, они говорили: "Ну вот помните, Гуталин тогда сказал... а вот Гуталин тогда это-то заявил..." Это слово "Гуталин" и как они спокойно его тогда говорили, не нервничая, с полной уверенностью что они говорят. Стиль эпохи в этом был.
Когда я услышал в первый раз слово "Гуталин", то я почувствовал, что свобода слова в принципе начинает быть завоеванной. То есть было ощущение определенного освобождения. В этом смысле ХХ съезд не был неожиданностью. Неожиданность была в другом: в том, что десталинизация стала официальной политикой. Но сама по себе она началась для меня и для моих друзей гораздо раньше.
Тольц:
Да, десталинизация общественного сознания началась раньше той поры, как ее официально провозгласил на ХХ съезде Хрущев. О тонкой механике этого процесса Елена Зубкова говорит сегодня так:
Елена Зубкова:
Власть лишилась божественного ореола. А кесарю, как известно - кесарево. Новые вожди, конечно, были наследниками Сталина, но ведь не Сталиным.
Перемена настроений особенно хорошо чувствовалась по тону писем, приходившим в те годы на Старую площадь. Большинство обращений по-прежнему сохранили почтительно-просящий характер. Но все чаще среди них встречались не просто критические, но требовательные, а порой и откровенно злые письма: раздражали пустые прилавки на фоне победных слов об изобилии, которые Маленков, вероятно не очень хорошо подумав, обещал через 2-3 года. Как всегда было много жалоб на начальство, а заодно торговых работников, спекулянтов и извечное:"Куда смотрит милиция?"
И все эти настроения буквально выплеснулись во время выборов в Верховный Совет в 55-м году, за год до ХХ съезда. Обкомы партии в своих отчетах о выборах сообщали о необычно большом количестве отведенных и забаллотированных кандидатов, особенно в сельской местности. Свое мнение о местном начальстве, а заодно и центральной власти, избиратели писали на бюллетенях, а когда тех не хватало, в отдельных записках. Конечно блок коммунистов и беспартийных победил и конечно с положенными 99%. Но демонстрация неприятия политики властей, а иногда и прямые угрозы в их адрес, было фактом, с наличием которого приходилось считаться. Вряд ли вожди, занятые тогда внутренними разборками (в начале 55-го как раз снимали Маленкова) обратили на этот факт должное внимание. Но Хрущев, человек интуиции, не мог не почувствовать - что-то надо делать!
Тольц:
По сути дела, его ответом на этот вопрос и была секретная антисталинская речь на ХХ съезде, которому Радио Свобода посвящает эту серию передач.
Передача вторая
Тольц:
Когда 25 февраля 1956-го года делегаты ХХ съезда стали нестройно подпевать фонограмме их партийного гимна, может быть, никто из них и не догадывался, что этот последний и решительный, грохочущий до сих пор бой, в тот самый день и начался. Его первым залпом оказалась многочасовая речь Хрущева о культе личности, а первым плацдармом - возбужденные умы и пошатнувшаяся вера коммунистов всех стран.
ХХ съезд. Первая передача, посвященная его 40-летию.
После Сталина. Годы 1953-1955.
(Звучит "Интернационал)
В 53-м, когда от Москвы до самых до окраин 1/6 части земной суши зазвучала эта песня, на своей подмосковной даче умер Сталин. У подданных эта смерть вызвала разнообразную гамму чувств: скорбь и тайное ликование, надежду и отчаяние, у многих - растерянность... Но приближенные усопшего диктатора не растерялись.
Рассказывает, проследивший это по нечитанным многими тайным партийным документам, профессор Рудольф Пихоя - в недавнем прошлом - главный государственный архивист России.
Рудольф Пихоя:
Внезапная смертельная болезнь Сталина заставила его ближайших соратников срочно принимать меры для сохранения и укрепления своих позиций. В последние часы жизни Сталина полным ходом шло совещание о судьбе сталинского наследия.За 40 минут (с 20 часов до 20 часов 40 минут) 5 марта 53-го года, на совещании, которое именовало себя Совместным заседанием Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР, состоялся передел власти.
