Ведущая Петербургского часа программы "Liberty Live" Татьяна Валович:
Что такое джаз в России и как изменялось отношение к нему - от полного неприятия и запрещения до организации множества фестивалей, а также - где сейчас можно почерпнуть наиболее полную информацию об истории джаза в России. Об этом в сегодняшней программе мы будем беседовать с заслуженным деятелем искусств России Владимиром Фейертагом.
Владимир Борисович, доброе утро, скажите пожалуйста, вот как получилось так - я знаю, что джазом вы стали увлекаться еще в детстве, но тогда в Советском Союзе это не очень-то приветствовалось, как получилось так, что вы свои симпатии отдали джазу?
Владимир Фейертаг:
Во-первых, насчет детства - наверное, это преувеличение, потому что я увлекался просто танцевальной музыкой. Были пластинки до войны. Были пластинки и у меня дома. Мне очень нравилась танцевальная музыка, и она как бы противостояла тем гаммам и сольфеджио, которые мне приходилось играть в музыкальной школе. Это естественно. А вот после войны действительно джаз меня заинтересовал, потому что можно было послушать какие-то трофейные пластинки. Тоже опять-таки это была танцевальная музыка. Потом я сам играл джаз, мне очень нравилось бесконечное количество танцевальных вечеров, которые я обслуживал со своим оркестром, с какими-то музыкантами. Была такая даже биржа труда, если хотите, нелегальная в Петербурге, когда молодые музыканты все играли на танцевальных вечерах. Мы никогда не думали о том, что это искусство будет серьезным. Мы понимали, что в Америке, где-то там, очень далеко... И мы это слышали по радио, радио глушили, эта музыка занимает другое положение, но мы всегда считали, что это необходимо для веселья, необходимо для того, чтобы мы могли отдыхать. Как мы поняли уже позже, во времена первой хрущевской оттепели, страна жила, как и обычно в то время, двойной моралью. С одной стороны, мы как бы не поощряли и запрещали, с другой, конечно, говорили - веселиться все-таки надо, поэтому давайте играйте, но так, чтобы никто не слышал особенно, и соблюдайте правила игры: не объявляйте, что вы играете американскую музыку, не говорите, что эта музыка лучше нашей - вот при таких вот всяких условиях можно было, в общем, существовать. И я думаю, что в молодости, в юности, мы просто наслаждались этим, абсолютно, не думая о последствиях и о том, какое место джаз займет чуть позже в нашем обществе, скажем, в 80-е - 90-е годы.
Татьяна Валович:
А в то время как вам удавалось находить информацию о каких-то новых выступлениях джазменов на Западе, как приобретать пластинки, ведь это тоже все было безумно трудно?
Владимир Фейертаг:
Это было практически невозможно. Во-первых, мы слушали радиоприемники все. Радиоприемники продавались, можно было их купить, и мы находили так называемые радиостанции, которые глушат. Глушили, конечно, из-за последних известий, но заодно глушили и ту музыку, которая потом шла по этим коротким волнам. В основном, это был "Голос Америки" и знаменитый пропагандист Уиллис Каневер, которого в Америке совсем не знают, он работал на иностранное радио, как бы для иностранцев, передавал своим медленным английским языком нам первую информацию. я убежден, что английский язык многие люди в джазе выучили благодаря ему. Потому что началось все с названий тем джазовых. Первые имена мы услышали оттуда. А затем появились, естественно, пластинки на черном рынке. Все-таки какие-то иностранцы, понимая, что здесь этого нет, привозили, дарили каким-то людям заинтересованным. Все-таки, при всей изоляционности, которая у нас тогда была, была связь какая-то, она не поощрялась, опять-таки, но существовала.
Татьяна Валович:
А вам самому вот не приходилось связываться с органами КГБ в связи с вашим увлечением? Никакого прессинга не ощущали?
