Марина Тимашева: Сегодня у нас книжка, изданная Центром охраны дикой природы под таким заковыристым названием: ''Экономика экосистем и биоразнообразия: потенциал и перспективы стран Северной Евразии''. Что ж, в нашей библиотечке помаленьку складываются тематические разделы. Например, по экологии. А как дикая природа обзавелась бухгалтерией, об этом, надеюсь, поведает Илья Смирнов.
Илья Смирнов: Недавно мы, действительно, обсуждали книгу ''Роль наземных экосистем в регуляции климата…'' , некоторые ее сюжетные линии прямо продолжаются в новом издании, например, ''углеродная функция лесов России'' или борьба за реабилитацию торфяных болот, к которым ''мнение народное'' до сих пор несправедливо: ''озеро и море… воспринимаются положительно, а болота отрицательно'' (79), хотя, на самом деле, это очень ценная экосистема.
Марина Тимашева: Действительно: ''надоел, ну тебя в озеро'' никто в раздражении не скажет. А в болото запросто могут послать. Наверное, тамошним обитателям, кикиморам, например, это даже обидно.
Илья Смирнов: Не только обитателям: и у людей ''сейчас имеется понимание, что осушение болот принесло больше вреда, чем пользы'' (98). Автор той, предыдущей книги Елена Николаевна Букварева, как я понимаю, является составителем и даже оформителем книги нынешней. Это сборник докладов с научного совещания о перспективах участия России и других, как здесь написано, ННГ – новые независимые государства – в международном проекте ''Экономика экосистем и биоразнообразия''. Чтобы сразу определить суть вопроса – что собрало под одной обложкой географов, биологов и экономистов, приведу характерную цитату:
''Основные причины ускоряющейся деградации биологического разнообразия большинства эксплуатируемых объектов живой природы имеют экономическое происхождение и поэтому должны устраняться преимущественно экономическими (рыночными) инструментами. В то же время, применение последних в настоящее время сдерживается отсутствием прямых стоимостных оценок собственных экономических функций биоразнообразия эксплуатируемых живых объектов'' (121)
Так начинается статья, извините, про камчатских лососей. Если перечитать еще раз и перевести с жуткого канцелярского жаргона на человеческий язык, - Вы улавливаете основную мысль?
Марина Тимашева: Улавливаю, но не вполне понимаю. Горбуша в магазине, конечно, украшена ценником, хотя, боюсь, цифры на нем зависят в большей степени от перекупщиков. А как определить цену той горбуши, которая плавает в воде? Как определить цену леопарда, жужелицы или, например, василька? Их же вообще не едят.
Илья Смирнов: Вот специально для Вас таблица – ''Ориентировочная рыночная стоимость животных''. Леопард будет стоить – где он у нас тут, кис-кис-кис – полмиллиона. А белый медведь всего сто тысяч. Беспозвоночных оценивают в рублях на метр квадратный, от 22 рублей в Арктике до 484 в чернозёмной степи (112).
Марина Тимашева: Извините за непочтительный тон по отношению к серьезной науке, даже к трём сразу, но Вам не кажется, что это игра какая-то? Ценники на медведях, если они не плюшевые.
Илья Смирнов: В принципе, подобные выкладки могли бы иметь кое-какой реальный смысл: чтобы в конкретных уголовных делах определять и взыскивать сумму нанесенного ущерба. Вот в Приморье недавно взыскали за убитого тигра как раз 500 с лишним тысяч рублей Правда, выплатил браконьер только 50 тысяч. Так что здесь пока уместнее сослагательное наклонение. Могли бы иметь смысл. При наличии политической воли, которая в рубли не переведена.
Марина Тимашева: Представляю. Честный и волевой руководитель – поштучно и сразу полмиллиона. Как вымирающий вид. Мелкопродажный взяточник – 24 рубля на килограмм живого веса. Как беспозвоночное.
