О русском языке.
Программу ведет Петр Вайль. В ней участвуют сотрудники Радио Свобода, литераторы: Игорь Померанцев, Алексей Цветков, Александр Генис, Сергей Юрьенен, Анатолий Стреляный.
Петр Вайль:
В Государственной Думе России подготовлен законопроект. Он называется: "О русском языке, как государственном языке Российской Федерации". Сам по себе факт, что законодатели собираются оберегать язык, а таков подлинный смысл законопроекта - факт тревожный. Дело даже не в том, что среди российских парламентариев на удивление много косноязычных и не очень грамотных людей. В конце концов, они ведь не сами будут следить за сохранением языка, а посадят специалистов - учредят наблюдательные советы и комиссии. Смущает сама попытка руководства стихиями, вроде идеи поворота великих русских рек при Брежневе. Стоит, например, горький плач по поводу иноземных заимствований. Но рыдания эти больше от невежества. Точно такие же раздавались в екатерининскую эпоху, когда немецкий, казалось, заполоняет родную речь. В пушкинские и позже - в толстовские времена вроде бы не было спасу от французского. В итоге, что пригодилось, то сохранилось. Что было проходным, то и прошло. Ровно так же произойдет и с нынешним кажущимся засильем английского.
Ничего никогда не выходило из усилий предписать языку правила, то есть, поставить его в положение подчиненного. Тогда как язык и есть самый главный в каждом народе, а потому живет по своим законам. Что толку, что в общелитературном словаре нет слов "тусовка" или "замочить" - ими пользуется вся страна, от шпаны до президента. Не то, чтобы это были такие уж замечательные слова, но язык сам разберется, что оставить, а чем пренебречь. Просто нужно обладать хотя бы небольшой степенью исторического терпения. И еще: исторической скромности. Не суетиться, не мелькать на фоне языка - это всегда жалкое зрелище. Я попросил поделиться своими мнениями по поводу нового думского законопроекта своих коллег-литераторов.
Игорь Померанцев:
Мне кажется, что важно найти точку отсчета, размышляя, думая о чистоте языка. Мне не близка общественно-политическая точка отсчета. Более того, меня настораживает, когда я слышу разговоры или читаю о борьбе за чистоту почвы, языка, воды, воздуха. За этим, мне кажется, всегда стоит идеология и борьба за власть. Вольному воля. Можно бороться за власть. Но у меня другая точка отсчета, я бы сказал, скорее писательская и читательская. Я думаю: а как писателю работать с тем, что называют грязью в языке, и тотчас вспоминаю написанные по-французски первые страницы классического романа "Война и Мир". Я думаю, что блюстители чистоты, конечно же, осудили бы автора, если бы этот автор не был Лев Толстой. Или вот еще более разительный пример: проза Андрея Платонова. Он работал с "новоречью" - советским жаргоном, словами-ампутантами, словами - обрубками. В итоге - какая потрясающая художественная и языковая победа! Меньшая победа, но все равно победа - мещанский язык, сказовый язык у Михаила Зощенко - вроде бы мы смеемся, высмеиваем, а в выигрыше - литература, читатель.
Алексей Цветков:
Невежество - наше общее качество. Коллективная касса, в которую каждый из нас вносит посильный вклад, подкрепляя своим авторитетом. Если говорить о России, то сегодня главные акционеры этой кассы заседают в Государственной Думе, которая намеревается провести полицейскую акцию в отношении русского языка. Завтра этот гейзер мысли займется правилами пешеходной ходьбы на территории федерации и единой системой приготовления борща. Наблюдая нанайскую борьбу реформаторов, невольно думаешь, что хорошо бы в конституционном порядке запретить депутатам соваться в области, в которых они ровным счетом ничего не понимают. Но тогда не совсем понятно, чем они вообще должны заниматься.
Я приведу два очевидных примера: французское правительство веками неустанно борется за чистоту и красоту языка своей страны. С другой стороны, правительствам Великобритании или США такое никогда в голову не приходило. Придет время, когда английские лингвисты сослужат французскому языку, последнюю службу, восстановив его по древним литературным памятникам.