Владимир Фейертаг:
Вы знаете, я не ощущал того, что органы КГБ со мной связывались. Я, во всяком случае, с ними не связывался. Я думаю, что они привязывались ко мне скорее. То есть, то, что за мной, наверное, немножечко следили - у меня есть сегодня об этом сведения, что через других знакомых музыкантов пытались об этом узнать - не настрою ли я приемник на 13 метров, не собираюсь ли я, допустим, навредить моей родине великой. Я знаю, что такое было. У меня такое подозрение, что это было не очень серьезно и опасно, но это могло угрожать, скажем, исключением из вуза, из комсомола, лишением работы, но это не было таким уж ярким диссидентством. Скорее всего, КГБ было нечего делать, и была такая сфера идеологического надзора. Вот, наверняка, я был под таким небольшим колпаком, который иногда я ощущал больше, а иногда забывал про него.
Татьяна Валович:
А в семье как относились, когда вы в молодости начали увлекаться джазом?
Владимир Фейертаг:
В семье относились к этому нормально. Меня приняли сразу тем, какой я есть. Но я очень благодарен моей жене и моей семье за тот период, когда я решил вообще заниматься джазом профессионально, бросить педагогическую твердую работу с хорошим окладом и так далее. Вот, не защищаться, бросить всякую карьеру и заниматься только пропагандой джаза. Это означало, что я два года буду на свободных хлебах, то есть, то, что в Америке сегодня называется "фриланс", то есть, непонятно, сколько заработаешь, когда и как, но мне сказали дома: "Ты хочешь быть счастливым? Давай, попробуй". Я попробовал и пошел по этому пути. Я стало лектором-музыковедом в Ленконцерте, я читал лекции о джазе, немножко захватывая популярную музыку, чтобы молодежь привлекать к джазу таким вот путем хитрым, и очень по-разному складывалась моя материальная судьба в то время, но семья меня поддержала - это самое главное. Сейчас мы уже не помним, как это происходило, но помним, что такой период был.
Татьяна Валович:
Владимир Борисович, вы сами независимый журналист, имеете отношение к журналистике, как, на ваш взгляд, ту информацию, которую представляют российские средства массовой информации - она объективна или нет?
Владимир Фейертаг:
Нет, конечно. Как может быть объективной информация? Информация должна быть субъективной. Журналист пишет от своего имени, наверное, что-то если пишет, опираясь на объективные факты, но трактовка может быть совершенно другая. То есть, трактовка свободная. Вот так я бы сказал. Поэтому я солидарен с теми людьми, которые говорят, что не доверяют средствам информации полностью. Кто-то пытается объяснить это какими-то высшими соображениями, государственными мотивами, кто-то не пытается, но дела это не меняет. Я не думаю, что в каком-нибудь государстве существует полностью, абсолютно независимая информация. Информация всегда однобока, одностороння, потому что ее видят конкретные люди и видят не со всех сторон. А картина общая складывается только тогда, когда проходит какое-то время, исторический период чуть-чуть отодвигается - вот тогда начинают об истории писать, много томов, с разных сторон, вы можете сложить их, перед собой, так сказать, открыть разные страницы и читать о том, как проходила, например, революция в 1917-м году, но для этого нужно отступить от времени.
Татьяна Валович:
А какой информации вам не хватает, которую дают средства массовой информации?
Владимир Фейертаг:
Вы знаете, сейчас мне хватает той информации, которую я получаю, потому что я не очень много этим занят. Я больше занят культурой. Мне в свое время, допустим, очень не хватало информации о джазе, которым я занимался. Мне приходилось для этого читать тексты на иностранных языках. Это замедляло мое знакомство с предметом. А я очень рано начал преподавать этот предмет. Ведь в нашем городе, а наш город во многих случаях был пионером в этом движении, в 1961-м году открылось такое Народное музыкальное училище, в котором уже преподавали джаз. И мне нужны были материалы какие-то, читал по-английски, читал по-немецки, но все равно мне хотелось получить пластинки какие-то, иметь какую-то музыку под руками. Это было ужасно трудно. Я бегал по городу, носился на трамваях из угла в угол, какие-то неизвестные мне дома, рекомендованные мне знакомые, у которых я мог за полчаса переписать нужную мне пленку - это все погоня за информацией, которая сегодня при нажатии кнопки для выхода в Интернет ничего не стоит.
