Только 10% опрошенных Аналитическим центром Юрия Левады считают, что августовские события 91-го года были победой демократической революции, покончившей с властью КПСС. Для 39% россиян это – трагическое событие, имевшее гибельные последствия для страны и народа, а для 35% - просто эпизод борьбы за власть в высшем руководстве страны. Левада-центр каждый год анализирует отношение россиян к этим событиям. Со временем ситуация меняется. Социологи отмечают, что память о тех трех днях, когда был сделан крайне важный выбор в российской истории, постепенно стирается в общественном сознании, и сейчас люди не склонны придавать этому большого значения. Слово директору Левада-центра Льву Гудкову.
Лев Гудков: Тут два момента, которые бы влияли на оценку и восприятие отношения к этим событиям. Во-первых, сильнейшее разочарование после периода эйфории, надежд, весьма неоправданных, на быстрое изменение ситуации в стране. А во-вторых, непонимание сути происходившего тогда. Большинство россиян, я помню по нашим тогдашним замерам буквально в ходе этих дней в августе, была очень сильная тревога и соответствующее воодушевление, энтузиазм, даже эйфория. Впервые народ ощутил себя как нечто целое. И больше половины опрошенных тогда поддерживала Ельцина в его противостоянии гэкачепистам. Но после 93 года, после конфронтации президентской партии и Верховного совета произошла очень быстрая переоценка этого события, наступило разочарование, особенное связанное с неосуществившимися надеждами на быстрые реформы и рост благосостояния, выход из хронического кризиса того времени. Те события стали восприниматься прежде всего как эпизод борьбы за власть в высшем руководстве. В 94 году так оценивало 53%. Как победа демократической революции, покончившей с властью КПСС, в 94 году оценивало всего 7%. Сегодня так оценивают те события 10%. Это тоже невысокая доля, но она очень устойчивая.
Вероника Боде: Скажите, какие слои населения прежде всего разделяют такие взгляды?
Лев Гудков: Прежде всего более образованные группы, более высокопоставленные группы, то есть это руководители, чиновники, предприниматели и те, кто выиграл от происходящего за эти 20 лет изменений. То есть люди, которые добились чего-то в жизни, более богатые, более обеспеченные группы населения и в целом москвичи.
Вероника Боде: Но дело, видимо, не только в разочаровании населения, ведь, очевидно, и российские власти сыграли свою роль в том, как менялись оценки августовских событий 91 года?
Лев Гудков: Несомненно, это так. Потому что оценки начали заметно меняться после кризиса 98 года и прихода Путина, когда произошла переоценка всех 90-х годов. Насаждалось в стране отрицательное отношение к этому, вся пропаганда строилась на том, что демократические перемены не удались, что это был период хаоса и разложения. И собственно, это легло на ощущение растерянности и разочарование в низовые слоях. Но дело не только в этом. Мне кажется, что здесь еще играло роль раздражение значительной части российского общества против некоторой волны идеализма, который они тогда переживали. Раздражение на самих себя, то, что поверили в возможность лучшего будущего. Это реакция слабого общества, не способного оценить то, что тогда происходило и понять, какого масштаба эти события были.
Вероника Боде: 27% опрошенных Левада-центром уверены, что после победы над путчем страна пошла в правильном направлении. Противоположного мнения придерживаются 49% граждан – относительное большинство. Данные, полученные социологами, комментирует политолог Николай Петров, эксперт Московского центра Карнеги.