Председательствовал на этом совещании Хрущев. После информации министра здравоохранения СССР Третьякова о состоянии здоровья Сталина слово было предоставлено Маленкову. Тот сообщил, что "Бюро Президиума ЦК КПСС поручило ему доложить вам ряд мероприятий по организации партийного и государственного руководства, с тем, чтобы принять их в качестве совместного решения Пленума ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета." Однако докладывать Маленков не стал. Слово было предано Берии.
Процитируем запись его выступления:
"Бюро Президиума ЦК тщательно обсудило создавшуюся обстановку в нашей стране, в связи с тем, что в руководстве партии и страной отсутствует товарищ Сталин. Бюро Президиума ЦК считает необходимым теперь же назначить Председателя Совета Министров СССР. Бюро вносит предложение назначить Председателем Совета Министров СССР товарища Маленкова. Кандидатура товарища Маленкова выдвигается членами Бюро единодушно и единогласно. Мы уверены: вы разделите это мнение о том, что в переживаемое нашей партией и страной время у нас может быть только одна кандидатура на пост Председателя Совета Министров СССР - кандидатура товарища Маленкова."
(Многочисленные возгласы с мест: "Правильно!Утвердить!")
Пихоя:
Получив таким образом поддержку, Маленков начал выступать вновь. Он объявил, что на должность первых заместителей Председателя Совета Министров СССР рекомендованы Берия, Молотов, Булганин, Каганович. Маленков внес пакет кадровых перемещений и назначений. Среди них - вопрос о слиянии Министерства внутренних дел и Госбезопасности в одно министерство - МВД и о назначении министром внутренних дел Берии. О назначении министром иностранных дел Молотова, министром вооруженных сил - Булганина. Им были внесены предложения об объединении значительного числа министерств.
Принципиальное значение имело также его предложение: иметь в Центральном Комитете КПСС вместо двух органов ЦК - Президиум и Бюро Президиума, один орган - Президиум Центрального Комитета КПСС, как оно определенно Уставом Партии. Ревность соблюдения Устава Партии, впрочем, несколько омрачалось тем, что на практике ликвидировалось не Бюро Президиума, а именно сам Президиум, утвержденный ХIХ съездом партии. Вместо прежнего Президиума, численностью в 25 человек, появлялся новый, численностью в 11 членов и 4-х кандидатов в члены Президиума.
Изменения, произошедшие на совещании 4 - 5 марта настолько же важны, как и незаконность с точки зрения Устава КПСС. Незаконность таких перемен была столь очевидна, что, принятое на этом заседании решение потребовалось оформить как совместное решение Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Причина столь беспрецедентного объединения партийных и государственных органов связана с желанием предать видимость законности, легитимности столь радикальному пересмотру решений ХIX съезда КПСС.
В основе этого решения, как стало ясным несколько позже, лежало заранее подготовленная записка Берии, предварительно согласованная с Молотовым. Именно в этой совместной бериевско-молотовской записке состоялось распределение власти, при котором главный главный государственный пост Сталина - пост Председателя Совета Министров СССР - получал Маленков. Тот самый Маленков, который последние годы жизни Сталина фактически контролировал карательные службы страны. Его союзник в эти же годы - Берия - получил пост первого заместителя председателя Совмина и министра нового министерства под старым названием - Министерства Внутренних дел, куда вошло собственно МВД и конкурирующее с ним МГБ. Таким образом ликвидировалось соперничество прежнего МВД и МГБ, и Берия становился во главе огромного ведомства, располагавшего собственными воинскими формированиями, своими судами и местами заключения, промышленными предприятиями, непосредственными возможностями вмешательства практически в любой вопрос внутренней и внешней жизни страны. Другими заместителями предсовмина стали Булганин, получивший пост военного министра, Молотов, вернувший себе после смерти Сталина пост министра иностранных дел.
