Ирина Лагунина: Долговая проблема США временно забыта, но не решена. В будущем месяце Конгрессу предстоит найти пути сокращения бюджетного дефицита. Скорее всего, в первую очередь будут урезаны оборонные расходы. Как это сделать, чтобы не пострадали интересы национальной безопасности? Об этом шла речь на днях в дискуссии, организованной вашингтонским Институтом Брукингса. Рассказывает Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: Чтобы дать возможность правительству оплачивать его текущие расходы, республиканцы согласились поднять потолок заимствований на 2 триллиона 100 миллиардов долларов в обмен на сокращение госрасходов на 1 триллион в течение 10 лет. Конфликт, однако, далек от разрешения: до конца года специальный комитет Конгресса должен найти возможность сократить федеральные расходы еще на полтора триллиона. Если республиканцы и демократы не договорятся, расходы будут сокращены на эту сумму автоматически.
Чтобы представить себе воочию, что такое триллион, можно вообразить его себе в виде пачки однодолларовых купюр. Это будет пачка высотой в 128 тысяч километров, что составляет треть расстояния от Земли до Луны.
Поскольку президент считает неприемлемым сокращение федеральных социальных программ, под сокращение попадет вторая по величине статья государственных расходов – бюджет Пентагона. Это 20 процентов всей расходной части бюджета или более четырех процентов валового внутреннего продукта. Как сократить военные расходы с умом, оптимизировать бюджет министерства обороны? На эту тему рассуждает бывший советник президента Буша по национальной безопасности, ныне эксперт Американского института мира Стивен Хэдли.
Стивен Хэдли: Я в значительной степени согласен с адмиралом Малленом, председателем Объединенного штаба. Он сказал, что приведение в порядок нашего собственного экономического и финансового дома -
самая большая проблема национальной безопасности, с которой мы сталкиваемся, потому что сильная экономика подкрепляет все, мы делаем на международной арене. Это основа силы наших вооруженных сил, это основа нашей дипломатии, это то, что дает нам экономическое и финансовое влияние за рубежом, поддерживает нашу национальную мощь. Знаете, в Вашингтоне есть привычка определенным образом решать бюджетные проблемы. Как только речь заходит о сокращениях, либеральные демократы говорят: «Сократим расходы на оборону – и все будет прекрасно». А консервативные республиканцы говорят: «Сократим невоенные расходы - и все будет прекрасно». Не будет, потому что даже если сделать и то, и другое, этих сокращений будет недостаточно. Меня такие разговоры беспокоят, потому что, знаете ли, у наших
противников нет нашего бюджетного кризиса и они не берут отпуск и не объявляют выходной.
Владимир Абаринов: Модератор дискуссии – эксперт Института Брукингса Майкл О'Хэнлон.
Майкл О'Хэнлон: Администрация Буша, до нее до некоторой степени администрация Клинтона и администрация Обамы после нее довольно успешно восполнили недофинансирование, от которых долгие годы страдала наша дипломатия, был укреплен кадровый состав нашего Государственного департамента, увеличен бюджет программ международной помощи. Вас не беспокоит, что эти статьи расходов находятся в опасности? Как далеко этот процесс может зайти? Тревожит ли вас то, что в нынешних попытках сократить долг легкой добычей станут Госдепартамент и программы международной помощи, потому что эти программы не слишком популярны в американской политической дискуссии?
Стивен Хэдли: Да, такой риск существует. Знаете, в наше время все что угодно может стать обоюдоострым мечом.
В условиях огромного бюджетного давления может прийти и такое решение: нам нужны оборонные расходы – ладно, тогда сократим дипломатию, расходы на развитие, продвижение демократии и тому подобное. Ирония состоит в том, что наши военные расходы снижаются, поскольку мы уходим из Ирака и Афганистана, а в таких местах, как Сомали и Йемен, мы сталкиваемся с другими вызовами. В результате невоенные расходы на национальную безопасность становятся еще более важными. Кроме того, добиваться своих целей невоенными методами гораздо дешевле, чем развертывать и поддерживать боевые части за границей – это главная статья расходов. Так что необходимо найти точное соотношение между оборонными и невоенными расходами на национальную безопасность.