Татьяна Валович:
А вот как, кстати, рассказывают о джазе российские средства массовой информации? Ведь все-таки, по-моему, достаточно мало мы говорим и представляем джаз, почему? Потому что это элитарная музыка? Как на ваш взгляд?
Владимир Фейертаг:
В общем да. В общем да. Сегодня - да. Я как раз не считаю, что мы мало говорим о джазе или мало пишем. Сегодня все журналисты, которые занимаются джазом, достаточно много представлены, достаточно много пишут. Я думаю, что это традиционно - каждый хотел бы, чтобы о его любимом деле говорили больше, но если взвешивать все на весах какой-то высшей справедливости, то джаз занимает не очень большую нишу в нашей культуре, в нашем искусстве. Он все-таки для меньшинства. Я имею в виду не популярный джаз, как "Опавшие листья", допустим, такая музыка может звучать как фон, она не требует никаких комментариев. А я имею в виду новые, допустим, современный концептуальный джаз, который заигрывает с фольклором, заигрывает, может, со свободной какой-то авангардной музыкой или представляет традиционную музыку, но в каком-то новом виде. Вот в этом плане, я думаю, что журналисты свободно не могут об этом писать. Есть масса журналов, изданий, в которые они могут войти.
Татьяна Валович:
Владимир Борисович, то, что вы делали, можно сказать, многое очень, вы делали впервые в России в отношении к джазу. В 1960-м году вышла ваша первая брошюра "Джаз", которая стала первой на русском языке книгой о джазе. А вот совсем недавно вы выпустили энциклопедию "Джаз - ХХ век" - вы себя чувствуете неким первопроходцем?
Владимир Фейертаг:
Прежде всего, я очень рад, что обе эти книжки, которые действительно первые в России, вышли не в Москве, а в Петербурге, это такой вот приятный мне очень патриотизм. И я чувствую, что я сделал очень много, такое ощущение есть, но как только книжка выходит, начинаешь чувствовать, насколько лучше можно это сделать. Выпуская энциклопедию, я нажил себе огромное количество недоброжелателей, естественно. Потому что музыканты начинают читать о себе статьи, сверять, у кого несколько строчек больше, несколько строчек меньше, фотография чуть ярче, чуть неярче и так далее. То есть, начинаются человеческие проблемы. Джаз не лишен этого. Это определенный, если хотите, большой театр, такая большая труппа, в которой есть примадонны, примадонны спорят, кому какую роль занимать, и это все абсолютно нормально. Но я доволен, что такая книжка вышла, потому что я практически был в этом материале всю жизнь. Мне приходилось составлять буклеты для каких-то фестивалей, писать статьи, накапливался биографический материал о наших музыкантах, что касается не наших, то за ними я и так следил по западным энциклопедиям, поэтому этот труд - частичная компиляция, а частично выраженное мое мнение об этой музыке, потому что я писал не сухую энциклопедию, а я пытался писать какие-то статейки о музыкантах.
Татьяна Валович:
А что дальше - составление Антологии российского джаза?
Владимир Фейертаг:
Нет. Дальше примирение с теми музыкантами которые недовольны, на это уйдет, наверное, год.
Татьяна Валович:
Я знаю, что совсем недавно, в декабре, вы принимали участие в Германии в симпозиуме, который был посвящен джазу. Мне очень понравилась формулировка, которая там рассматривалась: "Джаз в восточноевропейских странах после краха тоталитарных режимов". Вот как сейчас действительно воспринимают российский джаз за рубежом? Изменилось как-то восприятие?
