Владимир Тольц: В рамках серии передач "Как у Дюма… 20 лет спустя", основанной на том, что я выпускал в эфир в течение не двух даже, а почти трех десятилетий, работая на Радио Свобода, пятая из передач, посвященных августовским событиям 1991 года.
Уже 19-го стояло ясно, что мы переживаем нечто необычное, может быть, даже эпохальное. И события эти породят несметное количество мемуаров и трактовок. И тогда уже, по-живому, мы начали сбор этих воспоминаний. В основе передачи, вышедшей в эфир в конце августа 1991, которую я хочу предложить вашему вниманию сейчас, и лежат эти воспоминания.
Архивная фонограмма.30 августа 1991 года: В эфире одна из специальных передач, посвященных попытке государственного переворота с целью реставрации коммунистической диктатуры. По телефону продолжают поступать ко мне рассказы очевидцев и участников событий. С двумя из них, а точнее с отрывками из них я и хочу вас познакомить сегодня.
Народного депутата СССР Юрия Федоровича Карякина вы уже слышали. Первый день переворота для него начинался так.
Юрий Карякин: Парадокс в том, что 19 должна открываться Международная конференция по снам.- Как нарочно. Съехались все главные психоаналитики, психиатры, психологи, критики даже. Первая в истории человечества и, наверное, Вселенной конференция по снам. Я в 6 утра закончил свой доклад, удивившись, что ни в одном романе… естественно сны у Достоевского…
Владимир Тольц: Закончил писать или закончил докладывать?
Юрий Карякин: Закончил писать и должен был уехать в этот день. Удивился под конец – последняя фраза была, что у "Бесов" нет ни одного сна. Но сами "Бесы" наиболее пророческое произведение. И лег спать. Часа через два будет жена – лица нет – и говорит: "Юра, ты только не волнуйся!" У меня все оборвалось. Я подумал, что меня кондрашка хватит. Я подумал, что мама умерла. Она говорит: "Не волнуйся. Свергли Горбачева. Переворот". Пути психологические неисповедимы. У меня отлегло. Что делать, исходя из наихудшего? Скажу прямо, что я сразу подумал, что либо они… больше сводился к тому, что продержатся 2-3 месяца максимум. Если бы они пустили бы кровь, то они продержались бы, может быть, и подольше. Или погорят в ближайшие дни.
Что делать? - Перво-наперво нужно исходить из наихудшего. Наихудшее для меня – это было бы, если бы арестовали и взяли бы мои дневники. Этого, пожалуй, я бы не перенес. Поэтому я позвал племянника, отвез дневники и поехал в Белый дом.
Владимир Тольц: «Что делать?» - Так же, как у Юрия Карякина, как у тысячи других людей, этот вопрос возник и у другого моего московского друга – у Алексея Смирнова, еще в недавнем прошлом политического заключенного, а ныне координатора Московской Хельсинкской группы и исполнительного директора трудно и долго становящегося на ноги Центра по правам человека.
В начале 80-х мы вместе с Алексеем Смирновым, Иваном Ковалевым и еще несколькими друзьями тайно выпускали информационный бюллетень "В" , материалы которого о борьбе за права человека и об их нарушениях в Советском Союзе использовались в последствии «Хроникой текущих событий», международными информационными агентствами, политэмигрантскими изданиями.
Весть о перевороте застала Алексея Смирнова за городом. Он рассказывает мне:
Алексей Смирнов: Мне удалось выбраться в Москву только на следующий день утром. Когда я приехал в Москву в направлении Калужского шоссе, по которому я двигался, не было никаких танков, никаких скоплений машин. Судя по тем сообщениям, которые мне удалось узнать уже по приезду в Москву, я как-то сразу понял, что этот переворот, мягко говоря, сделан неграмотно. Но это вовсе не означало, что надо было расслабляться.
Более того, свою главную задачу, лично свою главную задачу, я видел только в одном – сохранить рабочую часть Хельсинкской группы. (Ты, Володя, знаешь о том, как мы работали раньше.) Для меня эта часть, если прямо говорить, «подпольная» – я считаю ее важнейшей. Более того, поскольку опыт показал, что при работе над нашим сборником (с тобой, с Иваном Ковалевым) КГБ не обнаружила ни одной машинистки, хотя у нас они были. Не один десяток работал! Нам удалось отработать достаточно чисто, достаточно грамотно и достаточно долго, что в тех условиях странно. Так или иначе, задача была, прежде всего, смотреть вдаль и не поддаваться первому порыву. Необходимо сохранить технику, сохранить людей для достаточно длительной кропотливой работы в том случае, если путч затянется. Это была моя самая главная задача.
Незадолго до этого, буквально за два дня, я выступал по "Эхо Москвы", и по "Радио Россия". Пришлось отвечать на вопросы о нашей конференции, о проведении предварительных слушаний перед конференцией, отвечать на вопрос – почему Хельсинкская группа отказывается от параллельных мероприятий на конференции по безопасности и сотрудничеству, которая должна состояться в Москве в сентябре? Казалось бы, говорили многие, надо участвовать в этой конференции, показать Западу, как нарушаются права человека в СССР. Но именно поэтому, говорил я, и нам надо делать такой демарш - призвать государств-участников не проводить в Москве. Ситуация настолько нестабильная, настолько опасная... Что это было бы тем самым решением политическим, если хотите, верным решением, я имею в виду отказ от участия в конференции, от проведения этой конференции, который подчеркнул бы опасность положения в нашей стране.
Владимир Тольц: Предстоящее в освобожденной от хунты Москве совещание стран-участниц Хельсинкского процесса – тема все же особая. Поэтому я попросил Алексея Смирнова сосредоточиться сейчас на событиях дней путча и сопротивлении ему.
Алексей Смирнов: Мы решили, Хельсинкская группа, собраться 20 числа прямо у здания Верховного Совета. Лариса Богораз, Михаил Алексеев, Борис Пинскер, еще несколько наших друзей пришли. Мы были около метро "Баррикадная". Из метро постоянно выходило очень много людей. Эскалатор был заполнен. Люди были возбуждены, слышались возгласы, выкрики и призывы идти к Верховному совету РСФСР. Очень драматично звучали голоса женщин, которые призывали примерно так: "Мужчины, идите на защиту Верховного Совета! Мужчины, вы есть или нет здесь?!" Действительно, они все шли в том направлении. Поэтому, видимо, эти призывы были необходимы.
Это огромное количество народу немножко смущало меня, поскольку не привыкли мы работать в такой обстановке. Лариса Иосифовна стояла как-то в стороне. Мне казалось, что ее работа в основном-то нужна была тогда, когда площадь пустая. Именно тогда она выходит, когда уже никто не выходит. Вот тогда наступает время таких как Лариса Иосифовна! Сейчас, когда мы пошли в этой плотной толпе к Верховному Совету, мы двигались как раз от зоопарка. Слева от нас было американское посольство новое, справа – Верховный Совет.
Было уже трудно подходить даже на этом этапе. Ближе к Верховному Совету я увидел, как выворачивают булыжники из мостовой. Поскольку это все происходило на Красной Пресне, традиции эти просто впитаны плюс известная скульптура о том, что «булыжник – орудие пролетариата». Все это создавало довольно странную картину. Я видел, что люди, которые выворачивают эти булыжники, тоже подвержены этому пафосу. Все были очень серьезны и очень значительны. Особенно те, которые выворачивали булыжники. Они были более сосредоточены, чем те, которые просто строили баррикады из прутьев, каких-то щитов деревянных, разбирали стройку, переворачивали машины. Эти люди, которые выворачивали булыжники, приковывали внимание. Они бросали эти булыжники в баррикаду. На баррикаде стоял человек в соответствующей позе баррикаде. - Именно так и должен стоять человек, который стоит на баррикаде.
Там же работал сын Ларисы Иосифовны Паша. Я подошел к нему и, пожав ему руку, сказал: "Здравствуй, товарищ!" Я надеюсь, что, может быть, неуместная моя ирония, но помогла разрядить ему эту обстановку. Все выжидали. Я думаю, что самые дальновидные сторонники путча не присоединились к нему немедленно. Согласно известным опросам, около 20% москвичей поддержали путч. Я думаю, что это были самые смелые.
Что же касается событий у Верховного Совета, то мы подошли к 5-му подъезду, где мы обычно ходим (или 7-му?), там, куда мы обычно заходим, чтобы попасть в Комитет Верховного Совета. Ситуация очень напряженная. Автобусы стояли вокруг Верховного Совета, завешенные материей. Народ стоял, взявшись за руки в несколько колец, образовывая их таким образом. Очень трогательно было видеть, как люди достают продукты и дают женщине, которая в импровизированной палатке, сделанной из полиэтилена и ящиков, собирала эти продукты для тех, кто будет дежурить ночью.
Положение было такое, что оставаться долго мы там не оставались, может быть, где-то час-два. На ночь мы не оставались – ушли. Я занялся той работой, о которой я бы не хотел сейчас говорить. Потому что я не думаю, что все кончено. Необходимо было сделано некоторые специальные шаги, которые бы позволили уберечь все то, что нами было накоплено.
Владимир Тольц: Итак, Белый дом, куда утром 19 устремился народный депутат Юрий Карякин. Он продолжает свое повествование.