Отметим, что заместителями Председателя Совета министров стали Каганович и Ворошилов, так же находившиеся в тени в последние годы жизни Сталина. Никита Сергеевич Хрущев, в отличии от своих коллег, не получил никаких государственных должностей, оставшись только секретарем ЦК и членом Президиума ЦК КПСС.
Тольц:
Вот, что вспоминает сегодня сын Никиты Сергеевича Хрущева - Сергей Хрущев:
Сергей Хрущев:
Первое, что меня поразило, когда отец пришел в тот день (когда это было? 5 марта, по-моему, да, когда он умер) вечером, довольно поздно, но значительно раньше, чем обычно, и тогда выдохнул и сказал:"Сталин умер." Не выдохнул - сказал. Я воспринял это как конец мира - а он так спокойно сказал: "Ну ладно, пойду посплю, устал я со всем этим..."
Тольц:
Хрущев, рассуждали позднее историки Михаил Геллер и Александр Нехлич, не стал претендовать на высшую правительственную должность. Вопреки своему характеру, он оказался на этот раз достаточно терпеливым, чтобы ждать. Для него Маленков сам по себе был не опасен, опасен был Маленков в союзе с Берия или Берия в союзе с Маленковым.
Что же однако означал этот перекрой пирога власти, так утомивший Никиту Сергеевича после смерти Сталина?
Пихоя:
Создается впечатление, что бросившиеся к совминовским портфелям партийные соратники Хрущева считали, что главным источником власти стали государственные институты, и в политическом наследстве Сталина его пост Председателя Совмина ценнее должности секретаря ЦК КПСС.
Известные основания для подобного предположения имелись. Председатель Совмина, по политической традиции, руководил заседаниями Политбюро, а позже Президиумами ЦК, большинство партийных решений могли быть реализованы только через государственный аппарат. Таким образом рождалась уверенность, что тот, кто контролирует государственную власть, тот определяет и партийную политику.
И вот в этом противоречии - противоречии, с одной стороны, - части партийного аппарата, с другой стороны, - части государственного аппарата, лежит одна из предпосылок тех столкновений, из которых вырастал ХХ съезд.
Тольц:
ХХ съезд. В эфире первая передача Радио Свобода, посвященная его 40-летию.
Мы говорим сегодня о том, что происходило после смерти Сталина в 53-м, 54-м, 55-м годах в Советском Союзе.
С конца 40-х по 53-й там находился известный ныне американский специалист по истории сталинизма профессор Роберт Таккер. Тогда молодой Таккер, никакой еще не профессор, работал в Москве редактором Службы перевода Американского, Английского и Канадского посольств.
Сегодня, 40 с лишним лет спустя, я спрашиваю его, как он тогда расценивал смерть Сталина?
Таккер:
В эти угрюмые и страшные последние годы сталинщины я мало-помалу пришел к выводу, что Сталин - единовластец, что он ведет политику очень по-своему, что террор опять готовится, Большой террор даже. Особенно это было видно в начале 53-го года, когда возникло это дело врачей.
Я тогда пришел к выводу, что если Сталин умрет, это будет огромное историческое событие, что всякие будут перемены в России, что это будет конец целой эры и начало новой эры. И я помню еще те дни, когда он умер. Потом я и моя русская жена Евгения Константиновна Пестрецова, на которой я женился в 1946 году, мы уехали в конце июня, на конец 53-го года. И когда я уже работал здесь, в Америке, и писал статьи, доклады о событиях там, в России, мои коллеги не понимали, почему я придал такое огромное значение смерти Сталина. Казалось им, что интересные события происходят, но это перемены небольшие. Например, какие-то русские жены иностранцев - дали им возможность уехать со своими мужьями и так далее... Австрийский договор и некоторые другие события. Но что это такое?
Я старался им доказывать: нет, это большое было событие. Это уже не та сталинская Россия, это - другая Россия. И это начинается новый исторический период .
