Марина Тимашева: Недавно мы обсуждали шпионский детектив в Китае. Листаю новую монографию, выпущенную Университетом Дмитрия Пожарского и доставленную к нам в студию Ильей Смирновым: опять хитрые дипломаты, неуловимые заговорщики, мятежные генералы и пираты в самом прямом смысле слова. Только действие происходит на 100 лет раньше и не в Китае, а в Новом Свете. Итак, Андрей Исэров, ''США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815 – 1830''.
Илья Смирнов: Да, пиратский мотив – ''Йо-хо-хо и бутылка рома'' - в этой истории явственный. ''30 июня 1817 г. люди Мак-Грегора и Ори захватили принадлежавший тогда Испании остров Амелию близ северо-восточной оконечности Флориды и объявили о создании новой республики… Мак-Грегор превратил это ''государство'' в форпост беззастенчивого пиратства… В многонациональном и многорасовом ''государстве'' наряду с беспринципным авантюристом Грегором Мак-Грегором и пиратом Луи Ори у власти находились бывший чиновник Хаббард, и политик Ирвин, интеллектуалы Гуль и Пасос…, полковник Джеймс Грант Форбс… На этом острове не было рабства (оно было запрещено основателями ''республики''), но полным ходом шла нелегальная работорговля'' (126)
Марина Тимашева: Какое-то Гуляй-поле батьки Махно. Бандиты вперемешку с интеллектуалами.
Илья Смирнов: Скорее в обратном порядке: у российских анархистов были предшественники. Но исторические коллизии той далекой эпохи трансформировались интересным образом. Не открою большого секрета, если скажу, что сегодня отношение латиноамериканцев к северному соседу, мягко выражаясь, не идеальное. Причем просматривается такая закономерность: чем революционнее и патриотичнее настроен человек (то есть, чем более он ''боливарианец'', если пользоваться местной терминологией) - тем менее он расположен к Соединенным Штатам. Однако при жизни Освободителя Симо́на Боли́вара расстановка сил была совсем другой. Его именем в Соединенных Штатах назвали ''шесть населенных пунктов'' (371). Страна, которая сама сравнительно недавно освободилась от колониальной зависимости британской, воспринимались на юге как естественный союзник в борьбе с ''тиранской системой невыносимого подавления'' (340). Согласно проекту Уильяма Торнтона, ''все Западное полушарие образует одно государство – Колумбию – со столицей в городе Америка на Панамском перешейке'' (98). ''Патриоты-креолы в целом пользовались широким сочувствием североамериканцев, которые видели в борьбе испанских колоний логический итог собственной революции'' (403). Граждане США оказывали им самую разнообразную поддержку, морально- дипломатическую (118) и материальную, вплоть до прямого участия в военных действиях. ''В Балтиморе… многие моряки занялись каперским промыслом на стороне повстанцев против Испании и Португалии'' (403). Под прикрытием официального ''честного нейтралитета'' (139) в этом промысле участвовали ''по крайней мере, две тысячи моряков'' при общем населении города около 60 тысяч (93). И пресловутая ''доктрина Монро'', которую в мои студенческие годы трактовали в основном в контексте ''американского империализма'', современниками воспринималась как ответ Священному Союзу с его идеей восстановления везде и всюду ''законных'' монархий и предостережение от таких попыток в Новом Свете. Мы не вмешиваемся в ваши европейские дела, но и вы со своими ''священными'' идеями оставьте нас в покое.
В книге приведена и поэтическая версия, подстрочник:
''Священный Союз
В своем тщеславном порыве
Хочет сделать эти западные земли
Новой ареной для своих легионов.
Ответ на то: Одно полушарие
Принадлежит им; но ясно,
Что другое Господь дал США'' (212).
Марина Тимашева: Тут, по-моему, поэт в порыве вдохновения наговорил лишнего.
Илья Смирнов: Андрей Александрович Исэров все эти нюансы подмечает. Что мне импонирует в позиции автора монографии: спокойная объективность, скептицизм, свобода от идеологических догм с любой стороны, левой или правой. Во введении он без особого уважения отзывается о современной ''лево-либеральной'' литературе – цитирую - ''искажение картины прошлого, из которой изымаются ''мертвые белые мужчины'', принимавшие судьбоносные решения'' (37)
Марина Тимашева: Простите, а это что ещё за ''инновация'' в науке - "мертвые белые мужчины"?
Илья Смирнов: Очередной подарок из словаря Фимочки Собак Ну, а сам Андрей Исэров, как нормальный профессиональный историк, не притягивает своих героев, Клея и Адамса, за уши к современной конъюнктуре, но открывает в источниках информацию к весьма актуальным размышлениям.