Юрий Карякин: Там мощная сразу такая атмосфера. Как-то сразу дала силы. Замечательный факт. Я помню, как в 1964 году снимали Никиту. Все было ясно, но мысли, по крайней мере, у меня не было протестовать, что-то такое. Правила игры были приняты сразу – будем переходить на эзопов язык и т. д. Все помалкивали. Никто не защищал. Тут я выхожу, дворник мне кричит: "Юрий Федорович, фашизм не пройдет!" Кстати, все шофера до единого (десятка два я видел) никаких "но". Заразился я этой атмосферой. Помчался к Егору Яковлеву. Он собирал совет учредителей. Спокойно, жестко приняли обращение.
Владимир Тольц: Вот оно обращение совета учредителей "Московских новостей", отпечатанное в ночь с 20 на 21 августа в Таллинне и тайно привезенное в Москву.
Диктор: "Друзья! Мы обращаемся к вам в тот день, когда выпуск "Московские новости", как и многих других изданий, приостановлен. И все-таки не теряем надежды, что наш голос будет услышан.
В стране совершается антиконституционный государственный переворот.
Это делают те, кто, изменив верховной власти, используя свои посты, задумали восстановить в стране карательный режим. Ради этого они идут на развязывание гражданской войны, на срыв подписания союзного договора и попрание суверенитета республик, на уничтожение тех небольших завоеваний здравого смысла и свободы, которые так тяжело давались стране в последние годы. Они готовы пожертвовать новыми взаимоотношениями доверия с мирным сообществом.
На что рассчитывают путчисты? На то, что в людях еще живет страх, унаследованный от прошлого, что вооруженные силы будут безоговорочно выполнять любые приказы. Рассчитывают, конечно же, и на ту горечь, недовольство, которое переживает население из-за тяжелого экономического положения. Люди действительно устали от невзгод, и ставка делается на их политическое равнодушие.
Мы решительно заявляем: реализация замыслов мятежников приведет к тому, что нынешнее тяжелое положение в стране станет абсолютно невыносимым. Экономические реформы под ружьем не происходят – окончательный развал народного хозяйства неминуем. Добровольный союз не устанавливается силой – развал государства неизбежен. Введение чрезвычайного положения вопреки воле суверенных республик приведет к ожесточенным межнациональным столкновениям, кровопролитию. К погружению в бездну гражданской войны. Допустить это в стране, обладающей ядерным оружием, значит подвергнуть свой народ и весь мир смертельной опасности.
Чтобы остановить трагическое развитие событий, остановить путч, мы призываем:
– поддержать усилия парламентов и правительств республик в их защите конституционных основ власти, противостоянии государственному перевороту;
– не участвовать в пособничестве узурпаторам власти: наступит время – за это придется ответить,
– противостоять разгрому гласности, используя любые средства для информирования населения о действительном положении дел.
Мы призывам граждан России активно поддерживать своего президента Б.Н.Ельцина в его решительной борьбе против произвола за соблюдение законности. Мы обращаемся к тем, кто объявил себя Государственным Комитетом по Чрезвычайному Положению, – к О.Д Бакланову, В.А.Крючкову, В.С.Павлову, Б.К.Пуго, В.А.Стародубцеву, Д.Т.Язову, Г.И. Янаеву: если вы не до конца утратили здравый смысл, сложите с себя – пока не поздно – захваченные вами властные функции. Пусть соберется съезд Народных Депутатов СССР, выслушает президента Горбачева и примет решения, необходимые для дальнейшего конституционного, демократического развития страны.
Амбарцумов Е.А., Богомолов О.Т, Гельман А.И.,
Друцэ И.П., Захаров М.А., Карпинский Л.В.,
Карякин Ю.Ф., Климов Э.Г., Левада Ю.А.,
Нуйкин А.Н., Петраков Н.Я., Рыжов Ю.А.,
Сараскина Л.И., Черниченко Ю.Д., Шаталин С.С.,
Шостаковский В.Н., Яковлев А.Н".
Владимир Тольц: В тот же день командующий Приволжско-Уральским Военным округ, знаменитый генерал Альберт Макашов издал следующий приказ:
Диктор: "Первое - всеми формами работы среди военнослужащих разъяснять политику ГКЧП по спасению страны.
Второе - эмиссаров, космополитов, предателей Родины и Союза задерживать, проводить допрос, сдавать правоохранительным органам.
Третье – усилить патриотическую работу среди солдат, офицеров. Основная теоретическая база для работы – слово к народу в Советской России.
Четвертое – продолжать поддерживать высокую боевую готовность, подготовить технику и вооружение к боевым действиям".
Владимир Тольц: Так распорядился генерал Макашов 20 августа. Путч еще продолжался. Восстанавливая в памяти три его черных дня, народный депутат СССР Юрий Федорович Карякин не мог, конечно, не вспомнить и о наших, Радио Свобода, передачах.
Юрий Карякин: В какое-то мгновение на первый день, собственно, вы были единственной отдушиной. Потому что действия, все это слышали, ваши ребята там все время помогали, держали в курсе, информировали. Это было самое настоящее окошко. Вся Москва слушала Свободу, в первую очередь Свободу. Вот это впервые, кстати, была реальная помощь. Не деньги, не финансы, а помощь была Запада России.
Владимир Тольц: Много воды утекло с тех пор. Радио Свобода переехала в Прагу и не раз уже сменила телефоны и адреса. В Москве открылась и действует до сих пор, хотя Путин и отменил указ Ельцина, наше Московское бюро. Скончался в Испании Игорь Иванович Ельцов, с которым мы 20 лет назад делали эту передачу. Собран и отчасти утрачен, к сожалению, при переездах богатый звуковой архив воспоминаний о тех днях 1991, но память о них сохраняется.
[А сейчас] я передаю микрофон своему самарскому коллеге Сергею Хазову.
Сергей Хазов: В этой программе вы услышите воспоминания, как прожила российская провинция, а конкретно Самара, три дня августа 1991. Об этом расскажут непосредственные участники тех событий – диссиденты, историки, простые самарцы. Первый мой собеседник самарский диссидент, поэт Михаил Авдеев.
Михаил Авдеев: 19 числа встречаю как раз идущего с работы Юру Ланеева. Юра Ланеев мне говорит: "Ты слышал?! Ты слышал?! Запретили все газеты! Какое-то ГКЧП. Это фашизм. Это опять возвращается советский строй, но в еще страшном виде, чем при Горбачеве. Менты, все были на стороне красных". Я говорю: "Юра, я ничего не пойму. Юр, что такое?" А Юра старше меня лет на 20. "Ты что, - говорит, - фашизм!" И вот потом я слушаю – играют какие-то мелодии классические, и не понимаю, что творится. И вдруг вечером Янаев, трясущиеся руки. И тут митинги пошли. Ребята созывают. Мы клеили листовки ночью. Мне сказали – ночью, иначе днем опасно. Клеили ночью – обращение Ельцина
И потом в дни путча я слушал Радио Свобода. Говорили, естественно, против путча. Потому что наши радиостанции и газеты нельзя было – только листовки. Была такая оппозиция. Во-первых, был "Демосовет". Я считаю, люди объединились вокруг себя. Я бы вот так парадоксально скажу, поскольку у нас были пустые прилавки, настолько довели эти коммуняки. Я понял, что люди хотят идти до конца. Люди боялись, сами демократы. Я не боялся, потому что я знал, что все равно коммунистический режим упадет.
Мне хотелось, чтобы, конечно, дальнейшим лидером страны был Горбачев. Мне казалось, что человек изменился, что он не чистый коммунист, что он уже готов как-то уйти. Я, конечно, тоже был в эйфории от Ельцина, но все равно мне хотелось как-то более спокойно. Ельцин не приведет туда. И я не обознался.
Сергей Хазов: Активным участником самарского диссидентского движения был в ту пору предприниматель, а сегодня известный писатель-историк Марк Солонин.
Марк Солонин: 19 августа утром разбудил телефонный звонок. Покойный Владимир Ильич Белоусов, участник демократического движения, говорит: "Включай радио". Я говорю: "Зачем включать радио?"
В 10-11 утра я приехал в горсовет. Организационный центр был именно там. Заправляли там Михаил Кожухов и Юрий Шишелов, две депутата горсовета. Было еще человек 5-6. Так как я всегда был писучий, мне поручили написать текст листовки-обращения. Это было утро 19. Мы вообще еще ничего не знали кроме того, что было сообщено в официальном сообщении ГКЧП. Там же прямо написал листовочку. Она начиналась словами о том, что группа высших функционеров КПСС заявила о своем намерении совершить государственный переворот. И вот когда мы эту листовочку написали и на каком-то ремингтоне начали ее печатать, уже пришли сообщения из Москвы о том, что в Москве существует некий очаг сопротивления, возглавляемый ни много ни мало президентом РФ Ельциным. После этого мы озадачили всех наших друзей-предпринимателей, такие уже были, то есть люди, у которых был ксерокс. Мы довольно быстро отксерили толстые стопки этих листовок-обращений наших и ельцинских, после чего в своей разбитой "копейке" с экипажем в четыре человека, я ездил по городу. Мы раздавали и клеили эти самые листовки.
