Марина Тимашева: Листаю сборник ''История и культура традиционной Японии'', выпущенный Российским Государственным Гуманитарным Университетом, и обнаруживаю знакомое имя. Вот здесь в статье Камитакэ Киэко читаю, что ''во многих странах существуют ошибочные представления о Японии'', а Б. Акунин ''является одним из немногих людей, как нам кажется, правильно понимающих нашу страну'' (404). И у меня вопрос к Илье Смирнову: поможет ли сам сборник правильному пониманию Японии?
Илья Смирнов: Вряд ли сильно поможет, потому что тираж его 300 экземпляров. В принципе я, как уже говорил, не большой поклонник сборников, книга – это книга, а статьям место в периодике.
Марина Тимашева: Но здесь тоже, как я понимаю, не специальное издание, а ХХХ1Х-ый выпуск ''трудов''.
Илья Смирнов: Формально так, но с точки зрения читателя, который раз в год встречает отдельные выпуски, то 20-ый, то 2-ой, в отдельных, очень специализированных магазинах, это все-таки книга как ''боевая единица сама в себе'', а не периодика. И то, что литература по истории все чаще представляет собой именно сборники статей, не связанные общим сюжетом, на мой взгляд, не очень хорошо.
Но в данном случае претензии снимаются, как только открываешь первую же (из 26) статью Вадима Юрьевича Климова о восстании 1428 – 29 годов при сёгунате Асикага. Очень внятный, убедительный рассказ, в котором прослеживаются причины и последствия драматических событий, достойных камеры А. Куросавы, и буквально каждое слово подробнейшим образом разъясняется в примечаниях на двух языках. Идет текст: ''приказал главе военного приказа Акамацу… занять позиции в Ямасина и в случае необходимости придти на помощь храму Дайгодзи'' (9). Сноска: ''глава военного приказа – самураидокоро-но сёси. Можно сказать, что это третий по значимости пост в военном правительстве после сёгуна и первого министра (канрэй). Во главе этого ведомства могли находиться только представители четырех военных домов, находившихся изначально в близких отношениях с правящим домом Асикага'' (29) Дальше они перечисляются. Вот образец издательской культуры.
Но движущей силой восстания были вовсе не самураи, а простолюдины: возчики и крестьяне, которые выдвинули требование ''аннулирования задолженности ростовщикам'' (25) и поскольку мирными средствами не могли ничего добиться, перешли к прямой демократии: к уничтожению долговых расписок и насильственному возврату заложенных вещей. И вступили в бой за свои права с самураями и монахами-воинами.
Марина Тимашева: Поясните, что это за непривычное для российского слуха сочетание. У нас все-таки, цитирую Константина Кинчева, ''инок, воин и шут'' - разные профессии.
Илья Смирнов: В русской истории тоже отмечены иноки – воины. Но как исключения. А японская специфика в том, что духовные феодалы в определенный период стали весьма самостоятельны. И важнейший источник их могущества: ''духовенство буддийского храма пускало деньги в рост под проценты: 5 – 6 % в месяц. За год только выплата по процентам составляла 60 – 72 % долга'' (10). На такие доходы можно было и собственные войска содержать. Кроме буддистского и синтоистского (22) духовенства, ростовщичеством занимались торговцы, владельцы ломбардов и винных лавок.
Марина Тимашева: Здесь борцы с религией могут Вам заметить: вот, Вы же сами признаете, что церковь, в данном случае наимиролюбивейшая буддистская – главный источник того самого зла, с которым она теоретически (по канонам) призвана бороться.
Илья Смирнов: А кто спорит? Добрая идея, прогулявшись во власть, ''модернизируется'' до своей противоположности. Коммунистическое начальство, помнится, тоже не особенно спешило делиться с населением товарами из валютных магазинов. И либералы быстро перестают любить свободу, чью бы то ни было, кроме своей собственной. Но в этом не Будда виноват. И не Джон Лильборн.
Однако вернемся в Японию ХУ века. Ростовщики обращали к своей выгоде любое стихийное бедствие, эпидемию, военное разорение, чтобы с удвоенной силой высасывать кровь из страны. Не только из крестьян, заметьте. Когда началось восстание, сёгун вынужден был брать с самураев подписку, что они не присоединятся к бунтовщикам (10). Но это, в конечном итоге, не помогло. Как отмечает автор статьи, ''крестьяне добивались своего, когда ставили цели реальные и достижимые в условиях феодального общества: в столице страны они сумели силой провести не санкционированную военным правительством отмену долговой кабалы, на местах – в Нара и других провинциях – местные власти сочли за лучшее пойти на частичное удовлетворение требований восставших''(25).
