Марина Тимашева: В Институте российской истории вышла монография ''На пороге ''государства всеобщего благосостояния''. Социальная политика в СССР (середина 1950-х – начало 1970-х годов)'' Вроде бы, ''государство всеобщего благосостояния'' - не из советского лексикона. Надеюсь, Илья Смирнов нам понятия уточнит.
Илья Смирнов: Не уверен, что у меня получится, потому что в самой книге это не ''понятийный аппарат'', а скорее некая россыпь, и рассыпается она с первых же страниц. Очень здравая мысль, что модель социальной политики – это не столько результат ''осознанного выбора… государственных деятелей'', сколько ''продукт развития самого государства, его экономики, правовых институтов…, культурных традиций'' (5). Но тут же сказано, что для западных политиков ''государство всеобщего благосостояния'', ''социальное государство'' ''неразрывно связаны с представлениями о свободе и демократии, гражданском обществе, правовом государстве'' (5).
Марина Тимашева: Поясните, что Вас смущает.
Илья Смирнов: То, что политика выводится из ''представлений''. До этого в течение многих столетий политикам внушались христианские представления, отовсюду укоризненно взирал лик Спасителя, но это не особенно побуждало поступиться дворянскими привилегиями и прибылями в пользу плотников и рыбаков.
Марина Тимашева: То есть, Вы собрались книгу ругать?
Илья Смирнов: Ничего подобного! Сделав в самом начале поправку на теоретический хаос, воцарившийся с начала 90-х в общественных дисциплинах, мы должны признать, что исследование в целом вполне объективное, содержательное, спокойное, свободное от пропагандистских штампов, то есть рассматриваются факты, как они отражены в источниках, в результате мы получаем не только убедительную версию российской истории определенного периода, но и очень важные выводы общечеловеческого характера, причем, среди них есть и такие, которые имеют не архивно-историческую, но практическую и прогностическую ценность. Итак, стартовая позиция, с которой Галина Михайловна Иванова начинает свою исследовательскую работу – это смерть Сталина и ''выбор политической стратегии''. Здесь ключевое слово: десталинизация. Оно вынесено в заголовок одного из параграфов.
В 50-е годы коренной пересмотр сталинского курса был продиктован не идеологическими, политическими, тем более, не личными мотивами, а прежде всего объективной социально-экономической ситуацией в стране. На большом и разнообразном материале автор книги показывает, насколько низок был уровень жизни большинства населения: жилищные и гигиенические условия (48), обеспеченность одеждой и обувью, потребление основных продуктов питания. В 53-м году по молоку - треть, а по яйцам -меньше четверти от физиологической нормы (42). В особенно тяжелом положении (если, конечно, не считать рабов – заключенных) находилось колхозное крестьянство, ''на эту часть населения не распространялись ни государственное социальное страхование, ни социальное обеспечение'' (38) А ''незадолго до смерти Сталин предложил значительно увеличить размер сельскохозяйственного налога'' (38).
Все возможности ''репрессивной системы'' (50), то есть развития за счет внеэкономической эксплуатации и принудительного труда, были в 1953 г. исчерпаны. Вывод, к которому с разных сторон подводят нас многие исследователи, например, специалист по аграрной истории Илья Евгеньевич Зеленин Соответственно, ''десталинизация изменила ''социальное лицо'' советского общества. Она породила новую социальную политику, которую условно можно назвать ''социалистическим государством благосостояния''. Если в политической жизни ''оттепель''… так и осталась ''оттепелью'', то в социальной политике наступила весна. Социальные реформы…имели две главные особенности: унитаризм и эгалитаризм'' (13).
Марина Тимашева: То есть, равенство? Но в России многие считают, что как раз при Сталине люди, хотя и страдали, но страдали одинаково.