По середине дня 19, не помню как, но я оказался вместе с Сан Санычем Соколовым, это тогдашний редактор "Волжского комсомольца" и депутат Съезда народных депутатов 1990 года, такой был предпарламент. Мы с ним приехали на телецентр и начали пытаться захватить телецентр вдвоем. Внизу был мальчик солдат-срочник, по-моему, вообще без оружия. А при нем был начальник – командир капитан или майор максимум с пистолетом. Но нам не дали захватить телецентр. Потом мы говорили с Ярулиным, журналистом самарского радио: "А что, нельзя воткнуть микрофон в какой-нибудь разъем?" Он говорит: "Микрофон-то воткнуть, конечно, можно, но если мы начнем сейчас зачитывать ваши или ельцинские бумаги, просто обесточат все здание". Передающий центр можно обесточить с одной кнопкой.
После этого мы с Сан Санычем Соколовым поехали в Белый дом, тогда здание обкома партии, поднялись в кабинет самый важный, где сидел товарищ Тархов, председатель облсовета. В предбаннике кабинета лежало много военных фуражек. Одна из них принадлежала командующему округа товарищу Макашову. Тархов был весьма твердо и спокойно настроен. Он сказал: "Меня это ничего не колышет. В городе должен быть порядок".
После чего мы продолжали свою деятельность по возмущению населения. На 20, то есть на второй день, вечером мы назначили митинг. На митинг собралось никак не меньше 10 тыс. Митинг был на площади Славы. К вечеру 20 нарастало и нарастало изумление – если в стране чрезвычайное положение, почему нас еще никто не арестовал? Совершенно очевидный вопрос.
Мы клеили и раздавали листовки у проходной завода "Прогресс" как раз в конце смены – не помню, 19 или 20. Шла сплошная человеческая масса. Огромный завод – люди выходили, мы их раздавали. Кто-то листовки брал, кто-то не брал, что-то мы клеили. И одна мимо проходящая нас женщина громко, явно желая, чтобы услышали окружающие, сказала: "Делать дуракам нечего".
Митинг состоялся. В это время уже в Москве как раз была кульминация событий. Я периодически звонил своим московским друзьям. Вечером 20 к Белому дому начинала сосредотачиваться бронетехника и войска и войска. И от полного ощущения, что дальше я уже ничего не могу изменить ни в собственной географии, ни в положении, которое складывается в стране, я просто лег спать. Утром 21 я проснулся, и первой мыслью было – где я? Дома. Что же происходит в этой стране? Почему я дома?
Сергей Хазов: Правозащитник Владимир Семенов в дни путча был депутатом Самарского городского совета и сразу выступил против ГКЧП.
Владимир Семенов: При всей внешней суете, которая была, была определенная деятельность, а внутренне был совершенно спокоен. Отчетливо помню сообщения о ГКЧП, затем как будто, так и должно быть, думая о том, надо будет посмотреть, что будет дальше, начал свою обычную жизнь. В тот день у меня был судебный процесс. С утра пошел в Октябрьский суд, после пошел в облисполком. Надо было зайти в комиссию по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий. И после этого уже оказался в горсовете. В горсовете увидел, что происходит заседание президиума горсовета, но почему-то депутаты туда не заходят, потому что их не пускают. Но почему они не пользуются своим правом присутствия на всех заседаниях, в том числе и на закрытых, президиума – я не понял и решил этим правом воспользоваться. Преодолевая сопротивление сотрудников аппарата, которые говорили мне о том, что, мол, нельзя, там закрытое заседание, я, тем не менее, зашел в комнату, где происходило заседание президиума. Разговор прервался тут же. И мне Титов, председатель горсовета депутатов, стал выговаривать, что я должен покинуть комнату, так как заседание закрытое. Я ему свои законные права напомнил. Тут подключился еще ряд присутствовавших для того, чтобы меня удалить из комнаты, но это не удалось. Тогда Титов поднял всех присутствующих. Они ушли в служебный кабинет Титова и там закрылись. Туда уже я не успел пройти.
Депутаты Самарского горсовета, члены демократической группы предлагали Титову созвать сессию, определить наше отношение к событиям, но 19 Титов никакого решения не принял. После того, как события эти прошли, в сентябре у нас сессия была. И вот на этой сессии, когда я спросил Титова, почему 19 он отказался созывать сессию, он ответил – потому что 19 мы еще не знали, кто одержит верх, и как одержит верх. Получив отказ, мы, депутаты демократической группы, стали объезжать других депутатов для того, чтобы собрать подписи, чтобы собрать сессию. Подписи собрали, передали все это председателю. И 20 решение о созыве сессии было принято. И 21 состоялась сессия, на которой была выражена позиция наша.
Особого бурления тоже не видел. Был митинг. Любопытство было – как там все в Москве произойдет. То, что желание - взять и сделать – особого у многих не наблюдалось. Было такое ощущение, что как будто люди наблюдают за всем этим со стороны. Какой-то вовлеченности в процесс я не ощущал. Какого-то определенного обращения в те дни не прозвучало. Они готовились, и тексты различные составлялись. На митинге те, кто выступал, говорили то, что считали нужным говорить.
Титов, как мне кажется, был назначен в результате того, что создал впечатление о себе как об участнике демократической волны в путче. Именно создал такое мнение! После того как уже состоялось назначение Титова, я подготовил обращение, которое потом было подписано примерно 1,5 десятками депутатов Самарского городского совета (оно было опубликовано), в котором так и было прямо указано, что после того, как стало ясно, что попытка ГКЧП пресечена, начались выступления перед гражданами, как раз председателя горсовета Титова. И тон, и характер этих выступлений был таков, что у стороннего слушателя или читателя могло сложиться впечатление, что именно Титов и есть тот человек, который сразу и безоговорочно отверг пресловутый ГКЧП, а затем организовал в Самаре поддержку законной верховной власти России. Поведение Титова в этот период скорее напоминало поведение игрока на скачках, чем поведение руководителя крупного города.
В ночь с 19 на 20, когда объезжали депутатов, и потом с 20 на 21 дежурили ночью, принимали телефонограммы из Москвы, переговоры вели с Москвой, Титова-то не было в горсовете. 19 он был, когда мы с ним бодались, когда он от меня бегал, закрывался в комнате в своей вместе с президиумом. 20 были приняты определенные решения по созыву сессии. 21 сессия была, то есть официально он вроде бы функционировал, но именно определенную позицию он принял тогда, когда стало ясно, чья взяла. Об этом он прямо на сессии сказал. Может быть, он этого и не хотел говорить, но так получилось, что он на сессии, которая в сентябре 1991 года состоялась, он именно так и сказал. Могу засвидетельствовать совершенно однозначно.
Сергей Хазов: У меня тоже остались воспоминания о путче… В первый же день, 19 августа, по приказу тогдашнего командующего Приволжским военным округом генерала Альберта Макашова, его адъютанты на военных "УАЗиках" мотались по Самаре, опечатывая помещения независимых редакций. Была опечатана и редакция "Самарской газеты", где я тогда работал. Военные опечатали в нашей редакции комнату с компьютерами, на которых макетировали газету. Но нам удалось чудом сохранить макет газеты, которая вышла 21 августа, рассказав самарцам о том, что члены ГКЧП совершили государственный переворот.
Как самарская интеллигенция восприняла путч? Вспоминает работавший тогда учителем истории Валерий Павлюкевич.
Валерий Павлюкевич: 19 августа я был в гостях у художника Куклева. Как раз у него работал транзистор, и там передали. Я сначала подумал, что это какая инсценировка или какой-то розыгрыш. Было ощущение какого-то нашествия инопланетян. Я буквально чуть ли не полдня слушал одни и те же сообщения, которые читали таким каменным голосом армейские дикторы. К вечеру я вернулся домой.
Надо сказать, что в первый день вообще никаких акций протеста не было. Во-первых, городская интеллигенция, как и не интеллигенция, была на дачах, на пляже. В городе людей было достаточно немного. Естественно, на второй день, в понедельник, люди уже начали собираться – пошли сначала стихийные митинги, потом был очень большой митинг у Белого дома в защиту РФ, в защиту законно избранного президента. Люди прекрасно помнили, что буквально два месяца до этого здесь был Ельцин. Его весьма дружелюбно встречал весь город. Имя Ельцина, его как бы образ был на устах у людей и в сознании. Поэтому реакция была весьма отрицательной к действиям ГКЧП. Звучали, конечно, резкие голоса против ГКЧПистов.
А потом уже в течение недели работали депутаты городского совета. Депутаты горсовета начали печатать листовки в поддержку Ельцина. Даже практически милиции на улицах не было заметно. Власти на местах были абсолютно парализованы, и не предпринимали никаких действий. Действия предпринимал в основном командующий военным округом генерал Макашов. По его распоряжению несколько бронемашин ездили по городу, создавали какой-то ажиотаж. Были также военные направлены в редакции газет.
Люди, конечно, ожидали каких-то репрессий, но, к счастью, они не наступили. Мы слушали не только Свободу, слушали и ВВС, и "Голос Америки". Глушилки не работали. Надо сказать, от тех диссидентов, которые уже прошли школу ГУЛАГа, от них как-то не было никаких предложений. Как-то они сами были в большой растерянности. А, например, я, будучи тогда еще сравнительно молодым, да и некоторые демократы, предлагали идти к телецентру. Там был пост из двух солдат и одного офицера. Практически при приближении людей они бы разбежались, конечно. Потому что телевидение было под контролем сил генерала Макашова. Но, надо сказать, другие люди, которые представляли собой демократов, они сказали, что это экстремизм, это не нужно делать. А были такие предложения не только пойти на телецентр, а пойти еще на железную дорогу, перекрыть дорогу, чтобы войска не перебрасывались в столицу с периферии. Вот такие мысли были.