Александр Генис:
Прежде, чем принимать законы, следовало бы узнать, смогут ли они работать. В "Маленьком Принце" Сент-Экзюпери король спрашивает: "Если я прикажу своему министру стать чайкой, а он не подчинится, можно ли обвинить его в мятеже"? Кстати, именно французы накопили немалый, хоть и бесплодный опыт борьбы за чистоту своего языка. Так несколько лет назад Министерство культуры Франции потребовало изъять из обращения американизмы. Употребление таких слов, как "бестселлер", "диск-жокей" или "паркинг" должно было привести к штрафам, лишению государственных дотаций и другим карательным акциям. Эта попытка очистить язык законодательными средствами провалилась точно так же, как и та, которая была предпринята четверть века назад, когда объявили незаконным слово "сандвич".
Язык не терпит над собой насилия. История знает множество неудавшихся примеров такой стратегии. От Катона, требовавшего, чтобы римский Сенат защитил латынь от эллинизмов, до солженицынского проекта реставрации словаря Даля. Беда таких проектов в том, что они опираются на явно завышенные представления о возможностях человека и заниженные о возможностях языка. Язык не позволяет манипуляции собой. Он требует покорности и доверия. Именно благодаря этим качествам английский стал языком, от которого везде приходится всем защищаться. Терпимость превратила его в море без берегов. Он обошел соперников, перестав с ними сражаться. Древние говорили: "Море побеждает реки, потому что оно ниже их". Можно, конечно, опять заняться поворотом рек, но вряд ли это пойдет им на пользу.
Сергей Юрьенен:
Лет 15 прошло, а все мы помним оторопь и восторг, когда Михаил Горбачев, тогда Генеральный секретарь ЦК КПСС и по определению - главный блюститель партийной мертвечины, прилетел в Ленинград, вышел на улицу и заговорил с прохожими по-человечески, на своем родном, материнском, по-ставропольски акцентированном языке. И процесс пошел. Прекратилось глушение. Деятели советской литературы и искусства получили разрешение встречаться с эмигрантами, говорить в микрофоны Радио Свобода. Живому слову было физиологически трудно прорваться сквозь самоцензуру. Даже испытанные мастера письменной борьбы с Главлитом обретали гласность в конвульсиях междометий. Когда свободным языком заговорил телевизор, вся страна стала очевидицей и соучастницей сокрушения мертвого штиля тоталитарной эпохи. Дом бытия - сказал философ о языке. Так вот, с нашего общего дома пали тогда тюремные намордники. Свобода - не только наилучшая защита этого дома, но и единственный способ его существования. Свобода первична. Тут со мной согласны теоретики думских законопроектов. Вот отрывок из статьи: "Велик русский язык, отступать некуда": "Советский образ мысли сломали идеи свободы и навязанный нам язык противника: "рыночная экономика", "гражданское общество". Разрушение советского строя слова было главным оружием. Организм народа не справился с инфекцией, когда наши противники руками Горбачева и его команды вонзили нам в мозг шприц, полный понятиями - вирусами". За этими цитатами из печатного органа "Теории и практики евразийства" нерассудительный медвежий консерватизм, истерика советского реванша. И пусть не введет нас в заблуждение отфильтрованный законопроект, с которым Дума сейчас поднимается на Дом русского бытия.
Анатолий Стреляный:
Я собственными глазами прочитал в "Независимой Газете": "инвестигейторы установили:" То есть, дознаватели: Роль щеголей в жизни любого языка невозможно переоценить. "Нами замечено на Невской першпективе, что недоросли в гишпанских камзолах щеголяют предерзко", - гневался в особом указе не кто-нибудь, а первый и самый великий из русских западников. Велел сечь в участках: Щеголяют, естественно, и словами. Вместо "летучки" подавай им "брифинг". Свою роль в жизни любого языка играет и соборный гонор. Возникает вдруг мода на всё отечественное, и тогда появляются "мокроступы", но, между прочим, и "чернозём", из которого их до сих пор не вытащишь:
Эти игры друг друга уравновешивают, от каждой что-то остаётся. Чешскому языку, например, соборное самолюбие подарило "почитач", а вот русские не вспомнили, что у них есть "счётчик", "числитель", "множитель" и пользуются "компьютером": Добролюбов (хоть и революционный демократ, а словом владел не хуже славянофила) называл русский литературный язык бестолковой смесью пяти языков и считал, что она долго не протянет. Её переволокло через три революции, две великих войны, семь десятилетий "совдепии", которая национализировала все и вся, в том числе (или даже в первую очередь) язык. За этой дикой национализацией последовала дикая приватизация всего и вся, в том числе языка. Тем не менее, добролюбовский гибрид - дело уже можно считать решённым - перевалил и через это десятилетие. Дальше, по-моему, пойдет легче, хотя Государственная Дума, конечно, сидеть, сложа руки, не будет.