Владимир Абаринов: Современная война - дорогое удовольствие. Экипировка одного пехотинца времен Второй мировой, включая оружие и боеприпасы, обходилась Америке в 170 долларов в ценах 2007 года. Четыре года назад эта сумма составляла 17 тысяч долларов, а скоро дойдет и до 60 тысяч.
К тому же войны прошлого велись на основе всеобщей воинской повинности, а теперь служат добровольцы. Крупнейшую статью военных расходов составляет зарплата военнослужащих со всеми надбавками и коэффициентами за пребывание в зоне боевых действий, а также компенсации за ранение и смерть. В случае смерти на поле боя семья погибшего получает 100 тысяч долларов единовременного пособия плюс 400 тысяч по страховке; вдова вплоть до нового замужества получает пенсию, а на детей переходит причитавшаяся солдату оплата обучения в высшем учебном заведении.
Но и это еще не все. За вычетом всех перечисленных расходов пребывание одного солдата в Афганистане обходится американской казне в один миллион долларов в год. Эту цифру произносили сотрудники Белого Дома на закрытом брифинге для членов Конгресса. Пентагон, правда, заявил, что сумма завышена вдвое: не миллион, а всего полмиллиона.
Майкл О'Хэнлон: Пик военных расходов составил примерно 180 миллиардов долларов ежегодно в период с 2007 по 2009 год. Теперь они снижаются. В 2012 финансовом году, который начнется через полтора месяца, они сократятся до 120 миллиардов за счет уменьшения затрат на Ирак и Афганистан. Военная операция в Ираке, как предполагается, будет полностью завершена до конца 2011 календарного года. Расходы на
Афганистан, конечно, будут сокращаться медленнее, и все же уже запланировано значительное сокращение в ближайшие два-три года.
Владимир Абаринов: Стивен Хэдли считает, что к сокращениям следует подойти ответственно, исходя из реальных, а не мнимых угроз.
Стивен Хэдли: Думаю, есть некоторые соображения, которые необходимо иметь в виду. Во-первых, я хотел бы надеяться, что люди, отвечающие за сокращения, признают, что наши оборонные расходы должны исходить из конкретных угроз. Мы должны начать с ответа на вопрос: с какими угрозами мы сталкиваемся?
Во-вторых, необходимо определить приоритеты. То, в чем мы больше не нуждаемся, надо сократить. О менее насущных задачах надо подумать, сокращать ли расходы на их решение. Самый глупый способ бюджетных сокращений – сократить понемногу всё, на 5 или 10 процентов. Такие сокращения не позволят иметь вооруженные силы, соответствующие угрозам. Иногда нужно вложить средства, чтобы сократить издержки. И наконец, коль скоро речь идет о 10-летнем периоде, освободившиеся в результате сокращений средства мы можем вложить в то, в чем действительно будем нуждаться. Нам требуется лучшая защита от угрозы применения биологического оружия, от киберугроз. Полагаю, нам нужно больше денег для Сил специального назначения и на некоторые другие вещи.
Владимир Абаринов: Питер Сингер, эксперт Института Брукингса.
Питер Сингер: Пару недель назад у нас здесь был Эш Картер, заместитель министра обороны. Так вот, он любит повторять фразу известного грабителя Вилли Саттона. Когда его спросили: «Почему вы грабите банки?», он ответил: «Потому что там лежат деньги». Из каждого доллара, который Пентагон тратит на оружие, 30 центов идут на покупку этого оружия, а 70 – на его содержание в боевой готовности. Как только собирается комиссия по бюджетным сокращениям, начинают сокращать расходы на контракты с частными подрядчиками. Деньги лежат не там. Это все равно что грабить аптеку рядом с банком. Другой пример – индивидуальная экипировка солдата. В значительной мере именно за счет нее растут расходы Пентагона. Мы должны признать, что есть такие статьи расходов, где Пентагон одевает голого короля. Мы должны прекратить тратить деньги на этот гардероб. На проект национальной противоракетной обороны мы потратили больше, чем на всю космическую программу «Аполлон», которая доставила человека на Луну.