Илья Смирнов: Одно из заблуждений, опровергнутых в книге. И в этом вопросе как раз наглядно проявляется то, что мода на Сталина сегодня носит никакой не социалистический или коммунистический, а стопроцентно монархический характер. Ведь поклонники Иосифа Виссарионовича, как правило, с презрением и ненавистью отзываются о Никите Сергеевиче. А собственно, почему? Ведь Хрущев был убежденным советским патриотом, марксистом, и даже утопизм его был коммунистический, а не самодержавно-черносотенный, как у Сталина под конец правления.
Так вот, целый раздел книги посвящен вопиющему неравенству в начале 50-х годов. Советские граждане, которые в большинстве своем разделяли принципы официальной идеологии, возмущались не только (а порою и не столько) собственной бедностью, сколько бедностью на фоне ''непомерно высоких доходов отдельных категорий'' (55), ''не знающих счета своим деньгам''. Это ''административно-управленческие кадры, профессура, писатели, крупные актеры, конструкторы, военные высоких званий'', то есть номенклатура и верхушка так называемой ''творческой интеллигенции'', которая, если называть вещи своими именами, составляла часть номенклатуры. ''Ответственные партийные и советские работники, кроме высоких ставок зарплаты, получают второй такой же оклад, называемый ''бытовые'' (55). Приводится большой фактический материал по зарплатам, бытовым условиям, пенсионному обеспечению. ''Пенсии руководящих и инженерно-технических работников достигали 300- 500 рублей в месяц, а пенсии рабочих составляли 20 – 30 рублей'' (62). Инвалид Отечественной войны Г.Н. Нежданов пишет , что разница в зарплате должна колебаться в пределах 1: 5, 1 : 4 (а не 1: 42), и тут же оговаривает, что ''речь не идет о сдельной зарплате шахтеров, работающих под землей'' (54)
Марина Тимашева: То есть, Вы хотите сказать, зарплата ''крупного артиста'' должна быть в пять раз больше, чем у монтировщика, а что сверх того, то от лукавого?
Илья Смирнов: Во-первых, всё-таки не я, а фронтовик Нежданов, во-вторых, он тоже не настаивал на точных цифрах, в третьих, что касается лично меня: не сомневаюсь, что общество должно обеспечивать талантливым деятелям науки и искусства все условия для творческого труда, елико возможно избавляя их от бытовых проблем. Но мне не кажется, что эти условия обязательно должны включать золотой унитаз или отдельный лимузин для любимой собачки. Я не вполне понимаю, каким образом все это способствует творчеству. Зато на множестве примеров могу проследить, как мешает. Вплоть до полного прекращения.
Так вот, возвращаясь к так называемой ''оттепели''. ''Приоритетными направлениями социальной политики… стали восстановление социальной справедливости и минимизация социального неравенства'' (13). Не отрицая роли Г.М. Маленко́ва в этот период, автор полемизирует с апологетическими оценками, подчеркивая, что ''в сфере внимания Маленкова были, прежде всего, интересы интеллигенции и широкого круга государственных чиновников'' (59). Именно с Маленковым связываются первые попытки ''освободить государственный бюджет от части социальных расходов'' (69 - 70), перекладывая их на семейные бюджеты трудящихся, что было, во-первых, нереально по причинам, изложенным чуть раньше. Не имелось у народа лишних денег. Во-вторых, вызвало возмущение, которое, опять же, выражалось гражданами. ''Рабочего… положили в больницу, он должен платить в больницу каждый день за все время, сколько будет лежать, по 6 рублей. Выйдет из больницы, получать почти нечего, потому что с него высчитают подоходный и за больницу''. ''Этот закон несправедлив, подписан врагом народа министром Маленковым. Мы просим Вас отменить это постановление и наказать Маленкова – врага больных рабочих и работниц, вывести его из состава ЦК и послать на работу на завод ''Шарикоподшипник'' в термический цех рабочим, пусть он работает и не болеет'' (72).