Сергей Хазов: Простые самарцы не поддержали события августа 1991. Если днем 19 августа люди, привыкшие верить телевидению, еще не высказывали недоумение по поводу происходящих в Москве событий, то 20 августа во многих местах Самары проходили спонтанные митинги. Вспоминают историки Андрей и Ирина Демидовы.
Андрей Демидов: Люди перепугались. Все попрятались. Мы ночью, например, ходили по городу, вообще никого не было. Тишина. Город как будто вымер. В общем-то, не было ни милиции, ни войск, ни населения. Все боялись между собой разговаривать.
Ирина Демидова: Нам было интересно посмотреть на реакцию простых людей. Потому что когда я работала в нашем государственном архиве, я смотрела конкретно, как самарцы реагировали на октябрьский переворот 1917 года. И вот я сравнивала отношение самарцев в октябре 1917 года и поле путча. Меня удивило одинаковое отношение. В общем-то, никто как бы ничего не видел, не знал или прятался. Такое вот отношение – непонятно. Что будет дальше – никто, ничего не знал.
Андрей Демидов: Листовки немножко были, но, в принципе, роли они никакой не играли. "Голос Америки" слушали, ВВС слушали. Там все рассказывали. Дело в том, что ГКЧПистов сейчас можно воспринимать, вообще, как просто марионеток, как людей, которых спровоцировали на путч. Это сделали сознательно спецслужбы. Цели преследовались далеко идущие, то есть возникли политические элиты в различных республиках, готовился распад Советского Союза. И вот, чтобы его ускорить, по сути, этих марионеток привели к власти – людей без воли, людей с трясущимися руками. У меня был в то время как раз родственник на пенсии, он был замначальника ОВД раньше и лично знал Янаева. Так вот Янаев ему ночью звонил и просил занять пост, предлагал ему какие-то… в силовых структурах. Явно у них не было кадров. Не на кого было опираться.
В принципе, все это было игры, я считаю. Например, на гребне этого путча и борьбы с путчем появляется мощная фигура политика на долгие годы Константина Алексеевича Титова. Но я считаю, что это хитрый лис политический. Он был, видимо, связан с высшими сферами и знал, что эти путчисты будут как марионетки. Он нисколько, конечно, их не боялся, воспользовался этим путчем, приблизился к Ельцину, стал губернатором и т. д., политической такой фигурой. Знали о том, что будет путч, знали, что это все несерьезно, что это игра и игра эта только для того, чтобы привести к власти таких вот одиозных фигур как Ельцин и его младореформаторы.
Сергей Хазов: 21 августа с зданий, где находились горком и обком партии Самары, сбрасывали красные знамена. Вспоминает политолог Валерий Павлюкевич.
Валерий Павлюкевич: Было ясно, что победа была достигнута. Как водрузить новый флаг России – триколор? Поскольку у администрации не было этого флага, они попросили представителей демократической России дать на прокат как бы свой флаг. И этот флаг был водружен над зданием администрации Самарской области. Когда мы пришли уже к зданию горсовета, горисполкома, красный флаг уже был снят. Его уже люди начали рвать на части, как сувенир. Было ощущение, что все это накрылось медным тазом и уже никогда не вернется назад. Никакого представления о том, что будет какой-то ренессанс коммунистической власти, даже такое никто представить себе не мог.
Поскольку нужно было кумач заменить на триколор на здании горисполкома, я познакомился с руководителем общего отдела господином Лукиным. И вместе с ним мы начали готовить новый флаг. Я обратился к одной портнихе, к другой, дабы материал выделили. Никто не мог сшить простой флаг. Мы даже не знали какие пропорции должны быть у него, потому что мы даже не знали о том, что уже до этого было принято решение о том, что в России вводится новый флаг. И только в Доме быта нам закройщицы, портнихи изготовили этот флаг. Причем, он был сделан не по тем размерам, которые были впоследствии. И мы этот флаг водрузили над административными зданиями.
Что касается Константина Алексеевича Титова. Да, его встретил. Он заявил, что он приехал с дачи, что он не здоров. Но он собрал представителей демократических сил и заявил, что у него есть распоряжение о том, что нужно немедленно закрыть все райкомы партии. Поскольку у нас их было около 9, значит, нужны были 9 групп, куда входили и представители неформальных объединений, входили туда и представители милиции. Мы отправились именно в Ленинский районный комитет партии закрывать его. Там нас ждала женщина, относящаяся к партии весьма условно. Она была библиотекарем. Мы ее успокоили, что ее не ожидают никакие репрессии. Помещения были опечатаны, и на вахте сел милиционер.
Константин Алексеевич Титов попал в большую политику на гребне вот этих событий. Он как-то умело воспользовался, весьма ловко лавировал. Но он очень хорошо уловил момент. Он понял, что власть ушла навсегда. В общем, никто его не видел ни на каких митингах, ни на каких акциях. Он появился спустя пять дней. До этого он был член бюро горкома партии, председатель горсовета. Есть разные версии. Сам он об этом не любит вспоминать. А практически картина примерно такая. Сумели добрые люди заявить о том, что прежний глава области господин Тархов якобы поддержал ГКЧПистов, вступил в сговор с господином Макашовым, хотя Тархов категорически отказывался о том, что он поддерживал ГКЧП. Никаких документов не было. Но вот он стал жертвой оговора, непонятно, кто его оговорил. Тогда в аппарате президента России работал некто Махарадзе. Он был когда-то мэром Волгограда. Был знаком с Титовым по Ассоциации городов Поволжья. Видимо, с помощью этих писем, сообщений о якобы предательстве Тархова, эта дружба с Махарадзе и сыграла свою роль, что главой области временно был назначен Титов. А потом уже через некоторое время он уже из и.о. стал настоящим главой Самарской губернии. И продержался он на этом посту ни много ни мало 16 лет!
Сергей Хазов: Вспоминая сейчас, спустя 20 лет, о событиях августа 1991 в Самаре, их участники жалеют лишь о том, что многие демократические инициативы власти забыли уже к октябрю 1993.
Михаил Авдеев: Да, нет в России демократии. В России до сих пор ее нет. Настоящие демократы ничего не получили. Я в стихах написал: "И забрали наш флаг мародеры//И прибрали к мохнатым рукам.//Кое-кто из новой шайки перелезли в демократы//Спешно выбросив на свалки свои красные мандаты//Поменяв благие цели, коммунисты вновь у власти//И едят как раньше ели, разевая шире пасти".
Владимир Семенов: Не нужно жалеть о том, что боролся за демократию. Другое дело, что победила в 1991 году не демократия. То, что уже осенью 1991 года я к этой мысли пришел, когда стали раздавать награды за так называемую победу демократии, я подготовил соответствующее обращение, которое было потом подписано рядом депутатов и не депутатов. Оно было опубликовано в газете. Там как раз прямо было сказано – еще неизвестно, что победило. Если бы те события произошли уже сейчас, если бы, грубо говоря, тогда я обладал теми знаниями о последующих событиях, которые произошли в стране после того, как утвердились у власти так называемые победители – Ельцин и его окружение, этих победителей сейчас я бы уже не поддержал.
Марк Солонин: Я, безусловно, оцениваю все произошедшее в эти 20 лет как полное и безоговорочное поражение, можно сказать, разгром демократических сил демократического движения в нашей стране. Слава богу, хоть капитуляцию не подписывали. Едва ли можно было добиться того результата, который был достигнут, в странах Восточной Европы, в Балтии - это понятно. Здесь другая страна и другой народ. Но если бы в 1989-1990 году демократическое движение набралось смелости не связываться с Ельциным, не идти в пособники к так называемым перестройщикам из среды партийной номенклатуры, то, скорее всего, происходило бы почти то же самое, но, по крайней мере, слово "демократия" в России не произносилось так, как оно сейчас произносится повсеместно в варианте дерьмократии.
Андрей Демидов: Дело в том, что это от нас никак не зависело. У многих, конечно, были тогда иллюзии, что падет коммунизм, наконец, страна вздохнет свободно. Но оказалось все гораздо хуже. Оказалось, что российский народ ищет сам себе хозяина. Вот это его тайна – искать хозяина себе. Царя.
Ирина Демидова: К сожалению, мы участвовали с самого начала в демократическом движении, не было единства среди демократов. Его и не было, и нет, и, я так думаю, к сожалению, не будет. Трагедия России – это отсутствие единого демократического кулака. Вот эти бесконечные распри, какие-то недовольства, недоговорки. И в Москве, и на местах, везде нужен единый кулак, к сожалению.
Валерий Павлюкевич: Практически после расстрела Белого дома было ощущение, что все завоевания, все свободы, которые были добыты в 1991 году, были растоптаны. Это стыд. Это действительно позор России. 1991 год – это победа, а 1993 год – это победа, которая была украдена у народа. Последующие годы, эти два десятка лет, еще раз показали, что те надежды, те чаяния, которые мы тогда еще 40-летние, 50-летние люди думали, что мы будем жить в свободной России, мы будем жить богато в процветающей стране. К сожалению, этого не произошло. Мы получили определенные разочарования, тяжелые. Такое ощущение, что у нас украли победу.
Владимир Тольц: Про украденную победу говорят ныне многие, вспоминающие августа 1991. Куда меньше тех, кто рассуждает о том, что сами виноваты в растранжиривании и девальвации результатов завоеваний августа 20-летней давности. И еще меньше тех, кто и по сей день по полной пользуется благами победителей. Что ж, прав был Окуджава, когда в одной из своих военных песен грустно заметил вечное, что "пряников сладких всегда не хватает на всех"...
