Патриарх всея Руси встретился с патриархом-католикосом Грузии в Киеве, и никаких других символов православного братства уже не требуется. Киев, одна из столиц православного раскольничества, alma mater грузинского президента, не утратившая к нему политической теплоты, - и Киев, где в Печерской Лавре, по слухам, патриарх Кирилл хотел бы устроить свою предстоятельскую резиденцию.
На этом фоне встреча патриарха Кирилла с католикосом Илией II на территории Матери городов русских должна была выглядеть актом единения православия и ухода от суетности, которой пронизано все в треугольнике Москва-Киев-Тбилиси.
Получилось чрезвычайно поучительно.
На добрые отношения РПЦ с Грузинской церковью не влияли никакие российско-грузинские потрясения, и даже война 2008-го года превратила обе церкви в едва ли монополистов российско-грузинского диалога. И общепринятое (и совершенно обоснованное) представление о том, что Москве и Тбилиси после случившегося говорить не о чем, на церковные связи не никак распространялось.
Ссориться с Тбилиси у РПЦ резонов не было никаких. Грузинская церковь – давний союзник РПЦ, ее голос всегда полезен и в межцерковной полемике - с Констанитинопольским ли патриархатом или Антиохийским, и в других коллизиях вроде претензий Украины на создание собственной поместной церкви. Кроме того, в Грузии церковь – институт чрезвычайно почитаемый, и в дружбе с иерархом, который является самостоятельной политической фигурой, заинтересована не только церковь, но и самые высокопоставленные миряне.
Абхазия была в этой дружбе явной помехой. И пока на политической карте государство, называемое Абхазией, отсутствовало, РПЦ могла смело не замечать чаяний абхазской церкви, порвавшей с Тбилиси и искавшей себе новое высокое покровительство. Однако после государственного признания надо было делать открытый выбор. И РПЦ его сделала. То есть, оставила неизменным прежний.
Ведь и у Илии II нет никаких оснований для сомнений в дружбе с Москвой – как церковной, так и политической. Он по-прежнему единственный, кому по поводу этой дружбы не смеет сказать дурного слова никто, включая самого президента. Патриарх в Грузии вообще фигура почти равновеликая главе государства. И, конечно, недавно принятый закон о равенстве всех религий на территории Грузии вызвал поначалу и оторопь даже у самых преданных сторонников президента, и восторг по поводу бесстрашия власти, настаивающей на исключительно светском характере государства. Но ничуть не менее значимым мотивом этого прорыва является нескрываемая ревность, с которой авторы закона решительно провозглашают: двух равновеликих фигур в Грузии быть не может.
Саакашвили за этот закон заплатил, возможно, заметным ущербом своему рейтингу. Однако патриарх, не скрывая негодования, на открытый бунт не решился. Он даже не поощрил в этом направлении оппозицию, готовую воспользоваться тем, что он счел закон пощечиной. Он пошел другим путем – планомерного укрепления своего и без того немалого влияния. А для тех, кто недоволен грузинским президентом, география самоутверждения задана с той неумолимостью, с которой для Эдуарда Шеварднадзе солнце всходило на севере. Куда патриарх и направился.
Словом, принципиальным абхазский вопрос не оказался ни для Владимира Гундяева, ни для Иракли Шиолашвили. И, это, кажется, позволяет вполне адекватно сформулировать цену всех связанных с ним политических мифов. Для Грузии Абхазия потеряна, но эта потеря отнюдь не является трагической, во всяком случае, для патриарха, и договориться желательно только о том, чтобы абхазская церковь все-таки явно российской не становилась.
И при всем политическим символизме оказывается, что договориться об этом сосвсем не трудно.
Оказывается, для московского патриархата абхазская церковь может стать такой же ненужной нагрузкой, как для Кремля сама Абхазия. И, надо полагать, и в Грузии, и, возможно, в Москве не без некоторого злорадства наблюдали за тем, что было патетически названо расколом абхазской церкви. Ректор Новоафонского духовного училища, сторонник автокефалии абхазской церкви архимандрит Дорофей Дбар провозгласил "священную абхазскую митрополию". И многими молодыми абхазами (а самому Дбару еще нет и сорока), не слишком, может быть, ревностными христианами, идея отца Дорофея была воспринята как проект реальной независимости. "Церковь наша не подчиняется Грузинской Патриархии. Но она не подчиняется и Московской патриархии тоже" – напомнил Дорофей Дбар в своей статье незадолго до киевской встречи патриархов.
Возможно, впрочем, напоминать об этом предстоятелю РПЦ необязательно. "Абхазская церковь находится в канонической юрисдикции Грузии, и Московский патриархат, придерживаясь принципов канонического права, не может вмешиваться в церковные дела в Абхазии без согласия патриарха Грузинской церкви Илии II" – заявил он в Киеве. Кстати, там же должно состояться заседание Синода РПЦ, на котором будет, возможно, будет отменен запрет в священнослужении, который был наложен на Дорофея после его демарша.