Тольц:
Иначе, нежели американцы , отнеслись к смерти Сталина русские эмигранты. Буквально за несколько дней до его кончины, 1 марта 53 -го года, в эфир впервые вышла их радиостанция - предтеча Радио Свобода, которую вы слушаете сейчас.
Фонограмма 1953 года:
Слушайте, слушайте! Сегодня начинает свои передачи новая радиостанция "Освобождение"!
Уже в первой своей передаче "Освобождение"провозгласила:
Такая чудовищная ненормальность, такое попрание разумного и человеческого, каким является большевистская тирания в России, не может длиться бесконечно. Только эта уверенность и дает силы переносить выпавшие на долю каждого из нас лишения.
Тольц:
Свои надежды на изменение режима эмигранты открыто связывали с чаемой ими смертью Сталина. И вот он умер. И перемены начались.
Профессор Рудольф Пихоя рассказывает:
Пихоя:
Сразу же после смерти Сталина начались те изменения, которые немедленно были зафиксированы обществом. Шедшее полным ходом следствие по делу Абакумова, или "дела врачей", как его пытались переименовать, споткнулось со смертью Сталина и встало. Еще в феврале давались санкции на арест Марии Вейцман - врача, преступление которой состояло в том, что она была сестрой первого Президента Израиля Вейцмана, генерал-майора, Героя Социалистического труда Гонора, вообще неизвестно в чем виноватого... 5 марта 1953 года министр Государственной безопасности Игнатьев докладывал Маленкову, Берии, Булганину и Хрущеву о разговорах в армии вокруг болезни Сталина. Среди подслушанных мнений обращает на себя внимание многочисленные антисемитские рассуждения о том, что причины болезни Сталина - подлые происки "врачей-убийц"
И вдруг со смертью Сталина, казалось, все меняется. 17 марта Берия направляет Маленкову допрос некой гражданки, которая сообщила, что бывший заместитель министра Государственной безопасности Рюмин, один из главных действующих лиц по "делу врачей" и инициатор ареста Абакумова, один из инициаторов, точнее исполнитель этого следствия над Абакумовым, совершил ряд должностных преступлений, арестовав ее мужа. Интересен вывод Берии:
Учитывая, что Рюмин является организатором фальсификации и извращений в следственной работе, мною дано указание об аресте Рюмина.
Сразу же начался пересмотр обвинений, выдвинутых против участников "дела врачей". Поступили показания подследственных, сообщавших ужасные подробности механики следствия. Впрочем, эти известия не были тайной для тех, кому они сообщались. Второго апреля Берия направил в Президиум ЦК записку об убийстве Михоэлса. В этой записке он сообщал, что "знакомство с Михоэлсом стало основанием для обвинения в террористической и шпионской деятельности врачей: Вовси, Когана, Гринштейна, жены Молотова Жемчужиной." Записка свидетельствовала, что все эти обвинения были фальсифицированы. Подлинным организатором убийства Михоэлса назывались: Сталин, Абакумов, единственный, кажется, оставшийся к тому времени на свободе заместитель Абакумова Огольцов и бывший министр Государственной безопасности Белоруссии Цанава.
На следующий день, 3 апреля 1953 года, Президиум ЦК, заседавший в том же самом составе, когда он принимал резолюцию о "врачах- вредителях", принял совершенно противоположное решение. В частности:
Полностью реабилитировать и освободить из-под стражи врачей и членов их семей. Привлечь к уголовной ответственности работников бывшего МГБ, которые были виноваты в фальсификации этого дела.
Кроме этого: предполагалось потребовать от Игнатьева (бывшего министра Государственной безопасности) представить в Президиум ЦК объяснения о допущенных Министерством Государственной безопасности грубейших извращениях закона. В этом решении отменялся Указ о награждении врача Тимошук орденом Ленина и принималось к сведению сообщение Берии, что Министерство Внутренних дел впредь исключит возможности подобного рода нарушений.
Тольц:
ХХ съезд. В эфире - первая передача Радио Свобода, посвященная его 40-летию. Мы говорим сегодня о том, что происходило после смерти Сталина, в 53-м, 54-м, 55-м годах в Советском Союзе.