Илья Смирнов: А в общем и целом, проведение живой и неживой природы через бухгалтерию, конечно, игра. Эта игра нам с Вами, Марина, хорошо знакома по концертам рок-музыки, которые мы устраивали много лет назад. Чтобы чиновник отнесся благосклонно к концерту ДДТ, ему объясняли, что песня ''Не стреляй!'' обличает американскую агрессию во Вьетнаме. А группа ''Зоопарк'' могла просочиться под вывеской, например, научного атеизма – ''гуру из Бобруйска''. А фестиваль в целом – это какой-нибудь смотр комсомольской песни к съезду ВЛКСМ. Именно так он и подавался во всех бумагах с печатями. То есть, для достижения практического результата нужно было приспосабливаться к тогдашней официальной идеологии, переходить на ее язык.
Марина Тимашева: Мимикри́я.
Илья Смирнов: Нынешняя идеология, которую вдалбливают в молодёжь через глянцевые журналы и курсы разнообразных псевдонаук, типа ''Экономикс'', предписывает нам верить, что деньги – универсальная ценность. Талант художника, научное познание, морская вода, птица в небе – всё может быть переведено в рубли и копейки. Нет, не возражайте, я сам понимаю, что это ахинея. Конечно, бухгалтер – важная специальность. Но в большинстве отраслей всё-таки вспомогательная, а не главная. Если работу театра или поликлиники оценивать через бухгалтерию, эти учреждения просто перестают существовать. Или представьте себе родителей, которые огорчены, что их ребенок до сих пор жив: если бы его сбила машина, можно было бы в сентябре сэкономить на новом портфеле и учебниках. Но жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Имея дело с ''кадавром, финансово неудовлетворенным'', приходится переводить нормальные человеческие ценности в формат его специфического мышления. Оно не понимает, что нельзя рубить подмосковные леса. Просто нельзя – и всё. Что ж, давайте повесим на каждое дерево бирку с ценой. Тогда ему, может быть, станет понятнее.
И появляется замечательное словосочетание ''экосистемные услуги''. И таблица. ''Услуга леса'' - ''Поглощение СО2''. ''Получатель выгод'' – ''Мировое сообщество'' (28). И далее в том же духе.
Марина Тимашева: Вообще-то формулировка настораживает. Когда вместо слова ''просвещение'' стали говорить ''образовательные услуги'', качество этих, извините за выражение, ''услуг'' резко понизилось. А как Вам кажется, авторы книги отдают себе отчет в том, что играют с начальством в игру?
Илья Смирнов: Что ж они, глупее нас с Вами? Давайте я процитирую из книги. Виктор Иванович Данилов-Данильян, институт водных проблем.
''Мы ни на минуту не должны забывать, что экономическая ценность – относительная, ценность природы – абсолютна. Экономические ценности… приходят и уходят. Сегодня многое из того, за что еще вчера платили миллионы и миллиарды, ничего не стоит. Завтра уже не будет ничего стоить многое из того, за что миллионы и миллиарды платят сегодня. А ценность природы, любой экосистемы, любого биологического вида в рамках человеческого, исторического времени абсолютна...
… Денежные, рыночные оценки природных благ и услуг не являются истинными, не отражают их действительной экологической ценности, не являются даже имитацией истинных оценок – хотя бы потому, что истинные оценки, на существовании которых я настаиваю, служат вовсе не для рыночного оценивания, они вообще существуют независимо от рынка, они имелись и тогда, когда рынка еще не было…, они останутся и тогда, когда рынок, возможно, исчезнет из жизни человечества.
Денежные оценки – … средства, которые могут быть полезными для решения некоторых конкретных задач в определенных условиях. Мы можем лишь заключить условное соглашение: будем считать, что денежные оценки… удовлетворительно представляют экологические ценности, если помогают решать связанные с ними проблемы'' (23 – 24).
По-моему, расставлены почти все точки над ''i''.
Марина Тимашева: Прекрасно написано — ясно, по-человечески, простым языком.
Илья Смирнов: Естественно. ''Правду говорить легко и приятно''.