Уже 19-го стояло ясно, что мы переживаем нечто необычное, может быть, даже эпохальное. И события эти породят несметное количество мемуаров и трактовок. И тогда уже, по-живому, мы начали сбор этих воспоминаний. В основе передачи, вышедшей в эфир в конце августа 1991, которую я хочу предложить вашему вниманию сейчас, и лежат эти воспоминания.
Архивная фонограмма.30 августа 1991 года: В эфире одна из специальных передач, посвященных попытке государственного переворота с целью реставрации коммунистической диктатуры. По телефону продолжают поступать ко мне рассказы очевидцев и участников событий. С двумя из них, а точнее с отрывками из них я и хочу вас познакомить сегодня.
Народного депутата СССР Юрия Федоровича Карякина вы уже слышали. Первый день переворота для него начинался так.
Юрий Карякин: Парадокс в том, что 19 должна открываться Международная конференция по снам.- Как нарочно. Съехались все главные психоаналитики, психиатры, психологи, критики даже. Первая в истории человечества и, наверное, Вселенной конференция по снам. Я в 6 утра закончил свой доклад, удивившись, что ни в одном романе… естественно сны у Достоевского…
Владимир Тольц: Закончил писать или закончил докладывать?
Юрий Карякин: Закончил писать и должен был уехать в этот день. Удивился под конец – последняя фраза была, что у "Бесов" нет ни одного сна. Но сами "Бесы" наиболее пророческое произведение. И лег спать. Часа через два будет жена – лица нет – и говорит: "Юра, ты только не волнуйся!" У меня все оборвалось. Я подумал, что меня кондрашка хватит. Я подумал, что мама умерла. Она говорит: "Не волнуйся. Свергли Горбачева. Переворот". Пути психологические неисповедимы. У меня отлегло. Что делать, исходя из наихудшего? Скажу прямо, что я сразу подумал, что либо они… больше сводился к тому, что продержатся 2-3 месяца максимум. Если бы они пустили бы кровь, то они продержались бы, может быть, и подольше. Или погорят в ближайшие дни.
Что делать? - Перво-наперво нужно исходить из наихудшего. Наихудшее для меня – это было бы, если бы арестовали и взяли бы мои дневники. Этого, пожалуй, я бы не перенес. Поэтому я позвал племянника, отвез дневники и поехал в Белый дом.
Владимир Тольц: «Что делать?» - Так же, как у Юрия Карякина, как у тысячи других людей, этот вопрос возник и у другого моего московского друга – у Алексея Смирнова, еще в недавнем прошлом политического заключенного, а ныне координатора Московской Хельсинкской группы и исполнительного директора трудно и долго становящегося на ноги Центра по правам человека.
В начале 80-х мы вместе с Алексеем Смирновым, Иваном Ковалевым и еще несколькими друзьями тайно выпускали информационный бюллетень "В" , материалы которого о борьбе за права человека и об их нарушениях в Советском Союзе использовались в последствии «Хроникой текущих событий», международными информационными агентствами, политэмигрантскими изданиями.
Весть о перевороте застала Алексея Смирнова за городом. Он рассказывает мне:
Алексей Смирнов: Мне удалось выбраться в Москву только на следующий день утром. Когда я приехал в Москву в направлении Калужского шоссе, по которому я двигался, не было никаких танков, никаких скоплений машин. Судя по тем сообщениям, которые мне удалось узнать уже по приезду в Москву, я как-то сразу понял, что этот переворот, мягко говоря, сделан неграмотно. Но это вовсе не означало, что надо было расслабляться.
Более того, свою главную задачу, лично свою главную задачу, я видел только в одном – сохранить рабочую часть Хельсинкской группы. (Ты, Володя, знаешь о том, как мы работали раньше.) Для меня эта часть, если прямо говорить, «подпольная» – я считаю ее важнейшей. Более того, поскольку опыт показал, что при работе над нашим сборником (с тобой, с Иваном Ковалевым) КГБ не обнаружила ни одной машинистки, хотя у нас они были. Не один десяток работал! Нам удалось отработать достаточно чисто, достаточно грамотно и достаточно долго, что в тех условиях странно. Так или иначе, задача была, прежде всего, смотреть вдаль и не поддаваться первому порыву. Необходимо сохранить технику, сохранить людей для достаточно длительной кропотливой работы в том случае, если путч затянется. Это была моя самая главная задача.
Незадолго до этого, буквально за два дня, я выступал по "Эхо Москвы", и по "Радио Россия". Пришлось отвечать на вопросы о нашей конференции, о проведении предварительных слушаний перед конференцией, отвечать на вопрос – почему Хельсинкская группа отказывается от параллельных мероприятий на конференции по безопасности и сотрудничеству, которая должна состояться в Москве в сентябре? Казалось бы, говорили многие, надо участвовать в этой конференции, показать Западу, как нарушаются права человека в СССР. Но именно поэтому, говорил я, и нам надо делать такой демарш - призвать государств-участников не проводить в Москве. Ситуация настолько нестабильная, настолько опасная... Что это было бы тем самым решением политическим, если хотите, верным решением, я имею в виду отказ от участия в конференции, от проведения этой конференции, который подчеркнул бы опасность положения в нашей стране.
Владимир Тольц: Предстоящее в освобожденной от хунты Москве совещание стран-участниц Хельсинкского процесса – тема все же особая. Поэтому я попросил Алексея Смирнова сосредоточиться сейчас на событиях дней путча и сопротивлении ему.
Алексей Смирнов: Мы решили, Хельсинкская группа, собраться 20 числа прямо у здания Верховного Совета. Лариса Богораз, Михаил Алексеев, Борис Пинскер, еще несколько наших друзей пришли. Мы были около метро "Баррикадная". Из метро постоянно выходило очень много людей. Эскалатор был заполнен. Люди были возбуждены, слышались возгласы, выкрики и призывы идти к Верховному совету РСФСР. Очень драматично звучали голоса женщин, которые призывали примерно так: "Мужчины, идите на защиту Верховного Совета! Мужчины, вы есть или нет здесь?!" Действительно, они все шли в том направлении. Поэтому, видимо, эти призывы были необходимы.
Это огромное количество народу немножко смущало меня, поскольку не привыкли мы работать в такой обстановке. Лариса Иосифовна стояла как-то в стороне. Мне казалось, что ее работа в основном-то нужна была тогда, когда площадь пустая. Именно тогда она выходит, когда уже никто не выходит. Вот тогда наступает время таких как Лариса Иосифовна! Сейчас, когда мы пошли в этой плотной толпе к Верховному Совету, мы двигались как раз от зоопарка. Слева от нас было американское посольство новое, справа – Верховный Совет.
Было уже трудно подходить даже на этом этапе. Ближе к Верховному Совету я увидел, как выворачивают булыжники из мостовой. Поскольку это все происходило на Красной Пресне, традиции эти просто впитаны плюс известная скульптура о том, что «булыжник – орудие пролетариата». Все это создавало довольно странную картину. Я видел, что люди, которые выворачивают эти булыжники, тоже подвержены этому пафосу. Все были очень серьезны и очень значительны. Особенно те, которые выворачивали булыжники. Они были более сосредоточены, чем те, которые просто строили баррикады из прутьев, каких-то щитов деревянных, разбирали стройку, переворачивали машины. Эти люди, которые выворачивали булыжники, приковывали внимание. Они бросали эти булыжники в баррикаду. На баррикаде стоял человек в соответствующей позе баррикаде. - Именно так и должен стоять человек, который стоит на баррикаде.
Там же работал сын Ларисы Иосифовны Паша. Я подошел к нему и, пожав ему руку, сказал: "Здравствуй, товарищ!" Я надеюсь, что, может быть, неуместная моя ирония, но помогла разрядить ему эту обстановку. Все выжидали. Я думаю, что самые дальновидные сторонники путча не присоединились к нему немедленно. Согласно известным опросам, около 20% москвичей поддержали путч. Я думаю, что это были самые смелые.
Что же касается событий у Верховного Совета, то мы подошли к 5-му подъезду, где мы обычно ходим (или 7-му?), там, куда мы обычно заходим, чтобы попасть в Комитет Верховного Совета. Ситуация очень напряженная. Автобусы стояли вокруг Верховного Совета, завешенные материей. Народ стоял, взявшись за руки в несколько колец, образовывая их таким образом. Очень трогательно было видеть, как люди достают продукты и дают женщине, которая в импровизированной палатке, сделанной из полиэтилена и ящиков, собирала эти продукты для тех, кто будет дежурить ночью.
Положение было такое, что оставаться долго мы там не оставались, может быть, где-то час-два. На ночь мы не оставались – ушли. Я занялся той работой, о которой я бы не хотел сейчас говорить. Потому что я не думаю, что все кончено. Необходимо было сделано некоторые специальные шаги, которые бы позволили уберечь все то, что нами было накоплено.
Владимир Тольц: Итак, Белый дом, куда утром 19 устремился народный депутат Юрий Карякин. Он продолжает свое повествование.
