О фестивале журнала "Les Cahiers du Cinema" рассказывает корреспондент Радио Свобода во Франции Семен Мирский. С кинорежиссером Алексеем Германом беседовал редактор Радио Свобода Андрей Шарый.
Ведущий итогового информационного часа Петр Вайль:
Самый серьезный журнал французской кинокритики, ежемесячник "Les Cahiers du Cinema" отметил 50 лет своего существования фестивалем 50 фильмов, отобранных редакцией журнала по принципу "Один год - один фильм". В числе "50 избранных" оказались три картины, авторы которых родились в СССР. Речь идет о ленте грузинского режиссера Отара Иоселиани "Жил певчий дрозд", снятой в 1971- м году и показанной два года спустя, о фильме Александра Сокурова "Дни затмения", вышедшем на экраны в 1989-м году, и о кинодраме Алексея Германа "Хрусталев, машину" (99-й год). О том, какая честь выпала на долю трех названных режиссеров рассказывает Семен Мирский:
Семен Мирский:
"Les Cahiers du Cinema" - дословно - "Тетради кино", или "Кинотетради" - самый престижный кинематографический журнал во Франции, а возможно и во всем мире. Представление об ореоле, которым окружен журнал, дает хотя бы такой факт: коллекционеры, имеющие все номера - полный комплект журнала за 50 лет его существования - считаются обладателями бесценного сокровища, причем не только в духовном, но и в чисто материальном смысле слова. Магия названия "Les Cahiers du Cinema" связана для французского уха, прежде всего, с именем Франсуа Трюффо, ставшего его главным редактором в 1953-м году. Трюффо - это, как известно, не только автор прославленных фильмов, таких, как "400 ударов", "Жюль и Жим", "Стреляйте в пианиста" или "Последнее метро". С именем Трюффо связана также целая эпоха французского кино, известного под названием "новой волны". А новая волна в свою очередь зародилась в недрах, точнее было бы сказать проще - в редакции журнала "Les Cahiers du Cinema". И в числе ее основателей помимо Трюффо следует назвать его ближайших соратников: Жана-Люка Годара, Жака Риветта и Клода Шаброля.
Франсуа Трюффо умер в 1994-м году. Написавший монументальную историю кино Годар сделал перерыв в несколько лет. Теперь объявлено о близком начале проката его нового фильма: "Похвала любви", который откроет Каннский кинофестиваль. А он откроется 9 мая. Что же касается Клода Шаброля, то он почтил фестиваль "50 лет - 50 фильмов" личным присутствием, равно, кстати, как и Алексей Герман, представивший публике фильм Отара Иоселиани.
Итак, что можно сказать об отборе фильмов, сделанном редакцией журнала "Les Cahiers du Cinema"? Преобладают, как и следовало ожидать, французские ленты, причем, скорее всего, фильмы, которые выбрал бы сам Франсуа Трюффо доживи он до наших дней. Назову "Хиросима - любовь моя" Алэна Рене, "Спасайся кто может" Годара, "Завещание доктора Корделье" Жана Ренуара, "Клио от 5 до 7" - Аньес Варда. Фестиваль, над которым витает дух Франсуа Трюффо, не обошелся, разумеется, без фильма Альфреда Хитчкока, которого Трюфо считал создателем не только новой эстетики, но и нового киноязыка.
Сильно представлено на фестивале "Les Cahiers du Cinema" японское кино. Здесь старый, снятый в 1957-м году фильм Мизогучи "Улица позора" и лента десятилетней давности Такесси Китано. 1974-й год представлен на фестивале "Les Cahiers du Cinema" фильмом Луиса Бунюэля "Призрак свободы". И поскольку я назвал великого испанца, то тут же добавлю, что громкое имя явно не было главным критерием выбора фильмов. Oрганизаторы фестиваля "50 лет - 50 фильмов" выбрали картины, каждая из которых содержит в себе специфические неповторимые приметы своего времени, если угодно - аромат эпохи.