Николай Петров: Мне кажется, самое интересное, что связано с этим исследованием, - это то, что оно демонстрирует, насколько стабильно относятся люди и позитивно, и негативно, и нейтрально к тому, что произошло в 91 году. То показывает, что события 91 года – это глубокая история, по поводу которой не возникает какая-то серьезная переоценка, и люди скорее не ощущают это как то, что произошло недавно и каким-то образом влияет на их жизнь. Мне кажется, что мы даже сейчас по прошествии 20 лет недооцениваем то, насколько системно и закономерно развивались тогда события. Я думаю, что мы наблюдали в 91 году такие очень серьезные тектонические сдвиги, которые были обусловлены серьезными важными историческими процессами. Август 91 года – это в известном смысле кульминация того, что происходило, начиная с 89 года, когда шаг за шагом люди, граждане начинали играть все более самостоятельную серьезную роль, в том числе и противостоя политическим элитам и меняя власть так, как они этого хотели сами. Это был некий катализатор, и процесс, запущенный Михаилом Сергеевичем Горбачевым, привел к августу 91 года, мне кажется, закономерно. Но с 91 года, мне кажется, проблема заключается в том числе и в том, что мы как граждане склонны к тому, чтобы собраться и что-то серьезное сделать, и в этом мы видим демократию, но не склонны к тому, чтобы каждый день следить за тем, чтобы те люди, которых мы считаем более достойными и которых мы приводим к власти, они реально соблюдали те нормы, которые должны соблюдать.
Вероника Боде: Как вы относитесь к августовскому путчу 1991 года?» - такой вопрос задавал корреспондент РС на улицах Санкт-Петербурга.
Я не помню на самом деле.
Если бы люди почувствовали, что сейчас лучше, а ничего не изменилось особенно. Люди страдают, плохо живут. При союзе даже больше внимания было на самом деле.
Отрицательно. Как можно к этому относиться? Правильно, мы бы еще лет на 20-30 отстали бы.
Я помню. Я лежала в больнице, проснулась после наркоза, говорят – путч. Нам разрешили смотреть телевизор. Просто ужас какой-то, слезы на глазах. Ребят жалко, которые погибли.
Развалили союз и все, только страну развалили, все заводы, армию.
Я, например, была сторонник путча, потому что хотелось страну свою сохранить. Теперь мы в бедности пенсионеры, другие в богатстве.
Давно это было. Наша страна не была готова к демократии.
Вероника Боде: О том, почему все больше стираются в народной памяти августовские события 91-го года, размышляет Мариэтта Чудакова, писатель, литературовед, общественный деятель.
Мариэтта Чудакова: Я думаю, что все начало получаться с самого начала, с первых недель и месяцев. Потому что никто не озаботился тем, чтобы сделать эту дату государственным праздником, даже не стали писать Август и до сих пор не пишут с большой буквы. (По-моему, одна я пишу.) И, конечно, очень сильно подействовало, что значительная часть тех, кто были команда Горбачева, перешли в резкую оппозицию к Ельцину. Это все вместе мутило головы людям. Вместо того, чтобы людям объяснять, что свершилось потрясающее событие, у нас сумятицу в умах большинства населения ввели. Тут еще какое-то наше «лебядкинство» неистребимое русское подействовало, какая-то страсть к самооплевыванию. Ведь это редчайший случай, это была победа в прямом смысле людей, тех, кто пришли и встали ночью с 20 на 21 вокруг Белого дома, и тех (спецназ), кто не пошел сквозь наши тела прорубаться, уже не мог. Не говоря о том, что это был редчайший для нас случай единения с властью. Вот это все потрясающее событие нашей истории 20 века, и его общими усилиями: небрежностью одних, безразличием других и активным желанием все это оплевать третьих, - привели к тому, что мы сейчас имеем.
Вероника Боде: Мариэтта Омаровна, что говорят о стране, о ее людях, о ее населении вот такие социологические данные, которые получил Левада-центр?
Мариэтта Чудакова: Они говорят, что мы так и не можем сами сказать, что же в нас главное, в русских: или то, что сказано в выученном нами со школы замечательном произведении "Размышления у парадного подъезда" – "и пошли они, солнцем палимы, повторяя: суди его Бог, разводя безнадежно руками …", - или мы то, что у Твардовского в "Василии Теркине": "Отступали мы до срока, отступали мы далеко, но всегда твердили: врешь!". Вот кто мы? До сих пор неясно.