Вообще в книге сплетается много сюжетов, не только военных и пиратских, но и сугубо мирных, например, о роли средств массовой информации. Уже 200 лет назад в США ''газеты читались всеми мало-мальски грамотными людьми и, создавая единое информационное пространство, были средством объединения нации, так как значительная часть материалов местной прессы представляла собой перепечатки … из прессы крупных городов… Niles Weekly Register издавался раз в неделю в книжном формате ин кварто…, подшивки переплетались в тома, снабженные… указателем'' (19).
Но самая интересная сюжетная линия – это как раз линия водораздела: что вызвало охлаждение и, в конечном итоге, размежевание. Латинская Америка – католическая. Как относились тогда протестанты к католичеству? ''Невежество, изуверство, суеверия, предрассудки'' (53). Даже в учебнике географии сообщались такие ''научные сведения'', что ''католическая религия никогда не процветала и не сможет процветать в свободной стране''. Автор другого учебника приравнивал католицизм (наряду с православием) к ''невежеству'', плодом которого почти неизбежно становится ''общее повреждение нравов'' (54).
Марина Тимашева: Чем-то это напоминает современные рассуждения о несовместимости православия с прогрессом
Илья Смирнов: Католическую церковь тоже продолжают поливать грязью, хотя, вроде бы, исторический опыт показал, что она вполне совместима со свободой и демократией. Но сейчас мишенью становится уже не конкретная конфессия, не протестанты против католиков или наоборот, а, как правило, неоязычники против христианства как такового Но отношение к церкви неизбежно переносится на людей, которые в нее ходят. Энциклопедия Абрахама Риса писала о ''праздности и ненависти (испанцев) к труду'', как ''черте национального характера'' (65).
Марина Тимашева: Но здесь говорится об испанцах.
Илья Смирнов: Правильно. Но как резонно отмечает автор монографии, ''если испанцы столь чудовищны, то чем креолы – их прямые потомки…, воспитанные в той же религии и культуре, говорящие на том же языке – лучше своих предков?'' (79) И эта логика оказалась близка многим героям книги. ''Разделяя характерные англо-саксонские предрассудки, Остин считал, что мексиканцы еще невежественнее индейцев чокто, и вообще им, закабаленным духовенством, ''не хватает лишь хвостов, чтобы быть зверьми'' (235). Джон Адамс счел конфедерацию свободных республик Испанской Америки такой же химерой, что и ''установление демократии среди птиц, зверей и рыб'' (63) Другой источник: ''Несмотря на все его горячее желание независимости Южной Америки, он предпочтет, чтобы те навеки остались в подчинении Европе, чем видеть их освобождение ''дикарями…''…… Обученные в школе Боливара... ''цветные патриоты'' захотят спровоцировать всеобщее восстание рабов… и легко примут ''пришельцев, даже самого тёмного сложения'' (71) В Венесуэле ''цветные касты'' буквально налагают темный отпечаток на их дела'' (72). И так далее. ''Более всего североамериканцы сомневались в качествах смешанных рас'', которые наследуют ''худшие черты предков'' (72).
Естественно, расовая озабоченность была характерна прежде всего для плантаторов из южных штатов. ''Все 19 сенаторов – противников участия США в Панамском конгрессе – войдут в 1830-е гг. в Демократическую партию. (263) Плантаторам Юга, защитникам ''прав штатов'' предстояло стать одной из опор складывавшейся Демократической партии… Некоторые южане опасались, как бы в ходе заседаний Панамского конгресса белым представителям не пришлось бы сидеть вместе с чернокожими'' (263).
Марина Тимашева: Но ведь не все разделяли эти расовые предрассудки.
Илья Смирнов: Конечно. Но у торговой и промышленной буржуазии тоже возникли свои сложности во взаимоотношениях с новорожденной латиноамериканской демократией. Например, Джаред Спаркс. Он не против равноправия индейцев. Но у него ''вызывает озабоченность… унаследованное от испанцев недоверие к иностранной торговле'', ''высокие пошлины'' (340) Свободная торговля в антимеркантилистском духе Адама Смита – вот идеал Спаркса, его рецепт для Латинской Америки. Он утверждал, что с провозглашением свободной торговли цены на иностранные товары упали вдвое, но не задумывался, как это могло сказаться на местной промышленности'' (342). А как это на самом деле сказалось - мы с Вами обсуждали на примере Перу
Таким образом, позиция США изначально противоречивая. ''10 мая 1820 года Клей впервые представил свое видение единства американских государств при главенствующем положении Соединенных Штатов'' (177) Искреннее сочувствие ''южным братьям'' со стороны таких сторонников независимости Латинской Америки, как Клей или Брэкенридж, сочеталось в их сознании с необходимостью аннексии территорий к югу от Сабины и Ред-Ривер'' (235)
Между тем, свои принципы были и у тех, кто воевал за независимость Латинской Америки . ''Боливар отделил свободу общественную от безграничной индивидуальной свободы… Явно не верил в ''равенство возможностей'', но считал, что государство должно действенно вмешиваться в защиту равенства подлинного… В качестве диктатора Перу Боливар пытался… провести радикальные социально-экономические реформы, направленные в первую очередь на улучшение положения индейцев…'' (383). В результате из нового Вашингтона он внезапно превратился в ''одного из самых низких военных узурпаторов'' (383).