В настоящее время эффективность наземной системы составляет 8 перехваченных ракет из 15 запущенных, причем испытания проводились в ограниченном объеме. Но что еще более важно - если даже система станет действительно эффективной, она все равно не сможет перехватить ракеты, которые способны достигнуть нас из России или Китая. Но нынешний бюджет предусматривает увеличение расходов на эти цели. Или другой пример - наш комплекс ядерных вооружений, на который мы смотрим только сквозь призму переговоров со страной, проигравшей холодную войну. Нам необходимо взглянуть на ядерное оружие не только с точки зрения уступок, которые мы можем сделать на переговорах. Есть другой способ. Мы должны спросить себя: если мы сократим, скажем, 200 или 500 боеголовок из 5 тысяч пятисот, имеющихся у нас в наличии, что произойдет? Какова ценность для национальной безопасности этой 5252-ой боеголовки, если освободившиеся деньги мы можем направить на то, что действительно имеет военный смысл? Как вы думаете, сколько у наших Сухопутных сил танков? У Сухопутных сил более 5 тысяч 700 танков. Сколько из них мы использовали в войне в Персидском заливе в 1991 году? Тысячу девятьсот. Даже если мы будем должны вести три крупные танковые операции каждая масштаба войны в Заливе, о чем не может помыслить ни один офицер военного планирования, у нас просто нет возможности перебросить все эти танки на место.
Стивен Хэдли: Я действительно думаю, что мы должны адаптироваться к XXI веку. Приведу пример. Мы не собираемся затевать новую войну вроде иракской. Мы не собираемся снова воевать в Афганистане. Я не думаю, что мы должны предпринимать нечто подобное, чтобы защитить нашу страну от террористической угрозы. Я думаю, что мы будем применять иную модель в таких местах, как Йемен и Сомали. Это будет обучение, снаряжение и поддержка местных сил, обмен с ними разведданными, возможно, применение наших беспилотников, а в отдельных случаях – Сил специального назначения. Полагаю, именно так мы будем вести войну с терроризмом в ближайшие 10 лет. Нам потребуется также гражданский персонал, чтобы помочь этим государствам лучше работать на благо народа в то самое время, когда они противостоят террористическим угрозам. Далее - стратегические силы. Знаете, я думаю, что контроль над вооружениями был могучим сдерживающим началом для стран, способных пустить в ход свои вооруженные силы – они ждали переговоров, чтобы заработать очки за свою сдержанность. И я не хотел бы видеть следующий раунд переговоров по стратегическим вооружениям с русскими. Я хотел бы, чтобы российские и американские сотрудники органов военного планирования сели и обсудили, как привести в соответствие их стратегические силы на основе прозрачности и взаимности, и тогда мы сможем продвигаться вперед гораздо быстрее. Противоракетная оборона. Конечно, она не нацелена на сдерживание Китая. Она не нацелена на сдерживание России. Она нацелена на Северную Корею и Иран. В прошлый раз, когда северокорейцы испытали свою межконтинентальную ракету дальнего радиуса «Тэпходон», испытание было не очень удачным, и это хорошая новость. Они провели два испытания, и в обоих случаях, первый раз при администрации Буша и второй при администрации Обамы, - оба раза мы привели в боевую готовность нашу национальную
систему противоракетной обороны на Аляске, так что мы могли бы перехватить ракету, если бы она достигла Гавайев или запада Соединенных Штатов. Мы также применили эти системы для уничтожения спутника, который летел к Земле – управление было потеряно, и он мог нанести ущерб, если бы упал на земную поверхность. Так что это были крупные инвестиции в систему ограниченного действия, которая нацелена на Северную Корею и Иран, а это весьма ненадежные государства.