Марина Тимашева: А насколько всё-таки перевод природы в деньги помогает ее защищать? Вот здесь я вижу очень оптимистичные оценки: ''Представленная картина национального рынка экосистемных услуг выглядит гипотетической, однако достаточно вспомнить, что еще лет 20 назад сочетание ''углеродный рынок'' тоже казалось фантастическим. К настоящему времени этот термин уже никого не удивляет, а мировой оборот углеродных рынков в 2008 году составлял около 125 миллиардов долларов'' (51).
Илья Смирнов: Торговля правами на загрязнение, конечно, должна вселять оптимизм. И если Вы посмотрите более подробную отчетность этого углеродного рынка, то увидите, насколько обоснованы его показатели. ''Решениями совещаний сторон Киотского протокола установлены ограничения на учет поглощения углерода управляемыми лесами развитых стран. В частности, Российская Федерация ежегодно может зачесть не более 33 млн. тонн углерода'', то есть ''около 30%. Очевидно, что такая дискриминация…'' Я не буду утомлять слушателей цифирью, важно, что, цитирую, ''механизмы… не допускают адекватного учета'' и ''вряд ли способны обеспечить приток сколько-нибудь значительных средств'' (70). Обращаю Ваше внимание на то, что ''рынок экосистемных услуг'' формируется именно тогда, когда деньги теряют реальное обеспечение, ''обороты на международном фондовом и валютном рынках в десятки , а то и в сотни раз превышают торговые обороты'' (О.Т. Богомолов). В результате можно надуть в дополнение к хедж-фондовым, ипотечным и прочим финансовым пузырям еще один – экологический. Кстати, в нашем сборнике Ренат Алексеевич Перелет именно на это обращает внимание: ''Последний финансовый кризис показал, в частности, что деньги ''живут своей жизнью''. Сегодня дом или завод имеет определенную цену, а завтра их владелец может стать банкротом, и тот же дом или завод, в который вложены труд рабочих и инженеров, чудеса научно-технического прогресса и технологии, и который производит и представляет те же ценности и полезности, что и вчера, вдруг падает в цене на 50 или 70 %. Причем то, что происходит, не означает, что рыночная цена продукции этого завода так же снизится на 50 или 70%... Мир денег – это одно, а мир вещей, продукции, услуг, экосистем – это совсем другое'' (95).
Марина Тимашева: Ну, и каким же способом защищать природу в этом реальном мире, если, с точки зрения мира денег, ее выгоднее уничтожать?
Илья Смирнов: Как сказал бы Константин Кинчев, ''я вижу то, что вижу''. Наши поступки выгодны или невыгодны в предлагаемых обстоятельствах. Вырубка подмосковных лесов под коттеджи выгодна, пока безнаказанна. Вы можете себе представить, что швейцарец начнет рубить парк на окраине Цюриха, чтобы построить себе коттедж? Или устроит, где не положено, пикничок с шашлыками и лесным пожаром? Удерживают от этого не экономические выкладки, а императив. Ужасно тоталитарное слово ''нельзя''.
Сколько стоит недвижимость, которая завтра будет снесена? Да ни сколько она не стоит.
Помните, мы в прошлом году обсуждали ''стригучий лишай'' в Москве - уничтожение естественной травяной растительности? Предыдущий мэр за что-то невзлюбил наши российские травы и цветы. Соответственно, их уничтожение стало в Москве очень выгодным занятием. Этим летом, уже без Лужкова, смотрю: вонючие газонокосилки опять поползли по дворам. И так будет продолжаться, пока кто-то не достучится до С. С. Собянина, чтобы он издал приказ: оставить траву в покое.
После чего, заметьте, ''стригучий лишай'' сразу же перестанет быть выгодным.
Я, кстати, написал мэру Москвы соответствующее прошение - и с удовольствием ознакомлю Вас с ответом.
Подведем итоги. Боюсь, что игра в куплю – продажу того, что не продается, может затруднить понимание простых вещей и ''абсолютных ценностей''. Впрочем, если в конкретной ситуации удастся спасти хоть одного медведя, дерево, цветок, навесив на них ценники – значит, время на ''экономику экосистем'' потрачено не впустую.