Вероника Боде: Немногие сегодня помнят, что сами россияне не дали ГКЧП захватить власть в августе 91-го года. Лишь 15% опрошенных Левада-центром считают, что решающую роль тут сыграло сопротивление народа. Почти вдвое больше, 28% граждан, видят основную причину в плохой организации переворота
Лев Гудков: Тут два момента, которые бы влияли на оценку и восприятие отношения к этим событиям. Во-первых, сильнейшее разочарование после периода эйфории, надежд, весьма неоправданных, на быстрое изменение ситуации в стране. А во-вторых, непонимание сути происходившего тогда. Большинство россиян, я помню по нашим тогдашним замерам буквально в ходе этих дней в августе, была очень сильная тревога и соответствующее воодушевление, энтузиазм, даже эйфория. Впервые народ ощутил себя как нечто целое. И больше половины опрошенных тогда поддерживала Ельцина в его противостоянии гэкачепистам. Но после 93 года, после конфронтации президентской партии и Верховного совета произошла очень быстрая переоценка этого события, наступило разочарование, особенное связанное с неосуществившимися надеждами на быстрые реформы и рост благосостояния, выход из хронического кризиса того времени. Те события стали восприниматься прежде всего как эпизод борьбы за власть в высшем руководстве. В 94 году так оценивало 53%. Как победа демократической революции, покончившей с властью КПСС, в 94 году оценивало всего 7%. Сегодня так оценивают те события 10%. Это тоже невысокая доля, но она очень устойчивая.
Вероника Боде: Скажите, какие слои населения прежде всего разделяют такие взгляды?
Лев Гудков: Прежде всего более образованные группы, более высокопоставленные группы, то есть это руководители, чиновники, предприниматели и те, кто выиграл от происходящего за эти 20 лет изменений. То есть люди, которые добились чего-то в жизни, более богатые, более обеспеченные группы населения и в целом москвичи.
Вероника Боде: Но дело, видимо, не только в разочаровании населения, ведь, очевидно, и российские власти сыграли свою роль в том, как менялись оценки августовских событий 91 года?
Лев Гудков: Несомненно, это так. Потому что оценки начали заметно меняться после кризиса 98 года и прихода Путина, когда произошла переоценка всех 90-х годов. Насаждалось в стране отрицательное отношение к этому, вся пропаганда строилась на том, что демократические перемены не удались, что это был период хаоса и разложения. И собственно, это легло на ощущение растерянности и разочарование в низовые слоях. Но дело не только в этом. Мне кажется, что здесь еще играло роль раздражение значительной части российского общества против некоторой волны идеализма, который они тогда переживали. Раздражение на самих себя, то, что поверили в возможность лучшего будущего. Это реакция слабого общества, не способного оценить то, что тогда происходило и понять, какого масштаба эти события были.
Вероника Боде: 27% опрошенных Левада-центром уверены, что после победы над путчем страна пошла в правильном направлении. Противоположного мнения придерживаются 49% граждан – относительное большинство. Данные, полученные социологами, комментирует политолог Николай Петров, эксперт Московского центра Карнеги.
Николай Петров: Мне кажется, самое интересное, что связано с этим исследованием, - это то, что оно демонстрирует, насколько стабильно относятся люди и позитивно, и негативно, и нейтрально к тому, что произошло в 91 году. То показывает, что события 91 года – это глубокая история, по поводу которой не возникает какая-то серьезная переоценка, и люди скорее не ощущают это как то, что произошло недавно и каким-то образом влияет на их жизнь. Мне кажется, что мы даже сейчас по прошествии 20 лет недооцениваем то, насколько системно и закономерно развивались тогда события. Я думаю, что мы наблюдали в 91 году такие очень серьезные тектонические сдвиги, которые были обусловлены серьезными важными историческими процессами. Август 91 года – это в известном смысле кульминация того, что происходило, начиная с 89 года, когда шаг за шагом люди, граждане начинали играть все более самостоятельную серьезную роль, в том числе и противостоя политическим элитам и меняя власть так, как они этого хотели сами. Это был некий катализатор, и процесс, запущенный Михаилом Сергеевичем Горбачевым, привел к августу 91 года, мне кажется, закономерно. Но с 91 года, мне кажется, проблема заключается в том числе и в том, что мы как граждане склонны к тому, чтобы собраться и что-то серьезное сделать, и в этом мы видим демократию, но не склонны к тому, чтобы каждый день следить за тем, чтобы те люди, которых мы считаем более достойными и которых мы приводим к власти, они реально соблюдали те нормы, которые должны соблюдать.