Марина Тимашева: Но в этой истории не заметно никакой особой японской специфики. Проблемы общечеловеческие.
Илья Смирнов: Естественно. Очередное опровержение лысенковцев, которая пытается разгородить мировую историю ''цивилизационными'' заборами. Дескать, только в европейской культуре независимая личность, самостоятельно мыслящая, а в ''конфуцианской цивилизации'' люди от природы послушные… И где вы здесь видите зависимых и послушных? Простите, современным европейцам стоило бы поучиться самостоятельному мышлению у средневековых японских крестьян. Хотя бы по поводу ростовщиков. Москва вся заклеена ростовщической рекламой. Сам иди в кабалу, семью запихни в кабалу - чтобы немедленно купить в кредит игрушку. Или на курорт съездить. И хоть где-нибудь, в России или в Греции, в церкви или на политическом собрании, появился бы в ответ четкий и ясный лозунг: ''Ростовщичество – смертный грех (вариант для атеистов: удавка для прогресса). Долги ростовщику подлежат возврату наравне с долгами карточному шулеру''.
Марина Тимашева: А в современной Японии?
Илья Смирнов: Про современную отдельные статьи и особый разговор. А в феодальной, конечно, параллели с Европой удивительные. Вот цитата из источника: ''При расследовании преступления надо руководствоваться старым правилом – ненавидеть сам проступок, но не человека, его совершившего'' (126). Тут же вариант, как эта, казалось бы, чисто христианская формула, звучит по-японски. Но самое интересное – откуда цитата. Из руководства по проведению допросов с пристрастием. Начинается словами: ''Пытку нельзя проводить без уважительной причины…'' Но, как справедливо отмечает автор статьи о пытках в Японии Дмитрий Ракин, европейское (то есть христианское) судопроизводство при феодализме вряд ли могло служить Востоку примером ''гуманности'' (134).
Но специфика (не мистическая ''цивилизационная'', а реальная, подлежащая исследованию, конечно, существует). Как, например, переводить поэму ''Двенадцать'', если в ''японском языке существуют довольно определенные различия между мужской и женской речью''? (395, статья Ивасаки Риэ). Или отношение японцев к собственному телу, здоровью и физической культуре – о чем рассказывает Александр Николаевич Мещеряков, он же ответственный редактор сборника и нам знаком по более ранним работам. У него в статье замечательная цитата из эпохи Токугава: ''Человек рождается благодаря Небу и Земле, отцу и матери, а потому и взращиваемое им тело не является его собственностью… Тело следует взращивать с почтением и тщательностью, не нанося ему вреда. В этом и заключен сыновний долг перед Небом и Землей, перед отцом с матерью. .. Какая же это непочтительность…: великое предназначение считать делом личным, пить –есть и желать –алкать по своему хотению, портить здоровье и привечать болезни, сокращать дарованные Небом годы и умирать до срока!'' (35). Конечно, звучит непривычно. Но, извините, это же чистая правда. Отсюда и бытовая ''повседневность'': ''частое мытье, чистка зубов и корня языка, употребление только кипяченой воды, повсеместное распространение зубочисток, туалетной бумаги…'' (36) И средняя продолжительность жизни, которая была никак не ниже или даже превосходила европейскую Продолжение этого сюжета - в статье Марии Максимовны Киктевой о системе водоснабжения города Эдо в ХУ11 веке. И от этих, вроде бы, частных проблем, мы выходим на междисциплинарные и глобальные. Цитирую статью А.Н. Мещерякова: ''население Японии к началу ХУ111 века достигло огромной цифры в 30 миллионов… (России около 15…, Франции 16 млн., Англии 6 млн.) После этого оно длительное время почти не росло…'' (36) В книге Джареда Даймонда ''Коллапс. Почему одни общества выживают, а другие умирают'' как раз приводится пример Японии при Токугава. Казалось бы, замкнутое общество. На островах. Без возможности эмигрировать. Вот вам модель острова Пасхи. Где стол был яств, там гроб стоит (посреди пустыни, без единого деревца). Но Япония каким-то образом сумела остановить разрушение природной среды.