Владимир Фейертаг:
Да, сейчас уже им абсолютно не интересуются. Если в первые годы перестройки, еще, скажем, в начале 90-х приезд русских музыкантов вызывал огромный интерес - никогда не были, приехали, смотрите, политически прорвались, так сказать, а сегодня уже там столько русских, что уже никому мы абсолютно не нужны, уже даже не приглашают. Поэтому сегодня характер джаза такой космополитический - ну, есть русский один какой-то в каком-то составе - ладно, пусть играет. Я думаю, что нашим музыкантам сегодня бороться за то, чтобы выезжать со своими какими-то группами, ансамблями за рубеж, очень трудно. Гораздо легче интегрироваться в ту систему, играть с зарубежными партнерами - то есть, играть с немецкими, австрийскими, американскими музыкантами совместно. Вот за эту совместимость борются многие музыканты наши, некоторые - успешнее, некоторые менее успешно. Но вообще сегодня время интеграции культур. И джаз - частица этой интеграции.
Татьяна Валович:
В Петербурге сейчас, по-моему, около 20 площадок, где можно играть джаз...
Владимир Фейертаг:
Вы преувеличиваете. Ну что вы - 15 мы насчитали, 15, как-то выпустили такой даже буклетик. Из них все-таки частично это кафе, в которых все-таки джаз - единственная форма возможной музыки, там маленькая сцена, люди должны беседовать в кафе. Сегодня ведь прошли времена вокзальных вечерних ресторанов типа "Метрополя", сегодня все пытаются прийти в уютное место, где можно было бы побеседовать с партнером, и еще лучше с партнершей, и надо, чтобы музыка играла не очень громкая. Поэтому берут спокойные джазовые дуэты, трио, которые играют такую фоновую, традиционную музыку. Вот и все. А чисто джазовые точки... - их, наверное, 5-6 в городе, где, в общем, не общепит определяет пребывание вечером, а музыка.
Что такое джаз в России и как изменялось отношение к нему - от полного неприятия и запрещения до организации множества фестивалей, а также - где сейчас можно почерпнуть наиболее полную информацию об истории джаза в России. Об этом в сегодняшней программе мы будем беседовать с заслуженным деятелем искусств России Владимиром Фейертагом.
Владимир Борисович, доброе утро, скажите пожалуйста, вот как получилось так - я знаю, что джазом вы стали увлекаться еще в детстве, но тогда в Советском Союзе это не очень-то приветствовалось, как получилось так, что вы свои симпатии отдали джазу?
Владимир Фейертаг:
Во-первых, насчет детства - наверное, это преувеличение, потому что я увлекался просто танцевальной музыкой. Были пластинки до войны. Были пластинки и у меня дома. Мне очень нравилась танцевальная музыка, и она как бы противостояла тем гаммам и сольфеджио, которые мне приходилось играть в музыкальной школе. Это естественно. А вот после войны действительно джаз меня заинтересовал, потому что можно было послушать какие-то трофейные пластинки. Тоже опять-таки это была танцевальная музыка. Потом я сам играл джаз, мне очень нравилось бесконечное количество танцевальных вечеров, которые я обслуживал со своим оркестром, с какими-то музыкантами. Была такая даже биржа труда, если хотите, нелегальная в Петербурге, когда молодые музыканты все играли на танцевальных вечерах. Мы никогда не думали о том, что это искусство будет серьезным. Мы понимали, что в Америке, где-то там, очень далеко... И мы это слышали по радио, радио глушили, эта музыка занимает другое положение, но мы всегда считали, что это необходимо для веселья, необходимо для того, чтобы мы могли отдыхать. Как мы поняли уже позже, во времена первой хрущевской оттепели, страна жила, как и обычно в то время, двойной моралью. С одной стороны, мы как бы не поощряли и запрещали, с другой, конечно, говорили - веселиться все-таки надо, поэтому давайте играйте, но так, чтобы никто не слышал особенно, и соблюдайте правила игры: не объявляйте, что вы играете американскую музыку, не говорите, что эта музыка лучше нашей - вот при таких вот всяких условиях можно было, в общем, существовать. И я думаю, что в молодости, в юности, мы просто наслаждались этим, абсолютно, не думая о последствиях и о том, какое место джаз займет чуть позже в нашем обществе, скажем, в 80-е - 90-е годы.