Владимир Абаринов: Оборонные расходы США составляют в настоящее время около 40 процентов военных бюджетов всех остальных стран мира, вместе взятых.
Владимир Абаринов: Чтобы дать возможность правительству оплачивать его текущие расходы, республиканцы согласились поднять потолок заимствований на 2 триллиона 100 миллиардов долларов в обмен на сокращение госрасходов на 1 триллион в течение 10 лет. Конфликт, однако, далек от разрешения: до конца года специальный комитет Конгресса должен найти возможность сократить федеральные расходы еще на полтора триллиона. Если республиканцы и демократы не договорятся, расходы будут сокращены на эту сумму автоматически.
Чтобы представить себе воочию, что такое триллион, можно вообразить его себе в виде пачки однодолларовых купюр. Это будет пачка высотой в 128 тысяч километров, что составляет треть расстояния от Земли до Луны.
Поскольку президент считает неприемлемым сокращение федеральных социальных программ, под сокращение попадет вторая по величине статья государственных расходов – бюджет Пентагона. Это 20 процентов всей расходной части бюджета или более четырех процентов валового внутреннего продукта. Как сократить военные расходы с умом, оптимизировать бюджет министерства обороны? На эту тему рассуждает бывший советник президента Буша по национальной безопасности, ныне эксперт Американского института мира Стивен Хэдли.
Стивен Хэдли: Я в значительной степени согласен с адмиралом Малленом, председателем Объединенного штаба. Он сказал, что приведение в порядок нашего собственного экономического и финансового дома -
самая большая проблема национальной безопасности, с которой мы сталкиваемся, потому что сильная экономика подкрепляет все, мы делаем на международной арене. Это основа силы наших вооруженных сил, это основа нашей дипломатии, это то, что дает нам экономическое и финансовое влияние за рубежом, поддерживает нашу национальную мощь. Знаете, в Вашингтоне есть привычка определенным образом решать бюджетные проблемы. Как только речь заходит о сокращениях, либеральные демократы говорят: «Сократим расходы на оборону – и все будет прекрасно». А консервативные республиканцы говорят: «Сократим невоенные расходы - и все будет прекрасно». Не будет, потому что даже если сделать и то, и другое, этих сокращений будет недостаточно. Меня такие разговоры беспокоят, потому что, знаете ли, у наших
противников нет нашего бюджетного кризиса и они не берут отпуск и не объявляют выходной.
Владимир Абаринов: Модератор дискуссии – эксперт Института Брукингса Майкл О'Хэнлон.
Майкл О'Хэнлон: Администрация Буша, до нее до некоторой степени администрация Клинтона и администрация Обамы после нее довольно успешно восполнили недофинансирование, от которых долгие годы страдала наша дипломатия, был укреплен кадровый состав нашего Государственного департамента, увеличен бюджет программ международной помощи. Вас не беспокоит, что эти статьи расходов находятся в опасности? Как далеко этот процесс может зайти? Тревожит ли вас то, что в нынешних попытках сократить долг легкой добычей станут Госдепартамент и программы международной помощи, потому что эти программы не слишком популярны в американской политической дискуссии?
Стивен Хэдли: Да, такой риск существует. Знаете, в наше время все что угодно может стать обоюдоострым мечом.
В условиях огромного бюджетного давления может прийти и такое решение: нам нужны оборонные расходы – ладно, тогда сократим дипломатию, расходы на развитие, продвижение демократии и тому подобное. Ирония состоит в том, что наши военные расходы снижаются, поскольку мы уходим из Ирака и Афганистана, а в таких местах, как Сомали и Йемен, мы сталкиваемся с другими вызовами. В результате невоенные расходы на национальную безопасность становятся еще более важными. Кроме того, добиваться своих целей невоенными методами гораздо дешевле, чем развертывать и поддерживать боевые части за границей – это главная статья расходов. Так что необходимо найти точное соотношение между оборонными и невоенными расходами на национальную безопасность.