По мнению автора книги, ''новая основа советской легитимности'' - то есть принципиальный поворот – справедливо связывается именно с Хрущевым. ''В отличие от Сталина, Хрущев не был кабинетным руководителем. Он много ездил по стране…, легко контактировал с простым народом'' (53) ''лучше других осознавал остроту проблемы и не собирался ограничиваться только разговорами об улучшении жизни'' (76) ''Призыв Хрущева ''строить дешево, удобно и красиво'' отвечал потребностям основной массы населения. Хрущев принимал и активно поддерживал лишь то, что, на его взгляд, могло быть полезно народу'' (84).
Развернув политику от идеологических схем к живым людям, удалось добиться серьезных результатов. Всё это вы найдете в книге: пенсионная реформа, включая пенсии колхозникам (96), новые квартиры, которые с 58 по 63 год получили 33,5 миллиона человек (95), помощь матерям с детьми (92), сокращение рабочего дня (89). Некоторые достоинства, которые считаются неотъемлемо присущими так называемому социализму, они именно туда уходят корнями: ''постановление СМ СССР от 6 июня 1956 г. об отмене с 1 сентября 1956 г. платы за обучение. Так был сделан важный шаг на пути к социальному равенству и демократизации общественных отношений'' (78). Символом десталинизации стала роскошная поликлиника госбезопасности в Перми, переданная для лечения детей (94).
При Брежневе, который предстает не столько оппонентом, сколько продолжателем Хрущева: ''реальные доходы в расчете на душу населения росли во второй половине 60-х годов в среднем ежегодно примерно на 6 %''(170).
Марина Тимашева: Но потом, как мы знаем, снова нарастало социальное расслоение, теневая экономика, всевозможные дефициты…
Илья Смирнов: Да, и показаны причины, конкретные ошибки и общие пороки бюрократической и, по-прежнему, глубоко идеологизированной системы управления. Главное теоретическое преимущество централизованного хозяйства – его плановый характер – обесценивалось тем, что планы систематически не выполнялись, а выполнение обеспечивалось не ''простым продуктом'', доступным простому гражданину, а цифрами на бумаге (так называемые приписки, 112), соответственно, плановая деятельность из сферы реальной экономики перемещалась в виртуальные идеологические пространства (111, 119 и др.) Неуклонный рост товаров и услуг, розничные цены на которые дотировались из бюджета, как по ассортименту, так и по размерам дотаций, например, по молоку за 10 лет в 80 раз (163). ''Дотационное финансирование из средства реализации целенаправленной социальной политики превращалось в средство компенсации недостатков хозяйственного расчета'' (165). ''С помощью импортных поставок компенсировали неудовлетворительную работу собственной легкой промышленности'' (167).
Требовались смелые решения, на которые стареющая бюрократия была уже не способна. Кроме того, еще один фактор, который в книге специально не разбирается, но мы должны его учитывать. На смену пожилому чиновнику, который еще помнил, как работал в поле или на заводе, выдвигался персонаж, воспетый Ю. Шевчуком в песне ''Мальчики мажоры'', его с простонародьем мало что связывало: ''Зачем вы берете эту колбасу, она же для населения!''. До того, чтобы обозвать это население ''совками'', сняв с себя всякую ответственность за его жизнь и здоровье, оставался один шаг.
Ни в коей мере не приукрашивая советский опыт, автор опровергает пропагандистские штампы и с другой стороны. В свете тех цифр, которые приводятся в книге, напрашивается вывод , что Красная Империя рухнула под бременем социальных программ, которые были слишком велики и совсем не рациональны в исполнении (257).
И здесь я попробую определить главное достоинство книги. Единство человеческой цивилизации. В этом контексте даже название, терминологически, вроде бы, некорректное, обретает смысл: при самых разных режимах под разными знаменами могут происходить однотипные процессы. Вблизи это незаметно, политика заслоняет, да и стадии могут не совпадать во времени, плюс – минус поколение, а то и два, но, как известно, большое видится на расстоянии.
Сегодня в тех странах, которые одолели Советский Союз именно за счет частной инициативы, происходит мощнейшее огосударствление экономики, а жизнеобеспечение все меньше зависит от реальных результатов труда. Самое время заняться изучением общественных фондов потребления в СССР при Брежневе.
