У меня есть замечательный друг Петя, я его очень люблю. Как и его жену, сестру, папу, трех дочек и племянницу. Я много о них знаю такого, что знают только близкие, а они – обо мне. Только я их никогда не видела. И Петю тоже не видела никогда. И на всякий случай изменила ему имя. Сами понимаете – он работал в "компании из четырех букв" и на днях вышел из тюрьмы. "Компания из четырех букв" - так называют ЮКОС; во всяком случае, в тюрьме – именно там я впервые услышала это выражение несколько лет назад.

В общем, с Петей я увиделась – впервые в жизни. Пока я работала в деловой журналистике, а Петя в ЮКОСе, мы не пересекались, его подразделение меня совершенно не интересовало, ибо было весьма вспомогательным, а сам Петя не был ни его директором, ни даже замом. Правда, Петя говорит, что один раз мы пересекались в модном московском ресторане в 2004 году, мы там с компанией REN-TV (тогда она писалась по- латыни), с Иреной и Дмитрием Лесневскими отмечали только что полученные два ТЭФИ, и Петя подходил поздравить и проставил нам шампанское. Конечно, я не помню. Сразу после этого Петю посадили, а в следующем году разогнали и телекомпанию.
Срок Пете дали обычный для компании из четырех букв – 14 лет. Петя вышел по УДО.

Впервые я услышала о Пете в Бутырке. Петя очень помогал арестантам, не разбирая ни эллина, ни иудея. А моего мужа, который тогда там сидел, просто спас. Потом судьба раскидала, а меня нашла Петина сестра. В общем, мы были в активной переписке уже семьями, и Петина семья поразила меня нездешней какой-то интеллигентностью, сплоченностью, любовью. Марина Филипповна и Борис Моисеевич Ходорковские, кстати, очень на них похожи, хотя они между собой и не знакомы. Равно как и Петя никогда не был знаком ни с Михаилом Ходорковским, ни с Платоном Лебедевым.

Петя пришел в бизнес в 90-е, как все. Пришел из медицины, он по специальности кардиолог, причины понятны – семью надо было кормить. Кардиология Пете очень пригодилась в тюрьме, а потом и в очень далекой зоне на севере Сибири. Петя там работал в колониальной больничке, и к нему съезжалась для консультаций вся округа, благо начальство тихо дозволяло. Похоже, в округе он был единственным кардиологом, а может, и единственным человеческим доктором. Все эти годы, что Петя провел за решеткой, он писал сказки – дивные сказки. Он писал их для племянницы, которая родилась в его отсутствие, сестра их сканировала и пересылала мне. Это взрослая глубокая литература - та, что любит прикидываться детской, то есть очень правильная, на таких сказках вырастают правильные люди. Когда Петя немного придет в себя, я буду с ним разговаривать о публикации его сказок, конечно.
Не буду рассказывать, что Петя пережил в тюрьме – поверьте, это было очень жестко. Не знаю, почему он не умер – он тоже не особо это понимает.

Я видела его дело и его приговор – обычное бла-бла-бла, уголовные статьи и суть обвинений не имеют смысла, когда в биографии есть четыре буквы. Таких, как Петя – много десятков, я думаю, под сотню. Может кто-нибудь объяснить, зачем и кому все это было нужно? Ну, хорошо – Путин мстит Ходорковскому, Лебедев был взят в заложники. А Петя-то при каких делах?

Пожалуй, возьмусь-ка я составлять списочек судей, прокуроров и следователей, укатавших людей за четыре буквы в биографии. Не нам самим, так детям нашим он точно пригодится. Пусть не рассчитывают эти судьи на почтенную старость и повышенную пенсию. Их не забудут.