Продолжается конфликт в Театре на Таганке. Отношения между художественным руководителем театра Юрием Любимовым и его супругой Каталин, с одной стороны, и коллективом театра с другой, всегда были сложными, но о том, насколько они обострились, публика узнала во время гастролей в Чехии, когда перед открытой репетиции спектакля "Добрый человек из Сезуана" труппа передала руководству письмо с требованием выдать гонорар за выступления и суточные на время пребывания в Праге. После этого Юрий Любимов объявил, что больше не может работать с таким коллективом, когда артисты делят деньги во время мастер-класса.
Вернувшись в Москву, Любимов объявил, что с 15 июля уходит. Но заявление о его отставке пока не подписано: московские власти надеются на компромисс между режиссером и труппой. Коллектив театра на компромисс не готов и обвиняет Любимова в клевете и попытке оскорбить и унизить артистов. В распространенном в субботе письме говорится, что выдвинутые Любимовым обвинения оскорбительны и не соответствуют действительности.
О судьбе театра говорит актер и режиссер, автор книги воспоминаний "Та Таганка" Вениамин Смехов.
– Вы начали свою работу на Таганке в том самом спектакле "Добрый человек из Сезуана", который сейчас показывали на злополучных пражских гастролях. Это было самое начало театра, 1964 год…
– Да. Невольно это подогревает какую-то метафору. "Добрый человек из Сезуана", 64 год – это взрыв восторга в театральном мире и не только в России. И последняя щель в хрущевской оттепели. "Добрый человек" стал первым и главным звеном в цепи всех новаций Любимова.
– Какой период в истории театра вам кажется лучшим: время, когда он начинался, или перестройка, когда отменили цензуру и Любимов триумфально вернулся в Советский Союз?
– Юрий Петрович Любимов создал бесценный театр. Созданное Любимовым бесценно для истории театра не только России, но и мира. Во Франции назывались 10 главных имен мирового театра, там были Питер Брук, Стрелер, и там был Любимов и Таганка. Они подчеркивали: именно Любимов и Таганка. Как говорил в шутку и всерьез Давид Боровский, соучастник Любимова в великом тандеме создателей главного репертуара Таганки: "Любимов – гений коллективного труда". Двойственность сегодняшней ситуации, если цитировать Брехта в нашем же спектакле "Жизнь Галилея": несчастья проистекают из неправильных расчетов. Та Таганка (так называется моя книжка, в прошлом году изданная) и эта – не близкие родственники. Любимов создал в 1964 году компанию соавторов, соотечественников, собратьев, сотрудников. Это длилось, наверное, до 1980 года, до смерти Высоцкого. В 1983 году Любимов был изгнан и стал вынужденным эмигрантом. С 1990 года возник приватный центр Юрия Любимова имени Театра на Таганке.
В 1979 году Юрий Петрович обратился ко мне: "Ты делаешь капустник к 23 апреля, ко дню рождения театра? Прошу тебя, сделай. Я прослежу, если кто будет сачковать". А я спросил: "Почему сегодня? Это же 15-летие – это не юбилей". На это был ответ Любимова: "А, может быть, другого юбилея не будет". Сегодня мы с моей женой Галей невольно вспомнили это как что-то символическое. Станиславский или Немирович произнес фразу, что срок жизни настоящего театра 15 лет. Вот 79 год, хотя нам предстоял еще и 80-й, и 81-й, и "Борис Годунов" замечательный спектакль, и "Реквием по Высоцкому", но речь идет об этой строке в иерархии больших театров.
– Юрий Любимов на пресс-конференции сказал, что жалеет о том, что вернулся в 1989 году в Советский Союз и снова возглавил театр. Вам понятно его сегодняшнее настроение?
– Очень понятно. Это было счастье, когда он, запрещенный и изгнанный из Советского Союза, появился в Мадриде со своей красивой женой Катей. В аэропорту его встречали Николай Губенко, тогдашний художественный руководитель, и Давид Боровский. В руках у Юрия Петровича был журнал "Театр", где в советской печати впервые об изгнаннике были сказаны добрые слова, это была моя статья "Скрипка мастера" о Высоцком, Эфросе и Любимове. Это начало возвращения было праздничным. Все это было благородно и красиво. А потом он попал в круговерть немыслимых наших пересозданий из социализма в корявый капитализм. И уверенный, что он знает, как надо на Западе себя вести, что-то такое делал, чтобы приватизировать театр. Рядом был один из лучших его артистов, потрясающий актер – Коля Губенко, который затеял борьбу со своим учителем Любимовым.
Это все не хочется вспоминать, потому что это ослепило грязными брызгами поле массовой информации и также глухо навсегда забылось. И сейчас пройдет время кипучих бессмысленных словопрений и останется то, что бесценно. Останется реабилитация русского авангарда, мейерхольдовского, вахтанговского. Недаром Шостакович так благоволил к нашему театру с первых шагов, Николай Эрдман. Надо было это закончить, а дальше сделать компанию Юрия Любимова, пускай это называется Театр Юрия Любимова. Но Юрий Петрович сохранил. Думаю, что не последнюю и вполне пакостную роль сыграла Каталин Любимова, начинавшая очень скромно и нормально, а потом причинившая жестокий вред здоровью коллектива театра, хотя, слава богу и спасибо ей, она сберегала здоровье Юрия Петровича.