Татьяна Валович:
А в то время как вам удавалось находить информацию о каких-то новых выступлениях джазменов на Западе, как приобретать пластинки, ведь это тоже все было безумно трудно?
Владимир Фейертаг:
Это было практически невозможно. Во-первых, мы слушали радиоприемники все. Радиоприемники продавались, можно было их купить, и мы находили так называемые радиостанции, которые глушат. Глушили, конечно, из-за последних известий, но заодно глушили и ту музыку, которая потом шла по этим коротким волнам. В основном, это был "Голос Америки" и знаменитый пропагандист Уиллис Каневер, которого в Америке совсем не знают, он работал на иностранное радио, как бы для иностранцев, передавал своим медленным английским языком нам первую информацию. я убежден, что английский язык многие люди в джазе выучили благодаря ему. Потому что началось все с названий тем джазовых. Первые имена мы услышали оттуда. А затем появились, естественно, пластинки на черном рынке. Все-таки какие-то иностранцы, понимая, что здесь этого нет, привозили, дарили каким-то людям заинтересованным. Все-таки, при всей изоляционности, которая у нас тогда была, была связь какая-то, она не поощрялась, опять-таки, но существовала.
Татьяна Валович:
А вам самому вот не приходилось связываться с органами КГБ в связи с вашим увлечением? Никакого прессинга не ощущали?
Владимир Фейертаг:
Вы знаете, я не ощущал того, что органы КГБ со мной связывались. Я, во всяком случае, с ними не связывался. Я думаю, что они привязывались ко мне скорее. То есть, то, что за мной, наверное, немножечко следили - у меня есть сегодня об этом сведения, что через других знакомых музыкантов пытались об этом узнать - не настрою ли я приемник на 13 метров, не собираюсь ли я, допустим, навредить моей родине великой. Я знаю, что такое было. У меня такое подозрение, что это было не очень серьезно и опасно, но это могло угрожать, скажем, исключением из вуза, из комсомола, лишением работы, но это не было таким уж ярким диссидентством. Скорее всего, КГБ было нечего делать, и была такая сфера идеологического надзора. Вот, наверняка, я был под таким небольшим колпаком, который иногда я ощущал больше, а иногда забывал про него.
Татьяна Валович:
А в семье как относились, когда вы в молодости начали увлекаться джазом?
Владимир Фейертаг:
В семье относились к этому нормально. Меня приняли сразу тем, какой я есть. Но я очень благодарен моей жене и моей семье за тот период, когда я решил вообще заниматься джазом профессионально, бросить педагогическую твердую работу с хорошим окладом и так далее. Вот, не защищаться, бросить всякую карьеру и заниматься только пропагандой джаза. Это означало, что я два года буду на свободных хлебах, то есть, то, что в Америке сегодня называется "фриланс", то есть, непонятно, сколько заработаешь, когда и как, но мне сказали дома: "Ты хочешь быть счастливым? Давай, попробуй". Я попробовал и пошел по этому пути. Я стало лектором-музыковедом в Ленконцерте, я читал лекции о джазе, немножко захватывая популярную музыку, чтобы молодежь привлекать к джазу таким вот путем хитрым, и очень по-разному складывалась моя материальная судьба в то время, но семья меня поддержала - это самое главное. Сейчас мы уже не помним, как это происходило, но помним, что такой период был.