В этом смысле выбор столь трех разных по стилю и духу фильмов как "Жил певчий дрозд", "Дни затмения" и "Хрусталев, машину" - выбор далеко не случайный. Про фильм Отара Иоселиани французский кинокритик Жерар Лефор заметил: "Иоселиани проповедует доброту. Но доброту, замешанную не на религии, не ту, что дает право ненавидеть всех и любить одного только Бога: доброта Отара Иоселиани - языческая, понимающая, что над миром довлеет проклятие, противостоять которому можно только, рассказывая людям замечательные волшебные сказки".
"Дни затмения", - фильм, снятый Александром Сокуровым по мотивам повести "Иносказание" братьев Стругацких, равно как и другие картины Сокурова, имеет во Франции постоянно растущий круг ревностных поклонников. Действие же фильма "Хрусталев, машину" Алексея Германа происходит в годы сталинского террора. Фильм Германа, как и ленты Иоселиани и Сокурова - это и есть выбор, продиктованный желанием отразить поступь истории, передать атмосферу и мироощущение второй половины ХХ века, рассказав о временах и нравах языком кино самой высокой пробы.
Петр Вайль:
С кинорежиссером Алексеем Германом беседовал Андрей Шарый:
Алексей Герман снимает очередной фильм - по мотивам знаменитого романа Аркадия и Бориса Стругацких "Трудно быть Богом". В герцогство Арканарское, историю которого безуспешно пытается скорректировать к лучшему разведчик с Земли благородный Румата Эсторский, один за другим превращаются средневековые замки в Чехии. В чешском городке Клатов в паузе между съемками по просьбе Радио Свобода Алексей Герман и оценил выбор французских кинокритиков:
Алексей Герман:
Ну, как вам сказать? Конечно, неправильный! Представить себе советское кино без "Рублева" невозможно. Но у них какие-то свои резоны, свои интеллектуалы. Они сначала не приняли "Рублева", потом его приняли, потом признали его уровень. Там очень много картин, которых я не видел и о которых даже не слышал. Я же не знаю, что они смотрели. Они люди образованные. Они говорят: назовите 10 лучших режиссеров русских сейчас... Ну и что мне делать: я называю Сашу Сокурова. Я сказал бы: Михалков. Но что же я буду спорить? Конечно, красиво было бы снять корону и сказать: вставьте туда десять человек во главе с Панфиловым, который снял "В огне брода нет" и "Начало". Но они ведь владеют всем мировым кино. Это ведь серьезная организация "Les Cahiers du Cinema". Они знают индонезийское кино, они знают китайское кино, они знают кино "острова Свободы" Куба. Мне лучше, чтобы они были неправы в эту сторону, в мою, чем если бы они выбросили меня, и совершенно справедливо вставили туда, ну, например, Глеба Панфилова. Конечно, это было бы мило, но мне нравится больше такой расклад. Я не такой бешено честный.
Андрей Шарый:
"Проверка на дорогах", "Двадцать дней без войны", "Мой друг Иван Лапшин", "Хрусталев, машину!" - эти самые известные фильмы Алексея Германа теперь считаются киноклассикой. В том числе и "Хрусталев", появившийся на экранах в прошлом году и поначалу очень неоднозначно воспринятый западной критикой, в частности, на Каннском кинофестивале, и только потом получивший блестящую прессу в той же Франции. Каждый свой фильм Герман снимает очень долго и очень трудно - и у каждой его работы весьма непростая судьба.
Алексей Герман:
Я никогда не попадал с картинами... Почему у меня всегда картины запрещали? Дело не в том, что они были такие отважные. А дело в том, что я всегда умудрялся попадать в момент, когда шлагбаум опускается. Вот в этот момент я всегда на своем автомобиле проезжал.
Мы начинаем снимать "Проверку на дорогах". У нас герой - власовец. Мы с этой картиной вылезаем - а тут полное ужесточение режима. Мы-то начинаем в 1968-м году, еще оттепель, книжка эта у отца отпечатана в "Политиздате". Понимаете? А выходим когда с фильмом - все уже затихло.