– Против нее и бунтует коллектив. Вообще имеет ли право актер на бунт против режиссера? Ведь это как бунт священника против Бога. Вы сами бунтовали когда-нибудь?
– Я вообще чувствителен и аллергичен к начальству. Поэтому у меня были случаи, когда я причинял неудовольствия мастеру. Но он меня наградил реальным соавторством: я был автором сценариев к спектаклю "Час пик". Когда спектакль закончился фейерверком, успехом, я пришел в кабинет Любимова и сказал: "Юрий Петрович, если я в чем виноват – простите, но спасибо за этот спектакль". Это была наша общая радость. Юрий Петрович не сказал, что он тоже в чем-то был неправ, а сказал: "У каждого бывает свой час прозрения, Веня". Актер в принципе, наверное, функция от режиссуры, от авторства. Юрий Карякин, выдающийся философ, писатель и близкий друг Таганки и Любимова ответил на ваш вопрос так: в химии есть вещество, которое меняет свой цвет в зависимости от того, куда попадает. Это от природы актерской. Актер идет вслед за дарителем работы. Актер меняется вследствие перемены задания режиссера. Наша вахтанговская школа (может быть, самая сильная в мире) внушает актеру, что он должен уметь переводить на свой язык любое задание режиссера любой школы. Так что актер – зависимое существо. Мой опыт работы в разных театрах России и на Западе говорит, что вернее всего работают те актеры, которые не спорят со сцены. Когда режиссер говорит делать то-то и то-то, актер должен делать. Мне замечательный чешский актер Карлик сказал: "Если режиссер говорит – делай так, и это плохо, ты делай так. Если ты талант, что тебе стоит сделать так, как сказал этот дурак?" Актер должен не вступать с режиссером в диалог со сцены, а потом уже разговаривать вне игры.
– Как раз этот диалог на сцене и возник в Праге. Что же делать теперь актеру? Даритель работы, обиженный отец объявляет, что он уходит. Может ли быть Таганка без Любимова?
– Если судить по аудиозаписям, то, что было брошено на сцене, звучало почтительно, а в ответ было получено унизительное. Мне кажется, что разбираться тут не стоит, потому что актеры весь последний период слышали такое, прежде всего от жены Любимова, и они не сопротивлялись. Наверное, это было неправильно. Наверное, не надо был вообще доводить до этого. Они вынуждены, конечно. Это истошный крик жертвы, но он оказался не бессильным, потому что попал в тяжкий период жизни Юрия Петровича. Ведь ему 93 года.
– А как спасти театр?
– Какой театр? Раньше был Театр драмы и комедии, ему, между прочим, слова "На Таганке" не присваивали. Любимов боролся за слова "На Таганке", как назвал ее народ, а начальство советское, конечно, не разрешало. В переломный период он стал называться Драмы и комедии на Таганке. Теперь называется просто "На Таганке".
– Но он по-прежнему ставит "Доброго человека из Сезуана".
– Восстановленный спектакль – это другой камень, другие опоры, другой цемент. Я очень уважаю и почитаю тех, кто, несмотря ни на что, продолжает считать себя артистами той Таганки. Той нет, конечно, как и нет того МХАТа, как нет того "Современника". И Таганка не может быть той Таганкой только потому, что, слава богу, жив Юрий Петрович.
Фрагмент программы "Итоги недели".
Вернувшись в Москву, Любимов объявил, что с 15 июля уходит. Но заявление о его отставке пока не подписано: московские власти надеются на компромисс между режиссером и труппой. Коллектив театра на компромисс не готов и обвиняет Любимова в клевете и попытке оскорбить и унизить артистов. В распространенном в субботе письме говорится, что выдвинутые Любимовым обвинения оскорбительны и не соответствуют действительности.
О судьбе театра говорит актер и режиссер, автор книги воспоминаний "Та Таганка" Вениамин Смехов.
– Вы начали свою работу на Таганке в том самом спектакле "Добрый человек из Сезуана", который сейчас показывали на злополучных пражских гастролях. Это было самое начало театра, 1964 год…
– Да. Невольно это подогревает какую-то метафору. "Добрый человек из Сезуана", 64 год – это взрыв восторга в театральном мире и не только в России. И последняя щель в хрущевской оттепели. "Добрый человек" стал первым и главным звеном в цепи всех новаций Любимова.
– Какой период в истории театра вам кажется лучшим: время, когда он начинался, или перестройка, когда отменили цензуру и Любимов триумфально вернулся в Советский Союз?