Татьяна Валович:
Владимир Борисович, вы сами независимый журналист, имеете отношение к журналистике, как, на ваш взгляд, ту информацию, которую представляют российские средства массовой информации - она объективна или нет?
Владимир Фейертаг:
Нет, конечно. Как может быть объективной информация? Информация должна быть субъективной. Журналист пишет от своего имени, наверное, что-то если пишет, опираясь на объективные факты, но трактовка может быть совершенно другая. То есть, трактовка свободная. Вот так я бы сказал. Поэтому я солидарен с теми людьми, которые говорят, что не доверяют средствам информации полностью. Кто-то пытается объяснить это какими-то высшими соображениями, государственными мотивами, кто-то не пытается, но дела это не меняет. Я не думаю, что в каком-нибудь государстве существует полностью, абсолютно независимая информация. Информация всегда однобока, одностороння, потому что ее видят конкретные люди и видят не со всех сторон. А картина общая складывается только тогда, когда проходит какое-то время, исторический период чуть-чуть отодвигается - вот тогда начинают об истории писать, много томов, с разных сторон, вы можете сложить их, перед собой, так сказать, открыть разные страницы и читать о том, как проходила, например, революция в 1917-м году, но для этого нужно отступить от времени.
Татьяна Валович:
А какой информации вам не хватает, которую дают средства массовой информации?
Владимир Фейертаг:
Вы знаете, сейчас мне хватает той информации, которую я получаю, потому что я не очень много этим занят. Я больше занят культурой. Мне в свое время, допустим, очень не хватало информации о джазе, которым я занимался. Мне приходилось для этого читать тексты на иностранных языках. Это замедляло мое знакомство с предметом. А я очень рано начал преподавать этот предмет. Ведь в нашем городе, а наш город во многих случаях был пионером в этом движении, в 1961-м году открылось такое Народное музыкальное училище, в котором уже преподавали джаз. И мне нужны были материалы какие-то, читал по-английски, читал по-немецки, но все равно мне хотелось получить пластинки какие-то, иметь какую-то музыку под руками. Это было ужасно трудно. Я бегал по городу, носился на трамваях из угла в угол, какие-то неизвестные мне дома, рекомендованные мне знакомые, у которых я мог за полчаса переписать нужную мне пленку - это все погоня за информацией, которая сегодня при нажатии кнопки для выхода в Интернет ничего не стоит.
Татьяна Валович:
А вот как, кстати, рассказывают о джазе российские средства массовой информации? Ведь все-таки, по-моему, достаточно мало мы говорим и представляем джаз, почему? Потому что это элитарная музыка? Как на ваш взгляд?
Владимир Фейертаг:
В общем да. В общем да. Сегодня - да. Я как раз не считаю, что мы мало говорим о джазе или мало пишем. Сегодня все журналисты, которые занимаются джазом, достаточно много представлены, достаточно много пишут. Я думаю, что это традиционно - каждый хотел бы, чтобы о его любимом деле говорили больше, но если взвешивать все на весах какой-то высшей справедливости, то джаз занимает не очень большую нишу в нашей культуре, в нашем искусстве. Он все-таки для меньшинства. Я имею в виду не популярный джаз, как "Опавшие листья", допустим, такая музыка может звучать как фон, она не требует никаких комментариев. А я имею в виду новые, допустим, современный концептуальный джаз, который заигрывает с фольклором, заигрывает, может, со свободной какой-то авангардной музыкой или представляет традиционную музыку, но в каком-то новом виде. Вот в этом плане, я думаю, что журналисты свободно не могут об этом писать. Есть масса журналов, изданий, в которые они могут войти.
Татьяна Валович:
Владимир Борисович, то, что вы делали, можно сказать, многое очень, вы делали впервые в России в отношении к джазу. В 1960-м году вышла ваша первая брошюра "Джаз", которая стала первой на русском языке книгой о джазе. А вот совсем недавно вы выпустили энциклопедию "Джаз - ХХ век" - вы себя чувствуете неким первопроходцем?