Владимир Абаринов: Современная война - дорогое удовольствие. Экипировка одного пехотинца времен Второй мировой, включая оружие и боеприпасы, обходилась Америке в 170 долларов в ценах 2007 года. Четыре года назад эта сумма составляла 17 тысяч долларов, а скоро дойдет и до 60 тысяч.
К тому же войны прошлого велись на основе всеобщей воинской повинности, а теперь служат добровольцы. Крупнейшую статью военных расходов составляет зарплата военнослужащих со всеми надбавками и коэффициентами за пребывание в зоне боевых действий, а также компенсации за ранение и смерть. В случае смерти на поле боя семья погибшего получает 100 тысяч долларов единовременного пособия плюс 400 тысяч по страховке; вдова вплоть до нового замужества получает пенсию, а на детей переходит причитавшаяся солдату оплата обучения в высшем учебном заведении.
Но и это еще не все. За вычетом всех перечисленных расходов пребывание одного солдата в Афганистане обходится американской казне в один миллион долларов в год. Эту цифру произносили сотрудники Белого Дома на закрытом брифинге для членов Конгресса. Пентагон, правда, заявил, что сумма завышена вдвое: не миллион, а всего полмиллиона.
Майкл О'Хэнлон: Пик военных расходов составил примерно 180 миллиардов долларов ежегодно в период с 2007 по 2009 год. Теперь они снижаются. В 2012 финансовом году, который начнется через полтора месяца, они сократятся до 120 миллиардов за счет уменьшения затрат на Ирак и Афганистан. Военная операция в Ираке, как предполагается, будет полностью завершена до конца 2011 календарного года. Расходы на
Афганистан, конечно, будут сокращаться медленнее, и все же уже запланировано значительное сокращение в ближайшие два-три года.
Владимир Абаринов: Стивен Хэдли считает, что к сокращениям следует подойти ответственно, исходя из реальных, а не мнимых угроз.
Стивен Хэдли: Думаю, есть некоторые соображения, которые необходимо иметь в виду. Во-первых, я хотел бы надеяться, что люди, отвечающие за сокращения, признают, что наши оборонные расходы должны исходить из конкретных угроз. Мы должны начать с ответа на вопрос: с какими угрозами мы сталкиваемся?
Во-вторых, необходимо определить приоритеты. То, в чем мы больше не нуждаемся, надо сократить. О менее насущных задачах надо подумать, сокращать ли расходы на их решение. Самый глупый способ бюджетных сокращений – сократить понемногу всё, на 5 или 10 процентов. Такие сокращения не позволят иметь вооруженные силы, соответствующие угрозам. Иногда нужно вложить средства, чтобы сократить издержки. И наконец, коль скоро речь идет о 10-летнем периоде, освободившиеся в результате сокращений средства мы можем вложить в то, в чем действительно будем нуждаться. Нам требуется лучшая защита от угрозы применения биологического оружия, от киберугроз. Полагаю, нам нужно больше денег для Сил специального назначения и на некоторые другие вещи.
Владимир Абаринов: Питер Сингер, эксперт Института Брукингса.
Питер Сингер: Пару недель назад у нас здесь был Эш Картер, заместитель министра обороны. Так вот, он любит повторять фразу известного грабителя Вилли Саттона. Когда его спросили: «Почему вы грабите банки?», он ответил: «Потому что там лежат деньги». Из каждого доллара, который Пентагон тратит на оружие, 30 центов идут на покупку этого оружия, а 70 – на его содержание в боевой готовности. Как только собирается комиссия по бюджетным сокращениям, начинают сокращать расходы на контракты с частными подрядчиками. Деньги лежат не там. Это все равно что грабить аптеку рядом с банком. Другой пример – индивидуальная экипировка солдата. В значительной мере именно за счет нее растут расходы Пентагона. Мы должны признать, что есть такие статьи расходов, где Пентагон одевает голого короля. Мы должны прекратить тратить деньги на этот гардероб. На проект национальной противоракетной обороны мы потратили больше, чем на всю космическую программу «Аполлон», которая доставила человека на Луну.