Программу ведет Петр Вайль. В ней участвуют сотрудники Радио Свобода, литераторы: Игорь Померанцев, Алексей Цветков, Александр Генис, Сергей Юрьенен, Анатолий Стреляный.
Петр Вайль:
В Государственной Думе России подготовлен законопроект. Он называется: "О русском языке, как государственном языке Российской Федерации". Сам по себе факт, что законодатели собираются оберегать язык, а таков подлинный смысл законопроекта - факт тревожный. Дело даже не в том, что среди российских парламентариев на удивление много косноязычных и не очень грамотных людей. В конце концов, они ведь не сами будут следить за сохранением языка, а посадят специалистов - учредят наблюдательные советы и комиссии. Смущает сама попытка руководства стихиями, вроде идеи поворота великих русских рек при Брежневе. Стоит, например, горький плач по поводу иноземных заимствований. Но рыдания эти больше от невежества. Точно такие же раздавались в екатерининскую эпоху, когда немецкий, казалось, заполоняет родную речь. В пушкинские и позже - в толстовские времена вроде бы не было спасу от французского. В итоге, что пригодилось, то сохранилось. Что было проходным, то и прошло. Ровно так же произойдет и с нынешним кажущимся засильем английского.
Ничего никогда не выходило из усилий предписать языку правила, то есть, поставить его в положение подчиненного. Тогда как язык и есть самый главный в каждом народе, а потому живет по своим законам. Что толку, что в общелитературном словаре нет слов "тусовка" или "замочить" - ими пользуется вся страна, от шпаны до президента. Не то, чтобы это были такие уж замечательные слова, но язык сам разберется, что оставить, а чем пренебречь. Просто нужно обладать хотя бы небольшой степенью исторического терпения. И еще: исторической скромности. Не суетиться, не мелькать на фоне языка - это всегда жалкое зрелище. Я попросил поделиться своими мнениями по поводу нового думского законопроекта своих коллег-литераторов.
Игорь Померанцев:
Мне кажется, что важно найти точку отсчета, размышляя, думая о чистоте языка. Мне не близка общественно-политическая точка отсчета. Более того, меня настораживает, когда я слышу разговоры или читаю о борьбе за чистоту почвы, языка, воды, воздуха. За этим, мне кажется, всегда стоит идеология и борьба за власть. Вольному воля. Можно бороться за власть. Но у меня другая точка отсчета, я бы сказал, скорее писательская и читательская. Я думаю: а как писателю работать с тем, что называют грязью в языке, и тотчас вспоминаю написанные по-французски первые страницы классического романа "Война и Мир". Я думаю, что блюстители чистоты, конечно же, осудили бы автора, если бы этот автор не был Лев Толстой. Или вот еще более разительный пример: проза Андрея Платонова. Он работал с "новоречью" - советским жаргоном, словами-ампутантами, словами - обрубками. В итоге - какая потрясающая художественная и языковая победа! Меньшая победа, но все равно победа - мещанский язык, сказовый язык у Михаила Зощенко - вроде бы мы смеемся, высмеиваем, а в выигрыше - литература, читатель.
Алексей Цветков:
Невежество - наше общее качество. Коллективная касса, в которую каждый из нас вносит посильный вклад, подкрепляя своим авторитетом. Если говорить о России, то сегодня главные акционеры этой кассы заседают в Государственной Думе, которая намеревается провести полицейскую акцию в отношении русского языка. Завтра этот гейзер мысли займется правилами пешеходной ходьбы на территории федерации и единой системой приготовления борща. Наблюдая нанайскую борьбу реформаторов, невольно думаешь, что хорошо бы в конституционном порядке запретить депутатам соваться в области, в которых они ровным счетом ничего не понимают. Но тогда не совсем понятно, чем они вообще должны заниматься.
Я приведу два очевидных примера: французское правительство веками неустанно борется за чистоту и красоту языка своей страны. С другой стороны, правительствам Великобритании или США такое никогда в голову не приходило. Придет время, когда английские лингвисты сослужат французскому языку, последнюю службу, восстановив его по древним литературным памятникам.