Юрий Карякин: Там мощная сразу такая атмосфера. Как-то сразу дала силы. Замечательный факт. Я помню, как в 1964 году снимали Никиту. Все было ясно, но мысли, по крайней мере, у меня не было протестовать, что-то такое. Правила игры были приняты сразу – будем переходить на эзопов язык и т. д. Все помалкивали. Никто не защищал. Тут я выхожу, дворник мне кричит: "Юрий Федорович, фашизм не пройдет!" Кстати, все шофера до единого (десятка два я видел) никаких "но". Заразился я этой атмосферой. Помчался к Егору Яковлеву. Он собирал совет учредителей. Спокойно, жестко приняли обращение.
Владимир Тольц: Вот оно обращение совета учредителей "Московских новостей", отпечатанное в ночь с 20 на 21 августа в Таллинне и тайно привезенное в Москву.
Диктор: "Друзья! Мы обращаемся к вам в тот день, когда выпуск "Московские новости", как и многих других изданий, приостановлен. И все-таки не теряем надежды, что наш голос будет услышан.
В стране совершается антиконституционный государственный переворот.
Это делают те, кто, изменив верховной власти, используя свои посты, задумали восстановить в стране карательный режим. Ради этого они идут на развязывание гражданской войны, на срыв подписания союзного договора и попрание суверенитета республик, на уничтожение тех небольших завоеваний здравого смысла и свободы, которые так тяжело давались стране в последние годы. Они готовы пожертвовать новыми взаимоотношениями доверия с мирным сообществом.
На что рассчитывают путчисты? На то, что в людях еще живет страх, унаследованный от прошлого, что вооруженные силы будут безоговорочно выполнять любые приказы. Рассчитывают, конечно же, и на ту горечь, недовольство, которое переживает население из-за тяжелого экономического положения. Люди действительно устали от невзгод, и ставка делается на их политическое равнодушие.
Мы решительно заявляем: реализация замыслов мятежников приведет к тому, что нынешнее тяжелое положение в стране станет абсолютно невыносимым. Экономические реформы под ружьем не происходят – окончательный развал народного хозяйства неминуем. Добровольный союз не устанавливается силой – развал государства неизбежен. Введение чрезвычайного положения вопреки воле суверенных республик приведет к ожесточенным межнациональным столкновениям, кровопролитию. К погружению в бездну гражданской войны. Допустить это в стране, обладающей ядерным оружием, значит подвергнуть свой народ и весь мир смертельной опасности.
Чтобы остановить трагическое развитие событий, остановить путч, мы призываем:
– поддержать усилия парламентов и правительств республик в их защите конституционных основ власти, противостоянии государственному перевороту;
– не участвовать в пособничестве узурпаторам власти: наступит время – за это придется ответить,
– противостоять разгрому гласности, используя любые средства для информирования населения о действительном положении дел.
Мы призывам граждан России активно поддерживать своего президента Б.Н.Ельцина в его решительной борьбе против произвола за соблюдение законности. Мы обращаемся к тем, кто объявил себя Государственным Комитетом по Чрезвычайному Положению, – к О.Д Бакланову, В.А.Крючкову, В.С.Павлову, Б.К.Пуго, В.А.Стародубцеву, Д.Т.Язову, Г.И. Янаеву: если вы не до конца утратили здравый смысл, сложите с себя – пока не поздно – захваченные вами властные функции. Пусть соберется съезд Народных Депутатов СССР, выслушает президента Горбачева и примет решения, необходимые для дальнейшего конституционного, демократического развития страны.
Амбарцумов Е.А., Богомолов О.Т, Гельман А.И.,
Друцэ И.П., Захаров М.А., Карпинский Л.В.,
Карякин Ю.Ф., Климов Э.Г., Левада Ю.А.,
Нуйкин А.Н., Петраков Н.Я., Рыжов Ю.А.,
Сараскина Л.И., Черниченко Ю.Д., Шаталин С.С.,
Шостаковский В.Н., Яковлев А.Н".
Владимир Тольц: В тот же день командующий Приволжско-Уральским Военным округ, знаменитый генерал Альберт Макашов издал следующий приказ:
Диктор: "Первое - всеми формами работы среди военнослужащих разъяснять политику ГКЧП по спасению страны.
Второе - эмиссаров, космополитов, предателей Родины и Союза задерживать, проводить допрос, сдавать правоохранительным органам.
Третье – усилить патриотическую работу среди солдат, офицеров. Основная теоретическая база для работы – слово к народу в Советской России.
Четвертое – продолжать поддерживать высокую боевую готовность, подготовить технику и вооружение к боевым действиям".
Владимир Тольц: Так распорядился генерал Макашов 20 августа. Путч еще продолжался. Восстанавливая в памяти три его черных дня, народный депутат СССР Юрий Федорович Карякин не мог, конечно, не вспомнить и о наших, Радио Свобода, передачах.
Юрий Карякин: В какое-то мгновение на первый день, собственно, вы были единственной отдушиной. Потому что действия, все это слышали, ваши ребята там все время помогали, держали в курсе, информировали. Это было самое настоящее окошко. Вся Москва слушала Свободу, в первую очередь Свободу. Вот это впервые, кстати, была реальная помощь. Не деньги, не финансы, а помощь была Запада России.
Владимир Тольц: Много воды утекло с тех пор. Радио Свобода переехала в Прагу и не раз уже сменила телефоны и адреса. В Москве открылась и действует до сих пор, хотя Путин и отменил указ Ельцина, наше Московское бюро. Скончался в Испании Игорь Иванович Ельцов, с которым мы 20 лет назад делали эту передачу. Собран и отчасти утрачен, к сожалению, при переездах богатый звуковой архив воспоминаний о тех днях 1991, но память о них сохраняется.
[А сейчас] я передаю микрофон своему самарскому коллеге Сергею Хазову.
Сергей Хазов: В этой программе вы услышите воспоминания, как прожила российская провинция, а конкретно Самара, три дня августа 1991. Об этом расскажут непосредственные участники тех событий – диссиденты, историки, простые самарцы. Первый мой собеседник самарский диссидент, поэт Михаил Авдеев.
Михаил Авдеев: 19 числа встречаю как раз идущего с работы Юру Ланеева. Юра Ланеев мне говорит: "Ты слышал?! Ты слышал?! Запретили все газеты! Какое-то ГКЧП. Это фашизм. Это опять возвращается советский строй, но в еще страшном виде, чем при Горбачеве. Менты, все были на стороне красных". Я говорю: "Юра, я ничего не пойму. Юр, что такое?" А Юра старше меня лет на 20. "Ты что, - говорит, - фашизм!" И вот потом я слушаю – играют какие-то мелодии классические, и не понимаю, что творится. И вдруг вечером Янаев, трясущиеся руки. И тут митинги пошли. Ребята созывают. Мы клеили листовки ночью. Мне сказали – ночью, иначе днем опасно. Клеили ночью – обращение Ельцина
И потом в дни путча я слушал Радио Свобода. Говорили, естественно, против путча. Потому что наши радиостанции и газеты нельзя было – только листовки. Была такая оппозиция. Во-первых, был "Демосовет". Я считаю, люди объединились вокруг себя. Я бы вот так парадоксально скажу, поскольку у нас были пустые прилавки, настолько довели эти коммуняки. Я понял, что люди хотят идти до конца. Люди боялись, сами демократы. Я не боялся, потому что я знал, что все равно коммунистический режим упадет.
Мне хотелось, чтобы, конечно, дальнейшим лидером страны был Горбачев. Мне казалось, что человек изменился, что он не чистый коммунист, что он уже готов как-то уйти. Я, конечно, тоже был в эйфории от Ельцина, но все равно мне хотелось как-то более спокойно. Ельцин не приведет туда. И я не обознался.
Сергей Хазов: Активным участником самарского диссидентского движения был в ту пору предприниматель, а сегодня известный писатель-историк Марк Солонин.
Марк Солонин: 19 августа утром разбудил телефонный звонок. Покойный Владимир Ильич Белоусов, участник демократического движения, говорит: "Включай радио". Я говорю: "Зачем включать радио?"
В 10-11 утра я приехал в горсовет. Организационный центр был именно там. Заправляли там Михаил Кожухов и Юрий Шишелов, две депутата горсовета. Было еще человек 5-6. Так как я всегда был писучий, мне поручили написать текст листовки-обращения. Это было утро 19. Мы вообще еще ничего не знали кроме того, что было сообщено в официальном сообщении ГКЧП. Там же прямо написал листовочку. Она начиналась словами о том, что группа высших функционеров КПСС заявила о своем намерении совершить государственный переворот. И вот когда мы эту листовочку написали и на каком-то ремингтоне начали ее печатать, уже пришли сообщения из Москвы о том, что в Москве существует некий очаг сопротивления, возглавляемый ни много ни мало президентом РФ Ельциным. После этого мы озадачили всех наших друзей-предпринимателей, такие уже были, то есть люди, у которых был ксерокс. Мы довольно быстро отксерили толстые стопки этих листовок-обращений наших и ельцинских, после чего в своей разбитой "копейке" с экипажем в четыре человека, я ездил по городу. Мы раздавали и клеили эти самые листовки.
По середине дня 19, не помню как, но я оказался вместе с Сан Санычем Соколовым, это тогдашний редактор "Волжского комсомольца" и депутат Съезда народных депутатов 1990 года, такой был предпарламент. Мы с ним приехали на телецентр и начали пытаться захватить телецентр вдвоем. Внизу был мальчик солдат-срочник, по-моему, вообще без оружия. А при нем был начальник – командир капитан или майор максимум с пистолетом. Но нам не дали захватить телецентр. Потом мы говорили с Ярулиным, журналистом самарского радио: "А что, нельзя воткнуть микрофон в какой-нибудь разъем?" Он говорит: "Микрофон-то воткнуть, конечно, можно, но если мы начнем сейчас зачитывать ваши или ельцинские бумаги, просто обесточат все здание". Передающий центр можно обесточить с одной кнопкой.