"Двадцать дней без войны"... В это время Матвеев там то-се, картина про доблестный тыл, Матвеев выпускает какую-то картину, и делается всесоюзная премьера. И Ермаш говорил: "Как идет солнце над территорией СССР, так будет выходить эта картина". И печатается чудовищное количество копий, и как она называется, я не помню, и вы не помните, и вы не знаете. Это такой тыл, который немножко трудится, немножко страдает, но в основном бешено патриотичен и весь хочет на фронт. Я снимаю "Двадцать дней без войны" - продутые вагоны, герой, значит, эдакий, героиня несчастная... Константин Михайлович Симонов, который для меня, для нас был хороший человек, сказал: "Знаешь, ты постарайся хорошо снять этот фильм, а я постараюсь снять с полки "Проверку на дорогах". Но ему в страшном сне не могло присниться, что он полтора года будет снимать с полки "Двадцать дней без войны", будучи членом ЦК.
А дальше - "Лапшин". Меня предупредили честно, что у нас есть безупречный период истории, год 1935-й , "и не смейте, Герман, переписывать историю"! "Лапшин" вообще просуществовал полтора часа. Вот мы его сдали, вот мы его отправили в Москву, вот его в девять утра посмотрел министр и прислал телеграмму: картину сдать в убытки, всех за изготовление строго наказать...
А потом пришел какой-то другой конец. И все они стали меня вытаскивать. И я стал такая подсадная утка перестройки. Меня гоняли каждый месяц по два раза куда-нибудь, в какую-нибудь Японию или в Соединенные Штаты, где я должен был рассказывать, как у нас все изменилось, и какая у нас полная свобода.
С "Хрусталевым" ведь у меня тоже так неудачно на самом деле получалось. Потому что при том, что картина выдвинута на Государственную премию, и все такое, я два года не мог получить денег на печатание русских копий... Принципиальное значение имеет, какие люди фильм посмотрят. Мне вот, допустим, очень хотелось, чтобы "Хрусталева" посмотрела Елена Боннер. Я с ней не знаком, я слышал такую трогательную штуку, как они с Андреем Дмитриевичем ходили два раза смотреть "Лапшина". Мне нравится, когда молодые люди смотрят.
Андрей Шарый:
Фильм по книге "Трудно быть Богом" Алексей Герман собирался снять еще в конце шестидесятых. Тогда этому замыслу не суждено было сбыться.
Алексей Герман:
Не дали - потому что мы намекали на Сталина, на это, на то... А не дали из-за Чехословакии. У нас высаживается в сценарии и в повести черный орден. Еще были какие-то мелкие свободы, задавливают все, а потом волокут такого либерала, на петле его драть волокут, а он кричит: "Зато посмотрите, как вольно дышится в новом освобожденном Арканаре! И вино еще подешевело..." И на следующий день мы вошли в Чехословакию. А еще на следующий день я получил телеграмму: "Дорогой Алексей Юрьевич, редколлегия отклонила ваш сценарий". Я позвонил, они говорят, ну что ж, думайте сами. Там главная фраза "Там, где торжествуют серые, всегда приходят черные".
Андрей Шарый:
Главная идея нового фильма Германа, который, кстати, получит и новое название (рабочий вариант - "Что сказал Табачник с Табачной улицы") - идея о том, как трудно быть Богом.
Алексей Герман:
Мне кажется, что это очень вовремя в России. Мне кажется, что я лечу под этот шлагбаум в очередной раз. Я думаю, что все это продолжается, поскольку все примерно то же самое, не изменяется. На Румату сейчас все некоторым образом накладывается. Он же хочет как лучше, а как лучше не получается. Человечество не создано, как лучше. Человечество создано, как хуже.
Андрей Шарый:
У меня два страха. Один - то, что было накануне Путина, что придут к власти коммунисты и надо бежать. И второй страх был - что, значит, Владимир Владимирович так зажмет, что мне не окажется места на этой планете. Но первый страх был значительно больше, и сейчас он значительно больше. Потому что мне кажется, что страна готова к фашизму, она вся напитана этим ядом, и только сильная власть может это остановить.