Владимир Фейертаг:
Прежде всего, я очень рад, что обе эти книжки, которые действительно первые в России, вышли не в Москве, а в Петербурге, это такой вот приятный мне очень патриотизм. И я чувствую, что я сделал очень много, такое ощущение есть, но как только книжка выходит, начинаешь чувствовать, насколько лучше можно это сделать. Выпуская энциклопедию, я нажил себе огромное количество недоброжелателей, естественно. Потому что музыканты начинают читать о себе статьи, сверять, у кого несколько строчек больше, несколько строчек меньше, фотография чуть ярче, чуть неярче и так далее. То есть, начинаются человеческие проблемы. Джаз не лишен этого. Это определенный, если хотите, большой театр, такая большая труппа, в которой есть примадонны, примадонны спорят, кому какую роль занимать, и это все абсолютно нормально. Но я доволен, что такая книжка вышла, потому что я практически был в этом материале всю жизнь. Мне приходилось составлять буклеты для каких-то фестивалей, писать статьи, накапливался биографический материал о наших музыкантах, что касается не наших, то за ними я и так следил по западным энциклопедиям, поэтому этот труд - частичная компиляция, а частично выраженное мое мнение об этой музыке, потому что я писал не сухую энциклопедию, а я пытался писать какие-то статейки о музыкантах.
Татьяна Валович:
А что дальше - составление Антологии российского джаза?
Владимир Фейертаг:
Нет. Дальше примирение с теми музыкантами которые недовольны, на это уйдет, наверное, год.
Татьяна Валович:
Я знаю, что совсем недавно, в декабре, вы принимали участие в Германии в симпозиуме, который был посвящен джазу. Мне очень понравилась формулировка, которая там рассматривалась: "Джаз в восточноевропейских странах после краха тоталитарных режимов". Вот как сейчас действительно воспринимают российский джаз за рубежом? Изменилось как-то восприятие?
Владимир Фейертаг:
Да, сейчас уже им абсолютно не интересуются. Если в первые годы перестройки, еще, скажем, в начале 90-х приезд русских музыкантов вызывал огромный интерес - никогда не были, приехали, смотрите, политически прорвались, так сказать, а сегодня уже там столько русских, что уже никому мы абсолютно не нужны, уже даже не приглашают. Поэтому сегодня характер джаза такой космополитический - ну, есть русский один какой-то в каком-то составе - ладно, пусть играет. Я думаю, что нашим музыкантам сегодня бороться за то, чтобы выезжать со своими какими-то группами, ансамблями за рубеж, очень трудно. Гораздо легче интегрироваться в ту систему, играть с зарубежными партнерами - то есть, играть с немецкими, австрийскими, американскими музыкантами совместно. Вот за эту совместимость борются многие музыканты наши, некоторые - успешнее, некоторые менее успешно. Но вообще сегодня время интеграции культур. И джаз - частица этой интеграции.
Татьяна Валович:
В Петербурге сейчас, по-моему, около 20 площадок, где можно играть джаз...
Владимир Фейертаг:
Вы преувеличиваете. Ну что вы - 15 мы насчитали, 15, как-то выпустили такой даже буклетик. Из них все-таки частично это кафе, в которых все-таки джаз - единственная форма возможной музыки, там маленькая сцена, люди должны беседовать в кафе. Сегодня ведь прошли времена вокзальных вечерних ресторанов типа "Метрополя", сегодня все пытаются прийти в уютное место, где можно было бы побеседовать с партнером, и еще лучше с партнершей, и надо, чтобы музыка играла не очень громкая. Поэтому берут спокойные джазовые дуэты, трио, которые играют такую фоновую, традиционную музыку. Вот и все. А чисто джазовые точки... - их, наверное, 5-6 в городе, где, в общем, не общепит определяет пребывание вечером, а музыка.