Одним из важнейших событий той поры, во многом определившем дальнейшее политическое развитие системы, было свержение могущественного члена первого послесталинского триумвирата Лаврентия Павловича Берия. Потрясенный падением одного из столпов режима, народ узнал об этом 10 июля 53-го, когда было опубликовано сообщение об аресте Берия. Ясно и тогда было, что соратники Берия страшно боялись его, и этот их страх и погубил Лаврентия Павловича. Но, а многие выдвинутые против него идеологические, политические обвинения с сомнением и изумлением воспринимались некоторыми и тогда, 43 года назад. А сегодня, когда мы знаем о них по секретным ранее материалам Пленума ЦК, на котором клеймили низвергнутого Берия, они выглядят еще менее убедительно и куда более двусмысленно.
Молотов, к примеру, обвинил Берия в намерении отказаться от строительства социализма в Восточной Германии. Берия, якобы, заявил, (я процитирую Молотова): "Достаточно и того, чтобы Западная и Восточная Германия объединились как буржуазное миролюбивое государство..." Для реализации этой идеи понадобилось почти четыре десятилетия. И никто, ни в единой ныне Германии, ни в России, с которой она так тесно связана, ни одним благодарным словом не вспоминают советского отца общегерманской послевоенной идеи.
Обвиняли тогда Берия и в попытке нормализации отношений с Югославией (как тогда выражались - с "продажной кликой Тито-Ранковича"). Но чуть позже это сделал его обличитель - Хрущев. С подачи Матиаса Ракоши обвиняли и в принижении роли Коммунистической партии и ее руководящих органов. По словам того же Хрущева, Берия якобы заявлял: "Что ЦК? Пусть Совмин все решает, а ЦК занимается кадрами и пропагандой". Никита Сергеевич возмущался: "Разве так нас учили Ленин и Сталин относиться к партии?" Это правильно - не так.
Но на этом строилось неожиданное и необоснованное обвинение. Я опять процитирую: "Взгляды Берия на партию ничем не отличаются от взглядов Гитлера." Столь же голословно выглядели обвинения в организации "менгрельского дела", в действительности подстроенного и против него (Берии) Министерством Госбезопасности и дело "кремлевских врачей", инициатором освобождения которых явился сам Берия.
Даже последнее обстоятельство было, как обвинение, в причудливой форме выдвинуто против него. Хрущев и Булганин утверждали, что Берия присвоил заслугу прекращения этих дел себе, а на самом деле она принадлежит партии, то есть членам Президиума ЦК и правительства.
В вину Берия были поставлены его майские 53-го года записки "О работе бывших органов безопасности Литвы и Украины по борьбе с антисоветским подпольем." Документы эти, кстати, были одобрены ранее теми же его обвинителями - Президиумом ЦК. А речь в них шла о необоснованных репрессиях и раскулачивании в Литве и Западной Украине, о преследовании национальной интеллигенции, русификации и так далее... Теперь же первый секретарь ЦК компартии Украины Кирпиченко заявил, что и слова-то такие "западно-украинская интеллигенция", "западно-украинские кадры", "русаки", "русификация", "Западная Украина" давно вышли из употребления и подходящи лишь для националистов.
Вменены были и в вину Берия и амнистия 53-го года, (хотя она подписана была Ворошиловым, но готовилась им), и отказ от увеличения сверхпланового финансирования атомной энергетики - требовал, чтобы укладывались в утвержденные сметы, - и многочисленные внебрачные связи, в том числе, - с проститутками, якобы, наградившими его сифилисом... И даже, так и недоказанное сотрудничество с мировым империализмом.
Говорили и о фабрикации МВД дел против невинных людей. Но эти обвинения проходили, как бы, вторым планом. На первом был страх.
Читая сегодня секретные материалы того Пленума далекого 53-го года, прежде всего чувствуешь, как все они, там выступавшие, боялись этого человека, способного силой и интригами подмять всех их под себя. Но это так понимаешь сейчас. А как это воспринималось тогда?