После этого мы с Сан Санычем Соколовым поехали в Белый дом, тогда здание обкома партии, поднялись в кабинет самый важный, где сидел товарищ Тархов, председатель облсовета. В предбаннике кабинета лежало много военных фуражек. Одна из них принадлежала командующему округа товарищу Макашову. Тархов был весьма твердо и спокойно настроен. Он сказал: "Меня это ничего не колышет. В городе должен быть порядок".
После чего мы продолжали свою деятельность по возмущению населения. На 20, то есть на второй день, вечером мы назначили митинг. На митинг собралось никак не меньше 10 тыс. Митинг был на площади Славы. К вечеру 20 нарастало и нарастало изумление – если в стране чрезвычайное положение, почему нас еще никто не арестовал? Совершенно очевидный вопрос.
Мы клеили и раздавали листовки у проходной завода "Прогресс" как раз в конце смены – не помню, 19 или 20. Шла сплошная человеческая масса. Огромный завод – люди выходили, мы их раздавали. Кто-то листовки брал, кто-то не брал, что-то мы клеили. И одна мимо проходящая нас женщина громко, явно желая, чтобы услышали окружающие, сказала: "Делать дуракам нечего".
Митинг состоялся. В это время уже в Москве как раз была кульминация событий. Я периодически звонил своим московским друзьям. Вечером 20 к Белому дому начинала сосредотачиваться бронетехника и войска и войска. И от полного ощущения, что дальше я уже ничего не могу изменить ни в собственной географии, ни в положении, которое складывается в стране, я просто лег спать. Утром 21 я проснулся, и первой мыслью было – где я? Дома. Что же происходит в этой стране? Почему я дома?
Сергей Хазов: Правозащитник Владимир Семенов в дни путча был депутатом Самарского городского совета и сразу выступил против ГКЧП.
Владимир Семенов: При всей внешней суете, которая была, была определенная деятельность, а внутренне был совершенно спокоен. Отчетливо помню сообщения о ГКЧП, затем как будто, так и должно быть, думая о том, надо будет посмотреть, что будет дальше, начал свою обычную жизнь. В тот день у меня был судебный процесс. С утра пошел в Октябрьский суд, после пошел в облисполком. Надо было зайти в комиссию по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий. И после этого уже оказался в горсовете. В горсовете увидел, что происходит заседание президиума горсовета, но почему-то депутаты туда не заходят, потому что их не пускают. Но почему они не пользуются своим правом присутствия на всех заседаниях, в том числе и на закрытых, президиума – я не понял и решил этим правом воспользоваться. Преодолевая сопротивление сотрудников аппарата, которые говорили мне о том, что, мол, нельзя, там закрытое заседание, я, тем не менее, зашел в комнату, где происходило заседание президиума. Разговор прервался тут же. И мне Титов, председатель горсовета депутатов, стал выговаривать, что я должен покинуть комнату, так как заседание закрытое. Я ему свои законные права напомнил. Тут подключился еще ряд присутствовавших для того, чтобы меня удалить из комнаты, но это не удалось. Тогда Титов поднял всех присутствующих. Они ушли в служебный кабинет Титова и там закрылись. Туда уже я не успел пройти.
Депутаты Самарского горсовета, члены демократической группы предлагали Титову созвать сессию, определить наше отношение к событиям, но 19 Титов никакого решения не принял. После того, как события эти прошли, в сентябре у нас сессия была. И вот на этой сессии, когда я спросил Титова, почему 19 он отказался созывать сессию, он ответил – потому что 19 мы еще не знали, кто одержит верх, и как одержит верх. Получив отказ, мы, депутаты демократической группы, стали объезжать других депутатов для того, чтобы собрать подписи, чтобы собрать сессию. Подписи собрали, передали все это председателю. И 20 решение о созыве сессии было принято. И 21 состоялась сессия, на которой была выражена позиция наша.
Особого бурления тоже не видел. Был митинг. Любопытство было – как там все в Москве произойдет. То, что желание - взять и сделать – особого у многих не наблюдалось. Было такое ощущение, что как будто люди наблюдают за всем этим со стороны. Какой-то вовлеченности в процесс я не ощущал. Какого-то определенного обращения в те дни не прозвучало. Они готовились, и тексты различные составлялись. На митинге те, кто выступал, говорили то, что считали нужным говорить.
Титов, как мне кажется, был назначен в результате того, что создал впечатление о себе как об участнике демократической волны в путче. Именно создал такое мнение! После того как уже состоялось назначение Титова, я подготовил обращение, которое потом было подписано примерно 1,5 десятками депутатов Самарского городского совета (оно было опубликовано), в котором так и было прямо указано, что после того, как стало ясно, что попытка ГКЧП пресечена, начались выступления перед гражданами, как раз председателя горсовета Титова. И тон, и характер этих выступлений был таков, что у стороннего слушателя или читателя могло сложиться впечатление, что именно Титов и есть тот человек, который сразу и безоговорочно отверг пресловутый ГКЧП, а затем организовал в Самаре поддержку законной верховной власти России. Поведение Титова в этот период скорее напоминало поведение игрока на скачках, чем поведение руководителя крупного города.
В ночь с 19 на 20, когда объезжали депутатов, и потом с 20 на 21 дежурили ночью, принимали телефонограммы из Москвы, переговоры вели с Москвой, Титова-то не было в горсовете. 19 он был, когда мы с ним бодались, когда он от меня бегал, закрывался в комнате в своей вместе с президиумом. 20 были приняты определенные решения по созыву сессии. 21 сессия была, то есть официально он вроде бы функционировал, но именно определенную позицию он принял тогда, когда стало ясно, чья взяла. Об этом он прямо на сессии сказал. Может быть, он этого и не хотел говорить, но так получилось, что он на сессии, которая в сентябре 1991 года состоялась, он именно так и сказал. Могу засвидетельствовать совершенно однозначно.
Сергей Хазов: У меня тоже остались воспоминания о путче… В первый же день, 19 августа, по приказу тогдашнего командующего Приволжским военным округом генерала Альберта Макашова, его адъютанты на военных "УАЗиках" мотались по Самаре, опечатывая помещения независимых редакций. Была опечатана и редакция "Самарской газеты", где я тогда работал. Военные опечатали в нашей редакции комнату с компьютерами, на которых макетировали газету. Но нам удалось чудом сохранить макет газеты, которая вышла 21 августа, рассказав самарцам о том, что члены ГКЧП совершили государственный переворот.
Как самарская интеллигенция восприняла путч? Вспоминает работавший тогда учителем истории Валерий Павлюкевич.
Валерий Павлюкевич: 19 августа я был в гостях у художника Куклева. Как раз у него работал транзистор, и там передали. Я сначала подумал, что это какая инсценировка или какой-то розыгрыш. Было ощущение какого-то нашествия инопланетян. Я буквально чуть ли не полдня слушал одни и те же сообщения, которые читали таким каменным голосом армейские дикторы. К вечеру я вернулся домой.
Надо сказать, что в первый день вообще никаких акций протеста не было. Во-первых, городская интеллигенция, как и не интеллигенция, была на дачах, на пляже. В городе людей было достаточно немного. Естественно, на второй день, в понедельник, люди уже начали собираться – пошли сначала стихийные митинги, потом был очень большой митинг у Белого дома в защиту РФ, в защиту законно избранного президента. Люди прекрасно помнили, что буквально два месяца до этого здесь был Ельцин. Его весьма дружелюбно встречал весь город. Имя Ельцина, его как бы образ был на устах у людей и в сознании. Поэтому реакция была весьма отрицательной к действиям ГКЧП. Звучали, конечно, резкие голоса против ГКЧПистов.
А потом уже в течение недели работали депутаты городского совета. Депутаты горсовета начали печатать листовки в поддержку Ельцина. Даже практически милиции на улицах не было заметно. Власти на местах были абсолютно парализованы, и не предпринимали никаких действий. Действия предпринимал в основном командующий военным округом генерал Макашов. По его распоряжению несколько бронемашин ездили по городу, создавали какой-то ажиотаж. Были также военные направлены в редакции газет.
Люди, конечно, ожидали каких-то репрессий, но, к счастью, они не наступили. Мы слушали не только Свободу, слушали и ВВС, и "Голос Америки". Глушилки не работали. Надо сказать, от тех диссидентов, которые уже прошли школу ГУЛАГа, от них как-то не было никаких предложений. Как-то они сами были в большой растерянности. А, например, я, будучи тогда еще сравнительно молодым, да и некоторые демократы, предлагали идти к телецентру. Там был пост из двух солдат и одного офицера. Практически при приближении людей они бы разбежались, конечно. Потому что телевидение было под контролем сил генерала Макашова. Но, надо сказать, другие люди, которые представляли собой демократов, они сказали, что это экстремизм, это не нужно делать. А были такие предложения не только пойти на телецентр, а пойти еще на железную дорогу, перекрыть дорогу, чтобы войска не перебрасывались в столицу с периферии. Вот такие мысли были.