Пройдет время кипучих бессмысленных словопрений и останется то, что бесценно. Останется реабилитация русского авангарда, мейерхольдовского, вахтанговского
В 1979 году Юрий Петрович обратился ко мне: "Ты делаешь капустник к 23 апреля, ко дню рождения театра? Прошу тебя, сделай. Я прослежу, если кто будет сачковать". А я спросил: "Почему сегодня? Это же 15-летие – это не юбилей". На это был ответ Любимова: "А, может быть, другого юбилея не будет". Сегодня мы с моей женой Галей невольно вспомнили это как что-то символическое. Станиславский или Немирович произнес фразу, что срок жизни настоящего театра 15 лет. Вот 79 год, хотя нам предстоял еще и 80-й, и 81-й, и "Борис Годунов" замечательный спектакль, и "Реквием по Высоцкому", но речь идет об этой строке в иерархии больших театров.
– Юрий Любимов на пресс-конференции сказал, что жалеет о том, что вернулся в 1989 году в Советский Союз и снова возглавил театр. Вам понятно его сегодняшнее настроение?
– Очень понятно. Это было счастье, когда он, запрещенный и изгнанный из Советского Союза, появился в Мадриде со своей красивой женой Катей. В аэропорту его встречали Николай Губенко, тогдашний художественный руководитель, и Давид Боровский. В руках у Юрия Петровича был журнал "Театр", где в советской печати впервые об изгнаннике были сказаны добрые слова, это была моя статья "Скрипка мастера" о Высоцком, Эфросе и Любимове. Это начало возвращения было праздничным. Все это было благородно и красиво. А потом он попал в круговерть немыслимых наших пересозданий из социализма в корявый капитализм. И уверенный, что он знает, как надо на Западе себя вести, что-то такое делал, чтобы приватизировать театр. Рядом был один из лучших его артистов, потрясающий актер – Коля Губенко, который затеял борьбу со своим учителем Любимовым.
– Против нее и бунтует коллектив. Вообще имеет ли право актер на бунт против режиссера? Ведь это как бунт священника против Бога. Вы сами бунтовали когда-нибудь?
– Я вообще чувствителен и аллергичен к начальству. Поэтому у меня были случаи, когда я причинял неудовольствия мастеру. Но он меня наградил реальным соавторством: я был автором сценариев к спектаклю "Час пик". Когда спектакль закончился фейерверком, успехом, я пришел в кабинет Любимова и сказал: "Юрий Петрович, если я в чем виноват – простите, но спасибо за этот спектакль". Это была наша общая радость. Юрий Петрович не сказал, что он тоже в чем-то был неправ, а сказал: "У каждого бывает свой час прозрения, Веня". Актер в принципе, наверное, функция от режиссуры, от авторства. Юрий Карякин, выдающийся философ, писатель и близкий друг Таганки и Любимова ответил на ваш вопрос так: в химии есть вещество, которое меняет свой цвет в зависимости от того, куда попадает. Это от природы актерской. Актер идет вслед за дарителем работы. Актер меняется вследствие перемены задания режиссера. Наша вахтанговская школа (может быть, самая сильная в мире) внушает актеру, что он должен уметь переводить на свой язык любое задание режиссера любой школы. Так что актер – зависимое существо. Мой опыт работы в разных театрах России и на Западе говорит, что вернее всего работают те актеры, которые не спорят со сцены. Когда режиссер говорит делать то-то и то-то, актер должен делать. Мне замечательный чешский актер Карлик сказал: "Если режиссер говорит – делай так, и это плохо, ты делай так. Если ты талант, что тебе стоит сделать так, как сказал этот дурак?" Актер должен не вступать с режиссером в диалог со сцены, а потом уже разговаривать вне игры.
– Как раз этот диалог на сцене и возник в Праге. Что же делать теперь актеру? Даритель работы, обиженный отец объявляет, что он уходит. Может ли быть Таганка без Любимова?
– Если судить по аудиозаписям, то, что было брошено на сцене, звучало почтительно, а в ответ было получено унизительное. Мне кажется, что разбираться тут не стоит, потому что актеры весь последний период слышали такое, прежде всего от жены Любимова, и они не сопротивлялись. Наверное, это было неправильно. Наверное, не надо был вообще доводить до этого. Они вынуждены, конечно. Это истошный крик жертвы, но он оказался не бессильным, потому что попал в тяжкий период жизни Юрия Петровича. Ведь ему 93 года.
– А как спасти театр?
– Какой театр? Раньше был Театр драмы и комедии, ему, между прочим, слова "На Таганке" не присваивали. Любимов боролся за слова "На Таганке", как назвал ее народ, а начальство советское, конечно, не разрешало. В переломный период он стал называться Драмы и комедии на Таганке. Теперь называется просто "На Таганке".
– Но он по-прежнему ставит "Доброго человека из Сезуана".
– Восстановленный спектакль – это другой камень, другие опоры, другой цемент. Я очень уважаю и почитаю тех, кто, несмотря ни на что, продолжает считать себя артистами той Таганки. Той нет, конечно, как и нет того МХАТа, как нет того "Современника". И Таганка не может быть той Таганкой только потому, что, слава богу, жив Юрий Петрович.
Фрагмент программы "Итоги недели".