Вот что вспоминает сын Никиты Сергеевича Хрущева,Сергей, в 53-м - восемнадцатилетний парень из семьи, где, по его словам, "никогда не говорилось ничего лишнего":
Сергей Хрущев:
Для меня это было все-таки больше разрозненные, отдельные факты, которые не складывались ни в какую картину и получали объяснение через арест Берии, которого уже к тому времени все очень боялись. Что во многом это было удобно всем объяснить, что Берия был главным виновником всех этих дел...
Тольц:
Но ведь теперь же, - сказал я Сергею Никитичу Хрущеву, - мы знаем, что именно Берия был инициатором прекращения этих дел, в частности , "дела врачей"...
Сергей Хрущев:
Да, конечно, он был инициатором прекращения этого дела. Вы знаете, я не могу согласиться с теми, кто рассказывает про Берию, что он делал это из каких-то лучших побуждений, так же как и не могу согласиться с теми, кто говорят, что Гиммлер в 45-м году осознал всю пагубность гитлеровской политики и хотел договориться с союзниками.
Берия повторял тот маневр, который был сделан после ареста Ежова. Он хотел выпустить каких-то людей, получить максимум поддержки со всех сторон, а потом начать тоже самое, но со своих позиций. Ведь когда мы говорим, что Берия начал выпускать людей, да и не только врачей - было и "менгрельское дело" и другие - но с другой стороны, он ратовал за сохранение "троек" и , самое главное, пытался провести через Президиум ЦК решение, разрешающее осуждать тройкам на десять лет, а потом продлевать это осуждение перманентно в течении нескольких раз для всех арестованных людей. А это говорит о том, что он думал о будущем, что одних гостей он заменит в концлагерях другими.
Тольц:
Много из обозначенных здесь сюжетов не вместить в эти первые 50 радиоминут. Ко многому мы еще вернемся в последующих передачах. Важно только помнить, что о многих из тех перемен в верхах, которым посвящена сегодняшняя передача, тогдашние подданные Кремля и Лубянки лишь догадывались.
Говорит историк Елена Зубкова.
Елена Зубкова:
Последний раз они были вместе, кажется, тогда - в марте 53-го, в дни общего траура. Вожди и те, кого они называли массы, народ. А дальше каждый пошел своей дорогой: одни бросились делить наследство, другие с любопытством наблюдали:"А что же дальше?" Впрочем, любопытство началось почти сразу, почти на другой день после похорон.
Достаточно было внимательно вчитаться в газеты. Сначала вокруг имени Вождя и Учителя исчезли эпитеты "великий", "гениальный", "мудрый". Затем и само это имя стало исчезать с газетных полос, а вместо этого появилось новое и маловразумительное понятие: "культ личности". Как будто бы все догадывались о чем или ,точнее, о ком идет речь, но имя виновника все еще не называлось. Они еще боялись. Боялись его тени. Об этом было неловко говорить даже в собственном кругу - не хватало слов. Отсюда это извинительное-разоблачительное, произнесенное впервые Маленковым : "культ личности товарища Сталина". - "Народ нас не поймет."
Они по-прежнему были убеждены, что вправе решать такие вещи. И в чем-то угадали. Народ действительно не понял всей этой первоначальной сумятицы вокруг имени Сталина. Однако не понял, точнее не принял, не того, что делалось, а то как это было сделано.
Да и не было никакого народа: было большинство людей, занятых своими проблемами и равнодушными к большой политике. Были интеллигенты, о многом догадывавшиеся раньше, но предпочитавшие молчать. Была молодежь, как всегда менее других осторожная в выражении своих симпатий и антипатий.