Ведущий итогового информационного часа Петр Вайль:
Самый серьезный журнал французской кинокритики, ежемесячник "Les Cahiers du Cinema" отметил 50 лет своего существования фестивалем 50 фильмов, отобранных редакцией журнала по принципу "Один год - один фильм". В числе "50 избранных" оказались три картины, авторы которых родились в СССР. Речь идет о ленте грузинского режиссера Отара Иоселиани "Жил певчий дрозд", снятой в 1971- м году и показанной два года спустя, о фильме Александра Сокурова "Дни затмения", вышедшем на экраны в 1989-м году, и о кинодраме Алексея Германа "Хрусталев, машину" (99-й год). О том, какая честь выпала на долю трех названных режиссеров рассказывает Семен Мирский:
Семен Мирский:
"Les Cahiers du Cinema" - дословно - "Тетради кино", или "Кинотетради" - самый престижный кинематографический журнал во Франции, а возможно и во всем мире. Представление об ореоле, которым окружен журнал, дает хотя бы такой факт: коллекционеры, имеющие все номера - полный комплект журнала за 50 лет его существования - считаются обладателями бесценного сокровища, причем не только в духовном, но и в чисто материальном смысле слова. Магия названия "Les Cahiers du Cinema" связана для французского уха, прежде всего, с именем Франсуа Трюффо, ставшего его главным редактором в 1953-м году. Трюффо - это, как известно, не только автор прославленных фильмов, таких, как "400 ударов", "Жюль и Жим", "Стреляйте в пианиста" или "Последнее метро". С именем Трюффо связана также целая эпоха французского кино, известного под названием "новой волны". А новая волна в свою очередь зародилась в недрах, точнее было бы сказать проще - в редакции журнала "Les Cahiers du Cinema". И в числе ее основателей помимо Трюффо следует назвать его ближайших соратников: Жана-Люка Годара, Жака Риветта и Клода Шаброля.
Франсуа Трюффо умер в 1994-м году. Написавший монументальную историю кино Годар сделал перерыв в несколько лет. Теперь объявлено о близком начале проката его нового фильма: "Похвала любви", который откроет Каннский кинофестиваль. А он откроется 9 мая. Что же касается Клода Шаброля, то он почтил фестиваль "50 лет - 50 фильмов" личным присутствием, равно, кстати, как и Алексей Герман, представивший публике фильм Отара Иоселиани.
Итак, что можно сказать об отборе фильмов, сделанном редакцией журнала "Les Cahiers du Cinema"? Преобладают, как и следовало ожидать, французские ленты, причем, скорее всего, фильмы, которые выбрал бы сам Франсуа Трюффо доживи он до наших дней. Назову "Хиросима - любовь моя" Алэна Рене, "Спасайся кто может" Годара, "Завещание доктора Корделье" Жана Ренуара, "Клио от 5 до 7" - Аньес Варда. Фестиваль, над которым витает дух Франсуа Трюффо, не обошелся, разумеется, без фильма Альфреда Хитчкока, которого Трюфо считал создателем не только новой эстетики, но и нового киноязыка.
Сильно представлено на фестивале "Les Cahiers du Cinema" японское кино. Здесь старый, снятый в 1957-м году фильм Мизогучи "Улица позора" и лента десятилетней давности Такесси Китано. 1974-й год представлен на фестивале "Les Cahiers du Cinema" фильмом Луиса Бунюэля "Призрак свободы". И поскольку я назвал великого испанца, то тут же добавлю, что громкое имя явно не было главным критерием выбора фильмов. Oрганизаторы фестиваля "50 лет - 50 фильмов" выбрали картины, каждая из которых содержит в себе специфические неповторимые приметы своего времени, если угодно - аромат эпохи.