Вероника Боде: Как вы относитесь к августовскому путчу 1991 года?» - такой вопрос задавал корреспондент РС на улицах Санкт-Петербурга.
Я не помню на самом деле.
Если бы люди почувствовали, что сейчас лучше, а ничего не изменилось особенно. Люди страдают, плохо живут. При союзе даже больше внимания было на самом деле.
Отрицательно. Как можно к этому относиться? Правильно, мы бы еще лет на 20-30 отстали бы.
Я помню. Я лежала в больнице, проснулась после наркоза, говорят – путч. Нам разрешили смотреть телевизор. Просто ужас какой-то, слезы на глазах. Ребят жалко, которые погибли.
Развалили союз и все, только страну развалили, все заводы, армию.
Я, например, была сторонник путча, потому что хотелось страну свою сохранить. Теперь мы в бедности пенсионеры, другие в богатстве.
Давно это было. Наша страна не была готова к демократии.
Вероника Боде: О том, почему все больше стираются в народной памяти августовские события 91-го года, размышляет Мариэтта Чудакова, писатель, литературовед, общественный деятель.
Мариэтта Чудакова: Я думаю, что все начало получаться с самого начала, с первых недель и месяцев. Потому что никто не озаботился тем, чтобы сделать эту дату государственным праздником, даже не стали писать Август и до сих пор не пишут с большой буквы. (По-моему, одна я пишу.) И, конечно, очень сильно подействовало, что значительная часть тех, кто были команда Горбачева, перешли в резкую оппозицию к Ельцину. Это все вместе мутило головы людям. Вместо того, чтобы людям объяснять, что свершилось потрясающее событие, у нас сумятицу в умах большинства населения ввели. Тут еще какое-то наше «лебядкинство» неистребимое русское подействовало, какая-то страсть к самооплевыванию. Ведь это редчайший случай, это была победа в прямом смысле людей, тех, кто пришли и встали ночью с 20 на 21 вокруг Белого дома, и тех (спецназ), кто не пошел сквозь наши тела прорубаться, уже не мог. Не говоря о том, что это был редчайший для нас случай единения с властью. Вот это все потрясающее событие нашей истории 20 века, и его общими усилиями: небрежностью одних, безразличием других и активным желанием все это оплевать третьих, - привели к тому, что мы сейчас имеем.
Вероника Боде: Мариэтта Омаровна, что говорят о стране, о ее людях, о ее населении вот такие социологические данные, которые получил Левада-центр?
Мариэтта Чудакова: Они говорят, что мы так и не можем сами сказать, что же в нас главное, в русских: или то, что сказано в выученном нами со школы замечательном произведении "Размышления у парадного подъезда" – "и пошли они, солнцем палимы, повторяя: суди его Бог, разводя безнадежно руками …", - или мы то, что у Твардовского в "Василии Теркине": "Отступали мы до срока, отступали мы далеко, но всегда твердили: врешь!". Вот кто мы? До сих пор неясно.
Вероника Боде: Немногие сегодня помнят, что сами россияне не дали ГКЧП захватить власть в августе 91-го года. Лишь 15% опрошенных Левада-центром считают, что решающую роль тут сыграло сопротивление народа. Почти вдвое больше, 28% граждан, видят основную причину в плохой организации переворота