В канун 8 марта 54 -го года, когда прошел год со дня смерти Сталина, в московском студенческом общежитии, что на Стромынке, по традиции к Женскому дню показывали фильм "Член правительства" с Верой Марецкой в главной роли. В фильме есть финальная сцена, когда в огромный зал, под гром аплодисментов собравшихся, входит Сталин. И вот, когда Сталин появился на экране, зрительный зал тоже встал и зааплодировал. Эти ребята не были фанатами Сталина - во всяком случае, тот поступок питался другими чувствами. Контраст между прежней шумихой, окружавшей имя вождя и внезапным провалом молчания, без какого-либо разумного объяснения, был настолько искусственен, что казался безнравственным.
Тольц:
Студенты, однако, тоже все воспринимали по-разному, вот ленинградский студент 50-х годов, мой коллега Юрий Гендлер:
Юрий Гендлер:
Я вспоминаю 1 мая 1953 года. Праздничный первомайский концерт из Большого зала Дома Союзов. Первое отделение как всегда - торжественно-величавое, а вот дальше начинаются некоторые неожиданности. Во-первых, объявили, что второе отделение концерта ведет Заслуженный артист республики Леонид Утесов. И вот Утесов сразу же начинает: "Открываем второе отделение с танго "Брызги шампанского" И вот это произвело невероятное совершенно впечатление. Эти слова - "Танго "Брызги шампанского"- прозвучали как политическая декларация, как политическое заявление.
Сейчас в это трудно поверить, но это был стиль эпохи: не что сказано, а как сказано и когда сказано. Танго уже было много лет перед этим как запрещено как слово, не существовало: был "медленный танец", был "быстрый танец". И вот тогда, в этот момент мы почувствовали, что нас ожидают в жизни большие перемены...
Тольц:
Размышляя о тогдашнем молодежном восприятии звуков времени, тональность которого задавалась скрытыми от народа движениями в Кремле, сегодняшний историк Елена Зубкова говорит:
Елена Зубкова:
Они тогда еще не задумывались о сущности таких понятий, как Сталин и сталинизм, но интуитивно, движимые нравственным чувством, стали на тот путь преодоления Сталина, который в итоге оказался конструктивнее и глубже и, уж во всяком случае, честнее тех антикультовых мер, которые предложили вожди.
Одни были готовы отдать в залог общественному мнению Сталина-человека, оставив в сущности неприкосновенным, хотя несколько модернизированным его главное детище - советский строй. Другие не приняли этого жертвоприношения, во всяком случае сочли его недостаточным, не объясняющем, но требующим новых разъяснений.
Да, каждый шел своей дорогой. Это только кажется что ХХ съезд стал кульминационной точкой их встречи. Они снова разминулись...
Тольц:
Тем временем маховик борьбы за власть продолжал раскручиваться. После устранения Берия, следующей мишенью Хрущева оказался Маленков. Профессор Пихоя рассказывает:
Пихоя:
В начале 1955 года на январском Пленуме ЦК КПСС выступил Хрущев, обвинивший Маленкова в отсутствии необходимых знаний, опыта хозяйственной и советской работы. В вину Маленкову было поставлено его выступление на љV сессии Верховного Совета СССР, где тот говорил о необходимости расширения финансирования легкой промышленности за счет некоторого сокращения темпов развития тяжелой. Непосредственно перед Пленумом взгляды, ассоциировавшиеся с Маленковым, были подвергнуты критике главным редактором "Правды" Шепиловым в статье, опубликованной 24 января 1955 года. Впервые на Пленуме Маленков был публично обвинен в сотрудничестве с Берией, в том, что он несет ответственность за ленинградское дело и ряд других политических процессов 40-х - начала 50-х годов. После Пленума ЦК КПСС февральская сессия Верховного Совета СССР освободила Маленкова от должности Председателя Совета Министров, ключевой в тогдашней политической системе и назначила на эту должность Булганина - человека вялого и нерешительного. Эти их кадровые перестановки усиливали позиции Первого Секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева.
Тольц:
Нестабильность в политическом руководстве, довольно сложные процессы в экономике страны делали все более важным вопрос об отношении к сталинскому наследию, как к важному вопросу предстоявшего ХХ съезда КПСС - первого съезда после смерти Сталина.