В настоящее время эффективность наземной системы составляет 8 перехваченных ракет из 15 запущенных, причем испытания проводились в ограниченном объеме. Но что еще более важно - если даже система станет действительно эффективной, она все равно не сможет перехватить ракеты, которые способны достигнуть нас из России или Китая. Но нынешний бюджет предусматривает увеличение расходов на эти цели. Или другой пример - наш комплекс ядерных вооружений, на который мы смотрим только сквозь призму переговоров со страной, проигравшей холодную войну. Нам необходимо взглянуть на ядерное оружие не только с точки зрения уступок, которые мы можем сделать на переговорах. Есть другой способ. Мы должны спросить себя: если мы сократим, скажем, 200 или 500 боеголовок из 5 тысяч пятисот, имеющихся у нас в наличии, что произойдет? Какова ценность для национальной безопасности этой 5252-ой боеголовки, если освободившиеся деньги мы можем направить на то, что действительно имеет военный смысл? Как вы думаете, сколько у наших Сухопутных сил танков? У Сухопутных сил более 5 тысяч 700 танков. Сколько из них мы использовали в войне в Персидском заливе в 1991 году? Тысячу девятьсот. Даже если мы будем должны вести три крупные танковые операции каждая масштаба войны в Заливе, о чем не может помыслить ни один офицер военного планирования, у нас просто нет возможности перебросить все эти танки на место.
Стивен Хэдли: Я действительно думаю, что мы должны адаптироваться к XXI веку. Приведу пример. Мы не собираемся затевать новую войну вроде иракской. Мы не собираемся снова воевать в Афганистане. Я не думаю, что мы должны предпринимать нечто подобное, чтобы защитить нашу страну от террористической угрозы. Я думаю, что мы будем применять иную модель в таких местах, как Йемен и Сомали. Это будет обучение, снаряжение и поддержка местных сил, обмен с ними разведданными, возможно, применение наших беспилотников, а в отдельных случаях – Сил специального назначения. Полагаю, именно так мы будем вести войну с терроризмом в ближайшие 10 лет. Нам потребуется также гражданский персонал, чтобы помочь этим государствам лучше работать на благо народа в то самое время, когда они противостоят террористическим угрозам. Далее - стратегические силы. Знаете, я думаю, что контроль над вооружениями был могучим сдерживающим началом для стран, способных пустить в ход свои вооруженные силы – они ждали переговоров, чтобы заработать очки за свою сдержанность. И я не хотел бы видеть следующий раунд переговоров по стратегическим вооружениям с русскими. Я хотел бы, чтобы российские и американские сотрудники органов военного планирования сели и обсудили, как привести в соответствие их стратегические силы на основе прозрачности и взаимности, и тогда мы сможем продвигаться вперед гораздо быстрее. Противоракетная оборона. Конечно, она не нацелена на сдерживание Китая. Она не нацелена на сдерживание России. Она нацелена на Северную Корею и Иран. В прошлый раз, когда северокорейцы испытали свою межконтинентальную ракету дальнего радиуса «Тэпходон», испытание было не очень удачным, и это хорошая новость. Они провели два испытания, и в обоих случаях, первый раз при администрации Буша и второй при администрации Обамы, - оба раза мы привели в боевую готовность нашу национальную
систему противоракетной обороны на Аляске, так что мы могли бы перехватить ракету, если бы она достигла Гавайев или запада Соединенных Штатов. Мы также применили эти системы для уничтожения спутника, который летел к Земле – управление было потеряно, и он мог нанести ущерб, если бы упал на земную поверхность. Так что это были крупные инвестиции в систему ограниченного действия, которая нацелена на Северную Корею и Иран, а это весьма ненадежные государства.
Владимир Абаринов: Оборонные расходы США составляют в настоящее время около 40 процентов военных бюджетов всех остальных стран мира, вместе взятых.