Или из статьи Камитакэ Киэко из Университета Хитоцубаси, которую Вы уже цитировали в начале. ''В сентябре 2006 г. новейший перевод ''Братьев Карамазовых'' на японский язык вышел в издательстве ''Кобунся'' как одна из серии карманных книг… Число проданных экземпляров ''Братьев Карамазовых'' превысило миллион экземпляров'', притом, что ''обычно у нас в Японии даже книга, проданная в двух или трех тысячах экземпляров, уже становится ''бестселлером''. А десять тысяч – крайне большим ''бестселлером'' (402). И скажите мне теперь: где же эта самая ''масса'', которая якобы добровольно ''предпочитает'' потреблять суррогаты? Где разделение на ''элитарную'' и ''массовую'' культуру, подаваемое в справочниках по ЕГЭ как некий мировой закон? И где, наконец, настоящие патриоты России – в Токио или в московском министерстве, извините, образования, которое так любит русскую классическую литературу Наверное, даже сильнее, чем Шариков котов.
Марина Тимашева: Кажется, мы уже подошли к современности.
Илья Смирнов: Да, и к традиционному разделу ''ложка дёгтя''. Традиционная для наших издательств проблема карт. И иллюстраций там, где они просто необходимы. Например, к статье ''Манга Хокусая''. Неплохо было бы как-то поцеремоннее (в конфуцианском духе) представить авторов, а то японцы фигурируют под полным именем, а от россиян инициалы. К ''современным'' сюжетам претензий больше всего. Не только по форме, но и по существу. Порою я просто не понимаю, что читаю, по-русски это или по-японски: ''Предшествовавшие модерну дискурсы, напротив, отличались децентрированностью и незамкнутостью, что ценно для теоретиков постмодернизма, призывающих изжить ригидные метанарративные конструкции'' (383). Это, конечно, крайний случай. На корабле не без балласта. Но вот тема интереснейшая заявлена: ''Формирование южноазиатской диаспоры в Японии''. Примерно та самая, которую мы недавно живо обсуждали с профессором В.А. Шнирельманом но на японском материале. И ведь налицо специфика: ''примерно 200 тыс. мигрантов, нелегально находящихся в Японии, что значительно ниже, чем в других развитых странах'' (421), причем они ''предпочитают не выделяться среди общего населения'' (428). Вроде бы, и с погромами в Стране Восходящего Солнца как-то поспокойнее. И деньги на террористические организации там не собирают. Но вместо выводов, хотя бы предположительных, почему японский опыт эффективнее, какие-то общие слова: ''в современном мире экономической глобализации в движение приходят не только капиталы'' (422, В.С. Фирсова). То же самое – ''Мода в Японии''. Уникальная информация. Промежуточный вывод: ''Кавай определяет эстетическое направление в современной популярной культуре Японии, поощряющее культ ''детскости'', инфантилизм, уход от реальности в мир сказки и мечты...''
Марина Тимашева: Постойте. Это же повсеместное явление. Феномен современного кинематографа: самые популярные фильмы – это детские сказки, которые смотрят сотни миллионов взрослых людей.
Илья Смирнов: И лично я не вижу ничего дурного в том, что они предпочитают сказки, а не такое ''взрослое'' ''авторское'' кино, от которого возникает потребность либо тошнить, либо удавиться. Сказка ''Аватар'' воспитывает любовь и уважение к живой природе, справедливость и самоотверженность. Но дальше я Вам дочитаю цитату:
''Получивший распространение в японской молодежной среде культ Кавай играет на формирование образа жизни и стиля потребления, базирующихся на гедонистических ценностях, желании получать от жизни только бесконечные удовольствия и отсутствие стремления взрослеть. Визуальная интерпретация этих образов выражается брендами…'' (410).
Извините, но это уже диагноз, и в нем ничего хорошего нет. В России тоже полно инфантильных существ, которые, уткнувшись в какую-нибудь компьютерную стрелялку, забывают собственное имя (не говоря уже о близких). Но статья Марии Александровны Нестеровой и Ксении Андреевны Спицыной, которая хорошо начинается и отлично доводится до середины, под конец вязнет в общих словах про ''новый набор художественных образов, актуальных для современной социально – культурной ситуации''. ''Исторические образы в моде побуждают потребителя к ролевой игре в образе, в которой много воображаемого, но переживания могут быть искренние, настоящие… Надевая такую одежду, человек реализует себя в разных образах, раздвигая тем самым рамки повседневного существования. Он словно ''проигрывает разные роли…'' (416). На самом деле, у ''потребителя'' роль одна. И реализует он не себя, а интересы тех самых ''брендов''. Ну, и еще определенные идеологические установки. То есть он-то как раз и становится послушным винтиком в руках у того, кто имеет власть и деньги.
Но не японская традиция, не Аматэрасу и не Будда тому виной.