Елена Зубкова:
Не знаю почему, но у нас в России жизнь вождей всегда привлекает большее внимание публики, чем какая-либо другая историческая тема. Даже таких вождей, что остались у государственного руля в 53-м. Но я, все-таки, о другом. О том, что происходило в эти годы от смерти Сталина до ХХ съезда за пределами Кремля.
С чего же все началось? Может быть с литературно-критических статей в "Новом мире", когда журнал стал превращаться в символ-пароль отечественной интеллигенции? Или, может быть с возвращения первых реабилитированных, пока еще не потоком, но робкой струйкой потянувшихся в родные места? Они-то могли много рассказать непосвященным. А может быть все началось с того, что сама власть теперь воспринималась по-другому?
Тольц:
Опять воспоминания Юрия Гендлера.
Юрий Гендлер:
Осенью 1955 года я учился тогда на третьем курсе ленинградского университета на юридическом факультете. Вдруг среди нас появились новые студенты и студентки, несколько человек. Они были старше нас на 5- 6 лет. Но очень быстро выяснилось, что они были арестованы в 49-50-х годах и вот сейчас вернулись. И все они произвели на меня и на моих друзей совершенно необыкновенное впечатление. Не тем, что они говорили, не тем, что они рассказывали, а как они говорили и как они рассказывали. Сталина они называли не иначе как "Гуталин", даже обсуждая что-либо, даже серьезный какой-нибудь вопрос, они говорили: "Ну вот помните, Гуталин тогда сказал... а вот Гуталин тогда это-то заявил..." Это слово "Гуталин" и как они спокойно его тогда говорили, не нервничая, с полной уверенностью что они говорят. Стиль эпохи в этом был.
Когда я услышал в первый раз слово "Гуталин", то я почувствовал, что свобода слова в принципе начинает быть завоеванной. То есть было ощущение определенного освобождения. В этом смысле ХХ съезд не был неожиданностью. Неожиданность была в другом: в том, что десталинизация стала официальной политикой. Но сама по себе она началась для меня и для моих друзей гораздо раньше.
Тольц:
Да, десталинизация общественного сознания началась раньше той поры, как ее официально провозгласил на ХХ съезде Хрущев. О тонкой механике этого процесса Елена Зубкова говорит сегодня так:
Елена Зубкова:
Власть лишилась божественного ореола. А кесарю, как известно - кесарево. Новые вожди, конечно, были наследниками Сталина, но ведь не Сталиным.
Перемена настроений особенно хорошо чувствовалась по тону писем, приходившим в те годы на Старую площадь. Большинство обращений по-прежнему сохранили почтительно-просящий характер. Но все чаще среди них встречались не просто критические, но требовательные, а порой и откровенно злые письма: раздражали пустые прилавки на фоне победных слов об изобилии, которые Маленков, вероятно не очень хорошо подумав, обещал через 2-3 года. Как всегда было много жалоб на начальство, а заодно торговых работников, спекулянтов и извечное:"Куда смотрит милиция?"
И все эти настроения буквально выплеснулись во время выборов в Верховный Совет в 55-м году, за год до ХХ съезда. Обкомы партии в своих отчетах о выборах сообщали о необычно большом количестве отведенных и забаллотированных кандидатов, особенно в сельской местности. Свое мнение о местном начальстве, а заодно и центральной власти, избиратели писали на бюллетенях, а когда тех не хватало, в отдельных записках. Конечно блок коммунистов и беспартийных победил и конечно с положенными 99%. Но демонстрация неприятия политики властей, а иногда и прямые угрозы в их адрес, было фактом, с наличием которого приходилось считаться. Вряд ли вожди, занятые тогда внутренними разборками (в начале 55-го как раз снимали Маленкова) обратили на этот факт должное внимание. Но Хрущев, человек интуиции, не мог не почувствовать - что-то надо делать!
Тольц:
По сути дела, его ответом на этот вопрос и была секретная антисталинская речь на ХХ съезде, которому Радио Свобода посвящает эту серию передач.
Передача вторая