Очередной пример того, как в истории идеалы вырастают из интересов. И интересами же ниспровергаются.
Но нельзя сказать, что вина за раскол республиканского единства – только на одной стороне. Тут важна формулировка ''в качестве диктатора''. Столкнувшись с тем, что освобождённые не вполне соответствуют высоким идеалам, Освободитель – а он не зря себя сравнивал с Дон Кихотом - начинал все больше уповать на силовые методы принуждения к счастью. С точки зрения граждан США, это был бонапартизм, возврат к ненавистной монархии. Действительно, в противоположность северной культуре самоуправления на юге формировалась другая традиция - военно – авторитарная. И дальше она уже развивалась по своим собственным законам, так что у власти намного чаще оказывались отнюдь не народные заступники и просветители, а нечто прямо противоположное.
Марина Тимашева: Вот такая получается диалектика.
Илья Смирнов: Большое достоинство книги – социально-экономический анализ. Например, почему Куба осталась испанской. ''Когда Фердинанд У11 даровал этому последнему форпосту Испанской империи титул ''неизменно верного острова'', в определении была серьезная доля правды. Креольская плантаторская верхушка боялась революции рабов (40 % населения острова)… и помогла новому генерал-капитану Дионисио Вивесу расправиться… с активными, но немногочисленными заговорщиками… Метрополия освободила Кубу от многих налогов, даже церковной десятины… Рабовладельческое хозяйство переживало подлинный бум. Ответом благодарных плантаторов была лояльность… Креольская верхушка и офицерство поддерживали генерал-капитана Вивеса, ''богатейшего собственника'' и ''человека либеральных принципов'', и вместе с тем ''ощущали общность своих интересов с плантаторами юга США'', где крепло убеждение, что ''рано или поздно Куба станет владением США'' (236), которые уже ''контролируют три четверти кубинской торговли и не несут расходов по управлению островом'' (198). То есть, сохранение ''статус кво (остров во владении слабой Испании)'' (239) устраивало всех, от кого на тот момент что-то зависело.
Марина Тимашева: Вообще-то Ваши похвалы авторам рецензируемых книг – они, как правило, тоже внутренне противоречивые, с оговорками и скидками на общий уровень исторического книгоиздания. Жду обычного: ''но, к сожалению…'', которое Вы оставляете под конец.
Илья Смирнов: Книга – это же как хлеб. А хлеб сейчас как пекут? В три раза быстрее, чем положено по технологии, и в пять раз дешевле. Я рецензирую всерьез только то, что мне самому интересно читать. Если бы еще и сам писал или хотя бы редактировал, наверное, многие книги выглядели бы иначе. В данном случае у меня нет сомнений, что автор не только знает, но и глубоко понимает предмет своего исследования. Но узнаю я об этом из его суждений по конкретным вопросам на страницах, условно говоря, 17, 34, 151. Лет 30 тому назад книга все-таки начиналась бы с диспозиции, с обстановки в тех странах, о которых пойдет речь, с представления сторон в конфликте. Наверное, эта вводная глава была бы идеологически ориентирована, но она была бы. Лично мне ее отсутствие даже не очень мешает, потому что я получил какое-никакое систематическое образование, соответственно, новые факты легко раскладываются по полочкам. Но представьте себе читателя, который в школе изучал историю по пособиям Единого Гэ, а в вузе по болонским модулям. Герои книги, пираты с президентами, будут выскакивать перед ним как чертики из табакерки, а переходы от одной темы к другой – газетные технологии, дипломатия, образование, потом опять дипломатия – быстро утомят, потому что в них действительно нет внятной логики. И хочется сказать: граждане ученые, доценты с кандидатами, и даже профессора, если вы хотите, чтобы читали вас, а не шарлатанов, пожалуйста, не забывайте о том, что книга – это не личный дневник наблюдений и не отчет перед дирекцией о проделанной работе, это именно книга для чтения посторонними людьми.