На этом фоне встреча патриарха Кирилла с католикосом Илией II на территории Матери городов русских должна была выглядеть актом единения православия и ухода от суетности, которой пронизано все в треугольнике Москва-Киев-Тбилиси.
Получилось чрезвычайно поучительно.
На добрые отношения РПЦ с Грузинской церковью не влияли никакие российско-грузинские потрясения, и даже война 2008-го года превратила обе церкви в едва ли монополистов российско-грузинского диалога. И общепринятое (и совершенно обоснованное) представление о том, что Москве и Тбилиси после случившегося говорить не о чем, на церковные связи не никак распространялось.
Ссориться с Тбилиси у РПЦ резонов не было никаких. Грузинская церковь – давний союзник РПЦ, ее голос всегда полезен и в межцерковной полемике - с Констанитинопольским ли патриархатом или Антиохийским, и в других коллизиях вроде претензий Украины на создание собственной поместной церкви. Кроме того, в Грузии церковь – институт чрезвычайно почитаемый, и в дружбе с иерархом, который является самостоятельной политической фигурой, заинтересована не только церковь, но и самые высокопоставленные миряне.
Абхазия была в этой дружбе явной помехой. И пока на политической карте государство, называемое Абхазией, отсутствовало, РПЦ могла смело не замечать чаяний абхазской церкви, порвавшей с Тбилиси и искавшей себе новое высокое покровительство. Однако после государственного признания надо было делать открытый выбор. И РПЦ его сделала. То есть, оставила неизменным прежний.
Ведь и у Илии II нет никаких оснований для сомнений в дружбе с Москвой – как церковной, так и политической. Он по-прежнему единственный, кому по поводу этой дружбы не смеет сказать дурного слова никто, включая самого президента. Патриарх в Грузии вообще фигура почти равновеликая главе государства. И, конечно, недавно принятый закон о равенстве всех религий на территории Грузии вызвал поначалу и оторопь даже у самых преданных сторонников президента, и восторг по поводу бесстрашия власти, настаивающей на исключительно светском характере государства. Но ничуть не менее значимым мотивом этого прорыва является нескрываемая ревность, с которой авторы закона решительно провозглашают: двух равновеликих фигур в Грузии быть не может.
Саакашвили за этот закон заплатил, возможно, заметным ущербом своему рейтингу. Однако патриарх, не скрывая негодования, на открытый бунт не решился. Он даже не поощрил в этом направлении оппозицию, готовую воспользоваться тем, что он счел закон пощечиной. Он пошел другим путем – планомерного укрепления своего и без того немалого влияния. А для тех, кто недоволен грузинским президентом, география самоутверждения задана с той неумолимостью, с которой для Эдуарда Шеварднадзе солнце всходило на севере. Куда патриарх и направился.
Словом, принципиальным абхазский вопрос не оказался ни для Владимира Гундяева, ни для Иракли Шиолашвили. И, это, кажется, позволяет вполне адекватно сформулировать цену всех связанных с ним политических мифов. Для Грузии Абхазия потеряна, но эта потеря отнюдь не является трагической, во всяком случае, для патриарха, и договориться желательно только о том, чтобы абхазская церковь все-таки явно российской не становилась.
И при всем политическим символизме оказывается, что договориться об этом сосвсем не трудно.
Оказывается, для московского патриархата абхазская церковь может стать такой же ненужной нагрузкой, как для Кремля сама Абхазия. И, надо полагать, и в Грузии, и, возможно, в Москве не без некоторого злорадства наблюдали за тем, что было патетически названо расколом абхазской церкви. Ректор Новоафонского духовного училища, сторонник автокефалии абхазской церкви архимандрит Дорофей Дбар провозгласил "священную абхазскую митрополию". И многими молодыми абхазами (а самому Дбару еще нет и сорока), не слишком, может быть, ревностными христианами, идея отца Дорофея была воспринята как проект реальной независимости. "Церковь наша не подчиняется Грузинской Патриархии. Но она не подчиняется и Московской патриархии тоже" – напомнил Дорофей Дбар в своей статье незадолго до киевской встречи патриархов.
Возможно, впрочем, напоминать об этом предстоятелю РПЦ необязательно. "Абхазская церковь находится в канонической юрисдикции Грузии, и Московский патриархат, придерживаясь принципов канонического права, не может вмешиваться в церковные дела в Абхазии без согласия патриарха Грузинской церкви Илии II" – заявил он в Киеве. Кстати, там же должно состояться заседание Синода РПЦ, на котором будет, возможно, будет отменен запрет в священнослужении, который был наложен на Дорофея после его демарша.
