Ведущий итогового информационного часа Петр Вайль:
В среду Александру Солженицыну была вручена большая премия французской Академии морально-политических наук. На церемонии во французском посольстве в Москве Солженицын произнес политическую речь, касающуюся внутренней политики России и политики президента Путина. Некоторые положения этой речи комментирует обозреватель Радио Свобода Борис Парамонов:
Борис Парамонов:
Никаких сенсационных заявлений Александр Солженицын не сделал. Но важно то, что он вообще выступил перед журналистами, так сказать, не погнушался ими. Практика игнорирования прессы, когда она интересуется Солженицыным - давняя его манера. К прессе Солженицын прибегает тогда, когда ему самому нужно нечто сказать. При этом на этот раз, повторяю, он не сказал ничего особенного. Интересно то, что он вообще раскрыл рот. Для чего же? Предположение может быть только одно: великий писатель подключился к некоей политической колеснице и тем самым утратил свободу говорить или молчать. Памятная его встреча с Владимиром Путиным не оставляет ему иного выбора. Назвался груздем - полезай в кузов! Национальный классик, самый большой русский человек оказался груздем в путинском кузове. Это был крайне осторожный шаг, поневоле требующий дальнейших. От того, что он сказал однажды, Солженицын будет отговариваться всю последующую жизнь. Не нужно была ему эта афелляция, этот как бы союз, это патриаршее благословение, выданное политику, относительно которого ни у кого до сих пор нет твердо сложившегося мнения - то ли он тот, а то ли и этот. И дальнейшая жизнь Солженицына будет проходить в различных поправках и отмежевках. Он уже и начал их в обсуждаемом выступлении.
Сразу фронт не повернуть - неудобно, поэтому Солженицын заговорил об ошибках Путина, тут же оговорившись, что принял тот страну в ужасном состоянии и ошибок не избежать. Свободе прессы он - Солженицын - угрозы не видит, а если она и есть, то исходит не от властей, а от денежных мешков, эту прессу контролирующих. Худым оказывается все-таки Гусинский, а не кто-то другой. Чечню вроде бы надо было отпустить, но потом понадобилось давить, а что касается методов такого давления - то кто придумал что либо альтернативное? О том, что англичане Белфаст все-таки с воздуха не бомбили и танками не утюжили, Солженицын предпочел не вспомнить.
Короче говоря, Солженицын стал неузнаваемым. Можно было как угодно к нему относиться, боготворить или отвергать, поклоняться или преследовать, но никто и никогда не отказывал этому человеку в величии библейских масштабов, и вот, этот масштаб нынче утрачен. Сложение Солженицына с Путиным дало в результате нечто среднеарифметическое. При этом сам Солженицын в этом мезальянсе уменьшился в размерах. Он даже не то, чем был Эренбург при Сталине. Тут можно было бы вспомнить одну из любимых солженицынских пословиц: "На собак волка не зови". Но не стоит, потому что все-таки мы не вправе еще считать Путина волком. Кем же считать Солженицына? Ведь не для него роль "Верного Руслана".
В среду Александру Солженицыну была вручена большая премия французской Академии морально-политических наук. На церемонии во французском посольстве в Москве Солженицын произнес политическую речь, касающуюся внутренней политики России и политики президента Путина. Некоторые положения этой речи комментирует обозреватель Радио Свобода Борис Парамонов:
Борис Парамонов:
Никаких сенсационных заявлений Александр Солженицын не сделал. Но важно то, что он вообще выступил перед журналистами, так сказать, не погнушался ими. Практика игнорирования прессы, когда она интересуется Солженицыным - давняя его манера. К прессе Солженицын прибегает тогда, когда ему самому нужно нечто сказать. При этом на этот раз, повторяю, он не сказал ничего особенного. Интересно то, что он вообще раскрыл рот. Для чего же? Предположение может быть только одно: великий писатель подключился к некоей политической колеснице и тем самым утратил свободу говорить или молчать. Памятная его встреча с Владимиром Путиным не оставляет ему иного выбора. Назвался груздем - полезай в кузов! Национальный классик, самый большой русский человек оказался груздем в путинском кузове. Это был крайне осторожный шаг, поневоле требующий дальнейших. От того, что он сказал однажды, Солженицын будет отговариваться всю последующую жизнь. Не нужно была ему эта афелляция, этот как бы союз, это патриаршее благословение, выданное политику, относительно которого ни у кого до сих пор нет твердо сложившегося мнения - то ли он тот, а то ли и этот. И дальнейшая жизнь Солженицына будет проходить в различных поправках и отмежевках. Он уже и начал их в обсуждаемом выступлении.
Сразу фронт не повернуть - неудобно, поэтому Солженицын заговорил об ошибках Путина, тут же оговорившись, что принял тот страну в ужасном состоянии и ошибок не избежать. Свободе прессы он - Солженицын - угрозы не видит, а если она и есть, то исходит не от властей, а от денежных мешков, эту прессу контролирующих. Худым оказывается все-таки Гусинский, а не кто-то другой. Чечню вроде бы надо было отпустить, но потом понадобилось давить, а что касается методов такого давления - то кто придумал что либо альтернативное? О том, что англичане Белфаст все-таки с воздуха не бомбили и танками не утюжили, Солженицын предпочел не вспомнить.
Короче говоря, Солженицын стал неузнаваемым. Можно было как угодно к нему относиться, боготворить или отвергать, поклоняться или преследовать, но никто и никогда не отказывал этому человеку в величии библейских масштабов, и вот, этот масштаб нынче утрачен. Сложение Солженицына с Путиным дало в результате нечто среднеарифметическое. При этом сам Солженицын в этом мезальянсе уменьшился в размерах. Он даже не то, чем был Эренбург при Сталине. Тут можно было бы вспомнить одну из любимых солженицынских пословиц: "На собак волка не зови". Но не стоит, потому что все-таки мы не вправе еще считать Путина волком. Кем же считать Солженицына? Ведь не для него роль "Верного Руслана".