В этом смысле выбор столь трех разных по стилю и духу фильмов как "Жил певчий дрозд", "Дни затмения" и "Хрусталев, машину" - выбор далеко не случайный. Про фильм Отара Иоселиани французский кинокритик Жерар Лефор заметил: "Иоселиани проповедует доброту. Но доброту, замешанную не на религии, не ту, что дает право ненавидеть всех и любить одного только Бога: доброта Отара Иоселиани - языческая, понимающая, что над миром довлеет проклятие, противостоять которому можно только, рассказывая людям замечательные волшебные сказки".
"Дни затмения", - фильм, снятый Александром Сокуровым по мотивам повести "Иносказание" братьев Стругацких, равно как и другие картины Сокурова, имеет во Франции постоянно растущий круг ревностных поклонников. Действие же фильма "Хрусталев, машину" Алексея Германа происходит в годы сталинского террора. Фильм Германа, как и ленты Иоселиани и Сокурова - это и есть выбор, продиктованный желанием отразить поступь истории, передать атмосферу и мироощущение второй половины ХХ века, рассказав о временах и нравах языком кино самой высокой пробы.
Петр Вайль:
С кинорежиссером Алексеем Германом беседовал Андрей Шарый:
Алексей Герман снимает очередной фильм - по мотивам знаменитого романа Аркадия и Бориса Стругацких "Трудно быть Богом". В герцогство Арканарское, историю которого безуспешно пытается скорректировать к лучшему разведчик с Земли благородный Румата Эсторский, один за другим превращаются средневековые замки в Чехии. В чешском городке Клатов в паузе между съемками по просьбе Радио Свобода Алексей Герман и оценил выбор французских кинокритиков:
Алексей Герман:
Ну, как вам сказать? Конечно, неправильный! Представить себе советское кино без "Рублева" невозможно. Но у них какие-то свои резоны, свои интеллектуалы. Они сначала не приняли "Рублева", потом его приняли, потом признали его уровень. Там очень много картин, которых я не видел и о которых даже не слышал. Я же не знаю, что они смотрели. Они люди образованные. Они говорят: назовите 10 лучших режиссеров русских сейчас... Ну и что мне делать: я называю Сашу Сокурова. Я сказал бы: Михалков. Но что же я буду спорить? Конечно, красиво было бы снять корону и сказать: вставьте туда десять человек во главе с Панфиловым, который снял "В огне брода нет" и "Начало". Но они ведь владеют всем мировым кино. Это ведь серьезная организация "Les Cahiers du Cinema". Они знают индонезийское кино, они знают китайское кино, они знают кино "острова Свободы" Куба. Мне лучше, чтобы они были неправы в эту сторону, в мою, чем если бы они выбросили меня, и совершенно справедливо вставили туда, ну, например, Глеба Панфилова. Конечно, это было бы мило, но мне нравится больше такой расклад. Я не такой бешено честный.
Андрей Шарый:
"Проверка на дорогах", "Двадцать дней без войны", "Мой друг Иван Лапшин", "Хрусталев, машину!" - эти самые известные фильмы Алексея Германа теперь считаются киноклассикой. В том числе и "Хрусталев", появившийся на экранах в прошлом году и поначалу очень неоднозначно воспринятый западной критикой, в частности, на Каннском кинофестивале, и только потом получивший блестящую прессу в той же Франции. Каждый свой фильм Герман снимает очень долго и очень трудно - и у каждой его работы весьма непростая судьба.
Алексей Герман:
Я никогда не попадал с картинами... Почему у меня всегда картины запрещали? Дело не в том, что они были такие отважные. А дело в том, что я всегда умудрялся попадать в момент, когда шлагбаум опускается. Вот в этот момент я всегда на своем автомобиле проезжал.
Мы начинаем снимать "Проверку на дорогах". У нас герой - власовец. Мы с этой картиной вылезаем - а тут полное ужесточение режима. Мы-то начинаем в 1968-м году, еще оттепель, книжка эта у отца отпечатана в "Политиздате". Понимаете? А выходим когда с фильмом - все уже затихло.