Александр Генис:
Прежде, чем принимать законы, следовало бы узнать, смогут ли они работать. В "Маленьком Принце" Сент-Экзюпери король спрашивает: "Если я прикажу своему министру стать чайкой, а он не подчинится, можно ли обвинить его в мятеже"? Кстати, именно французы накопили немалый, хоть и бесплодный опыт борьбы за чистоту своего языка. Так несколько лет назад Министерство культуры Франции потребовало изъять из обращения американизмы. Употребление таких слов, как "бестселлер", "диск-жокей" или "паркинг" должно было привести к штрафам, лишению государственных дотаций и другим карательным акциям. Эта попытка очистить язык законодательными средствами провалилась точно так же, как и та, которая была предпринята четверть века назад, когда объявили незаконным слово "сандвич".
Язык не терпит над собой насилия. История знает множество неудавшихся примеров такой стратегии. От Катона, требовавшего, чтобы римский Сенат защитил латынь от эллинизмов, до солженицынского проекта реставрации словаря Даля. Беда таких проектов в том, что они опираются на явно завышенные представления о возможностях человека и заниженные о возможностях языка. Язык не позволяет манипуляции собой. Он требует покорности и доверия. Именно благодаря этим качествам английский стал языком, от которого везде приходится всем защищаться. Терпимость превратила его в море без берегов. Он обошел соперников, перестав с ними сражаться. Древние говорили: "Море побеждает реки, потому что оно ниже их". Можно, конечно, опять заняться поворотом рек, но вряд ли это пойдет им на пользу.
Сергей Юрьенен:
Лет 15 прошло, а все мы помним оторопь и восторг, когда Михаил Горбачев, тогда Генеральный секретарь ЦК КПСС и по определению - главный блюститель партийной мертвечины, прилетел в Ленинград, вышел на улицу и заговорил с прохожими по-человечески, на своем родном, материнском, по-ставропольски акцентированном языке. И процесс пошел. Прекратилось глушение. Деятели советской литературы и искусства получили разрешение встречаться с эмигрантами, говорить в микрофоны Радио Свобода. Живому слову было физиологически трудно прорваться сквозь самоцензуру. Даже испытанные мастера письменной борьбы с Главлитом обретали гласность в конвульсиях междометий. Когда свободным языком заговорил телевизор, вся страна стала очевидицей и соучастницей сокрушения мертвого штиля тоталитарной эпохи. Дом бытия - сказал философ о языке. Так вот, с нашего общего дома пали тогда тюремные намордники. Свобода - не только наилучшая защита этого дома, но и единственный способ его существования. Свобода первична. Тут со мной согласны теоретики думских законопроектов. Вот отрывок из статьи: "Велик русский язык, отступать некуда": "Советский образ мысли сломали идеи свободы и навязанный нам язык противника: "рыночная экономика", "гражданское общество". Разрушение советского строя слова было главным оружием. Организм народа не справился с инфекцией, когда наши противники руками Горбачева и его команды вонзили нам в мозг шприц, полный понятиями - вирусами". За этими цитатами из печатного органа "Теории и практики евразийства" нерассудительный медвежий консерватизм, истерика советского реванша. И пусть не введет нас в заблуждение отфильтрованный законопроект, с которым Дума сейчас поднимается на Дом русского бытия.
Анатолий Стреляный:
Я собственными глазами прочитал в "Независимой Газете": "инвестигейторы установили:" То есть, дознаватели: Роль щеголей в жизни любого языка невозможно переоценить. "Нами замечено на Невской першпективе, что недоросли в гишпанских камзолах щеголяют предерзко", - гневался в особом указе не кто-нибудь, а первый и самый великий из русских западников. Велел сечь в участках: Щеголяют, естественно, и словами. Вместо "летучки" подавай им "брифинг". Свою роль в жизни любого языка играет и соборный гонор. Возникает вдруг мода на всё отечественное, и тогда появляются "мокроступы", но, между прочим, и "чернозём", из которого их до сих пор не вытащишь:
Эти игры друг друга уравновешивают, от каждой что-то остаётся. Чешскому языку, например, соборное самолюбие подарило "почитач", а вот русские не вспомнили, что у них есть "счётчик", "числитель", "множитель" и пользуются "компьютером": Добролюбов (хоть и революционный демократ, а словом владел не хуже славянофила) называл русский литературный язык бестолковой смесью пяти языков и считал, что она долго не протянет. Её переволокло через три революции, две великих войны, семь десятилетий "совдепии", которая национализировала все и вся, в том числе (или даже в первую очередь) язык. За этой дикой национализацией последовала дикая приватизация всего и вся, в том числе языка. Тем не менее, добролюбовский гибрид - дело уже можно считать решённым - перевалил и через это десятилетие. Дальше, по-моему, пойдет легче, хотя Государственная Дума, конечно, сидеть, сложа руки, не будет.