Сергей Хазов: Простые самарцы не поддержали события августа 1991. Если днем 19 августа люди, привыкшие верить телевидению, еще не высказывали недоумение по поводу происходящих в Москве событий, то 20 августа во многих местах Самары проходили спонтанные митинги. Вспоминают историки Андрей и Ирина Демидовы.
Андрей Демидов: Люди перепугались. Все попрятались. Мы ночью, например, ходили по городу, вообще никого не было. Тишина. Город как будто вымер. В общем-то, не было ни милиции, ни войск, ни населения. Все боялись между собой разговаривать.
Ирина Демидова: Нам было интересно посмотреть на реакцию простых людей. Потому что когда я работала в нашем государственном архиве, я смотрела конкретно, как самарцы реагировали на октябрьский переворот 1917 года. И вот я сравнивала отношение самарцев в октябре 1917 года и поле путча. Меня удивило одинаковое отношение. В общем-то, никто как бы ничего не видел, не знал или прятался. Такое вот отношение – непонятно. Что будет дальше – никто, ничего не знал.
Андрей Демидов: Листовки немножко были, но, в принципе, роли они никакой не играли. "Голос Америки" слушали, ВВС слушали. Там все рассказывали. Дело в том, что ГКЧПистов сейчас можно воспринимать, вообще, как просто марионеток, как людей, которых спровоцировали на путч. Это сделали сознательно спецслужбы. Цели преследовались далеко идущие, то есть возникли политические элиты в различных республиках, готовился распад Советского Союза. И вот, чтобы его ускорить, по сути, этих марионеток привели к власти – людей без воли, людей с трясущимися руками. У меня был в то время как раз родственник на пенсии, он был замначальника ОВД раньше и лично знал Янаева. Так вот Янаев ему ночью звонил и просил занять пост, предлагал ему какие-то… в силовых структурах. Явно у них не было кадров. Не на кого было опираться.
В принципе, все это было игры, я считаю. Например, на гребне этого путча и борьбы с путчем появляется мощная фигура политика на долгие годы Константина Алексеевича Титова. Но я считаю, что это хитрый лис политический. Он был, видимо, связан с высшими сферами и знал, что эти путчисты будут как марионетки. Он нисколько, конечно, их не боялся, воспользовался этим путчем, приблизился к Ельцину, стал губернатором и т. д., политической такой фигурой. Знали о том, что будет путч, знали, что это все несерьезно, что это игра и игра эта только для того, чтобы привести к власти таких вот одиозных фигур как Ельцин и его младореформаторы.
Сергей Хазов: 21 августа с зданий, где находились горком и обком партии Самары, сбрасывали красные знамена. Вспоминает политолог Валерий Павлюкевич.
Валерий Павлюкевич: Было ясно, что победа была достигнута. Как водрузить новый флаг России – триколор? Поскольку у администрации не было этого флага, они попросили представителей демократической России дать на прокат как бы свой флаг. И этот флаг был водружен над зданием администрации Самарской области. Когда мы пришли уже к зданию горсовета, горисполкома, красный флаг уже был снят. Его уже люди начали рвать на части, как сувенир. Было ощущение, что все это накрылось медным тазом и уже никогда не вернется назад. Никакого представления о том, что будет какой-то ренессанс коммунистической власти, даже такое никто представить себе не мог.
Поскольку нужно было кумач заменить на триколор на здании горисполкома, я познакомился с руководителем общего отдела господином Лукиным. И вместе с ним мы начали готовить новый флаг. Я обратился к одной портнихе, к другой, дабы материал выделили. Никто не мог сшить простой флаг. Мы даже не знали какие пропорции должны быть у него, потому что мы даже не знали о том, что уже до этого было принято решение о том, что в России вводится новый флаг. И только в Доме быта нам закройщицы, портнихи изготовили этот флаг. Причем, он был сделан не по тем размерам, которые были впоследствии. И мы этот флаг водрузили над административными зданиями.
Что касается Константина Алексеевича Титова. Да, его встретил. Он заявил, что он приехал с дачи, что он не здоров. Но он собрал представителей демократических сил и заявил, что у него есть распоряжение о том, что нужно немедленно закрыть все райкомы партии. Поскольку у нас их было около 9, значит, нужны были 9 групп, куда входили и представители неформальных объединений, входили туда и представители милиции. Мы отправились именно в Ленинский районный комитет партии закрывать его. Там нас ждала женщина, относящаяся к партии весьма условно. Она была библиотекарем. Мы ее успокоили, что ее не ожидают никакие репрессии. Помещения были опечатаны, и на вахте сел милиционер.
Константин Алексеевич Титов попал в большую политику на гребне вот этих событий. Он как-то умело воспользовался, весьма ловко лавировал. Но он очень хорошо уловил момент. Он понял, что власть ушла навсегда. В общем, никто его не видел ни на каких митингах, ни на каких акциях. Он появился спустя пять дней. До этого он был член бюро горкома партии, председатель горсовета. Есть разные версии. Сам он об этом не любит вспоминать. А практически картина примерно такая. Сумели добрые люди заявить о том, что прежний глава области господин Тархов якобы поддержал ГКЧПистов, вступил в сговор с господином Макашовым, хотя Тархов категорически отказывался о том, что он поддерживал ГКЧП. Никаких документов не было. Но вот он стал жертвой оговора, непонятно, кто его оговорил. Тогда в аппарате президента России работал некто Махарадзе. Он был когда-то мэром Волгограда. Был знаком с Титовым по Ассоциации городов Поволжья. Видимо, с помощью этих писем, сообщений о якобы предательстве Тархова, эта дружба с Махарадзе и сыграла свою роль, что главой области временно был назначен Титов. А потом уже через некоторое время он уже из и.о. стал настоящим главой Самарской губернии. И продержался он на этом посту ни много ни мало 16 лет!
Сергей Хазов: Вспоминая сейчас, спустя 20 лет, о событиях августа 1991 в Самаре, их участники жалеют лишь о том, что многие демократические инициативы власти забыли уже к октябрю 1993.
Михаил Авдеев: Да, нет в России демократии. В России до сих пор ее нет. Настоящие демократы ничего не получили. Я в стихах написал: "И забрали наш флаг мародеры//И прибрали к мохнатым рукам.//Кое-кто из новой шайки перелезли в демократы//Спешно выбросив на свалки свои красные мандаты//Поменяв благие цели, коммунисты вновь у власти//И едят как раньше ели, разевая шире пасти".
Владимир Семенов: Не нужно жалеть о том, что боролся за демократию. Другое дело, что победила в 1991 году не демократия. То, что уже осенью 1991 года я к этой мысли пришел, когда стали раздавать награды за так называемую победу демократии, я подготовил соответствующее обращение, которое было потом подписано рядом депутатов и не депутатов. Оно было опубликовано в газете. Там как раз прямо было сказано – еще неизвестно, что победило. Если бы те события произошли уже сейчас, если бы, грубо говоря, тогда я обладал теми знаниями о последующих событиях, которые произошли в стране после того, как утвердились у власти так называемые победители – Ельцин и его окружение, этих победителей сейчас я бы уже не поддержал.
Марк Солонин: Я, безусловно, оцениваю все произошедшее в эти 20 лет как полное и безоговорочное поражение, можно сказать, разгром демократических сил демократического движения в нашей стране. Слава богу, хоть капитуляцию не подписывали. Едва ли можно было добиться того результата, который был достигнут, в странах Восточной Европы, в Балтии - это понятно. Здесь другая страна и другой народ. Но если бы в 1989-1990 году демократическое движение набралось смелости не связываться с Ельциным, не идти в пособники к так называемым перестройщикам из среды партийной номенклатуры, то, скорее всего, происходило бы почти то же самое, но, по крайней мере, слово "демократия" в России не произносилось так, как оно сейчас произносится повсеместно в варианте дерьмократии.
Андрей Демидов: Дело в том, что это от нас никак не зависело. У многих, конечно, были тогда иллюзии, что падет коммунизм, наконец, страна вздохнет свободно. Но оказалось все гораздо хуже. Оказалось, что российский народ ищет сам себе хозяина. Вот это его тайна – искать хозяина себе. Царя.
Ирина Демидова: К сожалению, мы участвовали с самого начала в демократическом движении, не было единства среди демократов. Его и не было, и нет, и, я так думаю, к сожалению, не будет. Трагедия России – это отсутствие единого демократического кулака. Вот эти бесконечные распри, какие-то недовольства, недоговорки. И в Москве, и на местах, везде нужен единый кулак, к сожалению.
Валерий Павлюкевич: Практически после расстрела Белого дома было ощущение, что все завоевания, все свободы, которые были добыты в 1991 году, были растоптаны. Это стыд. Это действительно позор России. 1991 год – это победа, а 1993 год – это победа, которая была украдена у народа. Последующие годы, эти два десятка лет, еще раз показали, что те надежды, те чаяния, которые мы тогда еще 40-летние, 50-летние люди думали, что мы будем жить в свободной России, мы будем жить богато в процветающей стране. К сожалению, этого не произошло. Мы получили определенные разочарования, тяжелые. Такое ощущение, что у нас украли победу.
Владимир Тольц: Про украденную победу говорят ныне многие, вспоминающие августа 1991. Куда меньше тех, кто рассуждает о том, что сами виноваты в растранжиривании и девальвации результатов завоеваний августа 20-летней давности. И еще меньше тех, кто и по сей день по полной пользуется благами победителей. Что ж, прав был Окуджава, когда в одной из своих военных песен грустно заметил вечное, что "пряников сладких всегда не хватает на всех"...