"Двадцать дней без войны"... В это время Матвеев там то-се, картина про доблестный тыл, Матвеев выпускает какую-то картину, и делается всесоюзная премьера. И Ермаш говорил: "Как идет солнце над территорией СССР, так будет выходить эта картина". И печатается чудовищное количество копий, и как она называется, я не помню, и вы не помните, и вы не знаете. Это такой тыл, который немножко трудится, немножко страдает, но в основном бешено патриотичен и весь хочет на фронт. Я снимаю "Двадцать дней без войны" - продутые вагоны, герой, значит, эдакий, героиня несчастная... Константин Михайлович Симонов, который для меня, для нас был хороший человек, сказал: "Знаешь, ты постарайся хорошо снять этот фильм, а я постараюсь снять с полки "Проверку на дорогах". Но ему в страшном сне не могло присниться, что он полтора года будет снимать с полки "Двадцать дней без войны", будучи членом ЦК.
А дальше - "Лапшин". Меня предупредили честно, что у нас есть безупречный период истории, год 1935-й , "и не смейте, Герман, переписывать историю"! "Лапшин" вообще просуществовал полтора часа. Вот мы его сдали, вот мы его отправили в Москву, вот его в девять утра посмотрел министр и прислал телеграмму: картину сдать в убытки, всех за изготовление строго наказать...
А потом пришел какой-то другой конец. И все они стали меня вытаскивать. И я стал такая подсадная утка перестройки. Меня гоняли каждый месяц по два раза куда-нибудь, в какую-нибудь Японию или в Соединенные Штаты, где я должен был рассказывать, как у нас все изменилось, и какая у нас полная свобода.
С "Хрусталевым" ведь у меня тоже так неудачно на самом деле получалось. Потому что при том, что картина выдвинута на Государственную премию, и все такое, я два года не мог получить денег на печатание русских копий... Принципиальное значение имеет, какие люди фильм посмотрят. Мне вот, допустим, очень хотелось, чтобы "Хрусталева" посмотрела Елена Боннер. Я с ней не знаком, я слышал такую трогательную штуку, как они с Андреем Дмитриевичем ходили два раза смотреть "Лапшина". Мне нравится, когда молодые люди смотрят.
Андрей Шарый:
Фильм по книге "Трудно быть Богом" Алексей Герман собирался снять еще в конце шестидесятых. Тогда этому замыслу не суждено было сбыться.
Алексей Герман:
Не дали - потому что мы намекали на Сталина, на это, на то... А не дали из-за Чехословакии. У нас высаживается в сценарии и в повести черный орден. Еще были какие-то мелкие свободы, задавливают все, а потом волокут такого либерала, на петле его драть волокут, а он кричит: "Зато посмотрите, как вольно дышится в новом освобожденном Арканаре! И вино еще подешевело..." И на следующий день мы вошли в Чехословакию. А еще на следующий день я получил телеграмму: "Дорогой Алексей Юрьевич, редколлегия отклонила ваш сценарий". Я позвонил, они говорят, ну что ж, думайте сами. Там главная фраза "Там, где торжествуют серые, всегда приходят черные".
Андрей Шарый:
Главная идея нового фильма Германа, который, кстати, получит и новое название (рабочий вариант - "Что сказал Табачник с Табачной улицы") - идея о том, как трудно быть Богом.
Алексей Герман:
Мне кажется, что это очень вовремя в России. Мне кажется, что я лечу под этот шлагбаум в очередной раз. Я думаю, что все это продолжается, поскольку все примерно то же самое, не изменяется. На Румату сейчас все некоторым образом накладывается. Он же хочет как лучше, а как лучше не получается. Человечество не создано, как лучше. Человечество создано, как хуже.
Андрей Шарый:
У меня два страха. Один - то, что было накануне Путина, что придут к власти коммунисты и надо бежать. И второй страх был - что, значит, Владимир Владимирович так зажмет, что мне не окажется места на этой планете. Но первый страх был значительно больше, и сейчас он значительно больше. Потому что мне кажется, что страна готова к фашизму, она вся напитана этим ядом, и только сильная власть может это остановить.
